Записки губернатора

Князь С. Д. Урусов

   Князь Сергей Дмитриевич Урусов. (1862-1937)

   Князь С. Д. Урусов был известным политическим и общественным деятелем дореволюционной России.
   Родился в марте 1862 года. Осенью 1871 года был привезен семьей в Ярославль. В гимназию поступил в августе 1872 года (Ярославская гимназия помещалась в описываемое время в большом трехэтажном доме, имевшем чрезвычайно толстые стены, просторные классные комнаты и широкие коридоры. Здание выходило фасадом на широкую улицу, или, вернее, на небольшую площадь, упиравшуюся в откос, под которым находился берег реки Котросли, на расстоянии полуверсты от впадения ее в Волгу. В последствии, после перевода гимназии в 1880 году в новое помещение, на Ильинскую площадь, нижний этаж старого дома был занят губернской почтовой конторой. Из воспоминаний князя С. Д. Урусова.).
   По окончанию филологического факультета Московского университета с 1885 года занимал выборные должности в Калужской губернии — уездный предводитель дворянства, председатель съезда мировых судей, председатель губернской земской управы… и в Москве — Министерство внутренних дел. С 1902 года был Тамбовским вице-губернатором, с июня 1903 года — губернатором Бессарабии (Кишиневским), с конца 1904 года — Тверским, с октября 1905 года товарищем министра внутренних дел в правительстве Витте. В 1906 году избран в Калуге депутатом государственной Думы и активно участвовал в ее работе до разгона последней. Как участник Выборгского воззвания был приговорен к тюремному заключению в мае…августе 1908, лишен прав государственной и общественной деятельности. Занимался сельским хозяйством и литературным трудом. В марте…июне 1917 — товарищ министра внутренних дел во Временном правительстве. После революции, с 1921 г. до выхода на пенсию, работал в различных советских учреждениях (в т.ч. государственном банке). Награжден орд. Трудового Красного Знамени (1923). Скончался в Москве в 1937 году, счастливо избежав ареста: явившиеся с ордером застали его уже на смертном одре.

Записки губернатора

Предисловие

   Эта публикация обращает внимание читателя на вечную проблему, не сходящую с повестки дня мира уже более 2000 лет, — проблему антисемитизма. За это время она разыгрывалась в самых бесчисленных и замысловатых аспектах. Одним из таких аспектов последнего времени стал вышедший недавно первый том работы Солженицына «Евреи и русские. 200 лет вместе». Второй том ещё не вышел, да и вряд ли в нём будут какие-либо неожиданности. Для интересующегося этой проблемой читателя этот десятилетний труд ничего не добавляет в существо вопроса. Точка зрения его автора была хорошо известна из его других произведений.
   И, несмотря на потуги автора, ярлык антисемита этот труд с него не снимет.
   Как и другие его произведения, и эта книга не является серьёзным историческим исследованием, а, скорее, её можно отнести к материалам пропагандистского характера. Автор сам почти всегда относит свои произведения к жанру художественной литературы. А в таких произведениях, как известно, вымысел допускается.
   Резким диссонансом этому автору является книга бессарабского губернатора князя С. Д. Урусова «Записки губернатора. Кишинёв 1903-1904 гг.». Второе дополненное издание. Berlin, Buhnen und Buchverlag russischer Autoren, J. Ladischnikov 1908. Обилие фактического материала, чрезвычайно высокий уровень анализа, непредвзятость мнений — поразили меня.
   Главная ценность книги в том, что автор сам был непосредственным свидетелем событий того времени. Поскольку упомянутая выше книга Солженицына уже «обросла» значительным количеством откликов, то я считаю необходимым дополнить этот список отрывком из записок князя С. Д. Урусова.
   Старая орфография книги преобразована в новую с помощью компьютерной программы.

   Иосиф Кременецкий,
   Миннеаполис, США, 07.15.2002.

