Бушков Александр Александрович. Жизнь длиннее смерти

   Лейла, озираясь, медленно шла в сторону их машины - значит, высмотрела Мазура с трибуны и примерно знала, в каком он направлении удалился... Он вылез, громко хлопнул дверцей.
   - О, вот и ты! - воскликнула Лейла с наигранным удивлением. - А я как раз собралась тебя искать...
   - Случилось что-нибудь?
   - Нет, ничего. Просто... Ты как-то обещал, что непременно придешь ко мне в гости, если не будешь занят. Вот я и хотела узнать... У меня сегодня свободный день, а это так редко случается.
   - Вот совпадение, - сказал Мазур, чувствуя себя отчего-то последним негодяем. - У меня то же самое.
   Ее лицо озарилось радостью:
   - Тогда я тебя приглашаю...
   - Слушаю и повинуюсь, как выражались джинны, - сказал он.
   - Моя машина вон там, - сказала она и пошла впереди, то и дело оглядываясь, словно боялась, что он передумает.
   Мазур уселся рядом с ней в темно-зеленый лендровер - и Лейла, прежде чем включить зажигание, привычно проверила, не глядя, на месте ли автомат, закрепленный меж сиденьями так, чтобы его можно было выхватить в секунду. Привычно, машинально, как женщины поправляют волосы перед случайным зеркалом, а мужчины проверяют, застегнута ли ширинка...
   Медленно, иногда сигналя, она повела машину сквозь толпу расходившихся с площади горожан. Они были совсем близко, и Мазур превосходно видел их лица: не враждебные вовсе, не злые и не хмурые, просто-напросто полные той самой восточной отрешенности, которой он навидался достаточно. Глаза без выражения, глядящие сквозь, физиономии не людей, а каменных статуй, равнодушно наблюдающих с курганов, как текут века, как на месте шумных городов появляется море, как сменяются эпохи... Его вдруг прошило пронзительное ощущение даже не отчужденности - собственной бестелесности, показалось на миг, что его нет вообще, что вместо него лишь прошиваемый взглядами беспрепятственно воздух. Ощущений было мерзейшее, и прошло оно не сразу. Это бесполезно, чуть ли не панически подумал он. Все бесполезно. Такие уж это люди, такой у них нрав. Наконец-то я догадался, в чем дело! Англичане были для них такими же призраками, по капризу природы облеченными в плоть и кровь. Место англичан заняли мы, и стали призраками - и так же случится с каждым, кто сюда заявится, неважно, будут это янки, саудовцы или, допустим невозможное, японцы... Все пройдет, а они, эти, останутся...
   Выбравшись из толпы, Лейла нажала на газ. Машина понеслась по широкому проспекту, обгоняя возвращавшиеся с парада "Саладины", круто свернула с визгом покрышек.
   Ехали недолго, машина остановилась у высоких железных ворот в довольно фешенебельном квартале, где до революции обитал народ не самый знатный и богатый, но безусловно зажиточный. Местечко было из оазисов - трава растет густо, кусты с неизвестными цветочками, пальмы...
   Первое, что пришло Мазуру в голову - какая-нибудь революционная общага. Старые хозяева укрывшихся за высокими стенами особнячков либо успели смыться, либо угодили на казенные харчи к генералу Асади... либо на них с самого начала не стали переводить казенный харч.
   Лейла привычно посигналила, и высокие ворота моментально распахнулись. Отворивший их человек привычно держался так, чтобы не перекрывать обзор второму, бдительно выдвинувшемуся сбоку с автоматом наизготовку.
   - Охрана на объекте, я смотрю, поставлена отлично... - сказал Мазур, чтобы не сидеть чурбаном.
   - Это не объект, - чуточку смущенно сказала Лейла. - Понимаешь... Я тут жила до революции, это дом...
   - Отцовский? - догадался Мазур.
