— Пойди выясни, чего им надо.
— И что хорошего из этого выйдет? Я, значит, должен стоять там и спрашивать, не могу ли чем-нибудь помочь?
Берджис схватил Бернарда за руку, подтолкнув быка к двери:
— Сейчас же спускайся, чертово дерьмо.
— О'кей, о'кей.
Толстые ноги Бернарда затопали вниз по лестнице. Берджис подошел к окну, но через секунду вернулся к двери. Казалось, он не знает, как поступить. Еще секунда, и Берджис сдался. Он открыл дверь и пошел за Бернардом по коридору. Затем стал быстро спускаться по лестнице, но на полпути остановился. Тереза услышала, как кто-то, поднимавшийся навстречу, тоже остановился. Может, даже не один человек, а двое. Ей было любопытно, что скажет Берджис. Голоса на лестнице звучали громко. Берджис спросил, чем может быть полезен. Ему ответили: много чем, очень даже много… весьма… весьма… весьма.
Тереза подвигала ртом из стороны в сторону, пытаясь определить, где поврежден нос. Может, он и не сломан: кулак Берджиса метил в переносицу, но угодил между глаз. Именно туда удар пришелся в полную силу, вот почему у нее так болела голова. Она встала и шагнула к шкафу.
Телевизор стоял на столе, а сбоку от него был шкаф — вот и вся мебель. На экране замерло лицо Эстеллы, взгляд устремлен прямо на Терезу: рот приоткрыт, голова откинута назад. Деться Терезе было некуда.
Она не могла убежать, во всяком случае не теперь, пока лестница заблокирована. Она могла только спрятаться. Стоя у шкафа, Тереза посмотрела на стол. Не больно-то спрячешься, но и шкаф выглядел слишком маленьким. Она ухватилась за ручки и распахнула двойные дверцы. В шкафу сверху донизу оказались полки, для нее там не было места.
Шаги снаружи становились все громче, они явно приближались. «Ох, черт», — подумала она и быстро скользнула под стол. Если дверцы шкафа останутся открытыми, ее могут и не заметить. Тереза подтянула колени к подбородку, стараясь сжаться в комочек.
Несколько человек вошли в комнату — Тереза видела только ноги — четыре пары ног. Она узнала Берджиса по коричневым мягким ботинкам, а инспектора, шедшего за ним, определила по синим брючинам. Эти грязные штанины могли быть только форменными брюками полицейского. В грубые башмаки был, вероятно, обут младший инспектор, а в белые супермодные кроссовки — Бернард. Тереза только теперь обратила на них внимание. Должно быть, он считал себя очень модным в этих «найках».
Инспектор Грин заговорил, не дожидаясь, пока все рассядутся:
— Так почему вы не передали видеозаписи полиции?
Берджис:
— Мы проводили внутреннее расследование.
— Да? Насчет убийства? Это входит в обязанности персонала? Снизилась выручка в баре, засорились унитазы, мертвое тело в кабине виджея и так далее. Это вам не «Клудо»[29], мистер Берджис.
— Записи здесь, мистер Грин. Никто не собирался скрывать их от вас.
— Ну да, ну да. Вижу, вы добились определенных результатов. Хорошая картинка, очень хорошая. Мистер Пол Сорел. Трудно поверить, не так ли?
— Пол Сорел? — Голос Берджиса сорвался почти на визг.
— Такого результата на одних гормональных таблетках не добьешься? По-моему, над скулами поработал хирург. И гель в губы накачали, чтобы по-пухлее были. То самое, что сделала со своим ртом Мадонна: коллаген. Если внешность человека вам кого-то напоминает, появляется привкус во рту. Вы тоже думаете, что это сделал он? У Сорела рыльце было в пушку, у губошлепа этакого. Его рот выглядел готовым на все, не так ли? А этот создан для больших дел.
Инспектор почти касался коленом Терезы. Похоже, он комментировал свои соображения, пользуясь картинкой на экране. Тереза слышала постукивание — вроде как он дотрагивался полицейской дубинкой до разных частей лица Эстеллы. Берджис стоял за его спиной, придвинувшись почти вплотную.
— Пол Сорел?
Кроссовки Бернарда подгребли поближе.
— Сорел?
— Просто красотка! — одобрил инспектор Грин. — Хотел бы я знать, зачем он вернулся сюда после всех этих лет?
Ни Бернард, ни Берджис ничего не ответили. Их ноги словно прилипли к полу слева и справа от ног инспектора Грина.
— Не напирайте, парни, не напирайте. — Бернард и Берджис отодвинулись. — Остальные кассеты на телевизоре? Точно. Заберите-ка их, сержант.
Грубые башмаки двинулись вперед, кроссовки и ботинки убрались с дороги. Что-то заставило Терезу перевести взгляд с ботинок Берджиса на его лицо. Он уставился на нее сверху, слегка приподняв одну бровь. Тереза попятилась, затравленно глядя на него и замирая от страха. Инспектор снова заговорил — и Берджис отвел глаза.
— Хотите забрать меня в участок? — спросил Берджис. — За что? Вы же получили записи.
— Да, теперь получил. Но вы можете мне помочь еще в одном деле. Этот ваш бывший партнер, Пол Сорел, он вернулся, и у меня возник миллион вопросов.
— Почему вы называете его моим партнером?
— Он ведь вел счета, не так ли? В те давние времена, когда вы были королем Манчестера в распространении некоего продукта…
— Да пошли вы! Я не стану отвечать на вопросы по делу, на котором ваша контора обломала зубы двенадцать лет назад.
— Не так уж давно это было. Теперь, когда вернулся Сорел, мы возобновим дело.
— Вы же не думаете, будто я знал, что это Пол? Как бы я смог узнать этого ряженого?
— Почему бы и нет? Он всегда любил переодеваться. Только сейчас он на гормональных таблетках и обзавелся сиськами. Интересно, а член он себе отчекрыжил или не успел? Может, вы в курсе?
— Да я понятия не имел, что это Пол Сорел.
— Тогда почему скрыли видеозаписи и почему стоп-кадр на его лице?
— Мы с Берни смотрели на него… на нее, черт, потому что его замели вместе с Джанком после того, как нашли тело Какстона. А что такого?
— Это один из пунктов вашего внутреннего расследования?
Берджис не ответил.
— Ладно, вы сможете все объяснить подробно, заглянув в полицейский участок.
— И как вы хотите меня туда доставить? — спросил Берджис.
— В полицейской машине, как еще? В автобус сажать не будем.
— Так я помогаю следствию или нахожусь под арестом?
— А это важно? Это ведь скорее проформа. Мне нужно, чтобы вы приехали в участок, и, будьте уверены, приедете!
