Брайдер Юрий Михайлович. Бастионы Дита

   – Летающие, ползущие, орущие?
   – Всяких хватало.
   – Мне эти твари хорошо известны. У них нет разума, они не способны размножаться, а раны на их теле не кровоточат. Их древнее предназначение – охранять и чинить Забытую Дорогу. Зачем вы связались с ними? Достаточно было обойти это место стороной. Вне дороги они не опасны. Не понимаю, как Хавр мог забыть эту общеизвестную истину!
   – Такое случается… Не все можно удержать в памяти. До встречи, Отче.
   – Отдыхай спокойно.
   Как же, отдохнешь тут, думал я, лежа во мху у подножия дерева-бочки. Обезьяны кругом шастают, того и гляди на голову наступят. Какой-то детеныш уже запустил в меня чем-то вроде гнилого яблока. И Хавр, подлец, неизвестно куда подевался. А мне с ним очень нужно поговорить.
   Все, о чем я смутно догадывался, оказалось правдой. Едва оказавшись в родных краях, Хавр нашел себе сообщников (именно к ним он отлучался, оставив нас дожидаться у костра), которые все это время незаметно двигались за нашим отрядом по антифрикционному рельсу. Вблизи Стеклянных Скал, дабы отвлечь мое внимание, он сознательно спровоцировал схватку с древними машинами, предназначенными для ухода за дорогой. Пока я сражался с роботом-уборщиком, а затем с роботом-ремонтником, неизвестные мне люди успели похитить Ирлеф, чтобы она не стала свидетелем встречи Хавра с отцом. Жертвой моей ярости стал безобидный робот-ревун, предназначенный для отпугивания от дороги посторонних. Хавра надо было колотить, а не эту трухлявую железяку!
   Удачей можно было считать только то, что я почти точно знал местонахождение сообщников нашего лукавого проводника. Кострище у Забытой Дороги я найду без труда, а уж от него обозначу радиус поисков. Хавр отсутствовал не больше двух часов и за это время успел не только уладить все свои делишки, но и по морде схлопотать – ссадина на скуле до сих пор заметна. Значит, дальше чем на пять-шесть тысяч шагов от костра он отойти не мог. Хватило бы только на все эти дела зелейника.
   Затем я взялся за анализ впечатлений, которые остались у меня после встречи со Всевидящим Отче этого мира. То, что Предвечные выбрали его своим посредником, уже говорит о многом, а именно: он мудр и справедлив, хотя эти мудрость и справедливость вовсе не человеческого свойства; к своим покровителям он стоит гораздо ближе, чем к роду людскому; кроме того, он способен внушать другим свою волю и предсказывать будущее (не интуитивно предвидеть, как это делают прорицатели, а экстраполировать, используя опыт многих поколений предшественников). Ясно было, что он постарается выполнить волю Предвечных, но абсолютно неясно – что из всего этого получится. Кем-кем, а путешественником во времени я себя не представляю.
   Кое-что, конечно, я успел понять. И не столько даже из разговоров с отцом, сколько с сыном – прекрасно помню его горячечный бред в доме кабаноподобного смолокура.
   В их понимании весь сущий мир состоит из комбинации двух совершенно различных по своей природе стихий – Мировремени и Миропространства. В отличие от обычного времени, означающего всего лишь череду сменяющих друг друга событий, Мировремя – вполне материальная субстанция, обладающая многими замечательными, но для человека в принципе непостижимыми свойствами. Миропространство в свою очередь – совокупность всех трехмерных (а может, и не только трехмерных) реальностей, разграниченных между собой перегородками, проницаемыми только для Незримых-Иносущих.
   Обе эти стихии, затейливо переплетаясь, и образуют мировую ткань, в которой Мировремя – уток,^[7] а Миро-пространство – основа. Как и любая другая ткань, она остается целой лишь до тех пор, пока не повреждена ни одна из ее составляющих. Если сильно потянуть за нитки основы, сместится также и уток. Прорыв в Мировремени вызывает Сокрушение – деформацию Миропространства. Пробой межпространственной перегородки локально влияет на темп и направление течения времени.
