Они говорили тихо. Миссис Эррол казалась несколько бледной и
взволнованной.
-- Но ведь сегодня ему еще не надо ехать? -- спрашивала она. --
Сегодня он останется со мной?
-- Да, -- отвечал так же тихо мистер Хэвишем, -- сегодня он ехать не
должен. Как только мы пообедаем, я сам отправлюсь в замок и извещу
графа о нашем прибытии.
Миссис Эррол взглянула на Седрика. Он лежал, свободно раскинувшись,
на полосатой тигровой шкуре; отблески огня освещали его разрумянившееся
личико, кудри рассыпались по ковру; большая кошка сонно
мурлыкала, прикрыв глаза; ей было приятно ласковое прикосновение его
доброй ручки.
Миссис Эррол слабо улыбнулась.
-- Граф и не подозревает о том, сколького он меня лишает, -- печально
промолвила она.
Она подняла глаза на адвоката и прибавила:
-- Пожалуйста, передайте графу, что я не хотела бы брать у него
деньги.
-- Деньги! -- воскликнул мистер Хэвишем. -- Неужели вы хотите
отказаться от содержания, которое он хочет вам назначить?
-- Да, -- подтвердила она просто. -- Я предпочла бы, пожалуй, их не
брать. Я вынуждена принять этот дом, и я благодарна графу за него,
ибо это дает мне возможность находиться рядом с сыном. Но у меня есть
немного собственных денег, их будет достаточно для того, чтобы жить
совсем скромно, и я бы предпочла не брать того, что он
предлагает: он так меня не любит, что подумает, будто я отдаю Седрика
ему за деньги. Я отпускаю Седрика только потому, что я его люблю и
готова забыть о себе для его блага; и еще потому, что его отец этого
бы хотел.
Мистер Хэвишем потер подбородок.
-- Это очень странно, -- проговорил он. -- Он разгневается. Он
этого не поймет.
-- Думаю, что поймет, когда подумает, -- отвечала миссис Эррол. -- Мне
эти деньги и в самом деле не нужны; зачем же мне принимать их от человека,
который так меня ненавидит, что отнимает у меня моего
мальчика? А ведь это ребенок его собственного сына!
Мистер Хэвишем задумчиво посмотрел на нее.
-- Я передам графу ваши слова, -- сказал он наконец.
Подали обед, и они сели за стол, а белая кошка устроилась на стуле
рядом с Седриком и величественно мурлыкала, пока они ели.
Когда позже в этот же вечер мистер Хэвишем явился в замок, граф
тотчас принял его. Граф сидел в удобном, роскошном кресле у камина,
положив больную ногу на скамеечку. Он зорко глянул на адвоката из-под
лохматых бровей; но мистер Хэвишем заметил, что, несмотря на
кажущееся спокойствие, граф в глубине души был взволнован.
-- А, мистер Хэвишем, -- произнес он, -- вернулись? Какие вести?
-- Лорд Фаунтлерой и его матушка в Корт-Лодже, -- отвечал мистер
Хэвишем. -- Оба неплохо перенесли путешествие и находятся в полном
здравии.
Граф что-то нетерпеливо хмыкнул и нервно пошевелил
пальцами.
-- Рад это слышать, -- бросил он отрывисто. -- Что ж, неплохо.
Располагайтесь поудобнее... Не хотите ли стакан вина? Что еще?
-- Лорд Фаунтлерой сегодня переночует у матушки. Завтра я привезу его
в замок.
Рука графа покоилась на подлокотнике; он поднял ладонь и
прикрыл ею глаза.
-- Ну, -- сказал он, -- продолжайте. Вы знаете, что я велел вам не
писать мне об этом деле; я ничего о нем не знаю. Что он за мальчик?
Мать меня не интересует, но он каков?
Мистер Хэвишем отпил портвейна, который сам себе налил, и сел, держа
стакан в руке.
-- Трудно судить о характере семилетнего ребенка, -- осторожно заметил
он.
Предубеждение графа было очень сильно. Он глянул на адвоката и
сурово спросил:
-- Дурак, да? Или просто неуклюжий балбес? Сказывается американская
кровь, да?
-- Я не думаю, что она ему повредила, милорд, -- отвечал
адвокат, как всегда, сдержанно и сухо. -- Я в детях не очень
разбираюсь, но мне он показался весьма примечательным мальчиком.
Мистер Хэвишем всегда выражался сдержанно и бесстрастно, но на этот
раз он говорил более холодно, чем обычно. Он решил, что будет гораздо
лучше, если граф сам составит себе мнение о мальчике и что не надо
его готовить к первой встрече.
-- Здоров и хорошего роста? -- спросил граф.
-- Судя по всему, здоров и довольно хорошего роста, -- сказал адвокат.
-- Стройный и собой не плох? -- допрашивал граф.
На тонких губах мистера Хэвишема промелькнула улыбка. Перед его
глазами встала гостиная в Корт-Лодже -- прелестный мальчик, вольно
лежащий на тигровой шкуре, блестящие кудри, рассыпавшиеся по ковру,
смышленое розовое детское личико.
-- На мой взгляд, для мальчика совсем недурен, -- отвечал адвокат, --
хоть я, возможно, и не судья. Впрочем, вы, вероятно, найдете, что он
весьма не похож на английских мальчиков.
-- Не сомневаюсь, -- отрезал граф, которого в эту минуту пронзила
острая боль в ноге. -- Дерзкие до крайности эти американские дети,
довольно я о них наслышан.
-- Я не сказал бы, что он дерзок, -- проговорил мистер Хэвишем. -- Мне
трудно даже определить, в чем разница. Он больше жил со взрослыми,
чем с детьми, и разница в том, что в нем сочетаются зрелость и
детскость.
-- Обычная американская наглость! -- настаивал граф. -- Я о ней
довольно наслышан. Они называют это ранним развитием и свободой.
Отвратительная наглость и невоспитанность -- вот что это на деле!
Мистер Хэвишем отпил еще портвейна. Он редко спорил со своим
сиятельным патроном, особенно когда его сиятельного патрона мучила
подагра. В такие дни разумнее было во всем с ним
соглашаться. Наступило молчание. Мистер Хэвишем прервал его.
-- У меня к вам поручение от миссис Эррол, -- заметил он.
-- Не желаю ничего слышать! -- отрезал граф. -- Чем
меньше о ней будет сказано, тем лучше.
-- Но это весьма важное поручение, -- пояснил адвокат. -- Она предпочла
бы не брать содержания, которое вы намеревались выделить ей.
Граф вздрогнул.
-- Что вы сказали? -- вскричал он. -- Что это такое?
Мистер Хэвишем повторил.
-- Она говорит, что в этом нет необходимости, а так как отношения
между вами далеко не дружеские...
-- Не дружеские! -- повторил с яростью граф. -- Еще бы
им быть дружескими! Я о ней даже думать не могу! Меркантильная,
крикливая американка! Не желаю ее видеть!
-- Милорд, -- произнес мистер Хэвишем, -- вряд ли ее можно назвать
меркантильной. Она ни о чем не просит. И не принимает содержания, которое
вы ей предлагаете.
