Страница:
К счастью, следствием печального происшествия были чисто материальные убытки, легко поправимые. Оба раненных негра, из которых один в первое время внушал серьезные опасения, именно Квассиба, теперь уже совершенно оправились. Сгоревший серингаль был заново отстроен, и работы возобновились.
Беглые каторжники и их сообщники мулаты, согласно решению Шарля, были выселены на одинокий остров. Эта импровизированная тюрьма, созданная самой природой, лежит между вязкими болотами, находящимися между извилистым устьем Тартаругаля и илистым озером Лаго-Реаль и соединяющимся с Арагуари через узкий канал, доступный только в пору наибольшего полноводья.
Остров, будто специально приспособленный для выселения, густо порос каучуковыми деревьями, растущими целыми семействами. Он вырос, как уже было сказано выше, из моря жидкого ила и тины, представляющего собою совершенно непреодолимую преграду в продолжение большей половины года.
Этот остров имел приблизительно около трех лье в окружности и был несравненно надежнее всех административных тюрем, где содержатся преступники.
Через шесть месяцев бегство могло бы еще стать возможным, с помощью специально построенных пирог. Но как не трудно предвидеть, Шарль позаботился о том, чтобы на острове не было оставлено ни одного судна, которым могли бы воспользоваться его опасные пленники, ни одного орудия, необходимого для сооружения шлюпки. Он не сомневался, что в течение ближайших шести месяцев помилованные им негодяи не потревожат его покой. А в течение этого времени Шарль решил обдумать дальнейшую судьбу своих непрошенных пленников. Впрочем, негодяи как будто примирились со своей участью; хорошо снабженные припасами, одеждой и необходимыми для их нового ремесла орудиями, они обещали усердно заниматься добыванием каучука.
Насколько серьезны были эти обещания и намерения, должно было показать будущее. Шоколад и его двое товарищей поселились на участке, отведенном им Шарлем, и с полным усердием принялись за дело серингуеров. Привычные к тяжелому труду, ловкие и сильные, они в короткое время стали образцовыми рабочими.
Заговорив об использовании этого столь полезного и в настоящее время так широко применяемого в нашей современной промышленности вещества, быть может, будет не лишним кратко осветить интересный и важный вопрос о добыче каучука.
Увлеченные нитью рассказа и беспрерывной цепью драматических происшествий и моментов, мы до сих пор не имели возможности остановиться на практической стороне промысла серингуеро, нередко более прибыльного, чем промысел золотоискателей, и при этом менее тяжелого и требующего самых незначительных затрат.
Искатели каучука, как и золотоискатели, нередко испытывают и восторг и головокружение, а также и свои огорчения. Золотоискатели увлекаются, как азартные игроки, обнаружив руду, где сверкают крупицы золота, руки у них дрожат в то время, когда они промывают металл. Серингуеро же не менее взволнован, когда, руководствуясь своим инстинктом, натыкается на такое место, где растут в изобилии и во всей своей тропической красе те драгоценные для него деревья, сок которых должен его обогатить точно так же, как золотой песок обогащает золотоискателя.
Заветной мечтой каждого искателя золота является отыскать залежь, то место, где, благодаря известным геологическим условиям, собрался в наибольшем количестве драгоценный металл. Точно так же, если каучуковые деревья различных пород встречаются почти повсеместно в горячем поясе Америки, то каждый серингуеро направит все свои усилия и все свои способности на то, чтобы отыскать место, где эти деревья встречаются не одиночными экземплярами, а целыми семействами. Рощи, состоящие сплошь из одних каучуковых деревьев, являются для серингуеро теми же залежами золота и предметом его страстных надежд.
В известное время в Калифорнии и в Австралии рассказы о баснословных состояниях, нажитых на приисках, о невероятных находках породили всем знакомый психологический феномен, названный образно «золотой лихорадкой». Поиски каучука, его эксплуатация и нередко невероятно громадные барыши, приносимые этой эксплуатацией, породили в свою очередь во многих местах точно такую же «каучуковую лихорадку».
И как знать, может быть, в самом недалеком времени, превосходные места на Амазонке станут таким же местом притока эмигрантов и вообще людей, жаждущих наживы, как златоносные пустыни Калифорнии.
Промысел добывания каучука представляет собою такую великолепную арену для применения энергии и избытка сил человека!
Уже с давних пор индейцы с берегов Амазонки вздумали применять каучук для изготовления различных предметов домашнего обихода. Они весьма умело пользовались этим густым смолистым соком некоторых деревьев, но только путешественники почему-то никогда не упоминали об этом в своих записках и отчетах, вероятно, не обратив на это особого внимания.
В 1736 году Ла Кондамин, посланный в Южную Америку для измерения дуги меридиана, рассказал об этом обычае индейцев в своем докладе Академии Наук, сообщив, что обычай этот – изготовлять различную утварь из густого смолистого сока известных деревьев он наблюдал у индейцев на реке Амазонке на юго-восток от Квито. Это вещество, обладающее любопытным свойством принимать какую угодно форму и твердеть после погружения в кипящую воду, не пропускающее ни воды, ни воздуха, добывается из дерева хэвеа и называется «каучук».
Ла Кондамин является по справедливости крестным отцом этого полезного продукта, и ему принадлежит честь ввоза его во Францию и в Европу. Но этот молочный сок, называемый каучуком, имеется не в одном только дереве хэвеа, и не в одной только Южной Америке произрастают растения, дающие это драгоценное вещество. Ствол хэвеа нередко достигает пяти метров в окружности. В центральной Америке, в Индии, на Яве, на Мадагаскаре, в Ост-Индии встречаем разновидности этого растения.
Способы добывания каучука, имеющие столь важное значение для качества этого вещества, еще весьма не усовершенствованы, хотя за последнее время и замечается стремление к улучшению их, о чем в сущности давно уже следовало подумать.
В былые времена серингуеры обычно обвязывали ствол дерева наискось крепкой лианой на высоте пяти-шести футов от земли. На стволе делали надрезы или, как выражаются рабочие, «пускали кровь», повыше того места, где ствол был перевязан. Сок начинал вытекать очень обильной струей, натыкался на лиану, спускался по ней и стекал в глиняный или деревянный сосуд, поставленный у подножия дерева. При этом способе терялось очень много драгоценного сока.
