Чапек Карел. Как я был великаном (сборник рассказов)

   Подойти к шару было невозможно, по крайней мере в темноте, из-за густого колючего кустарника — нас не привлекала перспектива продираться сквозь эти колючки. Правда, доктор уверял, будто к каждому порядочному дому должна вести дорожка, но это строение, видимо, не принадлежало к числу порядочных — дорожки не было. Нам только удалось обнаружить, что сферическое здание покоятся на массивном (очевидно, каменном), напоминающем шею цилиндрическом постаменте.
   — Пошли-ка спать, — предложил Хольст.
   Мы вернулись на дископлан. По дороге я дважды оборачивался, движимый каким-то безотчетным чувством… Но сзади не слышалось ни звука.
   — Вы, видно, что-нибудь забыли? — ехидно приветствовал нас Марлен. — Не может быть, чтобы вы так скоро вернулись!
   Мы опустили откидные койки, Хольст и Марлен в передней, А мы с доктором в задней части кабины. Я немного простыл — на берегу было холодно и сыро — и мечтал поскорее забраться под одеяло.
   — Послушай, — прошептал в темноте доктор, — где наше оружие?
   — Тебе хочется, чтобы оно было под рукой?
   — Наоборот, хочу спрятать его подальше. Не то они с утра затеют какую-нибудь глупость…
   — Но ведь мы не знаем…
   — В вас до сих пор сидит дух наших отсталых предков, вполголоса сердито произнес доктор. — Только и думаете об оружии, опасности, засадах… А все почему? Потому что человек хоть и достиг далеких планет, а зверь в нем все-таки остался.
   Я приподнялся на локтях.
   — Дело не в этом, доктор. Дело в страхе.
   — Откуда он в тебе? Нашей цивилизации страх неведом.
   Мне захотелось высказать то, что было у меня на уме.
   — А почему? Вовсе не потому, что наши люди не умеют бояться, а потому что им нечего бояться. Разумеется, на Земле. Наша цивилизация покончила не со страхом, а с угрозой опасности, — это не одно и то же.
   — И поэтому исчезла отвага, — вмешался Хольст. — Уж я — то знаю, что это такое! Не желал бы я вам встретить столько проявлений отваги, сколько довелось видеть мне! Я видел мужчин, у которых слезы текли от страха, и все же они, полные решимости, устремлялись на раскаленную лаву, чтобы спасти товарища. Мне ли забыть, как пилоты стискивали зубы при виде глыб аммиака на спутниках Юпитера! Я помню расширенные от ужаса глаза людей на космолете, терпящем аварию… Все они боялись, чертовски боялись, но не отступали! Человек может бояться — и все же быть отважным. Но не на Земле, там нет причин бояться и нет повода проявить отвагу. Там можно быть слабым и существовать спокойно. А мы, космонавты, знаем, что такое отвага и что такое страх. Вот почему мы, хоть и не собираемся никого убивать, возьмем с собой оружие. Твои наставления, доктор, пригодны для аудитории философского факультета на Земле. Здесь они ни к чему.
   Он почти выкрикнул последние слова, и доктор не нашелся, что возразить. Я понимал, что гложет Хольста, — память о наших погибших товарищах, павших соратниках; многих мы видели в их смертный час, но не могли помочь им. А ныне человечество, утратившее представление о трагической гибели, не может справедливо, по заслугам оценить их жертву и мужество.
   Через несколько минут все спали.
   Но нам не суждено было спокойно выспаться. Вскоре всех разбудил встревоженный Марлен. Странная картина предстала нашему взору.
   Берег озера был умеренно крут, метрах в ста от дископлана его прорезала неглубокая ложбинка, видимо, дорога. По дороге двигались какие-то существа. Поначалу нам показалось, будто каждый из них состоит из длинной шеи, заканчивающейся небольшой плоской головкой. Но там, где дорога поднималась вверх, мы увидели их во весь рост. Шея, длиной чуть больше метра, под прямым углом переходила в продолговатое тело, причем туловище выдавалось вперед. И туловище, и шея были чем-то покрыты, явно искусственного происхождения, возможно, одеждой. Тело кончалось тремя парами коротких, похожих на столбики, ног.
   Существа шли медленно, вереницей, на небольшом расстоянии друг от друга, слегка наклонив головы. Доктор судорожно схватил бинокль.