Записки губернатора

(Отрывок из книги)

   Осенью 1903 года я получил предложение министра внутренних дел высказаться по поводу положения евреев в России, и в частности в Бесарабии, а также представить свои соображения относительно тех изменений, которые следовало бы внести в действовавшее в то время законодательство о евреях.
   Свод губернаторских отзывов по возбужденному министром вопросу подлежал рассмотрению особой комиссии, которая в то время еще не была образована, причем цель и направление работ этой комиссии оставались совершенно неопределенными и загадочными.
   Выполняя поручение В. К. Плеве, мне пришлось привести в некоторую систему отрывочные сведения и наблюдения свои по поводу бессарабских евреев, а также придти к выводам, которые в то время показались смелыми, так как они являлись осуждением временных правил 3 мая 1882 года, составленных, как известно, при ближайшем участии Плеве, в качестве директора департамента полиции. Странно вспомнить теперь, после заявления первой Государственной Думы по поводу необходимости полного гражданского равноправия, о скромных надеждах наших евреев, в 1903 году, относительно возможности некоторого частного расширения их прав, и дарования им некоторых «льгот», как евреи тогда еще называли ослабление применяемых к ним специальных ограничительных и карательных законов.
   А после того, как наше министерство, в ответ на думский запрос, не высказало по поводу вопроса о равноправии никакого возражения, странно вспомнить и о том впечатлении, которое произвела в петербургских канцеляриях, моя скромная и умеренная записка, в которой не упоминалось ни об уничтожении черты оседлости, ни о праве евреев покупать имения, ни о праве их занимать государственные должности.
   Если бы вопрос о равноправии евреев был у нас не только поставлен, но и разрешен, я не стал бы вводить последующей главы в свои воспоминания. Но при настоящем положении дела, когда вопрос этот еще находится на весу, некоторое освещение его, с точки зрения существующих законов и на основании местных наблюдений, пожалуй, не будет лишним.
   Пути, по которым русское правительство водило в течение полутораста лет русских евреев, поистине неисповедимы. Если, с одной стороны, еще в XVIII веке, одна из русских императриц «не ожидала от врагов Христа интересной прибыли», то, в том же столетии, её преемница видела в евреях тех «среднего рода людей, от которых государство много добра ожидает», указав им обращение к занятиям «торгами и промыслами».
   Законодательство XIX века, поскольку оно касалось евреев, представляет собой созданный влиянием различных течений водоворот, в котором крутилось русское еврейство, неожиданно получая и беспричинно теряя разнообразные права. Так, например, евреям черты оседлости, в начале XIX века, разрешено было курить вино и держать на откупе питейную продажу повсеместно; затем — только в городах; затем — опять в селах. В половине столетия, винные промыслы были снова запрещены в селах евреям всех сословий, но затем сделано исключение для евреев, содержащих откупа. Через 15 лет евреи получили право торговать вином на общем основании и арендовать винокуренные заводы; через 11 лет право это было ограничено, а лет через 15 — евреи фактически были совершенно устранены от торговли хлебным вином.
   Другой случай:
   Желательные торговцы и промышленники — евреи сделались, через несколько времени, желанными земледельцами и землевладельцами. В начале XIX века им разрешили покупать земли; в тридцатых годах их стали усиленно поощрять к приобретению земель разными льготами, как-то: свободой от воинской повинности, от подушной подати и т.п. Но затем эти земли у евреев начали отбирать. Когда, с 1862 года, евреи получили право покупать земли и угодия, принадлежавшия к помещичьим имениям, последовал указ, запрещавший евреям покупку таких земель в 9-ти губерниях. В 1882 году было приостановлено совершение на имя евреев купчих крепостей на земли в черте оседлости, а в 1903-м евреи лишены были права покупать земли повсеместно.
   Еще пример:
   В начале XIX века «особый комитет», ограждая население от евреев, потребовал выселения их из деревень, а через 5 лет, другой комитет пришел к убеждению, что евреи в сельской местности не только не вредны, но полезны, и решительно высказался за оставление евреев на местах. Однако, в 20-х годах, евреев выселили из деревень 4-х губерний и, хотя в тридцатых годах выселение прекратили, но в 40-х оно было возобновлено по соображениям «военного» характера. Затем евреев, живших в сельских местностях, перестали тревожить, пока не были изданы правила 1882 года, запрещавшие евреям селиться вне городов и местечек. Тогдашний министр внутренних дел, известный по данному ему прозвищу «Меentiг-расhа», с чисто игнатьевским лицемерием мотивировал новое запрещение желанием правительства оградить евреев от христиан.
   Переходя к тому времени, которое я описываю и оставаясь в пределах тех фактов и наблюдений, которые послужили материалом для представленной мной записки, я прежде всего упомяну о том, что в Бесарабии, в 1903 году, проживало около 250 тысяч евреев, составлявших примерно 11 процентов всего населения губернии. Пятьдесят лет тому назад, в русской Бесарабии евреев насчитывалось только 78 тысяч, но за то и все число жителей губернии не превышало в то время 710 тысяч душ. Таким образом, прирост евреев, в данном случае, стоит на одном уровне с общим ростом населения.