Предварительно приготовлялось достаточное количество глиняных сосудов в виде бутылок или серинг («seringa» – бутыль). Эти бутыли серингуеро погружал одну за другой в молочный сок дерева, быстро испаряющийся на воздухе, а особенно на солнце или перед огнем. Когда все водянистые части его испарялись, то на сосуде оставался густой слой клейкого каучука, приставшего к глиняной бутыли. Затем эту бутыль погружали в жидкий сок каучука снова и снова, пока на бутыли не образовывался достаточно толстый слой этой клейкой массы. В дне бутылки пробивали отверстие и погружали ее в воду, чтобы глина размякла и вылилась вон, а каучуковая бутыль отправлялась на продажу. Полученный таким способом каучук содержал в себе много земли, глины и воды и требовал тщательной очистки, при которой отчасти терял свои качества.
Впрочем, такой способ был вскоре заменен другим, с аналогичным принципом, но применение которого значительно экономичнее и дает продукт несравненно более чистый. В Бразилии этот способ называется «тигельхинас», – то есть маленькие чашки.
Вот его описание. Лиана совершенно не применяется. Серингуеро просто делает во всю глубину коры надрезы длиною в 3 – 4 сантиметра и под каждым из этих надрезов размещает маленький стаканчик из белой жести, используя комок мокрой глины, на котором устанавливается стаканчик.
Это проделывается чрезвычайно быстро поутру между 8 и 10 часами. В полдень все стаканчики уже наполнены молочно-белой, точно густые сливки, жидкостью. Рабочий время от времени совершает обход деревьев с ведром, куда выливает содержимое стаканчиков, а затем ставит стаканчики на прежнее место.
После этого он возвращается в свой карбет, подле которого, на открытом месте, устроена коптильня, род немудреной печи, снабженной сверху трубой, куда выходит дым. Для этой цели употребляется специальное топливо, – плоды пальмы.
Вместо глиняной бутыли используются деревянные лопатки, напоминающие колотухи деревенских прачек, с той только разницей, что у этих лопаточек острые края. Серингуеро обмакивает свою лопаточку в молочную жидкость и подвергает ее действию горячего дыма. Водянистые части каучука быстро испаряются, и на лопаточке остается тонкий слой клейкого вещества. Тогда повторяется тот же прием, отчего получается ряд новых слоев этого вещества, совершенно ровных, чистых и эластичных. Когда толщина слоя каучука, образовавшегося на лопатке, считается достаточной, то рабочий ударяет ребром лопатки о какое-нибудь твердое тело, преимущественно о камень. Режущий край лопатки разрезает сперва с одной, потом с другой стороны слой каучука, так что получаются два ровных и красивых пласта совершенно чистого каучука. Пласты эти тотчас же подвергаются действию солнца, чтобы водянистые частицы испарились как можно быстрее и основательнее.
Испарение влаги должно быть как можно более полным, так как присутствие воды неминуемо вызывает брожение, а как следствие – негодность всего материала. Прокапчивание каучука в дыму противодействует процессу брожения и разложения, но этого не всегда бывает достаточно. Словом, серингуеро прежде всего не должен забывать, что его главный враг – брожение.
В последнее время этот способ пытались улучшить, но он остается все-таки самым распространенным.
На этом оканчивается задача серингуера. Его каучук отправляется в виде пластинок или прямо в Европу, или в Соединенные Штаты Америки, где поступает во всевозможные мануфактуры, фабрики и мастерские.
Но теперь почти сам собою встает вопрос: сколько же этой драгоценной жидкости может дать одно дерево? Сколько может заработать на этом деле усердный и добросовестный рабочий в день?
Три литра жидкого сока хэвеа дают один килограмм сгущенного каучука, за который рабочий там на месте получает 4 франка.
Дерево, имеющее ствол не более 50 сантиметров в окружности, может дать в среднем 54 литра молочной жидкости, из которой получится 18 килограммов плотного, сгущенного каучука, что приносит денег 72 франка с каждого дерева.
Там, где деревья встречаются целыми семьями, то есть группами, а не поодиночке, как, например, в местности между Арагуари и Яари, а серингуеро человек деятельный и работящий, он без особого труда может добыть 15 и более килограммов каучука в день, что составляет по средней цене 4 франка 60 франков в день.
Свыше десяти тысяч чернокожих ежегодно занимаются этим делом, и один город Пара продает ежегодно на 15 миллионов каучука, то есть в три раза больше, чем французская Гвиана продает золота.
Посредники между производителями и промышленниками наживаются, покупая продукт на месте и затем собирая его перед отправлением, так что на рынке в Гавре цена каучука достигает в среднем от 10 до 12 франков за килограмм, в зависимости от качества.
Добавим ко всему вышесказанному: этот промысел в некоторых частях Бразилии настолько прибылен, что одна провинция Амазонка в настоящее время экспортирует около 4 миллионов килограммов в год на сумму около 40 миллионов франков.
И подумать только, что эти 40 миллионов добываются из маленьких жестяных стаканчиков, установленных под надрезами коры хэвеа!
Теперь закончим несколькими словами отступление от хода рассказа, без чего наш роман «Искатели каучука» совершенно утерял бы свое истинное значение.
Итак, каучук в своем чистом виде бесцветен и прозрачен, но тот, который поступает в продажу, всегда имеет коричневую окраску, более или менее темную, приобретаемую от дыма при окуривании и удалении водянистых частиц, содержащихся в нем.
Это вещество мягкое, гибкое, эластичное при температуре в 10 градусов, почти не изменяющееся от действия воздуха и абсолютно не пропускающее влагу или воду, горючее и дающее при горении яркое пламя с копотью и весьма неприятным смрадным запахом. Оно еще обладает свойством тотчас же плавиться, если соединить вместе две только что разрезанные части.
В кипятке каучук быстро размякает и вздувается, но не растворяется, точно также и в спирте. Растворяющими каучук веществами являются: керосин очищенный, эфир, скипидар, бензин и главным образом сероуглерод.
