Страница:
На нежной беленькой шее нашли рану, которая вместе с другими увечьями твердо убедила докторов в преступлении, и они передали ребенка альгуазилю, чтобы выяснить, отчего именно последовала смерть.
Между тем, когда освидетельствовали мертвое тело девочки, Аццо шел по улице Толедо. Глаза его сверкали страшным блеском, волосы в беспорядке окаймляли его бледное худое лицо. Дикий сын лесов шел быстро, гонимый своей безысходной тоской. Вдруг он услыхал, что кто-то быстро следует за ним. Он не знал, преследуют ли его или это просто случай. Мысли Аццо были в высшей степени напряжены. Ему тотчас же пришло в голову ударом кинжала избавиться от этого человека, который не на шутку, казалось, преследовал его. Он обернулся и при лунном свете увидел в нескольких шагах от себя темную тень в испанской остроконечной шляпе и коротеньком плаще. Аццо узнал отвратительного Жозэ — смертельного врага Энрики.
Жозэ, злобно усмехаясь, подошел к Аццо и дотронулся до его плеча. Его худое бледное лицо, искаженное страстями, выражало смущение и какое-то страшное, преступное волнение. Глаза его были широко раскрыты и налиты кровью, мускулы его лица подергивались, рыжая борода и волосы спутаны.
Аццо был в недоумении, не зная, как ему поступить с врагом Энрики, так внезапно явившимся ему.
— Ах, друг цыган! — сказал Жозэ, увлекая за собой в темный угол улицы Толедо Аццо, смотревшего на него с гневом и презрением. — Я вас было и не узнал, а у меня есть к вам поручение, для которого я повсюду искал вас. Деньги ваши, вероятно, все вышли, не правда ли? Это меня и не удивило бы, потому что любовь ваша к этой…
— Не смей произносить ее имени, мерзавец! — перебил он удивленного и ловко отступившего Жозэ.
— Тише! Разве мы пили на брудершафт, друг Аццо? В таком случае и я могу говорить с тобой на ты, — сказал Жозэ с язвительной улыбкой и дотронулся до рукоятки блестящего пистолета, — меня прислала к тебе с поручением женщина, которая имеет страстное желание тебе принадлежать.
— Говорите скорее, что вы желаете! — возразил Аццо гордо и повелительно.
— Мы, как видно, оба спешим, так слушайте же: прекрасная Ая хочет вас видеть и переговорить с вами. Что передать от вас этой прелестной женщине? Она, я думаю, ждет с нетерпением, чтобы вы хоть раз вошли в ее спальню. Был бы я на вашем месте, я бы, черт побери, не только раз, но каждую ночь ходил бы к ней.
— Где могу я встретить Аю? — спросил Аццо сурово.
— Ага! Ваша кровь тоже не ледяная! Вы встретите тоскующую по вам Аю через три дня у стены монастыря Аранхуеса.
— Аранхуеса? Разве Ая в Аранхуесе?
— Да, она там, вероятно, для того, чтобы давно желаемое свидание с вами никем не было замечено и не могло иметь последствия, — сказал Жозэ с язвительной улыбкой, — так не забудьте, цыган, через три дня у стены монастыря Арнахуеса, в тени красной развалившейся стены. Желаю успеха! А мне нужно бежать, потому что у меня есть еще важное дело, требующее исполнения в эту же ночь.
Мы знаем, что Жозэ должен был встретиться в таверне Прадо Вермудес с фамилиарами.
— Кланяйтесь прекрасной Ае, слышите, и вспомните обо мне, когда вы будете наслаждаться с ней, это будет праздник для вас, — пробормотал Жозэ, собираясь уходить, — еще одно слово! Вы мне запретили произносить имя женщины, которую вы любите, Ая же вам скажет такую удивительную вещь, что у вас сердце забьется. Желаю вам здоровья и успеха! Ха-ха-ха!
С этими словами Жозэ исчез на грязной улице, ведущей в Прадо Вермудес. Аццо долго смотрел ему вслед.
— Что она мне скажет такое про Энрику, что у меня сердце забьется? — спросил он себя. — Я буду настороже и навострю свой кинжал, он мне пригодится — эта женщина не улизнет теперь от меня!
Пробираясь сквозь мрак, Аццо пошел к воротам и, избрав проселочную дорогу, направился в Аранхуес. Ему нечего было торопиться, потому что свидание назначено было только через три дня и до Аранхуеса было всего 14 миль.
На третий день он прибыл на бесплодную равнину, на которой лежал живописный Аранхуес, осененный пальмами, каштановыми и оливковыми деревьями, как оазис среди пустыни. Роскошный замок, окруженный фонтанами и пальмами, был великолепен. Он исстари служил увеселительным местом испанских королей, поражая своей прелестью глаз путешественника, только что перешедшего пустынные равнины, лежащие между Мадридом и Аранхуесом.
Между тем как стало темнеть, Аццо прошел мимо замка и парка и увидел невдалеке в долине монастырь мрачной архитектуры, окруженный высокой стеной. В том углу стены, где снова начиналась дорога, темные деревья осеняли красные развалины каменной стены — это было то самое таинственное место, где цыган Аццо должен был, наконец, увидеть ужасную Аю.
Он вошел под огромную арку монастыря и, взобравшись на стену, лег там. Он сверху мог отлично видеть вес, что делалось под деревьями, между тем как снизу никто не мог его заметить.
Сумерки стали постепенно опускаться на долину и на монастырь, деревья делались все темнее, и Аццо стал с напряженным вниманием прислушиваться.
Наконец, к деревьям стала подходить человеческая фигура. Как только она завернула за угол и ее осветила луна, Аццо, несмотря на длинный темный плащ, покрывавший подкрадывавшуюся, тотчас узнал в ней ненавистную Аю. Он вскочил, дрожа от ненависти и жажды мести. Как лев, готовый броситься на свою жертву, Аццо невольно нагнулся к земле и стал наблюдать за каждым шагом Аи, приближавшейся к тому самому месту, где он хотел ей отплатить должным образом.
Выждав, когда Ая приблизилась, он сошел вниз. Страшен был в эту минуту цыган, схватившийся за рукоятку острого кинжала и тихо приближавшийся к развалинам монастырской стены.
Аццо неслышно проскользнул дальше, все еще боясь, чтобы жертва его не улизнула. Наконец, он подошел близко к тени деревьев, так что закутанная графиня генуэзская узнала его и на губах ее показалась торжествующая улыбка.
— Ая повелевает, и дикий, пылкий Аццо слушается, — прошептала она, между тем как глаза ее жадно искали красивого цыгана.