— Тогда я позвоню адвокату.
— Вы, кажется, нервничаете? — поинтересовался инспектор Грин.
— Я должен быть осторожен. Если вы вдруг надумаете связать меня с Сорелом в обличье трансвестита с колумбийским паспортом, пусть адвокат напомнит вам о моих гражданских правах.
— Колумбийским? Когда я с ним разговаривал, у него был бразильский паспорт. С чего это вы называете Сорела колумбийцем?
Наступила пауза.
— Мне так сказали, — неуверенно произнес Берджис. — Во всяком случае, латинос.
— Вот ведь как странно! Разве Колумбия не то самое место, откуда появляется дурь?
— Если собираетесь вешать на меня еще и это дерьмо, я немедленно звоню своему чертову адвокату!
— Не беспокойтесь, в участке все сделаем в лучшем виде — какой-никакой адвокат для вас найдется.
Инспектор Грин сказал все, что хотел, и направился к двери, а сержант начал выпроваживать Берджи-са и Бернарда. Тереза услышала удаляющийся звук шагов по лестнице.
Глава восемнадцатая
Глава девятнадцатая
— И что хорошего из этого выйдет? Я, значит, должен стоять там и спрашивать, не могу ли чем-нибудь помочь?
Берджис схватил Бернарда за руку, подтолкнув быка к двери:
— Сейчас же спускайся, чертово дерьмо.
— О'кей, о'кей.
Толстые ноги Бернарда затопали вниз по лестнице. Берджис подошел к окну, но через секунду вернулся к двери. Казалось, он не знает, как поступить. Еще секунда, и Берджис сдался. Он открыл дверь и пошел за Бернардом по коридору. Затем стал быстро спускаться по лестнице, но на полпути остановился. Тереза услышала, как кто-то, поднимавшийся навстречу, тоже остановился. Может, даже не один человек, а двое. Ей было любопытно, что скажет Берджис. Голоса на лестнице звучали громко. Берджис спросил, чем может быть полезен. Ему ответили: много чем, очень даже много… весьма… весьма… весьма.
Тереза подвигала ртом из стороны в сторону, пытаясь определить, где поврежден нос. Может, он и не сломан: кулак Берджиса метил в переносицу, но угодил между глаз. Именно туда удар пришелся в полную силу, вот почему у нее так болела голова. Она встала и шагнула к шкафу.
Телевизор стоял на столе, а сбоку от него был шкаф — вот и вся мебель. На экране замерло лицо Эстеллы, взгляд устремлен прямо на Терезу: рот приоткрыт, голова откинута назад. Деться Терезе было некуда.
Она не могла убежать, во всяком случае не теперь, пока лестница заблокирована. Она могла только спрятаться. Стоя у шкафа, Тереза посмотрела на стол. Не больно-то спрячешься, но и шкаф выглядел слишком маленьким. Она ухватилась за ручки и распахнула двойные дверцы. В шкафу сверху донизу оказались полки, для нее там не было места.
Шаги снаружи становились все громче, они явно приближались. «Ох, черт», — подумала она и быстро скользнула под стол. Если дверцы шкафа останутся открытыми, ее могут и не заметить. Тереза подтянула колени к подбородку, стараясь сжаться в комочек.
Несколько человек вошли в комнату — Тереза видела только ноги — четыре пары ног. Она узнала Берджиса по коричневым мягким ботинкам, а инспектора, шедшего за ним, определила по синим брючинам. Эти грязные штанины могли быть только форменными брюками полицейского. В грубые башмаки был, вероятно, обут младший инспектор, а в белые супермодные кроссовки — Бернард. Тереза только теперь обратила на них внимание. Должно быть, он считал себя очень модным в этих «найках».
Инспектор Грин заговорил, не дожидаясь, пока все рассядутся:
— Так почему вы не передали видеозаписи полиции?
Берджис:
— Мы проводили внутреннее расследование.
— Да? Насчет убийства? Это входит в обязанности персонала? Снизилась выручка в баре, засорились унитазы, мертвое тело в кабине виджея и так далее. Это вам не «Клудо»[29], мистер Берджис.
— Записи здесь, мистер Грин. Никто не собирался скрывать их от вас.
— Ну да, ну да. Вижу, вы добились определенных результатов. Хорошая картинка, очень хорошая. Мистер Пол Сорел. Трудно поверить, не так ли?
— Пол Сорел? — Голос Берджиса сорвался почти на визг.
— Такого результата на одних гормональных таблетках не добьешься? По-моему, над скулами поработал хирург. И гель в губы накачали, чтобы по-пухлее были. То самое, что сделала со своим ртом Мадонна: коллаген. Если внешность человека вам кого-то напоминает, появляется привкус во рту. Вы тоже думаете, что это сделал он? У Сорела рыльце было в пушку, у губошлепа этакого. Его рот выглядел готовым на все, не так ли? А этот создан для больших дел.
Инспектор почти касался коленом Терезы. Похоже, он комментировал свои соображения, пользуясь картинкой на экране. Тереза слышала постукивание — вроде как он дотрагивался полицейской дубинкой до разных частей лица Эстеллы. Берджис стоял за его спиной, придвинувшись почти вплотную.
— Пол Сорел?
Кроссовки Бернарда подгребли поближе.
— Сорел?
— Просто красотка! — одобрил инспектор Грин. — Хотел бы я знать, зачем он вернулся сюда после всех этих лет?
Ни Бернард, ни Берджис ничего не ответили. Их ноги словно прилипли к полу слева и справа от ног инспектора Грина.
— Не напирайте, парни, не напирайте. — Бернард и Берджис отодвинулись. — Остальные кассеты на телевизоре? Точно. Заберите-ка их, сержант.
Грубые башмаки двинулись вперед, кроссовки и ботинки убрались с дороги. Что-то заставило Терезу перевести взгляд с ботинок Берджиса на его лицо. Он уставился на нее сверху, слегка приподняв одну бровь. Тереза попятилась, затравленно глядя на него и замирая от страха. Инспектор снова заговорил — и Берджис отвел глаза.
— Хотите забрать меня в участок? — спросил Берджис. — За что? Вы же получили записи.
— Да, теперь получил. Но вы можете мне помочь еще в одном деле. Этот ваш бывший партнер, Пол Сорел, он вернулся, и у меня возник миллион вопросов.
— Почему вы называете его моим партнером?
— Он ведь вел счета, не так ли? В те давние времена, когда вы были королем Манчестера в распространении некоего продукта…
— Да пошли вы! Я не стану отвечать на вопросы по делу, на котором ваша контора обломала зубы двенадцать лет назад.
