Страница:
– Поверил?
– Полное впечатление. Пытался порасспросить о деталях, но я сослалась на коммерческую тайну. Он не налегал, только глянул столь задумчиво, что поручиться могу: не будь я ему любимая дочка, он бы меня к вам внедрил со страшной силой…
– Ну, о деталях в случае чего можешь и рассказать, – сказал Данил. – Все равно подробности скоро будут в газетах…
– А лимончик у меня, кстати, давно растаял. Знаете, сколько в «Золотой лилии» стоит приличная косметика?
– Я тебе, между прочим, давал не лимон, а полтора.
– Помню. Вот полтора и растаяли.
– Что поделать, нет пока для тебя работы, – сказал Данил. – Сама подумай, не предлагать же тебе совмещенный со стуком эскорт?
– Да уж.
– Вот видишь.
– Развратили вы девочку легкими деньгами, мистер Бонд…
– Что, крепко деньги нужны?
– Да нет, не то чтобы, – сказала Лара. – Просто вспомнила, что еще год сидеть за партой, и пришла в тоскливый ужас… Слушайте, а почему Светка должна была мне звонить?
Данил аккуратно притормозил на перекрестке, свернул вправо, проехал метров сто, притерся к обочине и выключил мотор. Они оказались на глухой улочке, справа тянулись двухэтажные блекло-желтые домишки сталинской постройки, слева зеленел сквер с бюстом Вячеслава Шишкова посередине (певец пугачевщины навещал когда-то Шантарск, за что и удостоился).
– Ты, говорят, встречалась с Ивлевым? – спросил он.
– Удивительно точное и емкое определение. Был грех. Собственно, греха-то и не было, так, вольности руками-губками… Светка настучала? А что такого? Если без кавалера в свет выходить скучно, а сверстнички как-то не прельщают – одни сразу лезут под юбку, другие, что еще хуже, от застенчивости в судорогах бьются… К чему этот разговор затеян? И взгляд такой загадочный? Вы любуетесь моими ножками или нашариваете в рукаве туза?
– Вадима убили, – сказал Данил и смотрел на нее не мигая, ловя малейшие оттенки эмоции.
– Как? – Лара столь же неотрывно уставилась ему в лицо враз потемневшими синими глазами. – Где? Кто?
И Данил с превеликим удивлением сообразил, что ею владеет одно чувство – з н а т ь д е т а л и. А вот это неспроста…
– Ударили ножом, – сказал он медленно, не отводя глаз. – Деньги, золотая гайка – все осталось при нем. И пистолет тоже. Германская «Эрма», боевая…
Вот теперь на ее побледневшем личике проступили эмоции: страх, удивление, раздумье. Потом все схлынуло, осталась лишь холодная решимость. Она замкнулась, как улитка в раковине. Протянула тоном перепуганной крошки, фальшивым донельзя:
– Господи, ужас какой… – и потянула из пачки сигарету.
– Ужас? – сухо переспросил Данил. – Я бы это назвал загадкой, уж прости. Крайне вонючей загадкой. И ты, лапа, знаешь свой кусочек головоломки…
– Не понимаю…
– Знаешь. Пусть кусочек. Но я-то и этого кусочка не знаю. А знать должен.
– Зачем?
– Работа такая. Убийство это, хорошая моя, еще кое с чем повязано…
Лара курила, отвернувшись к окну, жадно заглатывая дым полной грудью. Ломкий пепел сыпался на юбку, она не обращала внимания, застыла, как статуя, только рука с сигаретой двигалась размеренными движениями механической куклы.
– Знаешь, – сказал Данил уверенно. – Весь мой опыт ставлю на кон – знаешь… Или я гожусь лишь на мытье туалетов.
– Как знать… – совершенно чужим, незнакомым голосом сказала Лара.
– Лара…
– Ну что – «Лара»? – она смотрела в окно, безостановочно смоля. – Ничего я не знаю. Понял?
Данил стиснул кулаки в бессильной злобе.
Девчонка что-то знала.
Но он был бессилен. Потому что эту смазливую соплюшку нечем было зацепить и не на чем ломать – компромата на нее нет никакого, нельзя тронуть и пальцем, разве что в самом крайнем случае, когда земля вспыхнет под ногами и на кону окажутся головы, – но так, слава богу, вряд ли обстоит… А смерти она не боится, не способна еще по сопливости своей осознавать, что такое смерть. И самой крупной жизненной неприятностью для нее была лишь заданная папочкой порка и нехватка денег на французскую косметику. Взять ее нечем. Стена.
– Может, тебе деньги нужны? – спросил он, чувствуя себя жалким.
– Да? – покосилась на него Лара. – А сколько?
– Сколько запросишь.
– Лимон. В долларах.
– Слушай, я…
– Да я тоже серьезно.
– Брось валять дурака, – сказал Данил, насколько мог беззаботнее. – Да откуда тебе знать, цену набиваешь, киса…
– Нет уж, это ты брось, – ответила Лара с улыбкой, при виде которой Данил едва не закатил ей оплеуху. – Я, сударь, не Мата Хари, но на столь детскую подначку не поймаете… Ничего я не знаю. А если знаю – ты в курсе, сколько это стоит.
– Неужели серьезно думаешь, что кто-то отстегнет тебе миллион в бумажках с президентскими рожами?
– Попытаться стоит.
– А где у меня гарантии, что ты хоть что-то знаешь? Для серьезного торга, милая, хотя бы намекнуть полагается, товарчик хоть из-под полы показать…
Она с той же застывше-упрямой улыбкой расстегнула темно-красную сумочку в тон костюму и показала на ладони черный пистолетик. «Эрма-Е-Р-652». В пару найденной при Вадиме. Для серьезной перестрелки хилая, но если шмальнуть пару раз в упор, мало не покажется…
У Данила перехватило дыхание. Потом он выразился. И еще раз, длиннее, затейливее.
– Вон, видишь, два мента гуляют? Если будешь отнимать, заору благим матом, порву на себе все… Кто будет обыскивать жертву сексуального маньяка? А ты загремишь. Пока вытащат, хлебнешь хлопот, а если еще и папа рассвирепеет…
– Выкинь сама, – сказал Данил. – Выкинь сама, дура. Только пальчики вытри сначала.
– Подожду пока.
Данил прикрыл глаза и медленно сосчитал до десяти. Открыл глаза. Лара уже спрятала пистолет. Спокойно спросила:
– Как выглядит Фрол? Твоих лет, но пониже и пошире в плечах, лысый, как Ленин, только еще и выбрит? Мерседес… не черный и не коричневый, цвета спелой сливы?
– Какой еще Фрол? – пожал плечами Данил (описание и Фрола, и одной из его машин совпадало тютелька в тютельку).
– А ты не знаешь?