Что же касается собственно каучука, очищенного от посторонних примесей, то он состоит из углеводородов и содержит в себе 87, 2 % углерода и 12, 8 водорода. Кроме того, известно, что он является плохим проводником тепла и совершенно не проводит электричество.
Первоначально применение каучука было самое скромное, и ничто не позволяло предвидеть в будущем столь широкого его использования. Сначала он служил только для стирания карандаша с бумаги и чистки обоев. В 1785 году физик Шарль одним из первых использовал непромокаемость каучука и его эластичность, растворив его в скипидаре и покрыв этим раствором воздушный шар с водородом. В 1790 году стали пропитывать этим раствором различные ткани и фабриковать рессоры.
В 1820 году Надлер придумал вводить в ткани нити каучука, но действительно непромокаемые одежды и плащи впервые удалось изготовить только Макинтошу, который между двумя полотнищами шерстяной мериносовой ткани проложил тонкий слой каучука.
К 1840 году относится весьма важное событие, сделавшее применение и употребление каучука почти универсальным. Именно до этого времени применение каучука было ограничено: сильный жар делал его слишком мягким, а холод лишал эластичности.
Вулканизация, изобретенная англичанами Ханкок и Бродинг, окончательно уничтожила эти недостатки каучука; этим способом им удалось сделать его недоступным влиянию внешней температуры и вместе с тем сохранить всю его непромокаемость, гибкость и всю присущую ему эластичность.
Соединение с серой в известной пропорции, более или менее значительной, в зависимости от степени твердости, какую желают придать изготовляемым предметам, – в этом состоит весь секрет вулканизации.
С тех пор появилась возможность вырабатывать различные сорта каучука и применять его для всевозможных целей. Тогда началось производство каучуковых труб, проводов, мячиков для детей, эластичных каучуковых тканей для подвязок, подтяжек, поясов, частей для хирургических инструментов, зубных щеток, спасательных кругов, губок, типографских валиков, пожарных кишок, передаточных ремней, портсигаров, гребенок, половиков, галош, детских игрушек (кукол и животных), тканей для дождевых плащей, всевозможных сосудов, акустических приборов, резиновых подушек и так далее, – всего нельзя даже и перечислить.
Если увеличить примесь серы, то каучук теряет свою эластичность и приобретает твердость, блеск и вид черного дерева или черепахи. Для этого надо только довести каучук до мягкости теста, при температуре в 150 градусов, и прибавить в него серы в количестве равном одной пятой части его веса. Тогда он получает название «твердого каучука», или «эбонита».
Применение его, можно сказать, почти универсально, так как ему можно придать любую форму и сделать его пригодным для любого назначения.
Сульфуризация (прибавка серы) делает каучук в такой высокой степени неизменяющимся ни при каких условиях, что он еще более противится действию всяких растворяющих веществ, чем даже эластический, вулканизированный каучук.
ГЛАВА X
Глядя на каучуковое дело, можно подумать, что жизнь серингуеро – одно наслаждение, а сам он, с первого взгляда, представляется кем-то вроде сатрапа, утопающего в роскоши, как нельзя лучше приспособленной к условиям жизни под тропиками.
Рассказы о жизни прежних плантаторов, конечно, немало способствовали такому ложному представлению. Но теперь – иные времена, иные нравы!
Плантатор доброго старого времени, раз наладив промышленную и сельскохозяйственную сторону дела, беззаботно предавался своему легендарному тунеядству. Земли его обрабатывались, как попало, согласно традициям предков. Рабы-невольники под кнутом управителя и надзирателей сажали сахарный тростник и в надлежащее время срезали его. Самые примитивные мельницы обрабатывали его, сок извлекали по некогда выработанной в старые времена технологии и затем отправляли на рафинадные заводы в Европу.
Плантаторы не заботились даже об уменьшении числа рабочих рук, об усовершенствовании способов обработки, об улучшении продуктов… К чему? Они и без того ели вкусно, пили сладко, спали мягко, в прохладе, тишине и покое, курили чудные сигары и гнали от себя всякую заботу, а в качестве развлечений то катались на лодках, то верхом.
Словом, они не видели даже своей курицы, несущей золотые яйца, а только яйца, и даже не интересовались источником всех этих благ. Поэтому всегда оставались неспособными помочь себе в момент какого-нибудь кризиса или обеспечить себе безбедное существование в будущем.
Быть может, этот удивительный застой всяких физических и умственных способностей следует приписать отвратительному обычаю рабовладения, при котором истязание одной половины рода человеческого развращало и способствовало вырождению другой.
Как бы то ни было, но настал момент, когда лихорадочный порыв сдул знойным дыханием эту отвратительную спячку, повсюду, от высших и до низших ступеней общества. Во всех отраслях промышленности и торговли, во всех странах и под всеми ветрами, люди приняли за девиз американскую поговорку: «Время – деньги! »
И никто не избежал этой перемены: рудокопы и инженеры, скотоводы и плантаторы, заводчики и фабриканты, производители кофе и сахарного тростника, искатели золота. Все стали соперничать друг с другом и между собой: кто проявит больше энергии, кто двинет вперед свое дело. Все стали работать, не покладая рук, памятуя, что пропущенное время не вернуть, что потраченный даром час унес с собой ту прибыль, которую он мог бы принести. Все старались сделать как можно лучше и как можно больше.
Искатели каучука, какими мы их видим теперь, мало походили на прежних плантаторов. Шарль не ограничивался тем, что посылал своих людей расставлять стаканчики под надрезами в коре каучуковых деревьев и затем терпеливо ожидать их возвращения с пластами каучука, полученными после испарения молочного сока и обработки его, как это было описано выше. Нет, его задача была не столь легкая.
Прежде всего, он считал своим долгом позаботиться о потребностях своих полутораста или двухсот рабочих, и не только позаботиться об их нуждах, но и запасти в складах все необходимое для них – по меньшей мере на год вперед.
