Этот разговор возобновлялся не один раз, прежде чем преподобный мистер Констант Даверкорт сдался. По правде говоря, у него и не было какого-либо законного права препятствовать сестре в чем бы то ни было. Она была совершеннолетней, а небольшое наследство, оставленное отцом, давало ей определенную самостоятельность.
Но Мэб так и не смирилась с поступком Грейс, и у той было большое подозрение, что няня и замуж-то вышла скорее из боязни стать на старости лет бременем для своей воспитанницы. Грейс любила свою няню, что не помешало ей безмерно обрадоваться внезапно пришедшему освобождению от ее бесконечных жалоб и упреков. Во всяком случае, теперь Грейс больше не приходилось выслушивать их изо дня в день — трактир мистера Лэмпорта, супруга Мейбл, требовал от новой хозяйки много внимания.
Появление Мэб не стало неожиданностью для Грейс, было ясно, что, как только няня узнает про раненого с пулей в плече, оказавшегося, к несчастью, в доме ее воспитанницы, она тут же отправится к ней. Как назло, трактир «Медведь» находился в Ист-холле, и Джемайма, отправившаяся за аптекарем, сочла своим долгом по дороге заскочить к миссис Лэмпорт и сообщить ей о происшествии. Это было очень некстати, но поправить что-то уже было невозможно, Грейс оставалось лишь приготовиться к битве.
— Это ж надо было такому случиться, мисс Грейс! Мужчине тут не место, но ничего, я надеюсь, мистер Мейберри заберет его отсюда раньше, чем пойдут слухи, — без околичностей начала Мэб.
— Потише, пожалуйста, — оборвала ее Грейс, деликатно отталкивая подальше от кровати. — Он очень слаб после операции, и я боюсь, мы его потревожим.
Мэб обернулась, стараясь получше рассмотреть раненого.
— Угораздило же его свалиться на вашу голову, мисс Грейс, но вы не бойтесь, он тут не задержится, скоро вы от него избавитесь.
— Да я вовсе и не хочу от него избавляться! — возразила Грейс. — И никому не позволю забирать его отсюда! Он слишком слаб!
Старая нянька покраснела от возмущения.
— Но вы же не собираетесь держать его здесь! Что люди будут говорить?
— Меня не интересует, что они говорят, и если ты явилась сюда, чтобы выговаривать мне, можешь разворачиваться и уходить!
— Вы зря сердитесь, мисс Грейс, сами знаете, что я права. Вам надо думать о своей репутации и…
— Ради бога, Мэб, он при смерти! Как он может угрожать моей репутации?
Мэб фыркнула.
— Он может ничего и не делать, а разговоры все равно пойдут.
— Ну и пусть.
Мэб обескураженно помолчала.
— Ладно, если уж вам так хочется, чтобы он был тут, я какое-то время поживу у вас.
Вот уж чего Грейс не хотела, так это присутствия няньки.
— Что ты, Мэб! — сказала она. — Во-первых, комната занята, а во-вторых, как мистер Лэмпорт будет управляться с трактиром без тебя?
— Ничего, денек-другой как-нибудь перебьется.
— Но это же будет дольше. После всего, что случилось, мой пациент оправится не раньше чем через неделю, если не больше.
— Как ты сказала — твой пациент? — насторожилась нянька.
— Ну да, это я виновата в том, что он в таком тяжелом состоянии. Понимаешь, я слышала ночью шум и, не поленись я встать и спуститься вниз, остановила бы кровотечение, и ему не было бы сейчас так плохо.
В конце концов они договорились, что Мэб будет ближайшие пару дней приходить часа на два подежурить у постели больного, чтобы Грейс могла передохнуть.
— Иначе я не смогу работать, — сказала Грейс, — а стоит только день пропустить, все, я уже не успею. А работу нужно отдать мистеру Стэпли к концу недели.
И в этот момент с кровати донеслось бормотание:
— lis arrivent! Mes papiers, mademoiselle[3]… они убьют за них!
Глава вторая
Но Мэб так и не смирилась с поступком Грейс, и у той было большое подозрение, что няня и замуж-то вышла скорее из боязни стать на старости лет бременем для своей воспитанницы. Грейс любила свою няню, что не помешало ей безмерно обрадоваться внезапно пришедшему освобождению от ее бесконечных жалоб и упреков. Во всяком случае, теперь Грейс больше не приходилось выслушивать их изо дня в день — трактир мистера Лэмпорта, супруга Мейбл, требовал от новой хозяйки много внимания.
Появление Мэб не стало неожиданностью для Грейс, было ясно, что, как только няня узнает про раненого с пулей в плече, оказавшегося, к несчастью, в доме ее воспитанницы, она тут же отправится к ней. Как назло, трактир «Медведь» находился в Ист-холле, и Джемайма, отправившаяся за аптекарем, сочла своим долгом по дороге заскочить к миссис Лэмпорт и сообщить ей о происшествии. Это было очень некстати, но поправить что-то уже было невозможно, Грейс оставалось лишь приготовиться к битве.
— Это ж надо было такому случиться, мисс Грейс! Мужчине тут не место, но ничего, я надеюсь, мистер Мейберри заберет его отсюда раньше, чем пойдут слухи, — без околичностей начала Мэб.
— Потише, пожалуйста, — оборвала ее Грейс, деликатно отталкивая подальше от кровати. — Он очень слаб после операции, и я боюсь, мы его потревожим.
Мэб обернулась, стараясь получше рассмотреть раненого.
— Угораздило же его свалиться на вашу голову, мисс Грейс, но вы не бойтесь, он тут не задержится, скоро вы от него избавитесь.
— Да я вовсе и не хочу от него избавляться! — возразила Грейс. — И никому не позволю забирать его отсюда! Он слишком слаб!
Старая нянька покраснела от возмущения.
— Но вы же не собираетесь держать его здесь! Что люди будут говорить?
— Меня не интересует, что они говорят, и если ты явилась сюда, чтобы выговаривать мне, можешь разворачиваться и уходить!
— Вы зря сердитесь, мисс Грейс, сами знаете, что я права. Вам надо думать о своей репутации и…
— Ради бога, Мэб, он при смерти! Как он может угрожать моей репутации?
Мэб фыркнула.
— Он может ничего и не делать, а разговоры все равно пойдут.
— Ну и пусть.
Мэб обескураженно помолчала.
— Ладно, если уж вам так хочется, чтобы он был тут, я какое-то время поживу у вас.
Вот уж чего Грейс не хотела, так это присутствия няньки.
— Что ты, Мэб! — сказала она. — Во-первых, комната занята, а во-вторых, как мистер Лэмпорт будет управляться с трактиром без тебя?