   Бесарабия включена в число губерний так называемой черты еврейской оседлости, в которой евреям жить разрешено. Таких губерний, не считая Царства Польского, имеется пятнадцать, и потому нередко приходится слышать мнение о том, что жалобы евреев на стеснение их «чертой» неосновательны, что им не может быть тесно на обширном пространстве богатых земель юго-запада России.
   Такое утверждение неосновательно. В действительности, наши евреи не только лишены земли, как хозяйственно-промышленной ценности, но и тесно ограничены в пользовании землей, как пространством для жительства и передвижения.
   Правила 3 мая 1882 года запрещают евреям селиться вне городов и местечек. В частности, бессарабские евреи, после этого срока получили возможность избирать для жительства лишь 10…12 городов и около 30-ти местечек, а потому правильнее было бы считать, что не губерния, с её четырьмя миллионами десятин, а лишь ничтожная площадь усадебной земли, помещенной в городских и местечковых планах, составляет действительную черту оседлости бессарабских евреев.
   Но выжимание евреев из сельских местностей и стремление заставить их «вариться в собственном соку» не ограничилось мерами, направленными против новых сельских жителей. Правительство принялось, систематически и упорно, сгонять в города и местечки тех евреев, которых правила застали в селах. С этою целью ряд местечек был переименован в села, а к оставшимся городам и местечкам стали применять искусственное сужение территории. Естественный рост поселения не касался евреев, для которых новая городская черта, не входившая в утвержденный план, признавалась сельской местностью.
   Сенату пришлось однажды разрешать дело по жалобе еврея, выселенного из дома, угол которого выступал за черту утвержденного городского плана.
   Одним из наших губернских правлений подвергнуто было сомнению даже право еврейских покойников пребывать в сельских местностях. Правила 3 мая, по толкованию означенного учреждения, не давали права хоронить еврейских мертвецов вне городской черты. Однако, устройство кладбища в городе также не разрешалось, и потому в данном случае пришлось, в виде исключения, расширить еврейские права.
   В то же время, под высшим руководством губернских правлений, велась против живших в сельских местностях евреев оживленная партизанская война. Рассыпанным по губернии полицейским чинам была указана цель кампании: обращение возможно большего числа прежних жителей сел в новых поселенцев и затем выдворение их к месту приписки на основании майских правил. Что же касается средств, пускаемых в ход для достижения намеченной цели, то самые остроумные из них имели место именно в Бесарабии, а потому я буду пользоваться здесь исключительно примерами из практики бессарабского губернского правления Уструговскаго времени.
   В семью евреев, издавна живших в сельской местности, возвращался отбывший срок военной службы солдат. Он признавался поселившимся вновь, и выдворялся на место приписки, в город или местечко, из того села, где он родился, где провел детство и юность и где безвыездно продолжали жить его родители. Второй брат, найдя себе невесту в еврейской семье соседнего села, оставался некоторое время после свадьбы у тестя. Он считался в виду этого потерявшим право возвратиться к себе домой и, так как, вместе с тем, он не приобретал права жить в селе у новых родственников, то его с молодой женой выселяли в город. Затем доходила очередь и до отца семейства. Если он, по торговым делам, уезжал из сельской местности и отсутствие его было замечено, а пребывание в городе показано в полицейских сведениях о прибывших, то возврата в село для него не было: он мог взять свой скарб, но обязан был вслед затем переехать в то городское поселение, к которому он был приписан.
   Приведенный пример, на котором имелось в виду, для наглядности, показать, как извлекались с корнем еврейские семьи из сел и деревень, отражает собой систематическую и постоянную практику бессарабских властей по еврейским делам, о чем можно справится в сборнике сенатских решений. Если желающие проверить правильность только что приведенных примеров, найдут, что сенат не соглашался иногда с местными властями и отменял их постановления в интересах жалобщиков, то пусть не думают, что это обстоятельство в какой-нибудь мере имело задерживающее влияние на действия наших местных толкователей законов. Сенатские решения касались сравнительно ничтожного числа дел, объявлялись после того, как евреи целыми годами жили в местах приписки и, кроме того, редко приводились в исполнение.
   В этом отношении наше губернское правление измыслило особый прием, изобретение которого, кажется, принадлежит Устругову: сила решения сената, признавшего выселение еврея неправильным, понималась как признание ошибки губернского правления, допущенной им в момент постановления о выселении. Но факт проживания еврея вне села в течение срока, прошедшего между неправильным выселением и получением сенатского указа, рассматривался как новое обстоятельство, лишавшее в конце концов жалобщика права, возвратиться в прежнее положение.