Над добыванием каучука работали у него всего две трети наличных рабочих; остальные же расчищали и корчевали леса под посевы, возделывали землю, сажали маниок, маис, иньям, пататы и тому подобное, удобряли пастбища, разводили скот, возводили постройки. Кроме того, сажали сахарный тростник, табак, ухаживали за кофейными плантациями, собирали бананы, хлопок и многое другое. Местные серингуеро вынуждены были заниматься земледелием, наравне с главным промыслом.
Но и это еще не все. Остается еще сбор лесных плодов, дающих масло и волокна, ловля черепах и пираруку, местных рыб, являющихся одним из важных питательных продуктов в этой местности. Все это, кроме сбора, требовало еще уборки, вяленья и сохранения впрок, в складах, приспособленных для этих продуктов. Наконец, на хозяине лежала забота о содержании и изготовлении рыболовных снастей, судов и так далее.
Вы скажете, что все это лежит на рабочих. Конечно! Но каждый, кому известна непреодолимая апатия, лень и полное отсутствие всякой инициативы у чернокожих, знает, что они пальцем не шевельнут и с места не тронутся, если над ними не будет стоять хозяин, не будет указывать им и следить за исполнением его приказаний. И вот поэтому-то хозяин уже с рассветом выходит из дома осматривать саванны, то есть пастбища. Он видит, что один из лучших его лугов уже несколько дней заполнен сорняками, которые заглушают своими твердыми жесткими стеблями сочные кормовые травы.
Тотчас же надо снарядить людей и поджечь эту часть пастбища, а затем следить, чтобы пожар не распространился дальше, направлять его, не то вспыхнет пожаром вся саванна.
Тем временем уже явился рабочий с одной из серингер донести, что на их участке деревья истощены, что в мастерской приостановилась работа. Надо тотчас же отправляться на розыски нового участка каучуковых деревьев, быть может, на несколько дней, вооружившись компасом, бродить по лесу, жить, как дикари или лесные бродяги, а отыскав участок, спешить назад, захватить что надо и устроить на новом месте новый серингаль, снабдить его и рабочих всем необходимым и пустить дело в ход под личным наблюдением.
Едва хозяин управился с этим, как прибывает из Кайены береговое почтовое судно и привозит почту, а с ней и сведения о ценах на разные товары на всех мировых рынках. Надо во всем этом разобраться, подумать и вывести соответственно свои расчеты. Но вот уже новое дело требует его внимания и его распоряжений: на каком-то из его катеров оказался неисправным мотор. Надо осмотреть, заменить поломанные или попортившиеся части новыми, разобрать и все это сделать самому или под своим непосредственным наблюдением.
А тут ждет уже новая забота и работа: вот с одним из рабочих случился солнечный удар; необходима немедленная помощь, а оказать эту помощь может только он, хозяин: ведь ни врачей, ни больниц нет. Там другого бьет лихорадка, третьему бревном переломило руку; единственный врач – хирург и фельдшер – все тот же хозяин.
Вот группа совершенно диких индейцев явилась для торговых сделок. Их надо принять как можно радушнее: это лучшие рабочие и при том честнейшие люди. Но их трудно поселить вблизи жилья: все они прирожденные кочевники, дети вольных степей. Но Шарлю удалось удержать подле себя человек пятнадцать с их семьями; они пасут стада, так как это дело им больше по душе.
Вновь прибывшие не понимали ни одного слова ни по-португальски, ни на общепринятом языке в низовьях Амазонки, lingua geral, на котором изъясняются почти все индейцы. Но что из того? Сговориться при желании всегда можно. Их всего человек двенадцать, мужчин, женщин и детей, в лодке, крытой наполовину большими листьями.
Самый старый из них (по-видимому, вождь, так как в руках у него трость, знак власти, а голос и жесты повелительны) идет прямо к хозяину; тот ведет его к магазинам и складам. Но дикарь, по-видимому, ничуть не удивлен громадными запасами самых разнообразных предметов и припасов. Он молча указывает на пилу, топор, зеркало, нож, гвозди, проволоку и так далее.
Он выбирает наугад то, что ему нравится, собирает все это в кучу, относит в свою лодку и возвращается назад все той же небрежной, величавой походкой, не проронив слова.
Увидав сложенные груды каучука, он отбирает часть и указывает на нее Шарлю, считая, что это количество каучука соответствует по своей стоимости цене забранных им предметов.
На это Шарль отрицательно качает головой. Тогда индеец призадумывается на минуту; он готов уже вернуться к своей лодке и принести обратно отобранные им предметы… Но нет, он молча начинает увеличивать свою груду каучука, прибавляя к ней пласт за пластом и глядя все время вопросительно на Шарля, как бы спрашивая его: «Ну, а этого достаточно? »
Наконец Шарль утвердительно кивнул головой.
Договор заключен. Тогда индеец оборачивается спиной к солнцу, указывает на небо и затем подымает четыре пальца.
Это означает, что через четыре лунных месяца он доставит плантатору количество каучука, равное отложенному.
Затем он достает свою трубку, смотрит на молодого хозяина серингуеро. Тот приказывает дать индейцу пачку прессованного табака. Индеец берет ее, не спеша направляется к одной из ближайших хижин, поднимает горячую головню, уносит ее к себе на лодку, ставит парус, и отплывает со всей своей родней, не проронив ни слова, не сделав ни единого жеста. Глядя на остальных, можно подумать, что они ничего не поняли, ничего не слыхали. Между тем каждый из них все видел, каждый знает о заключенном соглашении. В назначенный срок, день в день, час в час, та же лодка пристает к серингалю, и те же люди будут на ней. Они перенесут в склад определенное количество каучука, не убавив и не прибавив ни одного пласта против того, что было условлено.
Тогда их вождь достает свою трубку и смотрит вопросительно на хозяина. Тот прикажет дать ему пачку табака, после чего индеец протянет хозяину сосуд, не уступающий по величине и объему кубкам, из которых пили герои Гомера. Когда его наполнят тафией, он отопьет из него вволю, затем передаст своим соплеменникам, не исключая женщин и детей. Все выпьют из этого сосуда, и когда в нем не останется больше ни капли, один из них пойдет за горящей головней, чтобы захватить ее с собой на дорогу.