— Ничего, денек-другой как-нибудь перебьется.
— Но это же будет дольше. После всего, что случилось, мой пациент оправится не раньше чем через неделю, если не больше.
— Как ты сказала — твой пациент? — насторожилась нянька.
— Ну да, это я виновата в том, что он в таком тяжелом состоянии. Понимаешь, я слышала ночью шум и, не поленись я встать и спуститься вниз, остановила бы кровотечение, и ему не было бы сейчас так плохо.
В конце концов они договорились, что Мэб будет ближайшие пару дней приходить часа на два подежурить у постели больного, чтобы Грейс могла передохнуть.
— Иначе я не смогу работать, — сказала Грейс, — а стоит только день пропустить, все, я уже не успею. А работу нужно отдать мистеру Стэпли к концу недели.
И в этот момент с кровати донеслось бормотание:
— lis arrivent! Mes papiers, mademoiselle[3]… они убьют за них!
Глава вторая
Грейс неловко подбежала к кровати. Раненый беспокойно смотрел на нее широко открытыми глазами.
— Не бойтесь, никто сюда не войдет, — успокоила она его. — Лежите спокойно.
— Mes papiers? — еле слышно спросил он.
— Они в безопасности, не беспокойтесь, — прошептала Грейс, кладя ладонь ему на лоб. Он был прохладный, и Грейс, вздохнув с облегчением, улыбнулась. — Вам что-то приснилось, сэр. Нет никаких причин для беспокойства. Отдыхайте, прошу вас.
Глаза больного затуманились, он слегка приподнял и опустил подбородок, словно кивая.
— Merci, — шепнул он. Через минуту он спал.
Грейс подняла голову. Напротив нее, по другую
сторону широкой кровати, в воинственной позе, подбоченившись, стояла Мэб.
— Он что, француз? — с угрозой спросила она.
Грейс, прижав палец к губам, качнула головой:
мол, давай отойдем. Выйдя в коридор, она плотно притворила дверь.
— Лучше его не беспокоить. Да, он француз, но прошу тебя, Мэб, никому не говори пока об этом.
Мэб фыркнула.
— Да мне и говорить-то ничего не надо, ему достаточно только открыть рот!
— Но какое-то время он говорить не будет. Когда это обнаружится, наверняка начнутся неприятности, мне хотелось бы их отодвинуть, ты понимаешь?
— Я-то понимаю, но интересно знать, что скажет на это мистер Констант!
Слова Мэб напомнили Грейс об одном благоприятном обстоятельстве. Констант на несколько недель уехал с семьей на побережье в надежде, что морской воздух благотворно подействует на здоровье его жены. Преподобный мистер Даверкорт наверняка не одобрил бы ее поведение.
Грейс крепко сжала руки няни в своих ладонях.
— Умоляю, Мэб, не выдавай меня! Дорогая моя, мне так нужна твоя помощь!
Это был верный ход, Грейс знала, что няня не устоит перед ее мольбами. Так и вышло — Мэб заявила, что, хотя ее мучают дурные предчувствия, Грейс может на нее положиться.
— Не годится из-за этого парня морить себя голодом. Какой ему от вас будет толк, мисс Грейс, если не будете есть? Идите и позавтракайте, а я пока посижу с ним.
Уходить Грейс не хотелось, но зная, что няня, несмотря на свою сварливость, позаботится о больном не хуже, а может и лучше, чем она сама, Грейс пошла вниз.
Услышав ее шаги на лестнице, Джемайма выскочила из кухни и затараторила: мол, она накрыла в гостиной, пусть Грейс идет туда, сейчас она принесет чай, горячий хлеб и пару вареных яиц.
Чувствуя, что в самом деле очень голодна, Грейс послушно направилась в гостиную. Часы на камине показывали одиннадцать. С той минуты как Джемайма обнаружила француза, прошло три часа, а ни доктор Фрит, ни мистер Мейберри до сих пор не появились. Значит, их не застали дома, иначе известие о том, что мисс Даверкорт нашла на своем дворе раненого и уложила его в собственном доме, заставило бы их поспешить сюда. Грейс боялась даже представить, как они себя поведут, узнав его национальность.
Подумав об этом, Грейс вспомнила, что говорил раненый, очнувшись, и нащупала в кармане бумаги. Достать их сейчас? Нет. Кто-нибудь может войти, а в деревне все обо всем очень быстро узнают. Лучше потом. Что такое может быть в этих бумагах? Как он сказал? lis arrivent — они идут сюда. И эти «они» готовы убить за бумаги. Господи, во что же она вмешалась?
Доктор Фрит, сухощавый человек в пенсне, которое имело обыкновение висеть у него на самом кончике носа, так что ему приходилось смотреть поверх стекол, особо не заботился о том, что о нем подумают. Он носил парик, хотя среди джентльменов уже распространилась мода на натуральные волосы, а обращаясь к Грейс, величал ее на старомодный манер, хотя все вокруг звали ее просто мисс Грейс. По своему положению Грейс стояла ступенью выше его как сестра пастора и дочь дворянина, но с доктором обращалась особым образом, всячески подчеркивая некую его избранность.
Вообще она не любила манерности и в общении с людьми была ровна и дружелюбна, хотя и умела, когда считала это необходимым, напустить на себя важности. Сегодня был именно такой случай. Вместо того чтобы отправиться прямо к ней, доктор Фрит счел нужным сначала обсудить происшествие с мистером Мейберри, да еще и привез его с собой.
— Хорошо хоть, что я позвала мистера Данмоу, — сердито сказала Грейс, — иначе бедняга умер бы, не дождавшись вас!
— Да, Клем мне сказал об этом, в противном случае я приехал бы раньше.
— Вы мне позволите, мисс Грейс? — в разговор вступил мистер Мейберри.
Грейс быстро повернулась к румяному рыжеволосому здоровяку с проседью на висках, стоявшему около бюро.
— Я слушаю, мистер Мейберри?
— Я хотел бы отметить, мисс Грейс, этот парень был ранен в нашем округе. Будь это убийство, нам надлежало бы вызвать констеблей. В общем, если вы не против, я хотел бы его увидеть.
Без сомнения, Мейберри был в своем праве, Грейс должна была впустить его в спальню. Оставалось лишь надеяться, что француз не заговорит. Скрывая беспокойство, Грейс вежливо ответила:
— Почему же нет, вы, конечно, можете его увидеть, но увезти его я не позволю.
— Моя дорогая мисс Даверкорт, если Мейберри сочтет это своим долгом…
— Он вовсе не должен доделывать то, что начал кто-то другой, тот, кто пытался убить этого человека! — с некоторым жаром перебила его Грейс. — Уверена, вы согласитесь, доктор Фрит, что перевозить раненого, потерявшего много крови, попросту опасно.
