Страница:
В полудреме меня вдруг осенило, что Золотой бог вновь может вторгнуться в мой сон. Какое-то время я пытался заставить себя пробудиться, но усталость победила волю, и глаза мои закрылись. Я успел лишь подумать о том, что неплохо бы в этом сне пообщаться с другими творцами; скажем, с Зевсом, явно сомневавшимся в разумности планов Золотого бога, или с той женщиной, которая открыто противостояла ему.
Но если что-то и снилось мне в ту ночь, пробудившись, я ничего не мог вспомнить. Меня разбудил грохот засова. Я резко сел и потянулся к кинжалу, лежавшему на постели рядом со мной около стены.
В комнату вошла служанка. Она принесла корзину с едой и кувшин с козьим молоком. Повернувшись ко мне, она увидела, что я сижу обнаженный и потому чувствую себя беззащитным; улыбнувшись, женщина с легким поклоном поставила завтрак на кедровый сундук, а потом попятилась и закрыла за собой дверь. Снаружи донеслось дружное хихиканье нескольких женщин.
Коротко стукнув в дверь, в комнату вошел троянец. Он казался скорее придворным, чем воином: высокий, но с округлыми плечами, мягкотелый, с большим брюшком… Седобородый и лысый, он был одет в тунику с богатой вышивкой и длиннополый плащ темно-зеленого цвета.
– Я должен доставить тебя в тронный зал царя Приама, как только ты завершишь утреннюю трапезу.
Я вовсе не хотел торопиться и обрадовался тому, что услышал. Троянец-придворный проводил меня до уборной за домом, потом мы вернулись в комнату, и я умылся. Завтрак состоял из фруктов, сыра и лепешек, я запивал еду козьим молоком. Завтракали мы в большой кухне перед домом. Почти половину комнаты занимал большой круглый очаг, расположенный под отверстием в крыше. Сейчас он выглядел холодным и пустым, серый пепел покрывал уже долгое время не разжигавшиеся уголья.
Через открытое окно я разглядывал мужчин и женщин, занятых обычными утренними делами. Служанки, приставленные к нам, поглядывали на меня с нескрываемым любопытством. Придворный не обращал на них внимания, лишь беспрестанно посылал за фигами и медом.
Наконец мы вышли из дома и двинулись по главной улице Трои, поднимавшейся к величественному сооружению с изящными каннелюрами[2] на колоннах и круто изогнутой крышей.
«Дворец Приама, – догадался я. – Или главный храм города. А может, и то и другое».
Солнце еще только поднималось, но все же идти по улице было куда приятнее, чем по продуваемой ветрами равнине.
– Нам туда? – указывая на дворец, спросил я.
Придворный едва заметно кивнул:
– Да, конечно, во дворец царя. Более великолепного сооружения на свете нет, разве что в Египте.
Я удивился тому, насколько маленьким оказался город и насколько он переполнен людьми. Дома и лавки жались друг к другу. Не вымощенная камнями улица в середине имела желоб, чтобы вода стекала по нему во время дождя. Колеса телег прорезали в ней глубокие колеи. Спешившие по делам мужчины и женщины казались любопытными и любезными. Они улыбались и кланялись мне, пока я шел во дворец.
– Царевичи Гектор и Александр живут во дворце. – Придворный исполнял роль проводника. Он показал вдаль: – Там, возле Скейских ворот, находятся дома младших царевичей и знати. Отличные дома, таких не увидишь в Микенах и даже в Милете.
Теперь мы шли по рыночной площади. Перед высокими двухэтажными домами располагались навесы, впрочем, я не увидел там товара: немного хлеба, сушеные фрукты, скорбно блеявший ягненок. И все же торговцы, женщины и мужчины, радостно улыбались.
– Ты принес нам перемирие, – объяснил придворный. – Сегодня селяне смогут доставить продукты на рынок. Дровосеки отправятся в лес и привезут топливо. Люди благодарны тебе за это.
– Значит, люди уже устали от осады? – пробормотал я.
– Конечно, в некотором роде. Но паники нет. В царских хранилищах зерна хватит на целый год! А водой город снабжается из источника, который находится под покровительством самого Аполлона. Когда же нам действительно необходимо топливо и скот или еще что-либо, наше войско устраивает вылазку. – Он чуть вздернул свою седую бороду. – С голоду мы не умрем.
Я ничего не ответил.
Мое молчание он принял за нежелание в открытую возражать ему.
– Погляди на эти стены! – с воодушевлением воскликнул троянец. – Ахейцам никогда не взять их.
Я взглянул на могучие стены, вздымавшиеся над домами; высокие, они действительно казались крепкими и неприступными.
– Строить их старому царю Лаомедону помогали сами Аполлон и Посейдон, с тех пор они выдержали все приступы. Правда, Геракл однажды взял город штурмом, но ему помогали боги. Однако он не попытался штурмовать город с западной стороны, где стоят самые старые стены… Впрочем, это было очень давно.
Я насторожился. «Итак, старые стены слабее?» Сообразив, что проговорился, проводник мой покраснел и умолк. Остальную часть пути до дворца мы прошли молча. Вооруженные воины развели копья перед нами, пропуская в тень колоннады, и мы вошли в прохладное помещение, которое вовсе не было выложено мрамором, что сильно удивило меня. Колонны и прочные стены дворца, видимо, высекли из сероватого гранита, отполированного до блеска, пол покрывала яркая мозаика. Оштукатуренные стены были раскрашены в желтые и красные цвета, вдоль потолка бежал то синий, то зеленый бордюр.
Солнце припекало, но внутри царила прохлада. Прочные каменные стены надежно скрывали от жгучих лучей светила внутренние помещения дворца. Росписи на стенах завораживали: очаровательные женщины и стройные мужчины разгуливали по зеленым полям и среди высоких деревьев. Никаких битв, охот, сцен, подчеркивающих величие царской власти и ее жестокость. Вдоль коридора стояли статуи, то в рост человека, то поменьше, некоторые настолько огромные, что головы их или воздетые руки едва не касались полированных балок высокого потолка.
– Боги нашего города, – объяснил мой провожатый. – Перед войной почти все эти изваяния стояли за его пределами, у каждых из четырех городских ворот. Мы доставили их сюда, чтобы спасти от грабителей ахейцев.
– Естественно, – согласился я.
Статуи оказались мраморными и, к моему удивлению, ярко раскрашенными. Волосы и бороды чернели вороным крылом, отливая синевой. Туники и плащи светились чистым золотом, украшали их настоящие драгоценные камни. Анатомические подробности целиком совпадали с человеческими, а нарисованные глаза были выполнены столь выразительно, что казалось, словно на самом деле следили за мной.