-- Только для видимости! -- бросил граф резко. -- Хочет заставить меня
с ней увидеться. Думает, что я восхищусь ее решимостью! И не подумаю!
Это всего лишь американская тяга к независимости! Я не позволю ей
жить, словно нищенке, у самых ворот моего парка! Как мать моего
внука она должна занимать соответствующее положение, и она его
займет! Хочет она того или нет, но деньги она получит!
-- Она не станет их тратить, -- сказал мистер Хэвишем.
-- А мне-то что! -- вскричал граф. -- Ей их вышлют. Она не посмеет
никому сказать, что живет как нищенка, потому что я ничего для нее не
сделал! Она хочет, чтобы мальчишка дурно обо мне думал!
Она уже, верно, его против меня настроила!
-- Нет, -- возразил мистер Хэвишем. -- У меня есть от нее и другое
поручение, которое убедит вас в том, что это не так.
-- Не желаю его слышать! -- с трудом выговорил граф, задыхаясь от
гнева, волнения и боли в ноге.
Но мистер Хэвишем продолжал:
-- Она просит вас не говорить лорду Фаунтлерою ничего, что дало
бы ему повод подумать, что вы настояли на его разлуке с матерью
из предубеждения против нее. Мальчик очень привязан к ней, и она
уверена, что это создало бы между вами преграду. Она говорит,
что он этого не поймет и станет вас опасаться или охладеет к вам. Ему
она сказала, что он еще слишком мал, чтобы понять, в чем дело,
но когда подрастет, то все узнает. Она хочет, чтобы ничто не
омрачило вашу первую встречу.
Граф глубже уселся в кресло. Его глаза под нависшими бровями
гневно сверкнули.
-- Что? -- проговорил он задыхаясь. -- Что такое? Вы хотите сказать,
что она ничего ему не сказала?
-- Ни единого слова, милорд, -- отвечал хладнокровно адвокат. -- Смею
вас в этом заверить. Мальчику объяснили, что вы чрезвычайно добрый и
любящий дедушка. Не было сказано ничего, положительно ничего, что
могло бы заставить его сомневаться в ваших достоинствах. А так как я,
находясь в Нью-Йорке, в точности выполнил ваши указания, он
несомненно считает вас чудом великодушия.
-- Вот как? -- спросил граф.
-- Даю вам слово чести, -- промолвил мистер Хэвишем, -- что отношение
лорда Фаунтлероя к вам будет зависеть только от вас. И если вы позволите
мне дать вам совет, то я полагаю, что будет лучше, если вы
остережетесь говорить пренебрежительно о его матери.
-- Ну вот еще! -- сказал граф. -- Парнишке всего семь лет!
-- Он провел эти семь лет с матерью, -- отвечал мистер Хэвишем, -- и
любит ее всем сердцем.
Глава пятая
В ЗАМКЕ
Уже смеркалось, когда в конце длинной аллеи, ведущей к замку, показалась
карета, в которой сидели лорд Фаунтлерой и мистер Хэвишем. Граф
распорядился, чтобы внук приехал прямо к обеду и чтобы он один вошел
в комнату, где он намеревался его принять; трудно сказать, чем он
руководствовался, отдавая такое приказание. Лорд Фаунтлерой сидел в
карете, катившей по аллее, удобно облокотясь о роскошные подушки, и с
интересом смотрел по сторонам. Все его занимало: карета с
запряженными в нее крупными, породистыми лошадьми в сверкающей сбруе;
статный кучер и выездной лакей в великолепных ливреях; и особенно --
корона на дверцах кареты, и он заговорил с выездным лакеем, чтобы
узнать, что она означает.
Когда карета подъехала к величественным воротам парка, он выглянул из
окна, чтобы получше разглядеть громадных каменных львов, украшавших
въезд. Ворота открыла румяная полная женщина, вышедшая из увитого
плющом домика, стоявшего у ворот. Две девчушки выбежали за ней следом
и остановились, глядя широко раскрытыми глазами на мальчика в карете,
который в свою очередь смотрел на них. Женщина улыбнулась и сделала
реверанс, и детишки, послушные ее знаку, смешно присели.
-- Разве она меня знает? -- спросил лорд Фаунтлерой. --
Кажется, ей показалось, что она меня знает.
И он приподнял свой черный бархатный берет и улыбнулся ей.
-- Добрый день! -- произнес он приветливо. -- Как поживаете?
Женщине, казалось, его слова доставили удовольствие. Она улыбнулась
еще шире, ее голубые глаза ласково засияли.
-- Господь благослови вашу милость! -- проговорила она. -- Господь
благослови ваше милое личико! Счастья вам и удачи! Добро
пожаловать!
Лорд Фаунтлерой замахал беретом и снова кивнул ей, когда карета
въехала в ворота.
-- Мне эта женщина нравится, -- сказал он. -- Видно, что она любит
мальчиков. Мне бы хотелось прийти сюда поиграть с ее детьми.
Интересно, сколько их у нее? Хватит, чтобы играть в войну?
Мистер Хэвишем не сказал Седрику, что вряд ли ему позволят играть с
детьми привратницы. Адвокат подумал, что еще успеет сообщить ему об
этом.
А карета меж тем все катилась по аллее из огромных величественных
деревьев, смыкавших свои кроны высоко вверху. Никогда прежде не видел
Седрик таких великолепных деревьев, так низко склонивших ветви с
широких стволов. Он еще не знал, что Доринкорт был одним из самых
красивых замков в Англии, а парк его -- одним из самых обширных и
прекрасных и что деревья в нем почти не имели себе равных. Он только
чувствовал, что все вокруг удивительно красиво. Ему нравились
большие, развесистые деревья, пронизанные золотыми лучами вечернего
солнца. С неизъяснимым радостным чувством смотрел он на мелькавшие в
просветах аллеи дивные поляны с купами деревьев или горделиво
высившимися одинокими великанами. Они ехали мимо лесных прогалин,
заросших буйным папоротником, мимо лазоревых лужаек колокольчиков,
волнующихся на ветру. Несколько раз Седрик вскакивал с радостным
смехом, увидав, что из кустов выпрыгнул кролик и, взмахнув белым
хвостиком, торопливо ускакал прочь. Выводок куропаток поднялся вдруг
с шумом и улетел -- Седрик от радости закричал и захлопал в ладоши.
-- Здесь красиво, правда? -- сказал он мистеру Хэвишему. -- Такого
красивого места я никогда не видал. Здесь даже лучше, чем в
Центральном парке в Нью-Йорке.
Его удивило то, что они так долго едут.
-- А далеко ли, -- не выдержал он наконец, -- далеко ли от ворот до
парадной двери?
-- Около четырех миль, -- отвечал адвокат.
-- Да, далековато для того, кто живет в доме, -- заметил маленький
лорд.
То и дело что-то привлекало внимание Седрика и восхищало его. Когда
же он увидел лежавших и стоявших в высокой траве оленей с огромными
рогами, которые с тревогой смотрели им вслед, восторгу его не было
границ.
-- Это к вам цирк приезжал? -- спросил Седрик. -- Или они всегда
здесь живут? Чьи они?