Доктор снял пенсне и пожевал губами, не найдясь с ответом, а Грейс, торжествуя в душе, направилась к выходу.
— Я отведу вас обоих к нему, только прошу не тревожить его сверх необходимости.
— А кто с ним сейчас? — спросил доктор.
— Миссис Лэмпорт.
— А, значит, вы сами не сидите с ним, — с явным облегчением сказал врач.
Грейс решила ничего не говорить, боясь разозлиться. Самым главным для нее сейчас было, чтобы эти двое не попытались увезти француза.
Тот лежал неподвижно, как прежде, но дыхание было уже не таким тяжелым. Грейс решила, что ни за что не уйдет из спальни и не оставит раненого на произвол жестокосердного врача. Остановившись в ногах кровати так, чтобы на нее не падал свет из окна, она сделала знак Мэб отойти в сторону и дать возможность мужчинам приблизиться к больному.
Фрит занял место Мэб, а Мейберри, обойдя Грейс, подошел к постели с другой стороны и наклонился над лежавшим, вглядываясь в его лицо. Доктор между тем надел пенсне и откинул одеяло, чтобы посмотреть на рану. К облегчению Грейс, его неодобрительное отношение к происходящему не повлияло на его профессиональные навыки.
— Когда он начнет садиться, — сказал он вполголоса, глядя поверх пенсне на Мэб, — руку ему надо будет подвесить на перевязь, чтобы не напрягались мышцы плеча.
— Как скажете, доктор.
— Выглядит он неважно, — заметил Мейберри и перевел взгляд на врача. — Он будет жить, как вы считаете?
— У него большая потеря крови, но точнее я скажу, когда осмотрю рану.
Говоря это, доктор Фрит принялся разматывать повязку. Грейс следила за ним с замиранием сердца, охваченная противоречивыми чувствами. С одной стороны, она понимала, что ради выздоровления раненого врачебный осмотр необходим, но с другой — ее мучила необъяснимая ревность. Если б она могла сама извлечь пулю, она обошлась бы без помощи Данмоу. Абсурд! Она почти не знает этого человека, но с того мгновения, когда она взяла у него эти проклятые бумаги, она словно вступила с ним в сговор. Из-за них его чуть не убили!
Как патриотка, Грейс, конечно же, должна была бы незамедлительно передать эти бумаги окружному чиновнику. Но даже если б она не пообещала спрятать их, вступив таким образом в своего рода сговор с иностранцем, все равно, разве она могла бы предать своего француза?
Поймав себя на этой мысли, Грейс даже растерялась. Своего француза?! Это же смешно! Можно подумать, что, если она нашла его, так теперь он стал ее собственностью! К тому же его нашла вовсе не она, а Джемайма, которая, кстати, вовсе не рада тому, что он здесь находится, о чем и не преминула сказать во время завтрака, выразив надежду, что раненый недолго будет занимать свободную спальню.
— Мне, конечно, жалко этого малого, мисс Грейс, но с ним столько хлопот! Мне это совсем не нравится. Вдруг возьмет да и помрет тут! Как я тогда в эту комнату и входить-то буду, не знаю!
Неудивительно после этого, что Грейс взяла незнакомца под свою защиту. Один в чужой стране, на грани смерти… Кто еще мог позаботиться о нем?
Доктор неожиданно выпрямился, оставив рану открытой.
— Что? — спросила Грейс.
Фрит мельком посмотрел на нее, затем обратился к чиновнику, глядя на него поверх пенсне:
— Я вынужден присоединиться к мисс Даверкорт, хотя мне это и не нравится. Его нельзя сдвигать с места.
Грейс облегченно выдохнула сквозь сжатые зубы и подошла к врачу.
— И что нам делать?
Да не так уж и много вы можете сделать. Держите его в тепле. Тут не холодно, но он потерял много крови.
— Я скажу Джемайме, чтобы растопила камин, — торопливо проговорила Грейс, ругая себя за то, что не подумала об этом раньше.
— Вы лучше оберните во что-нибудь пару горячих кирпичей и положите ему в постель. В такую погоду лучше не топить, ему будет душно. Но если все же понадобится затопить, то держите окно приоткрытым. Если он будет приходить в себя, давайте ему попить ячменного отвара. Пусть пьет побольше, но понемногу. Если же он будет в сознании дольше, попробуйте дать ему некрепкого бульона — куриного или из кролика. Только никакой говядины или еще чего-то такого. Можно покрошить в бульон немножко хлеба, если он будет в состоянии глотать.
Грейс кивала, повторяя то, что говорит врач, и стараясь запомнить все до мелочей.
— Горячие кирпичи. Ячменный отвар и, может быть, некрепкий бульон. Прекрасно. А рана?
Доктор Фрит поставил свой саквояж на стол и открыл.
— Данмоу неплохо поработал, разве что немного перестарался. Разрез великоват, но, наверное, пуля была глубоко.
— Да, глубоко.
— Надеюсь, он промыл рану спиртом.
— Чем-то промывал, не знаю чем.
Фрит кивнул, копаясь в саквояже.
— Я оставлю вам порошок. Вечером снова прочистите рану, хорошенько просушите и посыпьте порошком. И хорошо бы сменить повязку.
Грейс озабоченно посмотрела на доктора.
— А вы сегодня больше не приедете? Просмотрели бы, как он. Вдруг у него начнется лихорадка?
— Если его состояние вдруг ухудшится, пошлете за мной. А завтра я приеду так или иначе. Лихорадки быть не должно, если только рана не воспалится.
Когда речь зашла о вознаграждении доктора, вмешался Мейберри:
— Вы не должны беспокоиться об этом, мисс Грейс. Без сомнений, все расходы возьмет на себя округ. Мы с доктором Фритом сами все решим. А пока я распоряжусь прочесать болото, хотя ставлю один к десяти, что те, кто это сделал, давно скрылись.
Грейс с готовностью поддержала бы разговор на эту тему, если бы доктор не вернулся к вопросу об уходе за раненым.
— Есть кое-что, чего даже миссис Лэмпорт не может сделать, ухаживая за мужчиной, — сказал Фрит, строго глядя на Грейс поверх пенсне.
То, что разговор об этом так или иначе зайдет, она успела сообразить раньше. Неизвестно было, заметил ли Фрит, что раненый полностью раздет, или он просто подумал, как и сама Грейс, о некоторых неизбежных процедурах, но она с радостью упредила его дальнейшие рассуждения на эту тему.