Беглые каторжники и их сообщники мулаты, согласно решению Шарля, были выселены на одинокий остров. Эта импровизированная тюрьма, созданная самой природой, лежит между вязкими болотами, находящимися между извилистым устьем Тартаругаля и илистым озером Лаго-Реаль и соединяющимся с Арагуари через узкий канал, доступный только в пору наибольшего полноводья.
Остров, будто специально приспособленный для выселения, густо порос каучуковыми деревьями, растущими целыми семействами. Он вырос, как уже было сказано выше, из моря жидкого ила и тины, представляющего собою совершенно непреодолимую преграду в продолжение большей половины года.
Этот остров имел приблизительно около трех лье в окружности и был несравненно надежнее всех административных тюрем, где содержатся преступники.
Через шесть месяцев бегство могло бы еще стать возможным, с помощью специально построенных пирог. Но как не трудно предвидеть, Шарль позаботился о том, чтобы на острове не было оставлено ни одного судна, которым могли бы воспользоваться его опасные пленники, ни одного орудия, необходимого для сооружения шлюпки. Он не сомневался, что в течение ближайших шести месяцев помилованные им негодяи не потревожат его покой. А в течение этого времени Шарль решил обдумать дальнейшую судьбу своих непрошенных пленников. Впрочем, негодяи как будто примирились со своей участью; хорошо снабженные припасами, одеждой и необходимыми для их нового ремесла орудиями, они обещали усердно заниматься добыванием каучука.
Насколько серьезны были эти обещания и намерения, должно было показать будущее. Шоколад и его двое товарищей поселились на участке, отведенном им Шарлем, и с полным усердием принялись за дело серингуеров. Привычные к тяжелому труду, ловкие и сильные, они в короткое время стали образцовыми рабочими.
Заговорив об использовании этого столь полезного и в настоящее время так широко применяемого в нашей современной промышленности вещества, быть может, будет не лишним кратко осветить интересный и важный вопрос о добыче каучука.
Увлеченные нитью рассказа и беспрерывной цепью драматических происшествий и моментов, мы до сих пор не имели возможности остановиться на практической стороне промысла серингуеро, нередко более прибыльного, чем промысел золотоискателей, и при этом менее тяжелого и требующего самых незначительных затрат.
Искатели каучука, как и золотоискатели, нередко испытывают и восторг и головокружение, а также и свои огорчения. Золотоискатели увлекаются, как азартные игроки, обнаружив руду, где сверкают крупицы золота, руки у них дрожат в то время, когда они промывают металл. Серингуеро же не менее взволнован, когда, руководствуясь своим инстинктом, натыкается на такое место, где растут в изобилии и во всей своей тропической красе те драгоценные для него деревья, сок которых должен его обогатить точно так же, как золотой песок обогащает золотоискателя.
Заветной мечтой каждого искателя золота является отыскать залежь, то место, где, благодаря известным геологическим условиям, собрался в наибольшем количестве драгоценный металл. Точно так же, если каучуковые деревья различных пород встречаются почти повсеместно в горячем поясе Америки, то каждый серингуеро направит все свои усилия и все свои способности на то, чтобы отыскать место, где эти деревья встречаются не одиночными экземплярами, а целыми семействами. Рощи, состоящие сплошь из одних каучуковых деревьев, являются для серингуеро теми же залежами золота и предметом его страстных надежд.
В известное время в Калифорнии и в Австралии рассказы о баснословных состояниях, нажитых на приисках, о невероятных находках породили всем знакомый психологический феномен, названный образно «золотой лихорадкой». Поиски каучука, его эксплуатация и нередко невероятно громадные барыши, приносимые этой эксплуатацией, породили в свою очередь во многих местах точно такую же «каучуковую лихорадку».
И как знать, может быть, в самом недалеком времени, превосходные места на Амазонке станут таким же местом притока эмигрантов и вообще людей, жаждущих наживы, как златоносные пустыни Калифорнии.
Промысел добывания каучука представляет собою такую великолепную арену для применения энергии и избытка сил человека!
Уже с давних пор индейцы с берегов Амазонки вздумали применять каучук для изготовления различных предметов домашнего обихода. Они весьма умело пользовались этим густым смолистым соком некоторых деревьев, но только путешественники почему-то никогда не упоминали об этом в своих записках и отчетах, вероятно, не обратив на это особого внимания.
В 1736 году Ла Кондамин, посланный в Южную Америку для измерения дуги меридиана, рассказал об этом обычае индейцев в своем докладе Академии Наук, сообщив, что обычай этот – изготовлять различную утварь из густого смолистого сока известных деревьев он наблюдал у индейцев на реке Амазонке на юго-восток от Квито. Это вещество, обладающее любопытным свойством принимать какую угодно форму и твердеть после погружения в кипящую воду, не пропускающее ни воды, ни воздуха, добывается из дерева хэвеа и называется «каучук».
Ла Кондамин является по справедливости крестным отцом этого полезного продукта, и ему принадлежит честь ввоза его во Францию и в Европу. Но этот молочный сок, называемый каучуком, имеется не в одном только дереве хэвеа, и не в одной только Южной Америке произрастают растения, дающие это драгоценное вещество. Ствол хэвеа нередко достигает пяти метров в окружности. В центральной Америке, в Индии, на Яве, на Мадагаскаре, в Ост-Индии встречаем разновидности этого растения.
Способы добывания каучука, имеющие столь важное значение для качества этого вещества, еще весьма не усовершенствованы, хотя за последнее время и замечается стремление к улучшению их, о чем в сущности давно уже следовало подумать.
В былые времена серингуеры обычно обвязывали ствол дерева наискось крепкой лианой на высоте пяти-шести футов от земли. На стволе делали надрезы или, как выражаются рабочие, «пускали кровь», повыше того места, где ствол был перевязан. Сок начинал вытекать очень обильной струей, натыкался на лиану, спускался по ней и стекал в глиняный или деревянный сосуд, поставленный у подножия дерева. При этом способе терялось очень много драгоценного сока.
