Страница:
Теперь, наверное, пора посмотреть, как жрецы это делали — как они помогали тем, кто проходил обряд посвящения, покидать свои тела и перемещаться в мир мертвых.
На первый взгляд эти таинства не имеют никакого отношения к нашему рассказу об Иисусе и источнике его знаний. Однако Иисус, как мы вскоре убедимся, также исповедовал эмпирический подход к своему мистицизму. Может быть, мыслители, подобные Пармениду, перенесли эти идеи в эпоху классицизма, то есть во времена Иисуса?
Может быть, эти идеи внесли свой вклад в формирование благодатной смеси мистических практик, центром которой была Александрия, а также в мировоззрение еврейской секты терапевтов, община которой, как писал Филон Александрийский, обосновалась недалеко от города?
В 1958 году в Италии археологи сделали удивительное открытие. При раскопках древней Велии, родины философа досократика Парменида, они обнаружили в древнем здании остатки тайной галереи. Там находились каменные постаменты трех статуй. Сами статуи, разумеется, давно исчезли, но на постаментах сохранились надписи, которые свидетельствовали о существовании в Велии целой династии жрецов-врачевателей бога Аполлона, основателем которой был не кто иной, как сам Парменид. Последняя надпись была сделана через 446 лет после смерти Парменида — то есть в начале христианской эры. Возможно, династия жрецов существовала и позже, поскольку нам неизвестно, была ли найденная на каменном постаменте надпись последней.
Следует отметить одно важное для нас обстоятельство: этих жрецов-врачевателей называли Pholarchos, или «хозяином убежища». То есть они специализировались на технике посвящения, которая была широко распространена в Древнем мире и носила название «инкубация»[354].
Богом-покровителем священных рощ в окрестностях озера Аверн, которые генерал Агриппа приказал вырубить, чтобы построить флот, тоже был АПОЛЛОН. Таким образом, можно ожидать, что и в этой местности проводились обряды инкубации. Что вновь приводит нас к подземным туннелям в Байе.
Путешествие в загробный мир предпринимали либо ради исцеления от болезни, либо для получения божественных откровений. Жрецы-врачеватели Аполлона специализировались на инкубации, и, как поясняет Кингсли, «использовали магию для перехода в измененное состояние сознания»[357].
Как мы можем видеть, эти древнегреческие обряды, использовавшие подземные туннели, как в Байе, или пещеры и галереи, как в Велии, очень похожи на ритуалы, проводившиеся в подземных святилищах под храмами Древнего Египта. В темных, скрытых от посторонних глаз помещениях после соответствующей подготовки жрецы проводили обряд посвящения, после чего инициат оставался лежать неподвижно, переходя в измененное состояние сознания. Нам ничего не остается, кроме как серьезно рассматривать возможность, что душа в форме ба (по египетским поверьям) или psyche (как считали греки) действительно отделялась от тела и отправлялась в загробный мир.
Во времена Иисуса эти две традиции, египетская и греческая, сблизились еще больше.
И действительно, в эпоху греческого и римского владычества египтяне изо всех сил старались сохранить свои тайные знания. В герметическом тексте «Асклепий», датируемом вторым веком н. э., мы читаем:
Эти произведения приписывались древнему египетскому богу Тоту, который в классическую эпоху был известен под именем Гермеса Трисмегиста, то есть Гермеса Трижды Величайшего. До нас дошло большое количество этих текстов, но первым — и во многих отношениях основополагающим — считается «Пэмандр» — в оригинале Poimandres.
В этом названии почти ничего не говорит о его египетском происхождении, однако «Poimandres» представляет собой греческую транслитерацию древнеегипетского выражения P-eime nte-re, что означает «знания Ра» — бога солнца в пантеоне Древнего Египта[361]. Можно показать, что картина сотворения мира, описанная в этом тексте, имеет египетское происхождение[362]. В герметических текстах также нашла отражение египетская традиция магического освящения статуй и других олицетворений богов[363]. И самое главное для нашего исследования — согласно герметическим представлениям, человек «скорее космическое, чем земное существо»[364]. Лучше всего эта мысль выражена на греческой золотой пластине:
Еще более удивительным можно считать факт, что книги Гермеса начали появляться во времена Иисуса, параллельно с развитием христианства. В конце второго века н. э. Климент, епископ Александрии, писал, что они «содержат всю философию египтян»[367]. Языческий философ Ямвлих, живший после Климента Александрийского, тоже признавал их значение:
Тексты, обнаруженные в эпоху Возрождения, носили фрагментарный характер, но с тех пор были найдены новые фрагменты и новые тексты. Выяснилось также, что в Средние века их подвергли цензуре — почти все, что относилось к магии и обрядам, было удалено, чтобы сделать тексты более «философскими». Однако это уже не так важно, поскольку суть этих трудов сохранилась. И мы многое можем из них почерпнуть.
Одно из самых важных открытий, которое мы делаем в первых строках «Пэмандра», состоит в том, что человек, ищущий знаний, которому в видении впервые открывается истина, оказывается в компании других посвященных, для которых остальные люди находятся в состоянии, похожем на сон или опьянение. В конце этого текста становится понятной задача, которая стоит перед каждым из них — это «обожествление», когда душа возвращается в материальный мир, чтобы показать другим путь в мир божественный.
Нам предстоит убедиться, что именно такую цель ставил перед собой Иисус.