   - Ну да. Мне его оставили. Все равно, как министру и члену совета, мне нужно было жить где-то в похожем месте, надежном с точки зрения безопасности... - она словно бы оправдывалась за то, что купалась в прежней буржуазной роскоши. Насколько Мазур ее знал, вполне искренне. - Ты не думай, я давным-давно сдала все отцовское золото, вообще все ценное, когда была кампания... Просто в совете решили, что мне лучше по-прежнему жить именно здесь...
   - Да что ты, я все понимаю, - сказал Мазур торопливо.
   Вылез вслед за ней. Человек с автоматом смотрел на него отрешенно и сторожко, как хорошо обученная караульная собака: прикажут - с места не сдвинется, прикажут - голову оторвет в три секунды. Привратник куда-то бесшумно испарился.
   Шагая вслед за ней к дому по извилистой дорожке, обсаженной пышными кустами (давненько уж, сразу видно, не знавшими присмотра опытного садовника), Мазур сказал шутливым тоном:
   - А эти стражи, надо полагать - ваши слуги с прежнего времени?
   Лейла повернула к нему личико и сказала серьезно:
   - Нет, это служба охраны. Люди Асади. Когда отец сбежал и стал присылать эти чертовы бумажки, где сулил за мою голову кучу золота, слуги пытались меня прикончить. Частью из-за золота, частью по дремучей отсталости и неприятию революции.
   - Ого! - сказал Мазур. - И чем кончилось?
   Лейла загадочно улыбнулась:
   - Когда лакей, всю жизнь привыкший возиться с метелкой и кальяном, хватается за нож, у него это получается плохо...
   И мимолетно коснулась черной кобуры на поясе, смутилась этого жеста, опустила глаза, но Мазур все равно многое понял. Впрочем, он с самого начала знал, что Лейла - девушка серьезная, как профессиональному революционеру и положено, и на мушку ей лучше не попадаться.
   - Интересно, - сказал он. - А если твой отец вдруг объявится?
   - Мы поговорим, - сказала Лейла, суровея лицом и вновь опуская руку на кобуру. - Расставим последние точки...
   А что, и хлопнет запросто, подумал Мазур. Гражданская война - вещь сердитая. Можно вспомнить, как решительно и незамедлительно размежевалась фамилия Мазуров в семнадцатом году: в сторонке никто не прохлаждался, все мужчины подались кто в белые, кто в красные, и уцелевшие белые сгинули где-то в эмиграции, представления не имея, что самим своим существованием подпортят анкеты кое-кому из уцелевших красных, да и до самого К. С. Мазура в свое время холодным ветерком долетят отголоски...
   В обширной прихожей, и в самом деле, не наблюдалось ни следа былой буржуазной роскоши, которая не могла ранее не присутствовать. Голые стены, голый каменный пол. Символом новых веяний и революционных реформ - пулемет на треноге, установленный так, чтобы при необходимости поливать подступы к главному входу.
   Навстречу вышел еще один охранник, в отличие от тех двух у ворот одетый в форму, а не в гражданское. Отдал честь и самым почтительным образом о чем-то обстоятельно доложил. Лейла кивнула, отправила его с глаз долой короткой фразой. Показала на лестницу, и Мазур стал подниматься на полшага впереди нее.
   - Ничего особенного, - сказала Лейла так, словно отвечала на его невысказанный вопрос. - Он говорил, что час назад проверил комнаты, как обычно, обоими детекторами.
   - Мины искал? - усмехнулся Мазур.
   - Микрофоны, - серьезно ответила Лейла. - Не сказать, что мне их подсовывают каждый день, но иногда "жучки" все же обнаруживаются. Враг ищет лазейки... Уже четырех охранников пришлось менять, но нет гарантии, что завтра опять кто-нибудь не предаст...
   "А может, никто и не предает? - подумал Мазур скептически. - Молодая ты у нас еще, понятия не имеешь о хитросплетениях жизни, хотя и революционерка со стажем. Вовсе не факт, что все жучки тебе подсовывал враг. Друзья, бывает, ведут свои собственные игры. Единственный человек, которого не слушает генерал Асади - это наверняка генерал Асади и есть. А кроме него, есть еще и другие друзья, или, точнее, старшие братья. Но от этаких тонкостей тебя, роза аравийская, нужно беречь, чтобы не разуверилась ни в идеалах, ни в человечестве..."