Боги почти не отличались друг от друга: мужчины – на подбор широкоплечие и бородатые, богини же – стройные и прекрасные. В конце концов, я узнал мощного курчавобородого Посейдона с трезубцем в правой руке.
Из продуваемых сквозняками коридоров мы вышли на теплый солнечный двор. Перед нами высилась гигантская статуя, слишком огромная, чтобы уместиться где-либо под крышей. Я запрокинул голову, чтобы разглядеть лицо колосса на фоне кристально голубого утреннего неба.
И ноги мои подкосились.
На меня смотрел Золотой бог. Точно такой, каким я его видел, словно он позировал местному скульптору. Существовало единственное отличие – художник-троянец сделал его волосы черными, как у остальных богов. Но это презрительное лицо… едва заметный изгиб губ и глаза, взиравшие на меня с легким удивлением и скукой! Я затрепетал, похоже было, что фигура шевельнется и заговорит.
– Аполлон, – проговорил провожатый. – Он – защитник нашего города.
Если троянца и поразило впечатление, которое произвела на меня статуя, то из вежливости он постарался не показать этого, а может быть, просто воспринял мою реакцию как должное.
Я оторвал свой взгляд от раскрашенных глаз Золотого бога. Внутри все клокотало от бессильного гнева и тщетного негодования. Как я мог противиться его желаниям, как мог возмечтать о том, что в силах противостоять ему или даже убить?
«И все-таки я сделаю это», – решил я про себя.
«Я поклялся, что низвергну Золотого бога».
Мы направились через залитый солнечным светом двор, полный цветов и пышных кустов. Квадратный бассейн посреди двора окружали деревца в горшках. В воде лениво скользили рыбы.
– У нас есть и статуя Афины, – произнес придворный, указывая на небольшую фигурку на золоченом пьедестале едва ли трех футов высотой, по другую сторону бассейна. – Очень древняя и весьма почитаемая.
Мы миновали двор, направляясь в другое крыло дворца, статуя осталась в стороне, и как только мы вступили в полумрак просторного приемного зала, сразу сделалось холодно.
Вход охраняли воины, скорее ради поддержания престижа, чем ради безопасности. Придворный привел меня в небольшую палату, в которой было множество удобных стульев, обтянутых звериными шкурами, и расставленных вокруг блестящих полированных столов, богато украшенных слоновой костью и серебром. Единственное окно выходило в небольшой дворик, кроме того, имелась массивная дверь, окаймленная бронзой, правда, сейчас закрытая.
– Царь скоро примет тебя, – сказал мой провожатый, нервно взглянув в направлении двери.
Я сел в кресло, приказал своему телу расслабиться. Не стоило представать перед царем троянцев смущенным или скованным. Придворный, бесспорно проведший здесь большую часть своей жизни, обнаруживал явное беспокойство. Он озабоченно расхаживал по маленькой комнате. Я представил его себе с сигаретой в зубах, нервно попыхивающего дымком.
Наконец он взорвался:
– Ты действительно пришел с предложением мира или ахейцы затеяли очередной обман?
Так оно и было. И хотя троянец верил в неприступность стен города, воздвигнутых богами, и не сомневался в том, что войско добудет дрова и провиант, а уж тем более не иссякнет источник, который охраняет сам Аполлон, он явно мечтал о конце войны, надеялся, что в город вновь вернется мир и спокойствие.
Но прежде чем я успел ответить, тяжелую дверь со скрипом распахнули два стража. Старик в зеленом плаще, похожем на плащ моего провожатого, приказал мне войти. Он устало опирался на длинный деревянный посох, увенчанный звездой, лучи которой расходились во все стороны. Бросилась в глаза его словно пеплом посыпанная борода и почти полностью облысевшая голова. Я шагнул в проем, затем приблизился к нему. Старик близоруко прищурился:
– Как зовут тебя, вестник?
– Орион.
– Чей?
Я заморгал, не понимая, чего он хочет от меня, но потом догадался.
– Я принадлежу к Итакийскому дому.
Он нахмурился, потом обернулся и, пройдя несколько шагов по тронному залу, три раза ударил в пол своим посохом. Я заметил, что камни сильно в этом месте истерты.
Старик возвестил голосом, некогда бесспорно могучим и глубоким, ныне же подобным кошачьему визгу:
– О, великий царь, сын Лаомедона, Лев Скамандра, слуга Аполлона, возлюбленный богов, хранитель Геллеспонта, защитник Троады, западный оплот Хеттского царства, спаситель Илиона! Явился посланник ахейцев, по прозванию Орион, из дома Итаки.
Тронный зал оказался просторным и широким, потолок возносился высоко над головой, посреди него над округлым очагом, в котором дымились багровые уголья и взмывала вверх спираль серого дыма, зияло отверстие. С другой стороны очага стояло множество мужчин и женщин – троянские вельможи, решил я, или те из городской знати, кому возраст не позволяет служить в войске, вместе с женами. На их богатых одеждах искрились драгоценные камни. Я шагнул вперед и предстал перед царем Трои Приамом, восседавшим на великолепном резном троне из черного дерева, украшенном золотом и возвышавшемся на трехступенчатом подножии. К моему удивлению, справа от него я увидел Гектора, которому, для того чтобы присутствовать на переговорах, пришлось оставить стан, разбитый на берегу. Слева от царя сидел симпатичный молодой человек, а позади него…
Елена действительно была прекрасна и соответствовала своему описанию. Золотые кудри ниспадали ей на плечи. Точеную фигуру невысокой красавицы изящно обрисовывала тонкая рубашка, перехваченная золотым поясом. Даже с противоположного конца обширного тронного зала я видел ее лицо: огромные глаза, чувственные губы и вместе с тем выражение невинности – против такого сочетания ни один мужчина не устоит.
Она опиралась рукой о спинку украшенного дивной резьбой кресла Александра, – только им мог быть молодой царевич, сидевший по левую руку от Приама. Александр казался более темноволосым и темнобородым, чем Гектор, и был красив едва ли не до приторности. Елена опустила руку ему на плечо, царевич поднял глаза, и она одарила его ослепительной улыбкой. А потом, когда я оказался перед троном, они оба взглянули на меня. От улыбки на лице Елены не осталось и следа, едва только Александр отвернулся. На меня смотрели холодные расчетливые глаза.
Приам выглядел значительно старше Нестора и заметно дряхлее. Белая борода царя поредела и разлохматилась, как и длинные волосы… Должно быть, его неожиданно постигла болезнь. Окутанный царственным пурпуром, несмотря на раннее утро, он сгорбился на украшенном золотом троне, как будто у него не осталось сил сидеть прямо или опереться на руку.