   — Глаза спереди на голове, — объявил он. — И передние конечности у них есть… руки или нечто вроде рук… одна пара растет внизу, под шеей… они у них сложены на спине.
   Но больше, чем эти подробности, нас заинтересовало другое обстоятельство. Существа, несомненно, заметили нас, некоторые даже слегка повернули головы, но ни одно не проявило ни малейшего интереса. Казалось, они умышленно нас не замечают. Равнодушные ко всему, они двигались унылой вереницей, шли, шли, пока не прошли все до одного, и дорога снова опустела.
   Мы только переглянулись, не находя слов от изумления. Мы уже привыкли, что на разных планетах природа создает различные формы жизни, различные общественные системы, различные отношения, и это шествие нисколько не удивило бы нас, если бы…
   Никогда еще людям, покинувшим Землю и нашедшим приют на других планетах, не приходилось встречаться с таким полным отсутствием интереса к себе. Любое мало-мальски развитое существо, включая животных, всегда реагировало на человека. Встречались доверчивые животные, которые не убегали от людей (как и в не обжитых еще уголках Земли), встречались животные агрессивные или очень пугливые. Чем более развитыми были обитатели иных миров, тем живее реагировали они на встречу с человеком, проявляя испуг, любопытство, доверчивость или ласку. Но такого безразличия никогда не было…
   — Как по-вашему, — медленно произнес Марлен, — это и есть тристанцы?
   — Уж не ожидал ли ты встретить на Тристане жителей Урана или Венеры? — насмешливо спросил Хольст.
   — У тебя спроси что-нибудь! — огрызнулся Марлен. — Даже с утра толкового ответа не добьешься.
   — Не заметить нас они не могли, — упрямо сказал доктор, словно убеждая самого себя. — Существо, живущее в конкретной среде, должно обладать восприятием — сигнальной системой, приспособленной к этой среде.
   — Может и не обладать, — возразил я. — Например, перед тобой совершенно конкретный завтрак, а ты его не замечаешь.
   — Извини, — пробормотал доктор, словно очнувшись.
   Во время завтрака мы разглядывали местность. Озеро тянулось вдаль, противоположного берега не было видно. Низкие берега как бы стискивали озеро. Все кругом было каким-то бесцветным — вода, небо, песок, растения, — словно в черно-белом фильме, который мне как-то довелось видеть в музее.
   Свинцовая водная гладь была недвижна, берега поросли темной травой, похожей на высохший камыш; кое-где из воды торчали какие-то стволы, увенчанные овальными прозрачными плодами.
   — Не следует называть эти растения камышом, хотя они и похожи на него, — с полным ртом сказал доктор.
   — Разумеется! — взорвался Марлен. — Они, правда, растут в воде, у берега, и похожи на камыш, но, поскольку на Земле нет ничего подобного, придется придумать для них особое название. Предлагаю назвать их «брньфимфалбедлуп»!
   После завтрака, надев комбинезоны, мы прорубили в колючем кустарнике дорогу к загадочному зданию. У подножия цилиндрического постамента мы обнаружили вход, соответствующий росту тех странных существ, которых мы видели. Внутрь попасть не удалось: путь преграждала груда обломков. Видимо, в глубине здания произошел обвал.
   Строить догадки не имело смысла. Вернувшись к дископлану, мы вылетели в первый разведывательный полет.
   Итак, день первый. Неподалеку от озера мы обнаружили долины с огоньками — почти не оставалось сомнений, что это домны или плавильни. Из высоких цилиндрических печей вверх вырывалось багровое пламя, кругом же все было серым, синевато-зеленым или грязно-желтым. Нигде мы не увидели ярких красок, если не считать отсвета пламени. Видимо, поэтому этот странный мир производил столь безотрадное впечатление, и мы настолько поддались тягостному чувству, что все больше теряли чувство юмора.
   Позже мы обнаружили некое подобие города. В центре стояло высокое прямоугольное здание, от которого лучами отходили ряды строений; сверху город имел форму многоконечной звезды. Мы решили не снижаться до тех пор, пока не осмотримся как следует, пообедали прямо в дископлане, потом я пересел за штурвал и стал набирать высоту. Выяснилось, что мы находимся над южной оконечностью континента Б, по площади почти равного Апеннинскому полуострову. Мы поднялись еще выше, но попали в облака и сразу потеряли видимость. Континент тянулся к северу и, видимо, был очень невелик. Судя по ориентировочной карте Тристана, которую мы составили, его размеры не превышали четверти Европы. Материк А, на котором находилась наша база, был и того меньше, остальную поверхность планеты покрывал океан. Если учесть, что Тристан меньше Земли, не вызывало сомнения; воды здесь относительно гораздо больше, чем на нашей планете. Не исключено, что имеются также небольшие острова, возможно, архипелаг, но третьего материка наверняка нет.