— Не так уж давно это было. Теперь, когда вернулся Сорел, мы возобновим дело.
— Вы же не думаете, будто я знал, что это Пол? Как бы я смог узнать этого ряженого?
— Почему бы и нет? Он всегда любил переодеваться. Только сейчас он на гормональных таблетках и обзавелся сиськами. Интересно, а член он себе отчекрыжил или не успел? Может, вы в курсе?
— Да я понятия не имел, что это Пол Сорел.
— Тогда почему скрыли видеозаписи и почему стоп-кадр на его лице?
— Мы с Берни смотрели на него… на нее, черт, потому что его замели вместе с Джанком после того, как нашли тело Какстона. А что такого?
— Это один из пунктов вашего внутреннего расследования?
Берджис не ответил.
— Ладно, вы сможете все объяснить подробно, заглянув в полицейский участок.
— И как вы хотите меня туда доставить? — спросил Берджис.
— В полицейской машине, как еще? В автобус сажать не будем.
— Так я помогаю следствию или нахожусь под арестом?
— А это важно? Это ведь скорее проформа. Мне нужно, чтобы вы приехали в участок, и, будьте уверены, приедете!
— Тогда я позвоню адвокату.
— Вы, кажется, нервничаете? — поинтересовался инспектор Грин.
— Я должен быть осторожен. Если вы вдруг надумаете связать меня с Сорелом в обличье трансвестита с колумбийским паспортом, пусть адвокат напомнит вам о моих гражданских правах.
— Колумбийским? Когда я с ним разговаривал, у него был бразильский паспорт. С чего это вы называете Сорела колумбийцем?
Наступила пауза.
— Мне так сказали, — неуверенно произнес Берджис. — Во всяком случае, латинос.
— Вот ведь как странно! Разве Колумбия не то самое место, откуда появляется дурь?
— Если собираетесь вешать на меня еще и это дерьмо, я немедленно звоню своему чертову адвокату!
— Не беспокойтесь, в участке все сделаем в лучшем виде — какой-никакой адвокат для вас найдется.
Инспектор Грин сказал все, что хотел, и направился к двери, а сержант начал выпроваживать Берджи-са и Бернарда. Тереза услышала удаляющийся звук шагов по лестнице.
Глава восемнадцатая
— Таксист знал, как тебя найти.
— Да?
Майкл держал косяк двумя пальцами, чтобы ровнее горел, и пускал кольца с нижней губы. Пепел падал в стоявшую на колене тарелку — на остатки козлятины под карри. Казалось, что Майкл не услышал ее слов, — во всяком случае, он ничего не ответил.
Сделав еще одну затяжку, он задержал дым в легких, и, когда наконец заговорил, голос его прозвучал неразборчиво.
— Как этот водила назвался?
Значит, слышал. Эстелла пыталась вспомнить имя.
— Анджит?
— Ага, тогда порядок. — Майкл выпустил облачко синеватого дыма. — Амджад. Он нормальный парень. Мы познакомились через одного из его кузенов.
У Майкла был свой, особый стиль поведения. Эстелла не могла сказать, изменился Майкл или нет, но большая часть его жизни по-прежнему проходила на улице: он явно торговал в розницу. В нем жила беззаботная наглость дилера с неуловимым налетом жестокости. Эстелле сейчас важно было понять, как Майкл вписывается в тот расклад, который сдала ей судьба, «осчастливив» ее возвращением в Манчестер.
Ничто не происходит ясно и просто, если вмешивается судьба, — она никогда не играет честно. Эстелла решила прояснить ситуацию:
— Ты впариваешь героин?
— Решительно и бесповоротно — нет! Почему она должна ему верить?
— Но пакистанцы все так же возят его в Манчестера точно знаю. Иначе зачем было браткам расстреливать карри-хаус? Можешь узнать подробности в «Ивнинг ньюс».
— Я газет не читаю, но про ресторан Джабара знаю. Да, некоторые паки ввозят героин. Теперь Манчестеру не нужна ни мафия, ни Триада, ни независимые поставки. Золотой треугольник: Манчестер — Блэдфорд — Карачи. Паки перевозят, негры продают. А белые покупают. Полный порядок — но я тут ни при чем, и Амджад тоже.
— А где ты пересекся с кузеном Амджада? Майкл улыбнулся — она что, не верит ему?
— Он дизайнер одежды — высокая мода, и я собираюсь стать его супермоделью. — Майкл по-детски мило растянул конец последнего слова — получилось что-то вроде «махеелью».
Эстелла изогнула выщипанную бровь.
— Да? Так ты теперь подиумная красотка?
— Нет-нет, меня не заставишь семенить ножками. Мое амплуа — мачо, я радую дамочек своими обтянутыми «прелестями».
Майкл потушил косяк, тут же вытащил еще одну папиросную бумажку и начал готовить новый, продолжая объяснять:
— Ты должна увидеть меня на подиуме — одежда и правда что надо. Кузен Амджада тащится от стиля семидесятых: безрукавки в облипку, оксфордские сумки и кожаные пальто до пят. Еще у него есть кой-какие вещи в стиле «футбольный фанат», но это уже восьмидесятые. Классный старый стиль, клевые прикиды, бургундские неуклюжие вельветовые брюки, вырезы лодочкой. Ну, а я — идеальная модель для всех этих тряпок.
— Значит, торгуешь хулиганским прошлым? Майкл покачал головой:
— Я не был хулиганом, а может, был, но не для всех. Помнишь то время? Не одни упертые ходили по улицам и пели: «Эй, вперед, огни зажжем, паков мы давить идем!» Случалось, дети, сопляки, ни хрена не понимая, орали похожие считалки на детских площадках. Мы вправляли мозги таким «меломанам» и почти покончили с ними на трибунах со стоячими местами. Так почему бы ему не позвать старину Майкла демонстрировать модели — я горжусь теми днями.
— Ты тогда объединял людей, а теперь темнокожие братья из автоматов расстреливают паков, — заметила Эстелла.
— Выходит, что так. — Майкл пожал плечами, склеил слюной край папиросной бумажки и закурил.
— Ты знаешь, кто наехал на ресторан? Само собой, кивнул Майкл.
Эстелла ждала подробностей, но он не снизошел.
— Почему ты меня пытаешь? Спроси своего дружка Джанка — он имеет навар от тех парней.
— Джанк сидит на героине?
— Нет. Героином они точно не торгуют — невыгодно, спрос невелик. По большей части они толкают коку или крэк. Джанк берет у них коку, прежде чем ее засунут в микроволновку.
Эстелла не хотела верить, что Джанк сел на героин — неужели он так далеко зашел, что его забирает только от этой дряни? Насчет коки Эстелла была в курсе.