-- Они здесь живут, -- сказал мистер Хэвишем. -- Они принадлежат
графу, вашему дедушке.
Немного спустя они увидели замок. Он возник перед ними, серый,
величественный и прекрасный, с крепостными стенами, башнями и
шпилями, заходящее солнце горело в его бесчисленных окнах. Стены его
заросли плющом; вокруг раскинулись террасы, лужайки и клумбы с яркими
цветами.
-- Такой красоты я еще не видал! -- воскликнул раскрасневшийся Седрик.
-- Ну прямо королевский замок! Я как-то видел такую картинку в книжке
со сказками.
Двери в огромный холл распахнулись, и он увидел множество слуг,
стоявших в два ряда и смотревших на него. Зачем они здесь стоят,
подумал он и залюбовался их ливреями. Он не знал, что они собрались,
чтобы приветствовать мальчика, которому когда-нибудь будет
принадлежать все это великолепие -- прекрасный замок, похожий на
королевский дворец из волшебной сказки, великолепный парк, большие
старые деревья, поляны, заросшие папоротниками и колокольчиками, где
резвились кролики и зайцы, а в траве лежали большеглазые пятнистые
олени. Две недели назад он сидел, болтая ногами, на высоком табурете
в лавке мистера Хоббса среди мешков с картофелем и банками с
консервированными персиками. Разве он мог понять, что все это
великолепие может иметь отношение к нему?
Во главе слуг стояла пожилая женщина в дорогом гладком платье из
черного шелка; ее седые волосы прикрывал чепец. Она стояла ближе всех
к двери, и Седрику показалось, что она хочет ему что-то сказать.
Мистер Хэвишем, державший Седрика за руку, остановился.
-- Это лорд Фаунтлерой, миссис Меллон, -- представил он. -- Лорд
Фаунтлерой, это миссис Меллон, домоправительница.
Седрик протянул ей руку; глаза его засветились.
-- Это вы прислали мне кошку? -- спросил он. -- Я очень
признателен вам, сударыня.
Красивое лицо миссис Меллон расцвело от удовольствия, совсем как лицо
жены привратника.
-- Я его милость всюду узнала бы, -- сказала она мистеру Хэвишему. --
Он просто вылитый капитан и такой же обходительный! Ах, сэр, наконец-
то мы дожили до этого дня!
Седрик не очень понимал, чем был замечателен этот день. Он с
любопытством посмотрел на миссис Меллон. Ему показалось, будто в
глазах у нее мелькнули слезы, и все же она не выглядела несчастной.
Она улыбнулась Седрику.
-- У кошки здесь осталось два прелестных котенка, -- проговорила она.
-- Я пришлю их в детскую вашей милости.
Мистер Хэвишем что-то тихо спросил у нее.
-- В библиотеке, сэр, -- отвечала миссис Меллон. -- Его милость
проведут туда одного.
Спустя несколько минут статный лакей в ливрее, сопровождавший
Седрика, отворил дверь библиотеки и важно провозгласил:
-- Лорд Фаунтлерой, милорд.
Хоть он и был простым слугой, он понимал, что наступил торжественный
момент: наследник возвращается домой, где его ждут родовые поместья и
прочие владения, и предстает перед старым графом, именья и титулы
которого перейдут со временем к нему.
Седрик переступил порог. Это была великолепная просторная комната с
тяжелой резной мебелью, с книжными полками от пола до потолка; мебель
была такая темная, а портьеры такие тяжелые, окна с переплетами так
глубоки, а расстояние от одного конца комнаты до другого так велико,
что в наступивших сумерках все здесь выглядело довольно мрачно. На
мгновение Седрику показалось, что в комнате никого нет, но тут он
увидел, что перед широким камином, в котором горел огонь, стоит
большое покойное кресло, а в нем сидит кто-то, поначалу даже не
повернувший головы, чтобы взглянуть на него.
Впрочем, его появление не прошло незамеченным. На полу возле кресла
лежал пес, огромный рыжевато-коричневый английский дог с могучими,
словно у льва, лапами; неторопливо и величественно пес поднялся и
двинулся тяжелым шагом к мальчику.
Тогда человек, сидевший в кресле, позвал:
-- Дугал, назад!
Но сердцу маленького лорда Фаунтлероя страх был так же чужд, как и
подозрительность, -- он никогда не боялся. Не задумываясь, он положил
руку на ошейник огромного пса, и они вместе двинулись вперед; по пути
Дугал обнюхивал Седрика.
Только тут граф поднял голову. Седрик увидел высокого старика с
лохматыми седыми бровями и волосами и большим носом, похожим на орлиный
клюв, меж глубоко посаженными пронзительными глазами.
Граф же увидел стройную детскую
фигурку в черном бархатном костюме с кружевным воротником и локонами,
вьющимися вокруг красивого открытого лица с прямым и дружелюбным
взглядом. Если замок походил на дворец из волшебной сказки, то надо
признать, что маленький лорд Фаунтлерой, сам того не подозревая,
весьма походил на крошечного, хотя и крепенького, сказочного принца.
Сердце старого графа забилось радостным торжеством, когда он увидел,
каким красивым, здоровым мальчиком был его внук и как смело глядел
он, держа руку на ошейнике огромного пса. Старому аристократу было
приятно, что мальчик не робел ни перед ним, ни перед огромным псом.
Седрик посмотрел на него так же, как смотрел на женщину у ворот замка
и на домоправительницу, и подошел к нему.
-- Вы граф? -- спросил он. -- Я ваш внук -- знаете, тот, кого мистер
Хэвишем привез. Я лорд Фаунтлерой.
И он протянул руку, полагая, что даже когда имеешь дело с графами,
следует проявлять вежливость и внимание.
-- Надеюсь, вы здоровы, -- произнес он от души. -- Я очень рад вас
видеть.
Граф пожал ему руку -- глаза его при этом как-то странно заблестели;
поначалу он так удивился, что не знал, что сказать. Он глядел из-под
нависших бровей на этого изящного ребенка, внезапно представшего
перед ним, глядел, ничего не упуская.
-- Рад меня видеть? -- переспросил он.
-- Да, -- отвечал лорд Фаунтлерой, -- очень. Рядом стоял стул, и
Седрик уселся на него; стул был довольно высокий, с высокой спинкой,
и ноги у Седрика не доходили до полу, но он удобно устроился на нем и
принялся внимательно и спокойно рассматривать своего знатного родственника.
-- Я все время думал о том, какой вы, --сообщил маленький лорд. --
Лежал на койке в своей каюте и думал, похожи вы на моего отца или
нет.
-- И что же, похож? -- спросил граф.
-- Я был совсем маленьким, когда он умер, -- отвечал Седрик, -- и я его
плохо помню, но мне кажется, что не похожи.
-- Ты, верно, разочарован? -- заметил граф.
-- О нет, -- отвечал вежливо Седрик. -- Конечно, хочется, чтобы кто-нибудь
походил на твоего отца; но ведь приятно и на дедушку
смотреть, даже если он на отца не похож. Вы же знаете, родственники
нам всегда нравятся.