   Заночевали мы на плоскогорье. Было довольно холодно. Завернувшись в одеяла, мы негромко беседовали до поздней ночи. Неясных вопросов накопилось слишком много. Почему, например, континент Б почти необитаем? Или нам это только кажется? Если да, то что представляют собой его обитатели? У них есть какое-то подобие промышленности, они, несомненно, разумные существа. Чем же тогда можно объяснить тот факт, что они безразлично проходят мимо нас?
   — Все дело в том, что показатели их разумности весьма противоречивы, — решил доктор. — С одной стороны, город, домны, сложные постройки — я имею в виду тот сфероид, на берегу озера… с другой стороны, мы летаем у них над головами, а им хоть бы что!
   — Лично меня вполне устраивает, чтобы так продолжалось и впредь, — буркнул из-под одеяла Марлен.
   За окнами кабины лежала непроглядная ночь, черная ночь без звезд, загадочная и безмолвная, не дававшая ответа ни на один из вопросов, которыми были полны наши головы.
   День второй. Рано утром в глубоком горном ущелье мы обнаружили остатки какой-то древней культуры, напоминающие памятники угасшей культуры инков и ацтеков в национальных парках Мексики и Южной Америки. Здесь, на Тристане, конечно, труднее определить, когда этот город превратился в развалины; правда, стены строений были сильно выщерблены, но это не могло служить надежным критерием, так как мы не знали ни прочности кладки, ни степени разрушительного влияния климатических условий. Высадившись, мы молча прошли по вымершему городу, где некогда кипела жизнь, видимо, в еще более отдаленные времена по сравнению с самыми древними культурами на Земле.
   Хольст высказал предположение, что пути развития древней культуры на Тристане сходны с земными: здесь тоже заметна высокоразвитая архитектура и довольно низкий уровень техники. Преобладал сводчатый тип зданий — в разрезе все они имели форму полуцилиндра. В просторном здании без крыши, которое, видимо, служило местом общественных сборищ, сохранились кое-какие фрески, давшие нам ответ на главный вопрос: жителями города были предки тех самых существ, которых мы вчера видели.
   Доктор полагал, что мы находимся в бывшем храме, — он был сторонником теории культов, согласно которой культ в самых различных его проявлениях служит признаком определенной ступени развития общества. И в самом деле, ему удалось найти на фасаде интересную фреску, правда сильно выцветшую, но еще настолько сохранившуюся, что она чрезвычайно заинтересовала всех нас. На фреске было изображено существо, отдаленно напоминающее ската, с тюленьей головой, продолговатым телом и треугольными крыльями по бокам.
   — Чем не ангел, — усмехнулся Марлен.
   Доктор долго стоял у фрески и недоуменно покачивал головой.
   — Ну, предположим, это какое-то божество, почему бы и нет? — ворчал он. — Одного не могу понять: мы, люди, в ходе истории знали немало всяких богов, но, изображая их, обычно придерживались собственного образа и подобия. Правда, иногда бога рисовали в виде животного, но и то Обязательно хорошо знакомого; в большинстве же случаев это был человек, пусть с некоторыми отклонениями, но все-таки человек. Поэтому некоторые религии даже запрещают изображать бога, дабы не посягать на его величие, понимаете?
   — Так что, ты ожидал на Тристане найти над алтарем бородатого старца? — ехидно осведомился Марлен.
   — Кибернетики никогда не отличались богатой фантазией себе же в ущерб, — парировал доктор. — Именно поэтому роботы до сих пор представляют собой бесформенные ящики. А у тристанцев, видимо, не было недостатка в фантазии. Но откуда они взяли этакое страшилище, черт подери?
   В храме мы потратили почти четыре часа драгоценного времени. Когда мы возвращались, доктор вбил себе в голову, что он должен посмотреть на тристанцев вблизи.
   — Религиозный культ знаменует собой известный этап в развитии общества; ясно одно — оно располагает средствами передачи информации. Представьте себе человека, который вдруг увидел бы эти существа на Земле. Несомненно, он реагировал бы на их появление. Даже пещерный человек. А ведь существа эти по своему развитию гораздо выше первобытных людей.