На стене за троном было изображено море, синева его вод переходила в лазурь. Изящные лодки скользили между играющими дельфинами. Рыбаки забрасывали сети в глубины, изобиловавшие всякой рыбой.
– Мой повелитель и царь, – проговорил Гектор, одетый в простую тунику, – перед тобой вестник, посланный Агамемноном с новым предложением мира.
– Давайте же выслушаем его, – еле слышно выдохнул Приам.
И все обернулись ко мне.
Я взглянул на собравшихся вельмож и увидел на их лицах выражение ожидания и надежды, каждый мечтал услышать предложение, которое положило бы конец войне; в особенности – женщины, от них просто веяло жаждой мира… Впрочем, и старики уже устали от войны.
Я отвесил низкий поклон царю, затем коротко поклонился Гектору, за ним – Александру. Кланяясь, я почувствовал на себе взгляд Елены; она как будто чуть заметно улыбнулась.
– О, великий царь, – начал я, – я принес тебе приветствие великого царя Агамемнона, предводителя войска ахейцев.
Приам кивнул и шевельнул пальцами, словно бы приказывая мне покончить со вступлениями и переходить к делу.
Так я и сделал. Умолчав о предложении Одиссея, готового отправиться восвояси, вернув одну Елену Менелаю, я добавил свои условия – отдать Елену, возвратить увезенные ею ценности и выплатить дань, которую Агамемнон мог бы раздать войску.
Я ощутил, как переменилось настроение в зале. Исчезла надежда, на лица пала тень уныния.
– Но Агамемнон не предлагает ничего нового, – прошелестел Приам.
– И мы уже отказывались принять подобные условия, – добавил Гектор.
Александр расхохотался:
– Если мы отвергли столь оскорбительное предложение, когда ахейцы стучали в наши ворота, почему же мы должны рассматривать его теперь, когда варвары загнаны в свой лагерь на берегу? Пройдет день или два, и мы сожжем их корабли, а воинов перережем как тупую скотину, от которой ахейцы ничем не отличаются.
– Я недавно прибыл на войну, – проговорил я. – И не знаю ничего о ваших обидах и правах. Мне поручили предложить вам мир на условиях, которые я перечислил. Вы же должны их обдумать и ответить.
– Я никогда не отдам мою жену, – отрезал Александр. – Никогда!
Елена улыбнулась ему, и он потянулся к ее руке.
– Так ты недавно на этой войне? – переспросил Приам, и в глазах его зажглось любопытство. – Как же ты можешь говорить, что принадлежишь к Итакийскому дому? Ты едва не задел головой притолоку нашей двери, и я подумал, что ко мне прислали вашего Аякса, которого зовут Большим.
Я спокойно ответил:
– В свой дом Одиссей принял меня недавно, он мой повелитель и царь. Я очутился на этих берегах лишь несколько дней назад…
– И в одиночку преградил мне путь в лагерь ахейцев, – с легкой обидой продолжил Гектор. – Жаль, что Одиссей уже принял тебя в свой дом. Лучше иметь столь мужественного воителя на своей стороне.
Удивленный его предложением, не зная, что и думать, я просто отвечал:
– Боюсь, что теперь это уже невозможно, мой господин.
– Да, – согласился Гектор. – Очень жаль.
Приам пошевельнулся на троне, болезненно закашлялся, а потом произнес:
– Благодарим тебя за присланную весть, Орион из дома Итаки. А теперь мы должны подумать, прежде чем дать ответ.
Слабым движением руки он приказал мне удалиться. Я вновь поклонился ему и вернулся в небольшую палату, где ожидал аудиенции. Стражи закрыли за мной тяжелую дверь.
Я оказался один, – придворный, который меня привел, куда-то исчез. Я подошел к окну и посмотрел на очаровательный садик, пестревший цветами, над которыми жужжали трудолюбивые пчелы. Тут невозможно было думать о жестокой, кровавой войне, лишь о бесконечном круговороте рождения, роста, смерти и возрождения.
Я вновь подумал о словах Золотого бога: так сколько же раз я умирал и возрождался? И зачем? Ему хотелось, чтобы Троя выиграла эту войну или по меньшей мере уцелела после осады. Поэтому я стремился к тому же, что и Агамемнон, – разрушить Трою, сжечь ее, перебить людей, оставить от города лишь пепелище.
Но тогда придется погубить и этот сад? Сжечь и этот дворец? Убить Гектора, старика Приама, а с ними и всех остальных?
Я сжал кулаки и плотно зажмурился.
«Да! – сказал я себе. – Иначе Золотой бог убьет Одиссея и старого Политоса… как убил мою любовь».
– Орион из Итаки?
Я оторвался от окна. В дверях появился воин в кожаной рубахе, какие носят под панцирем, и с коротким мечом у бедра.
– Следуй за мной.
Он повел меня по длинному переходу, вверх по лестнице, через анфиладу безлюдных комнат с богатой мебелью и роскошными коврами…
«Вот уж запылают так запылают», – подумалось мне.
Мы поднялись по следующей лестнице еще выше в уютную гостиную без занавесок… Открытая дверь вела на террасу, вдали синело море. Стены украшали дивные фрески, на которых в мире и спокойствии среди нежных цветов и ручных зверей разгуливали мужчины и женщины. Воин закрыл дверь, и я остался один, впрочем, ненадолго. Буквально через мгновение появилась прекрасная Елена.
Но если что-то и снилось мне в ту ночь, пробудившись, я ничего не мог вспомнить. Меня разбудил грохот засова. Я резко сел и потянулся к кинжалу, лежавшему на постели рядом со мной около стены.
В комнату вошла служанка. Она принесла корзину с едой и кувшин с козьим молоком. Повернувшись ко мне, она увидела, что я сижу обнаженный и потому чувствую себя беззащитным; улыбнувшись, женщина с легким поклоном поставила завтрак на кедровый сундук, а потом попятилась и закрыла за собой дверь. Снаружи донеслось дружное хихиканье нескольких женщин.
Коротко стукнув в дверь, в комнату вошел троянец. Он казался скорее придворным, чем воином: высокий, но с округлыми плечами, мягкотелый, с большим брюшком… Седобородый и лысый, он был одет в тунику с богатой вышивкой и длиннополый плащ темно-зеленого цвета.
– Я должен доставить тебя в тронный зал царя Приама, как только ты завершишь утреннюю трапезу.
