Страница:
Лили не успела еще ничего пожелать. Едва они вошли в этот роскошный люкс, как она сразу направилась к окну и стояла, очарованная видом в сад, предоставив мужчинам все устраивать. Когда Энди, дав лакею чаевые, закрыл за ним дверь, она все еще продолжала стоять.
Он подошел к ней и уже протянул руку, чтобы обнять ее, но вдруг передумал. Нет, рановато было для лобзаний и объятий, кризис еще не миновал. Рановато было претендовать на это. Энди повернулся, уселся в одно из удобных кресел и принялся набивать свою трубку.
Лили по-прежнему молчала. Минут через пять Энди спросил.
– Лили, хочешь я расскажу тебе одну историю?
– Любую, только пусть у нее не будет конца, например, такого: «… и жили они долго и счастливо». Так вот, к такого рода историям я не расположена, – выпалила она, не оборачиваясь.
– Нет, это не то, что ты думаешь. Хотя и начинается она традиционно, во всяком случае должна начинаться так: когда-то давным-давно… Очень давно это было. Это история о Мендоза. Я понимаю, что ты их не очень-то жалуешь, но тем не менее, она должна тебя заинтересовать. – Он добавил табаку в трубку, примял его и раскурил трубку.
– В Кордове говорят, что дом Мендоза был основан еще до того, как туда пришли римляне, до Рождества Христова. Никто это не в состоянии доказать, разумеется, но предание такое существует. А в V или VI веке уже нашей эры Мендоза были вынуждены сбежать в Африку из-за того, что евреев в те времена жестоко преследовали.
– Ничего в этом нового нет, я полагаю, – эта фраза была признаком того, что она все же стала его слушать.
– Нет, ничего нового, конечно. Но если верить легенде, в Африке они процветали. Однако, счастья так и не обрели, потому что никогда не считали Африку родным домом. – Он подумал о том, что следовало бы процитировать ей и семейный девиз, возникший именно в те времена: «Если я позабуду тебя, Иерусалим, забудь меня, десница моя…» Он мог бы спросить, есть ли у нее тот самый кусочек золота с древнееврейскими буквами. Но ему показалось, что пока не время для этого. И решил опустить эту часть.
– Предполагается, что они были ростовщиками, имели дело с финансами уже в те далекие времена и были очень богатыми людьми. Они страстно желали вернуться в Кордову и именно поэтому сотрудничали с маврами и даже оказали им финансовую поддержку для вторжения в Испанию. Когда войска победителей маршировали по стране в семисотом с чем-то году, Мендоза были первыми, кто следовал за ними. И они снова обрели свои земли у Кордовы. Тогда-то и был построен их дом, ставший их резиденцией. Я не знаю, где в этой истории правда, а где нет, но одно могу с уверенностью утверждать, что они продолжают жить в этом построенном еще в VIII веке доме и до сих пор.
– Повезло им, – комментировала Лили. – Но я, к сожалению, не знаю ни одного подходящего диктатора, который бы возжелал завоевать Филдинг. Да и к тому же, дома моего там больше нет.
– Да не в этом дело. – Забытая трубка лежала в пепельнице и Энди подался вперед, всем своим видом желая привлечь ее внимание. – Дело в том, что само по себе это небывалая вещь. Возникает вопрос: что же им приходилось предпринимать, чтобы суметь жить там в течение двенадцати с лишним веков? Ответ: и убийства, и шантаж и обычное воровство. Словом, дела, от которых у тебя бы волосы встали дыбом. И они ни перед чем не останавливались, никакая цена за это не казалась им слишком высокой. Если это было необходимо для достижения их целей, они шли даже на то, что меняли вероисповедание. Мендоза помогали свергать правителей. Родители могли убивать детей, и наоборот. Не было ничего такого, на что Мендоза не могли бы отважиться.
– И что, все это лишь из-за права оставаться в своем доме?
– Не думаю, что только из-за этого. Что до того дома, то он, строго говоря, сейчас не совсем тот, который стоял в те времена. Его разрушали, сжигали дотла, множество раз перестраивали, расширяли. Но что никогда не менялось, так это место, на котором он стоял. Этот дом стал теперь символом Кордовы. Ведь они с гордостью называют себя кордовцами, жителями Кордовы. Лили, я полагаю, что в этой истории есть немало поучительного и для тебя.
Она встала и задумчиво направилась к окну. Бросив взгляд на улицу, она повернулась и медленно прошествовала по комнате, рассеянно прикасаясь к вазам, ручкам кресел и потом уселась на один из стульев напротив Энди.
– Я не понимаю, что ты имеешь в виду. Умирать я не собираюсь, даже не собираюсь записываться в сумасшедшие и бегать по улицам, дико вопя. Но пойми, мне кажется, я все же немного свихнулась после того, как увидела, что дома моего больше нет. Пойми, я ведь его так любила… – добавила она, закрывая лицо руками как бы в отчаянной попытке отделиться от этого жестокого мира.
– К чему это, Лили? – он встал и опустился перед ней на колени. – Ты можешь мне объяснить, почему ты была так привязана к нему? Я понимаю, что это был красивый дом, ты мне об этом много раз говорила. Помню я и снимки, которые ты мне показывала. В том, что касается новых и красивых домов, ты знаешь толк. Ты ведь можешь построить еще один такой. Разве не так?
– Нет, ни в коем случае, – выдавила она из себя сквозь пальцы ладоней, прижатых к лицу.
– Пойми, твои психозы гроша ломаного не стоят. Извини меня, но это так. Я стараюсь быть точным, а не каким-то образом оскорбить тебя. Ты просто-напросто отождествила себя, свою личность, ее цельность с этим домом. Может это произошло потому, что ты никогда не знала своего отца, возможно и потому, что у тебя всегда были сложные отношения с матерью. Как бы то ни было – результат один – в твоем сознании этот дом превратился в символ чего-то вечного, дьявольски фундаментального. Здесь ты неправа. Разумеется, никто не станет отрицать, что это для тебя потеря, и она, вне сомнения, достойна твоих слез. Но дом снесен, разрушен и стерт с лица земли, но не ты сама! То, что представляешь из себя ты, это не кирпичные стены, скрепленные цементным раствором.
– Не было никаких кирпичей и никакого раствора. Только дерево и камень…
– Это не играет роли.
– Да, не играет. – Наконец Лили отняла руки от лица и посмотрела на него.
Энди продолжал стоять на коленях. Она наклонилась к нему, взяла в ладони его лицо.
– Знаешь, когда ты теперь стал взрослым, ты стал таким славным парнем, Энди. Благодарю тебя от всей души.
Он взял ее за руки.
– Вот так-то… Мгновенное исцеление по методу доктора Энди. Но бывают моменты, когда и это исцеление не помогает, во всяком случае, сразу.
Какое-то время они молча смотрели друг на друга, затем Лили очень деликатно освободилась от его объятий и встала…
– Уже поздно. И, если ты не желаешь остаться без ужина, то надо было отправиться на поиски какого-нибудь ресторанчика.