   Бессарабская губерния имеет форму груши, продолговатая её сторона примыкает к реке Пруту, отделяющей Россию от Австрии и Румынии. Вся пограничная полоса, шириной в 50 верст, издавна запрещена для жительства евреев, которых еще в 1846 году повелено было вывезти внутрь губернии, с предоставлением им двухгодичного срока на продажу недвижимости. Хотя означенная мера оказалась бесцельной и министерство финансов возбуждало вопрос об её отмене, тем не менее пятидесятиверстная полоса продолжала быть запретной для еврейского поселения и в мое время, что еще более стесняло евреев в правах жительства.
   Последовательное, неукоснительное и успешное проведение правительственной политики по отношению к жительству евреев, встретило, конечно, не мало препятствий. Евреи всеми способами увертывались от выселения и даже ухитрялись иногда вновь появляться в селах и деревнях, из которых были высланы. Незаконному проживанию их способствовали, отчасти само сельское население, охотно скрывавшее приезжих евреев от властей, отчасти, полиция, видевшая в евреях постоянный и верный источник доходов, отчасти, некоторая терпимость, не чуждая и власть имущим, заставлявшая их иногда вспоминать, что гонимые евреи все же люди, а не какие-нибудь вредители полей, от которых надлежало очистить сельские местности. Тем не менее, виды правительства в значительной степени осуществились, и скопление евреев в городах и местечках сильно возросло.
   Число еврейских вывесок на улицах бессарабских городов поражает наблюдателя. Дома даже второстепенных и захолустных улиц заняты подряд лавками, лавчонками и мастерскими часовщиков, сапожников, слесарей, лудильщиков, портных, столяров и т. п. Весь этот рабочий люд ютится по углам и закоулкам в тесноте и поражающей наблюдателя бедности, вырабатывая себе с трудом дневное пропитание, при котором ржавая селедка с луком является верхом роскоши и благополучия.
   В маленьких городах, жители которых в большинстве не имеют часов, можно насчитать десятки мастеров часового дела, и вообще трудно понять, на каких покупателей и заказчиков рассчитывают все эти ремесленники, не редко сами составляющие 75 % всего населения города или местечка. Конкуренция сводит их заработок до пределов, необходимых для поддержания жизни, притом в таких минимальных дозах, которые вполне противоречат учению о заработной плате. Борьба за кусок хлеба порождает взаимную ненависть, плодит доносы и заставляет многих евреев прибегать к самым гнусным способам с целью избавиться от конкурентов и, насколько возможно, разредить искусственно сгущенную ремесленную среду.

