Страница:
- Обязательно, - буркнул бандит, отбросил нож и, кривясь от боли, двинулся прочь.
Один за одним, противники покидали поле боя, провожаемые пристальным взглядом девушки. Ни один из них не рискнул ослушаться, ни один не попытался атаковать. Прав был Серый, шайка у Ляся - одно отребье.
Когда последний исчез из поля зрения, Лани бросилась к Рубаю. Тому было совсем худо, он сидел, привалясь к серой стене, руки опущены, струйка крови стекала из уголков губ.
- Рубай! Рубай! Ты живой?
- К-хе... Пока, да... Но это ненадолго, солнышко...
- Не умирай! Слышишь? Держись, мы тебя вытащим!
- Не... Уже нет. Лани, побудь со мной. Это недолго.
- Я не дам тебе умереть!
- Просто... кхе... просто посиди...
Слезы текли из глаз девушки. Лани встала рядом с ним на колени, нисколько не заботясь о том, что пачкает в грязи и крови свою одежду. Взяла окровавленную руку разбойника и прижала ее к губам, орошая слезами. Ей хотелось кричать, выть от безысходности, от невозможности что-то исправить. Рубай был прав, после таких ран не выживают.
Рядом закряхтел, зашевелился Голова.
- Ты там, Рубай, замолви за нас словечко.
Улыбка, слабая, последняя улыбка умирающего скользнула по бледным губам.
- Приходи скорее, Голова. Буду ждать. Пива... кхе... приготовлю...
Мучительным усилием, он сглотнул и продолжил:
- А ты, солнышко, не торопись. Тебе еще... кхе... жить...
Голова его запрокинулась назад, глаза остекленели.
- Не смей называть меня «солнышком»! - крикнула Лани и заплакала, горько и безутешно. Слезы текли по ее щекам, смывая с них кровь. Сердце болезненно сжалось, боль потери была невыносима. Рубай... за такой короткий срок он успел стать близким ей человеком. Как будет не хватать, уже не хватает его сиплого голоса, теплых, насмешливых карих глаз, постоянного брюзжания насчет пива... Долгих, неторопливых рассказов о жизни, двусмысленных шуток, внимания, заботы...
Лани ревела, нисколько не заботясь о том, что ее услышат. Всхлипывая, гладила еще теплое лицо. Нелепо... так нелепо... Зачем, за что?
Голова нагнулся над телом товарища. Одним движением закрыл убитому широко распахнутые, бессмысленные глаза. Поднял Лани, она повисла у него на руке безвольной куклой.
- Пойдем, девочка. Пойдем в корчму.
- Нет! - закричала Лани. - Я не пойду! Я не оставлю его!
- Пойдем, солнышко. Ему уже не помочь.
- Не пойду! И не называй меня солнышком!
- Пойдем. Надо вызвать стражу, заявить о нападении, как и положено честным гражданам. Ты посидишь пока в номере, наверху.
- Я не хочу больше быть вором, Голова, - удивительно спокойно произнесла Лани. - Слишком это даже не опасно... нелепо. Ради чего он погиб?
- Пошли, девочка. Поговорим после.
Внезапно обмякнув, Лани позволила себя увести. Не осталось ничего, ни чувств, ни мыслей, ни желания что-то делать. Только пустота, бесконечная, гложущая пустота. Как раньше.
Голова отвел ее в номер и ушел искать стражу. Лани сидела на кровати Рубая, тупо глядя в окно. Не было даже слез. Только боль где-то глубоко внутри.
И память. Лани снова и снова слышался его хриплый голос и веселый смех. Снова и снова. Смех, голос... голос, смех. Казалось невероятным, невозможным, что его больше нет.
В какой-то момент времени, она поняла, что не в силах больше оставаться в этой комнате. Просто не в силах, и все. Слишком много напоминает ей здесь о Рубае. О человеке, который не был ее возлюбленным, не был даже другом. И уже никогда не станет. О человеке, который стал ей близок слишком поздно, и ничего уже не изменить.
Тоска и безысходность с новой силой набросились на ее кровоточащее сердечко. Лани встала и, открыв дверь, вышла в коридор. Спустилась вниз по лестнице, заняла привычный столик у окна. Тот самый, где они сидели прошлым утром.
За окно занимался новый день. Солнца, конечно, не было видно за соседними домами, но его лучи уже попадали в окно, ласково касались ее заплаканных глаз. «Ненавижу солнце, - подумала Лани. - Все будет вновь и вновь, солнце, дождь, ветер, снег... А он этого уже не увидит. Как он там сказал? "А ты, солнышко, не торопись. Тебе еще... жить". Я буду жить, буду видеть закаты и рассветы, людей и города, а он...»
Лани жестом подозвала сонного корчмаря. Тот, похоже, тоько что проснулся, отпустив отдыхать уставшую за ночь прислугу.
- Принеси, что ли пиво, - устало попросила Лани.
Тот удивленно посмотрел на нее. Корчмари, как правило, неплохо знают вкусы своих постояльцев, и этот исключением не был. Что такое должно было случится у этой усталой, измученной девушки из третьей комнаты, что она попросила пиво? Которое терпеть не может?
Но корчмари еще и никогда не спорят со своими постояльцами, и не лезут в их дела. Поэтому, он просто пожал плечами и принес требуемый напиток.
Лани сама не знала, почему заказала пиво. Просто Рубай всегда предпочитал его вину, каким бы дрянным оно ни было. Единственная слабость, которой он не мог противостоять. А ей... может быть, ей просто хотелось выпить в память о нем?
Корчмарь принес ей кружку с белой шапкой пены сверху. Лани кивком поблагодарила его, заранее сморщившись, пригубила. Неожиданно поймала себя на мысли, что ей нравится этот вкус. Горьковатый. Противный, но он ей нравится. Словно память...
И еще она поняла, что теперь всегда будет предпочитать пиво вину. Вкус пива для нее отныне - вкус потери, вкус чего-то, что ушло, безвозвратно ушло... но оно все же было, было!
Женщина в алой одежде вошла в корчму и остановилась на пороге. Лани равнодушно отметила, что одета она безвкусно, алый цвет ей вовсе не идет. Впрочем, она тут же перестала об этом думать, уставившись в кружку с пивом.
- За тебя, Рубай! - сказала она тихонько, сделав небольшой глоток. Стало легче. Будто он не ушел навсегда, а остался где-то рядом. В мыслях, в памяти... в этой кружке с паршивым леданским пивом. Как говорила тетя Мафья перед смертью? «Я - памяти твоей. Я - в делах и поступках твоих. Я никогда тебя не покину...» Она была права, тысячу раз права. Если смерть все равно приходит за каждым, самым ценным становится память. Память по тем, кто тебе дорог, и кого уже не вернешь.
Сами собой стали складываться в голове строки. Лани достала из кармашка куртки стило, взяла со стола салфетку. Она часто записывала свои стихи вот так, за столиком корчмы.
