Скорее всего, так и обстоит дело. Свершения, связанные со строительством чего-то нового, никогда прежде не виданного, увы, часто сопровождаются кровью…
   Но разговор у нас не об этом. И критики Сталина, и те, кто признает за ним историческое величие, сплошь и рядом говорят исключительно о вожде. О лидере страны, руководителе и военачальнике, диктаторе и упорнейшем труженике. Меж тем Иосиф Виссарионович Сталин, как миллионы обычных людей, был самым обычным мужчиной, нисколько не чуравшимся женщин. Его любили — и он любил. Как многие, он стремился к нормальной семейной жизни. Случалось, что, как всякий нормальный человек, хотел завоевать расположение понравившейся ему девушки, не доводя дело до алтаря. Что, заметим, никоим образом не характеризует его скверно: мало ли романов случается в жизни обычного, здорового, темпераментного мужика…
   Наш рассказ — не о великих стройках, не о борьбе вождя с заговорщиками-маршалами, не о политических интригах. Мы просто-напросто попытаемся проследить, насколько это возможно, как складывалась личная жизнь Сталина.
   На этом пути хватает не только правдивых воспоминаний, но и откровенных сплетён, порой невероятно грязных, притянутых за уши «гипотез».
   Одна такая была обнародована в прошлом году. Некий «исследователь», решив, очевидно, не мелочиться, а сразу начать с юношеских лет Сталина (тогда его звали, разумеется, Джугашвили), сообщил миру о сенсационном открытии: оказывается, многие годы историки ошибались, и девятнадцатилетний Иосиф был изгнан из Тифлисской духовной семинарии не за вольнодумство и чтение «недозволенной» литературы, а за… причастность к рождению внебрачного ребёнка у некоей девицы.
   Основой послужил существующий в реальности документ, точнее письмо некоей М. Михайловской, поступившее в апреле 1938 г. на имя сталинского секретаря Поскребышева. Сотрудники НКВД переслали это письмо в сталинский секретариат. Имеет смысл привести его целиком.
   «Многоуважаемый товарищ Сталин.
   Игрой судьбы, или игрой стечения обстоятельств я являюсь родной тёткой мужа очень близкого Вам по крови человека. Если вы помните Вашу юность и раннюю молодость (а это никогда не забывается), то Вы, конечно, помните маленькую черноглазую девочку, которую звали Пашей. Она Вас хорошо помнит. Мать Ваша говорила по-грузински и эта Паша эти слова запомнила: „Милая дорогая детка“.
   Я познакомилась с Пашей и её матерью в первые годы Революции. Это была высокая стройная черноокая красавица грузинка, [со] смелым и открытым взглядом. На мой вопрос к её матери — почему Паша такая черненькая, так как её мать была светлая, мать Паши ответила, [что] отец её грузин. Но почему же вы одни? На этот вопрос мать Паши ответила, что отец Паши посвятил себя служению народу, и это Вы, Сталин. Эта Паша послала свои детские карточки через секретариат Вам, но они, кажется, к вам не попали.
   Откуда я все это знаю? Позавчера ко мне приходит высокая женщина в платочке, скромно одетая. Паша, как Вы изменились, похудели. На эти мои вопросы она ответила: муж умер, ребёнок мой умер, мать, которая была единственным близким человеком, и ту недавно похоронила. Я одна, одна на целом свете, и заплакала. Я приехала в Москву, чтобы выполнить завет матери, передать свои детские карточки т. Сталину. На мой удивлённый вопрос — а разве он вас знает? — она ответила — даже очень хорошо, когда я была маленькая. Я внимательно взглянула на Пашу и вижу, что у ней Ваше лицо, т. Сталин. То же общее выражение открытого смелого лица, те же глаза, рот, лоб. Мне стало ясно, что Паша близка вам по крови. Сестра, или дочь, или племянница. Но оставлять её в таком положении нельзя. В дни молодости вы пережили немало, и поймёте, что значит нужда. А Паша, потеряв мать, впала в такое отчаяние, что забросила работу, она машинистка. Забросила свои дела, и лишилась даже площади. Я сказала, что попасть к тов. Сталину трудно. Паша сказала, я хочу на него только взглянуть, чтобы мне вернули мою площадь. Паша как-то умудрилась её потерять.
   Она тщетно пытается добиться с вами свидания с 20 марта и её письмо к вам, т. Сталин, и её детские карточки, до сего времени находятся в секретариате. Она значится под фамилией моего племянника: Прасковья Георгиевна Михайловская.