   Само собой понятно, что ремесло и торговля на коммерческом основании, имеющие целью не только возможность существования, но и некоторый заработок, немыслимы для жителей тех городов и местечек, в которых сосредоточена еврейская беднота. В результате, в таких поселениях является поголовное прекращение занятий ремесленниками и мелкими торговцами других национальностей, а вместе с тем раздаются и обычные жалобы на захват евреями в свои руки всех отраслей промышленности и торговли. Недовольство евреями растет, по мере увеличения их численности, благодаря чему создается та почва, на которой за последнее время столь пышно расцвели погромные организации.
   Невольно приходит на мысль, что заботы правительства о безопасности евреев, высказанные автором майских правил, должны быть признаны, по меньшей мере, неудачными.

   Бессарабия включена в число тех шести губерний, в которых евреи, после освобождения крестьян, получили право покупать и арендовать земли. Правила 3-го мая 1882 года не отменили упомянутого закона, который, до 1903 года, содержался в 9-м томе Свода. Правилами было только временно приостановлено совершение евреями купчих и закладных, а также засвидетельствование заключаемых ими арендных договоров на земли. Отсюда можно было, по-видимому, заключить, что упомянутое запрещение относилось к судебным местам, утверждающим купчие и свидетельствующим договоры, но не касалось права самих евреев приобретать землю, например, по давности, на основании десятилетнего бесспорного и спокойного пользования ею, а тем более держать земли в аренде по домашним условиям.
   Но эзоповский язык законодательства был истолкован в данном случае властями вполне согласно с необъявленными открыто намерениями его, и потому фиктивные сделки и поименная аренда евреев, поскольку они касались земель, преследовались губернским начальством еще до издания дополнительных правил, разъяснивших истинную цель майского распоряжения. Как бы то ни было, воспрещение евреям покупать и арендовать земли действовало «временно» в течение 21 года, предшествовавшего тому периоду, который я описываю, и продолжает действовать до сих пор.
   Но, кроме тех ограничений евреев в правах, которые мною упомянуты, имеется не мало других. О них я вкратце упомяну, желая дать, по возможности, полную картину заинтересовавшего министерство положения бессарабских евреев.

   В четвертой главе моих воспоминаний о Бессарабии был описан особый порядок приема евреев-новобранцев на военную службу, практиковавшийся кишиневским воинским присутствием. Но тогда имелось в виду показать пример вопиющего нарушения закона местными властями. Теперь я хочу коснуться общего вопроса о законном порядке отбывания евреями воинской повинности.

   Евреи отправляют рекрутскую повинность в натуре с 1827 года. Сначала они обязаны были давать по 20 рекрут с двухтысячного населения, в то время как христиане ставили с двух тысяч только семь новобранцев. Затем с евреев стали брать дополнительных рекрут, без зачета, за недоимки в податях, и создали известные «школы кантонистов» для 12-летних новобранцев. Только с воцарением Александра 2-го повелено было взимать с евреев рекрутов на общем основании. Однако, равенство, в отношении воинской повинности применялось к евреям недолго.
   Кроме ряда ограничений по занятию воинских должностей и по определению в привилегированные части войск, евреи подвергались ограничительным правилам в отношении льгот по семейному положению, в отношении освидетельствования по недоразвитости, в порядке поверки посемейных списков и, наконец, в смысле ответственности за неявку к призыву, предусматривавшей наложение штрафа в 300 рублей на семью призываемого, даже в том случае, если бы члены его семьи доказали полную невозможность содействовать своевременному отбыванию повинности подлежавшим призыву сочленом.
   В результате, евреи привлекаются у нас к исполнению воинской повинности в большем количестве, нежели прочие русские подданные. Из официального правительственного отчета, сопоставленного с данными переписи 1897 года, явствует, что в призывных списках 1900 года количество новобранцев евреев составляло 5,49% всего еврейского населения империи, тогда как для прочих новобранцев, такого рода процентное отношение выражалось цифрой 4,13%.
   Кому не известен ходячий аргумент о «систематическом уклонении евреев от воинской повинности», приводимый всякий раз, как идет речь о евреях и о войске? Действительно, еврейские новобранцы приводят в отчаяние свидетельствующих их лиц теми ухищрениями, к которым они прибегают, чтобы добиться освобождения от военной службы. Командир стоявшего в Кишиневе Волынского полка, с которым я постоянно заседал в воинском присутствии, высказал мне однажды по означенному поводу свое авторитетное мнение.