Слезы, наконец, прорвали запруду глаз, проторив на щеках мокрые дорожки. Лани не стыдилась и не вытирала их. Пригубила еще пива, ладонью вытерла губы. Надо бы, конечно, платочком, но сегодня - плевать! Плевать на условности, плевать на этикет. Рубай всегда вытирал ладонью, либо вовсе рукавом.
Женщина в красном внимательно приглядывалась к ней. Жест Лани заставил ее презрительно поджать губы, но интереса не убавил. Она села за соседний столик и заказала себе вина, бросая короткие взгляды в сторону девушки. Безучастно Лани отметила, как быстро был выполнен заказ незнакомки. Корчмарь, разом растеряв свою утреннюю сонливость, метался по зале со скоростью фараданского скакуна. Вероятно, дама эта была достаточно важной особой, чтобы нагнать такого страха.
Неожиданно, словно приняв какое-то решение, она поднялась и подошла к столику Лани.
- Вы позволите?
Лани кивнула, посмотрев на нее безо всякого интереса.
- Это ведь Вы были в особняке на Аллее Стрелков.
Вот тут ее проняло по настоящему. Даже смерть Рубая отодвинулась на второй план.
- А почему Вы это спрашиваете?
- Я знаю, что это были вы. ОН рассказал мне о Драконовой Крови.
- Вы... тоже? - Лани была потрясена. На вампира женщина нисколько не походила. Правда, красный цвет платья... Но вампиры не выносят солнечного света! А лучи били в окна уже достаточно сильно.
- Нет. Но он выполнял для меня кое-какие мелкие поручения. Встреча с Вами так его потрясла, что он рассказал все. Мне интересна Драконова Кровь в человеке. Точнее, в женщине, потому что наш Орден негативно относится к мужчинам, обладающим Силой. Мы, Направляющие, считаем, что мужчинам нельзя доверять.
- Орден? Направляющие?
- Нас еще называют Ассисяй. Хотя нам это название не нравиться по понятным причинам. Но об этом мы поговорим позже.
- Что вы хотите от меня?
- Чтобы Вы последовали за мной в резиденцию Ордена. Я хочу вам предложить платье ученицы, и в будущем - членство в Ордене, если выяснится, что вы обладаете магической Силой. В чем лично я совершенно убеждена.
Лани была ошеломлена. Взять и вот так в одночасье поменять жизнь, стать полноправной колдуньей? А почему бы и нет? Что ей светит в этом захолустье? Стать вором, быть на побегушках у Серого, и жизнь закончить на виселице? Сплясать с пеньковой любовницей, как выражается Голова? Этого она хочет от жизни?
- Звучит заманчиво. Я стану настоящей колдуньей?
- Думаю, да. Кстати, не пора ли нам познакомиться... и перейти на «ты»? Мы же обе женщины, а эта чопорная вежливость - чисто мужские манеры.
- Лани, - представилась девушка.
- Аретта, - женщина в красном протянула ей руку, Лани пожала ее. Она впервые задумалось, сколько лет ее новой знакомой. Обычно одна женщина сразу угадывает про другую подобные вещи достаточно точно. Но сейчас... Лицо молодое, красивое, а глаза... не старухи, нет, но повидавшие мир, опытные глаза. Лишенные иллюзий молодости. - Выпьем за знакомство, Лани?
- Выпьем, - согласилась та. Они чокнулись, Аретта бокалом вина, Лани - кружкой пива.
- Так что ты скажешь насчет моего предложения, Лани? Принимаешь?
- Я не знаю. Можно, я подумаю?
- Хорошо. У тебя есть время до вечера. Думай. Мне кажется, тебя надо оставить сейчас наедине с твоими мыслями. Встретимся в восемь вечера здесь же, идет?
- Да, - согласилась Лани, мысли ее метались и путались.
- Тогда - до вечера.
Она ушла. Лани сидела в молчании, допивая теплое пиво. Прости, Рубай. Прости, Голова. Вы останетесь со мной навсегда, в моей памяти. Но мне надо идти дальше. Надо строить свою жизнь. Вы оба мне очень дороги, но... пришло время расстаться. Как с Добрелом. Как с тетей Мафьей. Как с Чапой. Мое прошлое - оно со мной, но нельзя же вечно жить прошлым...
Лани встала из-за стола. Решение было принято.
Глава XIII.
Один за одним, противники покидали поле боя, провожаемые пристальным взглядом девушки. Ни один из них не рискнул ослушаться, ни один не попытался атаковать. Прав был Серый, шайка у Ляся - одно отребье.
Когда последний исчез из поля зрения, Лани бросилась к Рубаю. Тому было совсем худо, он сидел, привалясь к серой стене, руки опущены, струйка крови стекала из уголков губ.
- Рубай! Рубай! Ты живой?
- К-хе... Пока, да... Но это ненадолго, солнышко...
- Не умирай! Слышишь? Держись, мы тебя вытащим!
- Не... Уже нет. Лани, побудь со мной. Это недолго.
- Я не дам тебе умереть!
- Просто... кхе... просто посиди...
Слезы текли из глаз девушки. Лани встала рядом с ним на колени, нисколько не заботясь о том, что пачкает в грязи и крови свою одежду. Взяла окровавленную руку разбойника и прижала ее к губам, орошая слезами. Ей хотелось кричать, выть от безысходности, от невозможности что-то исправить. Рубай был прав, после таких ран не выживают.
Рядом закряхтел, зашевелился Голова.
- Ты там, Рубай, замолви за нас словечко.
Улыбка, слабая, последняя улыбка умирающего скользнула по бледным губам.
- Приходи скорее, Голова. Буду ждать. Пива... кхе... приготовлю...
Мучительным усилием, он сглотнул и продолжил:
- А ты, солнышко, не торопись. Тебе еще... кхе... жить...
Голова его запрокинулась назад, глаза остекленели.
- Не смей называть меня «солнышком»! - крикнула Лани и заплакала, горько и безутешно. Слезы текли по ее щекам, смывая с них кровь. Сердце болезненно сжалось, боль потери была невыносима. Рубай... за такой короткий срок он успел стать близким ей человеком. Как будет не хватать, уже не хватает его сиплого голоса, теплых, насмешливых карих глаз, постоянного брюзжания насчет пива... Долгих, неторопливых рассказов о жизни, двусмысленных шуток, внимания, заботы...
Лани ревела, нисколько не заботясь о том, что ее услышат. Всхлипывая, гладила еще теплое лицо. Нелепо... так нелепо... Зачем, за что?
Голова нагнулся над телом товарища. Одним движением закрыл убитому широко распахнутые, бессмысленные глаза. Поднял Лани, она повисла у него на руке безвольной куклой.
- Пойдем, девочка. Пойдем в корчму.
- Нет! - закричала Лани. - Я не пойду! Я не оставлю его!
