- Ладно, батя, - сказала дочь.
Дорофей трижды брал приступом полок. Веник уже истрепался. Тело
стало малиновым. Покряхтывая, Дорофей ворочался в жару на банном полке
так, что доски под ним прогибались.
Отдышавшись в предбаннике, он надел чистое шуршащее белье, поси-
дел на порожке, накинув верхнюю одежду.
Дома уже все было собрано на стол, и на лавках чинно сидели гос-
ти, ожидая хозяина. Родион шушукался в горенке с Густей. Услышав стук
двери на кухне, Густя позвала его:
- Батя явился. Идем!
Еще с порога Дорофей, сняв кепку, низко поклонился гостям.
- Здравствуйте-тко, гости дорогие! Спасибо, что пожаловали. Прошу
за стол!
Рассаживались за двумя составленными рядом столами, не торопясь,
уступая друг другу место. В центре застолья - почетный гость, Панькин.
За последнее время Панькин несколько изменился внешне: вроде бы
постарел, осанка стала солиднее, лицо пополнело. В торжественных слу-
чаях председатель теперь надевал рубашку с галстуком. Но внутренне
Панькин оставался тем же, каким был, - беспокойным и решительным в де-
лах. Обширное хозяйство колхоза доставляло ему массу хлопот. В конторе
председателя застать было трудно: он то садился в моторный карбас и
ехал по семужьим тоням, мерз там на ветрах по двое-трое суток, ночевал
с рыбаками в тесных избушках, а иногда на той же моторке торопился
вверх по реке осмотреть луга - не пора ли начинать покос: колхоз имел
стадо коров, чтобы обеспечивать молоком детей рыбаков. Из Мезени и из
Архангельска часто приходили грузы для артели. Их надо было спешно
доставлять с парохода на берег. И еще требовалось считать колхозную
копейку, разумно ее расходовать. Так что, если Панькин и был в селе,
то домой приходил лишь поздним вечером. Жена с некоторых пор дала ему
полушутя-полусерьезно прозвище Забота. "Опять мой Забота к ужину не
явился", - встречала она его, когда он, усталый, избегавшийся, еле пе-
реступал порог старой избенки. И, не очень рассчитывая на положитель-
ный ответ, шутливо предлагала: "Ты бы, Заботушка, сегодня хоть выход-
ной день устроил. А то совсем от дома отбился. Даже и не ночуешь. Где
и у кого ты две ночки спал? Неужто люба какая завелась, разлучница?"
Панькин, отшучиваясь, успокаивал жену. Прозвище Забота было до-
машним. Свято оберегая председательский авторитет, жена на людях его
так не называла.
Что касается взаимоотношений с односельчанами, то для них Панькин
оставался простодушным, шутливым, свойским, однако в делах был требо-
вательным и порой резковатым на язык. Справа от Панькина сел хозяин,
слева - Родион. Среди гостей были племянники Дорофея и Ефросиньи,
зятья, сваты, братья, шурины, сестры.
Панькин встал, поднял чарку и провозгласил:
- Дорогие гости! Пожелаем Дорофею Никитичу и его команде попутно-
го ветра, удачи в ловецком деле и благополучного возвращения!
- За поветерь! - дружно подхватили гости древний тост.
- С отплытием вас, Дорофей Никитич!
- В добрый час! Богатых уловов!
- Первую чару, благословясь! - поддержал и находившийся тут же
дедко Никифор.
Иероним, его приятель, прихворнул и не мог прийти в гостеприимный
дом кормщика.
Поглядывая на гостей, ставших веселыми, разговорчивыми, Родион
вспомнил, как много лет назад, когда еще были живы дед и бабка, прово-
жали на промысел отца, уходившего покрученником на купеческом парусни-
ке.
- Чего пригорюнился? Вишь, как Густя старается для тебя! - сказал
Дорофей Родиону.
Ефросинья и Густя то и дело меняли на столе кушанья.
Родион понял, что Дорофей забыл о недавнем неприятном происшест-
вии со сплетней, и не обижался на кормщика.
- Жаль, не пришлось с вами идти, Дорофей Никитич, - сказал он. -
Мама плоха нынче. Осенью отправлюсь на Канин.
- Не горюй! Сходим еще не единожды. Дорофей задумчиво улыбнулся,
радуясь домашнему уюту и расположению к нему односельчан. Обычай про-
водов был соблюден. Завтра - в море!
1
Река Унда, по которой выходило в море много поколений рыбаков,
как северная неторопливая песня струилась меж неприютных пустынных в
низовьях берегов в Мезенскую губу. В верховьях по берегам росли ельни-
ки, ближе к устью - лишь травы, болотные мхи да мелкий кустарник-стла-
ник. В приливы река, разбавленная морской водой, раздавалась вширь, в
отливы мельчала, обнажая песчаные отмели и островки.
Верстах в трех от села вверх по реке был низинный луг с ласковым
и поэтичным названием Оленница. Когда-то в этих местах стадами бродили
дикие олени. В свадебные дни хоры ухаживали за важенками1, пили воду
из ручья, струящегося из тундры, отгуливались за лето. Когда они выби-
рались к реке, берег, как живой, шевелился от множества спин животных.
Разлив узорчатых рогов напоминал заросли старого вереска.
1 Хор - самец-олень, важенка - самка.
Теперь диких оленей не стало. Ненцы сбили их в большие стада, и
на берега они выходили в сопровождении пастухов и косматых полярных
лаек.
В середине лета ундяне запасали на Оленнице сено для скота. А се-
нокосной поре предшествовала заготовка дикого лука. Огородничество в
этих краях не прижилось: лето короткое, холодное, солнца мало, частые
заморозки губили все на корню. А без овоща, без зелени здесь, побли-
зости от Полярного круга, легко можно заболеть цингой. Потому-то жите-
ли и заготовляли на зиму дикий лук, засаливая его, словно капусту.
Откуда и как он здесь появился - неизвестно. Вероятно, произрас-
тал издревле сам по себе, как морошка или клюква, никем не сеянный.
Перья тонкие, как молодой хвощ, жесткие, а луковки - величиной с доль-
ки некрупного чеснока. На вкус - лук как лук. Он рос в изобилии, как в
других местах по берегам растет трава-осока.
В последнее перед поездкой на покосы воскресенье Родион собрался
на Оленницу за луком. С ним поехал Тишка, уже давно отдыхающий от
школьных забот на каникулах, и еще вызвалась в поездку Густя.
Столкнули лодку на воду. Ожидая девушку, Родион нетерпеливо пос-
матривал в сторону деревни, а Тишка, сидя в корме, надраивал суконкой
блесну у дорожки.
Наконец появилась Густя с бураком за плечом, и не одна, а с Сонь-
кой Хват. Сбежали по тропке, остановились у воды. На ногах сапоги, на
плечах старенькие кацавейки, на головах косынки, у Густи - синяя, у
Соньки - розовая с цветками-ромашками.
- Ладно, поехали! - Родион оттолкнулся от берега и сел в весла.
Напротив него на банке - Густя и Сонька, за ним, в корме, - Тишка с
рулевым веслом. Как только отъехали от берега, он принялся разматывать
шнур дорожки: "Авось щучонка хватит!"
