Что касается двух младших (Людовика и Пипина), Людовик Благочестивый одному из них завещал Аквитанию, а другому — Баварию.
   Безусловно, это была достаточно сомнительная щедрость — она не противоречила указу, так как эти два государства рассматривались как провинции, где Пипин и Людовик были бы лишь управляющими, находясь в зависимости от Лотаря.
   Появление маленького Карла нарушило все планы. Никакое законодательство не допускает, чтобы дарственная отца составлялась в ущерб еще не родившемуся сыну. Было совершенно справедливо, что часть наследства император должен был завещать и Карлу. Об этом, впрочем, напомнила своему мужу Юдифь, как только оправилась после родов.
   Поскольку он колебался, как переоформить наследственный акт 817 года, она ему сказала, что нужно сократить территории, причитавшиеся Пипину и Людовику, и за счет этого образовать третье государство, где когда-нибудь будет королем Карл.
   Несомненно, такое решение не устраивало ни Пипина, ни Людовика, и Юдифь поняла, что следует опасаться их противодействия.
   Чтобы получить сильного союзника, она попросила Лотаря стать крестным отцом Карла. Лотарь не догадался, что, согласившись на это, он рассорится с братьями. Выполнив просьбу Юдифь, он поклялся защищать маленького Карла от всех его врагов.
   Юдифь была счастлива и горда тем, что добилась своей цели — ее сын мог рассчитывать в будущем на королевскую корону.
   При дворе состоял на службе человек, которому было известно многое о любовных приключениях императрицы. Это был Вала, бывший советник Карла Великого. Он был женат на сводной сестре Бернара и по ряду причин ненавидел его. Вала отправился к Лотарю и рассказал, что Карл не является сыном Людовика, а значит, и не имеет никакого права на императорское наследство. Лотарь догадался теперь о причине просьбы Юдифь. Посчитав себя обманутым, он решил, что свободен от данной клятвы.
   Через несколько недель против Людовика Благочестивого и Юдифь выступило войско. Во главе его стояли Вала, Лотарь и два его брата, которым тоже стало известно о происхождении Карла.
   Императрица собрала войско для защиты своего сына. Во главе его она поставила Бернара, который вновь обосновался в Ахене и стал ее любовником.
   Конечно, возобновление их отношений могло выдать тайну. Особенно наглым было то, что Юдифь назначила Бернара императорским казначеем. Такое поведение по меньшей мере было парадоксальным.
* * *
   События стали развиваться стремительно. В 829 году Людовик Благочестивый объявил на ассамблее в Вормсе о своем решении об образовании королевства для Карла. На это решение три брата ответили тем, что по призыву Валы развязали жестокое сражение против Юдифь, открыто обвинив ее в любовных связях с Бернаром.
   Людовик, уверенный в верности своей жены, счел эти обвинения грязной клеветой и продолжал спать спокойно. Но спал он один. В конце концов Лотарю удалось спровоцировать восстание в войсках императрицы и захватить Юдифь. Она была заключена в монастырь, а Людовика заставили дать клятву соблюсти закон от 817 года.
   Через год Людовику удалось вернуть в Ахен Юдифь. И Юдифь поклялась своей честью и верой в Христа, что она никогда не изменяла мужу. Эта клятва, которую она произнесла, и глазом не моргнув, поразила всех придворных.
   — Очевидно, — говорили они, — она не христианской веры.
   Людовик Благочестивый [10], который был влюблен в Юдифь так же, как и в первые дни их знакомства, согласился пересмотреть вопрос о разделе империи. Теперь, когда она была прощена мужем, Юдифь предложила разделить территорию на четыре равные части без предоставления кому-либо из сыновей титула императора. Это ставило Карла на одну ступень с его братьями.
   О таком решении вопроса император раньше не осмеливался думать. Но отказать Юдифь было выше его сил.