Не отводя глаз от мальчика, граф откинулся на спинку кресла. Вряд ли
он знал о том, что родственники всегда нравятся. Большую часть своей
жизни он провел в бурных ссорах с родственниками -- выгонял их из дому
и всячески поносил; а они все дружно его ненавидели.
-- Своего дедушку любой бы мальчик стал любить, -- продолжал лорд
Фаунтлерой, -- особенно такого доброго, как вы.
И снова глаза старого аристократа как-то странно блеснули.
-- А! -- сказал он. -- Так, значит, я добрый?
-- Да, -- отвечал с улыбкой лорд Фаунтлерой,--- и я так вам благодарен
за Бриджит, Дика и торговку яблоками!
-- Бриджит! -- воскликнул граф. -- Дик! Торговка яблоками!
-- Да, -- подтвердил Седрик, -- ведь вы прислали мне для них деньги. Вы
еще сказали мистеру Хэвишему, чтобы он их мне дал, если я захочу.
-- Ха! -- произнес милорд. -- Вот оно что!
Деньги, которые ты мог потратить как пожелаешь. Что же ты на них
купил? Ну-ка, расскажи.
Он сдвинул брови и пристально взглянул на мальчика. В глубине души
ему было интересно узнать, на что потратил их мальчик.
-- Ах да, -- сказал лорд Фаунтлерой, -- возможно, вы не знали о Дике,
торговке яблоками и Бриджит. Я забыл, что вы так далеко от них живете.
Это мои друзья. И так как у Майкла была горячка...
-- Кто такой Майкл? -- спросил граф.
-- Майкл -- это муж Бриджит. У них дела шли неважно. Знаете, как
бывает, когда мужчина болен и не может работать, а детей в семье двенадцать человек.
Но только Майкл был всегда непьющий. И Бриджит к нам
приходила и плакала. А в тот вечер, когда приехал мистер
Хэвишем, она как раз сидела у нас на кухне и плакала, потому что у
них нечего было есть и нечем платить за квартиру; и я пошел с ней
поговорить, а мистер Хэвишем за мной прислал и сказал, что вы ему
дали деньги для меня. Ну, я побежал на кухню и отдал их Бриджит; и
все уладилось; а Бриджит все никак не могла поверить. Вот почему я
так вам благодарен.
-- А, -- произнес граф своим низким, глухим голосом, -- значит, вот что
ты для самого себя сделал? Ну, а еще что?
Огромный пес устроился возле стула с высокой спинкой, на которой
сидел Седрик. Он то и дело поворачивал голову и смотрел на мальчика,
словно беседа его занимала. Дугал был пес серьезный, он, верно,
чувствовал, что слишком велик для того, чтобы легко относиться к
жизни. Старый граф, хорошо знавший пса, с интересом наблюдал за ним.
Дугал не имел обыкновения заводить необдуманные знакомства, и граф не
без удивления следил за тем, как спокойно сидит Дугал возле мальчика,
который гладил его маленькой ручкой. Внезапно огромный пес бросил
пытливый взгляд на маленького лорда Фаунтлероя и осторожно положил
свою большую, как у льва, голову на его колено.
Седрик ответил, не переставая гладить своего нового друга:
-- Ну, еще был Дик. Вам бы он понравился, он такой правильный.
Оказалось, что графу этот американизм не знаком.
-- Правильный? Что это значит? -- спросил он.
На мгновенье Седрик задумался. Он и сам не очень-то понимал, что
значит это слово, но полагал, что оно должно означать что-то очень
хорошее, потому что Дик часто его употреблял.
-- По-моему, это значит, что он никого не обманет, -- с жаром ответил
Седрик, -- не ударит мальчика, который меньше его, а сапоги чистит
очень хорошо, так что они блестят, как зеркало. Он чистильщик сапог,
это его профессия.
-- И ты с ним знаком, да? -- поинтересовался граф.
-- Он мой старый друг, -- отвечал его внук. -- Не такой старый, как
мистер Хоббс, но все же. Вот что он мне подарил на прощанье.
Он сунул руку в карман, вытащил что-то красное, бережно сложенное в
несколько раз, и любовно развернул. Это был красный шелковый платок с
лошадиными мордами и огромными лиловыми подковами.
-- Это мне Дик подарил, -- произнес юный лорд с гордостью. -- Я
этот платок всю жизнь буду хранить. Его можно на шее носить, а можно
в кармане. Дик его купил на первую выручку, которую он получил после
того, как я у Джейка его дело откупил и подарил ему новые щетки. Это
мне на память. А я мистеру Хоббсу на память часы подарил с надписью:
"Решив узнать, который час, меня вы вспомните тотчас". Когда я этот
платок увижу, я буду всегда Дика вспоминать.
Трудно описать, что при этих словах почувствовал преподобный граф
Доринкорт. Он столько всего повидал на своем веку, что смутить его
было непросто; но тут он столкнулся с чем-то настолько неожиданным,
что был просто ошеломлен. Детей он никогда особенно не жаловал,
собственные удовольствия так занимали его, что у него на детей не
оставалось времени. Сыновья, когда они были малы, его не
интересовали, хотя порой он и вспоминал, что находил отца Седрика
крепким и привлекательным малышом. Он был таким эгоистом, что не умел
ценить в других доброго сердца и не знал, каким нежным, преданным и
любящим может быть ребенок и как невинны и просты его безотчетные
великодушные порывы. Всякий мальчик казался ему весьма неприятным
зверенышем, эгоистичным, жадным и неугомонным, если не держать его в
строгом повиновении; два его старших сына доставляли своим
воспитателям одни неприятности и беспокойство, а на младшего, как
полагал граф, нареканий не было только потому, что он ни для кого не
представлял интереса. Графу и в голову не приходило, что внука он
должен любить; он послал за маленьким Седриком, ибо к тому его
побуждала гордость. Если уж мальчику предстояло занять его место,
граф не хотел, чтобы его имя сделалось посмешищем, перейдя к невежде
и грубияну. Он твердо верил, что мальчик, воспитанный в Америке,
должен быть смешон. Никаких нежных чувств к юнцу он не питал и только
надеялся, что тот окажется недурен собой и неглуп; он так
разочаровался в старших сыновьях и так гневался на капитана Эррола за
то, что тот женился на американке, что ему и в голову не приходило,
что из этого брака могло выйти что-то путное.
Когда лакей доложил о лорде Фаунтлерое, граф не сразу решился
взглянуть на мальчика, опасаясь, что страхи его подтвердятся. Вот
почему он и распорядился, чтобы мальчика прислали к нему одного. Он
не мог вынести самой мысли о том, что кто-то станет свидетелем его
разочарования. Гордое сердце графа дрогнуло от радости, когда Седрик
вошел легким шагом в комнату, бесстрашно положив руку на шею
огромного пса. Даже в самые светлые минуты граф не надеялся, что у
него окажется такой внук. Как он был красив и как смело держался!
Неужели это тот мальчик, которого он так боялся увидеть и мать
которого так ненавидел? От неожиданности неизменное хладнокровие
изменило графу.
А потом между дедом и внуком завязался разговор, который, как ни
странно, лишь усилил беспокойство и удивление старого графа. Он так
привык к тому, что люди терялись и робели перед ним, что и от внука
ждал того же. Но Седрик совсем его не боялся, так же как не боялся
взволнованной.