   Как может помочь мне эта теория, пока не ясно. Лишенный ног человек прекрасно знает, как именно следует ходить, бегать и прыгать, но без протезов или коляски не одолеет даже сотню шагов. А где те «ноги», на которых я буду шагать по ступенькам эпох? Какой орган в человеческом теле способствует передвижению во времени? Селезенка, гланды, предстательная железа? Какая разница между прошлым и будущим? Ведь если оба они одинаково доступны, то и разницы в физическом смысле между ними никакой нет. Как измерить путь, пройденный во времени? Годами, пядями, суткокилометрами? И вообще – кто именно будет двигаться: я через время или время мимо меня? Черт-те что! Голова кругом идет.
   Я встал – злой и голодный. Ни одна из хвостатых тварей даже и не подумала накормить меня. Или плевать они хотели на волю своего властелина, или не могли взять в толк, что же именно мне нужно. Впрочем, когда я сорвал с нижней ветки дерева гроздь безвкусных и волокнистых, но сытных плодов, никто возражать не стал. Кое-как перекусив, я снова лег, поудобней устроив больную ногу.
   Разбудили меня истошные разноголосые вопли. Можно было подумать, что, пока я спал, начался лесной пожар. Орали все – самцы, самки, детеныши.
   – Иди! Иди! Отец ждет! Иди! Иди! Отец ждет… Чертыхаясь про себя, я залез в дупло, уже очищенное от его исконных обитателей, но от этого не ставшее менее душным.
   Отче по-прежнему плавал в своей ванне, словно морж в бассейне зоопарка.
   – Если ты чувствуешь себя сытым и достаточно отдохнувшим, мы можем начинать. – Сказано это было так, что сразу становилось ясно: к плотской стороне человеческой жизни старик равнодушен в той же степени, что и его покровители.
   – Я готов, Отче.
   – Знаешь, что отличает человека от животного?
   – Думаю, разум.
   – Не совсем. В разных формах разум встречается во Вселенной не так уж и редко. Некоторые его обладатели влачат довольно жалкое существование, другие вообще вымерли. Разум сам по себе не способен превратить животное в нечто совершенно иное, в Бога, например. Разумная корова так и останется коровой, хотя и сумеет построить для своих нужд сенокосилку. Человек же, кроме всего прочего, должен быть наделен еще и Духом. Это отличает его от всех других существ более основательно, чем живая материя отличается от мертвой. Дух – это мост, перекинутый между скотом и Богом. Дух выше разума и неподвластен ему. Все великое, что когда-либо совершалось людьми, совершалось единственно силой духа. Себе на помощь он может привлечь разум, волю, чувства, физическую силу, что угодно, но основа, первопричина всего есть только Дух. Ты спросишь, а что это такое? Я честно отвечу – не знаю. И так же честно попытаюсь объяснить тебе все, о чем могу только догадываться. Дух – это дивный, еще не востребованный человечеством дар, в котором есть все: бессмертие, вечная молодость, власть над временем и пространством, власть над самим собой, способность жить в согласии с окружающим миром, дар предвидения, сострадания и всепрощения. Заложен ли зародыш Духа в природу человека изначально, достался ли ему по ошибке или недосмотру создателей, об этом можно только гадать. Но из всех качеств, явно или неявно присутствующих в каждом из нас, именно Дух ближе всего к природе Мировремени. Прежде чем научиться управлять Мировременем, следует научиться управлять собственным Духом, вычленять его из тела и разума.
   – Но возможно ли это, если Дух непознаваем уже по своей сути?
   – Ты видел Забытую Дорогу? Замыслы ее создателей, материал, из которого она сделана, силы, которые все еще живут в ней, остаются тайной для нас. Однако обыкновенный деревенский кузнец за пару дней может соорудить тележку, которая безо всяких помех будет бегать по Дороге. Бессмысленно вдаваться в глубинную сущность непознаваемых явлений, намного разумнее просто пользоваться их плодами.