Я вовсе не хотел торопиться и обрадовался тому, что услышал. Троянец-придворный проводил меня до уборной за домом, потом мы вернулись в комнату, и я умылся. Завтрак состоял из фруктов, сыра и лепешек, я запивал еду козьим молоком. Завтракали мы в большой кухне перед домом. Почти половину комнаты занимал большой круглый очаг, расположенный под отверстием в крыше. Сейчас он выглядел холодным и пустым, серый пепел покрывал уже долгое время не разжигавшиеся уголья.
Через открытое окно я разглядывал мужчин и женщин, занятых обычными утренними делами. Служанки, приставленные к нам, поглядывали на меня с нескрываемым любопытством. Придворный не обращал на них внимания, лишь беспрестанно посылал за фигами и медом.
Наконец мы вышли из дома и двинулись по главной улице Трои, поднимавшейся к величественному сооружению с изящными каннелюрами[2] на колоннах и круто изогнутой крышей.
«Дворец Приама, – догадался я. – Или главный храм города. А может, и то и другое».
Солнце еще только поднималось, но все же идти по улице было куда приятнее, чем по продуваемой ветрами равнине.
– Нам туда? – указывая на дворец, спросил я.
Придворный едва заметно кивнул:
– Да, конечно, во дворец царя. Более великолепного сооружения на свете нет, разве что в Египте.
Я удивился тому, насколько маленьким оказался город и насколько он переполнен людьми. Дома и лавки жались друг к другу. Не вымощенная камнями улица в середине имела желоб, чтобы вода стекала по нему во время дождя. Колеса телег прорезали в ней глубокие колеи. Спешившие по делам мужчины и женщины казались любопытными и любезными. Они улыбались и кланялись мне, пока я шел во дворец.
– Царевичи Гектор и Александр живут во дворце. – Придворный исполнял роль проводника. Он показал вдаль: – Там, возле Скейских ворот, находятся дома младших царевичей и знати. Отличные дома, таких не увидишь в Микенах и даже в Милете.
Теперь мы шли по рыночной площади. Перед высокими двухэтажными домами располагались навесы, впрочем, я не увидел там товара: немного хлеба, сушеные фрукты, скорбно блеявший ягненок. И все же торговцы, женщины и мужчины, радостно улыбались.
– Ты принес нам перемирие, – объяснил придворный. – Сегодня селяне смогут доставить продукты на рынок. Дровосеки отправятся в лес и привезут топливо. Люди благодарны тебе за это.
– Значит, люди уже устали от осады? – пробормотал я.
– Конечно, в некотором роде. Но паники нет. В царских хранилищах зерна хватит на целый год! А водой город снабжается из источника, который находится под покровительством самого Аполлона. Когда же нам действительно необходимо топливо и скот или еще что-либо, наше войско устраивает вылазку. – Он чуть вздернул свою седую бороду. – С голоду мы не умрем.
Я ничего не ответил.
Мое молчание он принял за нежелание в открытую возражать ему.
– Погляди на эти стены! – с воодушевлением воскликнул троянец. – Ахейцам никогда не взять их.
Я взглянул на могучие стены, вздымавшиеся над домами; высокие, они действительно казались крепкими и неприступными.
– Строить их старому царю Лаомедону помогали сами Аполлон и Посейдон, с тех пор они выдержали все приступы. Правда, Геракл однажды взял город штурмом, но ему помогали боги. Однако он не попытался штурмовать город с западной стороны, где стоят самые старые стены… Впрочем, это было очень давно.
Я насторожился. «Итак, старые стены слабее?» Сообразив, что проговорился, проводник мой покраснел и умолк. Остальную часть пути до дворца мы прошли молча. Вооруженные воины развели копья перед нами, пропуская в тень колоннады, и мы вошли в прохладное помещение, которое вовсе не было выложено мрамором, что сильно удивило меня. Колонны и прочные стены дворца, видимо, высекли из сероватого гранита, отполированного до блеска, пол покрывала яркая мозаика. Оштукатуренные стены были раскрашены в желтые и красные цвета, вдоль потолка бежал то синий, то зеленый бордюр.
Солнце припекало, но внутри царила прохлада. Прочные каменные стены надежно скрывали от жгучих лучей светила внутренние помещения дворца. Росписи на стенах завораживали: очаровательные женщины и стройные мужчины разгуливали по зеленым полям и среди высоких деревьев. Никаких битв, охот, сцен, подчеркивающих величие царской власти и ее жестокость. Вдоль коридора стояли статуи, то в рост человека, то поменьше, некоторые настолько огромные, что головы их или воздетые руки едва не касались полированных балок высокого потолка.
– Боги нашего города, – объяснил мой провожатый. – Перед войной почти все эти изваяния стояли за его пределами, у каждых из четырех городских ворот. Мы доставили их сюда, чтобы спасти от грабителей ахейцев.
– Естественно, – согласился я.
Статуи оказались мраморными и, к моему удивлению, ярко раскрашенными. Волосы и бороды чернели вороным крылом, отливая синевой. Туники и плащи светились чистым золотом, украшали их настоящие драгоценные камни. Анатомические подробности целиком совпадали с человеческими, а нарисованные глаза были выполнены столь выразительно, что казалось, словно на самом деле следили за мной.
Боги почти не отличались друг от друга: мужчины – на подбор широкоплечие и бородатые, богини же – стройные и прекрасные. В конце концов, я узнал мощного курчавобородого Посейдона с трезубцем в правой руке.
Из продуваемых сквозняками коридоров мы вышли на теплый солнечный двор. Перед нами высилась гигантская статуя, слишком огромная, чтобы уместиться где-либо под крышей. Я запрокинул голову, чтобы разглядеть лицо колосса на фоне кристально голубого утреннего неба.
И ноги мои подкосились.
На меня смотрел Золотой бог. Точно такой, каким я его видел, словно он позировал местному скульптору. Существовало единственное отличие – художник-троянец сделал его волосы черными, как у остальных богов. Но это презрительное лицо… едва заметный изгиб губ и глаза, взиравшие на меня с легким удивлением и скукой! Я затрепетал, похоже было, что фигура шевельнется и заговорит.
– Аполлон, – проговорил провожатый. – Он – защитник нашего города.
Если троянца и поразило впечатление, которое произвела на меня статуя, то из вежливости он постарался не показать этого, а может быть, просто воспринял мою реакцию как должное.
Я оторвал свой взгляд от раскрашенных глаз Золотого бога. Внутри все клокотало от бессильного гнева и тщетного негодования. Как я мог противиться его желаниям, как мог возмечтать о том, что в силах противостоять ему или даже убить?