   Но вот несчастье, она пропала. Она вчера ушла от меня в 10 часов утра и не вернулась. Весь день и всю ночь я прождала её. Страшно беспокоюсь, не случилось ли несчастья с ней. Она могла попасть под трамвай, желая добиться свидания к Вам, она доведённая тщетностью этого, могла покончить с собой. Что с Пашей, где она, помогите разыскать её. В Вашем секретариате с её детскими карточками, может быть, указан её адрес, где она проживала в Москве. Там её дальше без прописки не держат. Я предложила ей временно поселиться ко мне. Ходила в домоуправление в 6 веч. — домоуправ на замке. На следующий день несу её паспорт в 10 утра — опять та же картина, заперто. Днём не могла потому предъявить, что Паша ушла с паспортом и не вернулась. Она всегда живёт в г. Рудни Саратовской губ.
   Ради вашей матери, которой была близка эта девочка в прошлом, нужно найти, куда она пропала. Очень жаль, что Вы не видели Пашу, когда я её увидела первый раз — 18 летняя красавица. Смерть её матери очень её изменила. Кто бы она вам ни была — племянница, сестра, но поразительное сходство с вами доказывает, что она близка Вам по крови. К Вашему сведению сообщаю, что своей молодостью и красотой Паша не торговала, а всегда жила честным трудом и потому такой родственницей можно гордиться. Теперь я понимаю, почему мне всегда казалось, что где-то раньше знала Вас. Это выражение смелого открытого лица и есть выражение Ваше и Паши, если в прошлом Паше, как и Вам, пришлось пережить немало. Необходимо разыскать, где сейчас Паша и дать ей отдохнуть.
   По Вашему приказанию Пашу разыскать нетрудно. Она каждый день звонит в секретариат. Предложить ей, чтобы она пришла. Если, конечно, она жива и с ней не случилось несчастье. У меня её вещи, подушка и одеяло, и то, что она не пришла ночевать, меня страшно беспокоит. М. Михайловская».
   Основываясь исключительно на этом письме, наш «исследователь» лихо строит «гипотезы». Загадочная Паша родилась примерно в 1899 году — значит, от Сталина. Значит, за это Сталина и выгнали из семинарии. Письмо оказалось в архиве сталинского секретариата, а не пошло в мусорную корзину? Неспроста, неспроста!
   К сожалению, подобные скороспелые гипотезы ни в чем не убеждают. Письмо, несомненно, написано человеком, имеющим проблемы с психикой. Полное нарушение логического мышления. Вчитайтесь внимательнее: Паша то жила постоянно в Москве, то «всегда живёт» в Саратовской области. Михайловская познакомилась с ней в первые годы Революции — но Паша отчего-то значится под фамилией племянника Михайловской, его жены. «Бесследно исчезнувшая Паша» тем не менее «каждый день звонит в секретариат». И так далее…
   В архиве письмо осталось, несомненно, исключительно потому, что было приложено к официальной бумаге из НКВД и прилежно подшито в папку, как все «входящие» и «исходящие». У Сталина не было ни братьев (оба младших брата умерли в младенчестве), ни сестёр — а следовательно, не могло отыскаться ни племянников, ни племянниц. Мать Сталина к тому времени давно лежала в могиле, и проверить, знала ли она «крошку Пашу», было решительно невозможно…
   В конце концов, на Сталина был поразительно похож известный путешественник Пржевальский — но никто всерьёз не говорит о его родстве со Сталиным. Как не прочат Сталину в родню актёра Геловани, игравшего Сталина в кино…
   И, наконец, сохранилось множество официальных бумаг, связанных с учёбой Сталина в семинарии. Ни единого упоминания о каких-то внебрачных детях или интрижках с девушками там нет. Зато «Журнал проступков учеников» буквально пестрит записями, подтверждающими, что юный Иосиф Джугашвили был вольнодумцем и бунтарём. «О чтении воспитанником И. Джугашвили запрещённых книг» (в число которых вошёл даже роман Гюго «Труженики моря»), «Об издании И. Джугашвили — нелегального рукописного журнала», «Читал недозволенные книги», «Грубое объяснение с инспекцией», «Обыск у Иосифа Джугашвили, искали недозволенные книги»…
   Первая женщина в жизни Сталина, о которой сохранились достоверные известия — его жена Екатерина Сванидзе, сестра «Алёши», Александра Сванидзе, тоже революционера, друга Джугашвили. Она была красива, её предки происходили из того же селения Диди-Лило, что и предки Сталина.