Они пошли в тот, который им порекомендовали в отеле. Он назывался «У кузнеца». Остатки кузни были перестроены в оригинальное заведение для приема пищи, привлекавшее заезжую публику из Бостона и Нью-Йорка. Здесь все было пронизано духом старых традиций Новой Англии.
– Раки, моллюски, поджаренная молодая треска, – стала перечислять Лили блюда, обозначенные в меню. – Типичная еда Новой Англии, но, боюсь, далековато мы с тобой отъехали от побережья, чтобы все это здесь умели как следует приготовить.
Ни он, ни она не могли решиться, что же им выбрать. Они долго изучали меню и подробно изучали каждое блюдо.
– Как насчет уточки? – осведомился Энди.
– Это не их фирменное блюдо, уток здесь вообще-то не очень жалуют.
– Тогда нам ничего, кроме ростбифа, не остается, – заключил Энди. – Я бы предпочел толстый настоящий американский ростбиф. А вот если дома кто-нибудь узнает о том, что я всерьез предпочитаю американский ростбиф британскому, то меня непременно сбросят с башни Тауэра.
Они заказали в качестве закуски прекрасные ребрышки и ассорти из моллюсков. На сей раз Лили все же поела, хотя и не очень много.
– Извини, я не особенного голодна.
– Съешь хоть немножко, – настаивал Энди, я не хочу, чтобы ты свалилась в обморок от голода по пути в Нью-Йорк.
Лили попыталась было последовать его совету, но вдруг вилка замерла в ее руке.
– Энди, я еще раз хочу вернуться к этой истории о твоей семье, которую ты мне рассказал. Речь шла об Испании. А как Мендоза оказались в Англии?
– Это тоже длинная сказочка. Их присутствие в Англии связано с торговлей вином, хересом. Эту историю я предпочел бы оставить на другой раз. Мораль той другой басни несколько иная и когда-нибудь, я полагаю, мне понадобится поведать ее и это окажется кстати.
Когда-то раньше он готов был выложить ей все сразу, будто они должны были вот-вот расстаться, и это наполняло ее душу болью. Теперь же, напротив, он неизменно намекал на какие-то отдаленные перспективы, будто он собирался быть с ней навеки, и это вызывало эмоции несколько иного порядка. Но Лили предпочитала не углубляться в них.
– Мне кажется, мы слишком сосредоточились на мне, – сказала она. – Но ведь и для тебя сегодняшний день был полон разочарований.
Он улыбнулся.
– Ты знаешь, мои разочарования не столь разрушительны. Мои разочарования означают лишь то, что мне придется начать поиски с другого конца и еще немного потрудиться.
– Что именно начать? Если на этом снимке нет ни Ирэн, ни Аманды Кент, что ты теперь станешь делать?
– Прежде всего, доверюсь моей интуиции, – начал он медленно. – Ведь все, что я делаю, основано, главным образом, на ней. Понимаешь, если я начинаю о чем-то догадываться, то продолжаю копать и копать, пока не наткнусь на подтверждение своих догадок.
– Значит, ты собираешься и дальше раскапывать эту историю?
– Да. И теперь я собираюсь вплотную заняться этим делом Суоннингов, ни на что больше не отвлекаясь. Слишком уж много раз мне приходилось откладывать это в долгий ящик. – Он налил себе и ей еще бургундского.
– Ты не очень будешь злиться на меня за это?
– Злиться? А с чего это мне на тебя злиться?
– Но ведь твоя мать…
– Моя мать ни на одной из твоих фотографий не присутствует и, скорее всего, не окажется героиней твоих историй. Говорю это тебе в последний раз. Нет такого средства, которое бы заставило меня поверить, что Ирэн Пэтуорт Крамер замешана в убийстве, во имя чего оно бы не было совершено.
Появился официант и убрал пустые тарелки. Лили подождала пока он удалился.
– Странное дело, я в такой ярости на нее, что мне сейчас даже уже хочется, чтобы она была здесь и посмотрела бы своими глазами на дело рук своих.
– Ты имеешь в виду, что не продай она дом тогда, эти горе-застройщики не подобрались бы так близко?
– Конечно. – Она вновь почувствовала, как на нее накатывает волна гнева. – Энди, давай сменим пластинку… Лучше расскажи мне, чем ты все эти годы занимался. Ответь мне, например, на такой вопрос, где ты живешь? Уж, наверное, не в этом крысятнике в Хакни?
Он усмехнулся.
– Да нет, конечно. Я купил себе дом в Кенсингтоне, в самом конце Бромптон-роуд.
Лили удивленно подняла брови.
– Очень мило!
– Да, довольно мило. Послушай, вот что я тебе хочу еще сказать. Дело в том, что несколько лет назад я женился.
Лили очень медленно и аккуратно поставила свой бокал на стол.
– Вот оно как… Понимаю. Да, тебе следовало сказать мне об этом, причем не затягивая.
– Да не смотри ты на меня так, я сейчас скорчусь от твоего взгляда. Все это выглядит не так, как ты думаешь. Это было просто недоразумение. Свадьба состоялась в семьдесят восьмом году, а развод – в семьдесят девятом. Она пожелала денежную компенсацию и мне таким образом удалось сохранить дом.
Желудок ее, поднявшийся было к горлу, снова был на месте. Она уже не чувствовала, как он готов был раздавить ей сердце… Боже мой, как это ему до сих пор удается так действовать ей на нервы!
– Как ее зовут? – Ее совершенно не интересовало имя жены Энди, но нужно было хоть что-то спросить, чтобы скрыть свою паническую реакцию.
– Ты только не смейся. Ее зовут Фиона. Фиона Фаррадей.
Лили захихикала.
– Нет, я извиняться за свой смех не намерена, это все ты сам. Понятно. Добрый вечер, Найджел. Конечно, вы были друг другу под стать. Такая парочка, просто загляденье…
– Да нет, понимаешь, не были. Она тотчас, как получила от меня развод, выскочила за какого-то французского виконта. Господи, ну почему мы говорим об этом?
– Мы заговорили об этом после того, как ты рассказал мне, что купил дом. Что это за дом? Хороший?
Но Энди послышалось в ее голосе что-то такое, что не позволило ему дальше распространяться на темы домов.
– Не хочу я больше рассуждать о домах. Хватит с нас домов на сегодня.
Сегодня Лили явно принарядилась для ужина. На ней было платье из мягкого шуршащего материала. Темное, но не мрачное, странного цвета: нечто среднее между синим и фиолетовым.
– Ты сегодня очень хороша, – заметил Энди. – Что это за материал?
– Шелк. Благодарю тебя за комплимент. Ты тоже выглядишь весьма неплохо. Я всегда хотела увидеть тебя в тройке от Сэвиля Роу.
– Я подумал, что мы сегодняшний вечер проведем в Бостоне, поэтому так и вырядился.
Он наклонился и дотронулся до ее медальона, тут же сообразив, что это могло быть воспринято как немой вопрос: это та самая вещица с древнееврейскими буквами, если не ошибаюсь?