Глава 11. ИСТОЧНИК МУДРОСТИ
На первый взгляд эти таинства не имеют никакого отношения к нашему рассказу об Иисусе и источнике его знаний. Однако Иисус, как мы вскоре убедимся, также исповедовал эмпирический подход к своему мистицизму. Может быть, мыслители, подобные Пармениду, перенесли эти идеи в эпоху классицизма, то есть во времена Иисуса?
Может быть, эти идеи внесли свой вклад в формирование благодатной смеси мистических практик, центром которой была Александрия, а также в мировоззрение еврейской секты терапевтов, община которой, как писал Филон Александрийский, обосновалась недалеко от города?
В 1958 году в Италии археологи сделали удивительное открытие. При раскопках древней Велии, родины философа досократика Парменида, они обнаружили в древнем здании остатки тайной галереи. Там находились каменные постаменты трех статуй. Сами статуи, разумеется, давно исчезли, но на постаментах сохранились надписи, которые свидетельствовали о существовании в Велии целой династии жрецов-врачевателей бога Аполлона, основателем которой был не кто иной, как сам Парменид. Последняя надпись была сделана через 446 лет после смерти Парменида — то есть в начале христианской эры. Возможно, династия жрецов существовала и позже, поскольку нам неизвестно, была ли найденная на каменном постаменте надпись последней.
Следует отметить одно важное для нас обстоятельство: этих жрецов-врачевателей называли Pholarchos, или «хозяином убежища». То есть они специализировались на технике посвящения, которая была широко распространена в Древнем мире и носила название «инкубация»[354].
«В древности самым надежным способом установить контакт с божествами или с загробным миром была „инкубация“ — ожидание сна или видения у человека, спящего на земле или под землей»[355].Обряд инкубации предполагает, что человек должен лежать тихо и неподвижно в подземной комнате или пещере, чтобы вызвать вещий сон или впасть в промежуточное между сном и бодрствованием состояние. Именно в этих темных, скрытых от глаз помещениях происходил переход в потусторонний мир, где человек получал видение от божественного источника всего сущего. Богом инкубации считался Аполлон[356].
Богом-покровителем священных рощ в окрестностях озера Аверн, которые генерал Агриппа приказал вырубить, чтобы построить флот, тоже был АПОЛЛОН. Таким образом, можно ожидать, что и в этой местности проводились обряды инкубации. Что вновь приводит нас к подземным туннелям в Байе.
Путешествие в загробный мир предпринимали либо ради исцеления от болезни, либо для получения божественных откровений. Жрецы-врачеватели Аполлона специализировались на инкубации, и, как поясняет Кингсли, «использовали магию для перехода в измененное состояние сознания»[357].
Как мы можем видеть, эти древнегреческие обряды, использовавшие подземные туннели, как в Байе, или пещеры и галереи, как в Велии, очень похожи на ритуалы, проводившиеся в подземных святилищах под храмами Древнего Египта. В темных, скрытых от посторонних глаз помещениях после соответствующей подготовки жрецы проводили обряд посвящения, после чего инициат оставался лежать неподвижно, переходя в измененное состояние сознания. Нам ничего не остается, кроме как серьезно рассматривать возможность, что душа в форме ба (по египетским поверьям) или psyche (как считали греки) действительно отделялась от тела и отправлялась в загробный мир.
Во времена Иисуса эти две традиции, египетская и греческая, сблизились еще больше.
И действительно, в эпоху греческого и римского владычества египтяне изо всех сил старались сохранить свои тайные знания. В герметическом тексте «Асклепий», датируемом вторым веком н. э., мы читаем:
«…придет время, когда будет казаться, что египтяне напрасно с таким благочестием соблюдали культ богов и что все их святые воззвания окажутся тщетны и не исполнены. Божество покинет землю и вернется в небо, оставляя Египет, свое старинное обиталище, вдовою религии, лишенной присутствия богов. Чужестранцы наводнят страну и землю и будут не только пренебрегать вещами святыми, но, что еще более прискорбно, религия, набожность, культ богов будут запрещены и караемы законами. Тогда земля сия, освященная столькими святилищами и храмами, будет изрыта могилами и усеяна мертвецами. О Египет, Египет! От твоих верований останутся только неясные рассказы, в которые потомки уже не будут верить, набожные слова, высеченные в камне»[358].Очевидно, египтяне принимали меры для сохранения секретов: философ Ямвлих сообщает, что египетские жрецы обучались выражать свои взгляды греческими философскими категориями, что привело к появлению целого собрания текстов, «которые находятся в обращении как принадлежащие Гермесу» и уходят корнями в египетскую традицию[359]. Как это ни удивительно, это собрание мудростей является квинтэссенцией тайн еще более древних источников, таких как «Тексты пирамид», «Тексты саркофагов» и «Книга мертвых», а также содержит не всегда последовательную космологию древних египтян[360].
Эти произведения приписывались древнему египетскому богу Тоту, который в классическую эпоху был известен под именем Гермеса Трисмегиста, то есть Гермеса Трижды Величайшего. До нас дошло большое количество этих текстов, но первым — и во многих отношениях основополагающим — считается «Пэмандр» — в оригинале Poimandres.
В этом названии почти ничего не говорит о его египетском происхождении, однако «Poimandres» представляет собой греческую транслитерацию древнеегипетского выражения P-eime nte-re, что означает «знания Ра» — бога солнца в пантеоне Древнего Египта[361]. Можно показать, что картина сотворения мира, описанная в этом тексте, имеет египетское происхождение[362]. В герметических текстах также нашла отражение египетская традиция магического освящения статуй и других олицетворений богов[363]. И самое главное для нашего исследования — согласно герметическим представлениям, человек «скорее космическое, чем земное существо»[364]. Лучше всего эта мысль выражена на греческой золотой пластине:
«…род мой принадлежит только Небу»[365].Особую ценность герметическим текстам придает то обстоятельство, что они — несмотря на относительную новизну — происходят из самого древнего источника мистерий и поэтому могут играть роль линзы, через которую нужно смотреть на более древние тексты, чтобы понять их истинный смысл[366]. Примечательно, что в самой основе герметических текстов лежит концепция мистического посвящения: «… я поднялся, обретя силу, познав природу Всего в великом видении».