— Джанк чист. Он покупает товар для Берджиса: будь на побегушках у босса или распрощайся с работой.
— Это для Берджиса? Я не знала, думала, ублюдок завязал.
— Он бросил делать сульфат, но вряд ли перестал нюхать. Он тогда засветился с амфетамином и теперь предпочитает не попадаться.
— Если в бизнесе не Берджис — значит, сам Джанк. Он не покупает коку, а меняет ее. Девяносто процентов чистого сульфата амфетамина. То, что мы обычно толкали.
Девяносто процентов чистого сульфата — это и правда смахивает на старый рецепт. Несмотря на всю свою зверскую тягу к кислоте, Джанк тогда еще не умел разводить сульфат правильно.
— Где Джанк мог брать такую высококлассную дурь?
У Майкла на этот счет были свои соображения:
— Очень похоже, что он все еще сидит на последней партии товара, которую так и не нашла полиция.
Эстелла вспомнила морозильную установку, спрятанную на складе полуразвалившейся фабрики на окраине Рочдейла. Вспомнила выражение лица Джанка, когда тот открыл крышку и увидел сине-белый сульфат, заполнивший корпус почти до краев. Ей пришлось держать Джанка, иначе он точно нырнул бы внутрь: разинув рот, он втягивал воздух, собираясь снять первую пробу. К тому времени Джанк совсем слетел с катушек — натуральный псих, официально признанный невменяемым. Ночью их арестовали и поместили в соседние камеры. Всю ночь она слушала, как Джанк бросался на стены: восемь часов подряд он в ярости бился о кафельные плитки.
Когда ее схватили легавые, Эстелла шла на встречу с Берджисом. Полицейский фургон обогнал ее на Корпорейшн-стрит. У нее не было никакой надежды сбежать, да и хороша бы она была — на высоченных каблуках, в красном кимоно и парике Дебби Харри. Когда ее привезли в участок, Джанк был уже там. Ей никто этого не говорил — она услышала, как он вопит в конце холодного коридора.
Эстеллу заставили стоять у стола и смотреть, как дежурный сержант составляет список ее имущества: мелкие деньги и вещи, туфли и парик, чулки, на которых можно удавиться, — значит, оставлять их не положено. В конце концов сержант дошел до денег Берджиса: двадцатифунтовые банкноты лежали на дне ее сумки в упаковках, сработанных под четыре потрепанных тома Джекки Коллинз в бумажных обложках. Он педантично пересчитывал каждую банкноту, пока Джанк орал что-то бессвязное у них за спиной. Эстелла сказала сержанту:
— Парню нужен доктор.
Но тот лишь молча окрысился — именно этот ублюдок чуть не открутил ей яйца во время обыска, заявив, что протокол требует тщательного осмотра. У нее все болело целую неделю предварительного заключения в Риели.
Деньги были единственной уликой, которую нашла полиция, — наркотики испарились бесследно. Берджису никогда бы не пришло в голову, что их мог прибрать Джанк. Будучи достаточно безумным, чтобы попытаться, Джанк слишком увяз, чтобы преуспеть. Он бы точно сдох, нырнув головой в морозильную установку. Так сказать, смерть от несчастного случая.
Немыслимо, чтобы такой завзятый кислотник, как Джанк, годы спустя, переборов искушение, стал торговать кислотой в розницу — по нескольку унций в неделю. Появись тогда у Берджиса хоть тень подозрения, он самолично закопал бы Джанка, забив ему сульфат во все дыры.
Майкл отложил сигарету и посмотрел Эстелле прямо в глаза.
— Ты вернулась из-за Берджиса, верно? — спросил он. — Вот зачем тебе нужен пистолет?
Джанк подумал так же. Но Эстелла понятия не имела, кого ей придется убирать, когда ехала в Манчестер. Она ответила, тщательно подбирая слова:
— Я этого не планировала. Так сошлись звезды.
— Во-во… — В голосе Майкла звучал неприкрытый сарказм. — Что-то мне не хочется переходить дорогу судьбе.
Майкл встал, мгновенно напустив на себя серьезность, и почти торжественно произнес:
— Знаешь, этот ублюдок заслужил смерть за то, что устроил тебе. Я достану пистолет. Если пустишь его в дело — бог в помощь.
Эстелла кивнула — спасибо. Майкл вышел из комнаты, и она потянулась к сумке за косметичкой, собираясь поправить макияж и заодно напомнить самой себе, как изменилась за двенадцать лет. Под руку попался пластиковый контейнер из-под тампонов с пулями внутри. Она не знала, зачем таскает их с собой. Теперь они годились только на то, чтобы связать ее с «Береттой», ставшей вещдоком, снабженной биркой и лежащей на полке в хранилище полицейского участка.
Эстелла снова принялась копаться в сумке и наконец вытащила косметичку. Щелкнув, открылась крышка, из круглого зеркальца глянуло ее лицо — о, крошка, крошка, крошка! Эстелла покрасила губы кисточкой, макая ее в жидкую темно-коричневую помаду, потом взяла мягкий шоколадного цвета карандаш и начала очерчивать контур.
Она не была создана для тюрьмы. Друзья, связи, репутация — все это защищало ее во время того короткого заключения. Но никто и ничто не могло защитить ее ночью, когда она лежала без сна, замерзая под тюремным одеялом, дрожа от ветра, дувшего из окна, задыхаясь от запахов дерьма и мочи, царивших в Риели, все глубже проваливаясь в депрессию. Да еще эта тюремная роба, которую до нее надевали человек пятьдесят…
Майкл и Джанк — оба ждали, что она убьет Берджиса, но ни один не знал, что же случилось той последней ночью, в их последнюю встречу, когда она распрощалась с Берджисом. Тогда в тюрьме Эстелла осталась жива — и по иронии судьбы была обязана этим именно Берджису. Она сумела вынести предварительное заключение только потому, что знала — Берджис обязательно вытащит ее.
Когда Эстеллу везли обратно в Риели — после второго предварительного слушания в суде, — тюремная машина попала в пробку. Эстелла сидела среди заключенных спиной к жестяной стенке фургона, с руками, закованными в наручники (цепь была пропущена между ног). Голову она склонила к груди, чтобы не видеть лица тюремного надзирателя, пялившегося на нее всю дорогу. И тут фургон вдруг подпрыгнул и накренился, она рванулась вперед и, не теряя ни секунды (не зная наверняка, что это ее шанс, ее великий побег!), хладнокровно ударила надзирателя головой.