«И все-таки я сделаю это», – решил я про себя.
«Я поклялся, что низвергну Золотого бога».
Мы направились через залитый солнечным светом двор, полный цветов и пышных кустов. Квадратный бассейн посреди двора окружали деревца в горшках. В воде лениво скользили рыбы.
– У нас есть и статуя Афины, – произнес придворный, указывая на небольшую фигурку на золоченом пьедестале едва ли трех футов высотой, по другую сторону бассейна. – Очень древняя и весьма почитаемая.
Мы миновали двор, направляясь в другое крыло дворца, статуя осталась в стороне, и как только мы вступили в полумрак просторного приемного зала, сразу сделалось холодно.
Вход охраняли воины, скорее ради поддержания престижа, чем ради безопасности. Придворный привел меня в небольшую палату, в которой было множество удобных стульев, обтянутых звериными шкурами, и расставленных вокруг блестящих полированных столов, богато украшенных слоновой костью и серебром. Единственное окно выходило в небольшой дворик, кроме того, имелась массивная дверь, окаймленная бронзой, правда, сейчас закрытая.
– Царь скоро примет тебя, – сказал мой провожатый, нервно взглянув в направлении двери.
Я сел в кресло, приказал своему телу расслабиться. Не стоило представать перед царем троянцев смущенным или скованным. Придворный, бесспорно проведший здесь большую часть своей жизни, обнаруживал явное беспокойство. Он озабоченно расхаживал по маленькой комнате. Я представил его себе с сигаретой в зубах, нервно попыхивающего дымком.
Наконец он взорвался:
– Ты действительно пришел с предложением мира или ахейцы затеяли очередной обман?
Так оно и было. И хотя троянец верил в неприступность стен города, воздвигнутых богами, и не сомневался в том, что войско добудет дрова и провиант, а уж тем более не иссякнет источник, который охраняет сам Аполлон, он явно мечтал о конце войны, надеялся, что в город вновь вернется мир и спокойствие.
Но прежде чем я успел ответить, тяжелую дверь со скрипом распахнули два стража. Старик в зеленом плаще, похожем на плащ моего провожатого, приказал мне войти. Он устало опирался на длинный деревянный посох, увенчанный звездой, лучи которой расходились во все стороны. Бросилась в глаза его словно пеплом посыпанная борода и почти полностью облысевшая голова. Я шагнул в проем, затем приблизился к нему. Старик близоруко прищурился:
– Как зовут тебя, вестник?
– Орион.
– Чей?
Я заморгал, не понимая, чего он хочет от меня, но потом догадался.
– Я принадлежу к Итакийскому дому.
Он нахмурился, потом обернулся и, пройдя несколько шагов по тронному залу, три раза ударил в пол своим посохом. Я заметил, что камни сильно в этом месте истерты.
Старик возвестил голосом, некогда бесспорно могучим и глубоким, ныне же подобным кошачьему визгу:
– О, великий царь, сын Лаомедона, Лев Скамандра, слуга Аполлона, возлюбленный богов, хранитель Геллеспонта, защитник Троады, западный оплот Хеттского царства, спаситель Илиона! Явился посланник ахейцев, по прозванию Орион, из дома Итаки.
Тронный зал оказался просторным и широким, потолок возносился высоко над головой, посреди него над округлым очагом, в котором дымились багровые уголья и взмывала вверх спираль серого дыма, зияло отверстие. С другой стороны очага стояло множество мужчин и женщин – троянские вельможи, решил я, или те из городской знати, кому возраст не позволяет служить в войске, вместе с женами. На их богатых одеждах искрились драгоценные камни. Я шагнул вперед и предстал перед царем Трои Приамом, восседавшим на великолепном резном троне из черного дерева, украшенном золотом и возвышавшемся на трехступенчатом подножии. К моему удивлению, справа от него я увидел Гектора, которому, для того чтобы присутствовать на переговорах, пришлось оставить стан, разбитый на берегу. Слева от царя сидел симпатичный молодой человек, а позади него…
Елена действительно была прекрасна и соответствовала своему описанию. Золотые кудри ниспадали ей на плечи. Точеную фигуру невысокой красавицы изящно обрисовывала тонкая рубашка, перехваченная золотым поясом. Даже с противоположного конца обширного тронного зала я видел ее лицо: огромные глаза, чувственные губы и вместе с тем выражение невинности – против такого сочетания ни один мужчина не устоит.
Она опиралась рукой о спинку украшенного дивной резьбой кресла Александра, – только им мог быть молодой царевич, сидевший по левую руку от Приама. Александр казался более темноволосым и темнобородым, чем Гектор, и был красив едва ли не до приторности. Елена опустила руку ему на плечо, царевич поднял глаза, и она одарила его ослепительной улыбкой. А потом, когда я оказался перед троном, они оба взглянули на меня. От улыбки на лице Елены не осталось и следа, едва только Александр отвернулся. На меня смотрели холодные расчетливые глаза.
Приам выглядел значительно старше Нестора и заметно дряхлее. Белая борода царя поредела и разлохматилась, как и длинные волосы… Должно быть, его неожиданно постигла болезнь. Окутанный царственным пурпуром, несмотря на раннее утро, он сгорбился на украшенном золотом троне, как будто у него не осталось сил сидеть прямо или опереться на руку.
На стене за троном было изображено море, синева его вод переходила в лазурь. Изящные лодки скользили между играющими дельфинами. Рыбаки забрасывали сети в глубины, изобиловавшие всякой рыбой.
– Мой повелитель и царь, – проговорил Гектор, одетый в простую тунику, – перед тобой вестник, посланный Агамемноном с новым предложением мира.
– Давайте же выслушаем его, – еле слышно выдохнул Приам.
И все обернулись ко мне.
Я взглянул на собравшихся вельмож и увидел на их лицах выражение ожидания и надежды, каждый мечтал услышать предложение, которое положило бы конец войне; в особенности – женщины, от них просто веяло жаждой мира… Впрочем, и старики уже устали от войны.
Я отвесил низкий поклон царю, затем коротко поклонился Гектору, за ним – Александру. Кланяясь, я почувствовал на себе взгляд Елены; она как будто чуть заметно улыбнулась.
– О, великий царь, – начал я, – я принес тебе приветствие великого царя Агамемнона, предводителя войска ахейцев.
Приам кивнул и шевельнул пальцами, словно бы приказывая мне покончить со вступлениями и переходить к делу.
Так я и сделал. Умолчав о предложении Одиссея, готового отправиться восвояси, вернув одну Елену Менелаю, я добавил свои условия – отдать Елену, возвратить увезенные ею ценности и выплатить дань, которую Агамемнон мог бы раздать войску.