   Раздел произошел в 831 году. Три старших сына Людовика Благочестивого вновь повели борьбу с Юдифь. История повторялась: она была захвачена, заключена в монастырь, потом — восстановлена в правах Людовиком. В конце концов благодаря коварству, хитрости и ловкости ей удалось добиться полной победы над войском трех братьев. Теперь она занялась учреждением королевства для своего любимого сына.
   Смерть Пипина, последовавшая в 838 году, изменила все планы. Лотарь потребовал исполнения указа.
   — Поскольку наследников опять трое, я рассчитываю на титул императора. Карлу пусть достанется Аквитания, а Людовику — немецкие земли.
   Но Юдифь не могла смириться с тем, что ее сын будет вассалом Лотаря. Она потребовала от мужа нового раздела. Людовик Благочестивый, как обычно, исполнил волю жены, разделив империю на три королевства, границы которых (это были вновь образованные государства) простирались с севера на юг.
   Часть территории, предназначенная Карлу, располагалась примерно по рекам Мозелю, Соне, Роне и по горам Севена.
   Людовик получил земли, лежащие к востоку от Рейна и Альп. Лотарю, помимо Италии, досталась территория, простирающаяся от побережья Северного моря до герцогства Беневенти.
* * *
   В конце 840 года скончался Людовик Благочестивый. Юдифь умерла тремя годами позже, 19 апреля 843 года.
   До конца своих дней она оставалась любовницей Бернара.
   Юдифь так и не увидела претворения в жизнь своих усилий по разделу империи: Верденский договор был подписан в августе, через несколько месяцев после ее смерти. По этому договору Карлу досталось государство, получившее название Западнофранкского королевства. Так была рождена Франция.
   Но у любовных историй часто конец трагичен. Карл, узнав, что он не был сыном Людовика Благочестивого, приказал заколоть Бернара [11], своего истинного отца.

РОБЕРТ БЛАГОЧЕСТИВЫЙ И ЕГО ОТЛУЧЕНИЕ ОТ ЦЕРКВИ ИЗ-ЗА ЛЮБВИ К БЕРТЕ

   Мы всегда обязаны женщинам: добрым — своим счастьем, злым — своим познанием добра и зла.
   Луи Лепре

   Король Роберт II, сын Гуго Капета, удостоился бы причисления к лику святых, если бы не любовь, которая перевернула всю его жизнь. Король был очень набожен и проводил время за молитвами, сознаваясь, что для него нет приятнее развлечения, чем чтение литаний. Некоторые летописцы утверждают, что, когда он хотел ненадолго сменить род своей деятельности, он сочинял церковные песни. Этого вполне достаточно, чтобы понять: Роберт II [12] не был легкомысленным.
   Увы? Женщина сумела все изменить и превратить этого строгого коронованного монаха в страстного любовника.
   Берта из Бургундии была замужем, когда король обратил на нее свое внимание. Ее супругом был Ода, граф из Шартра, у них было пятеро детей.
   Первый раз король увидел ее в Орлеане. Берте было тогда двадцать семь лет, она находилась в расцвете сил и красоты. Роберт почувствовал к ней непреодолимое влечение, что его очень удивило. До этого дня он никогда не ощущал потребности в женщине. Правда, он женился в восемнадцать лет на Розали, вдове Арнула, но этот брак был продиктован чисто политическими интересами.
   К тому же Розали была на тридцать четыре года старше его, и молодой король не воспринимал их отношения всерьез, из-за чего королева постоянно жаловалась, что он не выполняет супружеских обязанностей. Наконец Роберту надоели ее претензии, которые он находил не только бесстыдными, но и чрезмерными, и он отверг ее.
   Таким образом, король оставался целомудренным, и в свои двадцать два года чувствовал себя таким же чистым, как мальчик из церковного хора. Завораживающий взгляд Берты и ее легкая походка заставили его задуматься о том, сколько времени он потерял, занимаясь литаниями.
   В первый же вечер после встречи ему захотелось увлечь в постель жену Ода. Несомненно, свое желание он изложил несколько прямолинейно с поспешностью новичка, и поэтому Берта обиделась на него и достойно удалилась в свои апартаменты.