   — Запомни, мы не на Земле.
   Это был слабый аргумент. Мы гадали и так и эдак, кто-то даже предположил, что группа тристанцев, которую мы вчера видели, состояла, ну, что ли, из слабоумных особей, живущих здесь свободно и без надзора. Но все эти догадки ничем нельзя было подкрепить, разве что нашим земным опытом, а Хольст правильно заметил, что здесь мы в ином мире.
   — Но послушайте, — вдруг воскликнул Марлен, — разве тристанские дети обязательно должны быть маленькими? Может быть, тристанцы размножаются… каким-нибудь другим способом, уж не знаю каким… А что, если это были хорошо вышколенные ученики младших классов?
   — Мне даже показалось, что они зубрят на ходу таблицу умножения, — согласился я.
   Доктор только подивился тупоумию кибернетиков: разве им не известно, что любопытство — характернейшая особенность детей?
   Дископлан поднялся в воздух, и загадочный город под нами скрылся вдали. Вскоре мы увидели какое-то крупное поселение на берегу реки, уже издали заметное по густым клубам черного дыма. Мы спустились неподалеку. Метрах в ста от нас, под открытым небом, стояла домна, около нее усердно работали несколько десятков тристанцев. Никто из них не повернулся в нашу сторону.
   — Школьники, да? — укоризненно сказал Марлену доктор. Подождем, пока ты классифицируешь их как роботов.
   — Интеллигентные роботы заранее знали бы о нашем прибытии, — тотчас возразил кибернетик.
   — По-моему, ты просто сторонник их эмансипации.
   — Ну и что, разве они ее не заслуживают? — возразил Марлен, уязвленный в своих лучших чувствах.
   Хольст велел нам вооружиться. Марлен снова вызвался охранять дископлан.
   — Дело в том… я уже приспособился тут… — смущенно объяснил он. — К тому же тристанцы не роботы, следовательно, мне там делать нечего… А что передать на базу, если мне придется вернуться одному?
   — Скажи, чтобы за нами послали кого-нибудь похрабрее, безжалостно отрезал доктор. — Мы его тут подождем, живые и невредимые.
   Мы приблизились к тристанцам, стараясь двигаться бесшумно, чтобы не испугать их. Но эта мера предосторожности была ни к чему — они не обращали на нас ни малейшего внимания.
   Мы подошли к печи. Это был конус высотой метров пятьдесят, из которого валил густой черный дым. У его подножия было нестерпимо жарко. Несколько тристанцев неустанно подносили темные кубики из громадной кучи и подбрасывали их в огонь. Мы обошли сооружение кругом. С задней стороны печи тянулся длинный желоб, по которому раскаленная стекловидная масса стекала в глубокую яму. Несколько рабочих наполняли ею цилиндрические посудины и ставили их в ряд. Гуськом подходили другие тристанцы, на спинах у них были укреплены какие-то подставки, на которых они переносили порожние посудины. Двое или трое рабочих слабенькими передними конечностями поднимали полный сосуд, ставили его носильщику на подставку, и тот с явным напряжением тащился к большому зданию, что находилось метрах в двухстах от печи. Непрерывной вереницей тянулись рабочие туда и обратно.
   Доктора уже невозможно было удержать. Он шагнул и преградил путь одному из тристанцев. Тот обошел его, не выразив никакого удивления. Удивлены были мы: вереница носильщиков изогнулась, один за другим они молча обходили доктора и равнодушно тащились дальше.
   Доктор протянул руку к одному из них. Хольст, стоявший рядом со мной, издал предостерегающий возглас. Но в этом не было необходимости. Тристанец не уклонился, стерпел прикосновение человека, вернее, вообще не обратил на него внимания, не остановился, как это сделала бы на Земле даже собака. Он продолжал следовать своим путем, словно доктора вовсе и не было рядом.
   Доктор вернулся к нам совершенно обескураженный.
   — Послушай, — сказал я, — они вообще видят?
   — Глаз у каждого из них есть, — сказал доктор. — Вернее, глаза… возможно, даже несколько глаз в одном… Безусловно, это действующий орган у них на лице. А под глазом имеется выступ — это ноздри.
   — Или рот.
   — Нет, не рот. Они дышат посредством этого выступа, в определенном ритме. А знаете, где у них рот? На переднем конце корпуса. Черт возьми, если вдуматься, они очень похожи на нас.