– Слушай, Лара, я в последний раз попробую до тебя достучаться… – сказал Данил. – Никто тебе лимона в зеленых не даст. Ну нет у тебя, прости, товара на такую сумму. Не верю. Вполне возможно, прикидывая на глазок, ну… тысяч на десять в зелени. Максимум. Только тебе и этого не отстегнут. Потому что загнать тебе поддых кухонный ножичек выйдет гораздо дешевле. Одному уже загнали, пистолет не помог. А если – паяльник пониже пупа? Цапнут на улице, и папочка не спасет… Да мать твою, ты не Том Сойер в доме с привидениями. Это взрослая жизнь. Поганая. Вонючая. Настоящая. Тебе как-никак не семь годочков, поэтому давай расставим все по местам. Я для тебя сделаю все, что смогу. И если за этим стоят какие-то деньги, которые можно получить, не навлекая на себя очень уж опасных неприятностей, я постараюсь, чтобы ты их получила до копеечки. Мне хватит моего. Но в обмен – полную откровенность…
Данил мог поклясться, что какие-то секунды она колебалась. Но это быстро прошло. Лара старательно пригладила волосы, отряхнула носовым платком пепел с костюма, глянула на себя в боковое зеркальце заднего вида, выпрямилась, плотно сжала великолепные ноги, положила сумку на колени:
– Отвези меня назад.
И больше ни разу на него не взглянула, вышла из машины, походкой манекенщицы направилась к своему «Опелю» – очаровательная юная дура, знавшая мир лишь теоретически. Данил, стиснув зубы, смотрел, как отъезжает крошка «Опель». Пригнувшись пониже лобового стекла, поднес к губам рацию:
– Живо, следом!
Парой секунд позже вслед «Опелю» вырулила со стоянки светло-серая «Волга». Данил мысленно похвалил себя за предусмотрительность – как душа чуяла взять с собой дежурный экипаж. Проку от этого вряд ли дождаться, но все же замаячило что-то похожее на СЛЕД.
– Сидим на хвосте, – доложила рация. – Объект катит по Маркса в крайнем левом ряду, не заметно, чтобы нервничал.
– Пасите до упора, – сказал Данил. – Если кто попробует обидеть, обидчика брать. Возникнет нужда, вызывайте подмогу. Сигнал для Пятого – «Гроза». Объект живет на Рокоссовского, в «пряничном домике», так что учтите, не засветитесь там, в случае чего отступайте… Роджер.
Глава седьмая
– Полное впечатление. Пытался порасспросить о деталях, но я сослалась на коммерческую тайну. Он не налегал, только глянул столь задумчиво, что поручиться могу: не будь я ему любимая дочка, он бы меня к вам внедрил со страшной силой…
– Ну, о деталях в случае чего можешь и рассказать, – сказал Данил. – Все равно подробности скоро будут в газетах…
– А лимончик у меня, кстати, давно растаял. Знаете, сколько в «Золотой лилии» стоит приличная косметика?
– Я тебе, между прочим, давал не лимон, а полтора.
– Помню. Вот полтора и растаяли.
– Что поделать, нет пока для тебя работы, – сказал Данил. – Сама подумай, не предлагать же тебе совмещенный со стуком эскорт?
– Да уж.
– Вот видишь.
– Развратили вы девочку легкими деньгами, мистер Бонд…
– Что, крепко деньги нужны?
– Да нет, не то чтобы, – сказала Лара. – Просто вспомнила, что еще год сидеть за партой, и пришла в тоскливый ужас… Слушайте, а почему Светка должна была мне звонить?
Данил аккуратно притормозил на перекрестке, свернул вправо, проехал метров сто, притерся к обочине и выключил мотор. Они оказались на глухой улочке, справа тянулись двухэтажные блекло-желтые домишки сталинской постройки, слева зеленел сквер с бюстом Вячеслава Шишкова посередине (певец пугачевщины навещал когда-то Шантарск, за что и удостоился).
– Ты, говорят, встречалась с Ивлевым? – спросил он.
– Удивительно точное и емкое определение. Был грех. Собственно, греха-то и не было, так, вольности руками-губками… Светка настучала? А что такого? Если без кавалера в свет выходить скучно, а сверстнички как-то не прельщают – одни сразу лезут под юбку, другие, что еще хуже, от застенчивости в судорогах бьются… К чему этот разговор затеян? И взгляд такой загадочный? Вы любуетесь моими ножками или нашариваете в рукаве туза?
– Вадима убили, – сказал Данил и смотрел на нее не мигая, ловя малейшие оттенки эмоции.
– Как? – Лара столь же неотрывно уставилась ему в лицо враз потемневшими синими глазами. – Где? Кто?
И Данил с превеликим удивлением сообразил, что ею владеет одно чувство – з н а т ь д е т а л и. А вот это неспроста…
– Ударили ножом, – сказал он медленно, не отводя глаз. – Деньги, золотая гайка – все осталось при нем. И пистолет тоже. Германская «Эрма», боевая…
Вот теперь на ее побледневшем личике проступили эмоции: страх, удивление, раздумье. Потом все схлынуло, осталась лишь холодная решимость. Она замкнулась, как улитка в раковине. Протянула тоном перепуганной крошки, фальшивым донельзя:
– Господи, ужас какой… – и потянула из пачки сигарету.
– Ужас? – сухо переспросил Данил. – Я бы это назвал загадкой, уж прости. Крайне вонючей загадкой. И ты, лапа, знаешь свой кусочек головоломки…
– Не понимаю…
– Знаешь. Пусть кусочек. Но я-то и этого кусочка не знаю. А знать должен.
– Зачем?
– Работа такая. Убийство это, хорошая моя, еще кое с чем повязано…
Лара курила, отвернувшись к окну, жадно заглатывая дым полной грудью. Ломкий пепел сыпался на юбку, она не обращала внимания, застыла, как статуя, только рука с сигаретой двигалась размеренными движениями механической куклы.
– Знаешь, – сказал Данил уверенно. – Весь мой опыт ставлю на кон – знаешь… Или я гожусь лишь на мытье туалетов.
– Как знать… – совершенно чужим, незнакомым голосом сказала Лара.
– Лара…
– Ну что – «Лара»? – она смотрела в окно, безостановочно смоля. – Ничего я не знаю. Понял?
Данил стиснул кулаки в бессильной злобе.
Девчонка что-то знала.
Но он был бессилен. Потому что эту смазливую соплюшку нечем было зацепить и не на чем ломать – компромата на нее нет никакого, нельзя тронуть и пальцем, разве что в самом крайнем случае, когда земля вспыхнет под ногами и на кону окажутся головы, – но так, слава богу, вряд ли обстоит… А смерти она не боится, не способна еще по сопливости своей осознавать, что такое смерть. И самой крупной жизненной неприятностью для нее была лишь заданная папочкой порка и нехватка денег на французскую косметику. Взять ее нечем. Стена.
– Может, тебе деньги нужны? – спросил он, чувствуя себя жалким.
– Да? – покосилась на него Лара. – А сколько?
– Сколько запросишь.
– Лимон. В долларах.
– Слушай, я…
– Да я тоже серьезно.