Еще более удивительным можно считать факт, что книги Гермеса начали появляться во времена Иисуса, параллельно с развитием христианства. В конце второго века н. э. Климент, епископ Александрии, писал, что они «содержат всю философию египтян»[367]. Языческий философ Ямвлих, живший после Климента Александрийского, тоже признавал их значение:
«Наши предки приписывали ему открытия собственной мудрости, подписывая именем Гермеса все свои сочинения»[368].Собрание текстов, приписываемых Трисмегисту, оказало огромное влияние на мышление западного человека, причем влияние это трудно переоценить. Не будет преувеличением сказать, что без них развитие западного мира пошло бы в другом направлении. Сама наука не развивалась бы без того импульса, который ей придали мужчины и женщины, вооруженные содержащимся в этих трудах знанием. Герметические тексты были заново открыты в эпоху Возрождения и переведены с греческого Марсилио Фичино в 1463 году по заказу богатого флорентийского банкира Козимо ди Медичи. Когда эти манускрипты попали к Козимо, он решил, что до своей смерти обязательно должен прочесть их. Тогда он пригласил к себе Фичино, приказал отложить в сторону все другие переводы и сосредоточиться на герметических текстах. Такое им придавалось значение.
Тексты, обнаруженные в эпоху Возрождения, носили фрагментарный характер, но с тех пор были найдены новые фрагменты и новые тексты. Выяснилось также, что в Средние века их подвергли цензуре — почти все, что относилось к магии и обрядам, было удалено, чтобы сделать тексты более «философскими». Однако это уже не так важно, поскольку суть этих трудов сохранилась. И мы многое можем из них почерпнуть.
Одно из самых важных открытий, которое мы делаем в первых строках «Пэмандра», состоит в том, что человек, ищущий знаний, которому в видении впервые открывается истина, оказывается в компании других посвященных, для которых остальные люди находятся в состоянии, похожем на сон или опьянение. В конце этого текста становится понятной задача, которая стоит перед каждым из них — это «обожествление», когда душа возвращается в материальный мир, чтобы показать другим путь в мир божественный.
Нам предстоит убедиться, что именно такую цель ставил перед собой Иисус.
Глава 11. ИСТОЧНИК МУДРОСТИ
Я люблю приезжать к священным местам, чтобы почувствовать их ауру и попытаться понять их. И я не устаю удивляться — даже по прошествии стольких лет, — что многие места, с которыми я не связывал особых надежд, оказываются наполненными священным умиротворением и недвижностью. Это вершина горы Синай, раки с мощами святых в полу темных часовен, руины церквей и храмов или древние обветренные скалы, господствующие над местностью, которая часто становилась ареной кровавых событий и земля которой, черная и плодородная, до сих пор полна глиняных черепков.
Это действительно необычные, священные места, или мы сами сделали их такими? Возможно, и то, и другое. Священные места требуют вовлечения тех, кто к ним приходит, связи с ними, чувственного опыта. Именно этим отличается паломник от туриста.
Ни один человек и ни одна культура не обладают монополией на истину. Поэтому мы не должны совершать ошибку, полагая, что техника путешествий в загробный мир была известна только египтянам и грекам. Двери в этот мир открыты для всех, кто, движимый страстным желанием, решается переступить порог.
И таких людей было гораздо больше, чем те, кого крестил в реке Иордан Иоанн Креститель — это было уникальное событие, которое даже католические редакторы «Иерусалимской Библии» признают посвящением[369]. Может быть, именно в этом заключался истинный смысл слов евангелиста Иоанна: «…приблизилось Царство Небесное»?[370]
Не подлежит сомнению, что Иисус приобрел свои знания среди мистических иудейских общин Египта, однако учения и приемы, с которыми он там познакомился, впитали мистицизм нескольких древних традиций. Ярким примером этого может служить рассказ о «лестнице Иакова» в Ветхом Завете.
Иаков вышел из Вирсавии и направился в Харран. После захода солнца он остановился на ночлег, положил себе под голову камень и заснул. Ему приснился сон: он видит огромную лестницу, низ которой стоит на земле, а верх уходит в небо, и «Ангелы Божий восходят и нисходят по ней». Над лестницей Иаков видит Бога, который обещает ему и его потомкам землю, на которой он спит. Проснувшись, Иаков понимает, что он находится в священном месте: «…истинно Господь присутствует на месте сем». Встав рано утром, Иаков берет камень, который он использовал в качестве подушки, устанавливает его в виде памятника и льет на его вершину елей. Он называет это место Вефиль, или «дом Божий»[371].
Разумеется, такого рода рассказы в Ветхом Завете — это не история, а скорее пересказ мифов — таких, как миф о царе Урука Гильгамеше, который искал дорогу в мир мертвых.
Важна не историческая достоверность этих мифов, а то, что мы узнаем из них о верованиях и представлениях культур, внутри которых они возникли. Нам неважно, существовал ли на самом деле Гильгамеш; главное для нас заключается в том, что люди той эпохи верили в возможность попасть в загробный мир, чтобы проникнуть в тайны человеческой жизни. Для понимания истории недостаточно просто собирать и связывать между собой факты; необходимо разобраться в верованиях, которые определяли поведение наших далеких предков. Именно эти верования часто служили толчком к историческим событиям, записи о которых дошли до наших дней.