   Внизу, у подножия лестницы, появился давешний охранник в форме, негромко окликнул Лейлу и с явным возбуждением затараторил что-то, глядя отчего-то не на хозяйку, а на Мазура. Прилежно отдал честь и улетучился.
   - Знаешь, что он сказал? - воскликнула Лейла. - Только что сообщили по радио... Ваши войска вошли в Афганистан. Никакого сопротивления. Дворец этого негодяя Амина взят штурмом, кем, пока не сообщают, но это и так ясно... - Она подняла на Мазура сияющие глаза. - Здорово! Американцев в очередной раз щелкнули по носу, а они, несомненно, готовы были туда вот-вот влезть... Стоит за это выпить?
   - Безусловно, - сказал Мазур. - И что, никаких боев?
   - Говорю тебе, никаких! Ни тени сопротивления. Нет, ну до чего здорово! Еще раз показали, что такое Советский Союз!
   "Похоже, мы прем к Персидскому заливу, как асфальтовый каток, подумал Мазур, профессионально переваривая неожиданную новость. - А, собственно, почему бы и нет? Чем мы хуже других прочих? Никакого сопротивления - это хорошо. Это прекрасно просто. А впрочем, чего еще прикажете ждать? Что такое этот Афганистан? Горы, песок, племена... Ну, положим, англичанам там в свое время чувствительно намяли бока, но мы-то не англичане, да и времена не те... Точно, стоит выпить за взятый без выстрела Афганистан, тут она права..."
   - Сюда. Вот здесь я и живу.
   Комната была большая - из нее тоже, сразу видно, вычистили в свое время все следы презренной роскоши. Вряд ли в старые времена тут стояла солдатская железная койка и убогий стол казарменного вида. Да и книги классиков марксизма-ленинизма тут никак не могли стоять на виду: при султане такое не прощали даже отпрыскам богачей.
   Лейла привычно расстегнула ремень с кобурой, повесила его на стул, придвинула Мазуру другой:
   - Садись, а я пока посмотрю на кухне... Вино будем пить, или виски?
   - Вино, пожалуй, - сказал Мазур, не раздумывая. - Рановато для виски...
   Она вышла, а Мазур, пользуясь случаем, стал беззастенчиво разглядывать во все глаза девичью светелку. Вернее сказать, спартанскую спальню и одновременно кабинет министра революционного правительства. Ни единой женской мелочи, вообще никаких посторонних мелочей, даже косметичка запрятана куда-то с глаз долой - а ведь она должна существовать, единственное послабление, какое себе Лейла дает - пользуется хорошей косметикой с искусством девушки, проучившейся три года в Париже. Труды классиков на английском и французском, распечатанная коробка с пистолетными патронами - стандартные 9 РА - образцы плакатов и эскизы будущих монументов во славу революции и ее завоеваний, пишущая машинка, стопки газет, свежих и запыленных, ломких, россыпь карандашей и авторучек, печати на чернильных подушечках, пухлые папки, набитые какими-то официальными бумагами, связки брошюр на арабском, пустой автоматный магазин, бинокль на полочке...
   Мазур ощутил нечто вроде зависти, смешанной с тоской. Он просто жил а девчонка горела, так, как ему никогда не придется гореть. Отсюда и зависть. А сожаление оттого, что он повидал мир и, увы, наблюдал не единожды, как подобные революции кончаются - страшно, печально, уныло, и все, абсолютно все утекает меж пальцев, как песок.
   Но ведь должна же быть справедливость и целесообразность? Нельзя же все сводить к великой шахматной партии двух сверхдержав, никак нельзя, существуют же на свете идеалы и благая цель.