- Пойдем, солнышко. Ему уже не помочь.
- Не пойду! И не называй меня солнышком!
- Пойдем. Надо вызвать стражу, заявить о нападении, как и положено честным гражданам. Ты посидишь пока в номере, наверху.
- Я не хочу больше быть вором, Голова, - удивительно спокойно произнесла Лани. - Слишком это даже не опасно... нелепо. Ради чего он погиб?
- Пошли, девочка. Поговорим после.
Внезапно обмякнув, Лани позволила себя увести. Не осталось ничего, ни чувств, ни мыслей, ни желания что-то делать. Только пустота, бесконечная, гложущая пустота. Как раньше.
Голова отвел ее в номер и ушел искать стражу. Лани сидела на кровати Рубая, тупо глядя в окно. Не было даже слез. Только боль где-то глубоко внутри.
И память. Лани снова и снова слышался его хриплый голос и веселый смех. Снова и снова. Смех, голос... голос, смех. Казалось невероятным, невозможным, что его больше нет.
В какой-то момент времени, она поняла, что не в силах больше оставаться в этой комнате. Просто не в силах, и все. Слишком много напоминает ей здесь о Рубае. О человеке, который не был ее возлюбленным, не был даже другом. И уже никогда не станет. О человеке, который стал ей близок слишком поздно, и ничего уже не изменить.
Тоска и безысходность с новой силой набросились на ее кровоточащее сердечко. Лани встала и, открыв дверь, вышла в коридор. Спустилась вниз по лестнице, заняла привычный столик у окна. Тот самый, где они сидели прошлым утром.
За окно занимался новый день. Солнца, конечно, не было видно за соседними домами, но его лучи уже попадали в окно, ласково касались ее заплаканных глаз. «Ненавижу солнце, - подумала Лани. - Все будет вновь и вновь, солнце, дождь, ветер, снег... А он этого уже не увидит. Как он там сказал? "А ты, солнышко, не торопись. Тебе еще... жить". Я буду жить, буду видеть закаты и рассветы, людей и города, а он...»
Лани жестом подозвала сонного корчмаря. Тот, похоже, тоько что проснулся, отпустив отдыхать уставшую за ночь прислугу.
- Принеси, что ли пиво, - устало попросила Лани.
Тот удивленно посмотрел на нее. Корчмари, как правило, неплохо знают вкусы своих постояльцев, и этот исключением не был. Что такое должно было случится у этой усталой, измученной девушки из третьей комнаты, что она попросила пиво? Которое терпеть не может?
Но корчмари еще и никогда не спорят со своими постояльцами, и не лезут в их дела. Поэтому, он просто пожал плечами и принес требуемый напиток.
Лани сама не знала, почему заказала пиво. Просто Рубай всегда предпочитал его вину, каким бы дрянным оно ни было. Единственная слабость, которой он не мог противостоять. А ей... может быть, ей просто хотелось выпить в память о нем?
Корчмарь принес ей кружку с белой шапкой пены сверху. Лани кивком поблагодарила его, заранее сморщившись, пригубила. Неожиданно поймала себя на мысли, что ей нравится этот вкус. Горьковатый. Противный, но он ей нравится. Словно память...
И еще она поняла, что теперь всегда будет предпочитать пиво вину. Вкус пива для нее отныне - вкус потери, вкус чего-то, что ушло, безвозвратно ушло... но оно все же было, было!
Женщина в алой одежде вошла в корчму и остановилась на пороге. Лани равнодушно отметила, что одета она безвкусно, алый цвет ей вовсе не идет. Впрочем, она тут же перестала об этом думать, уставившись в кружку с пивом.
- За тебя, Рубай! - сказала она тихонько, сделав небольшой глоток. Стало легче. Будто он не ушел навсегда, а остался где-то рядом. В мыслях, в памяти... в этой кружке с паршивым леданским пивом. Как говорила тетя Мафья перед смертью? «Я - памяти твоей. Я - в делах и поступках твоих. Я никогда тебя не покину...» Она была права, тысячу раз права. Если смерть все равно приходит за каждым, самым ценным становится память. Память по тем, кто тебе дорог, и кого уже не вернешь.
Сами собой стали складываться в голове строки. Лани достала из кармашка куртки стило, взяла со стола салфетку. Она часто записывала свои стихи вот так, за столиком корчмы.
Да, именно так. Что ее бояться, одинокую несчастную старуху с косой? Она приходит, когда должна, не в ее власти отложить человеческий срок.
Смерть, позволь мне пожать твою руку,
Мои теплые пальцы сожми в кулаке,
Ты все время приходишь нежданно, без стука,
И бредешь по дороге одна, налегке.
Лучше бы, конечно, написать «пива», а не «вина». Но так рифмуется плохо. Поэтому, лучше написать все же «вина», а самой отхлебнуть еще глоток.
Смерть, нальем-ка вина за знакомство,
Можно даже не чокаться, чтоб не пролить.
Нам с тобою не нужны ни фальшь, ни притворство,
Так давай-ка бокалы поднимем за жизнь.
Вот эта строфа, возможно, и лишняя. Нет у Лани сейчас никакого желания искать смерть. Теперь уже нет. Но вышло красиво, а значит менять не надо. Пусть это будет реквием по Рубаю. Пусть он услышит там, за Пределом, и улыбнется...
Смерть, лишь ты меня помнишь и любишь,
Не спеши уходить, и со мной посиди,
Если ты вдруг дорогу ко мне позабудешь,
Подскажи, где и как тебя можно найти.
Слезы, наконец, прорвали запруду глаз, проторив на щеках мокрые дорожки. Лани не стыдилась и не вытирала их. Пригубила еще пива, ладонью вытерла губы. Надо бы, конечно, платочком, но сегодня - плевать! Плевать на условности, плевать на этикет. Рубай всегда вытирал ладонью, либо вовсе рукавом.
Женщина в красном внимательно приглядывалась к ней. Жест Лани заставил ее презрительно поджать губы, но интереса не убавил. Она села за соседний столик и заказала себе вина, бросая короткие взгляды в сторону девушки. Безучастно Лани отметила, как быстро был выполнен заказ незнакомки. Корчмарь, разом растеряв свою утреннюю сонливость, метался по зале со скоростью фараданского скакуна. Вероятно, дама эта была достаточно важной особой, чтобы нагнать такого страха.
Неожиданно, словно приняв какое-то решение, она поднялась и подошла к столику Лани.
- Вы позволите?
Лани кивнула, посмотрев на нее безо всякого интереса.
- Это ведь Вы были в особняке на Аллее Стрелков.
Вот тут ее проняло по настоящему. Даже смерть Рубая отодвинулась на второй план.
- А почему Вы это спрашиваете?
- Я знаю, что это были вы. ОН рассказал мне о Драконовой Крови.