   Они обвенчались в церкви, по всем правилам. Тайно — потому что для революционера церковный брак считался нешуточным позором. Но Джугашвили на это пошёл, потому что любил. Между прочим, за свою любовь юному Иосифу пришлось побороться. Некий Давид Сулиашвили, подпольщик, красавец, отчаянный парень, давно уже, как говорили в ту пору, «наносил визиты» в дом Сванидзе, и дело зашло настолько далеко, что женихом Екатерины, Като, считался именно он.
   Но Джугашвили отбил. Красавица Като предпочла именно его — многие, знавшие Сталина в ту пору, вспоминают, что он, несмотря на малый рост и следы оспы, был весьма недурён собой, более того, в нем уже тогда бушевала некая внутренняя энергия, чьё магическое влияние ощущали на себе и женщины, и мужчины. «Он нравился женщинам», — вспоминал в старости Вячеслав Молотов, многолетний сподвижник Сталина, знавший его лучше многих.
   (Позже, в 1912-м, в волгоградской ссылке, случилось, что Сталин отбил у Молотова некую очаровательную Марусю. Но тут уж ничего не поделаешь — в подобных случаях выбирает сама девушка, и отвергнутый кавалер должен винить не более удачливого соперника, а самого себя… Кстати, именно так Молотов и считал.)
   Итак, Иосиф и Екатерина были повенчаны по всем правилам. Они снимали комнату на нефтепромыслах в Баку, Като работала швеёй, Иосиф вёл революционную деятельность. К сожалению, это был не семейный дом, а лишь его призрак. Денег не было. Все, что удавалось добыть в результате лихих налётов на казначейство, Сталин передавал на нужды партии. Он всю жизнь был бессребреником, после его смерти остались подшитые валенки и поношенные мундиры…
   Возможно, отсутствие денег и погубило Екатерину, когда она заболела брюшным тифом. Не было хорошего доктора, не было лекарств, да и болезнь, похоже, распознали слишком поздно…
   25 ноября 1907 г. Екатерина умерла на руках мужа, оставив грудного младенца Якова (впоследствии он станет офицером-артиллеристом и погибнет в немецком концлагере от пули эсэсовца, потому что несгибаемый, суровый отец откажется обменять его на фельдмаршала Паулюса, негромко произнеся исторические слова: «Я солдат на фельдмаршалов не меняю»). Сохранилась фотография — у гроба жены стоит Иосиф Джугашвили, ещё не Сталин — Коба. Несчастный, сломленный горем, застывший, как истукан, молодой человек с растрёпанными волосами… Не было денег на врача.
   А в жизни Сталина началась нелёгкая полоса, череда ссылок. В 1908 г., в Сольвычегодске, он познакомится с некоей Стефанией Петровской, ушедшей в революцию дворянкой. О ней мало что известно, но там, несомненно, была любовь — двумя годами позже Стефания последовала за Сталиным на Кавказ. Арестованный там, сидя в тюрьме, он подал прошение начальству о позволении ему жениться на Петровской. Жандармский чиновник отказал. Жизнь неумолимо развела Стефанию и Иосифа в разные стороны…
   В 1910 г. Сталин был вновь выслан в Сольвычегодск, а через год переселился в дом молодой вдовы Матрёны Прохоровны Кузаковой. И там…
   Впоследствии на телевидении долгие годы работал начальником средней руки человек по имени Константин Степанович Кузаков. И многие, практически все знали, что это сын Сталина. В тридцатых годах Кузаковой помогли переехать в столицу неизвестные благодетели, дали квартиру в новом правительственном доме, юный Костя получил высшее образование и всю жизнь занимал невысокие, но руководящие посты. В конце сороковых годов он работал в ЦК партии, откуда и был изгнан во время очередного витка репрессий. Ждали ареста. И вот, впервые в жизни, Кузаков написал заявление на имя Сталина — и был восстановлен на работе. Должно быть, в своё время он выбрал самую верную линию поведения — не надоедал грозному отцу, не напоминал о себе. И оттого прожил вполне благополучную жизнь. Сталин терпеть не мог, когда даже самые близкие его родственники начинали о чем-то для себя просить или ходатайствовать за других…
   После очередного бегства из ссылки, после очередного ареста неугомонного революционера — уже Сталина — власти решили, как говорится, загнать его туда, куда Макар телят не гонял. Что и было скрупулёзно выполнено. Местом ссылки на сей раз определили пункт, откуда бежать было физически невозможно: крохотная деревушка, или, по-сибирски, «станок», Курейка, расположенная у самого полярного круга. Туруханский край. Единственная дорога на юг перекрыта кордоном из опытных стражников, располагавших, к тому же, новинкой того времени — двумя моторными лодками. Все население Курейки состояло из 38 мужчин и 29 женщин, занималось рыбной ловлей и охотой, и ни единого грамотного среди них не было.
