Страница:
Женщины с непостижимым мужеством и такой же быстротой принялись за свою страшную работу. Коровы доверчиво позволяли производить над собой операцию, грозившую им неминуемой гибелью.
Прошло около получаса.
— Кончили наконец? — беспокоился Сорви-голова. Ночь лишила его обычного спокойствия, и время тянулось теперь для него слишком медленно.
Принесли фонари. В помещении стало светло.
— Скорей! Скорей!.. Прошло еще с четверть часа. Враг приближался. Уже ясно слышалась ритмичная поступь солдат. Доносилось даже бряцание оружия.
— Поджигайте фитили! Живей! Все сюда!.. Тащите из камина головешки!..
Мужчины и женщины бросились в столовую, схватили горящие поленья и стали поджигать фитили.
Испуганные коровы тревожно мычали. Хозяйки успокаивали их ласковым, хорошо им знакомым тремоло и пощелкиванием языка.
Смелые женщины бесстрашно сновали с горящими головешками среди разгоравшихся с треском фитилей и бикфордовых шнуров.
А ведь достаточно было догореть одному из этих шнуров, чтобы все погибли.
По просьбе Папаши старая мать семейства открыла загон.
А Молокососы и двоюродные сестры Поля привязывали в это время к хвостам попадавшихся им под руку коров ветки с дерева «подожди немного»: при первом же ударе хвостом колючки, впившись в тело животных, приведут их в бешенство и погонят неистовым галопом.
Англичане подошли уже совсем близко к ферме и сомкнули ряды. Передовые цепи передвигались ползком, все еще не решаясь подняться в атаку. Тишина, прерываемая лишь мычаньем коров, пугала их гораздо больше ружейного огня.
— Forward! — раздался вдруг в темноте голос, пронзительный, как звук рожка. Это сигнал к атаке.
— Гоните стадо в пролом! — скомандовал Сорви-голова.
Если коровы направятся в брешь, английское войско будет истреблено. Если же они заупрямятся и бешенство, которое уже начинает овладевать ими, погонит их по территории фермы, — все здесь будет уничтожено: строения, люди, стадо.
Взорвется сорок фунтов динамита!
Где это произойдет?
Невыразимая тревога охватила людей…
Несколько животных бросилось врассыпную по двору фермы, грозя увлечь за собой все стадо.
Сорви-голова содрогнулся. Его тело, лицо, руки мгновенно покрылись ледяным потом, появилось противное ощущение прилипшей одежды.
Еще несколько секунд — и все здесь будет взорвано, уничтожено, стерто с лица земли.
— Да, — с грустью прошептал Сорви-голова, — я оказался слишком самонадеянным… Все пропало!
Но так ли это?
В ответ на только что прозвучавшую команду англичанина раздался звонкий и суровый голос, покрывший и бряцание оружия, и топот людей, ринувшихся на приступ, и мычание стада.
То был голос женщины;
— За мной, дочки! За мной!..
И старая мать, сохранившая, несмотря на преклонный возраст, свою подвижность, с фонарем в руке бросилась к пролому.
Она появилась в бреши с развевающимися по ветру волосами, трагически прекрасная, и еще раз повторила призыв.
— Спасем мужчин! — кричала бесстрашная женщина. — Спасем защитников нашего Отечества!
Ее дочери без колебаний прибежали к ней, хотя отлично понимали, что идут на верную смерть.
С тылу на женщин вихрем надвигались англичане, бросившиеся в штыковую атаку.
Впереди металось и ревело обезумевшее стадо.
— Forward!.. Forward!!..-кричали офицеры.
Старая мать созывала коров привычным для них ласковым тремоло. Дочери помогали ей, всячески стараясь их успокоить.
Ошалевшие коровы узнали наконец своих хозяек, стали прислушиваться и пошли на их голоса. Они сгрудились у пролома, и вдруг, снова обезумев от необычной обстановки, ринулись на англичан в тот самый миг, когда последние вбегали во двор фермы.
Героические женщины очутились между англичанами и стадом. С одной стороны на них неотвратимо надвигалась щетина штыков, с другой — наваливалась живая лавина из сотен острых коровьих рогов…
Крик сострадания и ужаса вырвался из уст Жана Грандье и его товарищей, которые теперь только разгадали отважный замысел этих мужественных бурских патриоток.
— Нет, нет!.. Только не это!.. — срывающимся от слез голосом крикнул Сорви-голова.
— Спасем защитников нашего Отечества, да здравствует свобода! — еще раз отчетливо и громко прозвучал голос матери.
— Да здравствует свобода! — звонким эхом откликнулись голоса дочерей.
То был последний их крик. Ошалев от уколов привязанных к хвостам колючек, коровы ринулись в поле через брешь. Несчастные женщины были повалены и растоптаны стадом, которое вихрем промчалось по ним и с разбегу налетело на англичан, опрокинув первые ряды солдат ее величества. Стадо неслось огромной неудержимой лавиной. Коровы обдирали себе бока об острые углы пролома, ревели от бешенства и боли и разбегались во все стороны по полю.
А вслед за ними прорвались и Молокососы, мгновенно вскочившие в седла. Героическое самопожертвование женщин не пропало даром. Оно обеспечило мужчинам время, необходимое для того, чтобы проскочить через линии англичан, среди которых набег стада произвел опустошение, ничуть не меньшее, чем то, какое мог бы причинить ураганный артиллерийский огонь.
Однако английским солдатам нельзя отказать в отваге и упорстве.
Рожок проиграл сбор, офицеры перестроили ряды солдат и снова бросили их в атаку. На все это потребовалось не более пяти минут.
Вдруг где-то вспыхнуло пламя и раздался сильный взрыв. За ним — второй, третий… Да так и пошло! Каждый миг то там, то здесь что-то рвалось. Вспышки возникали в самых неожиданных местах, даже на артиллерийских позициях, превращая в труху зарядные ящики и упряжки.
Со всех сторон летели страшные останки людей и животных, перемешанные с землей и камнями Перепуганные и оглушенные английские солдаты не слышали ни слов команды, ни человеческих криков: все заглушало мычанье коров, то и дело прерываемое взрывами. Не в силах разобраться в страшной и таинственной сумятице, животные разбегались, охваченные паникой.