Вполне возможно, что описанный в Ветхом Завете Вефиль находился среди камней святилища на вершине одного из холмов Ханаана — такие святилища традиционно строились на «высоких местах». Это идеальное место для пророческого видения в традициях инкубации. Тот факт, что утром Иаков поставил один из камней в виде памятника и полил его вершину елеем, свидетельствует, что на этом месте уже существовало святилище, или «дом Божий». В тексте этот аспект не подчеркивается, но Иаков явно чувствовал, что камень имеет какое-то отношение к его видению и обладает магическими свойствами. Вероятно, эта история была написана для тех, кто сразу же поймет смысл всех действий Иакова. Как бы то ни было, древние израильтяне были знакомы с религией Ханаана. Смысл действий Иакова непонятен только современному человеку.
Более того, «сон» Иакова лучше воспринимать как видение, которое объясняет нам очень важные вещи. Возможно, самый важный урок содержится в утверждении, что ангелы «восходят и нисходят» по лестнице. Это символическое описание динамической связи между небом и землей, предполагающей постоянный обмен божественными сущностями. Это выражение идеи, встречавшейся еще у древних египтян: потусторонний мир и материальный мир тесно — и динамически — связаны. Это доказательство — если таковое требуется, — что видение Иакова возникло из живой традиции, для которой ветхозаветный рассказ всего лишь фрагмент, мимолетный взгляд на пышный ландшафт Земли обетованной.
Можно не сомневаться, что в основе явной озабоченности Ветхого Завета вопросами наследственности, неверности, греха, насилия и смерти в бою лежит древнее представление о связи между земным миром и миром богов. Однако в этой версии — которая была сформулирована для нас неизвестными писцами древности — связь между двумя мирами рисуется разорванной. Ангелы с огненными мечами охраняют вход в райский сад, а Иакова не пригласили подняться по лестнице на небо. Вероятно, религиозные наставники взяли под контроль традицию и ограничили распространение знания о пути к загробному миру — точно так же Ватикан впоследствии обошелся с учением Иисуса.
Как мы можем видеть, для понимания Ветхого Завета нужно не копать землю в поисках материальных свидетельств тех или иных событий, чем занимались археологи на протяжении двух последних веков, а воспринять его содержание символически. Именно так поступала иудейская секта терапевтов из Египта. Филон Александрийский сообщает, что они читали священное писание и искали мудрость в философии предков, воспринимая текст как аллегорию, поскольку считали слова символами чего-то такого, чья тайная суть открывается при изучении глубинного смысла[372].
Лестница Иакова, стоящая в священном месте, также символизирует представления, с которыми мы уже встречались: веру в существование особых мест, в которых потусторонний мир соприкасается с миром материальным — мест, служащих для связи этих двух миров.
Очень жаль, что Ветхий Завет не рассказывает нам, как Иаков взбирается по лестнице в иной мир, чтобы вернуться с приобретенными там знаниями. В противном случае история Ближнего Востока развивалась бы совсем в другом направлении — в последние два с половиной тысячелетия подобные истории оказывали огромное влияние на этот регион и населяющие его народы.
Чтобы подробнее познакомиться с более древними традициями, которые оставили свой мистический отпечаток на иудаизме, необходимо обратить внимание на два мощных фактора, влиявших на формирование этой религии. Первый из них имеет египетское происхождение и находит отражение в историях о Иосифе и Моисее — в Египте на протяжении многих веков жили еврейские воины, торговцы, крестьяне и чиновники. Второй фактор связан с Месопотамией и явился результатом «вавилонского плена», когда в шестом веке до н. э. вавилонский царь Набу-кудурри-усур — известный нам как Навуходоносор — осадил Иерусалим. В 587 году до н. э. он захватил город и взял в плен царя Иудеи вместе с тысячами его подданных. Остальные жители Иерусалима бежали в Египет.
Так, например, вавилонский ритуал очищения лег в основу еврейской традиции очищаться перед религиозными обрядами; цель его состоит в освобождении человека от оков земного мира и в установлении чистых взаимоотношений с миром небесным[373]. Еврейский календарь также основан на системе летоисчисления, использовавшейся в Вавилоне. Даже традиционные ритуальные чаши, которыми пользуются еврейские раввины, тоже имеют вавилонское происхождение. «Вавилонский Талмуд» содержит сведения по медицине из древних вавилонских преданий и астрологических текстов, которые, как выяснилось, имели хождение среди еврейских общин[374]. По мнению некоторых ученых, даже вера в единого бога, перешедшая в христианство и ислам, зародилась в Месопотамии: имя верховного бога ассирийцев, Ашур, означает «Один», «Единственный» или «Всеобщий бог»[375].
Влияние Месопотамии также прослеживается в некоторых мистических картинах из книг ветхозаветных пророков, особенно из Книги Иезекииля. В начале своего рассказа Иезекииль описывает свое видение, в котором Бог предстал перед ним в образе человека, сидящего на сапфировом троне в окружении сияния[376]. На самом деле трон был сделан не из сапфира — ошибка переводчика, — а из лазурита, высоко ценившегося вавилонянами[377]. Но самое главное — эта конкретная картина полностью соответствует существовавшей во времена Иезекииля традиции.