   Роберт, почувствовав в теле тяжесть от пере возбуждения, понял, что неразделенная любовь — очень болезненное чувство. И отправился принять холодную ванну…
   На следующий день Берта вернулась в Шартр, а бедный Роберт пребывал в удрученном состоянии. Никто не мог его узнать, поскольку любовные страдания, овладевшие им, превратили его из благочестивого и милостивого короля в разъяренного быка.
   С тех пор, как Берта отвергла его, у Роберта появилась прямо-таки навязчивая идея — сделать ее вдовой.» Забыв обо всех религиозных догмах, которые он чтил еще недавно, он стал думать, как бы быстрее избавиться от Ода.
   Действовать нужно было тонко. Роберт, хотя знал женщин плохо, чувствовал, что обычное убийство может отпугнуть от него милую женщину. Тогда он принялся разыскивать врагов графа из Шартра, предлагая свою помощь:
   — Мы его достанем живым или мертвым, — говорил он.
   Когда представился случай свести счеты с графом, он взял на себя командование войском и развернул яростное сражение против своего соперника.
   Жестокая борьба длилась долгие годы. Но любовь Роберта не ослабла. Когда он вспоминал о восхитительных формах Берты, его охватывала такая ярость, что он готов был уничтожить целое войско, лишь бы его любимая была рядом. Несомненно, когда-нибудь наступил бы день, когда Роберт отрубил бы голову своему сопернику. Но Од неожиданно умер от гриппа.
   Смерть графа сразу прекратила затянувшуюся войну, и Роберт, не теряя ни минуты, устремился в Шартр просить руки Берты. Она была так растрогана таким постоянством, что сразу дала согласие. Роберт наконец обрел ту, о которой мечтал более трех лет.
   Правда, бракосочетание не могло состояться так быстро, как того желали жених и невеста. Вскоре появились новые трудности, оказалось, Берта приходилась троюродной сестрой Роберту, а церковь категорически запрещала браки между родственниками. Все же запросили согласия папы и, разумеется, получили отказ.
   — Король Франции такой же христианин, как и все другие. Он должен тоже подчиняться закону, — гласил ответ, пришедший из Рима.
   Роберт не сдавался и обратился за помощью к епископам, снисходительно относившимся к людским (и королевским) слабостям. Когда те прибыли в Рим в надежде смягчить папу римского, Григорий V отказал им в аудиенции.
   После года бесплодных переговоров Роберт, которого любовь сделала дерзким, нарушив запрет церкви, женился на Берте и даже имел наглость пригласить на свою свадьбу архиепископа из города Тур. Папа Григорий V, узнав, что его посмели ослушаться, сильно разгневался и в 998 году собрал в Павии синод, постановивший: «Король Роберт, который, несмотря на папский запрет, женился на своей родственнице, должен отправиться к нам и искупить свою вину вместе с епископами, разрешившими этот кровосмесительный брак. Не явившиеся будут отлучены от церкви».
   Такая угроза, прозвучавшая за четыре года до знаменитого 1000 года, который некоторые экзальтированные монахи считали временем, возвещавшим о конце света, была не из приятных. Роберт очень расстроился. Пытаясь задобрить папу, он направил в Рим посла, слывшего искусным дипломатом.
   — У нас некоторые противоречия с папским престолом, — сказал король ему. Заверьте Григория V, что я искуплю полностью свою вину, если он не будет разлучать нас с Бертой.
   Но папа не пошел на компромисс и вторично предписал Роберту отвергнуть Берту.
   Сконфуженный посол вернулся ни с чем, а его весть вызвала у короля сильный гнев.
   — Никогда я не расстанусь с женой, — воскликнул Роберт. — Она мне дороже всего на свете! Пусть об этом знают все!