Замысел Жана Грандье удался на славу. Правда, ужасной ценой, он все же одержал победу. И хотя взрывы динамита становились все реже и отдаленнее, англичане решили, что они наткнулись на целую армию, и отступили до самого водохранилища. Наскоро стянув туда все свои силы, они провели остаток ночи в тревоге, ежеминутно ожидая нападения.
Не спали и Молокососы, остановившиеся поблизости, немного восточнее Таба-Нгу. Им предстояло еще предать земле тела женщин, спасших им жизнь, и они не хотели удаляться от фермы, прежде чем не исполнят этот священный долг.
Чуть забрезжили первые лучи рассвета, Молокососы отправились обратно на ферму. Они приближались к ней с величайшими предосторожностями, так как ферма могла оказаться занятой неприятелем.
Сорви-голова шел впереди. Одной рукою он вел пони, в другой держал наготове маузер.
На ферме царила мертвая тишина, наступающая обычно после великих бурь и потрясений; ни одного живого существа, ни людей, ни животных… Домашняя птица — и та разбежалась из птичника.
Глазам Жана представилось жуткое зрелище.
В поле, невдалеке от пролома, лежало десятка два искалеченных трупов, истоптанных копытами коров. То были англичане. Повсюду виднелись пятна крови, исковерканное оружие.
А в усадьбе, у самой стены, Сорви-голова увидел жестоко изуродованные тела старой матери и ее дочерей.
Жан снял шляпу и знаками подозвал своих товарищей, не в силах вымолвить ни слова.
Те подошли с обнаженными головами и, упав на колени, зарыдали при виде этих неузнаваемых тел.
Но время шло. Надо было поторопиться выполнить горестный долг. Враг был совсем рядом. Каждую минуту он мог вернуться и лишить Молокососов столь дорого купленной ими свободы.
Сорви-голова отер слезы и, стараясь придать голосу твердость, тихо произнес:
— Довольно слез, друзья. Выроем могилу… А ты, Фанфан, стань в дозор за стеной.
Отыскав на ферме лопаты и кирки, Молокососы с каким-то неистовым ожесточением принялись рыть рыхлую землю. Казалось, она вся была пропитана людской кровью.
Вскоре могила была вырыта. Сорви-голова и Поль застлали ее белоснежной простыней, извлеченной из массивного шкафа, где старая мать хранила свои сокровища.
Потом с бесконечными предосторожностями и трогательной почтительностью Молокососы подняли одно за другим тела героинь, опустили их в могилу и прикрыли второй простыней.
Жан, сорвав со своей фетровой шляпы кокарду расцветки национального трансваальского знамени, бросил ее на простыню и дрожащим от волнения голосом произнес:
— Прощайте, благородные и дорогие нашему сердцу жертвы бесчеловечной войны! Прощайте! Покойтесь с миром…
Все Молокососы последовали примеру своего командира и, сорвав кокарды, побросали их на саван, который засверкал ярким созвездием красного, белого и зеленого цветов — символов измученной, окровавленной, но все еще живой родины буров.
Потом они снова вооружились лопатами и, бледные, задыхаясь от подступавших к горлу рыданий, молча засыпали могилу.
Сорви-голова хотел уже дать приказ об отходе, но Поль Поттер, срезав с акации длинную ветку, остановил его.
— Погоди! — крикнул он командиру, а сам побежал на сеновал, схватил там охапку сена, накрутил его на палку, устроив что-то вроде факела, и бросился в дом, все поджигая на своем пути: занавески, постели, одежду в шкафах, — словом, все, способное быстро воспламеняться Потом он понесся в конюшню, где запалил сено под стойлами, потом в сарай и, наконец, вернувшись к сеновалу, с размаху швырнул туда пылающий факел.
— Теперь можно уходить! — сказал он, покончив с этим разрушительным делом.
Вскоре все вокруг запылало; послышался треск горящего дерева, полетели искры. Из-под крыши, из дверей и окон строений вырвались густые клубы темного дыма В несколько минут пожар охватил всю огромную ферму Не обращая внимания на подступавшее к ним со всех сторон пламя, Молокососы выстроились перед свежей могилой. Раздалась команда их капитана:
— На караул!..
Это последняя почесть, которую юные бойцы воздали мужественным патриоткам, павшим смертью храбрых за свободу своей Отчизны.
Отдав последний долг. Молокососы церемониальным шагом двинулись через пролом к своим встревоженным пожаром лошадям, которые уже начали нервно рыть копытами землю.
Миновав пролом, Поль обернулся и, побледнев сильнее прежнего, произнес своим хрипловатым голосом, задрожавшим от гнева и боли:
— Пусть эти развалины будут их гробницей. Да не осквернит нога завоевателя землю, в которой они покоятся!
В это мгновенье раздался пронзительный возглас Фанфана:
— Тревога!.. Неприятель!..
Среди высоких трав мелкой рысцой трусил отряд в десяток улан.
— По коням! — скомандовал Сорви-голова. — Отступать!
Он торопился донести генералу Бота об исполнении возложенной на него задачи. Только это обстоятельство и вынудило его повторить свой приказ вскочившим в седла Молокососам.
— Отступать! — крикнул он.
Но чего это ему стоило! Ускакать, не дав боя этим жестоким грабителям, которых он так давно и так люто ненавидел.
— Неужели каждый из нас не уничтожит хотя бы по одному из них? — пробормотал Сорви-голова.
— А почему бы и не попробовать? — вкрадчиво произнес доктор Тромп, расслышавший его слова
— Но генерал ждет…
— Ба! Четвертью часа раньше или позже — что за важность! Зато маленькая стычка даст превосходную разрядку нашим нервам.
— Да меня и самого дьявольски это соблазняет. Я и спорю-то больше для проформы.
Пока длился этот короткий диалог, Молокососы удалились уже метров на триста.
Уланам, принявшим их отступление за трусливое бегство, взбрела мысль напасть на них самим.
Между тем Молокососы, продолжая свой путь, очутились перед двумя широкими, словно от взрыва мины, ямами, вокруг которых были навалены кучи камней и земли, а на дне виднелись куски изодранного мяса и обломки костей.
— Динамит, — вполголоса заметил доктор.
— Да, он самый. По-видимому, здесь были уничтожены динамитными патронами, прикрепленными к их рогам, две ошалевшие коровы, — подтвердил Сорви-голова.
— Превосходная засада для стрелков, — заметил Папаша.
— Идея! — вскричал Сорви-голова.
Одним прыжком он соскочил с пони и скомандовал:
— Спешиться! Уложить коней!