Когда он близко подошел к ней, Ая отступила на шаг, как бы движимая недобрым предчувствием.
— Ты аккуратен, Аццо, — проговорила графиня, — и скоро будешь ты снисходительнее к моим желаниям и приказаниям.
Страшный, огненный взор цыгана, смотревшего из-под волос, упавших ему на лицо, был направлен на демона, гордо стоявшего перед ним и дышавшего страстью.
— Аццо, теперь ты мой. Если ты не будешь исполнять мои желания, то я употреблю насилие! — проговорила Ая с угрозой.
Цыган пристально взглянул на нее, и лицо его стало еще мрачнее.
— Выбирай одно из двух — или безусловное повиновение мне, или я выдам сыщикам твою ужасную тайну. Ониищут изверга, который снова показался три дня тому назад в Мадриде, они караулят его, описывая во всех газетах дикие черты твоего лица и просят отыскать тебя, обещая за то большие награды.
— Что ты говоришь, безумная? — воскликнул Аццо, который никак не мог понять ее слов.
— Будь спокойнее, иначе ты сам себя выдашь! Аццо, зачем ищешь ты такого отвратительного, неестественного наслаждения? Зачем ты высасываешь у детей кровь и лишаешь их жизни, между тем как красивая женщина, видевшая у своих ног вельмож, предлагает тебе все, чем только можно прельстить человека. Она оттолкнула всех для того, чтобы удовлетворить страсть, терзающую ее сердце. Эта страсть — ты, Аццо! И ты, вампир, должен или принадлежать мне или умереть.
Цыган отступил при этих словах, сказанных с такой ужасающей страстью.
— Ты тот самый страшный сластолюбец, перед которым содрогается Мадрид. Ты был в Бедойском лесу, когда в кустах нашли безжизненное дитя бедной цыганки. Ты был в лавке, когда этот несчастный прелестный ребенок был найден изувеченным и обезображенным. Ты тотчас же ускользнул на улицу Толедо, между тем как дочь лавочника, изуродованная и вся в крови, лежала на руках рыдающего отца. Ты тот самый изверг с бледным страстным лицом, с густыми волосами и бородой, ты тот вампир, которого неотступно ищут, чтобы заковать в такие цепи, какие не носит ни один преступник Санта Мадре.
Аццо вскрикнул. Было ли это выражение его безграничной ярости или дикий цыган действительно увидел, что его узнали и выдали его бесчеловечный поступок? Он поднял руку и в его сжатом кулаке заблистал кинжал. С криком ненависти бросился он на графиню генуэзскую, которой невозможно было вырваться и бежать, и воткнул острый кинжал в ее грудь.
Действительно, как предсказал Жозэ, это был праздник для цыгана, дрожавшего от гнева, праздник, исполненный такого наслаждения, какого не мог бы испытать даже любовник на белоснежной груди своей возлюбленной, ибо Аццо, наконец, мог этим удовлетворить пожиравшую его ненависть.
В то время как Аццо мощной рукой коснулся кинжалом груди Аи, что предвещало ей неизбежную смерть, вдруг раздался страшный смех. Кинжал скользнул по груди графини как будто она была сделана из мрамора или железа.
Графиня была предусмотрительна. Она одела ту самую чешуйчатую ткань, которой однажды во время карнавала любовался Франциско де Ассизи и которую он принял за искусно избранный маскарадный наряд. Но это было нечто более значительное.
Аццо был вне себя от гнева.
— Ты хочешь от меня избавиться, безумец! Но я этого ожидала! Теперь я покажу тебе мою власть! Ты будешь меня помнить! Знай, что твоя Энрика жива, но ты ее никогда не увидишь, потому что она уже в руках Жозэ Серрано.
Ошеломленный цыган смотрел вслед удалявшейся Ае и невольно сравнивал ее с богинями севера, про которых существует столько страшных легенд. Фигура Аи еще раз мелькнула и исчезла в темноте, оставив смущенного Аццо. Он провел рукой по лицу и тихо прошептал:
— Энрика жива!
Эти слова запечатлелись в душе цыгана. Он хотел во что бы то ни стало найти и укрыть Энрику от преследований ее непримиримого врага. Но ненавистная Ая не навела его ни на какие следы, и он не знал, где ее найти. Однако же мысль, что она еще жива, ободрила его, и он поскакал в Мадрид.
Не останавливаясь, помчался он в столицу, целыми днями бегал он по улицам и площадям, беспрестанно смотрел на балконы и окна и постоянно спрашивал управляющего своего дворца, вернулась ли Энрика? Но все было напрасно.
Наконец, после долгих тщательных розысков, цыгану пришло на ум, что Энрика, спасаясь от преследований, нашла себе, быть может, приют вне города. Он стал бродить по всем предместьям, спрашивая всех, не видели ли красивой молодой женщины. Часто отвечали ему утвердительно и Аццо, поддерживаемый надеждой, спешил к указанному месту. Но это были все незнакомые лица. Удаляясь от города, он стал бродить по окрестностям и, наконец, дошел до развалин замка Теба, в которых жил старый Фрацко со своей Жуаной и где тайное общество Летучей петли собиралось на свои ночные совещания. Утомленный напрасными поисками и исполненный любви к Энрике, он подошел к большой стене и сел на сломанную колонну. Деревья бросали уже продолговатые тени и небо покрывалось тучами. Цыган взял свою гитару и стал играть свои песни, то дикие и таинственные, то нежные и приятные, полные воспоминаний об Энрике.
Из-под взгроможденных стен и камней показалась вдруг кудрявая голова девочки. Прислушиваясь, она направилась в сторону, откуда раздавались прекрасные звуки. То была маленькая Мария, которая, услыхав музыку, вышла из этого убежища. Она увидела играющего цыгана. Его игра так понравилась ей, что она кивнула головкой цыгану, пораженному встречей. Он думал сначала, что это видение, но когда прелестная головка стала кивать, то ему нечего было сомневаться в том, что это действительно был ребенок, скрывающийся в развалинах.
Продолжая играть, Аццо подошел к ней. Он задрожал всем телом, когда увидел перед собой ребенка так похожего на Энрику. Какое-то предчувствие говорило ему, что этот ребенок, находящийся непонятным для него образом в развалинах, — потерянная и украденная дочь Энрики, та самая маленькая Мария, которая несколько лет тому назад исчезла с берега Мансанареса. Когда Аццо стал приближаться, малютка шмыгнула опять в свое убежище. Только детский смех указал ему на маленький вход в пещеру, под стеной, в которой милый ребенок охотно и весело играл один. Даже новый товарищ ее, Рамиро, живой мальчик с блестящими глазами, не смел входить в ее пещеру. Оба ребенка имели совершенно разные склонности. Маленькая грациозная Мария играла с разноцветными каменьями и цветами, а Рамиро, который был немного старше ее, делал из каждой палки шпагу и из каждого выступа коня. Девочка более всего любила играть в своей потайной комнате, как она называла пещеру. Дикий мальчик бегал по горам и лесам. Старый Фрацко давал им полную свободу, а добрая Жуана находила самым лучшим после уроков позволять детям резвиться сколько их душе угодно. «Это укрепит их здоровье!» — говорила она всегда.