-- Но ведь сегодня ему еще не надо ехать? -- спрашивала она. --
Сегодня он останется со мной?
-- Да, -- отвечал так же тихо мистер Хэвишем, -- сегодня он ехать не
должен. Как только мы пообедаем, я сам отправлюсь в замок и извещу
графа о нашем прибытии.
Миссис Эррол взглянула на Седрика. Он лежал, свободно раскинувшись,
на полосатой тигровой шкуре; отблески огня освещали его разрумянившееся
личико, кудри рассыпались по ковру; большая кошка сонно
мурлыкала, прикрыв глаза; ей было приятно ласковое прикосновение его
доброй ручки.
Миссис Эррол слабо улыбнулась.
-- Граф и не подозревает о том, сколького он меня лишает, -- печально
промолвила она.
Она подняла глаза на адвоката и прибавила:
-- Пожалуйста, передайте графу, что я не хотела бы брать у него
деньги.
-- Деньги! -- воскликнул мистер Хэвишем. -- Неужели вы хотите
отказаться от содержания, которое он хочет вам назначить?
-- Да, -- подтвердила она просто. -- Я предпочла бы, пожалуй, их не
брать. Я вынуждена принять этот дом, и я благодарна графу за него,
ибо это дает мне возможность находиться рядом с сыном. Но у меня есть
немного собственных денег, их будет достаточно для того, чтобы жить
совсем скромно, и я бы предпочла не брать того, что он
предлагает: он так меня не любит, что подумает, будто я отдаю Седрика
ему за деньги. Я отпускаю Седрика только потому, что я его люблю и
готова забыть о себе для его блага; и еще потому, что его отец этого
бы хотел.
Мистер Хэвишем потер подбородок.
-- Это очень странно, -- проговорил он. -- Он разгневается. Он
этого не поймет.
-- Думаю, что поймет, когда подумает, -- отвечала миссис Эррол. -- Мне
эти деньги и в самом деле не нужны; зачем же мне принимать их от человека,
который так меня ненавидит, что отнимает у меня моего
мальчика? А ведь это ребенок его собственного сына!
Мистер Хэвишем задумчиво посмотрел на нее.
-- Я передам графу ваши слова, -- сказал он наконец.
Подали обед, и они сели за стол, а белая кошка устроилась на стуле
рядом с Седриком и величественно мурлыкала, пока они ели.
Когда позже в этот же вечер мистер Хэвишем явился в замок, граф
тотчас принял его. Граф сидел в удобном, роскошном кресле у камина,
положив больную ногу на скамеечку. Он зорко глянул на адвоката из-под
лохматых бровей; но мистер Хэвишем заметил, что, несмотря на
кажущееся спокойствие, граф в глубине души был взволнован.
-- А, мистер Хэвишем, -- произнес он, -- вернулись? Какие вести?
-- Лорд Фаунтлерой и его матушка в Корт-Лодже, -- отвечал мистер
Хэвишем. -- Оба неплохо перенесли путешествие и находятся в полном
здравии.
Граф что-то нетерпеливо хмыкнул и нервно пошевелил
пальцами.
-- Рад это слышать, -- бросил он отрывисто. -- Что ж, неплохо.
Располагайтесь поудобнее... Не хотите ли стакан вина? Что еще?
-- Лорд Фаунтлерой сегодня переночует у матушки. Завтра я привезу его
в замок.
Рука графа покоилась на подлокотнике; он поднял ладонь и
прикрыл ею глаза.
-- Ну, -- сказал он, -- продолжайте. Вы знаете, что я велел вам не
писать мне об этом деле; я ничего о нем не знаю. Что он за мальчик?
Мать меня не интересует, но он каков?
Мистер Хэвишем отпил портвейна, который сам себе налил, и сел, держа
стакан в руке.
-- Трудно судить о характере семилетнего ребенка, -- осторожно заметил
он.
Предубеждение графа было очень сильно. Он глянул на адвоката и
сурово спросил:
-- Дурак, да? Или просто неуклюжий балбес? Сказывается американская
кровь, да?
-- Я не думаю, что она ему повредила, милорд, -- отвечал
адвокат, как всегда, сдержанно и сухо. -- Я в детях не очень
разбираюсь, но мне он показался весьма примечательным мальчиком.
Мистер Хэвишем всегда выражался сдержанно и бесстрастно, но на этот
раз он говорил более холодно, чем обычно. Он решил, что будет гораздо
лучше, если граф сам составит себе мнение о мальчике и что не надо
его готовить к первой встрече.
-- Здоров и хорошего роста? -- спросил граф.
-- Судя по всему, здоров и довольно хорошего роста, -- сказал адвокат.
-- Стройный и собой не плох? -- допрашивал граф.
На тонких губах мистера Хэвишема промелькнула улыбка. Перед его
глазами встала гостиная в Корт-Лодже -- прелестный мальчик, вольно
лежащий на тигровой шкуре, блестящие кудри, рассыпавшиеся по ковру,
смышленое розовое детское личико.
-- На мой взгляд, для мальчика совсем недурен, -- отвечал адвокат, --
хоть я, возможно, и не судья. Впрочем, вы, вероятно, найдете, что он
весьма не похож на английских мальчиков.
-- Не сомневаюсь, -- отрезал граф, которого в эту минуту пронзила
острая боль в ноге. -- Дерзкие до крайности эти американские дети,
довольно я о них наслышан.
-- Я не сказал бы, что он дерзок, -- проговорил мистер Хэвишем. -- Мне
трудно даже определить, в чем разница. Он больше жил со взрослыми,
чем с детьми, и разница в том, что в нем сочетаются зрелость и
детскость.
-- Обычная американская наглость! -- настаивал граф. -- Я о ней
довольно наслышан. Они называют это ранним развитием и свободой.
Отвратительная наглость и невоспитанность -- вот что это на деле!
Мистер Хэвишем отпил еще портвейна. Он редко спорил со своим
сиятельным патроном, особенно когда его сиятельного патрона мучила
подагра. В такие дни разумнее было во всем с ним
соглашаться. Наступило молчание. Мистер Хэвишем прервал его.
-- У меня к вам поручение от миссис Эррол, -- заметил он.
-- Не желаю ничего слышать! -- отрезал граф. -- Чем
меньше о ней будет сказано, тем лучше.
-- Но это весьма важное поручение, -- пояснил адвокат. -- Она предпочла
бы не брать содержания, которое вы намеревались выделить ей.
Граф вздрогнул.
-- Что вы сказали? -- вскричал он. -- Что это такое?
Мистер Хэвишем повторил.
-- Она говорит, что в этом нет необходимости, а так как отношения
между вами далеко не дружеские...
-- Не дружеские! -- повторил с яростью граф. -- Еще бы
им быть дружескими! Я о ней даже думать не могу! Меркантильная,
крикливая американка! Не желаю ее видеть!
-- Милорд, -- произнес мистер Хэвишем, -- вряд ли ее можно назвать
меркантильной. Она ни о чем не просит. И не принимает содержания, которое
вы ей предлагаете.