   Среди всего этого делового хаоса он вдруг с превеликим удивлением обнаружил свою собственную фотографию, прислоненную к твердой картонной коробочке, в которой стояла бельгийская осколочная граната со вставленным взрывателем. На снимке он был в советской форме, с орденскими планками, с обеих сторон виднелись чьи-то плечи - слева советский контр-адмиральский погон, справа эль-бахлакский, тоже военно-морской и тоже адмиральский. Если присмотреться, ясно, что персону Мазура чуточку неровно вырезали короткими ножницами из какой-то групповой фотографии, сделанной, никаких сомнений, на одном из официальных приемов, где дружески перемешались хозяева и гости. "Ну, ничего, себе, - подумал он со смущенной гордостью. - Угодил на старости лет в предметы воздыхания арабской красавицы..."
   Это было приятно, что греха таить, но и грозило нешуточными сложностями. Он был слишком взрослый, серьезный и засекреченный, чтобы угодить в предметы воздыхания...
   За спиной у него тихонько звякнуло стекло. Лейла стояла в дверях и, не отводя от него глаз, медленно заливалась краской - увидела, что он разглядывает. Мазур моментально отвернулся и притворился, будто никакой фотографии не видел вовсе, но получилось, он сам чувствовал, насквозь фальшиво. Вскочил, взял у нее бутылку и бокалы, уместил на столе, с трудом отыскав свободное местечко. Обернулся, да так и не успел ничего сказать, потому что Лейла бросилась ему на шею и стала целовать так самозабвенно, что он растерялся и торчал, как столб, а она шептала, прижавшись:
   - Сколько же можно тебе намекать... Глаз у тебя нет, что ли... Медведь славянский... Никто сюда не войдет, ну что ты стоишь...
   Чуточку ошалев от этого напора, сущего вихря поцелуев и жалобного шепота - то ли смех сквозь слезы, то ли наоборот - Мазур осторожно ее обнял, а дальше уже было гораздо проще, гербовые пуговицы отутюженного френча расстегивались легко, а железная солдатская койка, вопреки его опасениям, совершено не скрипела, и пламенная революционерка куда-то исчезла, осталась нежная и покорная красавица, шептавшая на ухо певучие, незнакомые слова...
   ГЛАВА ВТОРАЯ
   АРАВИЙСКИЕ ТЕРНИИ
   Вот и пришлось в кои-то веки побывать в роли джинна, подумал Мазур в ленивой расслабленности. Джинн без кувшина Кирилл ибн-Степан, исполнивший не самые замысловатые желания восточной красавицы. Этакий узко специализированный джинн...
   Они лежали на тесной солдатской койке, тесно прижавшись друг к другу, иначе можно было ненароком свалиться, Лейла молчала, притихнув, и Мазур не хотел ее беспокоить. Стыдно сказать, но в голове у него крутились мысли отнюдь не лирического свойства - наоборот, самые прагматичные. Он заранее пытался угадать, какие из всего происходящего родятся сложности. А в том, что без сложностей не обойтись, чутье подсказывало...
   - Хорошо, что ты не араб, - сказала вдруг Лейла, не шевелясь.
   - Это почему? - с любопытством спросил Мазур.
   - Араб может быть революционером, реформатором, кем угодно, но в душе остается арабом. Будь на твоем месте кто-нибудь из моих земляков, я в его глазах была бы... Трудно даже объяснить. "Шлюха" - слишком мягко сказано, не исчерпывает всей сложности понятия... Сама навязалась, домой зазвала, на шею кинулась... К проституткам отношение даже спокойнее - они, по крайней мере, занимаются этим за деньги, являют собой как бы необходимый элемент бытия... - она приподнялась на локте и тревожно заглянула в глаза Мазуру. Ты, пожалуйста, постарайся на людях ничем не показать, что меж нами что-то...
   - А охрана? - спросил Мазур. - Секретарь этот твой?