— Вы правы, — сказала она, несколько ошеломив доктора. — Я попрошу Мэб, чтобы сказала своему пасынку приходить сюда два раза в день.
Рубену Лэмпорту? — вмешался Мейберри. — Ну что ж, он парень вполне взрослый. Думаю, он справится, ведь ему наверняка придется поднимать больного. На вашем месте, мисс Грейс, я велел бы ему принести с собой свою бритву, а то больной и так уже зарос, а если его не побрить, потом будет трудно избавиться от щетины.
— Думаю, надо погодить денька два, — сказал доктор. — Лучше его лишний раз не беспокоить. Для него сон лучшее лекарство.
Чиновник нахмурился.
— Так вы думаете, он выживет?
К огорчению Грейс, доктор удрученно покачал головой.
— Очень вероятно, что умрет. По словам мисс Даверкорт, его ранили еще ночью на болоте. Это просто чудо, что он до сих пор жив, — сказал Фрит. — Надо быть чрезвычайно крепкой конституции, чтобы после такого ранения выздороветь.
Грейс опять охватило отчаяние. Пока она нежилась на своей мягкой перине, француз лежал там и потихоньку умирал.
Анри очнулся в полутьме. Качались какие-то тени, раздавались, врываясь в его тревожные сны, и снова пропадали голоса. Раз или два над ним кто-то склонялся, кто-то незнакомый. Ему вспомнилось женское лицо. Оно было словно в тумане, но глаза улыбались так ласково и дружелюбно, что тревога как будто отступила.
Анри какое-то время лежал неподвижно, вглядываясь во что-то темное, возвышавшееся у него над головой, пока не понял, что это стояк балдахина. Анри прислушался к тишине, охваченный чувством покоя, возможно обманчивого. Он что, еще жив? Ничего не болит. Почему он подумал о боли? Разве у него должно что-то болеть? Сквозь умиротворяющий покой не пробивалось никаких воспоминаний. Может, он умер и скоро за ним прилетят ангелы?
Захотелось пить, и Анри вспомнил, что кто-то поил его с ложки. Пить? Значит, он жив. Духи не пьют. Жажда усилилась, вырвав его из приятного полузабытья.
Он бессознательно пошевелил головой и тут же почувствовал движение у края кровати.
— Откройте рот, пожалуйста.
Что-то твердое и холодное коснулось его губ. Он послушно разомкнул губы, и в рот пролилась слабая струйка упоительно вкусной жидкости. Анри глотнул и снова открыл рот. Еще несколько ложек погасили жажду, и Анри попытался поднести руку ко рту, чтобы отодвинуть ложку.
Страшная боль внезапно напомнила ему о ране. Анри, зажмурившись, невольно застонал.
— Осторожно!
Ложка исчезла из поля зрения, и он почувствовал на груди прохладу — кто-то отодвинул одеяло, приподнял его здоровую руку и положил поудобнее. Анри схватился за руку этого «кого-то» и обратил взгляд на склонившееся над ним знакомое лицо. На нем блестели серые глаза.
— Toi, alors? Je te reconnais![4]
— Прошу вас, сэр, не волнуйтесь, — просительно произнес успокаивающий голос, который — он вспомнил — Анри уже слышал.
— Я вас помню, — повторил он по-французски. Она улыбнулась, и Анри почувствовал необыкновенное облегчение. Он все помнит правильно. Значит, это все не во сне. Женщина пошевелилась, высвобождая руку из его пальцев, лицо ее отодвинулось в тень. Анри понял, что где-то рядом горит свеча. Сейчас ночь? Сколько он тут лежит?
— Вы знаете, сколько времени?
— Сколько времени? В ее голосе звучало удивление. — Да, сэр, девятый час, уже темнеет.
Это сообщение мало что прояснило. Анри хотел спросить еще о чем-нибудь, но мешала одна более насущная необходимость. Как бы ей сказать? А сам он не справится. Словно прочтя его мысли, женщина мгновенно предложила ему решение.
— Я вас сейчас покину, сэр. Вместо меня придет молодой человек по имени Рубен, он вам поможет. Вы меня понимаете, сэр? — спросила она с беспокойством.
Анри попробовал благодарно улыбнуться.
— Вы очень добры, мадемуазель.
Она наклонилась к нему совсем низко.
— Прошу, слушайте меня внимательно, сэр. Вы меня слышите?
Он кивнул головой, рассматривая ее лицо и не до конца понимая, что она говорит. Лицо женщины нельзя было назвать красивым, но в нем было что-то такое, чему нелегко было найти определение.
— Постарайтесь ничего не говорить о себе этому юноше, очень вас прошу, — проговорила она серьезно. — Вам, конечно, придется говорить, но прошу вас, говорите по-английски. Рубен все равно поймет, что вы не англичанин, но я очень надеюсь, что он не разберет ваш акцент, если вы ничего не скажете на своем языке.
Смысл ее слов стал постепенно доходить до него, Анри нахмурился, стараясь понять.
— Вы просите меня не говорить по-французски?
— Именно. У меня есть особые причины держать в тайне как можно дольше вашу национальность. Вы это сделаете, сэр?
Анри кивнул.
— Как пожелаете, мадемуазель.
Он был вознагражден улыбкой и удивился, как она преобразила ее лицо. Улыбка погасла, женщина отодвинулась.
— Рубен принес вам ночную сорочку, и, когда все будет в порядке, Джемайма принесет вам бульон. Постарайтесь выпить хоть немного, сэр. Надо восстанавливать силы.
Она повернулась, и Анри рассеянно посмотрел, как она идет к двери, не вслушиваясь в непонятный стук. На него вдруг навалилась усталость, веки опустились, мысли спутались.
«Анри!.. Анри!..» — звал его Жан-Марк. Яркий свет ворвался внезапно в окружавшую его темноту, по ушам ударил громкий голос, вырвав из забытья. Анри, моргая, уставился на огромную темную фигуру, нависшую над кроватью.
— Прошу прощения, сэр, но мисс Грейс сказала, что вам нужно вот это.
У постели стоял, почтительно склонившись, высоченный парень. В его мощной руке была зажата ручка фарфоровой ночной вазы. Волна облегчения затопила Анри, и полученные им строгие инструкции мгновенно выскочили у него из головы.
— Oui, mon brave[5], очень нужно! — пробормотал он.
Подкрепившись ломтем холодного пирога и кусочком вареной курицы, оставшейся от бульона, приготовленного Джемаймой для француза, Грейс почувствовала себя наконец в состоянии приступить к тому, что сидело занозой у нее в мозгу весь день.