Подземелье, в котором Мария старательно работала, аккуратно накладывая один камень на другой, чтобы устроить себе королевский трон, сделалось для нее самым лучшим местопребыванием. Всякий раз, как она выходила оттуда, она тщательно закрывала его вход камнями, для того чтобы ни человек, ни животное не могли проникнуть в ее подземное царство. По утрам она снова снимала все камни и исчезала в потайном пространстве, которое, вероятно, в те ужасные времена, когда замок Теба еще гордо возвышался, было не что иное, как подземная темница. Это пространство было чрезвычайно велико и широко. Обрушивающиеся развалины не сломали его каменной крыши, сделанной в виде свода, но стены пещеры совсем почти обвалились, потому что они были выстроены из зубчатых камней, что придавало дикий вид этому подземелью.
Маленькая Мария приносила сюда свои разноцветные камни и цветы, для того чтобы никто не мешал ей играть, и до последнего времени невинный ребенок ничего не замечал необычного. Но в один из последних дней, снимая утром камни, она заметила что они лежат не так, как она их положила. На следующее утро повторилось то нее самое. Ей, наконец, пришло в голову, что ночью кто-нибудь прокрадывается в ее пещеру и делает себе из нее убежище. Но ей никак не удавалось заметить, кто завладел ее пещерой. Когда она увидела Аццо, игру которого с таким удовольствием слушала, ей тотчас же пришло в голову, что это именно он посещает по ночам ее жилище. Она с любопытством всматривалась из-за своей засады в цыгана, который подходил к отверстию. Его глаза из-под упавших на лоб волос ласково смотрели на девочку, которая, боязливо прячась от него, сидела на корточках между камнями в углу пещеры.
— Миленькая, маленькая Мария, — звал Аццо, протягивая ей руку, — приди ко мне и расскажи, где твоя мама.
Ребенок со страхом смотрел на незнакомца, который все ближе и ближе подходил к ней.
— Приди ко мне, я не сделаю тебе никакого зла, я только хочу узнать от тебя, как ты попала сюда и где находится твоя мама Энрика, которую я ищу.
— Матушка Жуана! — закричала маленькая Мария и зарыдала.
— Жуана? — с удивлением повторил Аццо. — Проведи меня к ней.
Цыган хотел обнять девочку, но она так громко закричала и стала звать на помощь, что Аццо испугался и поспешил выйти из пещеры.
Темные облака заволокли все небо, и уже слышались раскаты грома. Это было как раз в то время, когда королева посетила монахиню, успевшую воротиться из Аранхуеса во дворец.
Аццо тихо вышел из пещеры и стал поджидать, не узнает ли он, кто это мать Жуана, которую девочка звала на помощь. Фрацко уехал с женой в Мадрид и, окончив дела, возвратился домой только поздней ночью, поэтому никто не слыхал криков девочки, к тому же они еще заглушались в закрытой пещере. Рамиро спал в комнате Фрацко.
Маленькая Мария была окружена мраком. Когда, наконец, незнакомец удалился, она тихо и осторожно подкралась к отверстию, собираясь побежать скорее к жилищу своих родителей в конце длинной стены. Но не успела она высунуть свою кудрявую голову, как загремел гром, и молния так осветила пустую, бесплодную равнину перед развалинами, что девочка с отчаянным криком бросилась назад в пещеру.
В эту минуту к ней крался сгорбленный человек. Тучи так заволокли небо, что невозможно было узнать приближающегося.
Когда молния осветила развалины, он тотчас же проскользнул быстро в пещеру и стал прислушиваться. Убедившись, что ничто ему не помешает, он подошел к тому месту откуда раздавался плач девочки. Маленькая Мария почувствовала как две мощные руки обхватили ее. Она хотела оттолкнуть незнакомца, которого она в темноте не могла видеть, но все усилия ее были напрасны. Она уже почувствовала теплое дыхание на своем лице, покрытом холодным потом.
Тогда, зовя на помощь, она испустила отчаянный крик и невольно вцепилась в лицо своего отвратительного врага, который все крепче и крепче прижимался к ней. Она почувствовала, что он стал рвать с нее одежду и что она, беспомощная, находилась вполне в его власти. Но девочка не понимала, что хотел от нее этот незнакомец, а только почувствовала, что он поступает с ней бесчеловечно. Из уст девочки вырвался последний страшный крик, полный отчаяния.
В ту самую минуту, когда его губы с ужасным намерением коснулись нежного тела ребенка, чья-то рука схватила изверга, чтобы оторвать его от несчастной жертвы.
Вампир пришел в ярость оттого, что невидимый враг помешал ему в минуту самого высшего наслаждения, оторвал его от девочки. Быстро и ловко вырвался он из рук невидимого противника, но тот опять успел его схватить.
Страшная борьба, сопровождаемая криками бедного ребенка, разыгралась в пещере. Соперники не имели времени взяться за оружие: с такой ловкостью велась борьба. После долгой борьбы один из них вырвался и быстро скрылся в темноте. Был ли то вампир или спаситель маленькой Марии?
Темная, бурная ночь не позволяла его узнать. Не смотря ни на крупный дождь, ни на гремящий гром, вскочил он на лошадь, привязанную в лесу, и поскакал к ближайшему трактиру. Лошадь, от сверкающей молнии, становилась на дыбы, но всадник обеими руками крепко держал узду и, пришпорив лошадь, помчался к горам, лежавшим между развалинами замка Теба и Мадридом. Нагнувшись к шее своей лошади, он спешил что было сил.
Яркая молния осветила мчавшегося всадника, то был Жозэ. С быстротой молнии скакал он к предместью. Задыхаясь вошел он в трактир и, отворив дверь, позвал сыщиков инквизиции.
— Вампир! — произнес он. — Идите за мной, мы его найдем около жертвы в пещере!
Дикий крик одобрения ответил на эти отрывистые слова Жозэ, потому что была назначена высокая награда тому, кто схватит вампира. Сыщики надеялись заслужить ее.
С криком и ревом бросились они на своих лошадей и с быстротой ветра понеслись через горы и развалины. Гром гремел так, что наводил ужас, а молния освещала путь ночным путешественникам, которыми предводительствует злобно улыбающийся Жозэ.