Молокососы с изумительной быстротой выполнили приказ своего командира.
Прекрасно выдрессированные бурские лошади, услышав знакомый свист, повалились в траву, прижались друг к другу, как зайцы в норе, и замерли. Неподвижная масса их тел напоминала чудовищные кротовые насыпи.
Зная, что они теперь не шелохнутся, что бы ни случилось, и потому не заботясь о них больше, Молокососы прыгнули в ямы и стали спокойно поджидать приближения улан.
Уланы, скакавшие галопом в атаку, были поражены этим мгновенным исчезновением противника. Они заподозрили военную хитрость и несколько сбавили аллюр. В довершение всего, уланы, как нередко бывает в подобных случаях, сбились с курса и утратили чувство расстояния.
Именно на это и рассчитывал Сорви-голова, превратившийся за время войны в превосходного командира партизан.
Он отлично знал, что по ровной степи почти невозможно скакать, не сбившись с прямой линии, когда не имеешь перед глазами ориентира, что невидимая цель всегда кажется дальше, чем она есть в действительности.
Англичане скоро испытали это на своей шкуре.
Сами того не замечая, они отклонились вправо и объехали ямы, в которых засели буры.
Приподняв головы. Молокососы навели ружья прямо им в спины и по команде «огонь» дружно выстрелили.
— Беглый огонь! — крикнул Сорви-голова, выскочив из ямы, как чертенок из шкатулки с секретом.
Раздался новый залп, а за ним третий и четвертый…
Уланский отряд таял на глазах.
Люди падали, лошади опрокидывались, раненые вопили от ужаса и боли. Они цеплялись за изувеченных животных и снова валились, скошенные не знавшими пощады стрелками.
В две минуты взвод был полностью уничтожен.
— Больше нет? Жаль! — воскликнул Сорви-голова, жажда мести которого все еще не была утолена.
— Другие попадутся, — ответил Поль, перезаряжая свой маузер.
Он не думал, вероятно, что его слова так скоро подтвердятся.
Справа, на расстоянии метров восьмисот, вынырнул откуда-то второй отряд улан.
— Вот здорово! — радостно воскликнул Фанфан.
— Ты думаешь? — заметил чем-то внезапно озабоченный Сорви-голова.
— А почему бы и нет? Переколотим и этих! Они для того и созданы, чтобы их колотить.
Но лицо юного командира все больше мрачнело: он заметил показавшийся слева третий отряд, еще более многочисленный, чем оба первых. Этот отряд насчитывал не менее тридцати человек. Было бы чистейшим безумием атаковать улан. Сорви-голова с явным сожалением отдал приказ отступать.
Свободным теперь оставался только путь на север.
— На север! — вполголоса скомандовал Сорви-голова. — Генерал Бота стоит, вероятно, под Винбургом. Мы встретим его где-нибудь на железнодорожной линии.
Но не успели Молокососы повернуться, как навстречу им показался четвертый отряд.
Опять уланы! Везде и всюду эти уланы!
— Гром и молния! Мы окружены! — воскликнул Сорви-голова.
— По-видимому, так, — своим обычным, спокойным тоном подтвердил Папаша.
С первого же взгляда было ясно, что обстановка создалась если не безнадежная, то, во всяком случае, опасная.
Англичан было почти в десять раз больше. Пытаться прорвать это кольцо ощетинившихся пик — значило бы безрассудно жертвовать собой. Несмотря на всю отчаянную храбрость Молокососов, их продырявили бы, как куропаток.
Пустой затеей оказалась бы и стрельба на таком расстоянии по мчавшимся во весь опор уланам. К тому же запасы патронов близились к концу.
А бушевавший на ферме пожар отрезал Молокососам даже возможность отступления.
Между тем отряды улан, несясь галопом, все теснее смыкали кольцо вокруг того места, где неподвижно лежали Молокососы, молча и с тревогой посматривавшие на своего командира.
Буры уже различали поблескивание пик, к ним отчетливо доносились воинственные возгласы кавалеристов, рассчитывавших на легкую победу.
И действительно, гибель молодых людей казалась неизбежной.
Еще несколько минут — и все будет кончено: Сорвиголова и Молокососы будут взяты в плен и перебиты. Колвилл восторжествует, а дело независимости потеряет своих самых бесстрашных защитников.
— Сделайте то же! — приказал Жан своим удивленным товарищам.
Те ничего не понимали, но, не колеблясь, повиновались.
— За мной! — послышался короткий приказ командира.
И, пришпорив лошадку, Сорви-голова бешеным галопом понесся к пролому фермы.
Отважные Молокососы мчались за ним. Они помчались бы за ним даже в ад.
Но и усадьба фермы, куда они влетели во весь опор, исчезнув в вихре дыма и пламени, была не лучше ада. На каждом шагу им угрожал дождь пылающих головешек. Их лизали языки огня, едкий и удушливый дым стеснял дыхание.
Испуганные кони фыркали, пятились и бились. Этот путь через брешь, рядом с которой полыхали набитые маисовой соломой сараи, был поистине ужасен.
Молокососы все же пробились в центр усадьбы. Здесь также стоял нестерпимый жар. Однако, тесно прижавшись друг к другу, можно было, по крайней мере, не так опасаться летящих со всех сторон головешек.
Не подумайте, что эта отчаянная обстановка хоть сколько-нибудь смутила наших сорванцов.
Да, стойкие они были ребята!
Фанфан даже и тут не упустил случая пошутить.
— Эй, Папаша! — крикнул он. — Гляди-ка, твоя борода так и пылает, а ваша, доктор, мирно поджаривается.
С минуты на минуту положение Молокососов все ухудшалось, хотя и трудно было представить себе что-нибудь более страшное. Воздух до того раскалился, что буквально нечем было дышать.
— Черт побери! — ворчал Фанфан. — Мы прямо-таки раскаленные угли глотаем. А ну-ка, сударь Коко, прекрати свои штучки! Ты ведь не на свадьбе, да и хозяин твой тоже! — прикрикнул Фанфан на свою лошадку.
Задыхавшиеся пони поднимались на дыбы и брыкались.
С поля до Молокососов доносились иронические крики «ура» и оскорбительные выпады англичан. Уланы стояли в пятидесяти шагах от пролома. Они разделились на две группы: одна стерегла у бреши, другая — у ворот. То были единственные пути спасения для Молокососов. Уланы это знали и спокойно выжидали появления здесь своих противников либо их гибели в пожарище.