День длился бесконечно, а ночью она собиралась дежурить по очереди со служанкой у постели раненого. Джемайма, занятая по горло повседневными делами, разогреванием кирпичей, приготовлением бульона и попытками привести в божеский вид одежду француза, не успела приготовить обед. Где-то около четырех часов Грейс оставила горничную в спальне у француза, перекусила тем, что было, и снова заняла свой пост. Ей удалось уговорить Мэб вернуться в Ист-холл — под тем предлогом, что Рубен будет здесь постоянно, и стала ухаживать за раненым сама, бдительно следя, не появились ли какие-либо признаки лихорадки.
Раненый почти все время лежал в мертвенном забытьи, приходя в сознание, и то не до конца, лишь на краткие мгновения, и тогда Грейс успевала дать ему несколько ложек ячменного отвара. Он был очень бледен, и Грейс время от времени бросала взгляд на его грудь, чтобы убедиться, что он дышит. Нагретые Джемаймой на плите кирпичи она заворачивала в полотно и клала к раненому в постель, заменяя их, как только они остывали.
Ближе к вечеру восковая бледность на лице француза спала, оно как будто чуть-чуть порозовело, что очень обрадовало и одновременно испугало Грейс. Она боялась, не означает ли это приближение лихорадки. Рубен пришел слишком рано, и она попросила его помочь Джемайме отчистить испачканные сапоги раненого. У нее отлегло от сердца, когда француз наконец пришел в себя и посмотрел на нее осмысленным взглядом. Передоверив его юному пасынку Мэб, которому она наказала, чтобы после необходимых дел тот как можно осторожнее умыл раненого и надел на него ночную сорочку, Грейс поднялась к себе в спальню, чтобы заняться наконец тем, что тревожило ее весь день, — бумагами, которые дал ей француз.
Джемайме она наказала напоить раненого бульоном после того, как с ним закончит Рубен, и отпустить парня домой. Даже зная, что служанка занята и будет внизу, пока Грейс не сменит ее у постели раненого, она на всякий случай открыла бюро и села около него. Если вдруг Джемайма войдет и увидит ее с бумагами, то подумает, что Грейс улучила момент, чтобы немного поработать.
Пальцы Грейс слегка дрожали, когда она залезла в карман нижней юбки и вытащила сверток. Это было несколько затруднительно, потому что бумаги высохли и приняли форму кармана. При свете канделябра Грейс разделила бумаги, отложив в сторону две, которые были запечатаны. На внешней их стороне не было написано ничего — ни адресата, на какого-либо указания. Были еще три сложенных листа и четвертый, в который был завернут весь сверток. На этом листе не было ничего, кроме маленького наброска, который, как Грейс подумалось, был картой. У линий, изображавших, очевидно, улицы, стояли буквы, наверное, их названия. Грейс отложила листок в сторону и вернулась к двум первым документам.
Французский она знала неплохо, но от сырости буквы на бумаге расплылись, было трудно что-то разобрать. Ей удалось уловить общий смысл, но большинство фраз никак не давалось. Насколько она смогла понять, речь шла о каком-то судебном деле, причем обвиняемый называл свидетелей, которые могут выступить в его защиту.
Грейс разочарованно отложила листок и взяла другой. Это оказался список имен, причем некоторые были заштрихованы. После нескольких шли скобки, в которых было что-то написано, похоже характеристика. Один заслуживал доверия. За другим следили. Третье имя было помечено двумя звездочками. За большинством же следовало еще одно слово — фамилия? Название какого-то места? Непонятно.
Почерк на обоих листках был вроде бы один и тот же, и Грейс подумала, что, может быть, это написано человеком, лежащим наверху. Она сложила вторую бумагу и взяла следующую. Написанное здесь было понятнее — это явно было некое удостоверение личности, к счастью, не слишком сильно поврежденное сыростью. Печати, выглядевшей вполне официально, соответствовал и казенный язык, который с трудом поддавался переводу. Как бы там ни было, Грейс удалось разобрать имя и фамилию своего француза.
— Не бойтесь, никто сюда не войдет, — успокоила она его. — Лежите спокойно.
— Mes papiers? — еле слышно спросил он.
— Они в безопасности, не беспокойтесь, — прошептала Грейс, кладя ладонь ему на лоб. Он был прохладный, и Грейс, вздохнув с облегчением, улыбнулась. — Вам что-то приснилось, сэр. Нет никаких причин для беспокойства. Отдыхайте, прошу вас.
Глаза больного затуманились, он слегка приподнял и опустил подбородок, словно кивая.
— Merci, — шепнул он. Через минуту он спал.
Грейс подняла голову. Напротив нее, по другую
сторону широкой кровати, в воинственной позе, подбоченившись, стояла Мэб.
— Он что, француз? — с угрозой спросила она.
Грейс, прижав палец к губам, качнула головой:
мол, давай отойдем. Выйдя в коридор, она плотно притворила дверь.
— Лучше его не беспокоить. Да, он француз, но прошу тебя, Мэб, никому не говори пока об этом.
Мэб фыркнула.
— Да мне и говорить-то ничего не надо, ему достаточно только открыть рот!
— Но какое-то время он говорить не будет. Когда это обнаружится, наверняка начнутся неприятности, мне хотелось бы их отодвинуть, ты понимаешь?
— Я-то понимаю, но интересно знать, что скажет на это мистер Констант!
Слова Мэб напомнили Грейс об одном благоприятном обстоятельстве. Констант на несколько недель уехал с семьей на побережье в надежде, что морской воздух благотворно подействует на здоровье его жены. Преподобный мистер Даверкорт наверняка не одобрил бы ее поведение.
Грейс крепко сжала руки няни в своих ладонях.
— Умоляю, Мэб, не выдавай меня! Дорогая моя, мне так нужна твоя помощь!
Это был верный ход, Грейс знала, что няня не устоит перед ее мольбами. Так и вышло — Мэб заявила, что, хотя ее мучают дурные предчувствия, Грейс может на нее положиться.
— Не годится из-за этого парня морить себя голодом. Какой ему от вас будет толк, мисс Грейс, если не будете есть? Идите и позавтракайте, а я пока посижу с ним.
Уходить Грейс не хотелось, но зная, что няня, несмотря на свою сварливость, позаботится о больном не хуже, а может и лучше, чем она сама, Грейс пошла вниз.
Услышав ее шаги на лестнице, Джемайма выскочила из кухни и затараторила: мол, она накрыла в гостиной, пусть Грейс идет туда, сейчас она принесет чай, горячий хлеб и пару вареных яиц.