Родион сначала греб сильно, рывками посылая лодку вперед. О борта
плескались волны. Пригревало солнце. Вода блестела в его лучах, вспы-
хивала перламутром. Густя, закрыв глаза, подставила лицо солнцу, лас-
ковому, теплому.
- Солнышко! - сказала она. - Так редко оно навещает нас!
Лодка ткнулась носом в кочковатый перегной берега. Все вышли из
нее, взяв бураки.
Разбрелись по лугу, стали собирать лук. Девушки пели припевки:
Хорошо траву косить,
Которая зеленая.
Хорошо девку любить,
Которая смышленая.
Потом сели отдыхать, перекусили. Тишка предложил Родиону пойти в
лес, поискать удилищ. А девчата легли на траву.
- Любишь Родьку? - спросила Сонька с оттенком зависти.
- А чего же не любить? - улыбнулась Густя.
- Баской парень, умница. Хороший будет мужик в дому, - по-взрос-
лому сказала Сонька и вздохнула. - А мне так пока не нашелся хороший
парень. Нашелся - так бы полюбила! Уж так полюбила-а! Да не скоро най-
дется. Не баская я: вишь, курносая, в детстве оспой переболела. На ли-
це, говорят, будто черти горох молотили...
- Не горюй. Ведь молода еще. Все, что тебе сужено, - твое и бу-
дет. - Густя вытянулась на траве и глубоко и шумно вздохнула всей
грудью. - А давай-ка пошутим над парнями!
- Как?
Густя встала, осмотрелась. Ребят не видно.
- Ищи камень поболе!
Девушки нашли увесистый камень-голыш, вытряхнули из бурака Родио-
на лук, положили камень на дно и опять набили бурак зеленью. Попробо-
вали поднять - вдвоем еле оторвали от земли.
- Велик камень, - сказала Сонька. - Надорвется парень.
- Ничего. Поглядим, сколько у него силенки.
Ребята вернулись без удилищ - лес мелкий. Родион поднял бурак,
удивляясь его непомерной тяжести, взвалил на спину, только витая ручка
заскрипела.
- Что-то тяжел сей год лук, - сказал он, поглядев на девчат. Те
засмеялись.
- Не знаю, почему тяжел, - ответила Густя, отводя взгляд.
Родион молча подошел к лодке, поставил бурак и стал выгребать
лук,
- Каменья возить домой ни к чему, - вывалил камень, снова собрал
лук и внес бурак в лодку. Девушки переглянулись и запели:
Ой, под горку ноги ходки,
Едет миленький на лодке.
В лодке два веселышка,
Весела беседушка.
Отмерцали тихие приполярные зори, отава на лугах потемнела, по-
жухла от непогоды. Скучные сентябрьские дожди назойливо царапались в
избяные окна, низкие бахромчатые лохмотья облаков, гонимые восточными
ветрами, волочили из океана серые космы влаги и туманы,
Рыбаки еще не вернулись с промысла. Те, кто оставался в деревне,
сидели по избам, вязали сети из суровья, мастерили на поветях да в са-
раях к зимнему лову рюжи.
Родион и Федька готовились к поездке на Канин. Изба Мальгиных,
заваленная обручами и сетной делью, смахивала на мастерскую.
Тишка в конце августа уехал в Архангельск. Он поступил в мореход-
ное училище. Мать управлялась по хозяйству: готовила пойло скотине,
возилась с горячей запаркой. Родион сидел на низенькой табуретке и,
разложив на лавке перед окном все необходимое для работы, деревянной
иглой вязал из пряжи крылья - длинные сетные полотна для рюжи, которы-
ми рыба в воде направлялась в горловину снасти.
Волосы у него, чтобы не свисали на глаза, подобраны в сетку из
шелковых крученых ниток, связанную Густей. В окошко бьется ветер, тя-
нет свои заунывные песни. Плохо вмазанное стекло в раме позвякивает.
Зябко дрожит на ветру еще не сброшенной потемневшей листвой корявая,
приземистая - не выше изгороди - черемушка: вверх почти не растет,
стелется, греется возле земли.
В избу вошел Федька Кукшин, сел на лавку, вынул из кармана то-
ненькую книжечку в серой невзрачной обложке.
- Вот тут про навагу описывают, - сказал он. - В правлении взял
книжку. Почитаем? Надо знать, что будем ловить.
- Ну читай, - согласился Родион.
Федька придвинулся ближе к окну, раскрыл книжку и начал читать:
- "Навага принадлежит к семейству тресковых рыб, куда относятся
также треска, пикша, сайда и ряд других. По своему внешнему виду она
имеет сходство с треской, отличаясь от последней в первую очередь сво-
ими меньшими размерами".
Родион покачал головой.
- И на треску похожа, и размеры меньше... Да это ясно и без книж-
ки!
- Слушай дале, - Федька продолжал читать: - "Не менее сложны вза-
имоотношения наваги с рыбой сайкой. Крупная навага охотно питается
сайкой и поедает ее в немалых количествах".
- Что верно, то верно. Навага сайку ест. Но и сайка, в свою оче-
редь, охотится за мелкой навагой. Обычно эти рыбы избегают друг друга.
В этом, значит, и есть сложность взаимоотношений?
Родион положил иглу на лавку, зевнул, стал ходить по избе, расп-
равляя спину, затекшую от долгого сиденья.
- Ты, видно, не в настроении? - промолвил Федька, пряча книжку в
карман. - Уж не поссорился ли с Густей?
- Не-е, - протянул Родион. - Чего нам делить? Я о другом думаю...
Тишка вот учится, а я на всю зиму на Канин пойду.
- Можешь не ходить. Валяй в Москву, в университет! Ломоносов, бы-
вало, пешком ушел.
- С четырьмя-то классами? Какой, к лешему, университет!
- Да, брат Родя... У тебя теперь дорога одна: Густя тебя захому-
тает. Тишка вернется капитаном либо штурманом - к нему в команду пой-
дешь матросом. Ты скажи, когда свататься будешь?
Родион опять сел за вязанье.
- А ты что, сватом хочешь быть?
- Сватом не умею. Дружкой - могу.
- Дорофей не пришел с промысла. А нам скоро отправляться на Чижу,
- уклончиво заметил Родион.
- Незавидная твоя судьба, - вздохнул Федька, и не понять было -
сочувствует он Родиону или шутит. - А все-таки жениться-то хочется?
Скажи по правде.
- Оставим эти пустые разговоры. Тут дело серьезное.
- Конечно, серьезное, - тотчас подхватил Федька. - Недаром гово-
рится: "Что весел?" - "Да женюсь". - "Что голову повесил?" - "Да же-
нился..."
- Вон в ту мережку, что в углу лежит, надо поставить еще два об-
руча. Вицы под лавкой, - перевел на другое разговор Родион.
Федька озорновато блеснул глазами и, наклонившись, стал длинной
рукой шарить под лавкой.
"Семга", пройдя Зимнезолотицкий берег, вышла в горло Белого моря.
До Унды оставалось около десяти часов ходу при спокойной волне. Поры-
бачили хорошо, направлялись домой.
В кубрике для команды рыбаки собрались обедать. С камбуза принес-
ли большой бачок с наваристой ухой, широкий противень с горой нажарен-
ных звенышков камбалы и морского окуня.