   Прошло несколько месяцев, Роберт упрямился, и папа собрал в Риме Вселенский собор, где был вынесен суровый приговор:
   Канон 1. «Король Роберт должен расстаться с Бертой, своей родственницей, на которой он незаконно женился. По церковному предписанию в течение семи лет он должен раскаяться. Если он откажется от решения церкви, то будет предан анафеме. Такой же приговор ожидает и Берту».
   Канон 2. «Аршамбо, архиепископ из Тура, освятивший этот брак, и все епископы, присутствовавшие на церемонии при заключении этого кровосмесительного — брака, отлучены от церкви до тех пор, пока они не приедут в Рим и не искупят свою вину».
   Это решение Григория V поразило Роберта до глубины души. Несмотря на ослушание папы, он оставался глубоко набожным. Теперь речь шла не просто об отлучении от церкви, а об анафеме — самом суровом церковном наказании, которое только мог объявить папа, о наказании, осуждающем на вечное проклятие.
   Испытывая сильнейшие муки, он тем не менее не уступил папе и остался верен любимой женщине. Он предпочел ад разлуке с Бертой.
   Этот поступок был по-разному оценен. Некоторые упрекали короля в том, что свои личные интересы он ставит выше интересов страны, с которой у папы всегда были хорошие отношения, другие считали, что Роберт втягивает в грех вместе с собой всю Францию.
   — Мы будем все обречены из-за этой женщины, — кричали они.
   Ибо когда народ негодует, он всегда склонен к преувеличению.
   После отлучения от церкви Роберт и Берта, оцепеневшие от страха, закрылись во дворце.
   Когда время от времени король выходил из своего добровольного заточения, при его виде все разбегались, как от чумного. Люди перекрещивали детей, на которых он посмотрел, сжигали вещи, до которых он дотронулся.
   Вскоре он уже не покидал дворца, где находился наедине с женой. Пищу им готовили двое слуг, которые были вынуждены после еды предавать огню чаши и кубки, которых касались Роберт и Берта.
   Однако, несмотря на все ужасные муки, которые причинил ему папский приговор, Роберт оставался нежным и любезным с Бертой, этой чудесной женщиной, ради которой он мог принести в жертву собственную жизнь и благодаря которой он познал искусство любви.
   Прошло пять ужасных лет.
   Берта, измученная такой жизнью, начала чахнуть. И тогда король известил папу о своей готовности покориться ему. Это запоздалое повиновение имело лишь одну цель — дать Берте возможность нормально жить, а не чувствовать себя заживо погребенной в мрачном дворце. Роберт официально развелся с ней под предлогом, что она до сих пор не родила ему наследника, на самом деле он оставил ее во дворце, и каждую ночь они разделяли ложе.
   Папа был доволен тем, что одержал. победу. Но, вновь приняв в лоно церкви короля Франции и его возлюбленную, хитрец спросил у Роберта:
   — Когда ты собираешься еще раз жениться?
   Мукам Берты не было конца…
   Король был вынужден жениться. Выбор пал на Констанцию Аквитанскую. К счастью, эта грубая, скупая, тщеславная и злая женщина была занята только собой и не обращала внимания на связь между Бертой и Робертом, которая продолжалась до их смерти.
   Констанция привезла с собой несколько странствующих поэтов. Это были первые трубадуры. Они очень напоминали женщин, а их странные манеры шокировали весь королевский двор. Вот что пишет о них один из летописцев: «Их волосы очень коротко пострижены. Это настоящие скоморохи. У них выбрит подбородок, они носят короткие штаны, нелепые ботинки, оканчивающиеся загнутым носком. Весь их внешний вид говорит о духовной безнравственности. Люди без веры, без принципов, без стыда, которые своим существованием подрывают былые представления о французской нации, как о нации, довольно пристойной, и заставляют думать о ней как о нации распутников и злыдней» [13].
   Поскольку королева позволяла им делать все, что заблагорассудится, трубадуры воспользовались этим и устроили при дворе некую обитель любви и порока, что не слишком радовало приличных людей. Король разгневался на Констанцию.