Я ощутил, как переменилось настроение в зале. Исчезла надежда, на лица пала тень уныния.
– Но Агамемнон не предлагает ничего нового, – прошелестел Приам.
– И мы уже отказывались принять подобные условия, – добавил Гектор.
Александр расхохотался:
– Если мы отвергли столь оскорбительное предложение, когда ахейцы стучали в наши ворота, почему же мы должны рассматривать его теперь, когда варвары загнаны в свой лагерь на берегу? Пройдет день или два, и мы сожжем их корабли, а воинов перережем как тупую скотину, от которой ахейцы ничем не отличаются.
– Я недавно прибыл на войну, – проговорил я. – И не знаю ничего о ваших обидах и правах. Мне поручили предложить вам мир на условиях, которые я перечислил. Вы же должны их обдумать и ответить.
– Я никогда не отдам мою жену, – отрезал Александр. – Никогда!
Елена улыбнулась ему, и он потянулся к ее руке.
– Так ты недавно на этой войне? – переспросил Приам, и в глазах его зажглось любопытство. – Как же ты можешь говорить, что принадлежишь к Итакийскому дому? Ты едва не задел головой притолоку нашей двери, и я подумал, что ко мне прислали вашего Аякса, которого зовут Большим.
Я спокойно ответил:
– В свой дом Одиссей принял меня недавно, он мой повелитель и царь. Я очутился на этих берегах лишь несколько дней назад…
– И в одиночку преградил мне путь в лагерь ахейцев, – с легкой обидой продолжил Гектор. – Жаль, что Одиссей уже принял тебя в свой дом. Лучше иметь столь мужественного воителя на своей стороне.
Удивленный его предложением, не зная, что и думать, я просто отвечал:
– Боюсь, что теперь это уже невозможно, мой господин.
– Да, – согласился Гектор. – Очень жаль.
Приам пошевельнулся на троне, болезненно закашлялся, а потом произнес:
– Благодарим тебя за присланную весть, Орион из дома Итаки. А теперь мы должны подумать, прежде чем дать ответ.
Слабым движением руки он приказал мне удалиться. Я вновь поклонился ему и вернулся в небольшую палату, где ожидал аудиенции. Стражи закрыли за мной тяжелую дверь.
Я оказался один, – придворный, который меня привел, куда-то исчез. Я подошел к окну и посмотрел на очаровательный садик, пестревший цветами, над которыми жужжали трудолюбивые пчелы. Тут невозможно было думать о жестокой, кровавой войне, лишь о бесконечном круговороте рождения, роста, смерти и возрождения.
Я вновь подумал о словах Золотого бога: так сколько же раз я умирал и возрождался? И зачем? Ему хотелось, чтобы Троя выиграла эту войну или по меньшей мере уцелела после осады. Поэтому я стремился к тому же, что и Агамемнон, – разрушить Трою, сжечь ее, перебить людей, оставить от города лишь пепелище.
Но тогда придется погубить и этот сад? Сжечь и этот дворец? Убить Гектора, старика Приама, а с ними и всех остальных?
Я сжал кулаки и плотно зажмурился.
«Да! – сказал я себе. – Иначе Золотой бог убьет Одиссея и старого Политоса… как убил мою любовь».
– Орион из Итаки?
Я оторвался от окна. В дверях появился воин в кожаной рубахе, какие носят под панцирем, и с коротким мечом у бедра.
– Следуй за мной.
Он повел меня по длинному переходу, вверх по лестнице, через анфиладу безлюдных комнат с богатой мебелью и роскошными коврами…
«Вот уж запылают так запылают», – подумалось мне.
Мы поднялись по следующей лестнице еще выше в уютную гостиную без занавесок… Открытая дверь вела на террасу, вдали синело море. Стены украшали дивные фрески, на которых в мире и спокойствии среди нежных цветов и ручных зверей разгуливали мужчины и женщины. Воин закрыл дверь, и я остался один, впрочем, ненадолго. Буквально через мгновение появилась прекрасная Елена.
10
Бессмысленно отрицать – от ее красоты захватывало дух. Елена приближалась ко мне, и ее голубая, отороченная бахромой юбка, переливаясь всеми цветами радуги, нежно позвякивала золотом. Накидка голубизной превосходила Эгейское море, сквозь тончайшую белую тунику проглядывали темные соски. Шею красавицы украшало тройное золотое ожерелье, золото горело на запястьях и в ушах, а пальцы были унизаны перстнями с самоцветами.
Невысокая, хрупкая, с осиной талией и тяжелыми бедрами, она казалась изящной статуэткой, чудесным произведением искусства.
Ее нежная кожа – белее, чем сливки, не знала загара, в отличие от кожи женщин, которых я видел в лагере ахейцев. Ее глаза небесной синевы сияли, полные сочные губы таили улыбку, медово-золотые волосы кольцами ниспадали на дивные плечи и струились по спине. Упрямый завиток свернулся на лбу. От Елены пахло цветами: это был волнующий, нежный и обманчивый запах.
Елена улыбнулась мне и пригласила сесть. Когда она опустилась на кушетку с подушками, разместившись спиной к открытым окнам, я тоже сел, ожидая, что она заговорит первой. А сам тем временем разглядывал красавицу на фоне голубого неба и синего моря, просто пожирая ее глазами, – словами нельзя было выразить мой восторг.
– Итак, ты впервые в этой стране, – певуче произнесла она грудным голосом.
Что ж, теперь мне стало ясно, почему Александр – да и любой другой мужчина – мог пойти на что угодно, чтобы заполучить ее… и удержать подле себя.
Я кивнул, сознавая, что в горле пересохло, и не сразу сумел заговорить:
– Моя госпожа, я прибыл сюда на корабле лишь несколько дней назад. А прежде знал о Трое лишь по рассказам бывалых людей.
– Значит, ты моряк?
– Не совсем, – проговорил я. – Я… путешественник и скиталец.
Чистые глаза ее обратились ко мне с подозрением.
– Ты не воин?
– Время от времени приходится браться за меч, но это не мое дело.
– Тогда война – твоя судьба.
Мне нечего было ответить.
Елена сказала:
– Ты служишь богине Афине. – Она произнесла это с уверенностью: ей безусловно доносили обо всем происходящем.
Кивнув, я ответил:
– Да, именно.
Она закусила нижнюю губу:
– Афина презирает меня и враждует с Троей.
– Но здесь ее почитают…
– Нельзя не чтить столь могущественную богиню, Орион. Пусть Афина ненавидит меня, но жители этого города должны ей поклоняться. Иначе их постигнет несчастье.