Эстелла уже готовилась выпрыгнуть на мостовую Солфорда, когда с треском лопнули петли на задних дверях фургона и он с грохотом обрушился на землю. Внизу ждал Майкл Кросс, ухмылявшийся под чулком, натянутым на голову. Эстелла зарыдала.
Именно Майклу пришла в голову идея зажать фургон между двумя тягачами и использовать буксирные краны, чтобы разнести его в куски. Одну цепь парни Майкла перебросили через лобовое стекло, другую прикрепили к задним дверям. Когда тягачи потянули в противоположные стороны, фургон закрутился в воздухе, пока не прогнулись его задние двери.
Эстелла чувствовала себя хладнокровной Лукрецией[30] в изношенной тюремной униформе — грубой коричневой хлопчатобумажной куртке и таких же джинсах. Беглянку и ее спасителя подобрала спортивная «капри» (ничего глупее не придумаешь — слишком показушная машина и, как правило, краденая, не очень подходящая для того, чтобы ранним вечером незаметно раствориться в транспортном потоке). Потом Майкл спрятал Эстеллу, и, когда опасность миновала, она встретилась с Берджисом. Они нашли его в новом клубе — маленьком кабаке, не взятом на заметку полицией.
Эстелла все еще колдовала над своими губами, когда Майкл вернулся в комнату. Она завершала процедуру, похлопывая, поглаживая, пощипывая лицо и облизывая губы, чтобы придать им живой блеск.
— Ты совершенно великоле-е-хная, знаешь это?
Эстелла повернулась, улыбаясь, но улыбка тут же растаяла, Эстелла разинула от удивления рот, увидев, что он принес:
— Господи, это что за хреновина?
Пушка и правда была странная — подвешенная к ремню, она свисала до середины бедра.
— Не знаю. Какой-то долбаный револьвер. — Майкл подал его Эстелле, и она взялась за рукоятку.
— Это «Люгер» — ему по крайней мере лет сорок. — Она взвесила револьвер на ладони, потом проверила магазин: — Всего две пули. И вид такой, будто его не чистили со времен войны… где взял?
— У одного из моих сыновей — отнял: сказал, чтоб и думать забыл о пушке или пристрелил меня из нее! Упрямая дрянь! Не сомневаюсь, он уже накопил на «Калашникова» или на какой-нибудь из разрекламированных автоматов вроде «АК».
— «АК-47» и есть «Калашников». Ты можешь достать в Манчестере такую пушку?
— Думаю, да. — Майкл пожал плечами. — Даже копы сумели найти парочку «Узи». Слушай, тебе ведь нужна пушка, возьми эту. Не могу ее больше видеть. Маленький ублюдок наверняка уже раздобыл новую — и он точно пристрелит меня, когда я в следующий раз попытаюсь отнять у него оружие.
Эстелла затолкала «Люгер» в сумку. Придется разобрать его, не хочется попасть в неприятности из-за куска ржавого железа. Если верить газетному сообщению, при налете на ресторан стреляли из автоматов. Хорошо бы добыть один, пусть самый завалящий. На худой конец, дробовик или «Смит-энд-Вессон». Пока же все, что у нее было, — это «Люгер» двухразового действия и ни единого шанса найти пули, которые подошли бы к допотопному нацистскому калибру. То еще везенье — и все-таки она верила в свою счастливую звезду. Эстелла задумалась и долго молчала, тихонько посвистывая сквозь зубы. Можно, пожалуй, посмотреть на ситуацию с другой стороны. Она слышала, что многие называют «Люгер» классикой, шедевром тевтонского инженерного искусства. Эстелла была бразильской гражданкой, а бразильцы высоко ценят германские конструктивные решения — настолько высоко, что запустили в производство «фольксваген». Хотя вообще-то единственное, что связывало Эстеллу с Бразилией, — это ее пластический хирург в клинике в Рио.
Она благодарно улыбнулась Майклу.
— Может, захочешь пойти со мной на показ сегодня вечером? Там будут две модели, очень популярные в городе, — я уверен, тебе понравится.
Майклу, кажется, было плевать на то, что их увидят вместе.
— Неплохо, но сначала я хочу наведаться в спортзал.
Майкл пожал плечами:
— В спортзал?
— Я привыкла тренироваться. У тебя найдется для меня одежда?
— Спортивный костюм? Или трикотажная майка?
— Может, есть боди?
— Да?
Майкл держал косяк двумя пальцами, чтобы ровнее горел, и пускал кольца с нижней губы. Пепел падал в стоявшую на колене тарелку — на остатки козлятины под карри. Казалось, что Майкл не услышал ее слов, — во всяком случае, он ничего не ответил.
Сделав еще одну затяжку, он задержал дым в легких, и, когда наконец заговорил, голос его прозвучал неразборчиво.
— Как этот водила назвался?
Значит, слышал. Эстелла пыталась вспомнить имя.
— Анджит?
— Ага, тогда порядок. — Майкл выпустил облачко синеватого дыма. — Амджад. Он нормальный парень. Мы познакомились через одного из его кузенов.
У Майкла был свой, особый стиль поведения. Эстелла не могла сказать, изменился Майкл или нет, но большая часть его жизни по-прежнему проходила на улице: он явно торговал в розницу. В нем жила беззаботная наглость дилера с неуловимым налетом жестокости. Эстелле сейчас важно было понять, как Майкл вписывается в тот расклад, который сдала ей судьба, «осчастливив» ее возвращением в Манчестер.
Ничто не происходит ясно и просто, если вмешивается судьба, — она никогда не играет честно. Эстелла решила прояснить ситуацию:
— Ты впариваешь героин?
— Решительно и бесповоротно — нет! Почему она должна ему верить?
— Но пакистанцы все так же возят его в Манчестера точно знаю. Иначе зачем было браткам расстреливать карри-хаус? Можешь узнать подробности в «Ивнинг ньюс».
— Я газет не читаю, но про ресторан Джабара знаю. Да, некоторые паки ввозят героин. Теперь Манчестеру не нужна ни мафия, ни Триада, ни независимые поставки. Золотой треугольник: Манчестер — Блэдфорд — Карачи. Паки перевозят, негры продают. А белые покупают. Полный порядок — но я тут ни при чем, и Амджад тоже.
— А где ты пересекся с кузеном Амджада? Майкл улыбнулся — она что, не верит ему?
— Он дизайнер одежды — высокая мода, и я собираюсь стать его супермоделью. — Майкл по-детски мило растянул конец последнего слова — получилось что-то вроде «махеелью».
Эстелла изогнула выщипанную бровь.
— Да? Так ты теперь подиумная красотка?
— Нет-нет, меня не заставишь семенить ножками. Мое амплуа — мачо, я радую дамочек своими обтянутыми «прелестями».