-- Только для видимости! -- бросил граф резко. -- Хочет заставить меня
с ней увидеться. Думает, что я восхищусь ее решимостью! И не подумаю!
Это всего лишь американская тяга к независимости! Я не позволю ей
жить, словно нищенке, у самых ворот моего парка! Как мать моего
внука она должна занимать соответствующее положение, и она его
займет! Хочет она того или нет, но деньги она получит!
-- Она не станет их тратить, -- сказал мистер Хэвишем.
-- А мне-то что! -- вскричал граф. -- Ей их вышлют. Она не посмеет
никому сказать, что живет как нищенка, потому что я ничего для нее не
сделал! Она хочет, чтобы мальчишка дурно обо мне думал!
Она уже, верно, его против меня настроила!
-- Нет, -- возразил мистер Хэвишем. -- У меня есть от нее и другое
поручение, которое убедит вас в том, что это не так.
-- Не желаю его слышать! -- с трудом выговорил граф, задыхаясь от
гнева, волнения и боли в ноге.
Но мистер Хэвишем продолжал:
-- Она просит вас не говорить лорду Фаунтлерою ничего, что дало
бы ему повод подумать, что вы настояли на его разлуке с матерью
из предубеждения против нее. Мальчик очень привязан к ней, и она
уверена, что это создало бы между вами преграду. Она говорит,
что он этого не поймет и станет вас опасаться или охладеет к вам. Ему
она сказала, что он еще слишком мал, чтобы понять, в чем дело,
но когда подрастет, то все узнает. Она хочет, чтобы ничто не
омрачило вашу первую встречу.
Граф глубже уселся в кресло. Его глаза под нависшими бровями
гневно сверкнули.
-- Что? -- проговорил он задыхаясь. -- Что такое? Вы хотите сказать,
что она ничего ему не сказала?
-- Ни единого слова, милорд, -- отвечал хладнокровно адвокат. -- Смею
вас в этом заверить. Мальчику объяснили, что вы чрезвычайно добрый и
любящий дедушка. Не было сказано ничего, положительно ничего, что
могло бы заставить его сомневаться в ваших достоинствах. А так как я,
находясь в Нью-Йорке, в точности выполнил ваши указания, он
несомненно считает вас чудом великодушия.
-- Вот как? -- спросил граф.
-- Даю вам слово чести, -- промолвил мистер Хэвишем, -- что отношение
лорда Фаунтлероя к вам будет зависеть только от вас. И если вы позволите
мне дать вам совет, то я полагаю, что будет лучше, если вы
остережетесь говорить пренебрежительно о его матери.
-- Ну вот еще! -- сказал граф. -- Парнишке всего семь лет!
-- Он провел эти семь лет с матерью, -- отвечал мистер Хэвишем, -- и
любит ее всем сердцем.
Глава пятая
В ЗАМКЕ
Уже смеркалось, когда в конце длинной аллеи, ведущей к замку, показалась
карета, в которой сидели лорд Фаунтлерой и мистер Хэвишем. Граф
распорядился, чтобы внук приехал прямо к обеду и чтобы он один вошел
в комнату, где он намеревался его принять; трудно сказать, чем он
руководствовался, отдавая такое приказание. Лорд Фаунтлерой сидел в
карете, катившей по аллее, удобно облокотясь о роскошные подушки, и с
интересом смотрел по сторонам. Все его занимало: карета с
запряженными в нее крупными, породистыми лошадьми в сверкающей сбруе;
статный кучер и выездной лакей в великолепных ливреях; и особенно --
корона на дверцах кареты, и он заговорил с выездным лакеем, чтобы
узнать, что она означает.
Когда карета подъехала к величественным воротам парка, он выглянул из
окна, чтобы получше разглядеть громадных каменных львов, украшавших
въезд. Ворота открыла румяная полная женщина, вышедшая из увитого
плющом домика, стоявшего у ворот. Две девчушки выбежали за ней следом
и остановились, глядя широко раскрытыми глазами на мальчика в карете,
который в свою очередь смотрел на них. Женщина улыбнулась и сделала
реверанс, и детишки, послушные ее знаку, смешно присели.
-- Разве она меня знает? -- спросил лорд Фаунтлерой. --
Кажется, ей показалось, что она меня знает.
И он приподнял свой черный бархатный берет и улыбнулся ей.
-- Добрый день! -- произнес он приветливо. -- Как поживаете?
Женщине, казалось, его слова доставили удовольствие. Она улыбнулась
еще шире, ее голубые глаза ласково засияли.
-- Господь благослови вашу милость! -- проговорила она. -- Господь
благослови ваше милое личико! Счастья вам и удачи! Добро
пожаловать!
Лорд Фаунтлерой замахал беретом и снова кивнул ей, когда карета
въехала в ворота.
-- Мне эта женщина нравится, -- сказал он. -- Видно, что она любит
мальчиков. Мне бы хотелось прийти сюда поиграть с ее детьми.
Интересно, сколько их у нее? Хватит, чтобы играть в войну?
Мистер Хэвишем не сказал Седрику, что вряд ли ему позволят играть с
детьми привратницы. Адвокат подумал, что еще успеет сообщить ему об
этом.
А карета меж тем все катилась по аллее из огромных величественных
деревьев, смыкавших свои кроны высоко вверху. Никогда прежде не видел
Седрик таких великолепных деревьев, так низко склонивших ветви с
широких стволов. Он еще не знал, что Доринкорт был одним из самых
красивых замков в Англии, а парк его -- одним из самых обширных и
прекрасных и что деревья в нем почти не имели себе равных. Он только
чувствовал, что все вокруг удивительно красиво. Ему нравились
большие, развесистые деревья, пронизанные золотыми лучами вечернего
солнца. С неизъяснимым радостным чувством смотрел он на мелькавшие в
просветах аллеи дивные поляны с купами деревьев или горделиво
высившимися одинокими великанами. Они ехали мимо лесных прогалин,
заросших буйным папоротником, мимо лазоревых лужаек колокольчиков,
волнующихся на ветру. Несколько раз Седрик вскакивал с радостным
смехом, увидав, что из кустов выпрыгнул кролик и, взмахнув белым
хвостиком, торопливо ускакал прочь. Выводок куропаток поднялся вдруг
с шумом и улетел -- Седрик от радости закричал и захлопал в ладоши.
-- Здесь красиво, правда? -- сказал он мистеру Хэвишему. -- Такого
красивого места я никогда не видал. Здесь даже лучше, чем в
Центральном парке в Нью-Йорке.
Его удивило то, что они так долго едут.
-- А далеко ли, -- не выдержал он наконец, -- далеко ли от ворот до
парадной двери?
-- Около четырех миль, -- отвечал адвокат.
-- Да, далековато для того, кто живет в доме, -- заметил маленький
лорд.
То и дело что-то привлекало внимание Седрика и восхищало его. Когда
же он увидел лежавших и стоявших в высокой траве оленей с огромными
рогами, которые с тревогой смотрели им вслед, восторгу его не было
границ.
-- Это к вам цирк приезжал? -- спросил Седрик. -- Или они всегда
здесь живут? Чьи они?
-- Они здесь живут, -- сказал мистер Хэвишем. -- Они принадлежат
графу, вашему дедушке.
Немного спустя они увидели замок. Он возник перед ними, серый,
величественный и прекрасный, с крепостными стенами, башнями и
шпилями, заходящее солнце горело в его бесчисленных окнах. Стены его
заросли плющом; вокруг раскинулись террасы, лужайки и клумбы с яркими
цветами.
-- Такой красоты я еще не видал! -- воскликнул раскрасневшийся Седрик.
-- Ну прямо королевский замок! Я как-то видел такую картинку в книжке
со сказками.
Двери в огромный холл распахнулись, и он увидел множество слуг,
стоявших в два ряда и смотревших на него. Зачем они здесь стоят,
подумал он и залюбовался их ливреями. Он не знал, что они собрались,
чтобы приветствовать мальчика, которому когда-нибудь будет
принадлежать все это великолепие -- прекрасный замок, похожий на
королевский дворец из волшебной сказки, великолепный парк, большие
старые деревья, поляны, заросшие папоротниками и колокольчиками, где
резвились кролики и зайцы, а в траве лежали большеглазые пятнистые
олени. Две недели назад он сидел, болтая ногами, на высоком табурете
в лавке мистера Хоббса среди мешков с картофелем и банками с
консервированными персиками. Разве он мог понять, что все это
великолепие может иметь отношение к нему?
Во главе слуг стояла пожилая женщина в дорогом гладком платье из
черного шелка; ее седые волосы прикрывал чепец. Она стояла ближе всех
к двери, и Седрику показалось, что она хочет ему что-то сказать.
Мистер Хэвишем, державший Седрика за руку, остановился.
-- Это лорд Фаунтлерой, миссис Меллон, -- представил он. -- Лорд
Фаунтлерой, это миссис Меллон, домоправительница.
Седрик протянул ей руку; глаза его засветились.
-- Это вы прислали мне кошку? -- спросил он. -- Я очень
признателен вам, сударыня.
Красивое лицо миссис Меллон расцвело от удовольствия, совсем как лицо
жены привратника.
-- Я его милость всюду узнала бы, -- сказала она мистеру Хэвишему. --
Он просто вылитый капитан и такой же обходительный! Ах, сэр, наконец-
то мы дожили до этого дня!
Седрик не очень понимал, чем был замечателен этот день. Он с
любопытством посмотрел на миссис Меллон. Ему показалось, будто в
глазах у нее мелькнули слезы, и все же она не выглядела несчастной.
Она улыбнулась Седрику.
-- У кошки здесь осталось два прелестных котенка, -- проговорила она.
-- Я пришлю их в детскую вашей милости.
Мистер Хэвишем что-то тихо спросил у нее.
-- В библиотеке, сэр, -- отвечала миссис Меллон. -- Его милость
проведут туда одного.
Спустя несколько минут статный лакей в ливрее, сопровождавший
Седрика, отворил дверь библиотеки и важно провозгласил:
-- Лорд Фаунтлерой, милорд.
Хоть он и был простым слугой, он понимал, что наступил торжественный
момент: наследник возвращается домой, где его ждут родовые поместья и
прочие владения, и предстает перед старым графом, именья и титулы
которого перейдут со временем к нему.
Седрик переступил порог. Это была великолепная просторная комната с
тяжелой резной мебелью, с книжными полками от пола до потолка; мебель
была такая темная, а портьеры такие тяжелые, окна с переплетами так
глубоки, а расстояние от одного конца комнаты до другого так велико,
что в наступивших сумерках все здесь выглядело довольно мрачно. На
мгновение Седрику показалось, что в комнате никого нет, но тут он
увидел, что перед широким камином, в котором горел огонь, стоит
большое покойное кресло, а в нем сидит кто-то, поначалу даже не
повернувший головы, чтобы взглянуть на него.
Впрочем, его появление не прошло незамеченным. На полу возле кресла
лежал пес, огромный рыжевато-коричневый английский дог с могучими,
словно у льва, лапами; неторопливо и величественно пес поднялся и
двинулся тяжелым шагом к мальчику.
Тогда человек, сидевший в кресле, позвал:
-- Дугал, назад!
Но сердцу маленького лорда Фаунтлероя страх был так же чужд, как и
подозрительность, -- он никогда не боялся. Не задумываясь, он положил
руку на ошейник огромного пса, и они вместе двинулись вперед; по пути
Дугал обнюхивал Седрика.
Только тут граф поднял голову. Седрик увидел высокого старика с
лохматыми седыми бровями и волосами и большим носом, похожим на орлиный
клюв, меж глубоко посаженными пронзительными глазами.
Граф же увидел стройную детскую
фигурку в черном бархатном костюме с кружевным воротником и локонами,
вьющимися вокруг красивого открытого лица с прямым и дружелюбным
взглядом. Если замок походил на дворец из волшебной сказки, то надо
признать, что маленький лорд Фаунтлерой, сам того не подозревая,
весьма походил на крошечного, хотя и крепенького, сказочного принца.
Сердце старого графа забилось радостным торжеством, когда он увидел,
каким красивым, здоровым мальчиком был его внук и как смело глядел
он, держа руку на ошейнике огромного пса. Старому аристократу было
приятно, что мальчик не робел ни перед ним, ни перед огромным псом.
Седрик посмотрел на него так же, как смотрел на женщину у ворот замка
и на домоправительницу, и подошел к нему.
-- Вы граф? -- спросил он. -- Я ваш внук -- знаете, тот, кого мистер
Хэвишем привез. Я лорд Фаунтлерой.
И он протянул руку, полагая, что даже когда имеешь дело с графами,
следует проявлять вежливость и внимание.
-- Надеюсь, вы здоровы, -- произнес он от души. -- Я очень рад вас
видеть.
Граф пожал ему руку -- глаза его при этом как-то странно заблестели;
поначалу он так удивился, что не знал, что сказать. Он глядел из-под
нависших бровей на этого изящного ребенка, внезапно представшего
перед ним, глядел, ничего не упуская.
-- Рад меня видеть? -- переспросил он.
-- Да, -- отвечал лорд Фаунтлерой, -- очень. Рядом стоял стул, и
Седрик уселся на него; стул был довольно высокий, с высокой спинкой,
и ноги у Седрика не доходили до полу, но он удобно устроился на нем и
принялся внимательно и спокойно рассматривать своего знатного родственника.
-- Я все время думал о том, какой вы, --сообщил маленький лорд. --
Лежал на койке в своей каюте и думал, похожи вы на моего отца или
нет.
-- И что же, похож? -- спросил граф.
-- Я был совсем маленьким, когда он умер, -- отвечал Седрик, -- и я его
плохо помню, но мне кажется, что не похожи.
-- Ты, верно, разочарован? -- заметил граф.
-- О нет, -- отвечал вежливо Седрик. -- Конечно, хочется, чтобы кто-нибудь
походил на твоего отца; но ведь приятно и на дедушку
смотреть, даже если он на отца не похож. Вы же знаете, родственники
нам всегда нравятся.
Не отводя глаз от мальчика, граф откинулся на спинку кресла. Вряд ли
он знал о том, что родственники всегда нравятся. Большую часть своей
жизни он провел в бурных ссорах с родственниками -- выгонял их из дому
и всячески поносил; а они все дружно его ненавидели.