– Однако Аполлон обороняет ваш город, – возразил я.
Она кивнула:
– И все же я страшусь гнева Афины. – Елена смотрела сквозь меня, пытаясь что-то разглядеть в собственном прошлом, а возможно, и в будущем.
– Госпожа моя, ты хочешь, чтобы я что-то сделал для Трои?
Она вновь обратила ко мне взор. Слабая улыбка заставила проступить ямочки на щеках.
– Ты хочешь узнать, зачем я призвала тебя?
– Да.
Улыбка красавицы сделалась игривой и кокетливой.
– Неужели я не могу познакомиться поближе со столь симпатичным незнакомцем… высоким, широкоплечим? В одиночку преградившим путь Гектору и его колесницам?
Я слегка поклонился:
– А можно ли тебе задать вопрос, моя госпожа?
– Можешь… но дать ответ я не обещаю.
– Весь мир гадает: в самом ли деле похитил тебя Александр или же ты по своей воле оставила Спарту?
Улыбка не исчезла с ее губ. Напротив, она сначала сделалась шире, затем Елена перестала сдерживаться, откинула голову и расхохоталась от всего сердца.
– Орион, – сказала она наконец с явным интересом. – По-моему, ты не понимаешь нас, женщин.
Должно быть, я покраснел, соглашаясь с нею:
– Возможно.
– Знаю лишь одно, – чуть помолчав, продолжала Елена. – Не имеет значения, как и почему я последовала за Александром в этот великий город, но по своей воле я в Спарту не вернусь. – И прежде чем я сумел что-либо сказать, она торопливо добавила: – Нет, я ничего не имею против Менелая, моего первого мужа. Он был добр ко мне.
– Но Александр добрее?
Она развела руками:
– Оглянись, Орион! Если у тебя есть глаза, раскрой их! Какая женщина согласится оставаться женой ахейского царька, если она может стать супругой царевича Трои?
– Но, Менелай – царь…
– О, цари ахейцев ценят своих цариц куда меньше, чем собак или лошадей. Женщина в Спарте – рабыня; жена ты или наложница… разница не велика. Неужели ты думаешь, что женщину пускают в величественный тронный зал дворца в столице Спарты, когда является вестник с посланием царю? Или же иначе бывает в Микенах у Агамемнона… или у Нестора в Пилосе, или у Одиссея на Итаке? Конечно же нет, Орион. А в Трое женщин считают людьми. Цивилизация.
– Значит, госпожа, ты выбрала Трою, а не Александра? – отвечал я.
Она приложила палец к губам, словно обдумывая те слова, которые намеревалась произнести.
– Меня выдали за Менелая, – я не выбирала его. Все молодые ахейские господа добивались меня… моего наследства. Решил за меня отец. Если волей богов ахейцы выиграют эту войну и мне придется вернуться в Спарту к Менелаю, я вновь сделаюсь вещью.
– А ты согласишься возвратиться к Менелаю, если такой же ценой Троя избегнет разрушения?
– Пустое! Или ты думаешь, что Агамемнон защищает честь своего брата? Ахейцам нужно сокрушить этот город, а я – всего лишь предлог для ведения войны.
– Я слышал такую версию… в лагере ахейцев.
– Приаму долго не протянуть, – продолжила Елена. – Гектор погибнет в бою… Так ему предсказано. Но Троя, возможно, и устоит даже в случае гибели Гектора.
Я задумался: «Если Гектора убьют, Александр станет царем… а Елена – царицей Трои».
Она строго посмотрела на меня и закончила свою речь словами:
– Орион, передай Менелаю: если он хочет, чтобы я вернулась, пусть завоюет меня в бою. Я не стану добровольно повиноваться тому, кто проиграл войну, чтобы утешить его в поражении.
Я глубоко вздохнул. Итак, Елена гораздо мудрей, чем я полагал. Сама она, вне сомнения, мечтает, чтобы в войне победила Троя… Елена хочет остаться здесь и когда-нибудь сделаться царицей. И все же просит передать бывшему мужу, что вернется к нему, если он победит. С моей помощью предупреждает, что возвратится в Спарту и будет смиренной ахейской женой, если… если Трою сожгут дотла.
Умнейшая женщина! Ей безразлично, кто победит, в любом случае она сохранит свою очаровательную шкуру.
Мы поговорили еще некоторое время, но стало ясно, что Елена уже исполнила свое намерение: сообщила свое решение, которое я должен передать ахейцам. Наконец она поднялась, давая понять, что наша встреча окончена. Я в свою очередь отправился к входной двери. Снаружи меня ожидал стражник, чтобы проводить обратно в тронный зал.
Просторное помещение пустовало – там не было никого, кроме придворного, проводившего меня утром. Между колоннами разносилось гулкое эхо.
– Царь, царевичи и их приближенные размышляют над твоим предложением, – прошептал он. – Придется еще подождать.
Ничего другого не оставалось. Миновав несколько залов и палат дворца, мы оказались во дворе, который пересекали утром. Горячие лучи солнца коснулись моих обнаженных рук. Прогуливаясь в саду, я приблизился к небольшой статуе Афины. Древняя фигурка, пострадавшая от дождей и ветров, была чуть выше моего плеча. В отличие от огромных изваяний, она оказалась нераскрашенной. Впрочем, скорее всего, краска просто давно сошла и с тех пор не обновлялась. Афина, богиня-воительница, стояла в длинном до пят одеянии, держа в руках копье; шлем с гребнем, сдвинутый на затылок, открывал лицо.
Невысокая, хрупкая, с осиной талией и тяжелыми бедрами, она казалась изящной статуэткой, чудесным произведением искусства.
Ее нежная кожа – белее, чем сливки, не знала загара, в отличие от кожи женщин, которых я видел в лагере ахейцев. Ее глаза небесной синевы сияли, полные сочные губы таили улыбку, медово-золотые волосы кольцами ниспадали на дивные плечи и струились по спине. Упрямый завиток свернулся на лбу. От Елены пахло цветами: это был волнующий, нежный и обманчивый запах.
Елена улыбнулась мне и пригласила сесть. Когда она опустилась на кушетку с подушками, разместившись спиной к открытым окнам, я тоже сел, ожидая, что она заговорит первой. А сам тем временем разглядывал красавицу на фоне голубого неба и синего моря, просто пожирая ее глазами, – словами нельзя было выразить мой восторг.
– Итак, ты впервые в этой стране, – певуче произнесла она грудным голосом.