   — Гм, благодарю покорно, — поклонился я.
   — Не благодари, а лучше сравни. Орган зрения у них, как и у нас, находится на лице, дышат они воздухом, и тем же воздухом, что и мы, принимают пищу — в общем, очень похожие на нас организмы. Но дело не в этом. Их поведение… должны же были они меня заметить!.. Они меня обошли, стало быть, видели препятствие…
   — Вот именно, препятствие, — докончил я. — А что, если они приняли тебя за препятствие, за что-то неопределенное? Может, они просто очень близоруки?
   — Как же в таком случае они работают?
   — Ну, такую работу, по-моему, можно делать, даже если…
   — Давай проверим.
   Поведение этих существ совершенно нас заинтриговало.
   Мы шагали вдоль вереницы носильщиков, совсем близко от них; одна группа рабочих двигалась рядом с нами, другая навстречу.
   Вот и здание.
   — Машины! — воскликнули мы, очутившись на дороге.
   Из темного помещения доносился равномерный шум и лязг. Около здания носильщики выливали жидкость в желоб, по которому она текла в цех. На стенах цеха торчали какие-то загнутые кверху трубки, из которых выходил газ, горевший тусклым, зеленоватым пламенем…
   В этом жутком полумраке, в невыносимом смраде двигались десятки существ. Все это живо напомнило мне рабский труд, каким я представлял его себе в давно минувшие времена на Земле. То, что впоследствии принесло человеку облегчение и прогресс, сначала поработило его.
   Мы вышли на свежий воздух. По обеим сторонам входа были укреплены полупрозрачные шары, похожие на фонари, но они не светились.
   Мы двинулись вдоль здания, чувствуя себя чем-то вроде призраков: мы ходим, а нас не слышат и не видят.
   Темнело. Контуры здания расплывались в густеющих сумерках. Мы дошли до конца цеха. Там тоже был широкий вход с двумя шарами по бокам. Доктор заинтересовался ими.
   Из цеха то и дело выезжали какие-то грубо сколоченные тележки на валиках вместо колес. Каждую тележку толкали два тристанца. Они везли готовые изделия, а может, полуфабрикаты. Похоже, это завод пластмасс, только выпускаемые изделия отличались особой прочностью.
   Доктор бесцеремонно протянул руку к одной тележке и, взяв изделие, подошел к нам. Рабочие не возражали.
   Это был прозрачный и довольно эластичный цилиндрический сосуд литра на два с трубкой на дне.
   — Ну, что? — спросил доктор.
   — Где я мог его видеть? — вслух подумал я.
   — Совершенно верно, — сказал доктор. — Точно такие штуки торчали в озере из камыша, там, где мы в первый раз заночевали.
   — Верно, верно, стеклянные цветы…
   — Думаю, что это были вовсе не цветы…
   Здания давно превратились в темные силуэты, пламя печей над нашими головами бросало вниз мрачные отблески. Мы решили вернуться к дископлану. На сегодня разведка окончена.
   — Опять придется в потемках искать место для ночевки, — с упреком сказал Марлен, как только мы подошли к аппарату.
   — А ты собираешься сегодня лететь куда-то?
   — Уж не хочешь ли ты сказать, что мы будем ночевать здесь? — встревожился Марлен.
   — Разумеется!
   Мы поужинали в темноте, не спуская глаз с загадочного завода. Алые отблески его огней казались особенно яркими во мраке.
   «Как в аду», — подумал я. Во времена моего детства у меня была точно такая картинка в книжке.
   Работа на заводе не прекращалась. На тускло освещенном фоне медленно двигались темные фигуры. Рабы… Мне снова пришло в голову это сравнение.
   — Такой каторжный труд вряд ли может быть привычкой, сказал я доктору. — По-моему, это просто рабы. Но в таком случае где-то рядом с ними должны быть и рабовладельцы. А их здесь не видно, никто не сторожит рабочих, не погоняет…
   — И никто не лодырничает, — прервал меня доктор. — Знаешь, у меня возникла идея… бывают же такие нелепые ассоциации… есть что-то общее… эта апатия… Мне почему-то вспомнились наши монтажники там… на базе… Разумеется, чисто внешнее сходство, случайная аналогия, но, ты только подумай хорошенько, эта апатия… словно бы у них есть что-то общее…
   — В таком случае предлагаю назвать их «равнодушниками», усердно жуя, предложил Марлен.