– Да, это она. Несколько лет назад я приладила к ней цепочку и с тех пор почти не снимаю.
– Она явно как-то связана с Мендоза. Это часть того, что мне удалось выяснить во время тогдашней моей поездки в Испанию на Рождество семьдесят первого года.
– И именно это заставило тебя подумать, что…
– Да, – быстро ответил Энди, явно не желая останавливаться на своих обвинениях и подозрениях.
Чтобы отвлечь ее, он заговорил о том, что ему в свое время удалось узнать от Сьюзен. О том семейном девизе дома Мендоза, который родился в Африке и о дощечке на стене дома Мендоза в Кордове.
– Она точно знает, что эта дощечка существовала? – спросила Лили.
– Да. Вообще эта Сьюзен много чего знает. Ей очень хорошо даются разгадки шарад подобных этой. Твой кусочек имеет самое прямое отношение к моей семейке – голову на отсечение могу дать.
– Возможно, – сказала Лили.
Ей не хотелось увязать в обсуждении этих древних тайн. Весьма кстати появившийся официант принял заказ на кофе и коньяк.
– Нравится тебе испанский коньяк? – спросила Лили.
– Иногда да. Во всяком случае, если я в Испании, то мне там никакого другого пить не хочется. А где-нибудь еще он мне кажется резковатым. Не знаю, почему…
– Не могу с тобой согласиться. Одна моя знакомая впервые угостила меня им много лет назад. Ей пришлось прожить в Испании много лет, и она привыкла там к нему. И, знаешь, мне он тоже очень понравился.
– Может быть, спросить, есть ли он у них здесь? – Энди кивнул официанту.
– Не утруждай себя. Скорее всего, у них его нет. Да и я ничего не имею против французского.
– А где именно в Испании жила твоя приятельница?
Вопрос был задан скорее для проформы, чтобы поддержать наметившуюся было тенденцию обычной болтовни ни о чем, которая должна была отвлечь их от мрачных событий прошедшего дня.
– По-моему, в Мадриде. Она не очень-то любит говорить на эту тему. Но, тем не менее, предпочитает, чтобы и теперь к ней обращались на испанский манер и для всех она сеньора Перес.
Энди поморщился.
– Звучит несколько вычурно.
– Да нет, нисколько. Просто Лой так больше нравится. Она чудесная женщина. Очень интересный человек. Тебе она понравится.
– Ну, так представь нас друг другу…
– Может быть. Если ты еще будешь в Нью-Йорке к тому времени, как она вернется. Сейчас она в Испании.
Энди понимающе кивнул.
– Уж не она ли тот самый третий партнер, о котором говорил Фоулер, когда вы просили меня разузнать об этом Джереми-как-его-там.
– Да, это она.
– Ясно. Видимо, она действительно нечто особенное, я догадался об этом по глазам Питера, когда он заговорил о ней.
– Ты это тоже заметил? Питер влюблен в нее по уши. Ты не ошибся. Но эта любовь – безответная, насколько я могу судить… Во всяком случае, у нее к нему явно неадекватные чувства.
– Бедняга Фоулер. – Им принесли коньяк. Энди залпом выпил свою рюмку. – Кстати, Лили, я собираюсь пробыть в Нью-Йорке довольно долго. Если ты, конечно, не будешь против.
Эти слова вроде должны были бы обрадовать ее, а они ее испугали. Лили сжала в ладонях кофейную чашку, пытаясь согреть о нее свои заледенелые пальцы, но им что-то от этого теплее не становилось…
– Энди, ведь от моего хотения мало что зависит в твоих делах.
– Да нет. Сейчас уже зависит.
В «Гарсон хаус» они возвратились уже в двенадцатом часу. В комнате была прекрасная стереосистема, но ни одной пластинки. Владельцы отеля явно с большой серьезностью относились к увлечениям музыкой своих постояльцев, видимо полагая, что они все подряд меломаны и возят с собой свои фонотеки. Энди включил радио и настроился на какую-то станцию, передававшую Моцарта. Но через две минуты музыка кончилась и Моцарта сменил мужской голос, расписывавший тонкости ухода за пчелами и производства продуктов из меда в Нигерии. Он снова принялся крутить ручку настройки. Послышалась танцевальная музыка. Играл чуть старомодный джаз. Энди приглашающе раскинул руки. Лили с готовностью приняла этот призыв танцевать.
– Стареем мы с тобой, – сказала она. – Я уже забыла, когда танцевала.
– Да и мне самому не мешало бы подучиться, – признался Энди. – Хотя в свое время я этому уже учился. Ведь танцкласс – непременное условие воспитания детей в привилегированном обществе.
Она положила голову ему на плечо, и они стали танцевать под тягучее завывание саксофона и аккомпанемент нескольких гитар. Она чувствовала, чем этот танец должен был кончиться. Чувствовал это и он.
– Нет, не хочется больше, – сказала Лили, когда музыка замерла.
– Нет так нет, – он без протеста выпустил ее из своих объятий. – Пока ты сама этого не пожелаешь.
Лили думала, что не сможет заснуть, но ее сморило почти сразу же, стоило лишь ей лечь в постель. Но, проспав всего – несколько часов, она пробудилась. Часы на ночном столике показывали четыре часа пополуночи. Лили тихо лежала, прислушиваясь. Из соседней комнаты не доносилось ни звука. Впрочем, Энди никогда не храпел, насколько ей помнилось.
Каждая спальня имела отдельный душ. Лили отправилась в тот, что примыкал к ее комнате и посмотрелась в зеркало над раковиной. События прошедшего дня никак не отразились на ее лице. Выглядела она прекрасно. Конечно, это уже не двадцать один, но… Сокрушаться оснований не было, равно, как и удивляться некоторым переменам. Время не могло не оставить своих отметин. Кто-то, – она не помнит, кто, – сказал однажды, что готов прожить жизнь в тихом безумии. Она не из тех, кто живет в тихом безумии. Жить лишь надеждами на будущее она тоже не желает. Сегодня она еще раз убедилась, к чему это может привести… Огромная яма на месте ее дома и больше ничего…
Его дверь не была заперта. Со стороны постели тоже не доносилось ни звука.
– Ты спишь? – прошептала она.
– Нет, лежу и размышляю.
– И я не сплю…
– Я так и думал. Ты останешься со мной или моим надеждам не суждено сбыться?
– Именно об этом и я думаю. Не знаю, смотря по обстоятельствам. Но, что касается сегодняшней ночи, то твоим надеждам ничего не грозит. А уж после – не могу знать…
– Мило, ничего не скажешь.
Он поднял одеяло, и она проскользнула к нему в постель.
– Тепло? – осведомился Энди. – А то я закрою окно.
– Да нет, ничего. Пусть будет открыто. Энди, поцелуй меня.
– Сейчас поцелую. Но сначала я хочу кое-что сказать тебе…
– Слушаю.
– Я люблю тебя, Лили. Я давно тебя люблю… Раньше меня это пугало, теперь – уже нет.