Чувствуя, что в самом деле очень голодна, Грейс послушно направилась в гостиную. Часы на камине показывали одиннадцать. С той минуты как Джемайма обнаружила француза, прошло три часа, а ни доктор Фрит, ни мистер Мейберри до сих пор не появились. Значит, их не застали дома, иначе известие о том, что мисс Даверкорт нашла на своем дворе раненого и уложила его в собственном доме, заставило бы их поспешить сюда. Грейс боялась даже представить, как они себя поведут, узнав его национальность.
Подумав об этом, Грейс вспомнила, что говорил раненый, очнувшись, и нащупала в кармане бумаги. Достать их сейчас? Нет. Кто-нибудь может войти, а в деревне все обо всем очень быстро узнают. Лучше потом. Что такое может быть в этих бумагах? Как он сказал? lis arrivent — они идут сюда. И эти «они» готовы убить за бумаги. Господи, во что же она вмешалась?
Доктор Фрит, сухощавый человек в пенсне, которое имело обыкновение висеть у него на самом кончике носа, так что ему приходилось смотреть поверх стекол, особо не заботился о том, что о нем подумают. Он носил парик, хотя среди джентльменов уже распространилась мода на натуральные волосы, а обращаясь к Грейс, величал ее на старомодный манер, хотя все вокруг звали ее просто мисс Грейс. По своему положению Грейс стояла ступенью выше его как сестра пастора и дочь дворянина, но с доктором обращалась особым образом, всячески подчеркивая некую его избранность.
Вообще она не любила манерности и в общении с людьми была ровна и дружелюбна, хотя и умела, когда считала это необходимым, напустить на себя важности. Сегодня был именно такой случай. Вместо того чтобы отправиться прямо к ней, доктор Фрит счел нужным сначала обсудить происшествие с мистером Мейберри, да еще и привез его с собой.
— Хорошо хоть, что я позвала мистера Данмоу, — сердито сказала Грейс, — иначе бедняга умер бы, не дождавшись вас!
— Да, Клем мне сказал об этом, в противном случае я приехал бы раньше.
— Вы мне позволите, мисс Грейс? — в разговор вступил мистер Мейберри.
Грейс быстро повернулась к румяному рыжеволосому здоровяку с проседью на висках, стоявшему около бюро.
— Я слушаю, мистер Мейберри?
— Я хотел бы отметить, мисс Грейс, этот парень был ранен в нашем округе. Будь это убийство, нам надлежало бы вызвать констеблей. В общем, если вы не против, я хотел бы его увидеть.
Без сомнения, Мейберри был в своем праве, Грейс должна была впустить его в спальню. Оставалось лишь надеяться, что француз не заговорит. Скрывая беспокойство, Грейс вежливо ответила:
— Почему же нет, вы, конечно, можете его увидеть, но увезти его я не позволю.
— Моя дорогая мисс Даверкорт, если Мейберри сочтет это своим долгом…
— Он вовсе не должен доделывать то, что начал кто-то другой, тот, кто пытался убить этого человека! — с некоторым жаром перебила его Грейс. — Уверена, вы согласитесь, доктор Фрит, что перевозить раненого, потерявшего много крови, попросту опасно.
Доктор снял пенсне и пожевал губами, не найдясь с ответом, а Грейс, торжествуя в душе, направилась к выходу.
— Я отведу вас обоих к нему, только прошу не тревожить его сверх необходимости.
— А кто с ним сейчас? — спросил доктор.
— Миссис Лэмпорт.
— А, значит, вы сами не сидите с ним, — с явным облегчением сказал врач.
Грейс решила ничего не говорить, боясь разозлиться. Самым главным для нее сейчас было, чтобы эти двое не попытались увезти француза.
Тот лежал неподвижно, как прежде, но дыхание было уже не таким тяжелым. Грейс решила, что ни за что не уйдет из спальни и не оставит раненого на произвол жестокосердного врача. Остановившись в ногах кровати так, чтобы на нее не падал свет из окна, она сделала знак Мэб отойти в сторону и дать возможность мужчинам приблизиться к больному.
Фрит занял место Мэб, а Мейберри, обойдя Грейс, подошел к постели с другой стороны и наклонился над лежавшим, вглядываясь в его лицо. Доктор между тем надел пенсне и откинул одеяло, чтобы посмотреть на рану. К облегчению Грейс, его неодобрительное отношение к происходящему не повлияло на его профессиональные навыки.
— Когда он начнет садиться, — сказал он вполголоса, глядя поверх пенсне на Мэб, — руку ему надо будет подвесить на перевязь, чтобы не напрягались мышцы плеча.
— Как скажете, доктор.
— Выглядит он неважно, — заметил Мейберри и перевел взгляд на врача. — Он будет жить, как вы считаете?
— У него большая потеря крови, но точнее я скажу, когда осмотрю рану.
Говоря это, доктор Фрит принялся разматывать повязку. Грейс следила за ним с замиранием сердца, охваченная противоречивыми чувствами. С одной стороны, она понимала, что ради выздоровления раненого врачебный осмотр необходим, но с другой — ее мучила необъяснимая ревность. Если б она могла сама извлечь пулю, она обошлась бы без помощи Данмоу. Абсурд! Она почти не знает этого человека, но с того мгновения, когда она взяла у него эти проклятые бумаги, она словно вступила с ним в сговор. Из-за них его чуть не убили!
Как патриотка, Грейс, конечно же, должна была бы незамедлительно передать эти бумаги окружному чиновнику. Но даже если б она не пообещала спрятать их, вступив таким образом в своего рода сговор с иностранцем, все равно, разве она могла бы предать своего француза?
Поймав себя на этой мысли, Грейс даже растерялась. Своего француза?! Это же смешно! Можно подумать, что, если она нашла его, так теперь он стал ее собственностью! К тому же его нашла вовсе не она, а Джемайма, которая, кстати, вовсе не рада тому, что он здесь находится, о чем и не преминула сказать во время завтрака, выразив надежду, что раненый недолго будет занимать свободную спальню.
— Мне, конечно, жалко этого малого, мисс Грейс, но с ним столько хлопот! Мне это совсем не нравится. Вдруг возьмет да и помрет тут! Как я тогда в эту комнату и входить-то буду, не знаю!
Неудивительно после этого, что Грейс взяла незнакомца под свою защиту. Один в чужой стране, на грани смерти… Кто еще мог позаботиться о нем?
Доктор неожиданно выпрямился, оставив рану открытой.
— Что? — спросила Грейс.
Фрит мельком посмотрел на нее, затем обратился к чиновнику, глядя на него поверх пенсне:
— Я вынужден присоединиться к мисс Даверкорт, хотя мне это и не нравится. Его нельзя сдвигать с места.
Грейс облегченно выдохнула сквозь сжатые зубы и подошла к врачу.
— И что нам делать?