Жестокость каждого из этих решений, видимо, очень забавляла солдат.
Но куда же девался Сорви-голова?
Он только что покинул Молокососов. Не сказав никому ни слова, он погнал своего пони сквозь густую пелену черного дыма, в которой то и дело вспыхивали длинные языки пламени.
Усадьба занимала около гектара земли. Она была огорожена высокой и крепкой стеной, которая превращала эту часть фермы в настоящую крепость.
Достигнув стены, Сорви-голова порылся в кобуре и вынул из нее последний динамитный патрон. До сих пор Жан бережно хранил его на крайний случай. С риском погибнуть от взрыва он со вчерашнего дня таскал с собой этот патрон, снабженный к тому же бикфордовым шнуром и фитилем для запалки.
Командир Молокососов спешился, спокойно уложил патрон у самого основания стены и с опаленными ресницами и едва дыша вскочил на пони и вернулся к своим товарищам.
— Внимание! — произнес он хриплым голосом. Искры и горящие головешки то и дело летели на них отовсюду. Пони, обжигаемые этим огненным вихрем, начинали беситься. Молокососы едва с ними справлялись.
Да и сами они, бедные дьяволята, получили сильные ожоги. На их дымившихся рубашках появились прорехи, сквозь которые виднелась вздувшаяся волдырями кожа.
Молокососы гасили огонь сильными шлепками по своим бокам и груди и стоически, без жалоб и стонов, ожидали смерти или спасения.
Прошло еще полминуты. Тридцать секунд адского страдания!
Внезапно послышался взрыв, который заглушил и рев огненной бури и крики англичан. Затряслась под ногами земля, и рухнула часть раскаленной добела стены.
— За мной! — крикнул Сорви-голова.
Из растрескавшихся губ Молокососов вырвался вопль — то был вопль надежды и облегчения.
Сорви-голова дал шпоры своему пони и первым ринулся в пылающее горнило.
Лошади, обезумев от жара тлеющих доломанов, которыми были обвязаны их головы, исступленно понеслись среди горевших бревен, раскаленных камней и пылавших снопов.
Эта скачка длилась несколько секунд — Сюда! Сюда!.. — кричал бесстрашный капитан своей команде, которая мчалась за ним следом.
Ура! Ура! Образовалась новая брешь. Последний патрон разрушил десять квадратных метров стены. Молокососы вихрем пронеслись через образовавшийся пролом и карьером умчались в степь.
Их кони скакали, как антилопы.
Молокососы быстро сорвали с лошадей горящее тряпье.
Беглецы проскакали уже четыреста метров, прежде чем уланы успели заметить их чудесное бегство. А заметив, они также пустили коней в галоп.
И пошла погоня!
Крупные английские лошади, подгоняемые криками и ударами шпор, мчались с изумительной быстротой. Но и бурские лошадки, раздраженные ожогами, не сдавали. Расстояние между противниками не уменьшалось.
Пони, издавна привыкшие передвигаться среди исполинских растений Африки, умудрялись, как крысы, проскакивать между высокими стеблями, в которых путались ноги английских скакунов. В конце концов Молокососы значительно опередили своих преследователей.
Менее чем за четыре минуты беглецы прошли расстояние в два километра.
При всей своей смелости уланы все же были вынуждены прекратить преследование. Они слишком оторвались от главных сил англичан и находились теперь в непокоренной зоне.
Опасаясь, как бы их не атаковала вражеская кавалерия, уланы повернули обратно и стали медленно отходить к линиям английских войск.
Бешеная скачка успокоила наконец бурских лошадок, и они заметно сбавили ход.
— Хаки убираются восвояси… честное слово, убираются! — воскликнул, оглянувшись, Фанфан.
— Можно бы и передохнуть теперь, а, хозяин?
— Стоп! — скомандовал Сорви-голова.
Все одиннадцать пони остановились как вкопанные, и Молокососы очутились лицом к неприятелю. Сами того не сознавая, Молокососы сделали полный оборот. Храбрые юнцы, не сговариваясь, отстегнули карабины. Борьба настолько вошла в обиход их жизни, а наступательная тактика так соответствовала их темпераменту, что они уже снова были готовы открыть огонь.
Еще немного, и они бросились бы в атаку. О, будь в распоряжении их командира хотя бы человек тридцать!
От англичан их отделяло теперь не более шестисот метров.
— Послать им огонька вдогонку, а, хозяин? — спросил Фанфан с фамильярностью, не имевшей ничего общего с воинской субординацией.
— Попробуем! — ответил юный командир. Молокососы навели ружья на взвод улан, истомившиеся кони которых перешли теперь на шаг.
— Огонь!
И они открыли беглый огонь. Несколько секунд выстрелы гремели без перерыва. В неприятельском отряде все пришло в смятение: люди судорожно вскидывали руки и кубарем валились с лошадей; кони вздымались на дыбы и падали; мелькали пики; ряды улан быстро таяли.
Настигнутые на таком расстоянии метким огнем противника, англичане сочли за лучшее оставить поле боя и скоро исчезли из виду.
— Увы! — произнес как бы в заключение Сорви-голова. — Больше нам здесь нечего делать. Двинемся на север и попробуем добраться до Винбурга.
Вскоре Молокососы доехали до полноводной реки. То был Верхний Вет, один из левых притоков реки Вааля.
Вконец истомленные, умирая от жажды, покрытые ожогами, они с наслаждением бросились в красноватые воды реки и, фыркая от удовольствия, плескались, плавали, ныряли и жадно глотали свежую речную воду, — словом, полностью вознаградили себя за все недавние лишения.
Но когда мучительная жажда была наконец утолена, мощно заявил о себе волчий голод.
Еды у них не было.
К счастью, недалеко от берегов Веты в изобилии водились бататы note 110 — клубневое растение, именуемое «бурским картофелем».
Прошло около получаса.
— Кончили наконец? — беспокоился Сорви-голова. Ночь лишила его обычного спокойствия, и время тянулось теперь для него слишком медленно.
Принесли фонари. В помещении стало светло.
— Скорей! Скорей!.. Прошло еще с четверть часа. Враг приближался. Уже ясно слышалась ритмичная поступь солдат. Доносилось даже бряцание оружия.
— Поджигайте фитили! Живей! Все сюда!.. Тащите из камина головешки!..