   Место было выбрано надёжно. Во всем Турухановском крае жило лишь 3 тысячи русских и 8 тысяч представителей северных народов — кеты, эвенки, ненцы и якуты. Жильё от жилья отделяли сотни вёрст. Зимой ездить на мало-мальски приличные расстояния можно было только на оленях или собачьих упряжках. На суше — непроходимая тайга, на реке — заставы… Из тех мест никто и никогда не убегал, не было на свете такого супермена.
 
   Именно там Сталин, совсем молодой — тридцать шесть лет — встретил свою очередную любовь, четырнадцатилетнюю Лиду Перелыгину.
   Не стоит, услышав «четырнадцать лет», кривить губы и вспоминать классику вроде «Лолиты». В деревнях девушки созревают рано — что в России, что в других странах. Тем более в Сибири. Так что Лида, несомненно, не была хрупкой нимфеткой. Вполне взрослая девушка. И Сталин ей наверняка приглянулся — вспомним, он всегда нравился женщинам, к нему уходили и чужие невесты, и чужие любовницы — Като, Маруся…
   А для неграмотной сибирской девочки из глухого медвежьего угла Сталин, несомненно, был кем-то вроде романтического принца. Загадочный, красивый, полный внутренней энергии, «государственный преступник» — чем не персонаж, способный вскружить голову девушке? Пришелец из большого мира, о котором в Курейке ничегошеньки не знали. Почти что инопланетянин…
   Сталина в деревне уважали — это не выдумки коммунистического официоза, а реальность, сохранившаяся в воспоминаниях, кусочках жизни, проступающих сквозь казёнщину официальной истории марксизма-ленинизма. Он любил и умел петь, частенько сиживал на деревенских посиделках, он удачно охотился и ловил рыбу, показывая себя настоящим мужиком, добытчиком. Мясом и рыбой делился с сельчанами. Одним словом, он вжился, стал своим.
   Неизвестно в деталях, как протекал этот заполярный роман, но в этом вряд ли есть необходимость. Главное, это был именно роман — и не в характере Сталина было добиваться всего от женщин через насилие. Не стоит забывать, к тому же, что жизнь тамошняя была суровой, как и окружающие места, «закон — тундра, прокурор — медведь». При первой же жалобе девушки на насилие родные и земляки пристукнули бы без затей бесправного ссыльного.
   Но ничего подобного не произошло. Правда, в конце концов, все всплыло наружу — это понятно, трудно удержать в тайне такие вещи в крохотной деревне.
   Неизвестно, чтобы родные и близкие Лидии предьявляли Сталину какие-то претензии — даже его враги, а впоследствии любители дешёвых сенсаций, ничего подобного не раскопали. Однако беда пришла с другой стороны… В Курейке были два стражника — Мерзляков и Лалетин. С Мерзляковым у Сталина сложились нормальные отношения, «страж закона», судя по всему, был мужиком невредным, жил и сам и давал жить другим, без нужды не притесняя ссыльных.
   Что его и спасло впоследствии. Когда в 1930 г. Мерзлякова, как бывшего стражника, исключили из колхоза, он написал письмо Сталину. Тот, несмотря на занятость, откликнулся быстро, сообщив «сибирским товарищам», что Мерзляков — вполне приличный человек и «выгодно отличался от других полицейских». Мерзляков был в колхозе восстановлен, участвовал даже во Всесоюзной сельскохозяйственной выставке, где был занесён в книгу почёта.
   Другое дело — Лалетин. Типчик, похоже, был гнилой. Он и до того не давал покоя Сталину придирками и неусыпной слежкой, а узнав о романе с Лидой, надо полагать, возликовал: совращение несовершеннолетней, уголовная ответственность по законам Российской империи, ага!