   К тому же она была настолько сварливой и алчной, что Роберт окончательно потерял терпение. Но больше всего короля тяготила жестокость, которую она проявляла при каждом удобном случае. Однажды, когда привели на казнь группу еретиков, она, узнав в одном из них своего бывшего духовника, палкой выбила ему глаз. Король был возмущен и потрясен случившимся.
* * *
   Этот инцидент вызвал у него такое отвращение к Констанции, что он вскоре уехал в Рим с надеждой добиться у нового папы (Григорий V к тому времени умер) разрешения развестись и вновь возвратить себе дорогую Берту.
   Роберт взял с собой и Берту, сочтя нормальным посетить папу вместе со своей наложницей, которую он любил так же страстно и сильно, как ненавидел супругу.
   Папа не внял просьбе Роберта и наотрез отказался дать свое согласие на развод.
   Несчастные любовники возвратились в Париж, и жизнь на троих снова началась.
   — Церковь из-за своей же строгости, — с горечью воскликнул король, — нас иногда заставляет жить в грехах…
   Это парадоксальное положение его глубоко тяготило.
   Читая о последнем периоде жизни Роберта II, можно подумать, что он был распутником, но это заблуждение, ибо его нравственность была достаточно высока. Может, у него и были какие-либо недостатки, зато его достоинство заключалось в том, что он не был безжалостен к слабостям других.
   Однажды, когда утром король шел на молитву, он застал врасплох двух людей, предававшихся искусству любви прямо на обочине дороги. Он не стал их бранить и осуждать, как на его месте поступил бы другой богомолец, а ограничился тем, что накрыл их своей королевской мантией и спокойно удалился на молебен.
   Берта умерла в 1031 году. Безутешный Роберт пережил ее лишь на несколько месяцев.

ПОХИЩЕНИЕ КОРОЛЕВЫ ФРАНЦИИ

   Запрет на браки между родственниками вплоть до седьмого колена страшно осложнял жизнь королей в XI-XII вв.
Мезерей

   Теплым весенним вечером 1045 года король Генрих I [14], сын Роберта Благочестивого и Констанции, прогуливался в парке вблизи Орлеанского замка в компании своего шурина Бодуэна. Король был печален и молчалив.
   Бодуэн, посвященный в государственные дела, следовал за ним, не нарушая тишины. Он знал, что Генрих был занят беспокоящим его вопросом — сможет ли он наконец найти желанную супругу.
   Действительно, вплоть до этого дня семейные дела короля складывались неудачно.
   В двадцать пять лет он был помолвлен с дочерью немецкого императора Конрада II, но молодая принцесса умерла, даже не успев познакомиться с нареченным. В тридцать пять лет он женился на племяннице императора Германии Генриха III. Но через три месяца бедная королева скончалась. «Неужели, — думал король без тени иронии, — мне никогда не повезет».
   Уже прошло два года, как он был вдовцом, это положение его тяготило.
   Кстати, в 1045 году, судя по словам летописца, была необычно теплая весна, но жизнь Генриха I она не изменила в лучшую сторону…
   Несколько дней тому назад у короля появилась прелестная наложница, хотя это и успокаивало немного нервы, но не могло избавить от постоянной тоски. Ибо он хотел найти именно супругу, законную супругу, способную стать королевой Франции, а его осчастливить наследниками…
   Итак, этим вечером он прогуливался с глубокой печалью на душе под сенью деревьев, которые уже начинали зеленеть. Наступала душистая майская ночь. Соловей пел так же прекрасно, как пели свои песни трубадуры. А Генрих, оставив свою любовницу с придворными поэтами, грустный бродил по парку. Внезапно он остановился и, тяжело вздохнув, сказал:
   — Два года я напрасно занимаюсь поисками жены. Придется мне привезти супругу из Турции, хотя много красивых девушек и в нашей стране!!!
   — А вам их всех представили?
   — Да. И среди них я выделил десять, которые мне очень понравились. Но я не могу на них жениться на основании существующего закона.