Мужчины и женщины бросились в столовую, схватили горящие поленья и стали поджигать фитили.
Испуганные коровы тревожно мычали. Хозяйки успокаивали их ласковым, хорошо им знакомым тремоло и пощелкиванием языка.
Смелые женщины бесстрашно сновали с горящими головешками среди разгоравшихся с треском фитилей и бикфордовых шнуров.
А ведь достаточно было догореть одному из этих шнуров, чтобы все погибли.
По просьбе Папаши старая мать семейства открыла загон.
А Молокососы и двоюродные сестры Поля привязывали в это время к хвостам попадавшихся им под руку коров ветки с дерева «подожди немного»: при первом же ударе хвостом колючки, впившись в тело животных, приведут их в бешенство и погонят неистовым галопом.
Англичане подошли уже совсем близко к ферме и сомкнули ряды. Передовые цепи передвигались ползком, все еще не решаясь подняться в атаку. Тишина, прерываемая лишь мычаньем коров, пугала их гораздо больше ружейного огня.
— Forward! — раздался вдруг в темноте голос, пронзительный, как звук рожка. Это сигнал к атаке.
— Гоните стадо в пролом! — скомандовал Сорви-голова.
Если коровы направятся в брешь, английское войско будет истреблено. Если же они заупрямятся и бешенство, которое уже начинает овладевать ими, погонит их по территории фермы, — все здесь будет уничтожено: строения, люди, стадо.
Взорвется сорок фунтов динамита!
Где это произойдет?
Невыразимая тревога охватила людей…
ГЛАВА 4
Когда в дело вмешиваются женщины. — Героическое самопожертвование матери и дочерей. — Взрывы. — Победа, купленная слишком дорогой ценой. — Похороны патриоток. — Пожар. — Стычка. — Опять уланы! — Окружены. — Молокососы на краю гибели. — Конец ли это?
Раздраженные колючками, напуганные горящими фитилями, которые потрескивали у них возле самых ушей и, как светляки, сверкали перед глазами, коровы сначала отказывались идти вперед.Несколько животных бросилось врассыпную по двору фермы, грозя увлечь за собой все стадо.
Сорви-голова содрогнулся. Его тело, лицо, руки мгновенно покрылись ледяным потом, появилось противное ощущение прилипшей одежды.
Еще несколько секунд — и все здесь будет взорвано, уничтожено, стерто с лица земли.
— Да, — с грустью прошептал Сорви-голова, — я оказался слишком самонадеянным… Все пропало!
Но так ли это?
В ответ на только что прозвучавшую команду англичанина раздался звонкий и суровый голос, покрывший и бряцание оружия, и топот людей, ринувшихся на приступ, и мычание стада.
То был голос женщины;
— За мной, дочки! За мной!..
И старая мать, сохранившая, несмотря на преклонный возраст, свою подвижность, с фонарем в руке бросилась к пролому.
Она появилась в бреши с развевающимися по ветру волосами, трагически прекрасная, и еще раз повторила призыв.
— Спасем мужчин! — кричала бесстрашная женщина. — Спасем защитников нашего Отечества!
Ее дочери без колебаний прибежали к ней, хотя отлично понимали, что идут на верную смерть.
С тылу на женщин вихрем надвигались англичане, бросившиеся в штыковую атаку.
Впереди металось и ревело обезумевшее стадо.
— Forward!.. Forward!!..-кричали офицеры.
Старая мать созывала коров привычным для них ласковым тремоло. Дочери помогали ей, всячески стараясь их успокоить.
Ошалевшие коровы узнали наконец своих хозяек, стали прислушиваться и пошли на их голоса. Они сгрудились у пролома, и вдруг, снова обезумев от необычной обстановки, ринулись на англичан в тот самый миг, когда последние вбегали во двор фермы.
Героические женщины очутились между англичанами и стадом. С одной стороны на них неотвратимо надвигалась щетина штыков, с другой — наваливалась живая лавина из сотен острых коровьих рогов…
Крик сострадания и ужаса вырвался из уст Жана Грандье и его товарищей, которые теперь только разгадали отважный замысел этих мужественных бурских патриоток.
— Нет, нет!.. Только не это!.. — срывающимся от слез голосом крикнул Сорви-голова.
— Спасем защитников нашего Отечества, да здравствует свобода! — еще раз отчетливо и громко прозвучал голос матери.
— Да здравствует свобода! — звонким эхом откликнулись голоса дочерей.
То был последний их крик. Ошалев от уколов привязанных к хвостам колючек, коровы ринулись в поле через брешь. Несчастные женщины были повалены и растоптаны стадом, которое вихрем промчалось по ним и с разбегу налетело на англичан, опрокинув первые ряды солдат ее величества. Стадо неслось огромной неудержимой лавиной. Коровы обдирали себе бока об острые углы пролома, ревели от бешенства и боли и разбегались во все стороны по полю.
А вслед за ними прорвались и Молокососы, мгновенно вскочившие в седла. Героическое самопожертвование женщин не пропало даром. Оно обеспечило мужчинам время, необходимое для того, чтобы проскочить через линии англичан, среди которых набег стада произвел опустошение, ничуть не меньшее, чем то, какое мог бы причинить ураганный артиллерийский огонь.
Однако английским солдатам нельзя отказать в отваге и упорстве.
Рожок проиграл сбор, офицеры перестроили ряды солдат и снова бросили их в атаку. На все это потребовалось не более пяти минут.
Вдруг где-то вспыхнуло пламя и раздался сильный взрыв. За ним — второй, третий… Да так и пошло! Каждый миг то там, то здесь что-то рвалось. Вспышки возникали в самых неожиданных местах, даже на артиллерийских позициях, превращая в труху зарядные ящики и упряжки.
Со всех сторон летели страшные останки людей и животных, перемешанные с землей и камнями Перепуганные и оглушенные английские солдаты не слышали ни слов команды, ни человеческих криков: все заглушало мычанье коров, то и дело прерываемое взрывами. Не в силах разобраться в страшной и таинственной сумятице, животные разбегались, охваченные паникой.
Замысел Жана Грандье удался на славу. Правда, ужасной ценой, он все же одержал победу. И хотя взрывы динамита становились все реже и отдаленнее, англичане решили, что они наткнулись на целую армию, и отступили до самого водохранилища. Наскоро стянув туда все свои силы, они провели остаток ночи в тревоге, ежеминутно ожидая нападения.
Не спали и Молокососы, остановившиеся поблизости, немного восточнее Таба-Нгу. Им предстояло еще предать земле тела женщин, спасших им жизнь, и они не хотели удаляться от фермы, прежде чем не исполнят этот священный долг.
Чуть забрезжили первые лучи рассвета, Молокососы отправились обратно на ферму. Они приближались к ней с величайшими предосторожностями, так как ферма могла оказаться занятой неприятелем.
Сорви-голова шел впереди. Одной рукою он вел пони, в другой держал наготове маузер.
На ферме царила мертвая тишина, наступающая обычно после великих бурь и потрясений; ни одного живого существа, ни людей, ни животных… Домашняя птица — и та разбежалась из птичника.
Глазам Жана представилось жуткое зрелище.
В поле, невдалеке от пролома, лежало десятка два искалеченных трупов, истоптанных копытами коров. То были англичане. Повсюду виднелись пятна крови, исковерканное оружие.
А в усадьбе, у самой стены, Сорви-голова увидел жестоко изуродованные тела старой матери и ее дочерей.
Жан снял шляпу и знаками подозвал своих товарищей, не в силах вымолвить ни слова.
Те подошли с обнаженными головами и, упав на колени, зарыдали при виде этих неузнаваемых тел.
Но время шло. Надо было поторопиться выполнить горестный долг. Враг был совсем рядом. Каждую минуту он мог вернуться и лишить Молокососов столь дорого купленной ими свободы.
Сорви-голова отер слезы и, стараясь придать голосу твердость, тихо произнес:
— Довольно слез, друзья. Выроем могилу… А ты, Фанфан, стань в дозор за стеной.
Отыскав на ферме лопаты и кирки, Молокососы с каким-то неистовым ожесточением принялись рыть рыхлую землю. Казалось, она вся была пропитана людской кровью.
Вскоре могила была вырыта. Сорви-голова и Поль застлали ее белоснежной простыней, извлеченной из массивного шкафа, где старая мать хранила свои сокровища.
Потом с бесконечными предосторожностями и трогательной почтительностью Молокососы подняли одно за другим тела героинь, опустили их в могилу и прикрыли второй простыней.
Жан, сорвав со своей фетровой шляпы кокарду расцветки национального трансваальского знамени, бросил ее на простыню и дрожащим от волнения голосом произнес:
— Прощайте, благородные и дорогие нашему сердцу жертвы бесчеловечной войны! Прощайте! Покойтесь с миром…
Все Молокососы последовали примеру своего командира и, сорвав кокарды, побросали их на саван, который засверкал ярким созвездием красного, белого и зеленого цветов — символов измученной, окровавленной, но все еще живой родины буров.
Потом они снова вооружились лопатами и, бледные, задыхаясь от подступавших к горлу рыданий, молча засыпали могилу.
Сорви-голова хотел уже дать приказ об отходе, но Поль Поттер, срезав с акации длинную ветку, остановил его.
— Погоди! — крикнул он командиру, а сам побежал на сеновал, схватил там охапку сена, накрутил его на палку, устроив что-то вроде факела, и бросился в дом, все поджигая на своем пути: занавески, постели, одежду в шкафах, — словом, все, способное быстро воспламеняться Потом он понесся в конюшню, где запалил сено под стойлами, потом в сарай и, наконец, вернувшись к сеновалу, с размаху швырнул туда пылающий факел.
— Теперь можно уходить! — сказал он, покончив с этим разрушительным делом.
Вскоре все вокруг запылало; послышался треск горящего дерева, полетели искры. Из-под крыши, из дверей и окон строений вырвались густые клубы темного дыма В несколько минут пожар охватил всю огромную ферму Не обращая внимания на подступавшее к ним со всех сторон пламя, Молокососы выстроились перед свежей могилой. Раздалась команда их капитана:
— На караул!..
Это последняя почесть, которую юные бойцы воздали мужественным патриоткам, павшим смертью храбрых за свободу своей Отчизны.
Отдав последний долг. Молокососы церемониальным шагом двинулись через пролом к своим встревоженным пожаром лошадям, которые уже начали нервно рыть копытами землю.
Миновав пролом, Поль обернулся и, побледнев сильнее прежнего, произнес своим хрипловатым голосом, задрожавшим от гнева и боли:
— Пусть эти развалины будут их гробницей. Да не осквернит нога завоевателя землю, в которой они покоятся!
В это мгновенье раздался пронзительный возглас Фанфана:
— Тревога!.. Неприятель!..
Среди высоких трав мелкой рысцой трусил отряд в десяток улан.
— По коням! — скомандовал Сорви-голова. — Отступать!
Он торопился донести генералу Бота об исполнении возложенной на него задачи. Только это обстоятельство и вынудило его повторить свой приказ вскочившим в седла Молокососам.
— Отступать! — крикнул он.
Но чего это ему стоило! Ускакать, не дав боя этим жестоким грабителям, которых он так давно и так люто ненавидел.
— Неужели каждый из нас не уничтожит хотя бы по одному из них? — пробормотал Сорви-голова.
— А почему бы и не попробовать? — вкрадчиво произнес доктор Тромп, расслышавший его слова
— Но генерал ждет…
— Ба! Четвертью часа раньше или позже — что за важность! Зато маленькая стычка даст превосходную разрядку нашим нервам.
— Да меня и самого дьявольски это соблазняет. Я и спорю-то больше для проформы.
Пока длился этот короткий диалог, Молокососы удалились уже метров на триста.
Уланам, принявшим их отступление за трусливое бегство, взбрела мысль напасть на них самим.
Между тем Молокососы, продолжая свой путь, очутились перед двумя широкими, словно от взрыва мины, ямами, вокруг которых были навалены кучи камней и земли, а на дне виднелись куски изодранного мяса и обломки костей.
— Динамит, — вполголоса заметил доктор.
— Да, он самый. По-видимому, здесь были уничтожены динамитными патронами, прикрепленными к их рогам, две ошалевшие коровы, — подтвердил Сорви-голова.
— Превосходная засада для стрелков, — заметил Папаша.
— Идея! — вскричал Сорви-голова.
Одним прыжком он соскочил с пони и скомандовал:
— Спешиться! Уложить коней!
Молокососы с изумительной быстротой выполнили приказ своего командира.