   Лалетин всерьёз стал «шить дело» — как уже говорилось, при отсутствии всякой поддержки как со стороны коллеги Мерзлякова, так и родных Лидии. Что ещё раз доказывает: все смотрели на происходящее сквозь пальцы. Молодой мужчина крутит любовь с девушкой — что тут такого? Не они первые, не они последние, дело, как говорится, житейское…
   Что греха таить, любой мужик чувствовал бы себя на месте Сталина, мягко говоря, неуютно. Сталину как-то удалось все уладить, пообещав жениться на Лидии при достижении её совершеннолетия. Трудно сказать, всерьёз он собирался это сделать или попросту «отмазывался», — но, положа руку на сердце, любой из нас в такой вот ситуации поклялся бы самыми жуткими клятвами, бия себя в грудь… Мужчины меня поймут.
   Как бы там ни было, жандарм отстал. А роман, никаких сомнений, продолжался. В 1913 г. у Лидии родился ребёнок, но вскоре умер. В 1914-м она родила второго, названного Александром. Оба, наверняка, от Сталина.
   (Любопытно, кстати, а не примитивная ли ревность руководила бравым жандармом Лалетиным? Лидия наверняка была красива — Сталин никогда не имел дела с дурнушками…)
   Впоследствии, когда Сталину пришлось покинуть эти суровые места, Лидия вышла замуж за односельчанина, который и усыновил Александра. В 1956 г. Александр Давыдов, внебрачный сын Сталина, был майором Советской Армии.
   Подтверждения всему рассказанному выше имеются серьёзнейшие. В 1956 г. за рубежом снова всплыл печальной известности документ, якобы доказывавший работу Сталина на Охранное отделение. Никита Хрущёв, тогдашний глава государства, вызвал председателя КГБ Ивана Серова и велел разобраться с этим вопросом. Серов, трудолюбиво принявшись за дело, установил то, что было давно известно и без него: «документ» этот — примитивная фальшивка, состряпанная ушедшим в эмиграцию бывшим офицером где-то в Харбине.
   А попутно Серов наткнулся на историю с Лидией Перелыгиной. Правда, в своём секретнейшем рапорте Хрущёву он излагал в силу своего разумения: «…совратил её в возрасте 14 лет и стал сожительствовать».
   Оставим это «совратил» на совести Серова — довольно скользкого типа, мародёра и интригана, обязанного карьерой тому, что холуйски продавал Хрущёву бывших друзей и покровителей. Как мы уже видели, ни о каком «совращении» и «насилии» речь идти не могла — как раз потому, что родные Лидии, люди, в первую очередь заинтересованные, ни разу не высказывали Сталину претензий, пальцем его не тронули… Главное, история о романе Сталина и Лидии Перелыгиной подтверждена серьёзнейшими документами. Записка Серова Хрущёву тогда же, в пятьдесят шестом, была помечена высшим грифом секретности и более, чем на тридцать лет, исчезла в архивах ЦК КПСС, откуда была извлечена не так давно…
   Сталин покинул Сибирь. Произошла революция, Иосиф Виссарионович начал новый этап своей жизни…
   И в жизнь его вошла новая женщина. Которой на много лет суждено было оставаться для него единственной. Которая, такое впечатление, стала его несчастьем, проклятьем, злым гением…
   Надежда Аллилуева. Наденька. Дочь профессионального революционера Сергея Аллилуева — с ним и с его женой Ольгой Сталин познакомился в девятьсот четвёртом году, в Тифлисе. А после революции, в бурлящем Петрограде, он вновь встретился со старыми знакомыми. И с юной очаровательной Наденькой. Происшедшее, судя по тому, что нам известно, полностью отвечает булгаковским строкам — любовь выскочила из-за угла, как убийца с ножом, и поразила обоих…
   Те самые любители дешёвых сенсаций (или просто придурки) в своё время запустили в широкое обращение нелепо скроенную версию второго брака Сталина. Якобы, когда Сталин, Надежда и её отец ехали в одном вагоне в Царицын, Сергей Аллилуев услышал в соседнем купе душераздирающие вопли дочери о помощи. И, вбежав туда с револьвером наголо (!), обнаружил Сталина, злодейски насилующего юное, беззащитное создание. При виде грозного нагана Сталин пал на колени (!) и, ползая по полу, поклялся незамедлительно жениться на совращённой голубице, чтобы скрыть позор…
   Это даже не версия. Это бред. Прежде всего потому, что достоверно известно — когда Сталин и Надежда в восемнадцатом году выехали в Царицын на фронт, они уже были официально зарегистрированными мужем и женой. Так что ничего этого не было — ни воплей о помощи, ни оскорблённого отца с наганом, ни ползающего на коленях Сталина. Вопли страсти, очень может оказаться, имели место, но это уже — из другой оперы…
   Вместе они прожили четырнадцать лет. Надежда родила мужу двух детей — Светлану и Василия. Вряд ли их совместная жизнь была лёгкой и безоблачной — оба были достаточно упрямы, решительны, оба были незаурядными личностями, плохо умевшими смягчаться, отступать, идти на компромисс. Коса, как говорится, со звоном и искрами нашла на камень…
   8 ноября 1932 года произошла трагедия. Одна из самых загадочных трагедий двадцатого века (отнюдь на них не бедного).