Она не ответила. Она могла бы сказать, что тоже его любит – это было так – но не решалась произнести эти слова сейчас. Боль от воспоминаний еще не утихла. Она лишь крепче прижалась к нему. Ощущение было очень знакомым. И чудесным… Его губы нашли ее, и уста их слились в долгом страстном поцелуе. Энди обнимал ее, на Лили был лишь пеньюар, едва доходивший ей до середины бедер. Его рука проникла внутрь и ласкала ее кожу. Дрожащими пальцами Лили расстегивала пуговицы его пижамы.
– Сейчас, – горячо шептала она. – Хватит ждать… Я хочу тебя сейчас…
В половине шестого Энди остановил «порше» у подъезда дома, где жила Лили.
– Я могу оставить машину здесь? – спросил он.
– Нет, здесь нельзя, тебя оштрафуют. И, кроме того…
– Что?
– Энди, пусть это тебя не задевает, ну пожалуйста, не обижайся, но мне хотелось бы сегодня вечером побыть одной. Все это так… – Она в замешательстве потрясла головой.
И темные кудри ее заколыхались у него перед глазами.
– Я не знаю, что со мной… Не могу понять…
– Зато я понимаю тебя, любовь моя. Хорошо, конечно, лучше так. Тогда я прямо сверну в этот переулок и отправлюсь к себе в отель. Могу я позвонить тебе и пожелать спокойной ночи?
– Да, обязательно. – Знакомая улица, не раз слышанные звуки и привычные запахи постепенно приводили ее в равновесие, возвращали в реальный мир. – Но если вдруг телефон будет занят, не удивляйся. У Питера сегодня вечером должна состояться одна сверхважная встреча. И он собирался мне позвонить сразу после ее завершения. Похоже, разговор обещает быть долгим.
– Узнаю Америку. Ничего святого, даже в воскресенье вечером все в работе. Но я буду пытаться до победного конца.
Питер позвонил ей в четверть десятого.
– Привет, как прошел твой уик-энд?
– С одной стороны, очень даже ничего, с другой – ужаснее некуда. Как-нибудь я тебе обо всем расскажу. Но не сейчас, Питер, не заставляй лезть меня на стенку. Ты встретился с ней?
– С кем? – невинно переспросил он.
Лили почувствовала, как волнение мгновенно поднялось в ней от кончиков ее пальцев на ногах до лица, которое, помимо ее воли, мгновенно запылало и тут же это волнение сменилось буйной радостью – она понимала, что он не стал бы подтрунивать над ней и строить из себя дурачка, если бы все не решилось в их пользу.
– Ты же отлично знаешь, черт побери, кто. И у меня возникло сильное подозрение, что эта Уилла Грэйсон спала и видела, чтобы ты ей, сучке эдакой, пощекотал пузечко!
Питер рассмеялся.
– Ну, все выглядело не совсем так, конечно, она не совсем та женщина… Знаешь что Лили?
– Что?
– А то, что у нас с ней намечается серьезная сделка.
– Фантастика! Питер, что ты говоришь?! Ты уверен, что она согласится?
– Не сомневаюсь в этом. Она из тех, кому вынь да положь. Еще перед тем как мне уходить, она созвонилась с Луизой Деммер. Мне удалось подслушать разговор по параллельному телефону. Обе леди ворковали от удовольствия, не забывая, однако, подточить коготки для предстоящего сражения со стариной Деммером. Они ждут не дождутся, когда этот, по их словам, старый ублюдок, шлепнется в дерьмо и в нем увязнет.
Лили вздохнула.
– Знаешь, и я этого жду, с таким нетерпением, как и они. Вот уж никогда не думала, что во мне живет такая стерва!
– Самая очаровательная из всех стерв. Так, а теперь немного о другом. Тебе случайно не довелось ничего услышать о Лой?
– Ты знаешь, нет. Я проверила автоответчик, как только приехала. Ни слуху, ни духу.
Несколько секунд Питер молчал.
– Если до завтрашнего вечера ничего не будет, я вынужден буду кое-что предпринять.
– А что ты можешь предпринять?
– Еще не знаю. Может быть стоит связаться с американским посольством, попросить их разузнать. Ну не могу я смириться с мыслью, что она просто как в воду канула.
Лили по-прежнему пребывала в убеждении, что Лой, если задумает связаться с ними, то непременно сделает это, но убеждать в этом Питера было бесполезно.
– Хорошо. Но давай подождем не до завтра, а до послезавтра.
– Идет, – согласился он. – Ты можешь позвонить в банк с утра? Я намерен встретиться кое с кем и убедить их в том, что и моя компания в этом деле пригодится.
– Да, конечно. Тем более, что наш банкир хочет заручиться не только нашим честным словом. Как нам убедить его, что Грэйсон и Деммер будут играть за нас?
– Будет заготовлен протокол о намерениях. И нам всем следует его подписать. Может быть, даже завтра после обеда. Так что готовься.
Лили пообещала ему ничего не планировать на послеобеденное время и повесила трубку. Что-то теряешь, а что-то находишь, думала она. Конечно, ее потеря была ужасна, но и обретения были замечательные. И когда зазвонил телефон, она еще раз убедилась в этом. Положив руку на трубку, она не спешила снимать ее. Это мог звонить только Энди… И сознавать это было очень приятно, настолько приятно, что она готова была до бесконечности растягивать удовольствие от ожидания разговора с ним.
В это время в Мадриде наступило раннее утро. Лой пробудилась в украшенной золотом с белым и розовым спальне, являвшей собой олицетворение вкусов конца XIX века. Стиль этот был скорее французским, чем испанским, но ведь «Ритц» ничем иным и быть не мог. Лакеи в белых перчатках, в светло-голубых ливреях, хрустальные люстры, канделябры, золотые обои, узорчатые ковры и коврики нежных пастельных тонов – за те сорок лет, прошедших с того дня, когда она остановилась здесь впервые, отель этот ни капли не изменился.
Лой нажала кнопку у изголовья кровати. Не более, чем через три минуты в дверь раздался осторожный стук.
– Вызывали, сеньора?
На пороге стоял одетый в белое лакей. Тут же на низком столике оказался поднос, и вскоре она снова была одна. Не притронувшись к свежим рогаликам и маслу в серебряных приборах, Лой налила в тонкую фарфоровую чашку дымящийся кофе и добавила молока. Прихлебывая кофе, она связалась по телефону с консьержем отеля «Ритц», чтобы тот распорядился подготовить ее авто через полчаса. Кофе остыл. Но Лой больше не хотелось кофе. Ее желудок, казалось, был завязан на узел. Двадцати пяти минут ей хватило на то, чтобы принять душ, причесаться, облачиться в свитер, юбку, куртку и ботинки и спуститься вниз. Через десять минут она уже катила по Мадриду за рулем взятого напрокат автомобиля в направлении маленькой деревушки Санто-Доминго де ла Крус. Это довольно длинное название имело крохотное селение, затерявшееся в покрытых лесом горах и состоявшее едва ли из десятка небольших домиков, единственного магазинчика, где продавалась всякая всячина, и охотничьего домика, принадлежавшего некоему состоятельному мадридцу.