Рыба уже изрядно приелась команде: больше месяца питались дарами
моря. И Дорофей принес из своих запасов к общему столу несколько кру-
гов копченой колбасы, закупленной в поселке рыбокомбината. Рыбаки ожи-
вились. Гришка Хват, сдирая огромной рукой тоненькую кожуру с колбас-
ного куска, похвалил капитана:
- Запаслив ты, Дорофей Никитич! А я дак то, что в рыбкоопе купил,
давно уж съел. Одни обновы несъедобные жене да дочке оставил. Может, и
по чарочке нальешь перед домом-то?
Григорий знал, что у Дорофея в заветном месте хранится жестяной
бидончик со спиртом, взятым еще из Унды на тот случай, если кто-нибудь
простудится или невзначай в шторм побывает за бортом.
Но Дорофей был тверд и стоек, как чугунный кнехт.
- Морской устав бражничать не велит. Не помните, что там сказано?
Так напомню: "Пьянство дом опустошит, промысел обгложет, семью по миру
пустит, в долгах утопит. Пьянство у доброго мастера хитрость отымет,
красоту ума закоптит. А что скажешь - пьянство ум веселит, то коли бы
так, кнут веселит худую кобылу". Так что ешьте колбасу, а выпить нет.
За борт вылил.
Рыбаки засмеялись. Хват взял из горки ломоть хлеба.
- Стоек, стоек, Дорофей Никитич. Морской-то устав есть, дак ведь
он уж, поди, устарел? Ноне по новому уставу живем - рыболовецкой арте-
ли!
- Устав у помора единый, вечный и нерушимый, - отозвался Доро-
фей... - Я приметил: ветер что-то на восток забирает. Не дай бог штор-
мяга к ночи навалится! Надо, чтобы головы были свежие, а руки послуш-
ные!
...Дорофей тревожился не напрасно. К вечеру стала разыгрываться
непогодь. В горле Белого моря и так не бывало спокойно: тут всегда
толкутся суматошные волны. Лохматые, сердито кипящие, они кидаются на
каждое проходящее судно порой с самых неожиданных сторон. А тут к ве-
черу стал крепчать, свирепея, северовосточный ветер. Он затянул небо
мглой, приволок низкие тучи с дождем. Бот стало трепать ненастьем, как
бумажный кораблик под проливнем. Верхушка мачты с клотиком чертила в
небе дуги. Сигнальный огонь, словно живой светляк, испуганно метался
во все стороны.
Рыбаки, надев штормовки, придерживаясь за туго натянутые леера,
проверяли, все ли надежно закреплено и ладно ли задраены люки. Дорофей
у штурвала, напряженно вглядываясь в сумеречные волны, пытался найти
линию горизонта. Но в небе не было ни единого просвета.
Дорофей позвал Григория Хвата:
- Проверь карбас на буксире. Не оборвало бы трос!
Пройдя в корму, Григорий высмотрел внизу за бурлящей кипенью волн
карбас-неводник. Он был почти весь залит водой. Хват наклонился, пощу-
пал толстый пеньковый канат у самого гакаборта1. "Ничего не перетрет-
ся", - решил он и хотел уже повернуть обратно. Но тут судно резко нак-
ренилось, и Григория окатило водой, как из ушата. Волна накрыла его,
захлестнула лицо, захватила дыхание, леер выскользнул из рук. Хват
ударился о фальшборт и в ту же секунду провалился в бездну. В послед-
ний момент случайно вцепился в буксирный канат за кормой и, собрав си-
лы, отфыркиваясь, подтянулся.
1 Гакаборт - обрез кормы.
Григорий оказался за бортом у обреза кормы. В голове мелькнуло:
"Не угодить бы под винт! Обрубит ноги". Вися на канате, который то на-
тягивался, то ослабевал, он подобрал ноги в тяжелых бахилах к животу.
"Эк не повезло! На палубе никого нет, никто не видит моей бе-
ды..." Хват попробовал, перебирая руками по тросу, схватиться за борт,
но не дотянулся. Одежда намокла, тяжелые бахилы были полны воды. Долго
на канате не провисеть. Григорий крикнул:
- Э-э-эй! Мужики-и-и!
Бот рывками пробирался вперед, корпус под ударами волн перевали-
вался с боку на бок, как воз с сеном на ухабах. Григория снова накрыло
водой. Слабея, он закричал во всю мочь.
Звякнула рында. По палубе загрохотали каблуки. За борт спустили
веревочную лестницу.
Выбравшись на палубу, Григорий в обнимку с Анисимом дошел до куб-
рика и там, немного отдышавшись, переоделся во все сухое. Анисим при-
нес дорофеевский бачок со спиртом, налил в стакан и подал пострадавше-
му.
- Вот теперь пей. Недаром просил-то!
Рыбаки негромко, так, чтобы не обидеть Григория, засмеялись.
Затем его положили на койку, накрыли одеялами.
В остальном ночь прошла благополучно, если не считать того, что
рыбаки почти не спали, опасаясь, как бы не отказал двигатель. Родионов
провел всю ночь в машинном отсеке, помогая механику нести вахту.
Иероним Пастухов и Никифор Рындин дружили с детства. А затем
вместе плавали на Мурман и в Норвегию, ходили на зимно с ромшей2 и
семгу ловили поплавями в реках Мезенской губы. Оба вырастили сыновей,
выпестовали внуков.
2 3имно с ромшей - промысел тюленей со льдин винтовками в зимнее
время
В молодости это были ядреные, ловкие поморские мужи, а к старости
их, понятно, начали одолевать всяческие немощи, что сблизило их еще
больше. Дня не мог прожить Иероним, чтобы не повидать Никифора, и тот
тоже тосковал, если не слышал близ себя тихого, дребезжащего баска
старого друга. Деревенская осенняя скукота тянула их друг к другу,
словно магнит.
- Чтой-то ноги тоснут1 в коленях. Ой, как тоснут! Будто кто жилы
вытягиват, - жаловался Иероним. - И шерстяны чулки не помогают. Опять
к ночи сиверик налетит воровским подлетом! Теперича не только дождика,
а и снега уже пора ждать...
1 Тоснуть - ныть, болеть
- И не говори, Ронюшка! - отвечал Никифор. - У меня всю ночь
крестец ломило, абы кто бревном стукнул. До утра мешочек с горячим
песком с Фоминского наволока держал на пояснице. Теперь малость отпус-
тило.
- А у меня болит. Ходить могу только с батогом.
В пастуховской избенке было тепло. Иероним и Никифор сидели на
лавке в красном углу. Старательно выскобленный и вымытый стол блестел,
словно в праздник. Супруга у Пастухова хоть и сварлива, однако чистоп-
лотна. Жены приятелей сидели за прялками, расписанными красными ме-
зенскими конями да рогатыми олешками, дергали из пучков овечью шерсть
на пряжу для чулок и исподок2. Веретенца тихонько жужжали.
2 Исподки - варежки.
- Знаешь что, Никеша, - сказал Пастухов. - Выйдем-ко на улицу,
подышим ветерком. В избе воздух шибко спертый.
- Чего ж, подышать можно... Дождя вроде нету, - отозвался Рындин,
поглядев в окно. - Пойдем.
- Потепляя оболокемся. - Иероним, кряхтя, стал вылезать из-за
стола. Никифор - за ним.
Жены, как по команде, перестали прясть. Веретенца застыли в су-
хоньких руках.
- Эт-то куды собрались, доброхоты? - властно спросила старуха
Рындина.