- Вы... тоже? - Лани была потрясена. На вампира женщина нисколько не походила. Правда, красный цвет платья... Но вампиры не выносят солнечного света! А лучи били в окна уже достаточно сильно.
- Нет. Но он выполнял для меня кое-какие мелкие поручения. Встреча с Вами так его потрясла, что он рассказал все. Мне интересна Драконова Кровь в человеке. Точнее, в женщине, потому что наш Орден негативно относится к мужчинам, обладающим Силой. Мы, Направляющие, считаем, что мужчинам нельзя доверять.
- Орден? Направляющие?
- Нас еще называют Ассисяй. Хотя нам это название не нравиться по понятным причинам. Но об этом мы поговорим позже.
- Что вы хотите от меня?
- Чтобы Вы последовали за мной в резиденцию Ордена. Я хочу вам предложить платье ученицы, и в будущем - членство в Ордене, если выяснится, что вы обладаете магической Силой. В чем лично я совершенно убеждена.
Лани была ошеломлена. Взять и вот так в одночасье поменять жизнь, стать полноправной колдуньей? А почему бы и нет? Что ей светит в этом захолустье? Стать вором, быть на побегушках у Серого, и жизнь закончить на виселице? Сплясать с пеньковой любовницей, как выражается Голова? Этого она хочет от жизни?
- Звучит заманчиво. Я стану настоящей колдуньей?
- Думаю, да. Кстати, не пора ли нам познакомиться... и перейти на «ты»? Мы же обе женщины, а эта чопорная вежливость - чисто мужские манеры.
- Лани, - представилась девушка.
- Аретта, - женщина в красном протянула ей руку, Лани пожала ее. Она впервые задумалось, сколько лет ее новой знакомой. Обычно одна женщина сразу угадывает про другую подобные вещи достаточно точно. Но сейчас... Лицо молодое, красивое, а глаза... не старухи, нет, но повидавшие мир, опытные глаза. Лишенные иллюзий молодости. - Выпьем за знакомство, Лани?
- Выпьем, - согласилась та. Они чокнулись, Аретта бокалом вина, Лани - кружкой пива.
- Так что ты скажешь насчет моего предложения, Лани? Принимаешь?
- Я не знаю. Можно, я подумаю?
- Хорошо. У тебя есть время до вечера. Думай. Мне кажется, тебя надо оставить сейчас наедине с твоими мыслями. Встретимся в восемь вечера здесь же, идет?
- Да, - согласилась Лани, мысли ее метались и путались.
- Тогда - до вечера.
Она ушла. Лани сидела в молчании, допивая теплое пиво. Прости, Рубай. Прости, Голова. Вы останетесь со мной навсегда, в моей памяти. Но мне надо идти дальше. Надо строить свою жизнь. Вы оба мне очень дороги, но... пришло время расстаться. Как с Добрелом. Как с тетей Мафьей. Как с Чапой. Мое прошлое - оно со мной, но нельзя же вечно жить прошлым...
Лани встала из-за стола. Решение было принято.
Глава XIII.
Дождь лил уже третий день. Докучливый, проливной, почти что осенний. Август - граница лета, последние благословенные деньки. Пройдет еще немного времени - и серое небе над головой станет неотъемлемой частью мира. Этот занудливый, бесконечный дождь - только начало, предвестник перемен, первый гонец осени.
Ларгет сидел в клетке. Какая никакая крыша над головой была, конечно, и это лучше, чем ничего. Только вот протекала она немилосердно, и тогда струйки воды начинали искать дорогу к Талю. Ветер же и вовсе чувствовал себя здесь хозяином, он залетал между прутьями клетки, раздувая мокрую одежду юноши. Ларгет зябко ежился, третий день у него не было возможности согреться. Радовало одно - отвратительная похлебка, который их кормили два раза в день, была все-таки теплой, иногда - даже горячей. В такие минуты Таль чувствовал себя почти счастливым, согревая озябшие ладони теплом глиняной чашки.
В клетке их было четверо. Кроме Таля и Бола, были еще два немолодых леданина. Боресвет ехал в соседней клетке, Таль периодически чувствовал, как неживой, застывший взгляд воина скользит по нему, но не отвечал ему тем же. Зачем? Помочь он ничем не сможет, если уж гигант Боресвет не смог одолеть железные прутья клетки, ему это тем более не по силам. Воин же старался изо всех сил. В первый же день он порвал веревки, которыми был связан (самого Таля не посчитали достаточно опасным, чтобы связывать, клетки вполне хватало), и с воинственным кличем (напоминавшим, скорее, волчий вой) попытался сломать решетку. За что был бит надсмотрщиками до полусмерти и облачен уже в цепи. Придя в себя, Боресвет порвал цепи, хотя и не без труда, после чего опять принялся за решетку. Результат был вполне предсказуем - побои до беспамятства и колодки. Колодки богатырю оказались не по силам, больно уж неудобно было их ломать. Поэтому Боресвет затих и смирился со своей участью. Или просто решил выждать подходящий момент, что бы продолжить единоборство с клеткой. Ларгет не знал. Сам он понимал абсолютно точно, что ему из клетки не выбраться. Если шанс на побег и подвернется, то точно не сейчас.
Бол сидел рядом, чертя что-то пальцем на грязном полу. Неунывающего шутника и непоседу, хорошо знакомого Талю по Школе, было не узнать - угрюм, задумчив, молчалив. Как, впрочем, и сам Ларгет. И то сказать, плен и последующее рабство - не повод для веселья. А если еще вспомнить, что их везут к неведомым Асисяй, про которых сказывают многое и разное, только вот не хорошее, так вообще не то, что говорить о чем-то, думать даже не нужно. Потому что если об их дальнейшей судьбе задуматься, жить вообще не захочется. Уже не хочется, если уж совсем честно.
Таль вздохнул и погрузился в медитацию. Последнее время, он делал это постоянно, не для того даже, чтобы пополнить запас энергии, а просто чтобы сбежать на время от въевшегося в тело холода, от пронизывающего ветра, от беспросветного дождя. От проклятой клетки и унылых мыслей о будущем, наконец.
На этот раз медитация получилась необычной. То есть, все происходило как всегда, только в конце вместо того, чтобы войти в транс, Таль вдруг почувствовал, что как будто взмывает над клеткой. Он оглянулся, посмотрел вниз, да, точно, клетка была под ним. И в ней было четыре пленника. Включая и его, Ларгета.
От удивления, он потерял контроль над медитацией (который в трансе не нужен) и сразу же оказался опять в клетке, потрясенный и задыхающийся. Бол с удивлением посмотрел на него, но не сказал ни слова. Таль даже подумал, что его друг вообще разучился говорить. Потерял, так сказать, проклятье речи.
Но занимало его сейчас совсем другое. ЧТО ЭТО БЫЛО? Никогда Таль не чувствовал во время медитации подобных вещей. И никогда не читал о таком в книгах. Что, впрочем, доказывало только то, что не так уж он много их прочел.