   – Я могу напрячь любую мышцу своего тела, могу заставить сердце биться быстрее или медленнее, могу даже обострить работу ума, но скажи, как управлять Духом?
   – Ведь однажды такое уже вроде бы случилось?
   – Это произошло непроизвольно. Смертельная опасность, наверное, может заставить человека выполнять и не такие трюки.
   – У новорожденного ребенка есть способность к ходьбе, но нет навыка. Научиться ходить нелегко, сразу не получится. Во сто крат сложнее научиться передвигаться в Мировремени. Но у тебя, как почти у каждого человека, есть к этому способность. И, судя по всему, незаурядная. Нужно только превратить ее из бессознательной в сознательную. А навык – дело наживное.
   Я не понял, что произошло в следующий момент. Меня словно схватили сотни сильных рук – сдавили не только все члены, горло, глазные яблоки, язык, но и проникли сквозь плоть к сердцу, желудку, легким. Сразу утратив способность видеть, слышать, говорить и двигаться, я погрузился во мрак, разрываемый огненным фейерверком. Боль вливалась в меня, как расплавленный свинец, тяжелым молотом плющила тело. Смертельный, неосознанный ужас объял меня и, едва не вывернув наизнанку, швы р-нул неведомо куда – в спасительную даль, к свету, к воздуху, к жизни.
   – Уф! – пробормотал я, все еще сотрясаемый жутью пережитого. – Что это было со мной?
   – Если бы я не придержал тебя, ты мог бы оказаться далеко в будущем, за пределами срока, отмеренного этому миру.
   – Не думал, что меня можно так легко одолеть, – еле переведя дух, выдавил я.
   – Что значит одолеть? – едва заметно улыбнулся старик. – Это наша первая прогулка в Мировремени, и ты по неопытности слегка ушибся. Привыкай. Подобных шишек и синяков набьешь еще предостаточно. Когда я перенимал это искусство у Предвечных, терпел и не такое. Человек для них – мягкий воск. Мимоходом они способны и уничтожить, и возвеличить любого из нас.
   – Я действительно смог сейчас переместиться в будущее? А как далеко?
   – В моем понимании, ты успел сделать два-три неверных шага, прежде чем я вернул тебя на место. Для первого раза совсем неплохо.
   – Но меня толкало что-то неосознанное. Стремление выжить, страх смерти, боль… Не знаю…
   – Страх и боль не самые худшие из учителей. И, наверное, самые действенные.
   – Не хотел бы я пережить все это снова…
   – Страх перед страхом тоже способен заставить твой Дух трудиться.
   И вновь неведомая сила безо всякого предупреждения навалилась на меня отовсюду – даже изнутри. Новая мука была ничуть не меньше той, которую испытывает человек, не получивший очередную дозу зелейника. Но на этот раз я был уже начеку – ушел, вывернулся, ускользнул, оттолкнувшись от самого себя, размазался по потоку Мировремени.
   – Уже лучше, – похвалил Отче.
   Старик вытаскивал меня из будущего, как утопленника тащат за волосы из омута, и снова безжалостно швырял обратно в боль, в страх, в агонию.
   – Все, хватит, Отче! – взмолился я наконец. – У меня, кажется, на теле живого места не осталось.
   – Да тебя даже пушинка не коснулась, – возразил старик. – Все это тебе лишь кажется. Но, если устал, передохни немного.
   – Ты ничего не узнал о той женщине, которая шла с нами?
   – Ответ получишь перед тем, как покинешь мое жилище. Ничто не должно отвлекать тебя от наших занятий.
   – А куда запропастился твой сын?
   – Бродит, наверное, где-то поблизости. Вы непременно увидитесь. Когда я закончу с тобой, он явится за обещанным вознаграждением. А теперь иди и набирайся сил. Постарайся сам позаботиться о себе. Живущие в дуплах существа не в состоянии усвоить простейшие законы гостеприимства. Даже сытые, они никогда не станут делиться пищей с чужаком. Но не смей даже пытаться самостоятельно повторить наши уроки! Будь осторожен, иначе мы потеряем друг друга. Пока еще ты можешь ходить, только уцепившись за мою руку.