Скоро достигли они развалин, зажгли факелы и окружили высоту — вампир захвачен. С оружием в руках вошел Жозэ вместе с сыщиками инквизиции в подземелье. С бешеным криком бросились они на Аццо, сидящего на корточках возле ребенка. Мария была жива, но ею так овладел страх, что она лежала почти без чувств.
— Хватайте цыгана! — воскликнул Жозэ. — Цыган Аццо — вампир!
Сыщики тотчас же накинулись на Аццо, напрасно старавшегося себя защитить. Все его клятвы и уверения были напрасны. В то время как Аццо привязывали к лошади, несколько фамилиаров отвели маленькую Марию в жилище Фрацко, где спасенное дитя, плача, бросилось к Рамиро, который все еще был один в доме.
Остальные сыщики во главе с Жозэ мчались с захваченным ими цыганом к отдаленному Мадриду.
АРЕСТ КОРОЛЯ
Между тем, когда освидетельствовали мертвое тело девочки, Аццо шел по улице Толедо. Глаза его сверкали страшным блеском, волосы в беспорядке окаймляли его бледное худое лицо. Дикий сын лесов шел быстро, гонимый своей безысходной тоской. Вдруг он услыхал, что кто-то быстро следует за ним. Он не знал, преследуют ли его или это просто случай. Мысли Аццо были в высшей степени напряжены. Ему тотчас же пришло в голову ударом кинжала избавиться от этого человека, который не на шутку, казалось, преследовал его. Он обернулся и при лунном свете увидел в нескольких шагах от себя темную тень в испанской остроконечной шляпе и коротеньком плаще. Аццо узнал отвратительного Жозэ — смертельного врага Энрики.
Жозэ, злобно усмехаясь, подошел к Аццо и дотронулся до его плеча. Его худое бледное лицо, искаженное страстями, выражало смущение и какое-то страшное, преступное волнение. Глаза его были широко раскрыты и налиты кровью, мускулы его лица подергивались, рыжая борода и волосы спутаны.
Аццо был в недоумении, не зная, как ему поступить с врагом Энрики, так внезапно явившимся ему.
— Ах, друг цыган! — сказал Жозэ, увлекая за собой в темный угол улицы Толедо Аццо, смотревшего на него с гневом и презрением. — Я вас было и не узнал, а у меня есть к вам поручение, для которого я повсюду искал вас. Деньги ваши, вероятно, все вышли, не правда ли? Это меня и не удивило бы, потому что любовь ваша к этой…
— Не смей произносить ее имени, мерзавец! — перебил он удивленного и ловко отступившего Жозэ.
— Тише! Разве мы пили на брудершафт, друг Аццо? В таком случае и я могу говорить с тобой на ты, — сказал Жозэ с язвительной улыбкой и дотронулся до рукоятки блестящего пистолета, — меня прислала к тебе с поручением женщина, которая имеет страстное желание тебе принадлежать.
— Говорите скорее, что вы желаете! — возразил Аццо гордо и повелительно.
— Мы, как видно, оба спешим, так слушайте же: прекрасная Ая хочет вас видеть и переговорить с вами. Что передать от вас этой прелестной женщине? Она, я думаю, ждет с нетерпением, чтобы вы хоть раз вошли в ее спальню. Был бы я на вашем месте, я бы, черт побери, не только раз, но каждую ночь ходил бы к ней.
— Где могу я встретить Аю? — спросил Аццо сурово.
— Ага! Ваша кровь тоже не ледяная! Вы встретите тоскующую по вам Аю через три дня у стены монастыря Аранхуеса.
— Аранхуеса? Разве Ая в Аранхуесе?
— Да, она там, вероятно, для того, чтобы давно желаемое свидание с вами никем не было замечено и не могло иметь последствия, — сказал Жозэ с язвительной улыбкой, — так не забудьте, цыган, через три дня у стены монастыря Арнахуеса, в тени красной развалившейся стены. Желаю успеха! А мне нужно бежать, потому что у меня есть еще важное дело, требующее исполнения в эту же ночь.
Мы знаем, что Жозэ должен был встретиться в таверне Прадо Вермудес с фамилиарами.
— Кланяйтесь прекрасной Ае, слышите, и вспомните обо мне, когда вы будете наслаждаться с ней, это будет праздник для вас, — пробормотал Жозэ, собираясь уходить, — еще одно слово! Вы мне запретили произносить имя женщины, которую вы любите, Ая же вам скажет такую удивительную вещь, что у вас сердце забьется. Желаю вам здоровья и успеха! Ха-ха-ха!
С этими словами Жозэ исчез на грязной улице, ведущей в Прадо Вермудес. Аццо долго смотрел ему вслед.
— Что она мне скажет такое про Энрику, что у меня сердце забьется? — спросил он себя. — Я буду настороже и навострю свой кинжал, он мне пригодится — эта женщина не улизнет теперь от меня!
Пробираясь сквозь мрак, Аццо пошел к воротам и, избрав проселочную дорогу, направился в Аранхуес. Ему нечего было торопиться, потому что свидание назначено было только через три дня и до Аранхуеса было всего 14 миль.
На третий день он прибыл на бесплодную равнину, на которой лежал живописный Аранхуес, осененный пальмами, каштановыми и оливковыми деревьями, как оазис среди пустыни. Роскошный замок, окруженный фонтанами и пальмами, был великолепен. Он исстари служил увеселительным местом испанских королей, поражая своей прелестью глаз путешественника, только что перешедшего пустынные равнины, лежащие между Мадридом и Аранхуесом.
Между тем как стало темнеть, Аццо прошел мимо замка и парка и увидел невдалеке в долине монастырь мрачной архитектуры, окруженный высокой стеной. В том углу стены, где снова начиналась дорога, темные деревья осеняли красные развалины каменной стены — это было то самое таинственное место, где цыган Аццо должен был, наконец, увидеть ужасную Аю.
Он вошел под огромную арку монастыря и, взобравшись на стену, лег там. Он сверху мог отлично видеть вес, что делалось под деревьями, между тем как снизу никто не мог его заметить.
Сумерки стали постепенно опускаться на долину и на монастырь, деревья делались все темнее, и Аццо стал с напряженным вниманием прислушиваться.
Наконец, к деревьям стала подходить человеческая фигура. Как только она завернула за угол и ее осветила луна, Аццо, несмотря на длинный темный плащ, покрывавший подкрадывавшуюся, тотчас узнал в ней ненавистную Аю. Он вскочил, дрожа от ненависти и жажды мести. Как лев, готовый броситься на свою жертву, Аццо невольно нагнулся к земле и стал наблюдать за каждым шагом Аи, приближавшейся к тому самому месту, где он хотел ей отплатить должным образом.