   Бодуэн знал об этом законе. Он исходил от церкви.
   В то время, когда короли женились, главным образом чтобы увеличить свои владения, и для этого брали в жены своих близких родственниц, не заботясь о дурных последствиях, папа счел нужным запретить браки между родственниками. Но поскольку жизнь заставляла обходить этот запрет, церковь запретила все браки между родственниками вплоть до седьмой степени родства, назвав их кровосмесительными. Эта мера принесла много затруднений королям. Бедняги и на самом деле почти все были родственниками, и теперь создать достойную супружескую пару стало очень сложно, а для некоторых государей практически невозможно. Теперь понятно, почему так беспокоился Генрих I.
   Продолжив путь, он сказал:
   — Германия была моей последней надеждой. Но теперь доказано и это родство.
   Он был прав. Ведь его бывший брак был причислен церковью к бракам между родственниками, и все родственницы умершей, королевы приходились ему так же родственницами до седьмой степени родства, а значит, он не мог взять ни одну из них в жены.
   — Я думаю, — посоветовал Бодуэн, — вы могли бы попросить путешественников, отбывающих в дальние страны и которым вы, конечно, доверяете, узнать о всех принцессах на выданье. Было бы странно, если не найдется ни одной женщины, на которой вы могли бы жениться.
   Генрих нашел эту мысль очень хитроумной и тотчас отправил наблюдателей во все королевства Востока. Потом, желая забыть о неприятностях, связанных с женитьбой, он направился к своей наложнице…
   Прошло четыре года, а бедный Генрих все ждал, когда же ему наконец сообщат о невесте.
   Увы! Все принцессы, о которых рассказывали, приходились ему родственницами. Несчастный король совсем отчаялся. Он стал раздражительным, злым, грубым и невыдержанным с наложницами, а когда они проявляли по отношению к нему самые нежные чувства, «это его настолько раздражало, что он их жестоко бил», — пишет летописец.
   Не выдержав такого обращения, они сбегали от него, оставляя безутешного короли наедине с его горем.
   Наконец, в апреле 1049 года один из посланцев, сияя от радости, вошел в королевскую опочивальню. Он выглядел усталым, поскольку прискакал из страны, находящейся далеко на востоке Европы.
   — Садись, — сказал Генрих, — рассказывай. Путешественник поведал королю, что у великого князя Ярослава, правящего в Киеве, есть дочь Анна, которая не имеет никаких родственных связей с Генрихом, а кроме того, она восхитительно красива.
   Король приказал принести гонцу вина, сам же, поудобнее расположившись в кресле, долго его расспрашивал о дочери великого князя. Король узнал, что слухи о ее красоте, уме, белокурых волосах, чувственном рте доходят до самого Константинополя. Глаза Генриха загорелись, и он тотчас вызвал к себе Роже, епископа Шалон-сюр-Марна:
   — Отправляйтесь в Киев, — приказал он ему, — передайте драгоценности Ярославу от французского короля и скажите, что я прошу у него руки его дочери. Жду вас с нетерпением.
   Роже тотчас уехал.
   Великий князь Ярослав правил страной, более могущественной, чем французское королевство в XI веке. В Киеве епископу из Шалон-сюр-Марна устроили роскошный прием. Он мало спал, зато обильно ел и пил. Затем, без особого труда, добившись согласия великого, князя, отбыл во Францию.
   Генрих был в восторге, что его предложение приняли благосклонно. Он приказал подготовить экипажи, заполнить их роскошными подарками и поручил двум епископам отправиться за невестой.
   Анна прибыла в Реймс весной 1051 года, привезя внушительное приданое в виде больших золотых монет, отчеканенных в Византии.
   Генрих ожидал ее с большим волнением и некоторым беспокойством. Он задавал себе вопрос, правильно ли сделал, пойдя на заочную помолвку, не придется ли ему до конца своих дней сожалеть о неосторожно сделанном шаге.