Иезекииль жил в Вавилоне, и это видение посетило его в 593 году до н. э. на берегу Великого канала, соединяющего реки Тигр и Евфрат неподалеку от Вавилона. Совершенно очевидно, что в основу видения Иезекииля положен древний вавилонский текст, описывающий бога Мардука, сидящего на троне из лазурита и освещенного лучами, исходящими от янтаря[378]. Это очень важный момент, поскольку он позволяет сделать вывод, что Иезекииль был посвящен в эзотерические мистерии Вавилона. Дело в том, что вавилонский текст оканчивается такими словами: «Тайна великих богов: пусть посвященный откроет ее посвященному, но не позволит ее увидеть непосвященному»[379].
Текст не только указывает на связь между вавилонскими и еврейскими священнослужителями, но также свидетельствует, что эта связь была теснее и глубже, чем предполагалось раньше[380]. Очевидно, еврейские священники могли быть посвящены в самые сокровенные тайны вавилонского культа.
Кингсли объясняет, что «в раввинистической традиции иудаизма основа видения Иезекииля осталась эзотерическим, тщательно охраняемым секретом, как и в предшествующей традиции вавилонского жречества». Другими словами, это не просто заимствование символов или идей из другой культуры, а живая связь «между самой сутью обеих традиций». Отсюда можно сделать вывод, что Иезекииль стоит у истоков еврейского мистицизма. Однако он занимает место рядом с другим, гораздо более мощным каналом для передачи мистических и космологических идей, который уходит в прошлое на несколько столетий до Иезекииля[381].
Месопотамское влияние также прослеживается в происхождении Древа Жизни, которое сегодня является основой мистического учения иудаизма, или Каббалы. Выдающийся финский ученый профессор Симо Парпола, внесший неоценимый вклад в перевод эзотерических текстов времен ассирийской и вавилонской империй, заинтересовался одной странной деталью барельефов, найденных в ассирийских и вавилонских дворцах. На сотнях изображений священного древа рядом с ним присутствовали фигурки священнослужителей в странных одеждах — в рыбьей чешуе, с крыльями, с головой орла — причем все они в одной руке держали ведро для воды, а в другой сосновую шишку. Описания этих изображений не встречались на глиняных табличках, использовавшихся для записей жителями древней Месопотамии, и они долгое время оставались без объяснения.
Парпола указывает, что тайное учение о священном дереве было запрещено записывать, и знание о нем сохранялось небольшой группой посвященных. И действительно, археологи уже давно знали, что в месопотамских империях тайные культы существовали еще во втором тысячелетии до н. э. [382] Однако Парпола убежден, что они гораздо старше. По его мнению, представления, связанные, к примеру, со священным деревом, уходят корнями в третье тысячелетие — «если не раньше», добавляет он в набранном мелким шрифтом примечании[383].
Эта гипотеза заставляет задуматься о вероятности того, что в данном случае мы имеем дело с материалом, который появился еще до изобретения письменности или даже на протяжении многих тысячелетий являлся частью тайных учений, передававшихся из уст в уста. Трудно не рассматривать священное Древо Жизни вне связи с древнейшей мифологией культуры, то есть с «деревом познания добра и зла», которое росло в райском саду. Необходимо понять, что священное дерево так же старо, как само человечество.
Здесь мы соприкасаемся с теми верованиями, которые существовали во всех древних культурах и которые впервые проявились в ритуализированных погребениях. Мне кажется, неразумно игнорировать вероятность того, что в представлениях о священном дереве мы сталкиваемся с остатками — какими бы замаскированными они ни были — знаний, которыми обладали неандертальцы, стоявшие вокруг могилы своего соплеменника более шестидесяти тысяч лет назад в пещере Шанидар, к северо-востоку от тех земель, которые впоследствии станут частью месопотамських империй.
Считалось, что символ дерева изображает «мировой порядок, поддерживаемый ассирийским царем», причем самому царю в этом мировом порядке отведена роль «совершенного человека»[384]. Сравнение образной и числовой символики ассирийского дерева жизни и Древа Жизни в Каббале выявляет удивительные совпадения. Парпола приходит к выводу, что каббалистическое дерево, вне всякого сомнения, имеет своим предшественником ассирийское[385].
В Каббале древо символизирует способ, посредством которого Единый Бог проявляется во всем многообразии материального мира. Созидательная сила представляется в виде вспышки света, которая исходит из аморфного творца и, ударяя в землю, рождает все сущее. Древо состоит из десяти сефирот, которые являются символами божественных эманации, или принципов. Дерево имеет три опоры, в виде центрального ствола, и сефироты, распределенные по вертикали по обе стороны ствола. Две боковые опоры представляют противоположности, существующие в земном мире, такие как жестокость и милосердие, дисциплина и терпимость, теория и практика, мужчина и женщина; центральный ствол символизирует сбалансированный путь между ними, на что указывают его названия — столп святости, путь познания[386].
Древо также символизирует пути, по которым люди могут вернуться из земного мира в мир небесный — то есть это своего рода карта и метод духовного «пути». В этом смысле оно похоже на «лестницу Иакова».
Примеры более древних мистических традиций, оказавших влияние на иудаизм, продолжают появляться: в 1768 году шотландский исследователь Джеймс Брюс предпринял путешествие вверх по Нилу, чтобы отыскать его истоки. Путешествие было трудным, и продвигаться вперед удавалось лишь при помощи денег, мушкетонов и пистолетов. Опасности поджидали повсюду, и к ним добавлялись болезни из-за плохой воды и испорченных продуктов. Через два года он добрался до Эфиопии, в которой буше вала гражданская война. Брюсу посчастливилось остаться в живых, и он вернулся в Европу вместе с сокровищами, в числе которых были три копии эфиопской версии древнего еврейского текста под названием «Книга Еноха».