Выждав, когда Ая приблизилась, он сошел вниз. Страшен был в эту минуту цыган, схватившийся за рукоятку острого кинжала и тихо приближавшийся к развалинам монастырской стены.
Аццо неслышно проскользнул дальше, все еще боясь, чтобы жертва его не улизнула. Наконец, он подошел близко к тени деревьев, так что закутанная графиня генуэзская узнала его и на губах ее показалась торжествующая улыбка.
— Ая повелевает, и дикий, пылкий Аццо слушается, — прошептала она, между тем как глаза ее жадно искали красивого цыгана.
Когда он близко подошел к ней, Ая отступила на шаг, как бы движимая недобрым предчувствием.
— Ты аккуратен, Аццо, — проговорила графиня, — и скоро будешь ты снисходительнее к моим желаниям и приказаниям.
Страшный, огненный взор цыгана, смотревшего из-под волос, упавших ему на лицо, был направлен на демона, гордо стоявшего перед ним и дышавшего страстью.
— Аццо, теперь ты мой. Если ты не будешь исполнять мои желания, то я употреблю насилие! — проговорила Ая с угрозой.
Цыган пристально взглянул на нее, и лицо его стало еще мрачнее.
— Выбирай одно из двух — или безусловное повиновение мне, или я выдам сыщикам твою ужасную тайну. Ониищут изверга, который снова показался три дня тому назад в Мадриде, они караулят его, описывая во всех газетах дикие черты твоего лица и просят отыскать тебя, обещая за то большие награды.
— Что ты говоришь, безумная? — воскликнул Аццо, который никак не мог понять ее слов.
— Будь спокойнее, иначе ты сам себя выдашь! Аццо, зачем ищешь ты такого отвратительного, неестественного наслаждения? Зачем ты высасываешь у детей кровь и лишаешь их жизни, между тем как красивая женщина, видевшая у своих ног вельмож, предлагает тебе все, чем только можно прельстить человека. Она оттолкнула всех для того, чтобы удовлетворить страсть, терзающую ее сердце. Эта страсть — ты, Аццо! И ты, вампир, должен или принадлежать мне или умереть.
Цыган отступил при этих словах, сказанных с такой ужасающей страстью.
— Ты тот самый страшный сластолюбец, перед которым содрогается Мадрид. Ты был в Бедойском лесу, когда в кустах нашли безжизненное дитя бедной цыганки. Ты был в лавке, когда этот несчастный прелестный ребенок был найден изувеченным и обезображенным. Ты тотчас же ускользнул на улицу Толедо, между тем как дочь лавочника, изуродованная и вся в крови, лежала на руках рыдающего отца. Ты тот самый изверг с бледным страстным лицом, с густыми волосами и бородой, ты тот вампир, которого неотступно ищут, чтобы заковать в такие цепи, какие не носит ни один преступник Санта Мадре.
Аццо вскрикнул. Было ли это выражение его безграничной ярости или дикий цыган действительно увидел, что его узнали и выдали его бесчеловечный поступок? Он поднял руку и в его сжатом кулаке заблистал кинжал. С криком ненависти бросился он на графиню генуэзскую, которой невозможно было вырваться и бежать, и воткнул острый кинжал в ее грудь.
Действительно, как предсказал Жозэ, это был праздник для цыгана, дрожавшего от гнева, праздник, исполненный такого наслаждения, какого не мог бы испытать даже любовник на белоснежной груди своей возлюбленной, ибо Аццо, наконец, мог этим удовлетворить пожиравшую его ненависть.
В то время как Аццо мощной рукой коснулся кинжалом груди Аи, что предвещало ей неизбежную смерть, вдруг раздался страшный смех. Кинжал скользнул по груди графини как будто она была сделана из мрамора или железа.
Графиня была предусмотрительна. Она одела ту самую чешуйчатую ткань, которой однажды во время карнавала любовался Франциско де Ассизи и которую он принял за искусно избранный маскарадный наряд. Но это было нечто более значительное.
Аццо был вне себя от гнева.
— Ты хочешь от меня избавиться, безумец! Но я этого ожидала! Теперь я покажу тебе мою власть! Ты будешь меня помнить! Знай, что твоя Энрика жива, но ты ее никогда не увидишь, потому что она уже в руках Жозэ Серрано.
Ошеломленный цыган смотрел вслед удалявшейся Ае и невольно сравнивал ее с богинями севера, про которых существует столько страшных легенд. Фигура Аи еще раз мелькнула и исчезла в темноте, оставив смущенного Аццо. Он провел рукой по лицу и тихо прошептал:
— Энрика жива!
Эти слова запечатлелись в душе цыгана. Он хотел во что бы то ни стало найти и укрыть Энрику от преследований ее непримиримого врага. Но ненавистная Ая не навела его ни на какие следы, и он не знал, где ее найти. Однако же мысль, что она еще жива, ободрила его, и он поскакал в Мадрид.
Не останавливаясь, помчался он в столицу, целыми днями бегал он по улицам и площадям, беспрестанно смотрел на балконы и окна и постоянно спрашивал управляющего своего дворца, вернулась ли Энрика? Но все было напрасно.
Наконец, после долгих тщательных розысков, цыгану пришло на ум, что Энрика, спасаясь от преследований, нашла себе, быть может, приют вне города. Он стал бродить по всем предместьям, спрашивая всех, не видели ли красивой молодой женщины. Часто отвечали ему утвердительно и Аццо, поддерживаемый надеждой, спешил к указанному месту. Но это были все незнакомые лица. Удаляясь от города, он стал бродить по окрестностям и, наконец, дошел до развалин замка Теба, в которых жил старый Фрацко со своей Жуаной и где тайное общество Летучей петли собиралось на свои ночные совещания. Утомленный напрасными поисками и исполненный любви к Энрике, он подошел к большой стене и сел на сломанную колонну. Деревья бросали уже продолговатые тени и небо покрывалось тучами. Цыган взял свою гитару и стал играть свои песни, то дикие и таинственные, то нежные и приятные, полные воспоминаний об Энрике.
Из-под взгроможденных стен и камней показалась вдруг кудрявая голова девочки. Прислушиваясь, она направилась в сторону, откуда раздавались прекрасные звуки. То была маленькая Мария, которая, услыхав музыку, вышла из этого убежища. Она увидела играющего цыгана. Его игра так понравилась ей, что она кивнула головкой цыгану, пораженному встречей. Он думал сначала, что это видение, но когда прелестная головка стала кивать, то ему нечего было сомневаться в том, что это действительно был ребенок, скрывающийся в развалинах.