Предварительно приготовлялось достаточное количество глиняных сосудов в виде бутылок или серинг («seringa» – бутыль). Эти бутыли серингуеро погружал одну за другой в молочный сок дерева, быстро испаряющийся на воздухе, а особенно на солнце или перед огнем. Когда все водянистые части его испарялись, то на сосуде оставался густой слой клейкого каучука, приставшего к глиняной бутыли. Затем эту бутыль погружали в жидкий сок каучука снова и снова, пока на бутыли не образовывался достаточно толстый слой этой клейкой массы. В дне бутылки пробивали отверстие и погружали ее в воду, чтобы глина размякла и вылилась вон, а каучуковая бутыль отправлялась на продажу. Полученный таким способом каучук содержал в себе много земли, глины и воды и требовал тщательной очистки, при которой отчасти терял свои качества.
Впрочем, такой способ был вскоре заменен другим, с аналогичным принципом, но применение которого значительно экономичнее и дает продукт несравненно более чистый. В Бразилии этот способ называется «тигельхинас», – то есть маленькие чашки.
Вот его описание. Лиана совершенно не применяется. Серингуеро просто делает во всю глубину коры надрезы длиною в 3 – 4 сантиметра и под каждым из этих надрезов размещает маленький стаканчик из белой жести, используя комок мокрой глины, на котором устанавливается стаканчик.
Это проделывается чрезвычайно быстро поутру между 8 и 10 часами. В полдень все стаканчики уже наполнены молочно-белой, точно густые сливки, жидкостью. Рабочий время от времени совершает обход деревьев с ведром, куда выливает содержимое стаканчиков, а затем ставит стаканчики на прежнее место.
После этого он возвращается в свой карбет, подле которого, на открытом месте, устроена коптильня, род немудреной печи, снабженной сверху трубой, куда выходит дым. Для этой цели употребляется специальное топливо, – плоды пальмы.
Вместо глиняной бутыли используются деревянные лопатки, напоминающие колотухи деревенских прачек, с той только разницей, что у этих лопаточек острые края. Серингуеро обмакивает свою лопаточку в молочную жидкость и подвергает ее действию горячего дыма. Водянистые части каучука быстро испаряются, и на лопаточке остается тонкий слой клейкого вещества. Тогда повторяется тот же прием, отчего получается ряд новых слоев этого вещества, совершенно ровных, чистых и эластичных. Когда толщина слоя каучука, образовавшегося на лопатке, считается достаточной, то рабочий ударяет ребром лопатки о какое-нибудь твердое тело, преимущественно о камень. Режущий край лопатки разрезает сперва с одной, потом с другой стороны слой каучука, так что получаются два ровных и красивых пласта совершенно чистого каучука. Пласты эти тотчас же подвергаются действию солнца, чтобы водянистые частицы испарились как можно быстрее и основательнее.
Испарение влаги должно быть как можно более полным, так как присутствие воды неминуемо вызывает брожение, а как следствие – негодность всего материала. Прокапчивание каучука в дыму противодействует процессу брожения и разложения, но этого не всегда бывает достаточно. Словом, серингуеро прежде всего не должен забывать, что его главный враг – брожение.
В последнее время этот способ пытались улучшить, но он остается все-таки самым распространенным.
На этом оканчивается задача серингуера. Его каучук отправляется в виде пластинок или прямо в Европу, или в Соединенные Штаты Америки, где поступает во всевозможные мануфактуры, фабрики и мастерские.
Но теперь почти сам собою встает вопрос: сколько же этой драгоценной жидкости может дать одно дерево? Сколько может заработать на этом деле усердный и добросовестный рабочий в день?
Три литра жидкого сока хэвеа дают один килограмм сгущенного каучука, за который рабочий там на месте получает 4 франка.
Дерево, имеющее ствол не более 50 сантиметров в окружности, может дать в среднем 54 литра молочной жидкости, из которой получится 18 килограммов плотного, сгущенного каучука, что приносит денег 72 франка с каждого дерева.
Там, где деревья встречаются целыми семьями, то есть группами, а не поодиночке, как, например, в местности между Арагуари и Яари, а серингуеро человек деятельный и работящий, он без особого труда может добыть 15 и более килограммов каучука в день, что составляет по средней цене 4 франка 60 франков в день.
Свыше десяти тысяч чернокожих ежегодно занимаются этим делом, и один город Пара продает ежегодно на 15 миллионов каучука, то есть в три раза больше, чем французская Гвиана продает золота.
Посредники между производителями и промышленниками наживаются, покупая продукт на месте и затем собирая его перед отправлением, так что на рынке в Гавре цена каучука достигает в среднем от 10 до 12 франков за килограмм, в зависимости от качества.
Добавим ко всему вышесказанному: этот промысел в некоторых частях Бразилии настолько прибылен, что одна провинция Амазонка в настоящее время экспортирует около 4 миллионов килограммов в год на сумму около 40 миллионов франков.
И подумать только, что эти 40 миллионов добываются из маленьких жестяных стаканчиков, установленных под надрезами коры хэвеа!
Теперь закончим несколькими словами отступление от хода рассказа, без чего наш роман «Искатели каучука» совершенно утерял бы свое истинное значение.
Итак, каучук в своем чистом виде бесцветен и прозрачен, но тот, который поступает в продажу, всегда имеет коричневую окраску, более или менее темную, приобретаемую от дыма при окуривании и удалении водянистых частиц, содержащихся в нем.
Это вещество мягкое, гибкое, эластичное при температуре в 10 градусов, почти не изменяющееся от действия воздуха и абсолютно не пропускающее влагу или воду, горючее и дающее при горении яркое пламя с копотью и весьма неприятным смрадным запахом. Оно еще обладает свойством тотчас же плавиться, если соединить вместе две только что разрезанные части.
В кипятке каучук быстро размякает и вздувается, но не растворяется, точно также и в спирте. Растворяющими каучук веществами являются: керосин очищенный, эфир, скипидар, бензин и главным образом сероуглерод.
Что же касается собственно каучука, очищенного от посторонних примесей, то он состоит из углеводородов и содержит в себе 87, 2 % углерода и 12, 8 водорода. Кроме того, известно, что он является плохим проводником тепла и совершенно не проводит электричество.