Этот текст признавали отцы Церкви, жившие во втором и третьем веке н. э., например Климент Александрийский и Тертуллиан. Однако даже они не были уверены, включен ли он в официальный перечень священных текстов иудаизма; Тертуллиан упоминал о том, что этот текст признают не все раввины[387]. Однако христиане того времени не испытывали сомнений. Они признавали текст каноническим, поскольку некоторые его фрагменты можно было трактовать как пророчество о появлении Христа; кроме того, о нем упоминается в Послании Иуды[388]. Однако после Никейского собора, состоявшегося в 325 г. н. э., «Книга Еноха» стала считаться второстепенной, а в конце четвертого и начале пятого века такие богословы, как Иероним и Августин, вообще запретили ее.
Несмотря на то что «Книга Еноха» предстает перед нами как единое произведение, совершенно очевидно, что она написана несколькими авторами. В действительности это собрание фрагментов, принадлежащих перу разных писателей и объединенных именем Еноха. Тем не менее это выдающееся произведение — невзирая на внутреннюю противоречивость.
В нем мы сталкиваемся с уже знакомыми мотивами: Еноха посещает видение; он обращается за объяснением к Древу Жизни; он упоминает трое восточных ворот, через которые звезды проходят на восточный горизонт — в полном соответствии с вавилонской и ассирийской астролябиями, датируемыми приблизительно 1100 г. до н. э.; он также говорит о взвешивании поступков людей, что напоминает представления египтян о суде над умершими[389].
Это действительно необычные, священные места, или мы сами сделали их такими? Возможно, и то, и другое. Священные места требуют вовлечения тех, кто к ним приходит, связи с ними, чувственного опыта. Именно этим отличается паломник от туриста.
Ни один человек и ни одна культура не обладают монополией на истину. Поэтому мы не должны совершать ошибку, полагая, что техника путешествий в загробный мир была известна только египтянам и грекам. Двери в этот мир открыты для всех, кто, движимый страстным желанием, решается переступить порог.
И таких людей было гораздо больше, чем те, кого крестил в реке Иордан Иоанн Креститель — это было уникальное событие, которое даже католические редакторы «Иерусалимской Библии» признают посвящением[369]. Может быть, именно в этом заключался истинный смысл слов евангелиста Иоанна: «…приблизилось Царство Небесное»?[370]
Не подлежит сомнению, что Иисус приобрел свои знания среди мистических иудейских общин Египта, однако учения и приемы, с которыми он там познакомился, впитали мистицизм нескольких древних традиций. Ярким примером этого может служить рассказ о «лестнице Иакова» в Ветхом Завете.
Иаков вышел из Вирсавии и направился в Харран. После захода солнца он остановился на ночлег, положил себе под голову камень и заснул. Ему приснился сон: он видит огромную лестницу, низ которой стоит на земле, а верх уходит в небо, и «Ангелы Божий восходят и нисходят по ней». Над лестницей Иаков видит Бога, который обещает ему и его потомкам землю, на которой он спит. Проснувшись, Иаков понимает, что он находится в священном месте: «…истинно Господь присутствует на месте сем». Встав рано утром, Иаков берет камень, который он использовал в качестве подушки, устанавливает его в виде памятника и льет на его вершину елей. Он называет это место Вефиль, или «дом Божий»[371].
Разумеется, такого рода рассказы в Ветхом Завете — это не история, а скорее пересказ мифов — таких, как миф о царе Урука Гильгамеше, который искал дорогу в мир мертвых.
Важна не историческая достоверность этих мифов, а то, что мы узнаем из них о верованиях и представлениях культур, внутри которых они возникли. Нам неважно, существовал ли на самом деле Гильгамеш; главное для нас заключается в том, что люди той эпохи верили в возможность попасть в загробный мир, чтобы проникнуть в тайны человеческой жизни. Для понимания истории недостаточно просто собирать и связывать между собой факты; необходимо разобраться в верованиях, которые определяли поведение наших далеких предков. Именно эти верования часто служили толчком к историческим событиям, записи о которых дошли до наших дней.
Вполне возможно, что описанный в Ветхом Завете Вефиль находился среди камней святилища на вершине одного из холмов Ханаана — такие святилища традиционно строились на «высоких местах». Это идеальное место для пророческого видения в традициях инкубации. Тот факт, что утром Иаков поставил один из камней в виде памятника и полил его вершину елеем, свидетельствует, что на этом месте уже существовало святилище, или «дом Божий». В тексте этот аспект не подчеркивается, но Иаков явно чувствовал, что камень имеет какое-то отношение к его видению и обладает магическими свойствами. Вероятно, эта история была написана для тех, кто сразу же поймет смысл всех действий Иакова. Как бы то ни было, древние израильтяне были знакомы с религией Ханаана. Смысл действий Иакова непонятен только современному человеку.
Более того, «сон» Иакова лучше воспринимать как видение, которое объясняет нам очень важные вещи. Возможно, самый важный урок содержится в утверждении, что ангелы «восходят и нисходят» по лестнице. Это символическое описание динамической связи между небом и землей, предполагающей постоянный обмен божественными сущностями. Это выражение идеи, встречавшейся еще у древних египтян: потусторонний мир и материальный мир тесно — и динамически — связаны. Это доказательство — если таковое требуется, — что видение Иакова возникло из живой традиции, для которой ветхозаветный рассказ всего лишь фрагмент, мимолетный взгляд на пышный ландшафт Земли обетованной.