   Мы промолчали.
   — И ты хочешь сказать… — начал я.
   — Пока я ничего не хочу сказать. Поэтому-то я сижу здесь и жду. Жду, когда же появятся хозяева.
   Время летело незаметно. Нас окружала тьма, пронизанная алыми всполохами огня. Из входа в здание струился слабый свет. Томясь в ожидании, мы попытались установить радиосвязь с базой, но тщетно — наши попытки не увенчались успехом. Пока мы возились с рацией, сзади блеснула вспышка ало-синеватого света и тотчас погасла. Мы обернулись. На рабочей площадке было темно, отблески печей стали слабее, освещение в цеху погасло, воцарилась тишина и ночное спокойствие. Но когда наши глаза привыкли к темноте, мы заметили какое-то движение: вот на темном фоне промелькнули черные тени… Минута — и вновь ничего не видно. Тристанцы скрылись в загадочных зданиях.
   Мы с опаской уставились в недвижную тьму. Около дископлана не видно было ни зги. Внезапно Хольст вскочил с места.
   — Дайте свет!
   В суматохе мы никак не могли вспомнить, куда делся фонарик, пока не оказалось, что он в руке у Марлена.
   — Когда мне что-нибудь нужно, я не ору, — сказал тот в свою защиту. — В этом смысле тристанцы куда симпатичнее.
   Сноп света рассек темноту, рассеиваясь и слабея вдали. Нам показалось, будто там, на площадке, что-то блеснуло и метнулось в сторону… А может быть, это игра нашего воображения? Луч фонарика пошарил во мраке — вновь что-то блеснуло, и вновь пустота и кромешная тьма.
   — Включить прожектор!
   Ослепительный свет пронизал пространство, мы зажмурились, выжидая, пока привыкнут глаза. Постепенно мы различили стены зданий… заводскую площадку… Но там никого не было!
   — Что это… черт подери!
   — Это были не те тристанцы, которых мы видели! — Марлен от волнения забыл придуманное им прозвище «равнодушники».
   — Откуда ты знаешь?
   В отблесках света я увидел сосредоточенное лицо Хольста и встревоженное — Марлена. Но вот напряженность исчезла.
   — Там уже никого нет, — сказал Марлен, проводя рукой по лбу.
   Я перевел дыхание. Хольст оглянулся. Мы почувствовали себя спокойнее.
   — Ну, так что, доктор? Переночуем здесь и подождем, когда они снова выйдут на работу?
   Доктор сосредоточенно смотрел в темноту. Он все еще не мог прийти в себя, его словно подменили.
   — Далеко отсюда до реки? — вдруг спросил он.
   — Два шага.
   — Тогда лучше перебраться подальше… Так будет спокойнее.
   Мы переглянулись.
   — Да что ты, доктор, ну не все ли равно?
   — Садись за штурвал и не спорь, — резко приказал мне доктор.
   Через несколько минут дископлан поднялся вверх.
   Утром мы опустились прямо на берег реки. Доктор торопливо зашагал к воде.
   — Соленая, — кратко объявил он, словно и не ждал ничего иного.
   — Соленая вода в озере, соленая вода в реке… — вслух размышлял Хольст.
   — В канале, — поправил я.
   — Что-о?
   — В канале. Погляди.
   Я был рад, что мне удалось открыть то, чего не заметили мои товарищи: берега поросли какими-то сероватыми метелочками, а под водой дно было выложено каменными плитами.
   Доктор пристально посмотрел на нас.
   — Разгадка тайны здесь, — он кивнул в сторону канала.
   Мы молча вернулись к дископлану.
   — Сколько дней ты не высовывал носа из кабины? — спросил я Марлена.
   — Я же черчу для вас карту, — сердито возразил он. Он и в самом деле набрасывал план города, который мы обнаружили в нескольких километрах отсюда. Судя по всему, это был уже не исторический памятник, а вполне современный город. Но без жителей.
   Продолговатые, похожие на туннели здания обветшали. Необычной формы окна напоминали глаза слепца, обращенные к небу. Заглядывая внутрь, мы видели остатки домашней утвари, но не рискнули рассмотреть их повнимательнее — дома вот-вот могли обрушиться.
   Еще одна загадка… Но доктор тогда не дал нам поразмыслить, он торопил Хольста к реке. А теперь, попробовав воду, казалось, успокоился, но стал еще неразговорчивее.