Первоначально применение каучука было самое скромное, и ничто не позволяло предвидеть в будущем столь широкого его использования. Сначала он служил только для стирания карандаша с бумаги и чистки обоев. В 1785 году физик Шарль одним из первых использовал непромокаемость каучука и его эластичность, растворив его в скипидаре и покрыв этим раствором воздушный шар с водородом. В 1790 году стали пропитывать этим раствором различные ткани и фабриковать рессоры.
В 1820 году Надлер придумал вводить в ткани нити каучука, но действительно непромокаемые одежды и плащи впервые удалось изготовить только Макинтошу, который между двумя полотнищами шерстяной мериносовой ткани проложил тонкий слой каучука.
К 1840 году относится весьма важное событие, сделавшее применение и употребление каучука почти универсальным. Именно до этого времени применение каучука было ограничено: сильный жар делал его слишком мягким, а холод лишал эластичности.
Вулканизация, изобретенная англичанами Ханкок и Бродинг, окончательно уничтожила эти недостатки каучука; этим способом им удалось сделать его недоступным влиянию внешней температуры и вместе с тем сохранить всю его непромокаемость, гибкость и всю присущую ему эластичность.
Соединение с серой в известной пропорции, более или менее значительной, в зависимости от степени твердости, какую желают придать изготовляемым предметам, – в этом состоит весь секрет вулканизации.
С тех пор появилась возможность вырабатывать различные сорта каучука и применять его для всевозможных целей. Тогда началось производство каучуковых труб, проводов, мячиков для детей, эластичных каучуковых тканей для подвязок, подтяжек, поясов, частей для хирургических инструментов, зубных щеток, спасательных кругов, губок, типографских валиков, пожарных кишок, передаточных ремней, портсигаров, гребенок, половиков, галош, детских игрушек (кукол и животных), тканей для дождевых плащей, всевозможных сосудов, акустических приборов, резиновых подушек и так далее, – всего нельзя даже и перечислить.
Если увеличить примесь серы, то каучук теряет свою эластичность и приобретает твердость, блеск и вид черного дерева или черепахи. Для этого надо только довести каучук до мягкости теста, при температуре в 150 градусов, и прибавить в него серы в количестве равном одной пятой части его веса. Тогда он получает название «твердого каучука», или «эбонита».
Применение его, можно сказать, почти универсально, так как ему можно придать любую форму и сделать его пригодным для любого назначения.
Сульфуризация (прибавка серы) делает каучук в такой высокой степени неизменяющимся ни при каких условиях, что он еще более противится действию всяких растворяющих веществ, чем даже эластический, вулканизированный каучук.
ГЛАВА X
Жизнь искателя каучука. – Иные времена – иные нравы. – Прежние колонисты и нынешние. – Время – деньги! – Без передышки. – Каким образом дикари-индейцы обделывают свои дела. – Верность слову. – Цивилизованные индейцы становятся испорченными и развращенными. – Неожиданное появление Шоколада. – Побег ли это? – Бедствие на скотном дворе. – Таинственные воры. – Никаких следов. – Прием индейца Пиражиба. – Ловушка. – Результаты. – Гигантский змей Амазонки.
Глядя на каучуковое дело, можно подумать, что жизнь серингуеро – одно наслаждение, а сам он, с первого взгляда, представляется кем-то вроде сатрапа, утопающего в роскоши, как нельзя лучше приспособленной к условиям жизни под тропиками.
Рассказы о жизни прежних плантаторов, конечно, немало способствовали такому ложному представлению. Но теперь – иные времена, иные нравы!
Плантатор доброго старого времени, раз наладив промышленную и сельскохозяйственную сторону дела, беззаботно предавался своему легендарному тунеядству. Земли его обрабатывались, как попало, согласно традициям предков. Рабы-невольники под кнутом управителя и надзирателей сажали сахарный тростник и в надлежащее время срезали его. Самые примитивные мельницы обрабатывали его, сок извлекали по некогда выработанной в старые времена технологии и затем отправляли на рафинадные заводы в Европу.
Плантаторы не заботились даже об уменьшении числа рабочих рук, об усовершенствовании способов обработки, об улучшении продуктов… К чему? Они и без того ели вкусно, пили сладко, спали мягко, в прохладе, тишине и покое, курили чудные сигары и гнали от себя всякую заботу, а в качестве развлечений то катались на лодках, то верхом.
Словом, они не видели даже своей курицы, несущей золотые яйца, а только яйца, и даже не интересовались источником всех этих благ. Поэтому всегда оставались неспособными помочь себе в момент какого-нибудь кризиса или обеспечить себе безбедное существование в будущем.
Быть может, этот удивительный застой всяких физических и умственных способностей следует приписать отвратительному обычаю рабовладения, при котором истязание одной половины рода человеческого развращало и способствовало вырождению другой.
Как бы то ни было, но настал момент, когда лихорадочный порыв сдул знойным дыханием эту отвратительную спячку, повсюду, от высших и до низших ступеней общества. Во всех отраслях промышленности и торговли, во всех странах и под всеми ветрами, люди приняли за девиз американскую поговорку: «Время – деньги! »
И никто не избежал этой перемены: рудокопы и инженеры, скотоводы и плантаторы, заводчики и фабриканты, производители кофе и сахарного тростника, искатели золота. Все стали соперничать друг с другом и между собой: кто проявит больше энергии, кто двинет вперед свое дело. Все стали работать, не покладая рук, памятуя, что пропущенное время не вернуть, что потраченный даром час унес с собой ту прибыль, которую он мог бы принести. Все старались сделать как можно лучше и как можно больше.
Искатели каучука, какими мы их видим теперь, мало походили на прежних плантаторов. Шарль не ограничивался тем, что посылал своих людей расставлять стаканчики под надрезами в коре каучуковых деревьев и затем терпеливо ожидать их возвращения с пластами каучука, полученными после испарения молочного сока и обработки его, как это было описано выше. Нет, его задача была не столь легкая.
Прежде всего, он считал своим долгом позаботиться о потребностях своих полутораста или двухсот рабочих, и не только позаботиться об их нуждах, но и запасти в складах все необходимое для них – по меньшей мере на год вперед.