   На следующий день дела пошли чуть получше. Впервые я сумел ощутить триединство своей сущности, состоявшей из тела, разума и Духа, и впервые самостоятельно обогнал размеренно текущий поток Мировремени.
   Долго задерживаться в еще не наступивших днях старик мне не позволил, но и одного-единственного проведенного в грядущем мига хватило, чтобы осознать – ничего хорошего впереди этот мир не ожидает.
   – Может ли человек, странствующий в Мировремени, доверять своим глазам? – озабоченно спросил я. – Скажу честно, образ будущего мне весьма не понравился.
   – А это уже совсем другая тема, и мы ее обязательно обсудим. Не бывает будущего, полностью устраивающего нас, как не бывает и ученого трактата, который можно осмыслить, прочитав лишь заключительную строчку. Понять и принять будущее может лишь тот, кто терпеливо шагал к нему, не пропуская ни единой ступеньки на лестнице времени. Теперь вернемся к сути твоего вопроса. Оказавшись на несколько дней или месяцев впереди, ты мог наблюдать весьма печальную картину. Житейская логика противится этому, и, вернувшись в настоящее, ты пытаешься устранить причины разразившейся в грядущем беды. Река жизни меняет русло и обходит стороной уготовленное ей гнилое болото, но зато попадает в зыбучие пески, алчно впитывающие каждую ее каплю. Отвратив одно несчастье, ты обязательно накличешь другое. Поэтому никогда ничего не смей менять в прошлом и настоящем, дабы исправить будущее. Поклянись мне, что не нарушишь этого правила.
   – Клянусь, Отче.
   – Этот мир обречен. Он как ветхая истлевшая одежонка. Какая разница – раздавит ли его Окоем или погубят Перемежовки. Тебе не доведется пережить его гибель. Но, оказавшись за пределами этой обители скорби, не злоупотребляй своим редким даром. Каждый твой шаг в Мировремени оставляет неизгладимый след на его структуре. Возвращение в прошлое неминуемо приведет к раздвоению твоей личности, и ты станешь хоть немного, но другим. Используй свою власть над временем только в случае крайней нужды. Поклянись мне еще и в этом.
   – Клянусь, Отче.
   И вот наступил третий день. На сей раз старик начал свои объяснения издалека:
   – Ты, конечно, давно заметил, что все созданное природой симметрично в пространстве: снежинка, лист дерева, паутина, птичье яйцо, человеческое тело. А вот о времени этого сказать нельзя. Новорожденный ребенок мало чем похож на древнего старца. Начало любого дела отличается от его завершения. Конец мира будет совсем не таков, как его возникновение. Поток Мировремени направлен в одну сторону, и во Вселенной нет пока силы, которая смогла бы повернуть назад всю его громаду целиком. Но, если в каком-то одном месте поток разделить, разбить на мелкие ручейки, а еще лучше – на брызги, перемещение в прошлое может состояться. Лучший способ повлиять на течение времени – раздергать, смять или, наоборот, предельно натянуть ткань Миропространства. Раньше ты учился плыть по течению, теперь тебе предстоит бороться с ним. А это совсем не одно и то же. Здесь ты заранее должен быть готов ко всяким несуразицам, странностям, необъяснимым событиям.
   _ Что-то такое я могу себе представить.
   – А сейчас возьми мои руки в свои. Не обращай внимания на то, что они кажутся совершенно бессильными. Смотри мне прямо в глаза и не отводи взор. Нынешнее состояние моего Духа, каким оно стало под воздействием Предвечных, позволяет мне поделиться частью своих знаний и своего опыта с другим человеком, внутренне к этому готовым. В самом ближайшей будущем я отдам все накопленное душой и телом тому, кто явится мне на смену. Только подготовив преемника, я смогу умереть спокойно… Еще не знаю, кто это будет… Хавр, мне кажется, не совсем соответствует такой роли… Впрочем, мы заговорились. Ты готов? Старайся ни о чем не думать. Освободи свое сознание от случайных мыслей. Крепче держи меня за руки.