Майкл потушил косяк, тут же вытащил еще одну папиросную бумажку и начал готовить новый, продолжая объяснять:
— Ты должна увидеть меня на подиуме — одежда и правда что надо. Кузен Амджада тащится от стиля семидесятых: безрукавки в облипку, оксфордские сумки и кожаные пальто до пят. Еще у него есть кой-какие вещи в стиле «футбольный фанат», но это уже восьмидесятые. Классный старый стиль, клевые прикиды, бургундские неуклюжие вельветовые брюки, вырезы лодочкой. Ну, а я — идеальная модель для всех этих тряпок.
— Значит, торгуешь хулиганским прошлым? Майкл покачал головой:
— Я не был хулиганом, а может, был, но не для всех. Помнишь то время? Не одни упертые ходили по улицам и пели: «Эй, вперед, огни зажжем, паков мы давить идем!» Случалось, дети, сопляки, ни хрена не понимая, орали похожие считалки на детских площадках. Мы вправляли мозги таким «меломанам» и почти покончили с ними на трибунах со стоячими местами. Так почему бы ему не позвать старину Майкла демонстрировать модели — я горжусь теми днями.
— Ты тогда объединял людей, а теперь темнокожие братья из автоматов расстреливают паков, — заметила Эстелла.
— Выходит, что так. — Майкл пожал плечами, склеил слюной край папиросной бумажки и закурил.
— Ты знаешь, кто наехал на ресторан? Само собой, кивнул Майкл.
Эстелла ждала подробностей, но он не снизошел.
— Почему ты меня пытаешь? Спроси своего дружка Джанка — он имеет навар от тех парней.
— Джанк сидит на героине?
— Нет. Героином они точно не торгуют — невыгодно, спрос невелик. По большей части они толкают коку или крэк. Джанк берет у них коку, прежде чем ее засунут в микроволновку.
Эстелла не хотела верить, что Джанк сел на героин — неужели он так далеко зашел, что его забирает только от этой дряни? Насчет коки Эстелла была в курсе.
— Джанк чист. Он покупает товар для Берджиса: будь на побегушках у босса или распрощайся с работой.
— Это для Берджиса? Я не знала, думала, ублюдок завязал.
— Он бросил делать сульфат, но вряд ли перестал нюхать. Он тогда засветился с амфетамином и теперь предпочитает не попадаться.
— Если в бизнесе не Берджис — значит, сам Джанк. Он не покупает коку, а меняет ее. Девяносто процентов чистого сульфата амфетамина. То, что мы обычно толкали.
Девяносто процентов чистого сульфата — это и правда смахивает на старый рецепт. Несмотря на всю свою зверскую тягу к кислоте, Джанк тогда еще не умел разводить сульфат правильно.
— Где Джанк мог брать такую высококлассную дурь?
У Майкла на этот счет были свои соображения:
— Очень похоже, что он все еще сидит на последней партии товара, которую так и не нашла полиция.
Эстелла вспомнила морозильную установку, спрятанную на складе полуразвалившейся фабрики на окраине Рочдейла. Вспомнила выражение лица Джанка, когда тот открыл крышку и увидел сине-белый сульфат, заполнивший корпус почти до краев. Ей пришлось держать Джанка, иначе он точно нырнул бы внутрь: разинув рот, он втягивал воздух, собираясь снять первую пробу. К тому времени Джанк совсем слетел с катушек — натуральный псих, официально признанный невменяемым. Ночью их арестовали и поместили в соседние камеры. Всю ночь она слушала, как Джанк бросался на стены: восемь часов подряд он в ярости бился о кафельные плитки.
Когда ее схватили легавые, Эстелла шла на встречу с Берджисом. Полицейский фургон обогнал ее на Корпорейшн-стрит. У нее не было никакой надежды сбежать, да и хороша бы она была — на высоченных каблуках, в красном кимоно и парике Дебби Харри. Когда ее привезли в участок, Джанк был уже там. Ей никто этого не говорил — она услышала, как он вопит в конце холодного коридора.
Эстеллу заставили стоять у стола и смотреть, как дежурный сержант составляет список ее имущества: мелкие деньги и вещи, туфли и парик, чулки, на которых можно удавиться, — значит, оставлять их не положено. В конце концов сержант дошел до денег Берджиса: двадцатифунтовые банкноты лежали на дне ее сумки в упаковках, сработанных под четыре потрепанных тома Джекки Коллинз в бумажных обложках. Он педантично пересчитывал каждую банкноту, пока Джанк орал что-то бессвязное у них за спиной. Эстелла сказала сержанту:
— Парню нужен доктор.
Но тот лишь молча окрысился — именно этот ублюдок чуть не открутил ей яйца во время обыска, заявив, что протокол требует тщательного осмотра. У нее все болело целую неделю предварительного заключения в Риели.
Деньги были единственной уликой, которую нашла полиция, — наркотики испарились бесследно. Берджису никогда бы не пришло в голову, что их мог прибрать Джанк. Будучи достаточно безумным, чтобы попытаться, Джанк слишком увяз, чтобы преуспеть. Он бы точно сдох, нырнув головой в морозильную установку. Так сказать, смерть от несчастного случая.
Немыслимо, чтобы такой завзятый кислотник, как Джанк, годы спустя, переборов искушение, стал торговать кислотой в розницу — по нескольку унций в неделю. Появись тогда у Берджиса хоть тень подозрения, он самолично закопал бы Джанка, забив ему сульфат во все дыры.
Майкл отложил сигарету и посмотрел Эстелле прямо в глаза.
— Ты вернулась из-за Берджиса, верно? — спросил он. — Вот зачем тебе нужен пистолет?
Джанк подумал так же. Но Эстелла понятия не имела, кого ей придется убирать, когда ехала в Манчестер. Она ответила, тщательно подбирая слова:
— Я этого не планировала. Так сошлись звезды.
— Во-во… — В голосе Майкла звучал неприкрытый сарказм. — Что-то мне не хочется переходить дорогу судьбе.
Майкл встал, мгновенно напустив на себя серьезность, и почти торжественно произнес:
— Знаешь, этот ублюдок заслужил смерть за то, что устроил тебе. Я достану пистолет. Если пустишь его в дело — бог в помощь.
Эстелла кивнула — спасибо. Майкл вышел из комнаты, и она потянулась к сумке за косметичкой, собираясь поправить макияж и заодно напомнить самой себе, как изменилась за двенадцать лет. Под руку попался пластиковый контейнер из-под тампонов с пулями внутри. Она не знала, зачем таскает их с собой. Теперь они годились только на то, чтобы связать ее с «Береттой», ставшей вещдоком, снабженной биркой и лежащей на полке в хранилище полицейского участка.