Можно не сомневаться, что в основе явной озабоченности Ветхого Завета вопросами наследственности, неверности, греха, насилия и смерти в бою лежит древнее представление о связи между земным миром и миром богов. Однако в этой версии — которая была сформулирована для нас неизвестными писцами древности — связь между двумя мирами рисуется разорванной. Ангелы с огненными мечами охраняют вход в райский сад, а Иакова не пригласили подняться по лестнице на небо. Вероятно, религиозные наставники взяли под контроль традицию и ограничили распространение знания о пути к загробному миру — точно так же Ватикан впоследствии обошелся с учением Иисуса.
Как мы можем видеть, для понимания Ветхого Завета нужно не копать землю в поисках материальных свидетельств тех или иных событий, чем занимались археологи на протяжении двух последних веков, а воспринять его содержание символически. Именно так поступала иудейская секта терапевтов из Египта. Филон Александрийский сообщает, что они читали священное писание и искали мудрость в философии предков, воспринимая текст как аллегорию, поскольку считали слова символами чего-то такого, чья тайная суть открывается при изучении глубинного смысла[372].
Лестница Иакова, стоящая в священном месте, также символизирует представления, с которыми мы уже встречались: веру в существование особых мест, в которых потусторонний мир соприкасается с миром материальным — мест, служащих для связи этих двух миров.
Очень жаль, что Ветхий Завет не рассказывает нам, как Иаков взбирается по лестнице в иной мир, чтобы вернуться с приобретенными там знаниями. В противном случае история Ближнего Востока развивалась бы совсем в другом направлении — в последние два с половиной тысячелетия подобные истории оказывали огромное влияние на этот регион и населяющие его народы.
Чтобы подробнее познакомиться с более древними традициями, которые оставили свой мистический отпечаток на иудаизме, необходимо обратить внимание на два мощных фактора, влиявших на формирование этой религии. Первый из них имеет египетское происхождение и находит отражение в историях о Иосифе и Моисее — в Египте на протяжении многих веков жили еврейские воины, торговцы, крестьяне и чиновники. Второй фактор связан с Месопотамией и явился результатом «вавилонского плена», когда в шестом веке до н. э. вавилонский царь Набу-кудурри-усур — известный нам как Навуходоносор — осадил Иерусалим. В 587 году до н. э. он захватил город и взял в плен царя Иудеи вместе с тысячами его подданных. Остальные жители Иерусалима бежали в Египет.
Так, например, вавилонский ритуал очищения лег в основу еврейской традиции очищаться перед религиозными обрядами; цель его состоит в освобождении человека от оков земного мира и в установлении чистых взаимоотношений с миром небесным[373]. Еврейский календарь также основан на системе летоисчисления, использовавшейся в Вавилоне. Даже традиционные ритуальные чаши, которыми пользуются еврейские раввины, тоже имеют вавилонское происхождение. «Вавилонский Талмуд» содержит сведения по медицине из древних вавилонских преданий и астрологических текстов, которые, как выяснилось, имели хождение среди еврейских общин[374]. По мнению некоторых ученых, даже вера в единого бога, перешедшая в христианство и ислам, зародилась в Месопотамии: имя верховного бога ассирийцев, Ашур, означает «Один», «Единственный» или «Всеобщий бог»[375].
Влияние Месопотамии также прослеживается в некоторых мистических картинах из книг ветхозаветных пророков, особенно из Книги Иезекииля. В начале своего рассказа Иезекииль описывает свое видение, в котором Бог предстал перед ним в образе человека, сидящего на сапфировом троне в окружении сияния[376]. На самом деле трон был сделан не из сапфира — ошибка переводчика, — а из лазурита, высоко ценившегося вавилонянами[377]. Но самое главное — эта конкретная картина полностью соответствует существовавшей во времена Иезекииля традиции.
Иезекииль жил в Вавилоне, и это видение посетило его в 593 году до н. э. на берегу Великого канала, соединяющего реки Тигр и Евфрат неподалеку от Вавилона. Совершенно очевидно, что в основу видения Иезекииля положен древний вавилонский текст, описывающий бога Мардука, сидящего на троне из лазурита и освещенного лучами, исходящими от янтаря[378]. Это очень важный момент, поскольку он позволяет сделать вывод, что Иезекииль был посвящен в эзотерические мистерии Вавилона. Дело в том, что вавилонский текст оканчивается такими словами: «Тайна великих богов: пусть посвященный откроет ее посвященному, но не позволит ее увидеть непосвященному»[379].
Текст не только указывает на связь между вавилонскими и еврейскими священнослужителями, но также свидетельствует, что эта связь была теснее и глубже, чем предполагалось раньше[380]. Очевидно, еврейские священники могли быть посвящены в самые сокровенные тайны вавилонского культа.
Кингсли объясняет, что «в раввинистической традиции иудаизма основа видения Иезекииля осталась эзотерическим, тщательно охраняемым секретом, как и в предшествующей традиции вавилонского жречества». Другими словами, это не просто заимствование символов или идей из другой культуры, а живая связь «между самой сутью обеих традиций». Отсюда можно сделать вывод, что Иезекииль стоит у истоков еврейского мистицизма. Однако он занимает место рядом с другим, гораздо более мощным каналом для передачи мистических и космологических идей, который уходит в прошлое на несколько столетий до Иезекииля[381].