- Известно куды, - скороговоркой подхватила старуха Пастухова. -
У них одна дорога - в рыбкооп!
- Постыдились бы, матушки, - с обидой ответил Иероним. - В карма-
нах ни полушки. Какой там рыбкооп? Вот дали бы на четвертинку - расце-
ловал бы!
- И верно, бабоньки, выдайте хоть под вексель по рублику. Надоу-
мили! Я уж, грешный, забыл, когда последний раз чарку держал, - сказал
Никифор.
- Вот вам. Шиш! Подите так. Проветритесь маленько.
Веретенца зажужжали снова, но уже громче и раздражительней, чем
прежде, словно им передалось беспокойство хозяек.
Приятели обиженно повздыхали, потоптались, надели полушубки и
ушанки и степенно пошли к двери.
- Ладно уж, обойдемся без выпивки, - успокоил Иероним старух.
Но те, как только мужья вышли, прильнули к окошку, чтобы усле-
дить, в какую сторону они двинутся: если налево - то к магазину, если
направо - то просто так, на прогулку. Одно утешало поморских женок:
деревня почти пуста, рыбаки не вернулись с промыслов, стало быть, ста-
рикам занять не у кого, и никто задаром чарку не поднесет.
Но как знать! Хитры бестии! Захотят - найдут денег и в прошлогод-
нем сугробе. И старухи метали тревожные взгляды за окно. Успокоились
лишь тогда, когда потертые полушубки проплыли мимо окна направо.
Миновав пастуховскую избу и отойдя от нее на почтительное рассто-
яние, приятели остановились у изгороди и дружно принялись шарить в
карманах. Но нашли только жалкие медяки.
И тут провидение ниспослало им благо в образе председателя Тихона
Панькина. Тот шел от конторы домой обедать. Поравнявшись со стариками,
спросил:
- Куда путь держите, ветераны?
- А прогуляться вышли, - ответил Пастухов.
- Сухо, дождика нет, - дедко Рындин глянул в небо, потом в серые
веселые глаза Панькина. - Какие новости, Тихон Сафоныч? - деловито ос-
ведомился он.- Скоро ли рыбаки домой придут?
- "Семгу" ждем завтра. Сейнер пришел к причалу в Мурманске. Есть
радиограмма.
- Так-так. Значит, Дорофеюшко уж на подходе! Каково он порыбачил?
- Очень удачно. В Кандалакшской губе взял много селедки. План да-
ли с перевыполнением.
- Слава богу! А, Тихон Сафоныч, - обратился Рындин к Панькину
просительно, но с достоинством, - нельзя ли у тебя испросить аванец в
счет моей работенки? В понедельник приволоку две рюжи на склад. Дела
осталось - пустяк.
- Что ж, можно. Зайди после обеда в контору. Бухгалтер выпишет,
кассир выдаст.
- Да мне бы самую малость... хоть бы рубля два. Может, без выпис-
ки, сейчас позволите? На предмет...
Рындин не договорил. Панькин достал из кармана и подал ему треш-
ницу.
- Вот, пожалуйста. На какой предмет - можете не объяснять. Дело
мужицкое, понимаю. Только вы соизмеряйте свои силы, не шибко увлекай-
тесь, а то от женок достанется! Горячие они у вас...
- Спасибо! Все будет в лучшем виде. А деньги эти пусть запишут на
мой счет, - повеселел Рынцин. - Обедать пошли? Приятного вам аппетиту.
Старики переглянулись и резво зашагали проулком на задворки, а
там, минуя пастуховские окошки, поспешили к магазину.
Панькин, продолжая путь, только ухмылялся, удивляясь резвости
старых приятелей.
Купив в магазине рыбкоопа четвертинку - не для пьянства, а "для
поднятия духа и против болезней", друзья распили ее в доме рядом с ма-
газином и в благодушном настроении двинулись опять на зады, чтобы,
пройдя там, обмануть бдительных жен.
В холодной голубизне неба плыли рыхлые серые облака. Ветер осве-
жал лица. Иероним в приливе хорошего настроения запел:
Вечо-о-ор я в ожиданье мило-о-ой
Стоял у сретенска моста-а-а...
Никифор вежливо и мягко увещевал:
- Не пой, Ронюшка, не надоть! До бабьих ушей дойдет - будет нам
выволочка.
- Ладно, не буду. Ты понимаешь, Никеша, севодни вроде бы празд-
ник. Ей-богу. Только не могу вспомнить, какой... - он остановился,
оперся на посошок и стал глядеть в холодное, высвистанное ветром небо.
- Какой же праздник?
- А! - воскликнул Рындин. - Да ить севодни по-старому первое сен-
тября! А первого, известно, какой праздник: Семенов день! День Семена
Летопроводца!
- Верно! Золота голова! А я дак не мог вспомнить.
Друзья в еще более приподнятом настроении продолжили путь к пас-
туховской избенке. Выйдя на то место, где повстречали Панькина, стари-
ки степенно пошли посередке улицы. Их обогнала Фекла, возвращавшаяся
из магазина. Иероним окликнул:
- Феклуша, здравствуй-ко! Куды торопишься-то? Погоди-ко...
Фекла остановилась, обернулась.
- Здрасте, - холодно, но довольно учтиво отозвалась она. - В лав-
ку бегала. Домой иду.
- Чего купила-то? - поравнявшись с ней, Иероним вежливо взял ее
за локоток.
С другой стороны к девушке, как старый, трепанный штормами кар-
бас, подвалил Никифор.
- Флакон духов купила. Дешевеньких... - ответила Фекла, стараясь
высвободить руки.
- Ухажеры-ти не покупают духов-то? - спросил Иероним. - Самой
приходится? Погоди, Феклуша, не торопись. Дай-ко мы тя проводим. Уж
разреши нам проводить. С тобой весело идти: сам вроде моложе делаешь-
ся.
Фекла кинула с высоты своего роста взгляд на одного, на другого,
хотела было отделаться от стариков, но раздумала. Лицо ее озарилось
озорной улыбкой.
- Миленькие вы мои! Ухажерчики! - Она дала приятелям возможность
взять ее под руки. - Вам вместе-то сколько годиков будет?
Она пошла медленно, плавно, чуть покачиваясь, приноравливаясь к
шагам стариков.
- Дак ить, Феклуша, дело-то не в годах! Дело-то в сердечном рас-
положении! Мы к тебе всей душой! Одна ты у нас в Унде красавица! -
льстил Иероним.
- Одна! Это уж так. Боле такой баской нету, - подтвердил Никифор
и даже махнул рукой. - Нету!
- Ну, спасибо на добром слове. Да вот замуж-то никто не берет!
Посватались бы хоть вы, что ли?
Иероним переглянулся с товарищем, вздохнул. Вздохнул и Никифор.
Но тотчас отозвался:
- Когда сватов-то засылать? Я бы всей душой рад.
- А супругу куда денете?
- Дык супругу-то можно и побоку!
- Ох, глядите, ухват о бока обломает!
- Дак ить нас никто не слышит, - озираясь, сказал Иероним.
- А вы не ответили на мой вопросик-то.
- Насчет годиков-то? Уж так и быть откроем этот секрет. Откроем,
Никифор?
- Да уж открывай. Куда денешься-то!