Ладно, попробуем повторить. Медитация - это не чары, Силу она не отнимает, а совсем даже наоборот. Времени, конечно, требует, да ведь его сейчас хоть отбавляй, времени-то. Так что отчего бы не попробовать снова. А ну-ка, еще разок...
На этот раз, все прошло как обычно. Таль провалился в транс, из которого некоторое время спустя благополучно вышел. Никаких тебе полетов над клеткой, вообще ничего необычного. Это несколько разочаровало Ларгета.
Он поймал слегка заинтересованный взгляд Бола. Его друг явно оживился, наблюдая за упражнениями Ларгета, но не в силах понять их смысл. Любопытство всегда было слабостью юноши, из-за которой он частенько попадал в забавные, а порой и неприятные приключения. Таль ничего не собирался ему объяснять. Хотя бы потому, что сам мало что понимал. Да и куда приятнее видеть знакомый любопытный взгляд шкодливого котенка, чем полные безнадежной тоски глаза. Таль несколько раз вздохнул всей грудью, и снова ушел в медитацию.
Вырвали его оттуда грубо и бесцеремонно.
- Ты че, на, совсем что ли, на офигел? Не слышу ответа! Ты, на, хоть живой, или помер, на, совсем? Отвечай, когда тебя спрашивают, на!
Это был старший надсмотрщик, Руд. Личность весьма колоритная и неоднозначная. Довольно высокий, плотный, с густой бородой, он постоянно прохаживался вдоль клеток с рабами. Или скакал на лошади непонятной масти и возраста, в зависимости от того, стоял караван или двигался. Старшего надсмотрщика остальные должны бояться. Меньше, чем хозяина, но все же значительно больше смерти. Руда же не боялся никто. Надсмотрщики почтительно выслушивали его распоряжения только для того, чтобы полностью их игнорировать. Руда это, впрочем, абсолютно не задевало, казалось, главное для этого человека, чтобы его выслушали и выразили готовность исполнить любой приказ. Это добавляло ему важности и значимости в собственных глазах. Будут ли его распоряжения (кстати, довольно бестолковые, как правило) исполнены, его нисколько не волновало.
- Ты че, на, молчишь? Плетки захотел, на?
- Живой я, живой, - торопливо отозвался Таль. Плетки он совсем не хотел. - Уснул только малость, вот и все.
- Ты че, на, совсем обурел, днем спать?
- А что еще делать? - пожал плечами Ларгет. - Жрать пока рано, только спать и остается. В кости сыграть, и то нельзя, нет их у меня. Да и на что играть-то?
- Везет же, на, людям, - позавидовал Руд. - Спишь себе, на, когда захочешь, жрешь, на, от пуза задарма... Чем не жизнь, на? А тут корячишься, сторожишь вас, на, чтобы не сбежали, с коня не слазишь, поспать, на, не поспишь...
- Могу поменяться, - беспечно предложил Ларгет.
Двое леданцев и Бол опасливо втянули головы в плечи. Злился Руд не часто, но уж если разойдется - кричи «караул», все равно не поможет. А рука у него была тяжелая...
Однако, надсмотрщика такой ответ только развеселил. Шуток он, как правило, не понимал, но в виде исключения, эта до него дошла.
- Нет уж, на, - ответил он, довольно посмеиваясь. - Каждый, на, должен быть на своем месте, на. Ты - в клетке, а я - на коне, на. Понял, пацан, на?
- Так точно, - бодро отрапортовал Ларгет, не поднимаясь, однако, с места.
- То-то, на, - довольный собой Руд благосклонно кивнул ему и поехал дальше.
- Рисковый ты парень, - покачал головой один из леданцев по имени Юр. - Не дразнил бы ты его, приятель. Не только тебе достанется, нам тоже перепадет. Опять же, неуютно с полутрупом в одной клетке будет.
- Да ничего он не сделает, - махнул головой Ларгет. - Скажешь «так точно», вмиг подобреет. Ну, наслаждается человек своей властью, бывает. Не злоупотребляет же. На.
- Может, и так, - согласился Юр. - Да только, все равно, поосторожнее, парень.
Капля дождя свалилась Ларгету за шиворот. Он выругался без особой злости. Казалось, мокрее быть уже не может, а вот и не так. Может, если вода за шиворот попадет. Неприятное ощущение, и ничего с этим не сделаешь?
Рядом чихнул Бол. Вытер нос грязным рукавом, вопросительно посмотрел на Таля. Тот усмехнулся и закрыл глаза. Надо все же разобраться с этой медитацией...
Ни на этот раз, ни на следующий у него ничего не получилось. Как обычно, проваливался в транс, как обычно, из него выходил. Все это уже порядком начинало ему надоедать. Наконец, измученный бесплодными попытками, он уснул.
- Ну чо, на, жрать будем, или как? - разбудил его грубый голос.
Ларгет с трудом разлепил отяжелевшие веки. Тело его затекло и порядком продрогло. Хорошо еще, пока не заболел. Вообще-то, любой сквозняк всегда валил Таля с ног, а тут третий день на дожде, без малейшей надежды согреться - и хоть бы что. Ларгет ощутил даже некую не вполне уместную в данной ситуации гордость. Вон здоровяк Бол - и тот чихает во всю. Хотя зимой без шапки разгуливает, идиот. Воспалением мозга два раза, конечно, не болеют, а вот простудой - пожалуйста.
Ухмыляющийся Руд ходил вдоль клеток, похлопывая рукоятью плети по ремню. Кашевары (впрочем, Ларгет сильно сомневался, сумеют ли эти отравители сделать хотя бы кашу) подтащили котлы с едой ближе к клеткам и принялись разливать неприятного цвета бурду в подставленные котелки. Запах упомянутой бурды был отвратителен и вызывал тошноту. Таль с ужасом подумал, каково же это на вкус. В этот раз кашевары, похоже, превзошли самих себя. За все три дня такой гадости им еще не давали.
Ларгет сквозь решетку протянул свою миску, и получил в нее порцию дряни. Рукам сразу стало теплее, только сейчас он понял, до какой степени замерз. Таль осторожно сделал глоток. Ничего. Гадость страшенная, но... Похоже, к плохому тоже привыкаешь. А нет, так плети надсмотрщиков приучат. Он не забыл, как в первый день плена его от подобной бурды вывернуло наружу, и как был за это избит. До сих пор спина ноет, на боку спать приходится. Хорошо еще не загноилась, вряд ли кто тут стал бы его лечить.
Новый глоток. Фу, какой все же отвратный вкус. Почти как запах. Но запах можно приглушить, если зажать нос. А как избавится от вкуса? Язык, что ли откусить? А чем тогда заклинания произносить? О безъязыких магах история как-то умалчивает... Или они просто не могли о себе рассказать?