Он подошел к ней и уже протянул руку, чтобы обнять ее, но вдруг передумал. Нет, рановато было для лобзаний и объятий, кризис еще не миновал. Рановато было претендовать на это. Энди повернулся, уселся в одно из удобных кресел и принялся набивать свою трубку.
Лили по-прежнему молчала. Минут через пять Энди спросил.
– Лили, хочешь я расскажу тебе одну историю?
– Любую, только пусть у нее не будет конца, например, такого: «… и жили они долго и счастливо». Так вот, к такого рода историям я не расположена, – выпалила она, не оборачиваясь.
– Нет, это не то, что ты думаешь. Хотя и начинается она традиционно, во всяком случае должна начинаться так: когда-то давным-давно… Очень давно это было. Это история о Мендоза. Я понимаю, что ты их не очень-то жалуешь, но тем не менее, она должна тебя заинтересовать. – Он добавил табаку в трубку, примял его и раскурил трубку.
– В Кордове говорят, что дом Мендоза был основан еще до того, как туда пришли римляне, до Рождества Христова. Никто это не в состоянии доказать, разумеется, но предание такое существует. А в V или VI веке уже нашей эры Мендоза были вынуждены сбежать в Африку из-за того, что евреев в те времена жестоко преследовали.
– Ничего в этом нового нет, я полагаю, – эта фраза была признаком того, что она все же стала его слушать.
– Нет, ничего нового, конечно. Но если верить легенде, в Африке они процветали. Однако, счастья так и не обрели, потому что никогда не считали Африку родным домом. – Он подумал о том, что следовало бы процитировать ей и семейный девиз, возникший именно в те времена: «Если я позабуду тебя, Иерусалим, забудь меня, десница моя…» Он мог бы спросить, есть ли у нее тот самый кусочек золота с древнееврейскими буквами. Но ему показалось, что пока не время для этого. И решил опустить эту часть.
– Предполагается, что они были ростовщиками, имели дело с финансами уже в те далекие времена и были очень богатыми людьми. Они страстно желали вернуться в Кордову и именно поэтому сотрудничали с маврами и даже оказали им финансовую поддержку для вторжения в Испанию. Когда войска победителей маршировали по стране в семисотом с чем-то году, Мендоза были первыми, кто следовал за ними. И они снова обрели свои земли у Кордовы. Тогда-то и был построен их дом, ставший их резиденцией. Я не знаю, где в этой истории правда, а где нет, но одно могу с уверенностью утверждать, что они продолжают жить в этом построенном еще в VIII веке доме и до сих пор.
– Повезло им, – комментировала Лили. – Но я, к сожалению, не знаю ни одного подходящего диктатора, который бы возжелал завоевать Филдинг. Да и к тому же, дома моего там больше нет.
– Да не в этом дело. – Забытая трубка лежала в пепельнице и Энди подался вперед, всем своим видом желая привлечь ее внимание. – Дело в том, что само по себе это небывалая вещь. Возникает вопрос: что же им приходилось предпринимать, чтобы суметь жить там в течение двенадцати с лишним веков? Ответ: и убийства, и шантаж и обычное воровство. Словом, дела, от которых у тебя бы волосы встали дыбом. И они ни перед чем не останавливались, никакая цена за это не казалась им слишком высокой. Если это было необходимо для достижения их целей, они шли даже на то, что меняли вероисповедание. Мендоза помогали свергать правителей. Родители могли убивать детей, и наоборот. Не было ничего такого, на что Мендоза не могли бы отважиться.
– И что, все это лишь из-за права оставаться в своем доме?
– Не думаю, что только из-за этого. Что до того дома, то он, строго говоря, сейчас не совсем тот, который стоял в те времена. Его разрушали, сжигали дотла, множество раз перестраивали, расширяли. Но что никогда не менялось, так это место, на котором он стоял. Этот дом стал теперь символом Кордовы. Ведь они с гордостью называют себя кордовцами, жителями Кордовы. Лили, я полагаю, что в этой истории есть немало поучительного и для тебя.
Она встала и задумчиво направилась к окну. Бросив взгляд на улицу, она повернулась и медленно прошествовала по комнате, рассеянно прикасаясь к вазам, ручкам кресел и потом уселась на один из стульев напротив Энди.
– Я не понимаю, что ты имеешь в виду. Умирать я не собираюсь, даже не собираюсь записываться в сумасшедшие и бегать по улицам, дико вопя. Но пойми, мне кажется, я все же немного свихнулась после того, как увидела, что дома моего больше нет. Пойми, я ведь его так любила… – добавила она, закрывая лицо руками как бы в отчаянной попытке отделиться от этого жестокого мира.
– К чему это, Лили? – он встал и опустился перед ней на колени. – Ты можешь мне объяснить, почему ты была так привязана к нему? Я понимаю, что это был красивый дом, ты мне об этом много раз говорила. Помню я и снимки, которые ты мне показывала. В том, что касается новых и красивых домов, ты знаешь толк. Ты ведь можешь построить еще один такой. Разве не так?
– Нет, ни в коем случае, – выдавила она из себя сквозь пальцы ладоней, прижатых к лицу.
– Пойми, твои психозы гроша ломаного не стоят. Извини меня, но это так. Я стараюсь быть точным, а не каким-то образом оскорбить тебя. Ты просто-напросто отождествила себя, свою личность, ее цельность с этим домом. Может это произошло потому, что ты никогда не знала своего отца, возможно и потому, что у тебя всегда были сложные отношения с матерью. Как бы то ни было – результат один – в твоем сознании этот дом превратился в символ чего-то вечного, дьявольски фундаментального. Здесь ты неправа. Разумеется, никто не станет отрицать, что это для тебя потеря, и она, вне сомнения, достойна твоих слез. Но дом снесен, разрушен и стерт с лица земли, но не ты сама! То, что представляешь из себя ты, это не кирпичные стены, скрепленные цементным раствором.
– Не было никаких кирпичей и никакого раствора. Только дерево и камень…
– Это не играет роли.
– Да, не играет. – Наконец Лили отняла руки от лица и посмотрела на него.
Энди продолжал стоять на коленях. Она наклонилась к нему, взяла в ладони его лицо.
– Знаешь, когда ты теперь стал взрослым, ты стал таким славным парнем, Энди. Благодарю тебя от всей души.
Он взял ее за руки.
– Вот так-то… Мгновенное исцеление по методу доктора Энди. Но бывают моменты, когда и это исцеление не помогает, во всяком случае, сразу.
Какое-то время они молча смотрели друг на друга, затем Лили очень деликатно освободилась от его объятий и встала…
– Уже поздно. И, если ты не желаешь остаться без ужина, то надо было отправиться на поиски какого-нибудь ресторанчика.