Да не так уж и много вы можете сделать. Держите его в тепле. Тут не холодно, но он потерял много крови.
— Я скажу Джемайме, чтобы растопила камин, — торопливо проговорила Грейс, ругая себя за то, что не подумала об этом раньше.
— Вы лучше оберните во что-нибудь пару горячих кирпичей и положите ему в постель. В такую погоду лучше не топить, ему будет душно. Но если все же понадобится затопить, то держите окно приоткрытым. Если он будет приходить в себя, давайте ему попить ячменного отвара. Пусть пьет побольше, но понемногу. Если же он будет в сознании дольше, попробуйте дать ему некрепкого бульона — куриного или из кролика. Только никакой говядины или еще чего-то такого. Можно покрошить в бульон немножко хлеба, если он будет в состоянии глотать.
Грейс кивала, повторяя то, что говорит врач, и стараясь запомнить все до мелочей.
— Горячие кирпичи. Ячменный отвар и, может быть, некрепкий бульон. Прекрасно. А рана?
Доктор Фрит поставил свой саквояж на стол и открыл.
— Данмоу неплохо поработал, разве что немного перестарался. Разрез великоват, но, наверное, пуля была глубоко.
— Да, глубоко.
— Надеюсь, он промыл рану спиртом.
— Чем-то промывал, не знаю чем.
Фрит кивнул, копаясь в саквояже.
— Я оставлю вам порошок. Вечером снова прочистите рану, хорошенько просушите и посыпьте порошком. И хорошо бы сменить повязку.
Грейс озабоченно посмотрела на доктора.
— А вы сегодня больше не приедете? Просмотрели бы, как он. Вдруг у него начнется лихорадка?
— Если его состояние вдруг ухудшится, пошлете за мной. А завтра я приеду так или иначе. Лихорадки быть не должно, если только рана не воспалится.
Когда речь зашла о вознаграждении доктора, вмешался Мейберри:
— Вы не должны беспокоиться об этом, мисс Грейс. Без сомнений, все расходы возьмет на себя округ. Мы с доктором Фритом сами все решим. А пока я распоряжусь прочесать болото, хотя ставлю один к десяти, что те, кто это сделал, давно скрылись.
Грейс с готовностью поддержала бы разговор на эту тему, если бы доктор не вернулся к вопросу об уходе за раненым.
— Есть кое-что, чего даже миссис Лэмпорт не может сделать, ухаживая за мужчиной, — сказал Фрит, строго глядя на Грейс поверх пенсне.
То, что разговор об этом так или иначе зайдет, она успела сообразить раньше. Неизвестно было, заметил ли Фрит, что раненый полностью раздет, или он просто подумал, как и сама Грейс, о некоторых неизбежных процедурах, но она с радостью упредила его дальнейшие рассуждения на эту тему.
— Вы правы, — сказала она, несколько ошеломив доктора. — Я попрошу Мэб, чтобы сказала своему пасынку приходить сюда два раза в день.
Рубену Лэмпорту? — вмешался Мейберри. — Ну что ж, он парень вполне взрослый. Думаю, он справится, ведь ему наверняка придется поднимать больного. На вашем месте, мисс Грейс, я велел бы ему принести с собой свою бритву, а то больной и так уже зарос, а если его не побрить, потом будет трудно избавиться от щетины.
— Думаю, надо погодить денька два, — сказал доктор. — Лучше его лишний раз не беспокоить. Для него сон лучшее лекарство.
Чиновник нахмурился.
— Так вы думаете, он выживет?
К огорчению Грейс, доктор удрученно покачал головой.
— Очень вероятно, что умрет. По словам мисс Даверкорт, его ранили еще ночью на болоте. Это просто чудо, что он до сих пор жив, — сказал Фрит. — Надо быть чрезвычайно крепкой конституции, чтобы после такого ранения выздороветь.
Грейс опять охватило отчаяние. Пока она нежилась на своей мягкой перине, француз лежал там и потихоньку умирал.
Анри очнулся в полутьме. Качались какие-то тени, раздавались, врываясь в его тревожные сны, и снова пропадали голоса. Раз или два над ним кто-то склонялся, кто-то незнакомый. Ему вспомнилось женское лицо. Оно было словно в тумане, но глаза улыбались так ласково и дружелюбно, что тревога как будто отступила.
Анри какое-то время лежал неподвижно, вглядываясь во что-то темное, возвышавшееся у него над головой, пока не понял, что это стояк балдахина. Анри прислушался к тишине, охваченный чувством покоя, возможно обманчивого. Он что, еще жив? Ничего не болит. Почему он подумал о боли? Разве у него должно что-то болеть? Сквозь умиротворяющий покой не пробивалось никаких воспоминаний. Может, он умер и скоро за ним прилетят ангелы?
Захотелось пить, и Анри вспомнил, что кто-то поил его с ложки. Пить? Значит, он жив. Духи не пьют. Жажда усилилась, вырвав его из приятного полузабытья.
Он бессознательно пошевелил головой и тут же почувствовал движение у края кровати.
— Откройте рот, пожалуйста.
Что-то твердое и холодное коснулось его губ. Он послушно разомкнул губы, и в рот пролилась слабая струйка упоительно вкусной жидкости. Анри глотнул и снова открыл рот. Еще несколько ложек погасили жажду, и Анри попытался поднести руку ко рту, чтобы отодвинуть ложку.
Страшная боль внезапно напомнила ему о ране. Анри, зажмурившись, невольно застонал.
— Осторожно!
Ложка исчезла из поля зрения, и он почувствовал на груди прохладу — кто-то отодвинул одеяло, приподнял его здоровую руку и положил поудобнее. Анри схватился за руку этого «кого-то» и обратил взгляд на склонившееся над ним знакомое лицо. На нем блестели серые глаза.
— Toi, alors? Je te reconnais![4]
— Прошу вас, сэр, не волнуйтесь, — просительно произнес успокаивающий голос, который — он вспомнил — Анри уже слышал.
— Я вас помню, — повторил он по-французски. Она улыбнулась, и Анри почувствовал необыкновенное облегчение. Он все помнит правильно. Значит, это все не во сне. Женщина пошевелилась, высвобождая руку из его пальцев, лицо ее отодвинулось в тень. Анри понял, что где-то рядом горит свеча. Сейчас ночь? Сколько он тут лежит?
— Вы знаете, сколько времени?
— Сколько времени? В ее голосе звучало удивление. — Да, сэр, девятый час, уже темнеет.
Это сообщение мало что прояснило. Анри хотел спросить еще о чем-нибудь, но мешала одна более насущная необходимость. Как бы ей сказать? А сам он не справится. Словно прочтя его мысли, женщина мгновенно предложила ему решение.