   Я встал перед ямой на колени и в мутной желеобразной жиже отыскал безвольные кисти старческих рук. Они были так холодны, что я вздрогнул, как от ожога. Наши взоры скрестились. Меня повлекло к нему, как железо к магниту. Отче был рядом, но мне казалось, что я вижу его сквозь огромное, наполненное светом и тьмой пространство, через века и тысячелетия, через все миры Тропы. Я уже не мог ни расцепить свои пальцы, ни отвести взгляд. Окружающая реальность опрокинулась, рассыпалась, вн овь соединилась, только своды дупла теперь были совсем низкими и сравнительно чистыми, тощий и голый Отче, весь опутанный мокрой бородой, лежа прямо на жестком полу, продолжал сверлить меня взглядом, а вокруг истошно верещали обезьяны.
   Нельзя было даже приблизительно определить, как далеко в прошлое утащил меня безумный старец (по крайней мере пейзаж, наблюдаемый в проем входного отверстия, изменился кардинально), но я почему-то очень ясно ощутил свою двойственность. Казалось, что я одновременно был и здесь, в дупле одинокого, еще не давшего широкую поросль дерева, и где-то еще – может быть, в Стране Максаров, в Лесагете или в Леденце. Так и шизофреником недолго стать.
   Обратный прыжок во времени уже не мог дать мне никаких новых впечатлений. Увлекаемый сильным и умелым пловцом, я легко пронырнул из прошлого в настоящее и вновь оказался на краю ямы, которая, судя по всему, вскоре должна была стать могилой моему наставнику.
   – Если ты проскочишь в будущее немного дальше, чем нужно, ничего страшного не случится, – сказал старик. – Потом ты сам научишься возвращаться точно в тот клочок Мировремени, который покинул… А теперь отпусти мои руки и попытайся повторить все самостоятельно. Ничего не бойся, в нужный момент я приду к тебе на помощь.
   Я почему-то закрыл глаза, напрягся и в мельчайших деталях представил себе весь уже однажды проделанный путь, запомнившийся мне как беспрестанно углубляющаяся глухая воронка, материя из которой, освобождаясь, по спирали улетала прочь. (Впрочем, впечатление это скорее всего было ложным. Человек, проникший в сложнейшую структуру Мировремени, может составить о нем представление столь же неверное, как о самом человеке – микроб, внедряющийся в его плоть.)
   Уже почти уверенный в успехе, я вырвался из-под власти плавно катящейся вперед волны настоящего и рванулся назад туда, где ткань Мировремени, успокоившись, лежала бесконечным незыблемым ковром.
   Первое – оно же и последнее – мое впечатление было таково, словно я внезапно оказался между бамперами двух столкнувшихся на полном ходу грузовиков…
   – Вот не думал, что останусь в живых, – сказал я вслух, действительно ощущая себя не только живым, но и совершенно здоровым.
   – Отцу стоило немалых сил вытащить тебя оттуда, – проговорил Хавр, сидевший неподалеку от меня на ребристом веткопобеге, торчавшем из земли, как спинной хребет дракона. – Боюсь, как бы это его окончательно не подкосило.
   Только сейчас я понял, что мы находимся на самой опушке рощи, там, где она соприкасалась с сухой степью, почва которой кое-где еще хранила следы плуга.
   – Я могу поговорить с ним?
   – Вряд ли…
   – У нас что-то не получилось?
   – У тебя. Отец дал понять мне, что случай безнадежный. Пока ты был без памяти, он копнул в твоем сознании. Чего-то важного там не хватает. Не переживай. Я ведь тоже не умею перемещаться во времени, а живу… Пока, – почему-то добавил он.
   Я хотел было сообщить ему, что перемещение в будущее мной кое-как освоено, но в последний момент решил воздержаться. Вместо этого я спросил:
   – Где Ирлеф?
   – Зачем она тебе? – Он искоса глянул на меня.