Таль снова глотнул гадкого пойла, скривился. Из чего они это готовят, интересно? Это как же надо уметь не готовить, чтобы такую дрянь сделать! Дерьмо в чистом виде и то, наверное, вкуснее. Хотя лично он, Таль, его еще не пробовал.
Зато руки почти согрелись. И внутри как-то потеплело. А значит, еще глоток, последний. Все равно миска уже пустая. Уф, этот был самый отвратительный. Одно слово - подонки.
- Миску верни, - хмуро потребовал кашевар. Таль беспрекословно подчинился. Все равно, пользы от нее никакой. А спорить начнешь, без зубов останешься.
- Что, на, пожрали? Теперь, на, спать. Нам тоже отдыхать надо, на. Не давали бы за вас столько бабок, на, сейчас вы бы пешими топали, на. На одной веревке.
Спать Ларгету не хотелось. Он лежал, уставившись на затянутое облаками небо. На душе было так же уныло и беспросветно. И так же моросил дождь, стремясь вылиться из-под открытых век. Сегодняшний день не радовал. А завтрашний вдобавок еще и пугал. Ассисяй, по слухам, с магами расправлялись решительно - то ли убивали, то ли как-то лишали Силы.
Ларгет закрыл веки и представил в сознании золотой шар. Когда тот стал почти вещественным, мысленно же провел им вдоль тела. Блин его знает, что толкнуло его это сделать. Но неожиданно он почувствовал, как уходит холод, как мышцы наливаются странной мощью. Одновременно он почувствовал, как расходуется запасенная медитацией Сила.
Он оставил свое занятие, сердце его бешено колотилось. Неужели он открыл новое заклинание? Но разве это возможно - без слов, без жестов? Книги говорили, что нет. А книгам он верил. Любой маг верит, и он не исключение.
Таль вновь призвал золотой шар и на этот раз коснулся им спящего Бола. И услышал резкий порывистый вздох. Получается! Бол во сне почувствовал неожиданное тепло и откликнулся на него. Зашевелился, просыпаясь.
- Это ты? - услышал Таль недоверчивый голос. - Как? Я не понимаю! Нас этому не учили! Такое вообще невозможно.
Ларгет отпустил золотой шар, нельзя сохранять концентрацию и разговаривать одновременно. То есть, может, конечно, кто другой и сумел бы, а он, Таль, пока нет.
- Сам знаю, что так не бывает, - ворчливо откликнулся он. - Случайно получилось. От скуки. Без слов и жестов, понимаешь?
- Не понимаю. Не хочу понимать. Тебе нужен такой вот все понявший и свихнувшийся на этом? Как ты это делаешь?
- Представляю в сознании золотой шар, - честно сознался Таль. - Так ярко, что он кажется реальным. Теплый такой, почти горячий. А потом пускаю его, куда захочу.
Бол закрыл глаза и, видимо, решил повторить удачный опыт. Какое-то время он лежал неподвижно, судорожно дергая кадыком, потом открыл глаза и сел.
- Ни хрена, - с чувством произнес он. - То ли концентрации не хватает (а у меня ее всегда не хватает, даже когда с девчонкой в постели), то ли это - только твое.
- Выясним, - оптимистически ответил Таль, закрывая глаза. Он был совершенно счастлив от мысли, что сегодня уснет не стуча зубами от холода. Вот если бы еще золотой шар можно было есть! Но нельзя требовать слишком многого.
С этими оптимистическими мыслями он и уснул. Снился ему родовой замок, и отец на своем любимом коне по имени Ворон. С братом стреляли из лука в мишень во дворе. Он, Ларгет, постоянно мазал (вот глупый сон!), а брат хохотал и говорил: «Совсем ты в этой вашей Школе опустился! Маг недоделанный!» Я не недоделанный, возмущался Таль, делая очередной промах, а брат хохотал пуще прежнего. Внезапно черная туча нависла над замком. Ларгет видел ее отчетливо, как возможно только во сне. Черная, огромная, неотвратимая, клубящаяся по краям мгла. Синеватые молнии скользили в ее глубине, вились огненные смерчи.
«Бегите!» - хотел крикнуть Таль, но не мог издать ни звука. Туча зависла над замком, Ларгет оцепенел от ужаса. Отец и брат как раз подъезжали к воротам. И тут туча пролилась огнем. Не огненным дождем, а словно потоком огня. Фигуры отца и брата вспыхнули и беззвучно обуглились, заполыхал замок. И все это в полной тишине.
А потом туча надвинулась на него, замершего в ужасе и отчаянии. Огонь полился на него, он вскинул руки в отвращающем жесте неведомого заклинания, странные слова пришли на ум сами по себе, будто из глубин памяти. Вокруг бушевал огонь, а он стоял с поднятыми руками, бросая вызов клокочущему в ярости небу. Холодные злые молнии срывались с его пальцев, полосуя черное тело тучи, она выла и стонала, как живая. И злое, беспощадное торжество кипело в его сердце. Наслаждение своей мощью и леденящая ненависть к тому, кто стоял за всем этим. А потом туча разлетелась рваными черными ошметками и исчезла. А перед Талем появился человек. Он поднял руки и сказал:
Ларгет сидел в клетке. Какая никакая крыша над головой была, конечно, и это лучше, чем ничего. Только вот протекала она немилосердно, и тогда струйки воды начинали искать дорогу к Талю. Ветер же и вовсе чувствовал себя здесь хозяином, он залетал между прутьями клетки, раздувая мокрую одежду юноши. Ларгет зябко ежился, третий день у него не было возможности согреться. Радовало одно - отвратительная похлебка, который их кормили два раза в день, была все-таки теплой, иногда - даже горячей. В такие минуты Таль чувствовал себя почти счастливым, согревая озябшие ладони теплом глиняной чашки.
В клетке их было четверо. Кроме Таля и Бола, были еще два немолодых леданина. Боресвет ехал в соседней клетке, Таль периодически чувствовал, как неживой, застывший взгляд воина скользит по нему, но не отвечал ему тем же. Зачем? Помочь он ничем не сможет, если уж гигант Боресвет не смог одолеть железные прутья клетки, ему это тем более не по силам. Воин же старался изо всех сил. В первый же день он порвал веревки, которыми был связан (самого Таля не посчитали достаточно опасным, чтобы связывать, клетки вполне хватало), и с воинственным кличем (напоминавшим, скорее, волчий вой) попытался сломать решетку. За что был бит надсмотрщиками до полусмерти и облачен уже в цепи. Придя в себя, Боресвет порвал цепи, хотя и не без труда, после чего опять принялся за решетку. Результат был вполне предсказуем - побои до беспамятства и колодки. Колодки богатырю оказались не по силам, больно уж неудобно было их ломать. Поэтому Боресвет затих и смирился со своей участью. Или просто решил выждать подходящий момент, что бы продолжить единоборство с клеткой. Ларгет не знал. Сам он понимал абсолютно точно, что ему из клетки не выбраться. Если шанс на побег и подвернется, то точно не сейчас.