– Брось валять дурака, – сказал Данил, насколько мог беззаботнее. – Да откуда тебе знать, цену набиваешь, киса…
– Нет уж, это ты брось, – ответила Лара с улыбкой, при виде которой Данил едва не закатил ей оплеуху. – Я, сударь, не Мата Хари, но на столь детскую подначку не поймаете… Ничего я не знаю. А если знаю – ты в курсе, сколько это стоит.
– Неужели серьезно думаешь, что кто-то отстегнет тебе миллион в бумажках с президентскими рожами?
– Попытаться стоит.
– А где у меня гарантии, что ты хоть что-то знаешь? Для серьезного торга, милая, хотя бы намекнуть полагается, товарчик хоть из-под полы показать…
Она с той же застывше-упрямой улыбкой расстегнула темно-красную сумочку в тон костюму и показала на ладони черный пистолетик. «Эрма-Е-Р-652». В пару найденной при Вадиме. Для серьезной перестрелки хилая, но если шмальнуть пару раз в упор, мало не покажется…
У Данила перехватило дыхание. Потом он выразился. И еще раз, длиннее, затейливее.
– Вон, видишь, два мента гуляют? Если будешь отнимать, заору благим матом, порву на себе все… Кто будет обыскивать жертву сексуального маньяка? А ты загремишь. Пока вытащат, хлебнешь хлопот, а если еще и папа рассвирепеет…
– Выкинь сама, – сказал Данил. – Выкинь сама, дура. Только пальчики вытри сначала.
– Подожду пока.
Данил прикрыл глаза и медленно сосчитал до десяти. Открыл глаза. Лара уже спрятала пистолет. Спокойно спросила:
– Как выглядит Фрол? Твоих лет, но пониже и пошире в плечах, лысый, как Ленин, только еще и выбрит? Мерседес… не черный и не коричневый, цвета спелой сливы?
– Какой еще Фрол? – пожал плечами Данил (описание и Фрола, и одной из его машин совпадало тютелька в тютельку).
– А ты не знаешь?
– Слушай, Лара, я в последний раз попробую до тебя достучаться… – сказал Данил. – Никто тебе лимона в зеленых не даст. Ну нет у тебя, прости, товара на такую сумму. Не верю. Вполне возможно, прикидывая на глазок, ну… тысяч на десять в зелени. Максимум. Только тебе и этого не отстегнут. Потому что загнать тебе поддых кухонный ножичек выйдет гораздо дешевле. Одному уже загнали, пистолет не помог. А если – паяльник пониже пупа? Цапнут на улице, и папочка не спасет… Да мать твою, ты не Том Сойер в доме с привидениями. Это взрослая жизнь. Поганая. Вонючая. Настоящая. Тебе как-никак не семь годочков, поэтому давай расставим все по местам. Я для тебя сделаю все, что смогу. И если за этим стоят какие-то деньги, которые можно получить, не навлекая на себя очень уж опасных неприятностей, я постараюсь, чтобы ты их получила до копеечки. Мне хватит моего. Но в обмен – полную откровенность…
Данил мог поклясться, что какие-то секунды она колебалась. Но это быстро прошло. Лара старательно пригладила волосы, отряхнула носовым платком пепел с костюма, глянула на себя в боковое зеркальце заднего вида, выпрямилась, плотно сжала великолепные ноги, положила сумку на колени:
– Отвези меня назад.
И больше ни разу на него не взглянула, вышла из машины, походкой манекенщицы направилась к своему «Опелю» – очаровательная юная дура, знавшая мир лишь теоретически. Данил, стиснув зубы, смотрел, как отъезжает крошка «Опель». Пригнувшись пониже лобового стекла, поднес к губам рацию:
– Живо, следом!
Парой секунд позже вслед «Опелю» вырулила со стоянки светло-серая «Волга». Данил мысленно похвалил себя за предусмотрительность – как душа чуяла взять с собой дежурный экипаж. Проку от этого вряд ли дождаться, но все же замаячило что-то похожее на СЛЕД.
– Сидим на хвосте, – доложила рация. – Объект катит по Маркса в крайнем левом ряду, не заметно, чтобы нервничал.
– Пасите до упора, – сказал Данил. – Если кто попробует обидеть, обидчика брать. Возникнет нужда, вызывайте подмогу. Сигнал для Пятого – «Гроза». Объект живет на Рокоссовского, в «пряничном домике», так что учтите, не засветитесь там, в случае чего отступайте… Роджер.
Глава седьмая
Разборки в астральном пространстве
Когда он въехал на стоянку, чтобы сменить «Жигули» на БМВ, орелики уже были там, дисциплинированно сидели в синей «Хонде», все стекла опущены, наружу валит табачный дым и жизнерадостное ржанье.
Данил подошел сам, слева, склонился к окну:
– Выводы?
– Точно, в полуподвале, – враз став серьезным, доложил усатый Степаша. – Вывеска висит, вход подметен, козырек покрашен – все как на картинке. Мадама прибыла в восемнадцать сорок три на бежевой «девятке». Вела сама. Дверь не закрыта, но заметили, что в вестибюльчике сидит явный охранничек, самого нормального вида, ничуть на этих придурков не похож. У них там что-то вроде вестибюльчика, шеф, столик полированный, телефон, и этот ванек, значит, восседает… Зойка осталась на стреме, но пока не связывалась, значит, все спокойно…
– Какая дверь?
– Железная, но распахнута настежь.
– Значит, так, – сказал Данил. – Не будем усложнять себе жизнь, выяснять расположение и количество комнат, вряд ли там целая кодла бодигардов, в самом-то деле. В штаб-квартире Астральной Мамаши не устроят никаких «левых сокровищниц» – кто станет рисковать, когда по подвалу шляется целая куча идиотов? Так что – атака с ходу.
– Да я этого мальчика заделаю в секунду. Пяткой с разворота… Со столом улетит.
– Нет уж, войдем тихонько, – сказал Данил. – Не стоит начинать свалку, обыватели еще брякнут в легавку, а нам вскоре пилить в аэропорт… Есть идея.
…Через двадцать минут он вылез из «БМВ» у серокирпичной девятиэтажки, у крытого кровельным железом спуска в подвал. Железо сияло свежей синей краской с россыпями золотых, алых и черных звездочек, а у входа висела нежно-голубая вывеска. Золотые буквы возвещали: «СИБИРСКАЯ АСТРАЛЬНАЯ АКАДЕМИЯ». Ниже красовался золотой же трезубец – астрономический знак планеты Нептун, а вокруг то ли каббалистические закорючки, то ли выведенные нетрезвой рукой китайские иероглифы.
На голове у Данила было наверчено с полметра белой марли – наподобие чалмы. Чалма перевита дешевыми пестрыми бусами, а в руке главный волкодав «Интеркрайта» держал хрустальный цветок на длинном стебле. Трое его ребят, вылезших из «Тойоты», были экипированы точно так же – все это за пять минут приобрели в магазине за углом.