Месопотамское влияние также прослеживается в происхождении Древа Жизни, которое сегодня является основой мистического учения иудаизма, или Каббалы. Выдающийся финский ученый профессор Симо Парпола, внесший неоценимый вклад в перевод эзотерических текстов времен ассирийской и вавилонской империй, заинтересовался одной странной деталью барельефов, найденных в ассирийских и вавилонских дворцах. На сотнях изображений священного древа рядом с ним присутствовали фигурки священнослужителей в странных одеждах — в рыбьей чешуе, с крыльями, с головой орла — причем все они в одной руке держали ведро для воды, а в другой сосновую шишку. Описания этих изображений не встречались на глиняных табличках, использовавшихся для записей жителями древней Месопотамии, и они долгое время оставались без объяснения.
Парпола указывает, что тайное учение о священном дереве было запрещено записывать, и знание о нем сохранялось небольшой группой посвященных. И действительно, археологи уже давно знали, что в месопотамских империях тайные культы существовали еще во втором тысячелетии до н. э. [382] Однако Парпола убежден, что они гораздо старше. По его мнению, представления, связанные, к примеру, со священным деревом, уходят корнями в третье тысячелетие — «если не раньше», добавляет он в набранном мелким шрифтом примечании[383].
Эта гипотеза заставляет задуматься о вероятности того, что в данном случае мы имеем дело с материалом, который появился еще до изобретения письменности или даже на протяжении многих тысячелетий являлся частью тайных учений, передававшихся из уст в уста. Трудно не рассматривать священное Древо Жизни вне связи с древнейшей мифологией культуры, то есть с «деревом познания добра и зла», которое росло в райском саду. Необходимо понять, что священное дерево так же старо, как само человечество.
Здесь мы соприкасаемся с теми верованиями, которые существовали во всех древних культурах и которые впервые проявились в ритуализированных погребениях. Мне кажется, неразумно игнорировать вероятность того, что в представлениях о священном дереве мы сталкиваемся с остатками — какими бы замаскированными они ни были — знаний, которыми обладали неандертальцы, стоявшие вокруг могилы своего соплеменника более шестидесяти тысяч лет назад в пещере Шанидар, к северо-востоку от тех земель, которые впоследствии станут частью месопотамських империй.
Считалось, что символ дерева изображает «мировой порядок, поддерживаемый ассирийским царем», причем самому царю в этом мировом порядке отведена роль «совершенного человека»[384]. Сравнение образной и числовой символики ассирийского дерева жизни и Древа Жизни в Каббале выявляет удивительные совпадения. Парпола приходит к выводу, что каббалистическое дерево, вне всякого сомнения, имеет своим предшественником ассирийское[385].
В Каббале древо символизирует способ, посредством которого Единый Бог проявляется во всем многообразии материального мира. Созидательная сила представляется в виде вспышки света, которая исходит из аморфного творца и, ударяя в землю, рождает все сущее. Древо состоит из десяти сефирот, которые являются символами божественных эманации, или принципов. Дерево имеет три опоры, в виде центрального ствола, и сефироты, распределенные по вертикали по обе стороны ствола. Две боковые опоры представляют противоположности, существующие в земном мире, такие как жестокость и милосердие, дисциплина и терпимость, теория и практика, мужчина и женщина; центральный ствол символизирует сбалансированный путь между ними, на что указывают его названия — столп святости, путь познания[386].
Древо также символизирует пути, по которым люди могут вернуться из земного мира в мир небесный — то есть это своего рода карта и метод духовного «пути». В этом смысле оно похоже на «лестницу Иакова».
Примеры более древних мистических традиций, оказавших влияние на иудаизм, продолжают появляться: в 1768 году шотландский исследователь Джеймс Брюс предпринял путешествие вверх по Нилу, чтобы отыскать его истоки. Путешествие было трудным, и продвигаться вперед удавалось лишь при помощи денег, мушкетонов и пистолетов. Опасности поджидали повсюду, и к ним добавлялись болезни из-за плохой воды и испорченных продуктов. Через два года он добрался до Эфиопии, в которой буше вала гражданская война. Брюсу посчастливилось остаться в живых, и он вернулся в Европу вместе с сокровищами, в числе которых были три копии эфиопской версии древнего еврейского текста под названием «Книга Еноха».
Этот текст признавали отцы Церкви, жившие во втором и третьем веке н. э., например Климент Александрийский и Тертуллиан. Однако даже они не были уверены, включен ли он в официальный перечень священных текстов иудаизма; Тертуллиан упоминал о том, что этот текст признают не все раввины[387]. Однако христиане того времени не испытывали сомнений. Они признавали текст каноническим, поскольку некоторые его фрагменты можно было трактовать как пророчество о появлении Христа; кроме того, о нем упоминается в Послании Иуды[388]. Однако после Никейского собора, состоявшегося в 325 г. н. э., «Книга Еноха» стала считаться второстепенной, а в конце четвертого и начале пятого века такие богословы, как Иероним и Августин, вообще запретили ее.
Несмотря на то что «Книга Еноха» предстает перед нами как единое произведение, совершенно очевидно, что она написана несколькими авторами. В действительности это собрание фрагментов, принадлежащих перу разных писателей и объединенных именем Еноха. Тем не менее это выдающееся произведение — невзирая на внутреннюю противоречивость.
В нем мы сталкиваемся с уже знакомыми мотивами: Еноха посещает видение; он обращается за объяснением к Древу Жизни; он упоминает трое восточных ворот, через которые звезды проходят на восточный горизонт — в полном соответствии с вавилонской и ассирийской астролябиями, датируемыми приблизительно 1100 г. до н. э.; он также говорит о взвешивании поступков людей, что напоминает представления египтян о суде над умершими[389].