Что ж, теперь мне стало ясно, почему Александр – да и любой другой мужчина – мог пойти на что угодно, чтобы заполучить ее… и удержать подле себя.
Я кивнул, сознавая, что в горле пересохло, и не сразу сумел заговорить:
– Моя госпожа, я прибыл сюда на корабле лишь несколько дней назад. А прежде знал о Трое лишь по рассказам бывалых людей.
– Значит, ты моряк?
– Не совсем, – проговорил я. – Я… путешественник и скиталец.
Чистые глаза ее обратились ко мне с подозрением.
– Ты не воин?
– Время от времени приходится браться за меч, но это не мое дело.
– Тогда война – твоя судьба.
Мне нечего было ответить.
Елена сказала:
– Ты служишь богине Афине. – Она произнесла это с уверенностью: ей безусловно доносили обо всем происходящем.
Кивнув, я ответил:
– Да, именно.
Она закусила нижнюю губу:
– Афина презирает меня и враждует с Троей.
– Но здесь ее почитают…
– Нельзя не чтить столь могущественную богиню, Орион. Пусть Афина ненавидит меня, но жители этого города должны ей поклоняться. Иначе их постигнет несчастье.
– Однако Аполлон обороняет ваш город, – возразил я.
Она кивнула:
– И все же я страшусь гнева Афины. – Елена смотрела сквозь меня, пытаясь что-то разглядеть в собственном прошлом, а возможно, и в будущем.
– Госпожа моя, ты хочешь, чтобы я что-то сделал для Трои?
Она вновь обратила ко мне взор. Слабая улыбка заставила проступить ямочки на щеках.
– Ты хочешь узнать, зачем я призвала тебя?
– Да.
Улыбка красавицы сделалась игривой и кокетливой.
– Неужели я не могу познакомиться поближе со столь симпатичным незнакомцем… высоким, широкоплечим? В одиночку преградившим путь Гектору и его колесницам?
Я слегка поклонился:
– А можно ли тебе задать вопрос, моя госпожа?
– Можешь… но дать ответ я не обещаю.
– Весь мир гадает: в самом ли деле похитил тебя Александр или же ты по своей воле оставила Спарту?
Улыбка не исчезла с ее губ. Напротив, она сначала сделалась шире, затем Елена перестала сдерживаться, откинула голову и расхохоталась от всего сердца.
– Орион, – сказала она наконец с явным интересом. – По-моему, ты не понимаешь нас, женщин.
Должно быть, я покраснел, соглашаясь с нею:
– Возможно.
– Знаю лишь одно, – чуть помолчав, продолжала Елена. – Не имеет значения, как и почему я последовала за Александром в этот великий город, но по своей воле я в Спарту не вернусь. – И прежде чем я сумел что-либо сказать, она торопливо добавила: – Нет, я ничего не имею против Менелая, моего первого мужа. Он был добр ко мне.
– Но Александр добрее?
Она развела руками:
– Оглянись, Орион! Если у тебя есть глаза, раскрой их! Какая женщина согласится оставаться женой ахейского царька, если она может стать супругой царевича Трои?
– Но, Менелай – царь…
– О, цари ахейцев ценят своих цариц куда меньше, чем собак или лошадей. Женщина в Спарте – рабыня; жена ты или наложница… разница не велика. Неужели ты думаешь, что женщину пускают в величественный тронный зал дворца в столице Спарты, когда является вестник с посланием царю? Или же иначе бывает в Микенах у Агамемнона… или у Нестора в Пилосе, или у Одиссея на Итаке? Конечно же нет, Орион. А в Трое женщин считают людьми. Цивилизация.
– Значит, госпожа, ты выбрала Трою, а не Александра? – отвечал я.
Она приложила палец к губам, словно обдумывая те слова, которые намеревалась произнести.
– Меня выдали за Менелая, – я не выбирала его. Все молодые ахейские господа добивались меня… моего наследства. Решил за меня отец. Если волей богов ахейцы выиграют эту войну и мне придется вернуться в Спарту к Менелаю, я вновь сделаюсь вещью.
– А ты согласишься возвратиться к Менелаю, если такой же ценой Троя избегнет разрушения?
– Пустое! Или ты думаешь, что Агамемнон защищает честь своего брата? Ахейцам нужно сокрушить этот город, а я – всего лишь предлог для ведения войны.
– Я слышал такую версию… в лагере ахейцев.
– Приаму долго не протянуть, – продолжила Елена. – Гектор погибнет в бою… Так ему предсказано. Но Троя, возможно, и устоит даже в случае гибели Гектора.
Я задумался: «Если Гектора убьют, Александр станет царем… а Елена – царицей Трои».
Она строго посмотрела на меня и закончила свою речь словами:
– Орион, передай Менелаю: если он хочет, чтобы я вернулась, пусть завоюет меня в бою. Я не стану добровольно повиноваться тому, кто проиграл войну, чтобы утешить его в поражении.
Я глубоко вздохнул. Итак, Елена гораздо мудрей, чем я полагал. Сама она, вне сомнения, мечтает, чтобы в войне победила Троя… Елена хочет остаться здесь и когда-нибудь сделаться царицей. И все же просит передать бывшему мужу, что вернется к нему, если он победит. С моей помощью предупреждает, что возвратится в Спарту и будет смиренной ахейской женой, если… если Трою сожгут дотла.
Умнейшая женщина! Ей безразлично, кто победит, в любом случае она сохранит свою очаровательную шкуру.
Мы поговорили еще некоторое время, но стало ясно, что Елена уже исполнила свое намерение: сообщила свое решение, которое я должен передать ахейцам. Наконец она поднялась, давая понять, что наша встреча окончена. Я в свою очередь отправился к входной двери. Снаружи меня ожидал стражник, чтобы проводить обратно в тронный зал.
Просторное помещение пустовало – там не было никого, кроме придворного, проводившего меня утром. Между колоннами разносилось гулкое эхо.
– Царь, царевичи и их приближенные размышляют над твоим предложением, – прошептал он. – Придется еще подождать.
Ничего другого не оставалось. Миновав несколько залов и палат дворца, мы оказались во дворе, который пересекали утром. Горячие лучи солнца коснулись моих обнаженных рук. Прогуливаясь в саду, я приблизился к небольшой статуе Афины. Древняя фигурка, пострадавшая от дождей и ветров, была чуть выше моего плеча. В отличие от огромных изваяний, она оказалась нераскрашенной. Впрочем, скорее всего, краска просто давно сошла и с тех пор не обновлялась. Афина, богиня-воительница, стояла в длинном до пят одеянии, держа в руках копье; шлем с гребнем, сдвинутый на затылок, открывал лицо.