-- Своего дедушку любой бы мальчик стал любить, -- продолжал лорд
Фаунтлерой, -- особенно такого доброго, как вы.
И снова глаза старого аристократа как-то странно блеснули.
-- А! -- сказал он. -- Так, значит, я добрый?
-- Да, -- отвечал с улыбкой лорд Фаунтлерой,--- и я так вам благодарен
за Бриджит, Дика и торговку яблоками!
-- Бриджит! -- воскликнул граф. -- Дик! Торговка яблоками!
-- Да, -- подтвердил Седрик, -- ведь вы прислали мне для них деньги. Вы
еще сказали мистеру Хэвишему, чтобы он их мне дал, если я захочу.
-- Ха! -- произнес милорд. -- Вот оно что!
Деньги, которые ты мог потратить как пожелаешь. Что же ты на них
купил? Ну-ка, расскажи.
Он сдвинул брови и пристально взглянул на мальчика. В глубине души
ему было интересно узнать, на что потратил их мальчик.
-- Ах да, -- сказал лорд Фаунтлерой, -- возможно, вы не знали о Дике,
торговке яблоками и Бриджит. Я забыл, что вы так далеко от них живете.
Это мои друзья. И так как у Майкла была горячка...
-- Кто такой Майкл? -- спросил граф.
-- Майкл -- это муж Бриджит. У них дела шли неважно. Знаете, как
бывает, когда мужчина болен и не может работать, а детей в семье двенадцать человек.
Но только Майкл был всегда непьющий. И Бриджит к нам
приходила и плакала. А в тот вечер, когда приехал мистер
Хэвишем, она как раз сидела у нас на кухне и плакала, потому что у
них нечего было есть и нечем платить за квартиру; и я пошел с ней
поговорить, а мистер Хэвишем за мной прислал и сказал, что вы ему
дали деньги для меня. Ну, я побежал на кухню и отдал их Бриджит; и
все уладилось; а Бриджит все никак не могла поверить. Вот почему я
так вам благодарен.
-- А, -- произнес граф своим низким, глухим голосом, -- значит, вот что
ты для самого себя сделал? Ну, а еще что?
Огромный пес устроился возле стула с высокой спинкой, на которой
сидел Седрик. Он то и дело поворачивал голову и смотрел на мальчика,
словно беседа его занимала. Дугал был пес серьезный, он, верно,
чувствовал, что слишком велик для того, чтобы легко относиться к
жизни. Старый граф, хорошо знавший пса, с интересом наблюдал за ним.
Дугал не имел обыкновения заводить необдуманные знакомства, и граф не
без удивления следил за тем, как спокойно сидит Дугал возле мальчика,
который гладил его маленькой ручкой. Внезапно огромный пес бросил
пытливый взгляд на маленького лорда Фаунтлероя и осторожно положил
свою большую, как у льва, голову на его колено.
Седрик ответил, не переставая гладить своего нового друга:
-- Ну, еще был Дик. Вам бы он понравился, он такой правильный.
Оказалось, что графу этот американизм не знаком.
-- Правильный? Что это значит? -- спросил он.
На мгновенье Седрик задумался. Он и сам не очень-то понимал, что
значит это слово, но полагал, что оно должно означать что-то очень
хорошее, потому что Дик часто его употреблял.
-- По-моему, это значит, что он никого не обманет, -- с жаром ответил
Седрик, -- не ударит мальчика, который меньше его, а сапоги чистит
очень хорошо, так что они блестят, как зеркало. Он чистильщик сапог,
это его профессия.
-- И ты с ним знаком, да? -- поинтересовался граф.
-- Он мой старый друг, -- отвечал его внук. -- Не такой старый, как
мистер Хоббс, но все же. Вот что он мне подарил на прощанье.
Он сунул руку в карман, вытащил что-то красное, бережно сложенное в
несколько раз, и любовно развернул. Это был красный шелковый платок с
лошадиными мордами и огромными лиловыми подковами.
-- Это мне Дик подарил, -- произнес юный лорд с гордостью. -- Я
этот платок всю жизнь буду хранить. Его можно на шее носить, а можно
в кармане. Дик его купил на первую выручку, которую он получил после
того, как я у Джейка его дело откупил и подарил ему новые щетки. Это
мне на память. А я мистеру Хоббсу на память часы подарил с надписью:
"Решив узнать, который час, меня вы вспомните тотчас". Когда я этот
платок увижу, я буду всегда Дика вспоминать.
Трудно описать, что при этих словах почувствовал преподобный граф
Доринкорт. Он столько всего повидал на своем веку, что смутить его
было непросто; но тут он столкнулся с чем-то настолько неожиданным,
что был просто ошеломлен. Детей он никогда особенно не жаловал,
собственные удовольствия так занимали его, что у него на детей не
оставалось времени. Сыновья, когда они были малы, его не
интересовали, хотя порой он и вспоминал, что находил отца Седрика
крепким и привлекательным малышом. Он был таким эгоистом, что не умел
ценить в других доброго сердца и не знал, каким нежным, преданным и
любящим может быть ребенок и как невинны и просты его безотчетные
великодушные порывы. Всякий мальчик казался ему весьма неприятным
зверенышем, эгоистичным, жадным и неугомонным, если не держать его в
строгом повиновении; два его старших сына доставляли своим
воспитателям одни неприятности и беспокойство, а на младшего, как
полагал граф, нареканий не было только потому, что он ни для кого не
представлял интереса. Графу и в голову не приходило, что внука он
должен любить; он послал за маленьким Седриком, ибо к тому его
побуждала гордость. Если уж мальчику предстояло занять его место,
граф не хотел, чтобы его имя сделалось посмешищем, перейдя к невежде
и грубияну. Он твердо верил, что мальчик, воспитанный в Америке,
должен быть смешон. Никаких нежных чувств к юнцу он не питал и только
надеялся, что тот окажется недурен собой и неглуп; он так
разочаровался в старших сыновьях и так гневался на капитана Эррола за
то, что тот женился на американке, что ему и в голову не приходило,
что из этого брака могло выйти что-то путное.
Когда лакей доложил о лорде Фаунтлерое, граф не сразу решился
взглянуть на мальчика, опасаясь, что страхи его подтвердятся. Вот
почему он и распорядился, чтобы мальчика прислали к нему одного. Он
не мог вынести самой мысли о том, что кто-то станет свидетелем его
разочарования. Гордое сердце графа дрогнуло от радости, когда Седрик
вошел легким шагом в комнату, бесстрашно положив руку на шею
огромного пса. Даже в самые светлые минуты граф не надеялся, что у
него окажется такой внук. Как он был красив и как смело держался!
Неужели это тот мальчик, которого он так боялся увидеть и мать
которого так ненавидел? От неожиданности неизменное хладнокровие
изменило графу.
А потом между дедом и внуком завязался разговор, который, как ни
странно, лишь усилил беспокойство и удивление старого графа. Он так
привык к тому, что люди терялись и робели перед ним, что и от внука
ждал того же. Но Седрик совсем его не боялся, так же как не боялся