- Вместе нам скоро будет полтораста годков. Но ты на лета не
Дорофей трижды брал приступом полок. Веник уже истрепался. Тело
стало малиновым. Покряхтывая, Дорофей ворочался в жару на банном полке
так, что доски под ним прогибались.
Отдышавшись в предбаннике, он надел чистое шуршащее белье, поси-
дел на порожке, накинув верхнюю одежду.
Дома уже все было собрано на стол, и на лавках чинно сидели гос-
ти, ожидая хозяина. Родион шушукался в горенке с Густей. Услышав стук
двери на кухне, Густя позвала его:
- Батя явился. Идем!
Еще с порога Дорофей, сняв кепку, низко поклонился гостям.
- Здравствуйте-тко, гости дорогие! Спасибо, что пожаловали. Прошу
за стол!
Рассаживались за двумя составленными рядом столами, не торопясь,
уступая друг другу место. В центре застолья - почетный гость, Панькин.
За последнее время Панькин несколько изменился внешне: вроде бы
постарел, осанка стала солиднее, лицо пополнело. В торжественных слу-
чаях председатель теперь надевал рубашку с галстуком. Но внутренне
Панькин оставался тем же, каким был, - беспокойным и решительным в де-
лах. Обширное хозяйство колхоза доставляло ему массу хлопот. В конторе
председателя застать было трудно: он то садился в моторный карбас и
ехал по семужьим тоням, мерз там на ветрах по двое-трое суток, ночевал
с рыбаками в тесных избушках, а иногда на той же моторке торопился
вверх по реке осмотреть луга - не пора ли начинать покос: колхоз имел
стадо коров, чтобы обеспечивать молоком детей рыбаков. Из Мезени и из
Архангельска часто приходили грузы для артели. Их надо было спешно
доставлять с парохода на берег. И еще требовалось считать колхозную
копейку, разумно ее расходовать. Так что, если Панькин и был в селе,
то домой приходил лишь поздним вечером. Жена с некоторых пор дала ему
полушутя-полусерьезно прозвище Забота. "Опять мой Забота к ужину не
явился", - встречала она его, когда он, усталый, избегавшийся, еле пе-
реступал порог старой избенки. И, не очень рассчитывая на положитель-
ный ответ, шутливо предлагала: "Ты бы, Заботушка, сегодня хоть выход-
ной день устроил. А то совсем от дома отбился. Даже и не ночуешь. Где
и у кого ты две ночки спал? Неужто люба какая завелась, разлучница?"
Панькин, отшучиваясь, успокаивал жену. Прозвище Забота было до-
машним. Свято оберегая председательский авторитет, жена на людях его
так не называла.
Что касается взаимоотношений с односельчанами, то для них Панькин
оставался простодушным, шутливым, свойским, однако в делах был требо-
вательным и порой резковатым на язык. Справа от Панькина сел хозяин,
слева - Родион. Среди гостей были племянники Дорофея и Ефросиньи,
зятья, сваты, братья, шурины, сестры.
Панькин встал, поднял чарку и провозгласил:
- Дорогие гости! Пожелаем Дорофею Никитичу и его команде попутно-
го ветра, удачи в ловецком деле и благополучного возвращения!
- За поветерь! - дружно подхватили гости древний тост.
- С отплытием вас, Дорофей Никитич!
- В добрый час! Богатых уловов!
- Первую чару, благословясь! - поддержал и находившийся тут же
дедко Никифор.
Иероним, его приятель, прихворнул и не мог прийти в гостеприимный
дом кормщика.
Поглядывая на гостей, ставших веселыми, разговорчивыми, Родион
вспомнил, как много лет назад, когда еще были живы дед и бабка, прово-
жали на промысел отца, уходившего покрученником на купеческом парусни-
ке.
- Чего пригорюнился? Вишь, как Густя старается для тебя! - сказал
Дорофей Родиону.
Ефросинья и Густя то и дело меняли на столе кушанья.
Родион понял, что Дорофей забыл о недавнем неприятном происшест-
вии со сплетней, и не обижался на кормщика.
- Жаль, не пришлось с вами идти, Дорофей Никитич, - сказал он. -
Мама плоха нынче. Осенью отправлюсь на Канин.
- Не горюй! Сходим еще не единожды. Дорофей задумчиво улыбнулся,
радуясь домашнему уюту и расположению к нему односельчан. Обычай про-
водов был соблюден. Завтра - в море!
1
Река Унда, по которой выходило в море много поколений рыбаков,
как северная неторопливая песня струилась меж неприютных пустынных в
низовьях берегов в Мезенскую губу. В верховьях по берегам росли ельни-
ки, ближе к устью - лишь травы, болотные мхи да мелкий кустарник-стла-
ник. В приливы река, разбавленная морской водой, раздавалась вширь, в
отливы мельчала, обнажая песчаные отмели и островки.
Верстах в трех от села вверх по реке был низинный луг с ласковым
и поэтичным названием Оленница. Когда-то в этих местах стадами бродили
дикие олени. В свадебные дни хоры ухаживали за важенками1, пили воду
из ручья, струящегося из тундры, отгуливались за лето. Когда они выби-
рались к реке, берег, как живой, шевелился от множества спин животных.
Разлив узорчатых рогов напоминал заросли старого вереска.
1 Хор - самец-олень, важенка - самка.
Теперь диких оленей не стало. Ненцы сбили их в большие стада, и
на берега они выходили в сопровождении пастухов и косматых полярных
лаек.
В середине лета ундяне запасали на Оленнице сено для скота. А се-
нокосной поре предшествовала заготовка дикого лука. Огородничество в
этих краях не прижилось: лето короткое, холодное, солнца мало, частые
заморозки губили все на корню. А без овоща, без зелени здесь, побли-
зости от Полярного круга, легко можно заболеть цингой. Потому-то жите-
ли и заготовляли на зиму дикий лук, засаливая его, словно капусту.
Откуда и как он здесь появился - неизвестно. Вероятно, произрас-
тал издревле сам по себе, как морошка или клюква, никем не сеянный.
Перья тонкие, как молодой хвощ, жесткие, а луковки - величиной с доль-
ки некрупного чеснока. На вкус - лук как лук. Он рос в изобилии, как в
других местах по берегам растет трава-осока.
В последнее перед поездкой на покосы воскресенье Родион собрался
на Оленницу за луком. С ним поехал Тишка, уже давно отдыхающий от
школьных забот на каникулах, и еще вызвалась в поездку Густя.
Столкнули лодку на воду. Ожидая девушку, Родион нетерпеливо пос-
матривал в сторону деревни, а Тишка, сидя в корме, надраивал суконкой
блесну у дорожки.
Наконец появилась Густя с бураком за плечом, и не одна, а с Сонь-
кой Хват. Сбежали по тропке, остановились у воды. На ногах сапоги, на
плечах старенькие кацавейки, на головах косынки, у Густи - синяя, у
Соньки - розовая с цветками-ромашками.
- Ладно, поехали! - Родион оттолкнулся от берега и сел в весла.
Напротив него на банке - Густя и Сонька, за ним, в корме, - Тишка с
рулевым веслом. Как только отъехали от берега, он принялся разматывать
шнур дорожки: "Авось щучонка хватит!"
Родион сначала греб сильно, рывками посылая лодку вперед. О борта
плескались волны. Пригревало солнце. Вода блестела в его лучах, вспы-
хивала перламутром. Густя, закрыв глаза, подставила лицо солнцу, лас-
ковому, теплому.