Они пошли в тот, который им порекомендовали в отеле. Он назывался «У кузнеца». Остатки кузни были перестроены в оригинальное заведение для приема пищи, привлекавшее заезжую публику из Бостона и Нью-Йорка. Здесь все было пронизано духом старых традиций Новой Англии.
– Раки, моллюски, поджаренная молодая треска, – стала перечислять Лили блюда, обозначенные в меню. – Типичная еда Новой Англии, но, боюсь, далековато мы с тобой отъехали от побережья, чтобы все это здесь умели как следует приготовить.
Ни он, ни она не могли решиться, что же им выбрать. Они долго изучали меню и подробно изучали каждое блюдо.
– Как насчет уточки? – осведомился Энди.
– Это не их фирменное блюдо, уток здесь вообще-то не очень жалуют.
– Тогда нам ничего, кроме ростбифа, не остается, – заключил Энди. – Я бы предпочел толстый настоящий американский ростбиф. А вот если дома кто-нибудь узнает о том, что я всерьез предпочитаю американский ростбиф британскому, то меня непременно сбросят с башни Тауэра.
Они заказали в качестве закуски прекрасные ребрышки и ассорти из моллюсков. На сей раз Лили все же поела, хотя и не очень много.
– Извини, я не особенного голодна.
– Съешь хоть немножко, – настаивал Энди, я не хочу, чтобы ты свалилась в обморок от голода по пути в Нью-Йорк.
Лили попыталась было последовать его совету, но вдруг вилка замерла в ее руке.
– Энди, я еще раз хочу вернуться к этой истории о твоей семье, которую ты мне рассказал. Речь шла об Испании. А как Мендоза оказались в Англии?
– Это тоже длинная сказочка. Их присутствие в Англии связано с торговлей вином, хересом. Эту историю я предпочел бы оставить на другой раз. Мораль той другой басни несколько иная и когда-нибудь, я полагаю, мне понадобится поведать ее и это окажется кстати.
Когда-то раньше он готов был выложить ей все сразу, будто они должны были вот-вот расстаться, и это наполняло ее душу болью. Теперь же, напротив, он неизменно намекал на какие-то отдаленные перспективы, будто он собирался быть с ней навеки, и это вызывало эмоции несколько иного порядка. Но Лили предпочитала не углубляться в них.
– Мне кажется, мы слишком сосредоточились на мне, – сказала она. – Но ведь и для тебя сегодняшний день был полон разочарований.
Он улыбнулся.
– Ты знаешь, мои разочарования не столь разрушительны. Мои разочарования означают лишь то, что мне придется начать поиски с другого конца и еще немного потрудиться.
– Что именно начать? Если на этом снимке нет ни Ирэн, ни Аманды Кент, что ты теперь станешь делать?
– Прежде всего, доверюсь моей интуиции, – начал он медленно. – Ведь все, что я делаю, основано, главным образом, на ней. Понимаешь, если я начинаю о чем-то догадываться, то продолжаю копать и копать, пока не наткнусь на подтверждение своих догадок.
– Значит, ты собираешься и дальше раскапывать эту историю?
– Да. И теперь я собираюсь вплотную заняться этим делом Суоннингов, ни на что больше не отвлекаясь. Слишком уж много раз мне приходилось откладывать это в долгий ящик. – Он налил себе и ей еще бургундского.
– Ты не очень будешь злиться на меня за это?
– Злиться? А с чего это мне на тебя злиться?
– Но ведь твоя мать…
– Моя мать ни на одной из твоих фотографий не присутствует и, скорее всего, не окажется героиней твоих историй. Говорю это тебе в последний раз. Нет такого средства, которое бы заставило меня поверить, что Ирэн Пэтуорт Крамер замешана в убийстве, во имя чего оно бы не было совершено.
Появился официант и убрал пустые тарелки. Лили подождала пока он удалился.
– Странное дело, я в такой ярости на нее, что мне сейчас даже уже хочется, чтобы она была здесь и посмотрела бы своими глазами на дело рук своих.
– Ты имеешь в виду, что не продай она дом тогда, эти горе-застройщики не подобрались бы так близко?
– Конечно. – Она вновь почувствовала, как на нее накатывает волна гнева. – Энди, давай сменим пластинку… Лучше расскажи мне, чем ты все эти годы занимался. Ответь мне, например, на такой вопрос, где ты живешь? Уж, наверное, не в этом крысятнике в Хакни?
Он усмехнулся.
– Да нет, конечно. Я купил себе дом в Кенсингтоне, в самом конце Бромптон-роуд.
Лили удивленно подняла брови.
– Очень мило!
– Да, довольно мило. Послушай, вот что я тебе хочу еще сказать. Дело в том, что несколько лет назад я женился.
Лили очень медленно и аккуратно поставила свой бокал на стол.
– Вот оно как… Понимаю. Да, тебе следовало сказать мне об этом, причем не затягивая.
– Да не смотри ты на меня так, я сейчас скорчусь от твоего взгляда. Все это выглядит не так, как ты думаешь. Это было просто недоразумение. Свадьба состоялась в семьдесят восьмом году, а развод – в семьдесят девятом. Она пожелала денежную компенсацию и мне таким образом удалось сохранить дом.
Желудок ее, поднявшийся было к горлу, снова был на месте. Она уже не чувствовала, как он готов был раздавить ей сердце… Боже мой, как это ему до сих пор удается так действовать ей на нервы!
– Как ее зовут? – Ее совершенно не интересовало имя жены Энди, но нужно было хоть что-то спросить, чтобы скрыть свою паническую реакцию.
– Ты только не смейся. Ее зовут Фиона. Фиона Фаррадей.
Лили захихикала.
– Нет, я извиняться за свой смех не намерена, это все ты сам. Понятно. Добрый вечер, Найджел. Конечно, вы были друг другу под стать. Такая парочка, просто загляденье…
– Да нет, понимаешь, не были. Она тотчас, как получила от меня развод, выскочила за какого-то французского виконта. Господи, ну почему мы говорим об этом?
– Мы заговорили об этом после того, как ты рассказал мне, что купил дом. Что это за дом? Хороший?
Но Энди послышалось в ее голосе что-то такое, что не позволило ему дальше распространяться на темы домов.
– Не хочу я больше рассуждать о домах. Хватит с нас домов на сегодня.
Сегодня Лили явно принарядилась для ужина. На ней было платье из мягкого шуршащего материала. Темное, но не мрачное, странного цвета: нечто среднее между синим и фиолетовым.
– Ты сегодня очень хороша, – заметил Энди. – Что это за материал?
– Шелк. Благодарю тебя за комплимент. Ты тоже выглядишь весьма неплохо. Я всегда хотела увидеть тебя в тройке от Сэвиля Роу.
– Я подумал, что мы сегодняшний вечер проведем в Бостоне, поэтому так и вырядился.
Он наклонился и дотронулся до ее медальона, тут же сообразив, что это могло быть воспринято как немой вопрос: это та самая вещица с древнееврейскими буквами, если не ошибаюсь?
– Да, это она. Несколько лет назад я приладила к ней цепочку и с тех пор почти не снимаю.