   – Я спрашиваю, где Ирлеф?
   – В безопасности. Гостит у моей сестрички.
   – Зачем ты подстроил всю эту заваруху у Стеклянный Скал?
   – Неужели не догадываешься?
   – Догадываюсь.
   – Вот и молодец. Ирлеф нельзя знать, что ты делал здесь и кто такой мой отец. Если бы я хотел избавиться от нее окончательно, попросту убил бы. Никто не смог бы помешать мне, даже ты. А сейчас она находится в лучшем положении, чем мы оба.
   – Какую плату ты потребовал с отца за свои услуги?
   – Разве он не сообщил тебе?
   – Сообщил. Ты хочешь стать его преемником. Посредником между людьми и Предвечными.
   – Хотел. Еще недавно.
   – И что же?
   – Одного желания мало. Да и соперник объявился… Тут из зарослей невдалеке от нас выполз крупный самец обезьяны. Обычно не в меру крикливый, сейчас он только тяжело, с хрипом сопел. Его жесткая шерсть вся слиплась от крови, а правая, перебитая выше колена нога держалась только на шкуре. Меня почему-то больше всего поразил торчащий из раны обломок бедренной кости – не расщепленный на конце, как следовало бы ожидать, а ровнехонький, словно над ним поработали хирургической пилой.
   За обезьяной неторопливо шел чернокожий крепыш в меховых штанах. Дождавшись, когда раненое животное замерло, напоровшись на тот самый веткопобег, что служил скамейкой для Хавра, он тщательно прицелился и вонзил свое тяжелое копье ему в позвоночник, чуть пониже загривка. Оставив копье, накрепко пригвоздившее обезьяну к земле, торчать в ране, он уселся рядом и стал терпеливо дожидаться конца агонии.
   – Как видишь, пока ты валялся без чувств, кое-что здесь изменилось.
   Чернокожий, равнодушно глянув на нас, сказал что-то для меня совершенно непонятное. Хавр не менее непонятно буркнул в ответ, извлек из своего походного мешка оселок и бросил его чернокожему. Тот тут же принялся править на нем небольшой кривой нож, время от времени проверяя его остроту на овчине штанов.
   – Что он собирается делать? – спросил я, ощущая себя персонажем дурного сна.
   – Шкуру снимет. Шкуры у этих тварей крепкие. Бурдюки отменные получаются.
   – Кто эти люди? – Я заметил еще нескольких чернокожих, промелькнувших в зарослях.
   – Личная гвардия моего старшего братца, Карнлайха Замухрышки, нынешнего владыки Приокоемья.
   Некоторое время я молчал, тупо соображая. Хавр. Потом его отец. Теперь еще и брат. Добавим сестру, у которой в плену якобы находится Ирлеф. Шустрая семейка!
   Чернокожий пнул обезьяну голой пяткой и, не дождавшись ответной реакции, вернул Хавру оселок, после чего принялся выдирать копье из бездыханного тела.
   – Пойдем отсюда, – поспешно сказал я.
   Лавируя между деревьями, мы направились к центру рощи. Я no-прежнему соображал неважно и пока старался молчать, хотя на языке у меня вертелись десятки вопросов. Роща была полна чернокожих. Живые спали, точили оружие, что-то жарили на кострах и старательно обдирали шкуры с развешенных на всех деревьях обезьян. Мертвые, уже раздетые и обмытые, лежали двумя аккуратными рядами – голова к голове. Раны, послужившие причиной их смерти, выглядели гораздо страшнее тех, которые оставляет холодное оружие.
   – Мы пленники? – спросил я.
   – Пока не знаю. По крайней мере покидать рощу запрещено. Да и бессмысленно. Здесь только отборный отряд, телохранители моего братца. Главные силы кольцом расположились вокруг.
   – Это ты их, что ли, привел сюда?