Бабки на скамейке ни малейшего интереса к прибывшим не проявили. Одна с видом знатока сообщила подругам:
– Ишо шизики приехали…
Данил первым двинулся ко входу в подвал, негромко запевая на мотив «Калинки»:
– Ом мани падме хум, Харе Кришна баббле гум… гу!
И при этом еще, стараясь не переигрывать, вихлялся туловищем, подрыгивал ногой. Когда-то в Кабуле он наблюдал дервишей и сейчас пустил в дело кое-какие пируэты из их репертуара. Его ребята двигались следом, дружно подтягивая:
– Чаттануга чуча, чаттануга чуча… гой, дай, халия…
Даже детишки во дворе не удостоили их взглядом. Шантарск, совсем недавно еще закрытый город, успел налюбоваться разнообразнейшими цветочками перестройки – и «Детьми Галактики», и лысыми кришнаитами, и босоногими йогами, и «зелеными» в черных балахонах с намалеванными скелетами, и причудливо разукрашенными казаками (лампасы – Оренбургского войска, околыши фуражек – Уральского, а погоны вообще непонятно чьи), и последователями новоявленного Христа-Варфоломея, каждое воскресенье таскавшими своего Учителя привязанным к кресту, и августовскими защитниками Белого дома (камуфляж, дикие глаза, значки-блюдца с портретом Ельцина против сердца), и октябрьскими защитниками Белого дома (камуфляж, дикие глаза, значки-блюдца с портретом Руцкого против сердца), и крайне живописными Сибирскими Друидами (учение, основанное находившимся в состоянии белой горячки доцентом-историком. Потом он вылечился, но Друиды зажили сами по себе). А к неграм и японцам привыкли настолько, что негров перестали поддразнивать: «Шо, Маугли, змэрз?» – а японцев давно уже не дразнили кукишем с приговоркою: «Вот те, косоглазый, острова!»
Они спустились в подвал. Охранник встал из-за стола, но не похоже, чтобы встревожился: просто лениво двинулся наперерез, таращась на них с брезгливой отрешенностью здорового психически мужика:
– Ну, чего, чего?
Данил осенил его цветком, словно распятием, и вежливо сказал:
– Шалом, хава нагила, бисмилла. Ба ширинзабонию лутфу хуши, тавони, ки филе ба муе каши. [4]
– Не, мужики, вам кого?
– Милый астральный брат, – сказал Данил. – Мы, слуги четырнадцатого уровня золотого сечения Высшего Разума, прибыли в ваш город, средоточие кармической праны и пранической чакры, дабы ощутить благословенную ауру духовной повелительницы вашей… – Он словно бы нечаянно наступил качку на ногу, и тот отпрянул. – Позволено ли будет адептам приблизиться к вещунье академиума сего?
– Не, ну так бы и говорили, – парнишка потерял к ним всякий интерес. – Райка… тьфу, Матерь Астральная, вон там. Во-он в ту дверь… – Он призадумался и с тягостным вздохом родил: – Грядите, во! Грядите туда, мужики, грядите… Там она… вещует….
Данил громко откашлялся. Степаша элегантно и четко заехал охраннику в солнечное сплетение, сцапал за ворот и брючину, сложил вовсе уж вдвое. Подскочил Рашид, молниеносно сковал наручниками запястье и лодыжку битого. Жора тем временем бесшумно затворил железную дверь и повернул головку замка.
Данил вырвал из гнезда телефонный провод, подошел к одной из двух дверей. За ней обнаружился крохотный туалет, так что с этого направления сюрпризов ждать не приходилось. Из-за другой двери едва слышно доносилось нечто вроде монотонного пения, порой прерывавшегося хоровыми вскриками.
Охранник наконец смог перевести дыхание. Данил подошел к нему, присел рядом на корточки, охлопал ладонями, забрал заткнутый за пояс «Макаров» и сказал:
– В австро-венгерской армии такая поза называлась «шпангле». Нерадивые солдатики сутками валялись и не дохли, так что ты полчасика вытерпишь… Молчать! Отвечать только на мои вопросы, причем – тихо. Ты понял меня, или ударить тебя? Понял, козел?
Охранник, пялясь на него с ненавистью, закивал.
– Ты тут один? Или сколько?
– Один… – хрипло прошептал охранник. – Там только шизы…
– Кого пасешь?
– Ну, сторожу…
– Кто поставил? – Данил сунул ему под нижнюю челюсть ствол его же собственного «Макара». – Мочкану, как комара… Кто тебя сюда поставил?
– Хиль…
– Жорка Хилкевич?
– Ну…
– А зачем ты здесь?
– Я чо, знаю? Хиль велел смотреть, чтоб на Райку не наезжали…
– Под Хилем ходишь?
– Ну.
– А он? Под Бесом?
Охранник молча сопел.
– В жопу засунуть? – Данил показал ему хрустальный цветок. – А потом раздавить. То-то посмеются ребятки в травмотологии, когда будут доставать, и сам ты прославишься на весь Шантарск – как же, тот самый, у кого из задницы стекло доставали. Ты, может, думаешь, я с тобой цацкаться буду? Или меня не знаешь?
– Знаю, – уныло протянул страж астральных врат.
– Так под кем Хиль ходит?
– Под Басалаем.
«Опаньки, – сказал себе Данил. – Вот это новости. С какой стати, скажите на милость, Басалаю выступать против Кузьмича? Очень уж неравны весовые категории, а Басалай мужик осторожный и каменные стены лбом сроду не таранил, нет у него такого обычая…»
– Что ты мне звездишь? – сказал Данил ласково-грозно. – Подвальчик этот «Крогер ЛТД» оборудовала?
– Ну.
– А откуда в «Крогере» Басалай? Его там и близко нет…
– Не мои проблемы (парень все косился на хрупкий цветок, которым Данил временами щекотал ему задницу). Только Хиль тусуется и с Крогером, и с Басалаем. И когда охрану ставили, он меня сюда и сунул…
Даже если он не врал, картину это ничуть не проясняло. Потому что и Крогер был неподходящей кандидатурой для добровольного камикадзе. Разве что его нарочно вытолкнули вперед, как тех лучников-смертников, что бежали впереди фаланги…
– Ну, полежи пока, – сказал Данил.
Встал с колен, сделал Рашиду знак стеречь пленника, а сам кивнул двум остальным и тихонько открыл ведущую в глубь подвала дверь. Чалмы они так и не сняли, некогда было.
За дверью обнаружился узкий коридорчик. И там справа и слева – по двери, и обе приоткрыты. За той, что справа, – нечто вроде крохотного офиса: стол, кресла, японский факс, на стене портреты каких-то ветхозаветных субъектов с буйными бородищами и напряженно-застывшими взглядами психопатов – судя по стоячим воротничкам с загнутыми углами и широким галстукам, звезды и патриархи спиритизма начала века.