Прекрасно выдрессированные бурские лошади, услышав знакомый свист, повалились в траву, прижались друг к другу, как зайцы в норе, и замерли. Неподвижная масса их тел напоминала чудовищные кротовые насыпи.
Зная, что они теперь не шелохнутся, что бы ни случилось, и потому не заботясь о них больше, Молокососы прыгнули в ямы и стали спокойно поджидать приближения улан.
Уланы, скакавшие галопом в атаку, были поражены этим мгновенным исчезновением противника. Они заподозрили военную хитрость и несколько сбавили аллюр. В довершение всего, уланы, как нередко бывает в подобных случаях, сбились с курса и утратили чувство расстояния.
Именно на это и рассчитывал Сорви-голова, превратившийся за время войны в превосходного командира партизан.
Он отлично знал, что по ровной степи почти невозможно скакать, не сбившись с прямой линии, когда не имеешь перед глазами ориентира, что невидимая цель всегда кажется дальше, чем она есть в действительности.
Англичане скоро испытали это на своей шкуре.
Сами того не замечая, они отклонились вправо и объехали ямы, в которых засели буры.
Приподняв головы. Молокососы навели ружья прямо им в спины и по команде «огонь» дружно выстрелили.
— Беглый огонь! — крикнул Сорви-голова, выскочив из ямы, как чертенок из шкатулки с секретом.
Раздался новый залп, а за ним третий и четвертый…
Уланский отряд таял на глазах.
Люди падали, лошади опрокидывались, раненые вопили от ужаса и боли. Они цеплялись за изувеченных животных и снова валились, скошенные не знавшими пощады стрелками.
В две минуты взвод был полностью уничтожен.
— Больше нет? Жаль! — воскликнул Сорви-голова, жажда мести которого все еще не была утолена.
— Другие попадутся, — ответил Поль, перезаряжая свой маузер.
Он не думал, вероятно, что его слова так скоро подтвердятся.
Справа, на расстоянии метров восьмисот, вынырнул откуда-то второй отряд улан.
— Вот здорово! — радостно воскликнул Фанфан.
— Ты думаешь? — заметил чем-то внезапно озабоченный Сорви-голова.
— А почему бы и нет? Переколотим и этих! Они для того и созданы, чтобы их колотить.
Но лицо юного командира все больше мрачнело: он заметил показавшийся слева третий отряд, еще более многочисленный, чем оба первых. Этот отряд насчитывал не менее тридцати человек. Было бы чистейшим безумием атаковать улан. Сорви-голова с явным сожалением отдал приказ отступать.
Свободным теперь оставался только путь на север.
— На север! — вполголоса скомандовал Сорви-голова. — Генерал Бота стоит, вероятно, под Винбургом. Мы встретим его где-нибудь на железнодорожной линии.
Но не успели Молокососы повернуться, как навстречу им показался четвертый отряд.
Опять уланы! Везде и всюду эти уланы!
— Гром и молния! Мы окружены! — воскликнул Сорви-голова.
— По-видимому, так, — своим обычным, спокойным тоном подтвердил Папаша.
С первого же взгляда было ясно, что обстановка создалась если не безнадежная, то, во всяком случае, опасная.
Англичан было почти в десять раз больше. Пытаться прорвать это кольцо ощетинившихся пик — значило бы безрассудно жертвовать собой. Несмотря на всю отчаянную храбрость Молокососов, их продырявили бы, как куропаток.
Пустой затеей оказалась бы и стрельба на таком расстоянии по мчавшимся во весь опор уланам. К тому же запасы патронов близились к концу.
А бушевавший на ферме пожар отрезал Молокососам даже возможность отступления.
Между тем отряды улан, несясь галопом, все теснее смыкали кольцо вокруг того места, где неподвижно лежали Молокососы, молча и с тревогой посматривавшие на своего командира.
Буры уже различали поблескивание пик, к ним отчетливо доносились воинственные возгласы кавалеристов, рассчитывавших на легкую победу.
И действительно, гибель молодых людей казалась неизбежной.
Еще несколько минут — и все будет кончено: Сорвиголова и Молокососы будут взяты в плен и перебиты. Колвилл восторжествует, а дело независимости потеряет своих самых бесстрашных защитников.
ГЛАВА 5
Возвращение на пылающую ферму. — Среди пламени. — Опять динамит. — Новый пролом. — Карьером! — Прощальный залп. — Спасены! — Бурскии картофель. — Замысел напитана Сорви-голова. — Трогательное прощанье. — Переодевание.
Оставался единственный выход. Единственный, страшный, отчаянный. Но Сорви-голова, со свойственной ему решительностью, не колебался. Он сорвал с себя уланский доломан, накинул его на голову своего пони, плотно закрыв им глаза и ноздри животного, а рукава обвязал вокруг шеи лошади.— Сделайте то же! — приказал Жан своим удивленным товарищам.
Те ничего не понимали, но, не колеблясь, повиновались.
— За мной! — послышался короткий приказ командира.
И, пришпорив лошадку, Сорви-голова бешеным галопом понесся к пролому фермы.
Отважные Молокососы мчались за ним. Они помчались бы за ним даже в ад.
Но и усадьба фермы, куда они влетели во весь опор, исчезнув в вихре дыма и пламени, была не лучше ада. На каждом шагу им угрожал дождь пылающих головешек. Их лизали языки огня, едкий и удушливый дым стеснял дыхание.
Испуганные кони фыркали, пятились и бились. Этот путь через брешь, рядом с которой полыхали набитые маисовой соломой сараи, был поистине ужасен.
Молокососы все же пробились в центр усадьбы. Здесь также стоял нестерпимый жар. Однако, тесно прижавшись друг к другу, можно было, по крайней мере, не так опасаться летящих со всех сторон головешек.
Не подумайте, что эта отчаянная обстановка хоть сколько-нибудь смутила наших сорванцов.
Да, стойкие они были ребята!
Фанфан даже и тут не упустил случая пошутить.
— Эй, Папаша! — крикнул он. — Гляди-ка, твоя борода так и пылает, а ваша, доктор, мирно поджаривается.
С минуты на минуту положение Молокососов все ухудшалось, хотя и трудно было представить себе что-нибудь более страшное. Воздух до того раскалился, что буквально нечем было дышать.