   Лейла грустно улыбнулась:
   - Они ничего не заподозрят, надеюсь. У меня бывает очень много людей, частенько по весьма секретным делам, и разговоры затягиваются надолго. Я пока что не давала поводов для сплетен, и репутация у меня незапятнанная. Нужно же тебе было свалиться, как камень на голову... Ничего я не могла с собой поделать. Когда мы первый раз встретились, ты на меня посмотрел так странно и загадочно, - с таким желанием и грустью...
   - Серьезно? - спросил Мазур чуточку ошарашено. Что-то он за собой такого не помнил.
   - Серьезно. У тебя в глазах не было обычного мужского цинизма - одно затаенное желание и грусть...
   - А ты не приукрашиваешь?
   - И не думаю, - решительно сказала Лейла. - Потому что этим взглядом ты меня и зацепил. Прошло совсем немного времени, и я поняла, что влюбилась...
   Мазур оцепенел от неловкости. С одной стороны, как и любому мужику на его месте, несказанно приятно было, что в него, изволите ли видеть, влюбилась такая девушка, с другой... Точно, не оберешься сложностей... Это даже не дома, это гораздо хуже.
   - Почему ты молчишь?
   - Честное слово, не знаю, что сказать. И не припомню что-то, когда в меня в последний раз влюблялись. Не по себе как-то...
   - Не бойся. Я не собираюсь тебе навязываться, не будет никаких дамских глупостей. Я все же не экзальтированная девчонка, милый. Я - революционный министр. И прекрасно понимаю, что никакого будущего у нас быть не может. Дело даже не в том, что ты женат. Мы оба - на посту, вот ведь какая штука...
   - Умница, - со вздохом сказал Мазур. - Исключительно точно обрисовала. Правда, насчет меня чуточку преувеличила. Я-то не на высоком посту, я обычный головорез, каких в любой приличной армии пруд пруди. Это ты - на высоком посту...
   - Я скоро с ума сойду и от этого поста, и от всего остального, призналась она насквозь уставшим, каким-то безнадежным голосом. - Честное слово. Может быть, ты мне объяснишь, почему все так неправильно! Вы же давным-давно через все болезни становления прошли, построили социализм, ты должен знать...
   - Что? - безнадежно спросил Мазур.
   - Почему все так неправильно, - сказала Лейла. - Я сама ничего не понимаю. Не понимаю, что происходит с людьми. Когда-то у них не было мечты яростней и светлее, чем покончить с султаном. Нас носили на руках, в первые недели переворота нельзя было появиться среди людей, на нас бросались, как паломники на святого шейха. А теперь они срывают плакаты, прячут мятежников, а то и стреляют в спину... Те же самые люди.
   - Тебя это удивляет? - фыркнул Мазур.
   - А тебя - нет?
   - Ты знаешь... - медленно сказал он. - Есть у людей такая интересная черта: им нужно все и сразу. Думается мне, от вас ждали рая земного в считанные недели. А вы им не построили рая.
   - Но нельзя же вот так, в одночасье...
   - А им хочется, - сказал Мазур. - Они-то считают, что вы обязаны им в сжатые сроки возвести рай на земле. Не дождались они этого от вас - и начали ненавидеть...
   Ее огромные черные глаза вспыхнули нешуточным гневом:
   - Хочешь сказать, они теперь пойдут за каждым, кто им пообещает рай на земле?
   Мазур был уверен, что именно так и может обернуться, но из благоразумия промолчал, чтобы не лезть с грязными сапогами в эту незамутненную чистую душу. Девочка еще не повзрослела, вот в чем беда. Не научилась различать абстрактные схемы и суровую реальность. И человеческой натуры толком не знает. А натура сия, как уже говорилось, прямолинейна и проста: подавай им рай земной на блюдечке, и точка. Иначе растопчут. Видывали мы уже это, на практике проходили, взять хотя бы народного вождя Олонго, который сначала был чуть ли не богом земным, а потом, когда стало ясно, что не дождаться рая, остались от вождя одни клочки по закоулочкам... А Мазур еле ноги унес, хотя уж он-то никому рая построить не обещал.