За второй дверью оказалась довольно большая комната. Оттуда выплывал сладковато-приторный дымок каких-то благовоний – скорее всего, индийские палочки, у Данила дома тоже стояли в вазе такие как сувенир. Стены украшены разнообразнейшими мандалами, золотыми на черном и синем, красными на золотом, весьма реалистичными портретами лобастых инопланетян с глазами-плошками и диковинными пейзажами, резавшими глаз буйством красок – надо полагать, виды нептунианской глубинки, переданные братьям-землянам по телепатическому факсу…
Штук десять деток Галактики сидели на полу, подобрав ноги по-турецки, упрятав подошвы под подолы синих балахонов, а ее преподобие Астральная Матерь, устроившись на чем-то вроде тумбы, вещала проникновенно:
– Для того же, чтобы познать собственную суть, надлежит отречься от сути ради того, что не есть суть, от сущего ради несущего, и тогда обретешь покой меж крыльев Великой Птицы… [5]
– Кстати, о птичках, – сказал Данил громко, входя внутрь. – Орлы прилетели…
Физиономии с тупо-затуманенными глазами медленно-медленно поворачивались к ним. Сама Астральная Мамаша среагировала быстрее:
– Что вам здесь нужно?
– Мы из соседнего астрала, – сказал Данил. – Зашли вот чакрами потереться…
Расплывшаяся бабища с выкрашенными перекисью волосами, не особенно и теряясь, завопила:
– Толя!!!
– С ним все в порядке, – сказал Данил. – Лежит и добавки не просит.
Балахоны зашевелились. Данил кивнул своим парням. Степаша вынул из-под куртки громадный пистоль и с милой улыбкой навел на контактеров. Контактеры приутихли. Пистоль, откровенно говоря, был не более чем пластмассовой японской игрушкой, но сработан великолепно, выглядел тяжелым, настоящим и страшным.
Жора ловко прихватил Астральную Мамашу за кисть руки, сделал захват, так что она согнулась и взвыла, головой вперед вытолкал в дверь и толчком направил в комнатенку напротив. Выхватил из-за ремня короткую полицейскую дубинку с перекладиной, перехватил концы обеими руками, придавил жирную глотку президентши академии и налег как следует, вопя:
– Удавлю, еретичка поганая! Душу выпушу!
Он не особенно-то и играл, честно говоря, не играл вовсе – бывший десантный сержант, успевший хлебнуть Афгана, вышел оттуда истовым православным человеком, как и положено, исполненным лютой ненависти ко всевозможной бесовщине. У Данила таких «дерганых» ребят было несколько – порой именно их использование давало самые лучшие результаты…
Астральная Мамаша хрипела и фыркала, давясь слюной.
– Стоп, стоп, – сказал Данил, усаживаясь за стол. – Ты мне ее не удави ненароком…
– Удавлю, суку!
– Отставить, – распорядился Данил уже совсем серьезно. – Посади-ка ее…
Жора нехотя убрал дубинку и толкнул Мамашу на стул. Данил задумчиво созерцал ее, пытаясь на ходу сообразить, сколько в ней шизофрении, а сколько – хитрости.
Баба, конечно, была та еще. Определенно верила в то, что проповедовала. Только изнутри, из глубины, сквозь заливавший глаза бредовый туман все же просматривалась потаенная крестьянская хитрость. Так оно и обстоит. Рядовые пехотинцы таких шарашек, как правило, психи законченные, а вот командиры всегда оставляют свободным кусочек сознания, отвечающий за презренные материальные блага – вон и цепь с крестами (аж три нацепила) из чистого золота, столько весит, что и басалаевские ребята позавидуют…
– Короче, – сказал Данил. – Вопрос у меня один. Кто тебе, падла крашеная, велел на нас наехать?
Астральная Мамаша молчала, прожигая его ненавидящим взглядом.
Данил подошел и навис над ней:
– Ты мне тут не лепи героиню, стерва! Подвальчик этот, само собой, заполыхает через пять минут. И ты, вполне возможно, еще успеешь отсюда выскочить, если этот парнишка тебя раньше не задавит… Только и потом тебе не будет покоя, я тебя буду гнать, куда бы ты ни ткнулась… – он замахнулся, и Мамаша невольно отдернулась, налетев затылком на выставленную Жорой дубинку. – Ну? Какого хрена ты полезла в серьезные дела? Мы тебе жить мешали? Мешали, спрашиваю? – он стиснул двумя пальцами плечевой мускул так, что Мамаша взвыла, словно прищемленная дверью кошка. – Я сейчас возьму этот вот «Макаров», загоню пулю тебе в башку, а пистолет суну твоему охранничку в клешню, на нем наверняка сыщется столько всякого, что никто и сомневаться не будет… А твои кретины разве что в психушке за свидетелей сгодятся, у них же у половины прописка с Королева… – и ткнул ствол пистолета ей под нос, чтобы хорошенько прониклась.
В конце концов, она и в самом деле стояла вдалеке от игрищ деловых людей, так что давно уже пришла в состояние полной кондиции. Данил даже забеспокоился, не описалась бы.
– Ну, разевай пасть, – рявкнул он, не давая передышки. – Подумала, во что ввязалась? Мне плевать, есть ты, нет тебя. Можешь дальше парить мозги своим идиотам. Только не суйся к серьезным людям, душевно тебя прошу… Ну? Кто тебе рассказал про байкальский наркотик?
– Хилкевич.
– Наш пострел везде поспел… – жестко усмехнулся Данил. – Значит, он тебе и велел устроить у нашего особнячка заварушку?
Мамаша кивнула.
– А кто тебе дал деньги на это логово? Сам Крогер или снова Жора? Ну?
– Крогер, только решал и обговаривал все Хилкевич, он у Крогера коммерческий директор…
– Когда тебе отвалили капусты? Неделю назад? Две?
– Шестнадцатого…
Шестнадцать дней назад. Что же, пострел Жора уже тогда знал о всех будущих хохмочках? Шестнадцать дней назад контейнер еще даже не загружался в Таиланде…
– А что еще он от тебя потребовал взамен?
– Ничего, – сказала Астральная Мамаша, по-прежнему пепеля его взглядом.
– Не врешь?
Но Данил и сам чувствовал, что она, похоже, не врет.
– В таком случае расклад довольно ясен, – сказал он хмуро. – От тебя непременно потребуют еще каких-то услуг астрального плана. И если это случится, а ты, выдра, не позвонишь предварительно вот по этому телефончику и не доложишь по всей форме, я тебе чакру наизнанку выверну… Усекла?
Она закивала, явно успокаиваясь.
– Ты, гадюка, рано радуешься, – сказал Данил. – Вот тебе бумажка, вот ручка. И пиши по всей форме – как ты горишь желанием сотрудничать со службой безопасности АО «Интеркрайт» и обязуешься прилежно доносить обо всех гнусных предложениях, направленных против означенной фирмы – в особенности со стороны гражданина Хилкевича. А если что, мы ему эту бумажку покажем, он тебя первый удавит…
– Они его взяли часов в десять вечера, – говорил Хоменко, не отрывая взгляда от несущейся под колеса дороги. – Причем не дома, а у ляльки. Лялька была новая, неопытная, ее, есть сильные подозрения, хорошенько припугнули, и дежурному она набралась смелости позвонить только в субботу утром. Я к тому времени уже сам надраивал задницей нары. Ко мне влетели в пол-одиннадцатого. С ордером по всей форме. Подозрения на хранение незарегистрированного оружия. И вытащили, шкуры, тэтэшку из ванной. У понятых глаза на лоб, тут же крутился какой-то новенький из пресс-службы… Подбросили, конечно, но ловко, гады…
– В камере давили?