Эстелла снова принялась копаться в сумке и наконец вытащила косметичку. Щелкнув, открылась крышка, из круглого зеркальца глянуло ее лицо — о, крошка, крошка, крошка! Эстелла покрасила губы кисточкой, макая ее в жидкую темно-коричневую помаду, потом взяла мягкий шоколадного цвета карандаш и начала очерчивать контур.
Она не была создана для тюрьмы. Друзья, связи, репутация — все это защищало ее во время того короткого заключения. Но никто и ничто не могло защитить ее ночью, когда она лежала без сна, замерзая под тюремным одеялом, дрожа от ветра, дувшего из окна, задыхаясь от запахов дерьма и мочи, царивших в Риели, все глубже проваливаясь в депрессию. Да еще эта тюремная роба, которую до нее надевали человек пятьдесят…
Майкл и Джанк — оба ждали, что она убьет Берджиса, но ни один не знал, что же случилось той последней ночью, в их последнюю встречу, когда она распрощалась с Берджисом. Тогда в тюрьме Эстелла осталась жива — и по иронии судьбы была обязана этим именно Берджису. Она сумела вынести предварительное заключение только потому, что знала — Берджис обязательно вытащит ее.
Когда Эстеллу везли обратно в Риели — после второго предварительного слушания в суде, — тюремная машина попала в пробку. Эстелла сидела среди заключенных спиной к жестяной стенке фургона, с руками, закованными в наручники (цепь была пропущена между ног). Голову она склонила к груди, чтобы не видеть лица тюремного надзирателя, пялившегося на нее всю дорогу. И тут фургон вдруг подпрыгнул и накренился, она рванулась вперед и, не теряя ни секунды (не зная наверняка, что это ее шанс, ее великий побег!), хладнокровно ударила надзирателя головой.
Эстелла уже готовилась выпрыгнуть на мостовую Солфорда, когда с треском лопнули петли на задних дверях фургона и он с грохотом обрушился на землю. Внизу ждал Майкл Кросс, ухмылявшийся под чулком, натянутым на голову. Эстелла зарыдала.
Именно Майклу пришла в голову идея зажать фургон между двумя тягачами и использовать буксирные краны, чтобы разнести его в куски. Одну цепь парни Майкла перебросили через лобовое стекло, другую прикрепили к задним дверям. Когда тягачи потянули в противоположные стороны, фургон закрутился в воздухе, пока не прогнулись его задние двери.
Эстелла чувствовала себя хладнокровной Лукрецией[30] в изношенной тюремной униформе — грубой коричневой хлопчатобумажной куртке и таких же джинсах. Беглянку и ее спасителя подобрала спортивная «капри» (ничего глупее не придумаешь — слишком показушная машина и, как правило, краденая, не очень подходящая для того, чтобы ранним вечером незаметно раствориться в транспортном потоке). Потом Майкл спрятал Эстеллу, и, когда опасность миновала, она встретилась с Берджисом. Они нашли его в новом клубе — маленьком кабаке, не взятом на заметку полицией.
Эстелла все еще колдовала над своими губами, когда Майкл вернулся в комнату. Она завершала процедуру, похлопывая, поглаживая, пощипывая лицо и облизывая губы, чтобы придать им живой блеск.
— Ты совершенно великоле-е-хная, знаешь это?
Эстелла повернулась, улыбаясь, но улыбка тут же растаяла, Эстелла разинула от удивления рот, увидев, что он принес:
— Господи, это что за хреновина?
Пушка и правда была странная — подвешенная к ремню, она свисала до середины бедра.
— Не знаю. Какой-то долбаный револьвер. — Майкл подал его Эстелле, и она взялась за рукоятку.
— Это «Люгер» — ему по крайней мере лет сорок. — Она взвесила револьвер на ладони, потом проверила магазин: — Всего две пули. И вид такой, будто его не чистили со времен войны… где взял?
— У одного из моих сыновей — отнял: сказал, чтоб и думать забыл о пушке или пристрелил меня из нее! Упрямая дрянь! Не сомневаюсь, он уже накопил на «Калашникова» или на какой-нибудь из разрекламированных автоматов вроде «АК».
— «АК-47» и есть «Калашников». Ты можешь достать в Манчестере такую пушку?
— Думаю, да. — Майкл пожал плечами. — Даже копы сумели найти парочку «Узи». Слушай, тебе ведь нужна пушка, возьми эту. Не могу ее больше видеть. Маленький ублюдок наверняка уже раздобыл новую — и он точно пристрелит меня, когда я в следующий раз попытаюсь отнять у него оружие.
Эстелла затолкала «Люгер» в сумку. Придется разобрать его, не хочется попасть в неприятности из-за куска ржавого железа. Если верить газетному сообщению, при налете на ресторан стреляли из автоматов. Хорошо бы добыть один, пусть самый завалящий. На худой конец, дробовик или «Смит-энд-Вессон». Пока же все, что у нее было, — это «Люгер» двухразового действия и ни единого шанса найти пули, которые подошли бы к допотопному нацистскому калибру. То еще везенье — и все-таки она верила в свою счастливую звезду. Эстелла задумалась и долго молчала, тихонько посвистывая сквозь зубы. Можно, пожалуй, посмотреть на ситуацию с другой стороны. Она слышала, что многие называют «Люгер» классикой, шедевром тевтонского инженерного искусства. Эстелла была бразильской гражданкой, а бразильцы высоко ценят германские конструктивные решения — настолько высоко, что запустили в производство «фольксваген». Хотя вообще-то единственное, что связывало Эстеллу с Бразилией, — это ее пластический хирург в клинике в Рио.
Она благодарно улыбнулась Майклу.
— Может, захочешь пойти со мной на показ сегодня вечером? Там будут две модели, очень популярные в городе, — я уверен, тебе понравится.
Майклу, кажется, было плевать на то, что их увидят вместе.
— Неплохо, но сначала я хочу наведаться в спортзал.
Майкл пожал плечами:
— В спортзал?
— Я привыкла тренироваться. У тебя найдется для меня одежда?
— Спортивный костюм? Или трикотажная майка?
— Может, есть боди?
Глава девятнадцатая
Джанк проталкивал мешок в дверь, пытаясь не разорвать тонкий полиэтилен о перила, и пыхтел от усердия — он не думал, что его видеопленки окажутся такими тяжелыми. Спасибо легавым — сложили их в черный мешок для мусора. Пленки, лишившиеся футляров, скорее всего были испорчены, но Джанк все-таки получил назад свои записи. Их не отнесли в просмотровый зал для передачи полиции нравов. Инспектор Грин сдержал обещание и вернул пленки, как только они закончили разговор о таинственном воскрешении Пола Сорела в ипостаси бразильянки.