— Черт побери! — ворчал Фанфан. — Мы прямо-таки раскаленные угли глотаем. А ну-ка, сударь Коко, прекрати свои штучки! Ты ведь не на свадьбе, да и хозяин твой тоже! — прикрикнул Фанфан на свою лошадку.
Задыхавшиеся пони поднимались на дыбы и брыкались.
С поля до Молокососов доносились иронические крики «ура» и оскорбительные выпады англичан. Уланы стояли в пятидесяти шагах от пролома. Они разделились на две группы: одна стерегла у бреши, другая — у ворот. То были единственные пути спасения для Молокососов. Уланы это знали и спокойно выжидали появления здесь своих противников либо их гибели в пожарище.
Жестокость каждого из этих решений, видимо, очень забавляла солдат.
Но куда же девался Сорви-голова?
Он только что покинул Молокососов. Не сказав никому ни слова, он погнал своего пони сквозь густую пелену черного дыма, в которой то и дело вспыхивали длинные языки пламени.
Усадьба занимала около гектара земли. Она была огорожена высокой и крепкой стеной, которая превращала эту часть фермы в настоящую крепость.
Достигнув стены, Сорви-голова порылся в кобуре и вынул из нее последний динамитный патрон. До сих пор Жан бережно хранил его на крайний случай. С риском погибнуть от взрыва он со вчерашнего дня таскал с собой этот патрон, снабженный к тому же бикфордовым шнуром и фитилем для запалки.
Командир Молокососов спешился, спокойно уложил патрон у самого основания стены и с опаленными ресницами и едва дыша вскочил на пони и вернулся к своим товарищам.
— Внимание! — произнес он хриплым голосом. Искры и горящие головешки то и дело летели на них отовсюду. Пони, обжигаемые этим огненным вихрем, начинали беситься. Молокососы едва с ними справлялись.
Да и сами они, бедные дьяволята, получили сильные ожоги. На их дымившихся рубашках появились прорехи, сквозь которые виднелась вздувшаяся волдырями кожа.
Молокососы гасили огонь сильными шлепками по своим бокам и груди и стоически, без жалоб и стонов, ожидали смерти или спасения.
Прошло еще полминуты. Тридцать секунд адского страдания!
Внезапно послышался взрыв, который заглушил и рев огненной бури и крики англичан. Затряслась под ногами земля, и рухнула часть раскаленной добела стены.
— За мной! — крикнул Сорви-голова.
Из растрескавшихся губ Молокососов вырвался вопль — то был вопль надежды и облегчения.
Сорви-голова дал шпоры своему пони и первым ринулся в пылающее горнило.
Лошади, обезумев от жара тлеющих доломанов, которыми были обвязаны их головы, исступленно понеслись среди горевших бревен, раскаленных камней и пылавших снопов.
Эта скачка длилась несколько секунд — Сюда! Сюда!.. — кричал бесстрашный капитан своей команде, которая мчалась за ним следом.
Ура! Ура! Образовалась новая брешь. Последний патрон разрушил десять квадратных метров стены. Молокососы вихрем пронеслись через образовавшийся пролом и карьером умчались в степь.
Их кони скакали, как антилопы.
Молокососы быстро сорвали с лошадей горящее тряпье.
Беглецы проскакали уже четыреста метров, прежде чем уланы успели заметить их чудесное бегство. А заметив, они также пустили коней в галоп.
И пошла погоня!
Крупные английские лошади, подгоняемые криками и ударами шпор, мчались с изумительной быстротой. Но и бурские лошадки, раздраженные ожогами, не сдавали. Расстояние между противниками не уменьшалось.
Пони, издавна привыкшие передвигаться среди исполинских растений Африки, умудрялись, как крысы, проскакивать между высокими стеблями, в которых путались ноги английских скакунов. В конце концов Молокососы значительно опередили своих преследователей.
Менее чем за четыре минуты беглецы прошли расстояние в два километра.
При всей своей смелости уланы все же были вынуждены прекратить преследование. Они слишком оторвались от главных сил англичан и находились теперь в непокоренной зоне.
Опасаясь, как бы их не атаковала вражеская кавалерия, уланы повернули обратно и стали медленно отходить к линиям английских войск.
Бешеная скачка успокоила наконец бурских лошадок, и они заметно сбавили ход.
— Хаки убираются восвояси… честное слово, убираются! — воскликнул, оглянувшись, Фанфан.
— Можно бы и передохнуть теперь, а, хозяин?
— Стоп! — скомандовал Сорви-голова.
Все одиннадцать пони остановились как вкопанные, и Молокососы очутились лицом к неприятелю. Сами того не сознавая, Молокососы сделали полный оборот. Храбрые юнцы, не сговариваясь, отстегнули карабины. Борьба настолько вошла в обиход их жизни, а наступательная тактика так соответствовала их темпераменту, что они уже снова были готовы открыть огонь.
Еще немного, и они бросились бы в атаку. О, будь в распоряжении их командира хотя бы человек тридцать!
От англичан их отделяло теперь не более шестисот метров.
— Послать им огонька вдогонку, а, хозяин? — спросил Фанфан с фамильярностью, не имевшей ничего общего с воинской субординацией.
— Попробуем! — ответил юный командир. Молокососы навели ружья на взвод улан, истомившиеся кони которых перешли теперь на шаг.
— Огонь!
И они открыли беглый огонь. Несколько секунд выстрелы гремели без перерыва. В неприятельском отряде все пришло в смятение: люди судорожно вскидывали руки и кубарем валились с лошадей; кони вздымались на дыбы и падали; мелькали пики; ряды улан быстро таяли.
Настигнутые на таком расстоянии метким огнем противника, англичане сочли за лучшее оставить поле боя и скоро исчезли из виду.
— Увы! — произнес как бы в заключение Сорви-голова. — Больше нам здесь нечего делать. Двинемся на север и попробуем добраться до Винбурга.
Вскоре Молокососы доехали до полноводной реки. То был Верхний Вет, один из левых притоков реки Вааля.
Вконец истомленные, умирая от жажды, покрытые ожогами, они с наслаждением бросились в красноватые воды реки и, фыркая от удовольствия, плескались, плавали, ныряли и жадно глотали свежую речную воду, — словом, полностью вознаградили себя за все недавние лишения.
Но когда мучительная жажда была наконец утолена, мощно заявил о себе волчий голод.
Еды у них не было.
К счастью, недалеко от берегов Веты в изобилии водились бататы note 110 — клубневое растение, именуемое «бурским картофелем».