– И не пытались, – сказал Хоменко. – Те хари, что там квартировали, на меня и внимания не обратили. Так, порасспросили, похмыкали и потеряли всякий интерес. Зуб даю, им настрого было приказано ко мне не лезть.
– Так, – сказал Данил. – И выпустили в субботу утром?
– Извинившись по всей форме. О «ТТ» и речи не заходило, пришлось завести самому, чтобы не стоять поджав хвостик. Только ничего это не дало. Этот прокурорский козел, само обаяние, моментально со мной согласился, что ствол мне подбросили неизвестные злоумышленники, ибо моих пальчиков на нем не обнаружено, попросил оставить заявление, обещал непременно расследовать, зарегистрировал мое заявление, еще раз извинился – и пошел я оттуда, как обосранный.
– Словом, тебя просто заперли на выходные, чтобы не крутился под ногами?
– Ага. И никому ничего, ясное дело, не докажешь – они ж меня и пальцем не тронули, извинились, как джентльмены, жаловаться совершенно не на что… Я, конечно, едва выйдя, стал крутиться, как балерина на льду, но достиг немногого. Ордер на Бударина выписал областной прокурор. Мужик не ангажированный ни одной из сторон. Дочка у него недавно отдала концы от передозировки, так что на торговцев ширевом он бросается, как пес… На то и был расчет. Чтобы он выпустил Бударина, понадобится нечто большее, чем наши обычные заточки. Мы в Байкальске, не забывайте, не более чем филиал иногородней фирмы, а потому люди второсортные во всех смыслах… Не то влияние, не тот размах. Я, конечно, задействовал н а ш е г о мента, но потребуется время. Сутки по крайней мере. Потому что за таким наездом должны стоять хорошие шишки из областного УВД, и нужно еще просчитать к о т ор ы е – то ли это губернаторские пакостят, то ли купленные криминалом…
Данил подошел сам, слева, склонился к окну:
– Выводы?
– Точно, в полуподвале, – враз став серьезным, доложил усатый Степаша. – Вывеска висит, вход подметен, козырек покрашен – все как на картинке. Мадама прибыла в восемнадцать сорок три на бежевой «девятке». Вела сама. Дверь не закрыта, но заметили, что в вестибюльчике сидит явный охранничек, самого нормального вида, ничуть на этих придурков не похож. У них там что-то вроде вестибюльчика, шеф, столик полированный, телефон, и этот ванек, значит, восседает… Зойка осталась на стреме, но пока не связывалась, значит, все спокойно…
– Какая дверь?
– Железная, но распахнута настежь.
– Значит, так, – сказал Данил. – Не будем усложнять себе жизнь, выяснять расположение и количество комнат, вряд ли там целая кодла бодигардов, в самом-то деле. В штаб-квартире Астральной Мамаши не устроят никаких «левых сокровищниц» – кто станет рисковать, когда по подвалу шляется целая куча идиотов? Так что – атака с ходу.
– Да я этого мальчика заделаю в секунду. Пяткой с разворота… Со столом улетит.
– Нет уж, войдем тихонько, – сказал Данил. – Не стоит начинать свалку, обыватели еще брякнут в легавку, а нам вскоре пилить в аэропорт… Есть идея.
…Через двадцать минут он вылез из «БМВ» у серокирпичной девятиэтажки, у крытого кровельным железом спуска в подвал. Железо сияло свежей синей краской с россыпями золотых, алых и черных звездочек, а у входа висела нежно-голубая вывеска. Золотые буквы возвещали: «СИБИРСКАЯ АСТРАЛЬНАЯ АКАДЕМИЯ». Ниже красовался золотой же трезубец – астрономический знак планеты Нептун, а вокруг то ли каббалистические закорючки, то ли выведенные нетрезвой рукой китайские иероглифы.
На голове у Данила было наверчено с полметра белой марли – наподобие чалмы. Чалма перевита дешевыми пестрыми бусами, а в руке главный волкодав «Интеркрайта» держал хрустальный цветок на длинном стебле. Трое его ребят, вылезших из «Тойоты», были экипированы точно так же – все это за пять минут приобрели в магазине за углом.
Бабки на скамейке ни малейшего интереса к прибывшим не проявили. Одна с видом знатока сообщила подругам:
– Ишо шизики приехали…
Данил первым двинулся ко входу в подвал, негромко запевая на мотив «Калинки»:
– Ом мани падме хум, Харе Кришна баббле гум… гу!
И при этом еще, стараясь не переигрывать, вихлялся туловищем, подрыгивал ногой. Когда-то в Кабуле он наблюдал дервишей и сейчас пустил в дело кое-какие пируэты из их репертуара. Его ребята двигались следом, дружно подтягивая:
– Чаттануга чуча, чаттануга чуча… гой, дай, халия…
Даже детишки во дворе не удостоили их взглядом. Шантарск, совсем недавно еще закрытый город, успел налюбоваться разнообразнейшими цветочками перестройки – и «Детьми Галактики», и лысыми кришнаитами, и босоногими йогами, и «зелеными» в черных балахонах с намалеванными скелетами, и причудливо разукрашенными казаками (лампасы – Оренбургского войска, околыши фуражек – Уральского, а погоны вообще непонятно чьи), и последователями новоявленного Христа-Варфоломея, каждое воскресенье таскавшими своего Учителя привязанным к кресту, и августовскими защитниками Белого дома (камуфляж, дикие глаза, значки-блюдца с портретом Ельцина против сердца), и октябрьскими защитниками Белого дома (камуфляж, дикие глаза, значки-блюдца с портретом Руцкого против сердца), и крайне живописными Сибирскими Друидами (учение, основанное находившимся в состоянии белой горячки доцентом-историком. Потом он вылечился, но Друиды зажили сами по себе). А к неграм и японцам привыкли настолько, что негров перестали поддразнивать: «Шо, Маугли, змэрз?» – а японцев давно уже не дразнили кукишем с приговоркою: «Вот те, косоглазый, острова!»
Они спустились в подвал. Охранник встал из-за стола, но не похоже, чтобы встревожился: просто лениво двинулся наперерез, таращась на них с брезгливой отрешенностью здорового психически мужика:
– Ну, чего, чего?
Данил осенил его цветком, словно распятием, и вежливо сказал:
– Шалом, хава нагила, бисмилла. Ба ширинзабонию лутфу хуши, тавони, ки филе ба муе каши. [4]
– Не, мужики, вам кого?