   Надежда Аллилуева выстрелила себе в висок из маленького германского пистолетика, подаренного братом. Как ни был мал и безобиден на вид пистолетик, Надежда умерла мгновенно.
   И родилась огромная, мрачная, до сих пор неразгаданная тайна…
   Иные безответственные писаки обвиняли Сталина в том, что стрелял именно он, что это было не самоубийство, а убийство. Увы, по части доказательств у подобных «исследователей» всегда было слабовато. Проще говоря, доказательств не было и нет. Аргументы, выдвигавшиеся в защиту этой, с позволения сказать, версии, не выдерживают критики и как две капли воды напоминают обвинения Сталина в отравлении Ленина, несколько лет назад обнародованные некоей газетой, дословно звучащие так: «Ленина отравил Сталин, потому что больше некому».
   Нет решительно никаких сомнений, что Надежда сама выстрелила себе в висок. Но почему?
   Полной ясности нет до сих пор. А посему мы рассмотрим существующие серьёзные версии и попытаемся выдвинуть новые. Исходя в первую очередь из того, что всякий, читающий эти строки, имеет некоторые познания в отечественной истории.
   Во времена, когда в вину Сталину, не утруждая себя логикой и доказательствами, ставили все, что только возможно — от якобы застарелой паранойи до неурожая бананов на острове Мадагаскар — оформилась и широко распространилась другая версия, в отличие от «Сталин — непосредственный убийца» худо-бедно аргументированная и логически непротиворечивая. В дальнейшем будем называть её «версией политических разногласий» или попросту «политикой».
   Согласно этой версии, к самоубийству Надежду принудили идейно-политические разногласия с мужем, достигшие невероятного накала. Надежда-де не смогла больше переносить, что Сталин ведёт страну не туда. Что он развернул широкий террор против верных соратников Ленина, в частности, доброго друга Надежды Николая Бухарина. Что Сталин предал идеалы марксизма-ленинизма, обрушил жесточайшие репрессии на крестьянство, устроив коллективизацию… И так далее. Не в силах перенести того, что её муж переродился в тирана и отступника от ленинского пути, Надежда и выстрелила себе в висок. Предварительно поговорив со Сталиным предельно откровенно, крича ему в лицо: «Мучитель ты, вот ты кто! Ты мучаешь собственного сына, мучаешь жену, весь народ замучил…».
   Красивая версия. Внешне вполне убедительная. Вот только при её вдумчивом изучении она начинает потихонечку, помаленечку рассыпаться, как карточный домик…
   Начнём с того, что вышеприведённую тираду «Мучитель ты…» приводит в своей книге не кто иной, как бывший чекист Орлов. В своё время присвоивший изрядную сумму казённых денег и бежавший за границу. Сам Орлов при исторической ссоре меж Надеждой и Сталиным безусловно не присутствовал, за портьерой не прятался, что моментально заставляет проникнуться к его мемуарам недоверием. Более того. Мемуары Орлова, как уже неоднократно указывалось самыми разными исследователями (в том числе и теми, кто не питал к Сталину ни малейшей любви), прямо-таки пестрят искажениями фактов, откровенной брехнёй. Так что Орлов — никакой не свидетель…
   Пойдём дальше. Что касается «жестоких репрессий против видных ленинцев», то в 1932 году, накануне самоубийства Надежды, они попросту ещё не приобрели размаха. Те, кто выдвигает этот «аргумент», механически переносят суровые реалии тридцать седьмого года на пять лет назад, когда обстановка была качественно иной. Абсолютно иной.