Продолжая играть, Аццо подошел к ней. Он задрожал всем телом, когда увидел перед собой ребенка так похожего на Энрику. Какое-то предчувствие говорило ему, что этот ребенок, находящийся непонятным для него образом в развалинах, — потерянная и украденная дочь Энрики, та самая маленькая Мария, которая несколько лет тому назад исчезла с берега Мансанареса. Когда Аццо стал приближаться, малютка шмыгнула опять в свое убежище. Только детский смех указал ему на маленький вход в пещеру, под стеной, в которой милый ребенок охотно и весело играл один. Даже новый товарищ ее, Рамиро, живой мальчик с блестящими глазами, не смел входить в ее пещеру. Оба ребенка имели совершенно разные склонности. Маленькая грациозная Мария играла с разноцветными каменьями и цветами, а Рамиро, который был немного старше ее, делал из каждой палки шпагу и из каждого выступа коня. Девочка более всего любила играть в своей потайной комнате, как она называла пещеру. Дикий мальчик бегал по горам и лесам. Старый Фрацко давал им полную свободу, а добрая Жуана находила самым лучшим после уроков позволять детям резвиться сколько их душе угодно. «Это укрепит их здоровье!» — говорила она всегда.
Подземелье, в котором Мария старательно работала, аккуратно накладывая один камень на другой, чтобы устроить себе королевский трон, сделалось для нее самым лучшим местопребыванием. Всякий раз, как она выходила оттуда, она тщательно закрывала его вход камнями, для того чтобы ни человек, ни животное не могли проникнуть в ее подземное царство. По утрам она снова снимала все камни и исчезала в потайном пространстве, которое, вероятно, в те ужасные времена, когда замок Теба еще гордо возвышался, было не что иное, как подземная темница. Это пространство было чрезвычайно велико и широко. Обрушивающиеся развалины не сломали его каменной крыши, сделанной в виде свода, но стены пещеры совсем почти обвалились, потому что они были выстроены из зубчатых камней, что придавало дикий вид этому подземелью.
Маленькая Мария приносила сюда свои разноцветные камни и цветы, для того чтобы никто не мешал ей играть, и до последнего времени невинный ребенок ничего не замечал необычного. Но в один из последних дней, снимая утром камни, она заметила что они лежат не так, как она их положила. На следующее утро повторилось то нее самое. Ей, наконец, пришло в голову, что ночью кто-нибудь прокрадывается в ее пещеру и делает себе из нее убежище. Но ей никак не удавалось заметить, кто завладел ее пещерой. Когда она увидела Аццо, игру которого с таким удовольствием слушала, ей тотчас же пришло в голову, что это именно он посещает по ночам ее жилище. Она с любопытством всматривалась из-за своей засады в цыгана, который подходил к отверстию. Его глаза из-под упавших на лоб волос ласково смотрели на девочку, которая, боязливо прячась от него, сидела на корточках между камнями в углу пещеры.
— Миленькая, маленькая Мария, — звал Аццо, протягивая ей руку, — приди ко мне и расскажи, где твоя мама.
Ребенок со страхом смотрел на незнакомца, который все ближе и ближе подходил к ней.
— Приди ко мне, я не сделаю тебе никакого зла, я только хочу узнать от тебя, как ты попала сюда и где находится твоя мама Энрика, которую я ищу.
— Матушка Жуана! — закричала маленькая Мария и зарыдала.
— Жуана? — с удивлением повторил Аццо. — Проведи меня к ней.
Цыган хотел обнять девочку, но она так громко закричала и стала звать на помощь, что Аццо испугался и поспешил выйти из пещеры.
Темные облака заволокли все небо, и уже слышались раскаты грома. Это было как раз в то время, когда королева посетила монахиню, успевшую воротиться из Аранхуеса во дворец.
Аццо тихо вышел из пещеры и стал поджидать, не узнает ли он, кто это мать Жуана, которую девочка звала на помощь. Фрацко уехал с женой в Мадрид и, окончив дела, возвратился домой только поздней ночью, поэтому никто не слыхал криков девочки, к тому же они еще заглушались в закрытой пещере. Рамиро спал в комнате Фрацко.
Маленькая Мария была окружена мраком. Когда, наконец, незнакомец удалился, она тихо и осторожно подкралась к отверстию, собираясь побежать скорее к жилищу своих родителей в конце длинной стены. Но не успела она высунуть свою кудрявую голову, как загремел гром, и молния так осветила пустую, бесплодную равнину перед развалинами, что девочка с отчаянным криком бросилась назад в пещеру.
В эту минуту к ней крался сгорбленный человек. Тучи так заволокли небо, что невозможно было узнать приближающегося.
Когда молния осветила развалины, он тотчас же проскользнул быстро в пещеру и стал прислушиваться. Убедившись, что ничто ему не помешает, он подошел к тому месту откуда раздавался плач девочки. Маленькая Мария почувствовала как две мощные руки обхватили ее. Она хотела оттолкнуть незнакомца, которого она в темноте не могла видеть, но все усилия ее были напрасны. Она уже почувствовала теплое дыхание на своем лице, покрытом холодным потом.
Тогда, зовя на помощь, она испустила отчаянный крик и невольно вцепилась в лицо своего отвратительного врага, который все крепче и крепче прижимался к ней. Она почувствовала, что он стал рвать с нее одежду и что она, беспомощная, находилась вполне в его власти. Но девочка не понимала, что хотел от нее этот незнакомец, а только почувствовала, что он поступает с ней бесчеловечно. Из уст девочки вырвался последний страшный крик, полный отчаяния.
В ту самую минуту, когда его губы с ужасным намерением коснулись нежного тела ребенка, чья-то рука схватила изверга, чтобы оторвать его от несчастной жертвы.
Вампир пришел в ярость оттого, что невидимый враг помешал ему в минуту самого высшего наслаждения, оторвал его от девочки. Быстро и ловко вырвался он из рук невидимого противника, но тот опять успел его схватить.
Страшная борьба, сопровождаемая криками бедного ребенка, разыгралась в пещере. Соперники не имели времени взяться за оружие: с такой ловкостью велась борьба. После долгой борьбы один из них вырвался и быстро скрылся в темноте. Был ли то вампир или спаситель маленькой Марии?
Темная, бурная ночь не позволяла его узнать. Не смотря ни на крупный дождь, ни на гремящий гром, вскочил он на лошадь, привязанную в лесу, и поскакал к ближайшему трактиру. Лошадь, от сверкающей молнии, становилась на дыбы, но всадник обеими руками крепко держал узду и, пришпорив лошадь, помчался к горам, лежавшим между развалинами замка Теба и Мадридом. Нагнувшись к шее своей лошади, он спешил что было сил.