– Милый астральный брат, – сказал Данил. – Мы, слуги четырнадцатого уровня золотого сечения Высшего Разума, прибыли в ваш город, средоточие кармической праны и пранической чакры, дабы ощутить благословенную ауру духовной повелительницы вашей… – Он словно бы нечаянно наступил качку на ногу, и тот отпрянул. – Позволено ли будет адептам приблизиться к вещунье академиума сего?
– Не, ну так бы и говорили, – парнишка потерял к ним всякий интерес. – Райка… тьфу, Матерь Астральная, вон там. Во-он в ту дверь… – Он призадумался и с тягостным вздохом родил: – Грядите, во! Грядите туда, мужики, грядите… Там она… вещует….
Данил громко откашлялся. Степаша элегантно и четко заехал охраннику в солнечное сплетение, сцапал за ворот и брючину, сложил вовсе уж вдвое. Подскочил Рашид, молниеносно сковал наручниками запястье и лодыжку битого. Жора тем временем бесшумно затворил железную дверь и повернул головку замка.
Данил вырвал из гнезда телефонный провод, подошел к одной из двух дверей. За ней обнаружился крохотный туалет, так что с этого направления сюрпризов ждать не приходилось. Из-за другой двери едва слышно доносилось нечто вроде монотонного пения, порой прерывавшегося хоровыми вскриками.
Охранник наконец смог перевести дыхание. Данил подошел к нему, присел рядом на корточки, охлопал ладонями, забрал заткнутый за пояс «Макаров» и сказал:
– В австро-венгерской армии такая поза называлась «шпангле». Нерадивые солдатики сутками валялись и не дохли, так что ты полчасика вытерпишь… Молчать! Отвечать только на мои вопросы, причем – тихо. Ты понял меня, или ударить тебя? Понял, козел?
Охранник, пялясь на него с ненавистью, закивал.
– Ты тут один? Или сколько?
– Один… – хрипло прошептал охранник. – Там только шизы…
– Кого пасешь?
– Ну, сторожу…
– Кто поставил? – Данил сунул ему под нижнюю челюсть ствол его же собственного «Макара». – Мочкану, как комара… Кто тебя сюда поставил?
– Хиль…
– Жорка Хилкевич?
– Ну…
– А зачем ты здесь?
– Я чо, знаю? Хиль велел смотреть, чтоб на Райку не наезжали…
– Под Хилем ходишь?
– Ну.
– А он? Под Бесом?
Охранник молча сопел.
– В жопу засунуть? – Данил показал ему хрустальный цветок. – А потом раздавить. То-то посмеются ребятки в травмотологии, когда будут доставать, и сам ты прославишься на весь Шантарск – как же, тот самый, у кого из задницы стекло доставали. Ты, может, думаешь, я с тобой цацкаться буду? Или меня не знаешь?
– Знаю, – уныло протянул страж астральных врат.
– Так под кем Хиль ходит?
– Под Басалаем.
«Опаньки, – сказал себе Данил. – Вот это новости. С какой стати, скажите на милость, Басалаю выступать против Кузьмича? Очень уж неравны весовые категории, а Басалай мужик осторожный и каменные стены лбом сроду не таранил, нет у него такого обычая…»
– Что ты мне звездишь? – сказал Данил ласково-грозно. – Подвальчик этот «Крогер ЛТД» оборудовала?
– Ну.
– А откуда в «Крогере» Басалай? Его там и близко нет…
– Не мои проблемы (парень все косился на хрупкий цветок, которым Данил временами щекотал ему задницу). Только Хиль тусуется и с Крогером, и с Басалаем. И когда охрану ставили, он меня сюда и сунул…
Даже если он не врал, картину это ничуть не проясняло. Потому что и Крогер был неподходящей кандидатурой для добровольного камикадзе. Разве что его нарочно вытолкнули вперед, как тех лучников-смертников, что бежали впереди фаланги…
– Ну, полежи пока, – сказал Данил.
Встал с колен, сделал Рашиду знак стеречь пленника, а сам кивнул двум остальным и тихонько открыл ведущую в глубь подвала дверь. Чалмы они так и не сняли, некогда было.
За дверью обнаружился узкий коридорчик. И там справа и слева – по двери, и обе приоткрыты. За той, что справа, – нечто вроде крохотного офиса: стол, кресла, японский факс, на стене портреты каких-то ветхозаветных субъектов с буйными бородищами и напряженно-застывшими взглядами психопатов – судя по стоячим воротничкам с загнутыми углами и широким галстукам, звезды и патриархи спиритизма начала века.
За второй дверью оказалась довольно большая комната. Оттуда выплывал сладковато-приторный дымок каких-то благовоний – скорее всего, индийские палочки, у Данила дома тоже стояли в вазе такие как сувенир. Стены украшены разнообразнейшими мандалами, золотыми на черном и синем, красными на золотом, весьма реалистичными портретами лобастых инопланетян с глазами-плошками и диковинными пейзажами, резавшими глаз буйством красок – надо полагать, виды нептунианской глубинки, переданные братьям-землянам по телепатическому факсу…
Штук десять деток Галактики сидели на полу, подобрав ноги по-турецки, упрятав подошвы под подолы синих балахонов, а ее преподобие Астральная Матерь, устроившись на чем-то вроде тумбы, вещала проникновенно:
– Для того же, чтобы познать собственную суть, надлежит отречься от сути ради того, что не есть суть, от сущего ради несущего, и тогда обретешь покой меж крыльев Великой Птицы… [5]
– Кстати, о птичках, – сказал Данил громко, входя внутрь. – Орлы прилетели…
Физиономии с тупо-затуманенными глазами медленно-медленно поворачивались к ним. Сама Астральная Мамаша среагировала быстрее:
– Что вам здесь нужно?
– Мы из соседнего астрала, – сказал Данил. – Зашли вот чакрами потереться…
Расплывшаяся бабища с выкрашенными перекисью волосами, не особенно и теряясь, завопила:
– Толя!!!
– С ним все в порядке, – сказал Данил. – Лежит и добавки не просит.
Балахоны зашевелились. Данил кивнул своим парням. Степаша вынул из-под куртки громадный пистоль и с милой улыбкой навел на контактеров. Контактеры приутихли. Пистоль, откровенно говоря, был не более чем пластмассовой японской игрушкой, но сработан великолепно, выглядел тяжелым, настоящим и страшным.
Жора ловко прихватил Астральную Мамашу за кисть руки, сделал захват, так что она согнулась и взвыла, головой вперед вытолкал в дверь и толчком направил в комнатенку напротив. Выхватил из-за ремня короткую полицейскую дубинку с перекладиной, перехватил концы обеими руками, придавил жирную глотку президентши академии и налег как следует, вопя:
– Удавлю, еретичка поганая! Душу выпушу!
Он не особенно-то и играл, честно говоря, не играл вовсе – бывший десантный сержант, успевший хлебнуть Афгана, вышел оттуда истовым православным человеком, как и положено, исполненным лютой ненависти ко всевозможной бесовщине. У Данила таких «дерганых» ребят было несколько – порой именно их использование давало самые лучшие результаты…
Астральная Мамаша хрипела и фыркала, давясь слюной.