- Солнышко! - сказала она. - Так редко оно навещает нас!
Лодка ткнулась носом в кочковатый перегной берега. Все вышли из
нее, взяв бураки.
Разбрелись по лугу, стали собирать лук. Девушки пели припевки:
Хорошо траву косить,
Которая зеленая.
Хорошо девку любить,
Которая смышленая.
Потом сели отдыхать, перекусили. Тишка предложил Родиону пойти в
лес, поискать удилищ. А девчата легли на траву.
- Любишь Родьку? - спросила Сонька с оттенком зависти.
- А чего же не любить? - улыбнулась Густя.
- Баской парень, умница. Хороший будет мужик в дому, - по-взрос-
лому сказала Сонька и вздохнула. - А мне так пока не нашелся хороший
парень. Нашелся - так бы полюбила! Уж так полюбила-а! Да не скоро най-
дется. Не баская я: вишь, курносая, в детстве оспой переболела. На ли-
це, говорят, будто черти горох молотили...
- Не горюй. Ведь молода еще. Все, что тебе сужено, - твое и бу-
дет. - Густя вытянулась на траве и глубоко и шумно вздохнула всей
грудью. - А давай-ка пошутим над парнями!
- Как?
Густя встала, осмотрелась. Ребят не видно.
- Ищи камень поболе!
Девушки нашли увесистый камень-голыш, вытряхнули из бурака Родио-
на лук, положили камень на дно и опять набили бурак зеленью. Попробо-
вали поднять - вдвоем еле оторвали от земли.
- Велик камень, - сказала Сонька. - Надорвется парень.
- Ничего. Поглядим, сколько у него силенки.
Ребята вернулись без удилищ - лес мелкий. Родион поднял бурак,
удивляясь его непомерной тяжести, взвалил на спину, только витая ручка
заскрипела.
- Что-то тяжел сей год лук, - сказал он, поглядев на девчат. Те
засмеялись.
- Не знаю, почему тяжел, - ответила Густя, отводя взгляд.
Родион молча подошел к лодке, поставил бурак и стал выгребать
лук,
- Каменья возить домой ни к чему, - вывалил камень, снова собрал
лук и внес бурак в лодку. Девушки переглянулись и запели:
Ой, под горку ноги ходки,
Едет миленький на лодке.
В лодке два веселышка,
Весела беседушка.
Отмерцали тихие приполярные зори, отава на лугах потемнела, по-
жухла от непогоды. Скучные сентябрьские дожди назойливо царапались в
избяные окна, низкие бахромчатые лохмотья облаков, гонимые восточными
ветрами, волочили из океана серые космы влаги и туманы,
Рыбаки еще не вернулись с промысла. Те, кто оставался в деревне,
сидели по избам, вязали сети из суровья, мастерили на поветях да в са-
раях к зимнему лову рюжи.
Родион и Федька готовились к поездке на Канин. Изба Мальгиных,
заваленная обручами и сетной делью, смахивала на мастерскую.
Тишка в конце августа уехал в Архангельск. Он поступил в мореход-
ное училище. Мать управлялась по хозяйству: готовила пойло скотине,
возилась с горячей запаркой. Родион сидел на низенькой табуретке и,
разложив на лавке перед окном все необходимое для работы, деревянной
иглой вязал из пряжи крылья - длинные сетные полотна для рюжи, которы-
ми рыба в воде направлялась в горловину снасти.
Волосы у него, чтобы не свисали на глаза, подобраны в сетку из
шелковых крученых ниток, связанную Густей. В окошко бьется ветер, тя-
нет свои заунывные песни. Плохо вмазанное стекло в раме позвякивает.
Зябко дрожит на ветру еще не сброшенной потемневшей листвой корявая,
приземистая - не выше изгороди - черемушка: вверх почти не растет,
стелется, греется возле земли.
В избу вошел Федька Кукшин, сел на лавку, вынул из кармана то-
ненькую книжечку в серой невзрачной обложке.
- Вот тут про навагу описывают, - сказал он. - В правлении взял
книжку. Почитаем? Надо знать, что будем ловить.
- Ну читай, - согласился Родион.
Федька придвинулся ближе к окну, раскрыл книжку и начал читать:
- "Навага принадлежит к семейству тресковых рыб, куда относятся
также треска, пикша, сайда и ряд других. По своему внешнему виду она
имеет сходство с треской, отличаясь от последней в первую очередь сво-
ими меньшими размерами".
Родион покачал головой.
- И на треску похожа, и размеры меньше... Да это ясно и без книж-
ки!
- Слушай дале, - Федька продолжал читать: - "Не менее сложны вза-
имоотношения наваги с рыбой сайкой. Крупная навага охотно питается
сайкой и поедает ее в немалых количествах".
- Что верно, то верно. Навага сайку ест. Но и сайка, в свою оче-
редь, охотится за мелкой навагой. Обычно эти рыбы избегают друг друга.
В этом, значит, и есть сложность взаимоотношений?
Родион положил иглу на лавку, зевнул, стал ходить по избе, расп-
равляя спину, затекшую от долгого сиденья.
- Ты, видно, не в настроении? - промолвил Федька, пряча книжку в
карман. - Уж не поссорился ли с Густей?
- Не-е, - протянул Родион. - Чего нам делить? Я о другом думаю...
Тишка вот учится, а я на всю зиму на Канин пойду.
- Можешь не ходить. Валяй в Москву, в университет! Ломоносов, бы-
вало, пешком ушел.
- С четырьмя-то классами? Какой, к лешему, университет!
- Да, брат Родя... У тебя теперь дорога одна: Густя тебя захому-
тает. Тишка вернется капитаном либо штурманом - к нему в команду пой-
дешь матросом. Ты скажи, когда свататься будешь?
Родион опять сел за вязанье.
- А ты что, сватом хочешь быть?
- Сватом не умею. Дружкой - могу.
- Дорофей не пришел с промысла. А нам скоро отправляться на Чижу,
- уклончиво заметил Родион.
- Незавидная твоя судьба, - вздохнул Федька, и не понять было -
сочувствует он Родиону или шутит. - А все-таки жениться-то хочется?
Скажи по правде.
- Оставим эти пустые разговоры. Тут дело серьезное.
- Конечно, серьезное, - тотчас подхватил Федька. - Недаром гово-
рится: "Что весел?" - "Да женюсь". - "Что голову повесил?" - "Да же-
нился..."
- Вон в ту мережку, что в углу лежит, надо поставить еще два об-
руча. Вицы под лавкой, - перевел на другое разговор Родион.
Федька озорновато блеснул глазами и, наклонившись, стал длинной
рукой шарить под лавкой.
"Семга", пройдя Зимнезолотицкий берег, вышла в горло Белого моря.
До Унды оставалось около десяти часов ходу при спокойной волне. Поры-
бачили хорошо, направлялись домой.
В кубрике для команды рыбаки собрались обедать. С камбуза принес-
ли большой бачок с наваристой ухой, широкий противень с горой нажарен-
ных звенышков камбалы и морского окуня.