Бол сидел рядом, чертя что-то пальцем на грязном полу. Неунывающего шутника и непоседу, хорошо знакомого Талю по Школе, было не узнать - угрюм, задумчив, молчалив. Как, впрочем, и сам Ларгет. И то сказать, плен и последующее рабство - не повод для веселья. А если еще вспомнить, что их везут к неведомым Асисяй, про которых сказывают многое и разное, только вот не хорошее, так вообще не то, что говорить о чем-то, думать даже не нужно. Потому что если об их дальнейшей судьбе задуматься, жить вообще не захочется. Уже не хочется, если уж совсем честно.
Таль вздохнул и погрузился в медитацию. Последнее время, он делал это постоянно, не для того даже, чтобы пополнить запас энергии, а просто чтобы сбежать на время от въевшегося в тело холода, от пронизывающего ветра, от беспросветного дождя. От проклятой клетки и унылых мыслей о будущем, наконец.
На этот раз медитация получилась необычной. То есть, все происходило как всегда, только в конце вместо того, чтобы войти в транс, Таль вдруг почувствовал, что как будто взмывает над клеткой. Он оглянулся, посмотрел вниз, да, точно, клетка была под ним. И в ней было четыре пленника. Включая и его, Ларгета.
От удивления, он потерял контроль над медитацией (который в трансе не нужен) и сразу же оказался опять в клетке, потрясенный и задыхающийся. Бол с удивлением посмотрел на него, но не сказал ни слова. Таль даже подумал, что его друг вообще разучился говорить. Потерял, так сказать, проклятье речи.
Но занимало его сейчас совсем другое. ЧТО ЭТО БЫЛО? Никогда Таль не чувствовал во время медитации подобных вещей. И никогда не читал о таком в книгах. Что, впрочем, доказывало только то, что не так уж он много их прочел.
Ладно, попробуем повторить. Медитация - это не чары, Силу она не отнимает, а совсем даже наоборот. Времени, конечно, требует, да ведь его сейчас хоть отбавляй, времени-то. Так что отчего бы не попробовать снова. А ну-ка, еще разок...
На этот раз, все прошло как обычно. Таль провалился в транс, из которого некоторое время спустя благополучно вышел. Никаких тебе полетов над клеткой, вообще ничего необычного. Это несколько разочаровало Ларгета.
Он поймал слегка заинтересованный взгляд Бола. Его друг явно оживился, наблюдая за упражнениями Ларгета, но не в силах понять их смысл. Любопытство всегда было слабостью юноши, из-за которой он частенько попадал в забавные, а порой и неприятные приключения. Таль ничего не собирался ему объяснять. Хотя бы потому, что сам мало что понимал. Да и куда приятнее видеть знакомый любопытный взгляд шкодливого котенка, чем полные безнадежной тоски глаза. Таль несколько раз вздохнул всей грудью, и снова ушел в медитацию.
Вырвали его оттуда грубо и бесцеремонно.
- Ты че, на, совсем что ли, на офигел? Не слышу ответа! Ты, на, хоть живой, или помер, на, совсем? Отвечай, когда тебя спрашивают, на!
Это был старший надсмотрщик, Руд. Личность весьма колоритная и неоднозначная. Довольно высокий, плотный, с густой бородой, он постоянно прохаживался вдоль клеток с рабами. Или скакал на лошади непонятной масти и возраста, в зависимости от того, стоял караван или двигался. Старшего надсмотрщика остальные должны бояться. Меньше, чем хозяина, но все же значительно больше смерти. Руда же не боялся никто. Надсмотрщики почтительно выслушивали его распоряжения только для того, чтобы полностью их игнорировать. Руда это, впрочем, абсолютно не задевало, казалось, главное для этого человека, чтобы его выслушали и выразили готовность исполнить любой приказ. Это добавляло ему важности и значимости в собственных глазах. Будут ли его распоряжения (кстати, довольно бестолковые, как правило) исполнены, его нисколько не волновало.
- Ты че, на, молчишь? Плетки захотел, на?
- Живой я, живой, - торопливо отозвался Таль. Плетки он совсем не хотел. - Уснул только малость, вот и все.
- Ты че, на, совсем обурел, днем спать?
- А что еще делать? - пожал плечами Ларгет. - Жрать пока рано, только спать и остается. В кости сыграть, и то нельзя, нет их у меня. Да и на что играть-то?
- Везет же, на, людям, - позавидовал Руд. - Спишь себе, на, когда захочешь, жрешь, на, от пуза задарма... Чем не жизнь, на? А тут корячишься, сторожишь вас, на, чтобы не сбежали, с коня не слазишь, поспать, на, не поспишь...
- Могу поменяться, - беспечно предложил Ларгет.
Двое леданцев и Бол опасливо втянули головы в плечи. Злился Руд не часто, но уж если разойдется - кричи «караул», все равно не поможет. А рука у него была тяжелая...
Однако, надсмотрщика такой ответ только развеселил. Шуток он, как правило, не понимал, но в виде исключения, эта до него дошла.
- Нет уж, на, - ответил он, довольно посмеиваясь. - Каждый, на, должен быть на своем месте, на. Ты - в клетке, а я - на коне, на. Понял, пацан, на?
- Так точно, - бодро отрапортовал Ларгет, не поднимаясь, однако, с места.
- То-то, на, - довольный собой Руд благосклонно кивнул ему и поехал дальше.
- Рисковый ты парень, - покачал головой один из леданцев по имени Юр. - Не дразнил бы ты его, приятель. Не только тебе достанется, нам тоже перепадет. Опять же, неуютно с полутрупом в одной клетке будет.
- Да ничего он не сделает, - махнул головой Ларгет. - Скажешь «так точно», вмиг подобреет. Ну, наслаждается человек своей властью, бывает. Не злоупотребляет же. На.
- Может, и так, - согласился Юр. - Да только, все равно, поосторожнее, парень.
Капля дождя свалилась Ларгету за шиворот. Он выругался без особой злости. Казалось, мокрее быть уже не может, а вот и не так. Может, если вода за шиворот попадет. Неприятное ощущение, и ничего с этим не сделаешь?
Рядом чихнул Бол. Вытер нос грязным рукавом, вопросительно посмотрел на Таля. Тот усмехнулся и закрыл глаза. Надо все же разобраться с этой медитацией...
Ни на этот раз, ни на следующий у него ничего не получилось. Как обычно, проваливался в транс, как обычно, из него выходил. Все это уже порядком начинало ему надоедать. Наконец, измученный бесплодными попытками, он уснул.
- Ну чо, на, жрать будем, или как? - разбудил его грубый голос.