Джанк сказал себе, что разборка и каталогизация могут подождать. Записи были трудом половины его жизни — он коллекционировал бесчисленные фрагменты телепродукции всего мира. И все-таки он не собирался тратить на них время сейчас, когда вся его жизнь так дико перевернулась меньше чем за двадцать четыре часа. Что дальше? Что ему делать? Бежать?
Такое решение имело ряд преимуществ — Джанк это понимал, но возникали и определенные сложности. Ему следует хорошенько взвесить варианты — выбрать правильный маршрут бегства. Может, придется оставить Манчестер и приземлиться в каком-то другом городе или даже в другой стране. Тут были и свои плюсы — например, реальная возможность освободиться от Джона Берджиса.
Второй вариант — внутреннее бегство: он мог на все плюнуть и забаррикадироваться в квартире.
В первом случае ему придется на время исчезнуть, изменить образ жизни, а это станет бегством и от самого себя. Джанк попытался детально обдумать еще одну возможность — просто выйти из игры, отправившись в путешествие по бессмысленной стране кайфа. В эти дни только травка и спиртное восстанавливали его силы, но все же не забирали настолько, чтобы унести далеко от реальности, в конце концов он всплывал на поверхность. Кроме всего прочего, у Джанка были определенные обязательства: то ли от ненависти к себе, то ли от безразличия он давно принял решение о единственно возможном для себя образе жизни и должен был соответствовать ему. Существовала, наконец, еще одна причина остаться: нужно было помочь Терезе.
Ему нельзя бежать — по крайней мере до тех пор, пока Тереза не выпутается. Значит, придется действовать. Он не может торчать в своей квартире, дожидаясь, когда нагрянут Берджис или Бернард и снова примутся вытрясать из него душу. Джанк оставил тяжелый мешок на полу в гостиной (теперь, куда бы он ни пошел, придется таскать кассеты с собой) и поднялся в спальню.
Он начал собирать вещи: бросал шмотки в сумку для инструментов, потом выкидывал, передумав. Отбракованное оставалось валяться на полу. Джанк мотался по комнате, громко приговаривая:
— Кто дома? А кого нет дома? Ведь это всего лишь хреновая ночлежка, уж ты поверь.
Нет, нет. Надо кончать с этим дурацким настроением. Прищурившись, чтобы сконцентрироваться, Джанк взял себя в руки. Пять минут спустя, застегнув молнию на сумке, он двинулся вниз по лестнице. К тому времени, когда Бернард и его подонки вернутся сюда, Джанк уже заляжет на дно. Он знал, что с квартирой можно попрощаться: увидев, что его нет, они оставят выбитую дверь открытой, и за несколько часов храм Джанка будет осквернен.
Неожиданно в дверь позвонили. Джанк судорожно соображал, стоит ли открывать. Бернард или Берджис? Кто бы ни стоял за дверью, он позвонил снова, не сдаваясь. Джанк подумал, что Бернард или Берджис вряд ли стали бы звонить дважды, и открыл дверь — на пороге нарисовался худой парень.
Джанк оглядел его с ног до головы:
— Ты кто? — И опять окинул изучающим взглядом: — Водил компанию с Йеном?
— Да, — кивнул тот.
— О нем говорить не стану, ничего не спрашивай — и так одни проблемы.
Джанк сказал себе, что разборка и каталогизация могут подождать. Записи были трудом половины его жизни — он коллекционировал бесчисленные фрагменты телепродукции всего мира. И все-таки он не собирался тратить на них время сейчас, когда вся его жизнь так дико перевернулась меньше чем за двадцать четыре часа. Что дальше? Что ему делать? Бежать?
Такое решение имело ряд преимуществ — Джанк это понимал, но возникали и определенные сложности. Ему следует хорошенько взвесить варианты — выбрать правильный маршрут бегства. Может, придется оставить Манчестер и приземлиться в каком-то другом городе или даже в другой стране. Тут были и свои плюсы — например, реальная возможность освободиться от Джона Берджиса.
Второй вариант — внутреннее бегство: он мог на все плюнуть и забаррикадироваться в квартире.
В первом случае ему придется на время исчезнуть, изменить образ жизни, а это станет бегством и от самого себя. Джанк попытался детально обдумать еще одну возможность — просто выйти из игры, отправившись в путешествие по бессмысленной стране кайфа. В эти дни только травка и спиртное восстанавливали его силы, но все же не забирали настолько, чтобы унести далеко от реальности, в конце концов он всплывал на поверхность. Кроме всего прочего, у Джанка были определенные обязательства: то ли от ненависти к себе, то ли от безразличия он давно принял решение о единственно возможном для себя образе жизни и должен был соответствовать ему. Существовала, наконец, еще одна причина остаться: нужно было помочь Терезе.
Ему нельзя бежать — по крайней мере до тех пор, пока Тереза не выпутается. Значит, придется действовать. Он не может торчать в своей квартире, дожидаясь, когда нагрянут Берджис или Бернард и снова примутся вытрясать из него душу. Джанк оставил тяжелый мешок на полу в гостиной (теперь, куда бы он ни пошел, придется таскать кассеты с собой) и поднялся в спальню.
Он начал собирать вещи: бросал шмотки в сумку для инструментов, потом выкидывал, передумав. Отбракованное оставалось валяться на полу. Джанк мотался по комнате, громко приговаривая:
— Кто дома? А кого нет дома? Ведь это всего лишь хреновая ночлежка, уж ты поверь.
Нет, нет. Надо кончать с этим дурацким настроением. Прищурившись, чтобы сконцентрироваться, Джанк взял себя в руки. Пять минут спустя, застегнув молнию на сумке, он двинулся вниз по лестнице. К тому времени, когда Бернард и его подонки вернутся сюда, Джанк уже заляжет на дно. Он знал, что с квартирой можно попрощаться: увидев, что его нет, они оставят выбитую дверь открытой, и за несколько часов храм Джанка будет осквернен.
Неожиданно в дверь позвонили. Джанк судорожно соображал, стоит ли открывать. Бернард или Берджис? Кто бы ни стоял за дверью, он позвонил снова, не сдаваясь. Джанк подумал, что Бернард или Берджис вряд ли стали бы звонить дважды, и открыл дверь — на пороге нарисовался худой парень.
Джанк оглядел его с ног до головы:
— Ты кто? — И опять окинул изучающим взглядом: — Водил компанию с Йеном?
— Да, — кивнул тот.
— О нем говорить не стану, ничего не спрашивай — и так одни проблемы.