Рыба уже изрядно приелась команде: больше месяца питались дарами
моря. И Дорофей принес из своих запасов к общему столу несколько кру-
гов копченой колбасы, закупленной в поселке рыбокомбината. Рыбаки ожи-
вились. Гришка Хват, сдирая огромной рукой тоненькую кожуру с колбас-
ного куска, похвалил капитана:
- Запаслив ты, Дорофей Никитич! А я дак то, что в рыбкоопе купил,
давно уж съел. Одни обновы несъедобные жене да дочке оставил. Может, и
по чарочке нальешь перед домом-то?
Григорий знал, что у Дорофея в заветном месте хранится жестяной
бидончик со спиртом, взятым еще из Унды на тот случай, если кто-нибудь
простудится или невзначай в шторм побывает за бортом.
Но Дорофей был тверд и стоек, как чугунный кнехт.
- Морской устав бражничать не велит. Не помните, что там сказано?
Так напомню: "Пьянство дом опустошит, промысел обгложет, семью по миру
пустит, в долгах утопит. Пьянство у доброго мастера хитрость отымет,
красоту ума закоптит. А что скажешь - пьянство ум веселит, то коли бы
так, кнут веселит худую кобылу". Так что ешьте колбасу, а выпить нет.
За борт вылил.
Рыбаки засмеялись. Хват взял из горки ломоть хлеба.
- Стоек, стоек, Дорофей Никитич. Морской-то устав есть, дак ведь
он уж, поди, устарел? Ноне по новому уставу живем - рыболовецкой арте-
ли!
- Устав у помора единый, вечный и нерушимый, - отозвался Доро-
фей... - Я приметил: ветер что-то на восток забирает. Не дай бог штор-
мяга к ночи навалится! Надо, чтобы головы были свежие, а руки послуш-
ные!
...Дорофей тревожился не напрасно. К вечеру стала разыгрываться
непогодь. В горле Белого моря и так не бывало спокойно: тут всегда
толкутся суматошные волны. Лохматые, сердито кипящие, они кидаются на
каждое проходящее судно порой с самых неожиданных сторон. А тут к ве-
черу стал крепчать, свирепея, северовосточный ветер. Он затянул небо
мглой, приволок низкие тучи с дождем. Бот стало трепать ненастьем, как
бумажный кораблик под проливнем. Верхушка мачты с клотиком чертила в
небе дуги. Сигнальный огонь, словно живой светляк, испуганно метался
во все стороны.
Рыбаки, надев штормовки, придерживаясь за туго натянутые леера,
проверяли, все ли надежно закреплено и ладно ли задраены люки. Дорофей
у штурвала, напряженно вглядываясь в сумеречные волны, пытался найти
линию горизонта. Но в небе не было ни единого просвета.
Дорофей позвал Григория Хвата:
- Проверь карбас на буксире. Не оборвало бы трос!
Пройдя в корму, Григорий высмотрел внизу за бурлящей кипенью волн
карбас-неводник. Он был почти весь залит водой. Хват наклонился, пощу-
пал толстый пеньковый канат у самого гакаборта1. "Ничего не перетрет-
ся", - решил он и хотел уже повернуть обратно. Но тут судно резко нак-
ренилось, и Григория окатило водой, как из ушата. Волна накрыла его,
захлестнула лицо, захватила дыхание, леер выскользнул из рук. Хват
ударился о фальшборт и в ту же секунду провалился в бездну. В послед-
ний момент случайно вцепился в буксирный канат за кормой и, собрав си-
лы, отфыркиваясь, подтянулся.
1 Гакаборт - обрез кормы.
Григорий оказался за бортом у обреза кормы. В голове мелькнуло:
"Не угодить бы под винт! Обрубит ноги". Вися на канате, который то на-
тягивался, то ослабевал, он подобрал ноги в тяжелых бахилах к животу.
"Эк не повезло! На палубе никого нет, никто не видит моей бе-
ды..." Хват попробовал, перебирая руками по тросу, схватиться за борт,
но не дотянулся. Одежда намокла, тяжелые бахилы были полны воды. Долго
на канате не провисеть. Григорий крикнул:
- Э-э-эй! Мужики-и-и!
Бот рывками пробирался вперед, корпус под ударами волн перевали-
вался с боку на бок, как воз с сеном на ухабах. Григория снова накрыло
водой. Слабея, он закричал во всю мочь.
Звякнула рында. По палубе загрохотали каблуки. За борт спустили
веревочную лестницу.
Выбравшись на палубу, Григорий в обнимку с Анисимом дошел до куб-
рика и там, немного отдышавшись, переоделся во все сухое. Анисим при-
нес дорофеевский бачок со спиртом, налил в стакан и подал пострадавше-
му.
- Вот теперь пей. Недаром просил-то!
Рыбаки негромко, так, чтобы не обидеть Григория, засмеялись.
Затем его положили на койку, накрыли одеялами.
В остальном ночь прошла благополучно, если не считать того, что
рыбаки почти не спали, опасаясь, как бы не отказал двигатель. Родионов
провел всю ночь в машинном отсеке, помогая механику нести вахту.
Иероним Пастухов и Никифор Рындин дружили с детства. А затем
вместе плавали на Мурман и в Норвегию, ходили на зимно с ромшей2 и
семгу ловили поплавями в реках Мезенской губы. Оба вырастили сыновей,
выпестовали внуков.
2 3имно с ромшей - промысел тюленей со льдин винтовками в зимнее
время
В молодости это были ядреные, ловкие поморские мужи, а к старости
их, понятно, начали одолевать всяческие немощи, что сблизило их еще
больше. Дня не мог прожить Иероним, чтобы не повидать Никифора, и тот
тоже тосковал, если не слышал близ себя тихого, дребезжащего баска
старого друга. Деревенская осенняя скукота тянула их друг к другу,
словно магнит.
- Чтой-то ноги тоснут1 в коленях. Ой, как тоснут! Будто кто жилы
вытягиват, - жаловался Иероним. - И шерстяны чулки не помогают. Опять
к ночи сиверик налетит воровским подлетом! Теперича не только дождика,
а и снега уже пора ждать...
1 Тоснуть - ныть, болеть
- И не говори, Ронюшка! - отвечал Никифор. - У меня всю ночь
крестец ломило, абы кто бревном стукнул. До утра мешочек с горячим
песком с Фоминского наволока держал на пояснице. Теперь малость отпус-
тило.
- А у меня болит. Ходить могу только с батогом.
В пастуховской избенке было тепло. Иероним и Никифор сидели на
лавке в красном углу. Старательно выскобленный и вымытый стол блестел,
словно в праздник. Супруга у Пастухова хоть и сварлива, однако чистоп-
лотна. Жены приятелей сидели за прялками, расписанными красными ме-
зенскими конями да рогатыми олешками, дергали из пучков овечью шерсть
на пряжу для чулок и исподок2. Веретенца тихонько жужжали.
2 Исподки - варежки.
- Знаешь что, Никеша, - сказал Пастухов. - Выйдем-ко на улицу,
подышим ветерком. В избе воздух шибко спертый.
- Чего ж, подышать можно... Дождя вроде нету, - отозвался Рындин,
поглядев в окно. - Пойдем.
- Потепляя оболокемся. - Иероним, кряхтя, стал вылезать из-за
стола. Никифор - за ним.
Жены, как по команде, перестали прясть. Веретенца застыли в су-
хоньких руках.
- Эт-то куды собрались, доброхоты? - властно спросила старуха
Рындина.