– Она явно как-то связана с Мендоза. Это часть того, что мне удалось выяснить во время тогдашней моей поездки в Испанию на Рождество семьдесят первого года.
– И именно это заставило тебя подумать, что…
– Да, – быстро ответил Энди, явно не желая останавливаться на своих обвинениях и подозрениях.
Чтобы отвлечь ее, он заговорил о том, что ему в свое время удалось узнать от Сьюзен. О том семейном девизе дома Мендоза, который родился в Африке и о дощечке на стене дома Мендоза в Кордове.
– Она точно знает, что эта дощечка существовала? – спросила Лили.
– Да. Вообще эта Сьюзен много чего знает. Ей очень хорошо даются разгадки шарад подобных этой. Твой кусочек имеет самое прямое отношение к моей семейке – голову на отсечение могу дать.
– Возможно, – сказала Лили.
Ей не хотелось увязать в обсуждении этих древних тайн. Весьма кстати появившийся официант принял заказ на кофе и коньяк.
– Нравится тебе испанский коньяк? – спросила Лили.
– Иногда да. Во всяком случае, если я в Испании, то мне там никакого другого пить не хочется. А где-нибудь еще он мне кажется резковатым. Не знаю, почему…
– Не могу с тобой согласиться. Одна моя знакомая впервые угостила меня им много лет назад. Ей пришлось прожить в Испании много лет, и она привыкла там к нему. И, знаешь, мне он тоже очень понравился.
– Может быть, спросить, есть ли он у них здесь? – Энди кивнул официанту.
– Не утруждай себя. Скорее всего, у них его нет. Да и я ничего не имею против французского.
– А где именно в Испании жила твоя приятельница?
Вопрос был задан скорее для проформы, чтобы поддержать наметившуюся было тенденцию обычной болтовни ни о чем, которая должна была отвлечь их от мрачных событий прошедшего дня.
– По-моему, в Мадриде. Она не очень-то любит говорить на эту тему. Но, тем не менее, предпочитает, чтобы и теперь к ней обращались на испанский манер и для всех она сеньора Перес.
Энди поморщился.
– Звучит несколько вычурно.
– Да нет, нисколько. Просто Лой так больше нравится. Она чудесная женщина. Очень интересный человек. Тебе она понравится.
– Ну, так представь нас друг другу…
– Может быть. Если ты еще будешь в Нью-Йорке к тому времени, как она вернется. Сейчас она в Испании.
Энди понимающе кивнул.
– Уж не она ли тот самый третий партнер, о котором говорил Фоулер, когда вы просили меня разузнать об этом Джереми-как-его-там.
– Да, это она.
– Ясно. Видимо, она действительно нечто особенное, я догадался об этом по глазам Питера, когда он заговорил о ней.
– Ты это тоже заметил? Питер влюблен в нее по уши. Ты не ошибся. Но эта любовь – безответная, насколько я могу судить… Во всяком случае, у нее к нему явно неадекватные чувства.
– Бедняга Фоулер. – Им принесли коньяк. Энди залпом выпил свою рюмку. – Кстати, Лили, я собираюсь пробыть в Нью-Йорке довольно долго. Если ты, конечно, не будешь против.
Эти слова вроде должны были бы обрадовать ее, а они ее испугали. Лили сжала в ладонях кофейную чашку, пытаясь согреть о нее свои заледенелые пальцы, но им что-то от этого теплее не становилось…
– Энди, ведь от моего хотения мало что зависит в твоих делах.
– Да нет. Сейчас уже зависит.
В «Гарсон хаус» они возвратились уже в двенадцатом часу. В комнате была прекрасная стереосистема, но ни одной пластинки. Владельцы отеля явно с большой серьезностью относились к увлечениям музыкой своих постояльцев, видимо полагая, что они все подряд меломаны и возят с собой свои фонотеки. Энди включил радио и настроился на какую-то станцию, передававшую Моцарта. Но через две минуты музыка кончилась и Моцарта сменил мужской голос, расписывавший тонкости ухода за пчелами и производства продуктов из меда в Нигерии. Он снова принялся крутить ручку настройки. Послышалась танцевальная музыка. Играл чуть старомодный джаз. Энди приглашающе раскинул руки. Лили с готовностью приняла этот призыв танцевать.
– Стареем мы с тобой, – сказала она. – Я уже забыла, когда танцевала.
– Да и мне самому не мешало бы подучиться, – признался Энди. – Хотя в свое время я этому уже учился. Ведь танцкласс – непременное условие воспитания детей в привилегированном обществе.
Она положила голову ему на плечо, и они стали танцевать под тягучее завывание саксофона и аккомпанемент нескольких гитар. Она чувствовала, чем этот танец должен был кончиться. Чувствовал это и он.
– Нет, не хочется больше, – сказала Лили, когда музыка замерла.
– Нет так нет, – он без протеста выпустил ее из своих объятий. – Пока ты сама этого не пожелаешь.
Лили думала, что не сможет заснуть, но ее сморило почти сразу же, стоило лишь ей лечь в постель. Но, проспав всего – несколько часов, она пробудилась. Часы на ночном столике показывали четыре часа пополуночи. Лили тихо лежала, прислушиваясь. Из соседней комнаты не доносилось ни звука. Впрочем, Энди никогда не храпел, насколько ей помнилось.
Каждая спальня имела отдельный душ. Лили отправилась в тот, что примыкал к ее комнате и посмотрелась в зеркало над раковиной. События прошедшего дня никак не отразились на ее лице. Выглядела она прекрасно. Конечно, это уже не двадцать один, но… Сокрушаться оснований не было, равно, как и удивляться некоторым переменам. Время не могло не оставить своих отметин. Кто-то, – она не помнит, кто, – сказал однажды, что готов прожить жизнь в тихом безумии. Она не из тех, кто живет в тихом безумии. Жить лишь надеждами на будущее она тоже не желает. Сегодня она еще раз убедилась, к чему это может привести… Огромная яма на месте ее дома и больше ничего…
Его дверь не была заперта. Со стороны постели тоже не доносилось ни звука.
– Ты спишь? – прошептала она.
– Нет, лежу и размышляю.
– И я не сплю…
– Я так и думал. Ты останешься со мной или моим надеждам не суждено сбыться?
– Именно об этом и я думаю. Не знаю, смотря по обстоятельствам. Но, что касается сегодняшней ночи, то твоим надеждам ничего не грозит. А уж после – не могу знать…
– Мило, ничего не скажешь.
Он поднял одеяло, и она проскользнула к нему в постель.
– Тепло? – осведомился Энди. – А то я закрою окно.
– Да нет, ничего. Пусть будет открыто. Энди, поцелуй меня.
– Сейчас поцелую. Но сначала я хочу кое-что сказать тебе…
– Слушаю.
– Я люблю тебя, Лили. Я давно тебя люблю… Раньше меня это пугало, теперь – уже нет.
Она не ответила. Она могла бы сказать, что тоже его любит – это было так – но не решалась произнести эти слова сейчас. Боль от воспоминаний еще не утихла. Она лишь крепче прижалась к нему. Ощущение было очень знакомым. И чудесным… Его губы нашли ее, и уста их слились в долгом страстном поцелуе. Энди обнимал ее, на Лили был лишь пеньюар, едва доходивший ей до середины бедер. Его рука проникла внутрь и ласкала ее кожу. Дрожащими пальцами Лили расстегивала пуговицы его пижамы.
– Сейчас, – горячо шептала она. – Хватит ждать… Я хочу тебя сейчас…
В половине шестого Энди остановил «порше» у подъезда дома, где жила Лили.
– Я могу оставить машину здесь? – спросил он.
– Нет, здесь нельзя, тебя оштрафуют. И, кроме того…
– Что?
– Энди, пусть это тебя не задевает, ну пожалуйста, не обижайся, но мне хотелось бы сегодня вечером побыть одной. Все это так… – Она в замешательстве потрясла головой.
И темные кудри ее заколыхались у него перед глазами.
– Я не знаю, что со мной… Не могу понять…
– Зато я понимаю тебя, любовь моя. Хорошо, конечно, лучше так. Тогда я прямо сверну в этот переулок и отправлюсь к себе в отель. Могу я позвонить тебе и пожелать спокойной ночи?
– Да, обязательно. – Знакомая улица, не раз слышанные звуки и привычные запахи постепенно приводили ее в равновесие, возвращали в реальный мир. – Но если вдруг телефон будет занят, не удивляйся. У Питера сегодня вечером должна состояться одна сверхважная встреча. И он собирался мне позвонить сразу после ее завершения. Похоже, разговор обещает быть долгим.
– Узнаю Америку. Ничего святого, даже в воскресенье вечером все в работе. Но я буду пытаться до победного конца.
Питер позвонил ей в четверть десятого.
– Привет, как прошел твой уик-энд?
– С одной стороны, очень даже ничего, с другой – ужаснее некуда. Как-нибудь я тебе обо всем расскажу. Но не сейчас, Питер, не заставляй лезть меня на стенку. Ты встретился с ней?
– С кем? – невинно переспросил он.
Лили почувствовала, как волнение мгновенно поднялось в ней от кончиков ее пальцев на ногах до лица, которое, помимо ее воли, мгновенно запылало и тут же это волнение сменилось буйной радостью – она понимала, что он не стал бы подтрунивать над ней и строить из себя дурачка, если бы все не решилось в их пользу.
– Ты же отлично знаешь, черт побери, кто. И у меня возникло сильное подозрение, что эта Уилла Грэйсон спала и видела, чтобы ты ей, сучке эдакой, пощекотал пузечко!
Питер рассмеялся.
– Ну, все выглядело не совсем так, конечно, она не совсем та женщина… Знаешь что Лили?
– Что?
– А то, что у нас с ней намечается серьезная сделка.
– Фантастика! Питер, что ты говоришь?! Ты уверен, что она согласится?
– Не сомневаюсь в этом. Она из тех, кому вынь да положь. Еще перед тем как мне уходить, она созвонилась с Луизой Деммер. Мне удалось подслушать разговор по параллельному телефону. Обе леди ворковали от удовольствия, не забывая, однако, подточить коготки для предстоящего сражения со стариной Деммером. Они ждут не дождутся, когда этот, по их словам, старый ублюдок, шлепнется в дерьмо и в нем увязнет.
Лили вздохнула.
– Знаешь, и я этого жду, с таким нетерпением, как и они. Вот уж никогда не думала, что во мне живет такая стерва!
– Самая очаровательная из всех стерв. Так, а теперь немного о другом. Тебе случайно не довелось ничего услышать о Лой?
– Ты знаешь, нет. Я проверила автоответчик, как только приехала. Ни слуху, ни духу.
Несколько секунд Питер молчал.
– Если до завтрашнего вечера ничего не будет, я вынужден буду кое-что предпринять.
– А что ты можешь предпринять?
– Еще не знаю. Может быть стоит связаться с американским посольством, попросить их разузнать. Ну не могу я смириться с мыслью, что она просто как в воду канула.
Лили по-прежнему пребывала в убеждении, что Лой, если задумает связаться с ними, то непременно сделает это, но убеждать в этом Питера было бесполезно.
– Хорошо. Но давай подождем не до завтра, а до послезавтра.
– Идет, – согласился он. – Ты можешь позвонить в банк с утра? Я намерен встретиться кое с кем и убедить их в том, что и моя компания в этом деле пригодится.
– Да, конечно. Тем более, что наш банкир хочет заручиться не только нашим честным словом. Как нам убедить его, что Грэйсон и Деммер будут играть за нас?
– Будет заготовлен протокол о намерениях. И нам всем следует его подписать. Может быть, даже завтра после обеда. Так что готовься.
Лили пообещала ему ничего не планировать на послеобеденное время и повесила трубку. Что-то теряешь, а что-то находишь, думала она. Конечно, ее потеря была ужасна, но и обретения были замечательные. И когда зазвонил телефон, она еще раз убедилась в этом. Положив руку на трубку, она не спешила снимать ее. Это мог звонить только Энди… И сознавать это было очень приятно, настолько приятно, что она готова была до бесконечности растягивать удовольствие от ожидания разговора с ним.
В это время в Мадриде наступило раннее утро. Лой пробудилась в украшенной золотом с белым и розовым спальне, являвшей собой олицетворение вкусов конца XIX века. Стиль этот был скорее французским, чем испанским, но ведь «Ритц» ничем иным и быть не мог. Лакеи в белых перчатках, в светло-голубых ливреях, хрустальные люстры, канделябры, золотые обои, узорчатые ковры и коврики нежных пастельных тонов – за те сорок лет, прошедших с того дня, когда она остановилась здесь впервые, отель этот ни капли не изменился.
Лой нажала кнопку у изголовья кровати. Не более, чем через три минуты в дверь раздался осторожный стук.
– Вызывали, сеньора?
На пороге стоял одетый в белое лакей. Тут же на низком столике оказался поднос, и вскоре она снова была одна. Не притронувшись к свежим рогаликам и маслу в серебряных приборах, Лой налила в тонкую фарфоровую чашку дымящийся кофе и добавила молока. Прихлебывая кофе, она связалась по телефону с консьержем отеля «Ритц», чтобы тот распорядился подготовить ее авто через полчаса. Кофе остыл. Но Лой больше не хотелось кофе. Ее желудок, казалось, был завязан на узел. Двадцати пяти минут ей хватило на то, чтобы принять душ, причесаться, облачиться в свитер, юбку, куртку и ботинки и спуститься вниз. Через десять минут она уже катила по Мадриду за рулем взятого напрокат автомобиля в направлении маленькой деревушки Санто-Доминго де ла Крус. Это довольно длинное название имело крохотное селение, затерявшееся в покрытых лесом горах и состоявшее едва ли из десятка небольших домиков, единственного магазинчика, где продавалась всякая всячина, и охотничьего домика, принадлежавшего некоему состоятельному мадридцу.