«Нечему удивляться, — сказал мне полковник, — если евреи уклоняются от выполнения воинской повинности. Их положение в войсках очень тяжело. Представьте себе еврея из небогатой, старозаветной семьи, внезапно водворенного в нашу казарму. Его манеры, его жаргон, его растерянность вызывают насмешки; все кругом него чуждо, дико и страшно. Его стараются поскорее „обломать“ и ввести в обычный круг солдатских занятий, но при этом невольно задевают и нарушают его привычный обиход и его религиозный обычай. Иногда, в первый же день своей солдатчины, он принужден хлебать щи со свининой и участвовать на учении в субботу.
Родные и близкие считают его оскверненным и начинают его чуждаться. Он заброшен и одинок, душевное состояние его подавлено, а мы, по правде сказать, мало обращаем внимания на положение евреев в нашем войске.»

   Полковник мог бы к этому прибавить, что еврей-солдат не может стать фельдфебелем, не может служить в гвардии, в пограничных войсках, и даже ограничен известной процентной нормой в праве занимать в полку музыкантские должности. Становясь на защиту родины, он продолжает быть неполноправным в рядах своих товарищей по оружию.
   Когда-то, еще в тридцатых годах прошлаго века, военное начальство проявляло заботы о неприкосновенности религиозных убеждений евреев-солдат. Рекомендовалось не нарушать обрядов их религии, выражалась готовность содержать для них раввина. В настоящее время русским войскам по вопросу о евреях предлагают другие директивы, снабжая их брошюрами генерала Богдановича и воззваниями о необходимости бить жидов — врагов русских людей.

   Говоря об ограничениях, которым вообще подвергались у нас евреи, я перечислю кратко те из них, которые касаются отдельных занятий и, между прочим, права занимать должности по службе.
   Известно, что в России на государственную службу евреев, кроме медиков, почти не принимают. Но им, кроме того, особо запрещается участвовать в земских собраниях и избирательных съездах, избираться в городские головы, быть членами разных присутствий по избранию земств и городов.
   Еврей не может быть ремесленным головой даже там, где, как в Бесарабии, все почти ремесленники — евреи. Участие евреев в городских думах разрешается в числе, не превышающем 1/10 части состава думы, причем гласные евреи назначаются городским присутствием из особого списка, составляемого городской управой.
   В биржевые комитеты, в купеческие, мещанские и ремесленные управы евреи допускаются лишь со строгими ограничениями. В начале XX века основательно забыто повеление великой императрицы, которая, в конце XVIII столетия указала, что «если евреи по добровольному согласию общества будут выбраны к каким-нибудь должностям, то они не могут быть удержаны от вступления в действительное возложенных на них должностей отправление». Но и этого мало. Примерно с половины восьмидесятых годов министерство внутренних дел, утверждая уставы частных обществ и товариществ на паях, стало требовать включения в них параграфов, согласно которым участие евреев в управлении такого рода предприятиями ограничивалось, или даже совершенно воспрещалось. Не лишнее будет упомянуть, что указанная тенденция министерства, вопреки, по-видимому, здравому смыслу, проявлялась особенно сильно в отношении тех предприятий, пайщиками которых были именно евреи.