   – Скажешь тоже… Пока вы с папашей обделывали свои дела, я решил прогуляться по окрестностям. Твои слова о том, что за нами следят, не давали мне покоя. Сам понимаешь, встреча с братцем никак не входила в мои планы. Скоро я обнаружил следы двух соглядатаев. Один сумел уйти. Отпускать его живым было нельзя, но погоня привела меня прямиком в лагерь Замухрышки. Встретили меня там не совсем радушно, но жизни, как видишь, не лишили.
   – Почему Отче не сумел защитить обезьян?
   – Кое в чем ему трудно тягаться с Замухрышкой.
   – А где он сейчас… твой братец?..
   – Толкует о чем-то с отцом. Наверное, сам набивается в преемники.
   – Надеюсь, зла старику он не причинит?
   – Не знаю. Нашего старика трудно чем-нибудь достать. Если захочет, всегда вывернется. Но, если они столкуются, Замухрышка обязан будет помочь отцу покончить счеты с жизнью.
   А не пора ли мне отсюда сматываться, подумал я, на всякий случай встряхнув флягу с зелейником. Меньше половины осталось. Только-только на обратную дорогу и хватит. А ведь еще Ирлеф надо выручить. Но все же дождусь встречи с пресловутым Замухрышкой. Чем, интересно, он меня обрадует?
   Вынужденный пока довольствоваться исключительно обществом Хавра, я решил подробно расспросить его обо всем.
   – В Дит ты, похоже, возвращаться не собираешься?
   – Откуда мне знать. Неизвестно еще, как все здесь обернется. Может, подвесят нас за задние лапки и обдерут, как этих обезьян.
   – Твой брат способен на такое?
   – Это его любимое занятие. Можно представить, что он натворит, если станет преемником отца.
   – А что бы ты натворил?
   – Я? – Хавр горько усмехнулся. – Поздно говорить об этом… Я запутался, понимаешь! Тебе я могу признаться, так как чувствую, очень скоро наши пути разойдутся навсегда. Когда-то я был наивным мальчиком, верившим всяким сказкам о добре и справедливости. Я видел, как Сокрушения губят целые города, как уносят в неведомое близких мне людей. От природы мне была дана способность ощущать и понимать больше, чем другие. Уже тогда я связывал Сокрушения с существованием Предвечных, во что многие не верят до сих пор. Когда одно из Сокрушений едва не уничтожило наш дом, я открыл в себе способность противостоять им. И я решил спасти этот мир. Одолеть или изгнать Предвечных. Поэтому я ушел к дитсам. Это был единственный народ, хоть как-то боровшийся с тем, что они называли Изнанкой, то есть со всеми проявлениями жизнедеятельности Предвечных… Я позволил опоить себя зелейником. Стал их верным слугой. Десятки раз спасал город от разрушения. И все это оказалось бесполезным. Дитсы боролись не с причиной, а со следствием. Они не хотели верить в Предвечных. Они цеплялись за свои дурацкие Заветы. Они хотели только защищаться, но не наступать. Я так и остался среди них чужаком. К тому времени мой отец, связавшись с Предвечными, уже жил в обезьяньем дупле. Брат покорил все прилегающие к Окоему земли, основав свое собственное разбойничье государство. Сестра, давным-давно утратившая человеческий облик, пыталась разгадать тайны Стеклянных Скал. Сама она, конечно, туда соваться не смела, а посылала других. Глупых ребятишек, пьяных бродяг, калек, которым обещала вернуть здоровье, матерей, у которых брала в заложники детей. Видя, сколько зла творится людьми в этом мире, я постепенно изменил свое мнение о Предвечных. Ведь что ни говори, а они были здесь истинными хозяевами, а мы всего лишь пришельцы, случайные гости. Давно наблюдая за людьми, Предвечные утратили веру в них. Как говорится, махнули рукой. Грабьте, убивайте, насилуйте, ползайте в собственном дерьме, жрите и размножайтесь на здоровье. Только не мешайте… Став преемником отца, я нашел бы способ договориться с ними. Пусть они вновь обратят внимание на людей и заставят их наконец придерживаться каких-то законов. Пусть явят свою силу и накажут зло. Пусть дадут всем нам новый, истинный Завет и царствуют над нами мудро и справедливо.