– Стоп, стоп, – сказал Данил, усаживаясь за стол. – Ты мне ее не удави ненароком…
– Удавлю, суку!
– Отставить, – распорядился Данил уже совсем серьезно. – Посади-ка ее…
Жора нехотя убрал дубинку и толкнул Мамашу на стул. Данил задумчиво созерцал ее, пытаясь на ходу сообразить, сколько в ней шизофрении, а сколько – хитрости.
Баба, конечно, была та еще. Определенно верила в то, что проповедовала. Только изнутри, из глубины, сквозь заливавший глаза бредовый туман все же просматривалась потаенная крестьянская хитрость. Так оно и обстоит. Рядовые пехотинцы таких шарашек, как правило, психи законченные, а вот командиры всегда оставляют свободным кусочек сознания, отвечающий за презренные материальные блага – вон и цепь с крестами (аж три нацепила) из чистого золота, столько весит, что и басалаевские ребята позавидуют…
– Короче, – сказал Данил. – Вопрос у меня один. Кто тебе, падла крашеная, велел на нас наехать?
Астральная Мамаша молчала, прожигая его ненавидящим взглядом.
Данил подошел и навис над ней:
– Ты мне тут не лепи героиню, стерва! Подвальчик этот, само собой, заполыхает через пять минут. И ты, вполне возможно, еще успеешь отсюда выскочить, если этот парнишка тебя раньше не задавит… Только и потом тебе не будет покоя, я тебя буду гнать, куда бы ты ни ткнулась… – он замахнулся, и Мамаша невольно отдернулась, налетев затылком на выставленную Жорой дубинку. – Ну? Какого хрена ты полезла в серьезные дела? Мы тебе жить мешали? Мешали, спрашиваю? – он стиснул двумя пальцами плечевой мускул так, что Мамаша взвыла, словно прищемленная дверью кошка. – Я сейчас возьму этот вот «Макаров», загоню пулю тебе в башку, а пистолет суну твоему охранничку в клешню, на нем наверняка сыщется столько всякого, что никто и сомневаться не будет… А твои кретины разве что в психушке за свидетелей сгодятся, у них же у половины прописка с Королева… – и ткнул ствол пистолета ей под нос, чтобы хорошенько прониклась.
В конце концов, она и в самом деле стояла вдалеке от игрищ деловых людей, так что давно уже пришла в состояние полной кондиции. Данил даже забеспокоился, не описалась бы.
– Ну, разевай пасть, – рявкнул он, не давая передышки. – Подумала, во что ввязалась? Мне плевать, есть ты, нет тебя. Можешь дальше парить мозги своим идиотам. Только не суйся к серьезным людям, душевно тебя прошу… Ну? Кто тебе рассказал про байкальский наркотик?
– Хилкевич.
– Наш пострел везде поспел… – жестко усмехнулся Данил. – Значит, он тебе и велел устроить у нашего особнячка заварушку?
Мамаша кивнула.
– А кто тебе дал деньги на это логово? Сам Крогер или снова Жора? Ну?
– Крогер, только решал и обговаривал все Хилкевич, он у Крогера коммерческий директор…
– Когда тебе отвалили капусты? Неделю назад? Две?
– Шестнадцатого…
Шестнадцать дней назад. Что же, пострел Жора уже тогда знал о всех будущих хохмочках? Шестнадцать дней назад контейнер еще даже не загружался в Таиланде…
– А что еще он от тебя потребовал взамен?
– Ничего, – сказала Астральная Мамаша, по-прежнему пепеля его взглядом.
– Не врешь?
Но Данил и сам чувствовал, что она, похоже, не врет.
– В таком случае расклад довольно ясен, – сказал он хмуро. – От тебя непременно потребуют еще каких-то услуг астрального плана. И если это случится, а ты, выдра, не позвонишь предварительно вот по этому телефончику и не доложишь по всей форме, я тебе чакру наизнанку выверну… Усекла?
Она закивала, явно успокаиваясь.
– Ты, гадюка, рано радуешься, – сказал Данил. – Вот тебе бумажка, вот ручка. И пиши по всей форме – как ты горишь желанием сотрудничать со службой безопасности АО «Интеркрайт» и обязуешься прилежно доносить обо всех гнусных предложениях, направленных против означенной фирмы – в особенности со стороны гражданина Хилкевича. А если что, мы ему эту бумажку покажем, он тебя первый удавит…
– Они его взяли часов в десять вечера, – говорил Хоменко, не отрывая взгляда от несущейся под колеса дороги. – Причем не дома, а у ляльки. Лялька была новая, неопытная, ее, есть сильные подозрения, хорошенько припугнули, и дежурному она набралась смелости позвонить только в субботу утром. Я к тому времени уже сам надраивал задницей нары. Ко мне влетели в пол-одиннадцатого. С ордером по всей форме. Подозрения на хранение незарегистрированного оружия. И вытащили, шкуры, тэтэшку из ванной. У понятых глаза на лоб, тут же крутился какой-то новенький из пресс-службы… Подбросили, конечно, но ловко, гады…
– В камере давили?
– И не пытались, – сказал Хоменко. – Те хари, что там квартировали, на меня и внимания не обратили. Так, порасспросили, похмыкали и потеряли всякий интерес. Зуб даю, им настрого было приказано ко мне не лезть.
– Так, – сказал Данил. – И выпустили в субботу утром?
– Извинившись по всей форме. О «ТТ» и речи не заходило, пришлось завести самому, чтобы не стоять поджав хвостик. Только ничего это не дало. Этот прокурорский козел, само обаяние, моментально со мной согласился, что ствол мне подбросили неизвестные злоумышленники, ибо моих пальчиков на нем не обнаружено, попросил оставить заявление, обещал непременно расследовать, зарегистрировал мое заявление, еще раз извинился – и пошел я оттуда, как обосранный.
– Словом, тебя просто заперли на выходные, чтобы не крутился под ногами?
– Ага. И никому ничего, ясное дело, не докажешь – они ж меня и пальцем не тронули, извинились, как джентльмены, жаловаться совершенно не на что… Я, конечно, едва выйдя, стал крутиться, как балерина на льду, но достиг немногого. Ордер на Бударина выписал областной прокурор. Мужик не ангажированный ни одной из сторон. Дочка у него недавно отдала концы от передозировки, так что на торговцев ширевом он бросается, как пес… На то и был расчет. Чтобы он выпустил Бударина, понадобится нечто большее, чем наши обычные заточки. Мы в Байкальске, не забывайте, не более чем филиал иногородней фирмы, а потому люди второсортные во всех смыслах… Не то влияние, не тот размах. Я, конечно, задействовал н а ш е г о мента, но потребуется время. Сутки по крайней мере. Потому что за таким наездом должны стоять хорошие шишки из областного УВД, и нужно еще просчитать к о т ор ы е – то ли это губернаторские пакостят, то ли купленные криминалом…