Яркая молния осветила мчавшегося всадника, то был Жозэ. С быстротой молнии скакал он к предместью. Задыхаясь вошел он в трактир и, отворив дверь, позвал сыщиков инквизиции.
— Вампир! — произнес он. — Идите за мной, мы его найдем около жертвы в пещере!
Дикий крик одобрения ответил на эти отрывистые слова Жозэ, потому что была назначена высокая награда тому, кто схватит вампира. Сыщики надеялись заслужить ее.
С криком и ревом бросились они на своих лошадей и с быстротой ветра понеслись через горы и развалины. Гром гремел так, что наводил ужас, а молния освещала путь ночным путешественникам, которыми предводительствует злобно улыбающийся Жозэ.
Скоро достигли они развалин, зажгли факелы и окружили высоту — вампир захвачен. С оружием в руках вошел Жозэ вместе с сыщиками инквизиции в подземелье. С бешеным криком бросились они на Аццо, сидящего на корточках возле ребенка. Мария была жива, но ею так овладел страх, что она лежала почти без чувств.
— Хватайте цыгана! — воскликнул Жозэ. — Цыган Аццо — вампир!
Сыщики тотчас же накинулись на Аццо, напрасно старавшегося себя защитить. Все его клятвы и уверения были напрасны. В то время как Аццо привязывали к лошади, несколько фамилиаров отвели маленькую Марию в жилище Фрацко, где спасенное дитя, плача, бросилось к Рамиро, который все еще был один в доме.
Остальные сыщики во главе с Жозэ мчались с захваченным ими цыганом к отдаленному Мадриду.
АРЕСТ КОРОЛЯ
Мы просим читателя не думать, что наши рассказы чересчур неправдоподобны. В то время интриги и приключения при мадридском дворе и в приближенных ему кружках были так необыкновенны, что история не может их определить довольно точно.
Настоящая глава чисто историческая, так же как и рассказ о тайном союзе «Летучая петля» и следующая глава под заглавием «Кинжал монаха», в них все основано на строжайшей истине.
Мы сочли необходимым, прежде чем продолжать рассказ, поместить эти немногие слова, с тем чтобы не сомневались в нашей правдивости.
Франциско де Ассизи сдержал слово и исполнил просьбу бедной Энрики. С грустной улыбкой на устах он сообщил герцогу де ла Торре, что бледная донна жива и находится в настоящую минуту в доме госпожи Дела-кур.
— Я нахожу, герцог, что вкус у вас не дурен, — шутил король, который с удовольствием вспоминал Энрику и надеялся ее скоро увидеть.
При этом известии Серрано весь затрепетал. В его душе возникли тысячи вопросов и забот. Ему хотелось знать, каким образом Энрика была спасена и где она скрывалась до сих пор после той ужасной ночи. То считал он это известие за мистификацию, за какое-нибудь недоразумение, то опять им овладевал страх, когда он думал о том, что Энрика, может быть, находится в обществе бесславной госпожи Делакур.
Получив это известие, Франциско отправился в Аранхуес, где в первый раз вступил в виллу и увидел в ее залах сирен, известных своим дурным поведением. Напрасно искал он между ними Энрику. Госпожа Дела-кур также не могла ему ничего сообщить о ней, разве только то, что после короткого пребывания в ее доме, она покинула его, побуждаемая каким-то странным беспокойством. Но куда она делась, об этом госпожа Дела-кур, к великому своему сожалению, ничего не знала. Эта ловкая дама научилась при дворе быть осторожной и потому никогда не давала положительных сведений.
Она старалась обратить внимание маршала Серрано, посещение которого она считала за честь, на прекрасную Олидию и на пылкую Жозефу.
Но Франциско очень быстро исчез из ее гостиных и вернулся к себе. Он жаждал покоя для того, чтобы подумать о средствах, как напасть на след, хотя и спасенной, но еще потерянной для него Энрики.
Между тем Маттео и Фульдженчио не теряли времени при дворе. Хотя между ними и герцогом Валенсии не было открытой борьбы, однако же обе стороны чувствовали, что они стоят на дороге друг у друга и что одна сторона должна непременно уступить другой, так как они обе стремятся к одной цели — к неограниченной власти.
Нарваэц не имел никакой опоры, кроме своей железной воли и влияния на королеву Изабеллу. Маттео же имел поддержку в лице королевы-матери и ее супруга, а Фульдженчио — короля. Нарваэц знал своего противника, этот сильный и проницательный человек не смущался их низким союзом. Он предоставлял ему действовать и ожидать только его приближения, чтобы покончить с ним одним ударом.
Черствый, но прямой и честный, Нарваэц думал, что этим он удержит власть в своих руках, и шел беззаботно своей дорогой. Во всяком случае его цель была честнее той, какую имели патеры Санта Мадре.
После той ночи, когда королева ездила на виллу по дороге в Аранхуес, она в продолжение нескольких дней нигде не показывалась и никого к себе не допускала. Ее душу терзало грустное чувство, которого она никому не смела высказать. Наконец она решилась выйти из своих покоев, чтобы узнать, известна ли Франциско Серрано тайна, удручающая ее сердце. Изабелла любила его тем сильнее, чем больше было между ними препятствий.
По желанию королевы, в залах замка собралось избранное общество, в числе которых был и король, пришедший, как говорили, для того чтобы доказать своей супруге, сколько радостей доставило ему ее появление. Но мы увидим потом, что причина, заставившая короля посетить двор, была совершенно другая.
В большой Филипповой зале с зеркальными стенами и ярким освещением собрались Нарваэц и министры Сарториус и Олоцага, маршал Серрано, генералы Конха и Прим, О'Доннель и Браво Мурильо, адмирал Топете и много офицеров. Около полуночи явилась Мария Кристина с герцогом Рианцаресом и большим придворным штатом. Наконец, перед самым выходом королевы, вошел и Франциско де Ассизи. Маленький король казался очень взволнованным. Его обыкновенно безжизненные, тусклые глаза ярко блестели, как будто в голове его засело какое-нибудь твердое намерение или решение. Вообще лицо его выражало такую энергию, какой нельзя было ожидать от этого апатичного короля.
Разговор в зале был натянутый и никак не мог войти в обыкновенную колею. Каждому, кто начинал говорить, самому казалось, что он путается, и никто не мог себе разъяснить этого странного настроения и стеснения. Оно, может быть, происходило оттого, что двор, как и народ, был разделен на множество партий.