   Лейла справилась с собой, прилегла рядом, прижалась. Сказала грустно, глядя в потолок:
   - Но ведь вам удалось со всем этим справиться? Должен быть какой-то рецепт, совет, пример... Понимаешь, мне просто не с кем о таком поговорить. С подчиненными нельзя, чтобы не расхолаживать. Касем никаких причин для беспокойства не видит. Асади считает, что всех врагов в конце концов можно выловить и расстрелять, если потрудиться на совесть. Хасан... он, знаешь ли, слабоват. Скорее исполнитель, чем теоретик.
   - А Барадж?
   Лейла покосилась на него, усмехнулась:
   - С Бараджем я однажды пыталась поговорить на эту тему, вообще откровенно. Поделиться по-дружески своими тревогами и переживаниями. А он меня попытался уложить вот в эту самую постель. Пришлось врезать, и разговор оказался безнадежно испорчен...
   Мазур печально усмехнулся про себя: вот она, ценная информация из самых недр здешнего Политбюро, которой так жаждут старшие по званию. Только вряд ли такие сведения их устроят. И без того известно, что Барадж - жуткий бабник, Касем - упертый, Асади уповает на агентуру и облавы больше, чем на идеалы, а Хасан слабоват...
   - Честное слово, я не знаю, где тут рецепт и совет, - сказал Мазур. Я - солдат, понимаешь? Умею быстро и качественно разобраться с любым, на кого мне укажет родина в лице старшего по званию. Но, хоть ты меня убей, понятия не имею, как правильно построить социализм в целой стране... Тебе должно быть виднее, ты в этом деле профессионал.
   - Но ведь не может оказаться так, что мы были неправы? - спросила Лейла. - Если бы ты видел, как жили здесь при султане...
   - Все у вас получится, - сказал Мазур тоном, каким успокаивают огорченных детей. Притянул ее к себе и легонько приласкал. - Вы все же молодцы, такие горы свернули...
   Он говорил что-то еще, в том же духе, успокоительное и веское, но довольно быстро замолчал, потому что сам себе казался неубедительным и боялся, что и Лейла это почувствует. Они долго лежали, прижавшись друг к другу в тишине и прохладе, Мазур выкинул из головы все сложности, отдыхая душой и телом - и она, должно быть, испытывала то же самое, судя по спокойному дыханию и расслабленности. Было так уютно и покойно, что он почти задремал - и очнулся от резкого движения Лейлы.
   - Совершенно нет времени... - сказала она с сожалением, решительно приподнялась и села в постели. - Видишь ли, с тобой очень хотел встретиться майор Юсеф. Он просил, чтобы я позвала тебя в гости... а я позвать-то позвала, но беззастенчиво использовала эту возможность в личных целях... У тебя есть еще время? Юсеф крайне озабочен. Что-то серьезное случилось, и ты ему нужен... Я позвоню?
   - Звони, - сказал Мазур, не раздумывая. - Только сначала приведем тут все в порядок...
   * * *
   ...Когда через четверть часа в кабинет вошел Юсеф, там все обстояло в высшей степени благопристойно: старший советский товарищ, капитан-лейтенант Мазур, застегнутый на все пуговицы, даже где-то чопорный, сидел у стола, старательно изучая последние образцы агитационных плакатов, предназначенных для расклейки в единственном на всю республику гнезде пролетариата (то бишь городке нефтяников с населением тысячи в три человек). Лейла, нахмурясь с деловым видом, делала какие-то пометки в какой-то ведомости сугубо официального вида - тоже безукоризненно одетая, тщательно причесанная, деловая и неприступная, как бронемашина с полным боекомплектом перед выездом на задание. Положительно, майор не должен был ничего заподозрить.
   Да он и не собирался заниматься психологическими изысками, сразу видно - Мазур вмиг определил, - что Юсеф крайне встревожен и взволнован, места себе не находит. Он был очень похож на младшего брата, но, в отличие от сопляка Ганима, производил впечатление по-настоящему хваткого и серьезного мужика. А такие по мелочам не паникуют...