Над добыванием каучука работали у него всего две трети наличных рабочих; остальные же расчищали и корчевали леса под посевы, возделывали землю, сажали маниок, маис, иньям, пататы и тому подобное, удобряли пастбища, разводили скот, возводили постройки. Кроме того, сажали сахарный тростник, табак, ухаживали за кофейными плантациями, собирали бананы, хлопок и многое другое. Местные серингуеро вынуждены были заниматься земледелием, наравне с главным промыслом.
Но и это еще не все. Остается еще сбор лесных плодов, дающих масло и волокна, ловля черепах и пираруку, местных рыб, являющихся одним из важных питательных продуктов в этой местности. Все это, кроме сбора, требовало еще уборки, вяленья и сохранения впрок, в складах, приспособленных для этих продуктов. Наконец, на хозяине лежала забота о содержании и изготовлении рыболовных снастей, судов и так далее.
Вы скажете, что все это лежит на рабочих. Конечно! Но каждый, кому известна непреодолимая апатия, лень и полное отсутствие всякой инициативы у чернокожих, знает, что они пальцем не шевельнут и с места не тронутся, если над ними не будет стоять хозяин, не будет указывать им и следить за исполнением его приказаний. И вот поэтому-то хозяин уже с рассветом выходит из дома осматривать саванны, то есть пастбища. Он видит, что один из лучших его лугов уже несколько дней заполнен сорняками, которые заглушают своими твердыми жесткими стеблями сочные кормовые травы.
Тотчас же надо снарядить людей и поджечь эту часть пастбища, а затем следить, чтобы пожар не распространился дальше, направлять его, не то вспыхнет пожаром вся саванна.
Тем временем уже явился рабочий с одной из серингер донести, что на их участке деревья истощены, что в мастерской приостановилась работа. Надо тотчас же отправляться на розыски нового участка каучуковых деревьев, быть может, на несколько дней, вооружившись компасом, бродить по лесу, жить, как дикари или лесные бродяги, а отыскав участок, спешить назад, захватить что надо и устроить на новом месте новый серингаль, снабдить его и рабочих всем необходимым и пустить дело в ход под личным наблюдением.
Едва хозяин управился с этим, как прибывает из Кайены береговое почтовое судно и привозит почту, а с ней и сведения о ценах на разные товары на всех мировых рынках. Надо во всем этом разобраться, подумать и вывести соответственно свои расчеты. Но вот уже новое дело требует его внимания и его распоряжений: на каком-то из его катеров оказался неисправным мотор. Надо осмотреть, заменить поломанные или попортившиеся части новыми, разобрать и все это сделать самому или под своим непосредственным наблюдением.
А тут ждет уже новая забота и работа: вот с одним из рабочих случился солнечный удар; необходима немедленная помощь, а оказать эту помощь может только он, хозяин: ведь ни врачей, ни больниц нет. Там другого бьет лихорадка, третьему бревном переломило руку; единственный врач – хирург и фельдшер – все тот же хозяин.
Вот группа совершенно диких индейцев явилась для торговых сделок. Их надо принять как можно радушнее: это лучшие рабочие и при том честнейшие люди. Но их трудно поселить вблизи жилья: все они прирожденные кочевники, дети вольных степей. Но Шарлю удалось удержать подле себя человек пятнадцать с их семьями; они пасут стада, так как это дело им больше по душе.
Вновь прибывшие не понимали ни одного слова ни по-португальски, ни на общепринятом языке в низовьях Амазонки, lingua geral, на котором изъясняются почти все индейцы. Но что из того? Сговориться при желании всегда можно. Их всего человек двенадцать, мужчин, женщин и детей, в лодке, крытой наполовину большими листьями.
Самый старый из них (по-видимому, вождь, так как в руках у него трость, знак власти, а голос и жесты повелительны) идет прямо к хозяину; тот ведет его к магазинам и складам. Но дикарь, по-видимому, ничуть не удивлен громадными запасами самых разнообразных предметов и припасов. Он молча указывает на пилу, топор, зеркало, нож, гвозди, проволоку и так далее.
Он выбирает наугад то, что ему нравится, собирает все это в кучу, относит в свою лодку и возвращается назад все той же небрежной, величавой походкой, не проронив слова.
Увидав сложенные груды каучука, он отбирает часть и указывает на нее Шарлю, считая, что это количество каучука соответствует по своей стоимости цене забранных им предметов.
На это Шарль отрицательно качает головой. Тогда индеец призадумывается на минуту; он готов уже вернуться к своей лодке и принести обратно отобранные им предметы… Но нет, он молча начинает увеличивать свою груду каучука, прибавляя к ней пласт за пластом и глядя все время вопросительно на Шарля, как бы спрашивая его: «Ну, а этого достаточно? »
Наконец Шарль утвердительно кивнул головой.
Договор заключен. Тогда индеец оборачивается спиной к солнцу, указывает на небо и затем подымает четыре пальца.
Это означает, что через четыре лунных месяца он доставит плантатору количество каучука, равное отложенному.
Затем он достает свою трубку, смотрит на молодого хозяина серингуеро. Тот приказывает дать индейцу пачку прессованного табака. Индеец берет ее, не спеша направляется к одной из ближайших хижин, поднимает горячую головню, уносит ее к себе на лодку, ставит парус, и отплывает со всей своей родней, не проронив ни слова, не сделав ни единого жеста. Глядя на остальных, можно подумать, что они ничего не поняли, ничего не слыхали. Между тем каждый из них все видел, каждый знает о заключенном соглашении. В назначенный срок, день в день, час в час, та же лодка пристает к серингалю, и те же люди будут на ней. Они перенесут в склад определенное количество каучука, не убавив и не прибавив ни одного пласта против того, что было условлено.
Тогда их вождь достает свою трубку и смотрит вопросительно на хозяина. Тот прикажет дать ему пачку табака, после чего индеец протянет хозяину сосуд, не уступающий по величине и объему кубкам, из которых пили герои Гомера. Когда его наполнят тафией, он отопьет из него вволю, затем передаст своим соплеменникам, не исключая женщин и детей. Все выпьют из этого сосуда, и когда в нем не останется больше ни капли, один из них пойдет за горящей головней, чтобы захватить ее с собой на дорогу.