Наконец, показалась королева. На ней было белое атласное платье и богатая кружевная мантилья. В прекрасных волосах ее блестела бриллиантовая корона, а нежную белую шею украшало ожерелье из разноцветных блестящих звезд, которые еще больше увеличивали впечатление, произведенное ее появлением.
Королева была бледна и взволнована. В ее воспаленных веках и задумчивом взоре видны были следы бессонных ночей. Вдруг взор ее оживился и стал искать кого-то в зале.
Король приветствовал свою супругу. Она ответила ему поклоном и холодной улыбкой, почти также формально раскланялась с Марией Кристиной и спросила ее мимоходом о сестре Луизе, герцогине Монпансье, которая вместе с мужем своим выбрала себе резиденцией Севилью.
Потом она милостиво подошла к Нарваэцу, который не переменил обыкновенного выражения своего лица и отвечал ей холодно и серьезно. Взор Изабеллы был направлен в сторону, где стоял Франциско Серрано. Ей хотелось угадать по его глазам, нашел ли он Энрику, — сомнение страшно мучило ее.
Настоящая глава чисто историческая, так же как и рассказ о тайном союзе «Летучая петля» и следующая глава под заглавием «Кинжал монаха», в них все основано на строжайшей истине.
Мы сочли необходимым, прежде чем продолжать рассказ, поместить эти немногие слова, с тем чтобы не сомневались в нашей правдивости.
Франциско де Ассизи сдержал слово и исполнил просьбу бедной Энрики. С грустной улыбкой на устах он сообщил герцогу де ла Торре, что бледная донна жива и находится в настоящую минуту в доме госпожи Дела-кур.
— Я нахожу, герцог, что вкус у вас не дурен, — шутил король, который с удовольствием вспоминал Энрику и надеялся ее скоро увидеть.
При этом известии Серрано весь затрепетал. В его душе возникли тысячи вопросов и забот. Ему хотелось знать, каким образом Энрика была спасена и где она скрывалась до сих пор после той ужасной ночи. То считал он это известие за мистификацию, за какое-нибудь недоразумение, то опять им овладевал страх, когда он думал о том, что Энрика, может быть, находится в обществе бесславной госпожи Делакур.
Получив это известие, Франциско отправился в Аранхуес, где в первый раз вступил в виллу и увидел в ее залах сирен, известных своим дурным поведением. Напрасно искал он между ними Энрику. Госпожа Дела-кур также не могла ему ничего сообщить о ней, разве только то, что после короткого пребывания в ее доме, она покинула его, побуждаемая каким-то странным беспокойством. Но куда она делась, об этом госпожа Дела-кур, к великому своему сожалению, ничего не знала. Эта ловкая дама научилась при дворе быть осторожной и потому никогда не давала положительных сведений.
Она старалась обратить внимание маршала Серрано, посещение которого она считала за честь, на прекрасную Олидию и на пылкую Жозефу.
Но Франциско очень быстро исчез из ее гостиных и вернулся к себе. Он жаждал покоя для того, чтобы подумать о средствах, как напасть на след, хотя и спасенной, но еще потерянной для него Энрики.
Между тем Маттео и Фульдженчио не теряли времени при дворе. Хотя между ними и герцогом Валенсии не было открытой борьбы, однако же обе стороны чувствовали, что они стоят на дороге друг у друга и что одна сторона должна непременно уступить другой, так как они обе стремятся к одной цели — к неограниченной власти.
Нарваэц не имел никакой опоры, кроме своей железной воли и влияния на королеву Изабеллу. Маттео же имел поддержку в лице королевы-матери и ее супруга, а Фульдженчио — короля. Нарваэц знал своего противника, этот сильный и проницательный человек не смущался их низким союзом. Он предоставлял ему действовать и ожидать только его приближения, чтобы покончить с ним одним ударом.
Черствый, но прямой и честный, Нарваэц думал, что этим он удержит власть в своих руках, и шел беззаботно своей дорогой. Во всяком случае его цель была честнее той, какую имели патеры Санта Мадре.
После той ночи, когда королева ездила на виллу по дороге в Аранхуес, она в продолжение нескольких дней нигде не показывалась и никого к себе не допускала. Ее душу терзало грустное чувство, которого она никому не смела высказать. Наконец она решилась выйти из своих покоев, чтобы узнать, известна ли Франциско Серрано тайна, удручающая ее сердце. Изабелла любила его тем сильнее, чем больше было между ними препятствий.
По желанию королевы, в залах замка собралось избранное общество, в числе которых был и король, пришедший, как говорили, для того чтобы доказать своей супруге, сколько радостей доставило ему ее появление. Но мы увидим потом, что причина, заставившая короля посетить двор, была совершенно другая.
В большой Филипповой зале с зеркальными стенами и ярким освещением собрались Нарваэц и министры Сарториус и Олоцага, маршал Серрано, генералы Конха и Прим, О'Доннель и Браво Мурильо, адмирал Топете и много офицеров. Около полуночи явилась Мария Кристина с герцогом Рианцаресом и большим придворным штатом. Наконец, перед самым выходом королевы, вошел и Франциско де Ассизи. Маленький король казался очень взволнованным. Его обыкновенно безжизненные, тусклые глаза ярко блестели, как будто в голове его засело какое-нибудь твердое намерение или решение. Вообще лицо его выражало такую энергию, какой нельзя было ожидать от этого апатичного короля.
Разговор в зале был натянутый и никак не мог войти в обыкновенную колею. Каждому, кто начинал говорить, самому казалось, что он путается, и никто не мог себе разъяснить этого странного настроения и стеснения. Оно, может быть, происходило оттого, что двор, как и народ, был разделен на множество партий.
Наконец, показалась королева. На ней было белое атласное платье и богатая кружевная мантилья. В прекрасных волосах ее блестела бриллиантовая корона, а нежную белую шею украшало ожерелье из разноцветных блестящих звезд, которые еще больше увеличивали впечатление, произведенное ее появлением.
Королева была бледна и взволнована. В ее воспаленных веках и задумчивом взоре видны были следы бессонных ночей. Вдруг взор ее оживился и стал искать кого-то в зале.
Король приветствовал свою супругу. Она ответила ему поклоном и холодной улыбкой, почти также формально раскланялась с Марией Кристиной и спросила ее мимоходом о сестре Луизе, герцогине Монпансье, которая вместе с мужем своим выбрала себе резиденцией Севилью.
Потом она милостиво подошла к Нарваэцу, который не переменил обыкновенного выражения своего лица и отвечал ей холодно и серьезно. Взор Изабеллы был направлен в сторону, где стоял Франциско Серрано. Ей хотелось угадать по его глазам, нашел ли он Энрику, — сомнение страшно мучило ее.