- Известно куды, - скороговоркой подхватила старуха Пастухова. -
У них одна дорога - в рыбкооп!
- Постыдились бы, матушки, - с обидой ответил Иероним. - В карма-
нах ни полушки. Какой там рыбкооп? Вот дали бы на четвертинку - расце-
ловал бы!
- И верно, бабоньки, выдайте хоть под вексель по рублику. Надоу-
мили! Я уж, грешный, забыл, когда последний раз чарку держал, - сказал
Никифор.
- Вот вам. Шиш! Подите так. Проветритесь маленько.
Веретенца зажужжали снова, но уже громче и раздражительней, чем
прежде, словно им передалось беспокойство хозяек.
Приятели обиженно повздыхали, потоптались, надели полушубки и
ушанки и степенно пошли к двери.
- Ладно уж, обойдемся без выпивки, - успокоил Иероним старух.
Но те, как только мужья вышли, прильнули к окошку, чтобы усле-
дить, в какую сторону они двинутся: если налево - то к магазину, если
направо - то просто так, на прогулку. Одно утешало поморских женок:
деревня почти пуста, рыбаки не вернулись с промыслов, стало быть, ста-
рикам занять не у кого, и никто задаром чарку не поднесет.
Но как знать! Хитры бестии! Захотят - найдут денег и в прошлогод-
нем сугробе. И старухи метали тревожные взгляды за окно. Успокоились
лишь тогда, когда потертые полушубки проплыли мимо окна направо.
Миновав пастуховскую избу и отойдя от нее на почтительное рассто-
яние, приятели остановились у изгороди и дружно принялись шарить в
карманах. Но нашли только жалкие медяки.
И тут провидение ниспослало им благо в образе председателя Тихона
Панькина. Тот шел от конторы домой обедать. Поравнявшись со стариками,
спросил:
- Куда путь держите, ветераны?
- А прогуляться вышли, - ответил Пастухов.
- Сухо, дождика нет, - дедко Рындин глянул в небо, потом в серые
веселые глаза Панькина. - Какие новости, Тихон Сафоныч? - деловито ос-
ведомился он.- Скоро ли рыбаки домой придут?
- "Семгу" ждем завтра. Сейнер пришел к причалу в Мурманске. Есть
радиограмма.
- Так-так. Значит, Дорофеюшко уж на подходе! Каково он порыбачил?
- Очень удачно. В Кандалакшской губе взял много селедки. План да-
ли с перевыполнением.
- Слава богу! А, Тихон Сафоныч, - обратился Рындин к Панькину
просительно, но с достоинством, - нельзя ли у тебя испросить аванец в
счет моей работенки? В понедельник приволоку две рюжи на склад. Дела
осталось - пустяк.
- Что ж, можно. Зайди после обеда в контору. Бухгалтер выпишет,
кассир выдаст.
- Да мне бы самую малость... хоть бы рубля два. Может, без выпис-
ки, сейчас позволите? На предмет...
Рындин не договорил. Панькин достал из кармана и подал ему треш-
ницу.
- Вот, пожалуйста. На какой предмет - можете не объяснять. Дело
мужицкое, понимаю. Только вы соизмеряйте свои силы, не шибко увлекай-
тесь, а то от женок достанется! Горячие они у вас...
- Спасибо! Все будет в лучшем виде. А деньги эти пусть запишут на
мой счет, - повеселел Рынцин. - Обедать пошли? Приятного вам аппетиту.
Старики переглянулись и резво зашагали проулком на задворки, а
там, минуя пастуховские окошки, поспешили к магазину.
Панькин, продолжая путь, только ухмылялся, удивляясь резвости
старых приятелей.
Купив в магазине рыбкоопа четвертинку - не для пьянства, а "для
поднятия духа и против болезней", друзья распили ее в доме рядом с ма-
газином и в благодушном настроении двинулись опять на зады, чтобы,
пройдя там, обмануть бдительных жен.
В холодной голубизне неба плыли рыхлые серые облака. Ветер осве-
жал лица. Иероним в приливе хорошего настроения запел:
Вечо-о-ор я в ожиданье мило-о-ой
Стоял у сретенска моста-а-а...
Никифор вежливо и мягко увещевал:
- Не пой, Ронюшка, не надоть! До бабьих ушей дойдет - будет нам
выволочка.
- Ладно, не буду. Ты понимаешь, Никеша, севодни вроде бы празд-
ник. Ей-богу. Только не могу вспомнить, какой... - он остановился,
оперся на посошок и стал глядеть в холодное, высвистанное ветром небо.
- Какой же праздник?
- А! - воскликнул Рындин. - Да ить севодни по-старому первое сен-
тября! А первого, известно, какой праздник: Семенов день! День Семена
Летопроводца!
- Верно! Золота голова! А я дак не мог вспомнить.
Друзья в еще более приподнятом настроении продолжили путь к пас-
туховской избенке. Выйдя на то место, где повстречали Панькина, стари-
ки степенно пошли посередке улицы. Их обогнала Фекла, возвращавшаяся
из магазина. Иероним окликнул:
- Феклуша, здравствуй-ко! Куды торопишься-то? Погоди-ко...
Фекла остановилась, обернулась.
- Здрасте, - холодно, но довольно учтиво отозвалась она. - В лав-
ку бегала. Домой иду.
- Чего купила-то? - поравнявшись с ней, Иероним вежливо взял ее
за локоток.
С другой стороны к девушке, как старый, трепанный штормами кар-
бас, подвалил Никифор.
- Флакон духов купила. Дешевеньких... - ответила Фекла, стараясь
высвободить руки.
- Ухажеры-ти не покупают духов-то? - спросил Иероним. - Самой
приходится? Погоди, Феклуша, не торопись. Дай-ко мы тя проводим. Уж
разреши нам проводить. С тобой весело идти: сам вроде моложе делаешь-
ся.
Фекла кинула с высоты своего роста взгляд на одного, на другого,
хотела было отделаться от стариков, но раздумала. Лицо ее озарилось
озорной улыбкой.
- Миленькие вы мои! Ухажерчики! - Она дала приятелям возможность
взять ее под руки. - Вам вместе-то сколько годиков будет?
Она пошла медленно, плавно, чуть покачиваясь, приноравливаясь к
шагам стариков.
- Дак ить, Феклуша, дело-то не в годах! Дело-то в сердечном рас-
положении! Мы к тебе всей душой! Одна ты у нас в Унде красавица! -
льстил Иероним.
- Одна! Это уж так. Боле такой баской нету, - подтвердил Никифор
и даже махнул рукой. - Нету!
- Ну, спасибо на добром слове. Да вот замуж-то никто не берет!
Посватались бы хоть вы, что ли?
Иероним переглянулся с товарищем, вздохнул. Вздохнул и Никифор.
Но тотчас отозвался:
- Когда сватов-то засылать? Я бы всей душой рад.
- А супругу куда денете?
- Дык супругу-то можно и побоку!
- Ох, глядите, ухват о бока обломает!
- Дак ить нас никто не слышит, - озираясь, сказал Иероним.
- А вы не ответили на мой вопросик-то.
- Насчет годиков-то? Уж так и быть откроем этот секрет. Откроем,
Никифор?
- Да уж открывай. Куда денешься-то!
- Вместе нам скоро будет полтораста годков. Но ты на лета не