   Они обменялись рукопожатием, и Юсеф взял быка за рога:
   - Товарищ Мазур, я очень благодарен, что вы пришли... Лейла, мы можем поговорить наедине?
   Она с нешуточной обидой вздернула подбородок:
   - Хотела бы напомнить, что я, в конце концов...
   Юсеф перешел на их родной язык. К некоторому удивлению Мазура, майор не настаивал, как полагалось бы твердому арабскому мужику, а скорее уж просил и уговаривал - такое осталось впечатление, хотя знакомые интонации могли нести и другой смысл...
   В конце концов Лейла уступила, обиженно поджав губы, вышла твердой походкой, горделиво воздев голову. Бросила Мазуру, не оборачиваясь:
   - Ну что ж, дисциплина есть дисциплина. Я поработаю на втором этаже...
   Юсеф, едва она вышла, тщательнейшим образом прикрыл за собой дверь. Вернулся к столу, сел рядом с Мазуром, понизил голос:
   - Не знаю, как вам и сказать... Положение не из легких, ситуация щекотливейшая... При ней, - он мимолетным кивком указал на дверь, говорить и вовсе не следовало. Дело не в том, что она - женщина. Она слишком молодая, не со всеми иллюзиями рассталась. Мы с вами - люди вполне взрослые, в меру циничные, нам будет легче такое обсуждать с глазу на глаз...
   - Интересное начало, - сказал Мазур с вымученной улыбкой.
   И его легонечко куснул червячок циничного подозрения. "Уж не вербовать ли собрались? - подумал он трезво и отстраненно. - Вряд ли Лейла согласилась бы играть роль приманки, но, может, на чем-то другом решили поддеть! Дружба дружбой, а спецура спецурой, чего уж там..."
   Юсеф развязал тесемочки принесенной с собой пухлой кожаной папки, опустил глаза и довольно долго их не поднимал, без нужды перебирая какие-то бумажки. Потом достал из-под них фотографию и протянул Мазуру:
   - Вот об этом человеке я хотел бы с вами поговорить...
   Мазур всмотрелся. Ничего особенного, мужик лет пятидесяти с ничем не примечательной физиономией, заснятый украдкой где-то в порту - о чем неопровержимо свидетельствовала видневшаяся из-за его правого плеча мачта корабля. Форма местного образца без знаков различия, кепи без кокарды - но вот лицо у него определенно не местное, скорее уж попахивает великим старшим братом...
   - Никогда не видел, - искренне сказал Мазур. Присмотрелся пристальнее. - Хотя... Такое впечатление, что где-то и видел мельком...
   - Вполне возможно, - сказал Юсеф, не отводя от него напряженного взгляда. - Вы ведь бываете в порту, в закрытом секторе... Зовут этого человека... - он старательно выговорил: - Виктор Сергеевич Кумышев, он носит звание генерал-майора сухопутных войск и по своему служебному положению заведует здесь выгрузкой и отправкой получателям особых грузов... Тех, что и у вас, и у нас проходят как "детали сельскохозяйственных машин".
   Мазур подобрался. За этим нехитрым обозначением крылось оружие. Не самое серьезное и громоздкое, конечно: автоматы, пулеметы, легкие безоткатные пушки, боеприпасы к ним и тому подобное. Одним словом, вся мелочевка, кроме бронетехники и военных самолетов вкупе с боевыми кораблями - те и шифровались в бумагах иначе, и занимались всем этим не сухопутчики.
   - И что же? - спросил Мазур сухо. Все это начинало ему категорически не нравиться.
   - Товарищ Мазур, - сказал Юсеф совсем уж тихо. - Часть грузов при прямом посредстве упомянутого генерала уходит на сторону.
   - В каком смысле?
   - В прямом смысле, - с величайшим терпением произнес Юсеф. - Я хочу сказать, часть грузов, минуя арсеналы республики, уходит в другие места. Не хочу сказать "к врагам", но, в любом случае, Джараб-пашу к друзьям и лояльным гражданам уж никак не отнесешь... Вы слышали о Джараб-паше?