Ларгет с трудом разлепил отяжелевшие веки. Тело его затекло и порядком продрогло. Хорошо еще, пока не заболел. Вообще-то, любой сквозняк всегда валил Таля с ног, а тут третий день на дожде, без малейшей надежды согреться - и хоть бы что. Ларгет ощутил даже некую не вполне уместную в данной ситуации гордость. Вон здоровяк Бол - и тот чихает во всю. Хотя зимой без шапки разгуливает, идиот. Воспалением мозга два раза, конечно, не болеют, а вот простудой - пожалуйста.
Ухмыляющийся Руд ходил вдоль клеток, похлопывая рукоятью плети по ремню. Кашевары (впрочем, Ларгет сильно сомневался, сумеют ли эти отравители сделать хотя бы кашу) подтащили котлы с едой ближе к клеткам и принялись разливать неприятного цвета бурду в подставленные котелки. Запах упомянутой бурды был отвратителен и вызывал тошноту. Таль с ужасом подумал, каково же это на вкус. В этот раз кашевары, похоже, превзошли самих себя. За все три дня такой гадости им еще не давали.
Ларгет сквозь решетку протянул свою миску, и получил в нее порцию дряни. Рукам сразу стало теплее, только сейчас он понял, до какой степени замерз. Таль осторожно сделал глоток. Ничего. Гадость страшенная, но... Похоже, к плохому тоже привыкаешь. А нет, так плети надсмотрщиков приучат. Он не забыл, как в первый день плена его от подобной бурды вывернуло наружу, и как был за это избит. До сих пор спина ноет, на боку спать приходится. Хорошо еще не загноилась, вряд ли кто тут стал бы его лечить.
Новый глоток. Фу, какой все же отвратный вкус. Почти как запах. Но запах можно приглушить, если зажать нос. А как избавится от вкуса? Язык, что ли откусить? А чем тогда заклинания произносить? О безъязыких магах история как-то умалчивает... Или они просто не могли о себе рассказать?
Таль снова глотнул гадкого пойла, скривился. Из чего они это готовят, интересно? Это как же надо уметь не готовить, чтобы такую дрянь сделать! Дерьмо в чистом виде и то, наверное, вкуснее. Хотя лично он, Таль, его еще не пробовал.
Зато руки почти согрелись. И внутри как-то потеплело. А значит, еще глоток, последний. Все равно миска уже пустая. Уф, этот был самый отвратительный. Одно слово - подонки.
- Миску верни, - хмуро потребовал кашевар. Таль беспрекословно подчинился. Все равно, пользы от нее никакой. А спорить начнешь, без зубов останешься.
- Что, на, пожрали? Теперь, на, спать. Нам тоже отдыхать надо, на. Не давали бы за вас столько бабок, на, сейчас вы бы пешими топали, на. На одной веревке.
Спать Ларгету не хотелось. Он лежал, уставившись на затянутое облаками небо. На душе было так же уныло и беспросветно. И так же моросил дождь, стремясь вылиться из-под открытых век. Сегодняшний день не радовал. А завтрашний вдобавок еще и пугал. Ассисяй, по слухам, с магами расправлялись решительно - то ли убивали, то ли как-то лишали Силы.
Ларгет закрыл веки и представил в сознании золотой шар. Когда тот стал почти вещественным, мысленно же провел им вдоль тела. Блин его знает, что толкнуло его это сделать. Но неожиданно он почувствовал, как уходит холод, как мышцы наливаются странной мощью. Одновременно он почувствовал, как расходуется запасенная медитацией Сила.
Он оставил свое занятие, сердце его бешено колотилось. Неужели он открыл новое заклинание? Но разве это возможно - без слов, без жестов? Книги говорили, что нет. А книгам он верил. Любой маг верит, и он не исключение.
Таль вновь призвал золотой шар и на этот раз коснулся им спящего Бола. И услышал резкий порывистый вздох. Получается! Бол во сне почувствовал неожиданное тепло и откликнулся на него. Зашевелился, просыпаясь.
- Это ты? - услышал Таль недоверчивый голос. - Как? Я не понимаю! Нас этому не учили! Такое вообще невозможно.
Ларгет отпустил золотой шар, нельзя сохранять концентрацию и разговаривать одновременно. То есть, может, конечно, кто другой и сумел бы, а он, Таль, пока нет.
- Сам знаю, что так не бывает, - ворчливо откликнулся он. - Случайно получилось. От скуки. Без слов и жестов, понимаешь?
- Не понимаю. Не хочу понимать. Тебе нужен такой вот все понявший и свихнувшийся на этом? Как ты это делаешь?
- Представляю в сознании золотой шар, - честно сознался Таль. - Так ярко, что он кажется реальным. Теплый такой, почти горячий. А потом пускаю его, куда захочу.
Бол закрыл глаза и, видимо, решил повторить удачный опыт. Какое-то время он лежал неподвижно, судорожно дергая кадыком, потом открыл глаза и сел.
- Ни хрена, - с чувством произнес он. - То ли концентрации не хватает (а у меня ее всегда не хватает, даже когда с девчонкой в постели), то ли это - только твое.
- Выясним, - оптимистически ответил Таль, закрывая глаза. Он был совершенно счастлив от мысли, что сегодня уснет не стуча зубами от холода. Вот если бы еще золотой шар можно было есть! Но нельзя требовать слишком многого.
С этими оптимистическими мыслями он и уснул. Снился ему родовой замок, и отец на своем любимом коне по имени Ворон. С братом стреляли из лука в мишень во дворе. Он, Ларгет, постоянно мазал (вот глупый сон!), а брат хохотал и говорил: «Совсем ты в этой вашей Школе опустился! Маг недоделанный!» Я не недоделанный, возмущался Таль, делая очередной промах, а брат хохотал пуще прежнего. Внезапно черная туча нависла над замком. Ларгет видел ее отчетливо, как возможно только во сне. Черная, огромная, неотвратимая, клубящаяся по краям мгла. Синеватые молнии скользили в ее глубине, вились огненные смерчи.
«Бегите!» - хотел крикнуть Таль, но не мог издать ни звука. Туча зависла над замком, Ларгет оцепенел от ужаса. Отец и брат как раз подъезжали к воротам. И тут туча пролилась огнем. Не огненным дождем, а словно потоком огня. Фигуры отца и брата вспыхнули и беззвучно обуглились, заполыхал замок. И все это в полной тишине.
А потом туча надвинулась на него, замершего в ужасе и отчаянии. Огонь полился на него, он вскинул руки в отвращающем жесте неведомого заклинания, странные слова пришли на ум сами по себе, будто из глубин памяти. Вокруг бушевал огонь, а он стоял с поднятыми руками, бросая вызов клокочущему в ярости небу. Холодные злые молнии срывались с его пальцев, полосуя черное тело тучи, она выла и стонала, как живая. И злое, беспощадное торжество кипело в его сердце. Наслаждение своей мощью и леденящая ненависть к тому, кто стоял за всем этим. А потом туча разлетелась рваными черными ошметками и исчезла. А перед Талем появился человек. Он поднял руки и сказал: