Страница:
– Как наказать его думаете?
– С работы уволили. Доллары изъяли. А иные меры невозможны. Живёт бобылём, перебивается случайными заработками. Короче говоря, люмпен.
– Согласно канонам диалектического материализма, в деревне люмпенов не бывает, – сказал Цимбаларь. – В деревне это беднота, сочувствующая идеям социальной справедливости и являющаяся главным союзником пролетариата.
– Ну да, ну да... – закивал Страшков. – Когда я слышу подобный бред, то понимаю, насколько наука о сыроделии выше всяких там диалектических материализмов и иже с ним. Технология варки сыров остаётся неизменной со времён Гомера. А социальные теории теряют свою актуальность спустя несколько поколений... Да что мы здесь стоим, как бедные родственники! Пойдёмте отведаем свежего сыра. Сорт называется «Чаруса». Пальчики оближете...
Страшков разлил спирт по мензуркам и сказал:
– За упокой души нашего многоуважаемого старосты!
Такой тост поддержал бы и ярый трезвенник, к числу которых Цимбаларь, как известно, не относился. Закусывая, от отдавал предпочтение знакомым сортам сыра – твёрдым, желтоватым и дырчатым, а мягкие, синие и покрытые плесенью игнорировал. Страшков, наоборот, налегал на экзотику.
Вскоре выяснилось, что согласно народным обычаям следует в обязательном порядке выпить три рюмки, то бишь мензурки, а уж потом действовать по обстановке. Такая система в общем-то устраивала Цимбаларя, надеявшегося, что алкоголь развяжет Страшкову язык.
Опрокинув очередную мензурку, он как бы между делом поинтересовался:
– Ну и какое впечатление произвело на вас вчерашнее видение?
– Видение? Ну да, ну да... – Страшков понимающе закивал. – У меня от волнения всегда рябит перед глазами. Наверное, давление скачет. Кстати, спирт – прекрасное средство борьбы с внезапным повышением давления. Если почувствуете головокружение, тошноту, слабость и другие симптомы приближающегося инфаркта, немедленно примите пятьдесят грамм спирта, а когда такой возможности нет режьте вену на руке. Сразу полегчает.
– Какие-то у вас методы варварские, – заметил Цимбаларь.
– Зато действенные. Я в студенческие годы подрабатывал санитаром на «Скорой помощи». Следовательно, вопросом владею. А что касается кровопускания, то оно считалось весьма эффективным методом лечения вплоть до конца девятнадцатого века. Давайте-ка ещё по чуть-чуть...
– Вы знаете, я больше не могу, – Цимбаларь был вынужден сдаться. – Дел ещё много, да и в похоронах нужно поучаствовать... Вы тоже там будете?
– Если только успею внести закваску в новую порцию «Чеддера».
– Вы уж постарайтесь... А я опять про видение. Очень уж оно меня заинтересовало. Это ведь не только у вас одних перед глазами рябило. Это на всех присутствующих наваждение нашло. Неужели вы не поняли?
– Ну да, ну да... Есть такая наука – массовая психология, изучающая закономерность поведения больших человеческих скоплений. Так вот, выяснилось, что внушаемость людей напрямую зависит от численности толпы. Тысячу человек уговорить гораздо проще, чем, скажем, дюжину. Люди как бы генерируют свои собственные эмоции на окружающих, тем самым многократно увеличивая воздействие, которое оказывает на аудиторию оратор, проповедник или обыкновенный заводила. Все харизматические вожди двадцатого века, начиная от Троцкого и кончая Гитлером, умели использовать этот эффект в своих целях. Одни сознательно, другие интуитивно... Вчера имел место схожий феномен. Истерия одного человека перекинулась на всех окружающих и заставила их действовать в едином порыве. Несколько минут все мы были в плену некой яркой иллюзии, не имевшей к происходящему никакого отношения... Я где-то читал, что во время Первой мировой войны роты и батальоны, ходившие в атаку, посещало общее видение. Будто бы небо над окопами противника разверзлось и оттуда нисходит губительный пламень или что архангел Михаил держит перед атакующими цепями свой неуязвимый щит... Впоследствии атеистическое воспитание вытравило из людей надежду на покровительство высших сил, но наши отцы и деды зачастую верили, что геройские образы Сталина, Ворошилова и Будённого незримо сопровождают их в бою.
– Значит, вы утверждаете, что это был лишь массовый психоз, – с сомнением произнёс Цимбаларь. – Честно сказать, верится с трудом. Психозы не бывают такими детальными и... как бы это лучше сказать... внутренне непротиворечивыми. А кроме того, это явление имеет перманентный характер, раз за разом повторяясь в самых разных видах.
– На моё счастье, я редко бываю в ситуациях, заставляющих людей сбиваться в толпу, – извиняющим тоном произнёс Страшков. – Поэтому не считаю себя большим знатоком того, что вы упорно называете видениями. Вам бы лучше обратиться к священнику. Всякие чудеса – это по его части.
– Наверное, я так и поступлю, – сказал Цимбаларь. – А вам спасибо за угощение и содержательную беседу.
Отца Никиту Цимбаларь застал в жилой избе, находившейся на территории храма. Держа в руках иголку, он чинил что-то в своём пышном и сложном церковном облачении, а матушка – бесцветная тощая женщина – в это время гладила чугунным утюгом его суконный подризник, похожий на старинный кафтан.
Когда обмен взаимными приветствиями завершился, он сказал совершенно обычным голосом, лишённым какой-либо напускной скорби:
– Вот, собираюсь проводить в последний путь нашего старосту. В здешнем климате, сами понимаете, это занятие небезопасное. Можно не только ангину, но и воспаление лёгких подхватить. Каково на таком морозе петь псалмы да читать молитвы! Хорошо ещё, что плакальщицы выручают.
– Хочу, батюшка, поблагодарить вас за вчерашнее, – прочувствованным голосом произнёс Цимбаларь. – Ведь вы, прямо скажем, спасли мне жизнь.
– Я служу богу, который есть не только любовь, но и истина, – ответил отец Никита. – Спасая вас, я тем самым выполнял свой долг. И моё служение было замечено. Не прошло и часа, как вы сами спасли от страшной смерти невинное дитя. Это знак свыше.
– Служа закону, я тоже выполнял свой долг, – сказал Цимбаларь. – Так уж случилось, что помыслы божьи и дела земные вчера совпали.
– Но божьему слуге добрые поступки даются значительно проще, – отец Никита еле заметно улыбнулся. – Они не порождают никаких задних мыслей. А слуга закона должен сейчас испытывать двойственное чувство. С одной стороны, благодарность, в искренности которой я ничуть не сомневаюсь, а с другой – недоумение, граничащее с подозрением. Какого, спрашивается, рожна батюшка провёл вчера целый час на морозе, созерцая унылый деревенский пейзаж? Ну как, я угадал?
– Честно сказать, такая мыслишка у меня промелькнула, – признался Цимбаларь. – Но сугубо машинально.
– А я, в свою очередь, честно признаюсь вам в грехе, которым страдаю с юных лет. Этот грех, в просторечии называемый табакокурением, и выгнал меня вчера из-под сводов божьего храма на улицу. Скурив в несколько приёмов три или четыре сигареты, я невольно стал очевидцем всей этой загадочной возни, происходившей возле опорного пункта.
– Вы меня несколько разочаровали, – вздохнул Цимбаларь. – Теперь я буду обязан своим спасением не только богу, но и табачной фабрике, выпустившей эти сигареты.
– Не забывайте, что всё в мире происходит по воле Создателя. Он умеет употребить во благо самые недостойные творения человеческого ума и рук... Я, например, решился познакомиться со своей матушкой только потому, что в тот вечер был слегка под мухой. Так грех бражничества привёл к благим результатам.
Слушая отца Никиту и одним глазом наблюдая за его супругой, Цимбаларь решил про себя, что то достопамятное знакомство, скорее всего, было не божьим промыслом, а происками сатаны.
Однако вслух он сказал совсем другое:
– Собственно говоря, я хотел обратиться к вам ещё по одному вопросу. Люди, собравшиеся вчера возле опорного пункта, наблюдали очень яркое видение, в ходе которого появились некоторые настораживающие детали, упомянутые в вашем присутствии умирающим Борисом Ширяевым. Хотелось бы услышать по этому поводу мнение специалиста.
– Недавно я уже высказывал его вам, – отец Никита оставил иголку и перекрестился. – Это козни дьявола, соблазняющего людей. Предаваться созерцанию подобных видений – значит идти против воли Господа. Дабы побороть искушение, я применяю некоторые приспособления, позаимствованные из практики великих страстотерпцев прошлого.
Он прикоснулся ладонью к своей груди, вызвав тем самым негромкий металлический лязг. Видя недоумение, появившееся на лице гостя, отец Никита пояснил:
– Я ношу под одеждой род вериг, позволяющих защищаться от происков лукавого. Они обременительны сами по себе, но если их потянуть особым образом, возникает резкая боль, устраняющая любые видения.
– Хитро, – похвалил Цимбаларь. – Стоит только дёрнуть за какую-то верёвочку – и дьявольское наваждение мигом рассеется?
– Так оно и есть, – подтвердил отец Никита. – Но уж коль мы заговорили о вчерашнем случае, спешу сообщить вам: какое-то мельтешение красок и образов я, конечно, видел, однако почти сразу овладел собой.
– Но ведь курение – тоже соблазн, – заметил Цимбаларь. – Почему вы с ним не боретесь? Неужто наваждение опасней?
– Стократ! Это прямой призыв дьявола к действию. Однажды поддавшись такому соблазну, человек уже не в состоянии искупить свой грех... А курение, как и чревоугодие, грех вполне простительный. Впрочем, в самое ближайшее время я собираюсь изжить и его.
– Способ, избранный вами, кажется мне перспективным, – сказал Цимбаларь. – Дабы противостоять тлетворному воздействию видения, я бы тоже согласился носить вериги. Запасной комплект у вас не завалялся?
– Запасного комплекта, к сожалению, нет, но есть отдельные фрагменты, которые можно собрать в единое целое. Обратитесь за помощью к здешним кузнецам. Это милейшие люди... Сейчас я принесу то, что у меня осталось.
Пока отец Никита отсутствовал, Цимбаларь вежливо поинтересовался у его супруги: а не трудно ли жить с человеком, носящим на себе такой пережиток прошлого, как вериги?
Матушка, соскучившаяся по общению со свежими людьми, охотно ответила:
– Он своё железо только с год назад начал таскать. Да и то нерегулярно. На службу, на похороны...
Вручив Цимбаларю кучу тронутых ржавчиной цепей и крючьев, отец Никита проводил его до дверей, где служители столь разных ведомств сердечно распрощались.
Рабочий коллектив механической мастерской – четверо матёрых, кряжистых мужиков, одетых в замасленные и прожжённые искрами ватники, – был занят игрой в домино. Появление участкового восприняли здесь как гром среди ясного неба.
Поздоровавшись, Цимбаларь поинтересовался, кто тут отвечает за дисциплину и пожарную безопасность, а когда таковой после некоторой заминки объявился, столь же сухо осведомился о происхождении окурков, густо разбросанных по полу, и пустых бутылок, целой батареей громоздившихся в углу.
Не добившись внятного ответа, Цимбаларь перешёл к следующему номеру программы, который при желании можно было назвать художественным чтением. Только читал он не юмористические миниатюры и даже не свежие газеты, давно пропавшие из деревенского обихода, а Кодекс об административных правонарушениях, грозивший драконовскими карами и за курение в неположенном месте, и за распитие спиртных напитков в рабочее время, и за многие другие проступки, издавно присущие российскому пролетариату, с некоторых пор утратившему свой высокий статус класса гегемона.
Работяги, активно участвовавшие во вчерашних беспорядках, а потом ставшие свидетелями лихих подвигов участкового, боялись ему даже слово поперёк сказать.
Закончив предварительную психологическую обработку, Цимбаларь предъявил вериги, полученные от отца Никиты.
Тоном, не обещавшим ничего хорошего, он спросил:
– Ваша работа?
– Ага, – отвечали работяги. – Батюшка попросил.
– Металл, как я понимаю, казённый?
– Так ведь для богоугодного дела не жалко...
– Когда он сделал заказ?
– Прошлой зимой.
– До убийства участкового или после?
В результате долгих словопрений работяги пришли к единодушному заключению, что священник заходил после убийства, наделавшего в Чарусе столько шума, поскольку за несколько дней до этого городские следователи проверяли в мастерской все колющие предметы, имевшие хотя бы приблизительное сходство с вилами.
Сохраняя непроницаемое лицо, Цимбаларь задал следующий вопрос:
– Что вы можете пояснить относительно вчерашних видений? Говорите только по существу и не все сразу.
Немного осмелевшие работяги высказывали самые фантастические предположения, делавшие честь их воображению. Причиной видения они называли и порчу, которую навела на всех присутствующих столичная ведьма, впоследствии обратившаяся в пепел, и испытание секретного оружия, действовавшего, скорее всего, из космоса, и хронический авитаминоз, вызывающий галлюцинации, и происки американо-сионистских заговорщиков, задумавших извести русский народ.
Что касается конкретных персонажей видения, то один работяга узнал в вожде побеждённых негроидов боксёра Майка Тайсона, а второй клялся, что видел среди бледнолицых захватчиков своего кореша Серёгу Зубарика, сгинувшего в какой-то тагильской зоне. Вопрос о багряных призраках вызывал у всех недоумение, граничащее с суеверным страхом.
Убедившись в тщетности своих потуг, Цимбаларь с достоинством удалился, пообещав на прощание, что если выявленные недостатки сохранятся, то в следующий раз он будет действовать без всякого снисхождения, руководствуясь не столько административным кодексом, сколько печально известным законом тайги.
Забытые вериги так и остались лежать на столе, среди костей домино, шелухи кедровых орехов и россыпи сигаретного пепла.
Вернувшись на опорный пункт, Цимбаларь по рации вызвал Людочку. Теперь, после гибели фольклористки (правда, формально ещё не доказанной), опасаться чужих ушей уже не приходилось.
– Ну как дела с опросом населения? – поинтересовался он. – Есть что-нибудь стоящее?
– Полная неопределённость, – ответила Людочка. – Дети видениям не подвержены, это уже доказанный факт. Взрослые на эту тему в их присутствии не разговаривают. Вот и всё, что узнал Ваня... Что касается Петра Фомича, то от его пациентов тоже мало проку. Одни всё отрицают, другие несут откровенную ахинею, третьи утверждают, что хотя и видели багряных призраков, но никаких конкретных личностей в них не узнали... А как твои успехи?
– Примерно в том же духе. Зинка Почечуева нагло врёт, уверяя, что возле опорного пункта вообще не была. Хитрый лис Страшков дурит мне голову наукообразной теорией об особенностях массовой психологии. Другие вообще прикидываются шлангами. Самую удобную позицию занял батюшка. Якобы он при первых признаках видения причиняет себе веригами нестерпимую боль, чем и защищается от дьявольского наваждения.... К твоему сведению, вериги – это такой поповский пирсинг, только в пуд весом и страшно неудобный.
– Спасибо за разъяснение, но вериги я видела в музее атеизма, ещё будучи ребёнком... Так ты, значит, подозреваешь даже своего спасителя?
– Я подозреваю каждого жителя Чарусы. Такова специфика моей профессии... Придёшь на похороны?
– Постараюсь.
– У меня к тебе просьба. Записывай всех, кто туда явится. Если не знаешь фамилий – спроси у своих учеников.
– Надеешься, что видение повторится? – смышлёная Людочка давно научилась понимать своих коллег без слов.
– А почему бы и нет? Все условия благоприятствуют этому. Тут тебе и массовость, тут тебе и стресс. Во всяком случае, надо быть готовым к любому развитию событий.
– Ну что же, для проверки нашей теории случай действительно подходящий... Хотя интуиция подсказывает мне, что на сей раз ничего не случится.
– Женская интуиция эффективна только в сугубо камерных условиях, – тоном знатока возразил Цимбаларь. – В постели, на кухне, в парикмахерской, в гинекологическом кабинете, наконец. А в вопросах кардинальных следует полагаться исключительно на мужскую интуицию.
– Которая обещала Наполеону победу под Ватерлоо, Байрону пророчила долгую жизнь, а тебе сулит головокружительную карьеру? – Людочка не сумела сдержать сарказма.
– Великие люди остаются великими даже в своих заблуждениях, – высокомерным тоном парировал Цимбаларь и, дабы не продолжать бесплодную дискуссию, отключился.
Ложкина вынесли из клуба с заметным опозданием – ждали, когда деревенские старухи приведут в порядок лицо его бывшего дружка и будущего попутчика Борьки Ширяева, за несколько часов до похорон распухшее так, что даже глаза вылезли из орбит.
В половине третьего обе процессии соединились возле свежего пожарища и после минутной остановки двинулись дальше по маршруту церковь – кладбище.
Пройти предстояло всего полверсты, поэтому гробы несли на руках, меняясь через каждые десять-пятнадцать минут. Лбы обоих покойников опоясывали бумажные ленточки с текстом молитвы «Святый боже».
Впереди всех выступали два ветхих старика, которым и самим-то уже давно было пора на погост. Каждый из них тащил на плече простой деревянный крест.
Чуть поотстав от стариков, мерно вышагивал отец Никита, нараспев читавший приличествующие случаю молитвы. Сизый дымок из его кадильницы вылетал кольцами, как из трубки курильщика.
Позади священника, но впереди гробов кучкой следовали плакальщицы, среди которых Цимбаларь узнал Парамоновну. Едва только отец Никита умолкал, как они хором заводили душераздирающий варварский напев, проникнутый скорее древним язычеством, чем христианством, некогда утвердившимся на этой земле стараниями епископа Стефана Пермского.
За гробом Ложкина шли только вдова, сноха да несколько свояков. Сын, извещённый о случившемся ещё накануне, добраться до Чарусы, конечно же, не смог.
Зато у Борьки Ширяева одних детей оказалось с полдюжины, и все мал мала меньше, а уж родни набралось человек пятьдесят.
Вслед за сородичами покойников шагали и остальные деревенские жители. Похоже, что дома остались лишь паралитики да мамаши с грудными младенцами. Цимбаларь заметил в процессии Страшкова, почему-то нацепившего чёрные очки, и Зинку Почечуеву, оживлённо болтавшую с подругами. Кондаков, Людочка и Ваня держались в самых последних рядах.
Короткая остановка состоялась и возле церкви, причём участники похоронного шествия крестились и кланялись в её сторону. Околица была уже совсем рядом, а дальше вставал дремучий чёрный лес.
Дорогу на кладбище пробили тракторами только утром, и идти приходилось словно в ущелье, между двумя высокими снежными стенами.
Молитвы священника звучали ещё глуше, а дикие песнопения плакальщиц, в которых старорусские слова мешались с зырянскими, – всё громче. Старухи уже не просто шли перед гробом, а приплясывали и вертелись волчком, как впавшие в транс шаманки. Их платки сбились, и седые космы развевались по ветру. Если бы в своё время они догадались продемонстрировать этот номер Изольде Марковне Архенгольц, то, наверное, заработали бы кучу денег.
Когда на опушке леса открылось кладбище, занесённое снегом до такой степени, что исчезли даже верхушки крестов, Цимбаларь поспешил вперёд и подставил своё плечо под угол головного гроба.
Среди пустого белого пространства зияли две могилы, вырытые на приличном расстоянии друг от друга (Ложкина хоронили на семейном участке, где уже лежали его родители, а Ширяева – рядом с братом, им же самим и убитым).
Цимбаларь непроизвольно заметил, что вынутая из могил земля имеет довольно странный цвет и структуру. Лишь присмотревшись повнимательней, он понял, что причиной тому – толстый слой опавших листьев, которыми с осени присыпали места будущих захоронений. В краю, где морозы прихватывают грунт чуть ли не на метр, это была совсем не лишняя мера.
Затем гробы опустили на земляные холмики, и началось самое тягостное, что бывает на похоронах, – процедура прощания.
Едва отец Никита успел прочесть поминальную молитву, как дети, облепившие гроб Ширяева, подняли жуткий вой. Недостаточно голосистых подзадоривали шлепками. Детям вторили многочисленные родственники и окончательно вошедшие в раж плакальщицы.
Когда застучали молотки, заколачивавшие крышку гроба, Цимбаларь натянул шапку поглубже на уши. Он уже не видел, как гроб на полотенцах опускали в могилу и как туда стали бросать мёрзлую землю – сначала горстями, а потом и лопатами.
И вот пришёл черёд прощаться со старостой. При жизни Ложкин как-никак был должностным лицом и вообще человеком заслуженным (заплаканная школьница держала на руках подушечку с его фронтовыми наградами), а посему кому-то из присутствующих следовало сказать траурную речь.
Сняв чёрные очки, к гробу приблизился Страшков и, запинаясь на каждой фразе, заговорил:
– Злая судьба вырвала из наших рядов человека, который сделал для Чарусы гораздо больше, чем кто-нибудь другой за последние сто лет... В должности старосты он находился не так уж и долго, однако его рассудительность, авторитет, и твёрдая воля успешно противостояли всем невзгодам, ниспосланным свыше на эту землю, которую никак нельзя назвать благословенной... Жизнь не щадила его: голодное детство, не менее голодная юность, фронт, гибель друзей, возвращение в обнищавшую деревню, тяжкая работа... Однако эти трудности не сломили, а, наоборот, закалили нашего дорогого земляка... Он всё видел и всё понимал, особенно в последнее время... Не в силах одолеть трагических обстоятельств, он старался лавировать между светом и тьмой... Много раз находясь на краю пропасти, он так и не совершил рокового шага... Некоторые из присутствующих обязаны ему не только своим благополучием, но и самой жизнью... Прощай, дорогой товарищ. Пусть земля тебе будет пухом.
Закончив говорить, Страшков нацепил очки и поспешно смешался с толпой.
Людочка, подошедшая к Цимбаларю сзади, шепнула ему на ухо:
– Весьма странная речь... На краю какой пропасти находился Ложкин и от какого рокового шага ему удалось воздержаться?
– Кто ещё желает произнести прощальное слово? – спросил свояк старосты, взявший на себя обязанности распорядителя.
Цимбаларь уже открыл было рот, чтобы сказать: «Позвольте мне», но в глазах его, стремительно сгущаясь, заплясали радужные пятна.
Последнее, что он заметил, уже проваливаясь в пучину загадочного бреда, было лицо отца Никиты, перекошенное болью...
Глава 14
– С работы уволили. Доллары изъяли. А иные меры невозможны. Живёт бобылём, перебивается случайными заработками. Короче говоря, люмпен.
– Согласно канонам диалектического материализма, в деревне люмпенов не бывает, – сказал Цимбаларь. – В деревне это беднота, сочувствующая идеям социальной справедливости и являющаяся главным союзником пролетариата.
– Ну да, ну да... – закивал Страшков. – Когда я слышу подобный бред, то понимаю, насколько наука о сыроделии выше всяких там диалектических материализмов и иже с ним. Технология варки сыров остаётся неизменной со времён Гомера. А социальные теории теряют свою актуальность спустя несколько поколений... Да что мы здесь стоим, как бедные родственники! Пойдёмте отведаем свежего сыра. Сорт называется «Чаруса». Пальчики оближете...
Страшков разлил спирт по мензуркам и сказал:
– За упокой души нашего многоуважаемого старосты!
Такой тост поддержал бы и ярый трезвенник, к числу которых Цимбаларь, как известно, не относился. Закусывая, от отдавал предпочтение знакомым сортам сыра – твёрдым, желтоватым и дырчатым, а мягкие, синие и покрытые плесенью игнорировал. Страшков, наоборот, налегал на экзотику.
Вскоре выяснилось, что согласно народным обычаям следует в обязательном порядке выпить три рюмки, то бишь мензурки, а уж потом действовать по обстановке. Такая система в общем-то устраивала Цимбаларя, надеявшегося, что алкоголь развяжет Страшкову язык.
Опрокинув очередную мензурку, он как бы между делом поинтересовался:
– Ну и какое впечатление произвело на вас вчерашнее видение?
– Видение? Ну да, ну да... – Страшков понимающе закивал. – У меня от волнения всегда рябит перед глазами. Наверное, давление скачет. Кстати, спирт – прекрасное средство борьбы с внезапным повышением давления. Если почувствуете головокружение, тошноту, слабость и другие симптомы приближающегося инфаркта, немедленно примите пятьдесят грамм спирта, а когда такой возможности нет режьте вену на руке. Сразу полегчает.
– Какие-то у вас методы варварские, – заметил Цимбаларь.
– Зато действенные. Я в студенческие годы подрабатывал санитаром на «Скорой помощи». Следовательно, вопросом владею. А что касается кровопускания, то оно считалось весьма эффективным методом лечения вплоть до конца девятнадцатого века. Давайте-ка ещё по чуть-чуть...
– Вы знаете, я больше не могу, – Цимбаларь был вынужден сдаться. – Дел ещё много, да и в похоронах нужно поучаствовать... Вы тоже там будете?
– Если только успею внести закваску в новую порцию «Чеддера».
– Вы уж постарайтесь... А я опять про видение. Очень уж оно меня заинтересовало. Это ведь не только у вас одних перед глазами рябило. Это на всех присутствующих наваждение нашло. Неужели вы не поняли?
– Ну да, ну да... Есть такая наука – массовая психология, изучающая закономерность поведения больших человеческих скоплений. Так вот, выяснилось, что внушаемость людей напрямую зависит от численности толпы. Тысячу человек уговорить гораздо проще, чем, скажем, дюжину. Люди как бы генерируют свои собственные эмоции на окружающих, тем самым многократно увеличивая воздействие, которое оказывает на аудиторию оратор, проповедник или обыкновенный заводила. Все харизматические вожди двадцатого века, начиная от Троцкого и кончая Гитлером, умели использовать этот эффект в своих целях. Одни сознательно, другие интуитивно... Вчера имел место схожий феномен. Истерия одного человека перекинулась на всех окружающих и заставила их действовать в едином порыве. Несколько минут все мы были в плену некой яркой иллюзии, не имевшей к происходящему никакого отношения... Я где-то читал, что во время Первой мировой войны роты и батальоны, ходившие в атаку, посещало общее видение. Будто бы небо над окопами противника разверзлось и оттуда нисходит губительный пламень или что архангел Михаил держит перед атакующими цепями свой неуязвимый щит... Впоследствии атеистическое воспитание вытравило из людей надежду на покровительство высших сил, но наши отцы и деды зачастую верили, что геройские образы Сталина, Ворошилова и Будённого незримо сопровождают их в бою.
– Значит, вы утверждаете, что это был лишь массовый психоз, – с сомнением произнёс Цимбаларь. – Честно сказать, верится с трудом. Психозы не бывают такими детальными и... как бы это лучше сказать... внутренне непротиворечивыми. А кроме того, это явление имеет перманентный характер, раз за разом повторяясь в самых разных видах.
– На моё счастье, я редко бываю в ситуациях, заставляющих людей сбиваться в толпу, – извиняющим тоном произнёс Страшков. – Поэтому не считаю себя большим знатоком того, что вы упорно называете видениями. Вам бы лучше обратиться к священнику. Всякие чудеса – это по его части.
– Наверное, я так и поступлю, – сказал Цимбаларь. – А вам спасибо за угощение и содержательную беседу.
Отца Никиту Цимбаларь застал в жилой избе, находившейся на территории храма. Держа в руках иголку, он чинил что-то в своём пышном и сложном церковном облачении, а матушка – бесцветная тощая женщина – в это время гладила чугунным утюгом его суконный подризник, похожий на старинный кафтан.
Когда обмен взаимными приветствиями завершился, он сказал совершенно обычным голосом, лишённым какой-либо напускной скорби:
– Вот, собираюсь проводить в последний путь нашего старосту. В здешнем климате, сами понимаете, это занятие небезопасное. Можно не только ангину, но и воспаление лёгких подхватить. Каково на таком морозе петь псалмы да читать молитвы! Хорошо ещё, что плакальщицы выручают.
– Хочу, батюшка, поблагодарить вас за вчерашнее, – прочувствованным голосом произнёс Цимбаларь. – Ведь вы, прямо скажем, спасли мне жизнь.
– Я служу богу, который есть не только любовь, но и истина, – ответил отец Никита. – Спасая вас, я тем самым выполнял свой долг. И моё служение было замечено. Не прошло и часа, как вы сами спасли от страшной смерти невинное дитя. Это знак свыше.
– Служа закону, я тоже выполнял свой долг, – сказал Цимбаларь. – Так уж случилось, что помыслы божьи и дела земные вчера совпали.
– Но божьему слуге добрые поступки даются значительно проще, – отец Никита еле заметно улыбнулся. – Они не порождают никаких задних мыслей. А слуга закона должен сейчас испытывать двойственное чувство. С одной стороны, благодарность, в искренности которой я ничуть не сомневаюсь, а с другой – недоумение, граничащее с подозрением. Какого, спрашивается, рожна батюшка провёл вчера целый час на морозе, созерцая унылый деревенский пейзаж? Ну как, я угадал?
– Честно сказать, такая мыслишка у меня промелькнула, – признался Цимбаларь. – Но сугубо машинально.
– А я, в свою очередь, честно признаюсь вам в грехе, которым страдаю с юных лет. Этот грех, в просторечии называемый табакокурением, и выгнал меня вчера из-под сводов божьего храма на улицу. Скурив в несколько приёмов три или четыре сигареты, я невольно стал очевидцем всей этой загадочной возни, происходившей возле опорного пункта.
– Вы меня несколько разочаровали, – вздохнул Цимбаларь. – Теперь я буду обязан своим спасением не только богу, но и табачной фабрике, выпустившей эти сигареты.
– Не забывайте, что всё в мире происходит по воле Создателя. Он умеет употребить во благо самые недостойные творения человеческого ума и рук... Я, например, решился познакомиться со своей матушкой только потому, что в тот вечер был слегка под мухой. Так грех бражничества привёл к благим результатам.
Слушая отца Никиту и одним глазом наблюдая за его супругой, Цимбаларь решил про себя, что то достопамятное знакомство, скорее всего, было не божьим промыслом, а происками сатаны.
Однако вслух он сказал совсем другое:
– Собственно говоря, я хотел обратиться к вам ещё по одному вопросу. Люди, собравшиеся вчера возле опорного пункта, наблюдали очень яркое видение, в ходе которого появились некоторые настораживающие детали, упомянутые в вашем присутствии умирающим Борисом Ширяевым. Хотелось бы услышать по этому поводу мнение специалиста.
– Недавно я уже высказывал его вам, – отец Никита оставил иголку и перекрестился. – Это козни дьявола, соблазняющего людей. Предаваться созерцанию подобных видений – значит идти против воли Господа. Дабы побороть искушение, я применяю некоторые приспособления, позаимствованные из практики великих страстотерпцев прошлого.
Он прикоснулся ладонью к своей груди, вызвав тем самым негромкий металлический лязг. Видя недоумение, появившееся на лице гостя, отец Никита пояснил:
– Я ношу под одеждой род вериг, позволяющих защищаться от происков лукавого. Они обременительны сами по себе, но если их потянуть особым образом, возникает резкая боль, устраняющая любые видения.
– Хитро, – похвалил Цимбаларь. – Стоит только дёрнуть за какую-то верёвочку – и дьявольское наваждение мигом рассеется?
– Так оно и есть, – подтвердил отец Никита. – Но уж коль мы заговорили о вчерашнем случае, спешу сообщить вам: какое-то мельтешение красок и образов я, конечно, видел, однако почти сразу овладел собой.
– Но ведь курение – тоже соблазн, – заметил Цимбаларь. – Почему вы с ним не боретесь? Неужто наваждение опасней?
– Стократ! Это прямой призыв дьявола к действию. Однажды поддавшись такому соблазну, человек уже не в состоянии искупить свой грех... А курение, как и чревоугодие, грех вполне простительный. Впрочем, в самое ближайшее время я собираюсь изжить и его.
– Способ, избранный вами, кажется мне перспективным, – сказал Цимбаларь. – Дабы противостоять тлетворному воздействию видения, я бы тоже согласился носить вериги. Запасной комплект у вас не завалялся?
– Запасного комплекта, к сожалению, нет, но есть отдельные фрагменты, которые можно собрать в единое целое. Обратитесь за помощью к здешним кузнецам. Это милейшие люди... Сейчас я принесу то, что у меня осталось.
Пока отец Никита отсутствовал, Цимбаларь вежливо поинтересовался у его супруги: а не трудно ли жить с человеком, носящим на себе такой пережиток прошлого, как вериги?
Матушка, соскучившаяся по общению со свежими людьми, охотно ответила:
– Он своё железо только с год назад начал таскать. Да и то нерегулярно. На службу, на похороны...
Вручив Цимбаларю кучу тронутых ржавчиной цепей и крючьев, отец Никита проводил его до дверей, где служители столь разных ведомств сердечно распрощались.
Рабочий коллектив механической мастерской – четверо матёрых, кряжистых мужиков, одетых в замасленные и прожжённые искрами ватники, – был занят игрой в домино. Появление участкового восприняли здесь как гром среди ясного неба.
Поздоровавшись, Цимбаларь поинтересовался, кто тут отвечает за дисциплину и пожарную безопасность, а когда таковой после некоторой заминки объявился, столь же сухо осведомился о происхождении окурков, густо разбросанных по полу, и пустых бутылок, целой батареей громоздившихся в углу.
Не добившись внятного ответа, Цимбаларь перешёл к следующему номеру программы, который при желании можно было назвать художественным чтением. Только читал он не юмористические миниатюры и даже не свежие газеты, давно пропавшие из деревенского обихода, а Кодекс об административных правонарушениях, грозивший драконовскими карами и за курение в неположенном месте, и за распитие спиртных напитков в рабочее время, и за многие другие проступки, издавно присущие российскому пролетариату, с некоторых пор утратившему свой высокий статус класса гегемона.
Работяги, активно участвовавшие во вчерашних беспорядках, а потом ставшие свидетелями лихих подвигов участкового, боялись ему даже слово поперёк сказать.
Закончив предварительную психологическую обработку, Цимбаларь предъявил вериги, полученные от отца Никиты.
Тоном, не обещавшим ничего хорошего, он спросил:
– Ваша работа?
– Ага, – отвечали работяги. – Батюшка попросил.
– Металл, как я понимаю, казённый?
– Так ведь для богоугодного дела не жалко...
– Когда он сделал заказ?
– Прошлой зимой.
– До убийства участкового или после?
В результате долгих словопрений работяги пришли к единодушному заключению, что священник заходил после убийства, наделавшего в Чарусе столько шума, поскольку за несколько дней до этого городские следователи проверяли в мастерской все колющие предметы, имевшие хотя бы приблизительное сходство с вилами.
Сохраняя непроницаемое лицо, Цимбаларь задал следующий вопрос:
– Что вы можете пояснить относительно вчерашних видений? Говорите только по существу и не все сразу.
Немного осмелевшие работяги высказывали самые фантастические предположения, делавшие честь их воображению. Причиной видения они называли и порчу, которую навела на всех присутствующих столичная ведьма, впоследствии обратившаяся в пепел, и испытание секретного оружия, действовавшего, скорее всего, из космоса, и хронический авитаминоз, вызывающий галлюцинации, и происки американо-сионистских заговорщиков, задумавших извести русский народ.
Что касается конкретных персонажей видения, то один работяга узнал в вожде побеждённых негроидов боксёра Майка Тайсона, а второй клялся, что видел среди бледнолицых захватчиков своего кореша Серёгу Зубарика, сгинувшего в какой-то тагильской зоне. Вопрос о багряных призраках вызывал у всех недоумение, граничащее с суеверным страхом.
Убедившись в тщетности своих потуг, Цимбаларь с достоинством удалился, пообещав на прощание, что если выявленные недостатки сохранятся, то в следующий раз он будет действовать без всякого снисхождения, руководствуясь не столько административным кодексом, сколько печально известным законом тайги.
Забытые вериги так и остались лежать на столе, среди костей домино, шелухи кедровых орехов и россыпи сигаретного пепла.
Вернувшись на опорный пункт, Цимбаларь по рации вызвал Людочку. Теперь, после гибели фольклористки (правда, формально ещё не доказанной), опасаться чужих ушей уже не приходилось.
– Ну как дела с опросом населения? – поинтересовался он. – Есть что-нибудь стоящее?
– Полная неопределённость, – ответила Людочка. – Дети видениям не подвержены, это уже доказанный факт. Взрослые на эту тему в их присутствии не разговаривают. Вот и всё, что узнал Ваня... Что касается Петра Фомича, то от его пациентов тоже мало проку. Одни всё отрицают, другие несут откровенную ахинею, третьи утверждают, что хотя и видели багряных призраков, но никаких конкретных личностей в них не узнали... А как твои успехи?
– Примерно в том же духе. Зинка Почечуева нагло врёт, уверяя, что возле опорного пункта вообще не была. Хитрый лис Страшков дурит мне голову наукообразной теорией об особенностях массовой психологии. Другие вообще прикидываются шлангами. Самую удобную позицию занял батюшка. Якобы он при первых признаках видения причиняет себе веригами нестерпимую боль, чем и защищается от дьявольского наваждения.... К твоему сведению, вериги – это такой поповский пирсинг, только в пуд весом и страшно неудобный.
– Спасибо за разъяснение, но вериги я видела в музее атеизма, ещё будучи ребёнком... Так ты, значит, подозреваешь даже своего спасителя?
– Я подозреваю каждого жителя Чарусы. Такова специфика моей профессии... Придёшь на похороны?
– Постараюсь.
– У меня к тебе просьба. Записывай всех, кто туда явится. Если не знаешь фамилий – спроси у своих учеников.
– Надеешься, что видение повторится? – смышлёная Людочка давно научилась понимать своих коллег без слов.
– А почему бы и нет? Все условия благоприятствуют этому. Тут тебе и массовость, тут тебе и стресс. Во всяком случае, надо быть готовым к любому развитию событий.
– Ну что же, для проверки нашей теории случай действительно подходящий... Хотя интуиция подсказывает мне, что на сей раз ничего не случится.
– Женская интуиция эффективна только в сугубо камерных условиях, – тоном знатока возразил Цимбаларь. – В постели, на кухне, в парикмахерской, в гинекологическом кабинете, наконец. А в вопросах кардинальных следует полагаться исключительно на мужскую интуицию.
– Которая обещала Наполеону победу под Ватерлоо, Байрону пророчила долгую жизнь, а тебе сулит головокружительную карьеру? – Людочка не сумела сдержать сарказма.
– Великие люди остаются великими даже в своих заблуждениях, – высокомерным тоном парировал Цимбаларь и, дабы не продолжать бесплодную дискуссию, отключился.
Ложкина вынесли из клуба с заметным опозданием – ждали, когда деревенские старухи приведут в порядок лицо его бывшего дружка и будущего попутчика Борьки Ширяева, за несколько часов до похорон распухшее так, что даже глаза вылезли из орбит.
В половине третьего обе процессии соединились возле свежего пожарища и после минутной остановки двинулись дальше по маршруту церковь – кладбище.
Пройти предстояло всего полверсты, поэтому гробы несли на руках, меняясь через каждые десять-пятнадцать минут. Лбы обоих покойников опоясывали бумажные ленточки с текстом молитвы «Святый боже».
Впереди всех выступали два ветхих старика, которым и самим-то уже давно было пора на погост. Каждый из них тащил на плече простой деревянный крест.
Чуть поотстав от стариков, мерно вышагивал отец Никита, нараспев читавший приличествующие случаю молитвы. Сизый дымок из его кадильницы вылетал кольцами, как из трубки курильщика.
Позади священника, но впереди гробов кучкой следовали плакальщицы, среди которых Цимбаларь узнал Парамоновну. Едва только отец Никита умолкал, как они хором заводили душераздирающий варварский напев, проникнутый скорее древним язычеством, чем христианством, некогда утвердившимся на этой земле стараниями епископа Стефана Пермского.
За гробом Ложкина шли только вдова, сноха да несколько свояков. Сын, извещённый о случившемся ещё накануне, добраться до Чарусы, конечно же, не смог.
Зато у Борьки Ширяева одних детей оказалось с полдюжины, и все мал мала меньше, а уж родни набралось человек пятьдесят.
Вслед за сородичами покойников шагали и остальные деревенские жители. Похоже, что дома остались лишь паралитики да мамаши с грудными младенцами. Цимбаларь заметил в процессии Страшкова, почему-то нацепившего чёрные очки, и Зинку Почечуеву, оживлённо болтавшую с подругами. Кондаков, Людочка и Ваня держались в самых последних рядах.
Короткая остановка состоялась и возле церкви, причём участники похоронного шествия крестились и кланялись в её сторону. Околица была уже совсем рядом, а дальше вставал дремучий чёрный лес.
Дорогу на кладбище пробили тракторами только утром, и идти приходилось словно в ущелье, между двумя высокими снежными стенами.
Молитвы священника звучали ещё глуше, а дикие песнопения плакальщиц, в которых старорусские слова мешались с зырянскими, – всё громче. Старухи уже не просто шли перед гробом, а приплясывали и вертелись волчком, как впавшие в транс шаманки. Их платки сбились, и седые космы развевались по ветру. Если бы в своё время они догадались продемонстрировать этот номер Изольде Марковне Архенгольц, то, наверное, заработали бы кучу денег.
Когда на опушке леса открылось кладбище, занесённое снегом до такой степени, что исчезли даже верхушки крестов, Цимбаларь поспешил вперёд и подставил своё плечо под угол головного гроба.
Среди пустого белого пространства зияли две могилы, вырытые на приличном расстоянии друг от друга (Ложкина хоронили на семейном участке, где уже лежали его родители, а Ширяева – рядом с братом, им же самим и убитым).
Цимбаларь непроизвольно заметил, что вынутая из могил земля имеет довольно странный цвет и структуру. Лишь присмотревшись повнимательней, он понял, что причиной тому – толстый слой опавших листьев, которыми с осени присыпали места будущих захоронений. В краю, где морозы прихватывают грунт чуть ли не на метр, это была совсем не лишняя мера.
Затем гробы опустили на земляные холмики, и началось самое тягостное, что бывает на похоронах, – процедура прощания.
Едва отец Никита успел прочесть поминальную молитву, как дети, облепившие гроб Ширяева, подняли жуткий вой. Недостаточно голосистых подзадоривали шлепками. Детям вторили многочисленные родственники и окончательно вошедшие в раж плакальщицы.
Когда застучали молотки, заколачивавшие крышку гроба, Цимбаларь натянул шапку поглубже на уши. Он уже не видел, как гроб на полотенцах опускали в могилу и как туда стали бросать мёрзлую землю – сначала горстями, а потом и лопатами.
И вот пришёл черёд прощаться со старостой. При жизни Ложкин как-никак был должностным лицом и вообще человеком заслуженным (заплаканная школьница держала на руках подушечку с его фронтовыми наградами), а посему кому-то из присутствующих следовало сказать траурную речь.
Сняв чёрные очки, к гробу приблизился Страшков и, запинаясь на каждой фразе, заговорил:
– Злая судьба вырвала из наших рядов человека, который сделал для Чарусы гораздо больше, чем кто-нибудь другой за последние сто лет... В должности старосты он находился не так уж и долго, однако его рассудительность, авторитет, и твёрдая воля успешно противостояли всем невзгодам, ниспосланным свыше на эту землю, которую никак нельзя назвать благословенной... Жизнь не щадила его: голодное детство, не менее голодная юность, фронт, гибель друзей, возвращение в обнищавшую деревню, тяжкая работа... Однако эти трудности не сломили, а, наоборот, закалили нашего дорогого земляка... Он всё видел и всё понимал, особенно в последнее время... Не в силах одолеть трагических обстоятельств, он старался лавировать между светом и тьмой... Много раз находясь на краю пропасти, он так и не совершил рокового шага... Некоторые из присутствующих обязаны ему не только своим благополучием, но и самой жизнью... Прощай, дорогой товарищ. Пусть земля тебе будет пухом.
Закончив говорить, Страшков нацепил очки и поспешно смешался с толпой.
Людочка, подошедшая к Цимбаларю сзади, шепнула ему на ухо:
– Весьма странная речь... На краю какой пропасти находился Ложкин и от какого рокового шага ему удалось воздержаться?
– Кто ещё желает произнести прощальное слово? – спросил свояк старосты, взявший на себя обязанности распорядителя.
Цимбаларь уже открыл было рот, чтобы сказать: «Позвольте мне», но в глазах его, стремительно сгущаясь, заплясали радужные пятна.
Последнее, что он заметил, уже проваливаясь в пучину загадочного бреда, было лицо отца Никиты, перекошенное болью...
Глава 14
ВОЗВРАЩЕНИЕ БАГРЯНЫХ ПРИЗРАКОВ
...На сей раз он не странствовал в неведомых эмпиреях, а провалился в другой мир без всякой задержки, словно до него было рукой подать. Ещё секунду назад вокруг расстилалось белое, вымороженное беспощадной зимой пространство – и вот уже вокруг беснуется пламя, будто бы в самой преисподней.
Уже спустя мгновение после того, как видение целиком завладело Цимбаларем, он осознал, что вернулся во вчерашний день и находится сейчас в избе старосты Ложкина – более того, в той самой комнате, где Изольда Марковна Архенгольц собиралась держать оборону.
Неведомое создание, частицей которого с некоторых пор являлся Цимбаларь, обреталось в самом эпицентре пожара, однако никаких неудобств от этого не испытывало. Как всегда, не было и эмоций – даже элементарного любопытства.
Теперь он ясно видел и саму фольклористку, боком стоявшую к окну. Жадное пламя уже обхватило её с ног до головы, но пока ещё только лизало и гладило, словно ярко-рыжая сука своего любимого пёстренького сучонка.
Затем фольклористка закружилась в этом огненном вихре, будто бы танцуя вальс со стремительным призрачным кавалером.
Она уже и сама превратилась в пламень – сначала вспыхнула одежда, а потом факелом занялись волосы. Однако лицо фольклористки, не выражавшее ни боли, ни страха, оставалось надменно-загадочным, точно у египетского сфинкса.
Впрочем, так длилось недолго. Одежда огненным дождём облетела с тела, и фольклористка предстала нагой, как за сутки до этого в бане.
Под воздействием адского жара золотисто-нежная кожа пошла безобразными пятнами, а после вообще скукожилась. Наружу проступили внутренности. Соблазнительная женщина превратилась в безобразную чёрную мумию.
Дальше события развивались ещё быстрее: волосы исчезли, голова стала голым черепом, кости лишились плоти – и скелет распался, породив новый ослепительный фейерверк.
Пожар между тем уже терял свою прежнюю силу. Когда окончательно рухнула крыша, огонь взвился к небу и как бы разделился на четыре отдельных протуберанца – четыре багряных призрака, имевших лишь отдалённое сходство с человеческими фигурами.
Позади них зиял бездонный космический мрак...
Придя в чувство, Цимбаларь едва не свалился в могилу, на самом краю которой он неизвестно как оказался.
Гроб, оставленный без присмотра, сполз с земляного холмика, и Ложкин наполовину вывалился из него. Вдобавок ко всему один глаз покойника открылся, и могло показаться, что он лукаво поглядывает на своих объятых страхом могильщиков.
Уже спустя мгновение после того, как видение целиком завладело Цимбаларем, он осознал, что вернулся во вчерашний день и находится сейчас в избе старосты Ложкина – более того, в той самой комнате, где Изольда Марковна Архенгольц собиралась держать оборону.
Неведомое создание, частицей которого с некоторых пор являлся Цимбаларь, обреталось в самом эпицентре пожара, однако никаких неудобств от этого не испытывало. Как всегда, не было и эмоций – даже элементарного любопытства.
Теперь он ясно видел и саму фольклористку, боком стоявшую к окну. Жадное пламя уже обхватило её с ног до головы, но пока ещё только лизало и гладило, словно ярко-рыжая сука своего любимого пёстренького сучонка.
Затем фольклористка закружилась в этом огненном вихре, будто бы танцуя вальс со стремительным призрачным кавалером.
Она уже и сама превратилась в пламень – сначала вспыхнула одежда, а потом факелом занялись волосы. Однако лицо фольклористки, не выражавшее ни боли, ни страха, оставалось надменно-загадочным, точно у египетского сфинкса.
Впрочем, так длилось недолго. Одежда огненным дождём облетела с тела, и фольклористка предстала нагой, как за сутки до этого в бане.
Под воздействием адского жара золотисто-нежная кожа пошла безобразными пятнами, а после вообще скукожилась. Наружу проступили внутренности. Соблазнительная женщина превратилась в безобразную чёрную мумию.
Дальше события развивались ещё быстрее: волосы исчезли, голова стала голым черепом, кости лишились плоти – и скелет распался, породив новый ослепительный фейерверк.
Пожар между тем уже терял свою прежнюю силу. Когда окончательно рухнула крыша, огонь взвился к небу и как бы разделился на четыре отдельных протуберанца – четыре багряных призрака, имевших лишь отдалённое сходство с человеческими фигурами.
Позади них зиял бездонный космический мрак...
Придя в чувство, Цимбаларь едва не свалился в могилу, на самом краю которой он неизвестно как оказался.
Гроб, оставленный без присмотра, сполз с земляного холмика, и Ложкин наполовину вывалился из него. Вдобавок ко всему один глаз покойника открылся, и могло показаться, что он лукаво поглядывает на своих объятых страхом могильщиков.