— Я вас сейчас покину, сэр. Вместо меня придет молодой человек по имени Рубен, он вам поможет. Вы меня понимаете, сэр? — спросила она с беспокойством.
Анри попробовал благодарно улыбнуться.
— Вы очень добры, мадемуазель.
Она наклонилась к нему совсем низко.
— Прошу, слушайте меня внимательно, сэр. Вы меня слышите?
Он кивнул головой, рассматривая ее лицо и не до конца понимая, что она говорит. Лицо женщины нельзя было назвать красивым, но в нем было что-то такое, чему нелегко было найти определение.
— Постарайтесь ничего не говорить о себе этому юноше, очень вас прошу, — проговорила она серьезно. — Вам, конечно, придется говорить, но прошу вас, говорите по-английски. Рубен все равно поймет, что вы не англичанин, но я очень надеюсь, что он не разберет ваш акцент, если вы ничего не скажете на своем языке.
Смысл ее слов стал постепенно доходить до него, Анри нахмурился, стараясь понять.
— Вы просите меня не говорить по-французски?
— Именно. У меня есть особые причины держать в тайне как можно дольше вашу национальность. Вы это сделаете, сэр?
Анри кивнул.
— Как пожелаете, мадемуазель.
Он был вознагражден улыбкой и удивился, как она преобразила ее лицо. Улыбка погасла, женщина отодвинулась.
— Рубен принес вам ночную сорочку, и, когда все будет в порядке, Джемайма принесет вам бульон. Постарайтесь выпить хоть немного, сэр. Надо восстанавливать силы.
Она повернулась, и Анри рассеянно посмотрел, как она идет к двери, не вслушиваясь в непонятный стук. На него вдруг навалилась усталость, веки опустились, мысли спутались.
«Анри!.. Анри!..» — звал его Жан-Марк. Яркий свет ворвался внезапно в окружавшую его темноту, по ушам ударил громкий голос, вырвав из забытья. Анри, моргая, уставился на огромную темную фигуру, нависшую над кроватью.
— Прошу прощения, сэр, но мисс Грейс сказала, что вам нужно вот это.
У постели стоял, почтительно склонившись, высоченный парень. В его мощной руке была зажата ручка фарфоровой ночной вазы. Волна облегчения затопила Анри, и полученные им строгие инструкции мгновенно выскочили у него из головы.
— Oui, mon brave[5], очень нужно! — пробормотал он.
Подкрепившись ломтем холодного пирога и кусочком вареной курицы, оставшейся от бульона, приготовленного Джемаймой для француза, Грейс почувствовала себя наконец в состоянии приступить к тому, что сидело занозой у нее в мозгу весь день.
День длился бесконечно, а ночью она собиралась дежурить по очереди со служанкой у постели раненого. Джемайма, занятая по горло повседневными делами, разогреванием кирпичей, приготовлением бульона и попытками привести в божеский вид одежду француза, не успела приготовить обед. Где-то около четырех часов Грейс оставила горничную в спальне у француза, перекусила тем, что было, и снова заняла свой пост. Ей удалось уговорить Мэб вернуться в Ист-холл — под тем предлогом, что Рубен будет здесь постоянно, и стала ухаживать за раненым сама, бдительно следя, не появились ли какие-либо признаки лихорадки.
Раненый почти все время лежал в мертвенном забытьи, приходя в сознание, и то не до конца, лишь на краткие мгновения, и тогда Грейс успевала дать ему несколько ложек ячменного отвара. Он был очень бледен, и Грейс время от времени бросала взгляд на его грудь, чтобы убедиться, что он дышит. Нагретые Джемаймой на плите кирпичи она заворачивала в полотно и клала к раненому в постель, заменяя их, как только они остывали.
Ближе к вечеру восковая бледность на лице француза спала, оно как будто чуть-чуть порозовело, что очень обрадовало и одновременно испугало Грейс. Она боялась, не означает ли это приближение лихорадки. Рубен пришел слишком рано, и она попросила его помочь Джемайме отчистить испачканные сапоги раненого. У нее отлегло от сердца, когда француз наконец пришел в себя и посмотрел на нее осмысленным взглядом. Передоверив его юному пасынку Мэб, которому она наказала, чтобы после необходимых дел тот как можно осторожнее умыл раненого и надел на него ночную сорочку, Грейс поднялась к себе в спальню, чтобы заняться наконец тем, что тревожило ее весь день, — бумагами, которые дал ей француз.
Джемайме она наказала напоить раненого бульоном после того, как с ним закончит Рубен, и отпустить парня домой. Даже зная, что служанка занята и будет внизу, пока Грейс не сменит ее у постели раненого, она на всякий случай открыла бюро и села около него. Если вдруг Джемайма войдет и увидит ее с бумагами, то подумает, что Грейс улучила момент, чтобы немного поработать.
Пальцы Грейс слегка дрожали, когда она залезла в карман нижней юбки и вытащила сверток. Это было несколько затруднительно, потому что бумаги высохли и приняли форму кармана. При свете канделябра Грейс разделила бумаги, отложив в сторону две, которые были запечатаны. На внешней их стороне не было написано ничего — ни адресата, на какого-либо указания. Были еще три сложенных листа и четвертый, в который был завернут весь сверток. На этом листе не было ничего, кроме маленького наброска, который, как Грейс подумалось, был картой. У линий, изображавших, очевидно, улицы, стояли буквы, наверное, их названия. Грейс отложила листок в сторону и вернулась к двум первым документам.
Французский она знала неплохо, но от сырости буквы на бумаге расплылись, было трудно что-то разобрать. Ей удалось уловить общий смысл, но большинство фраз никак не давалось. Насколько она смогла понять, речь шла о каком-то судебном деле, причем обвиняемый называл свидетелей, которые могут выступить в его защиту.
Грейс разочарованно отложила листок и взяла другой. Это оказался список имен, причем некоторые были заштрихованы. После нескольких шли скобки, в которых было что-то написано, похоже характеристика. Один заслуживал доверия. За другим следили. Третье имя было помечено двумя звездочками. За большинством же следовало еще одно слово — фамилия? Название какого-то места? Непонятно.
Почерк на обоих листках был вроде бы один и тот же, и Грейс подумала, что, может быть, это написано человеком, лежащим наверху. Она сложила вторую бумагу и взяла следующую. Написанное здесь было понятнее — это явно было некое удостоверение личности, к счастью, не слишком сильно поврежденное сыростью. Печати, выглядевшей вполне официально, соответствовал и казенный язык, который с трудом поддавался переводу. Как бы там ни было, Грейс удалось разобрать имя и фамилию своего француза.