Чемберлен Диана. Спасительный свет (Темная сторона света)

   Сейчас, на кухне Алека, у него было такое ощущение, как будто все это с ним уже происходило. Алек раскладывал в плетеные вазочки соленое печенье и поп-корн, а Пол разливал вино в бокалы на подносе. Только на этот раз он специально избегал смотреть на голубую лошадку «клуазоне» на полке перед его глазами.
   Он взглянул на Алека:
   – Оливия упоминала, что несколько недель назад вы ездили в Норфорк для организации публичных выступлений.
   – Да, – Алек доставал салфетки с полки над раковиной. – Она прекрасно справилась со своей задачей.
   – Спасибо за то, что вы написали письмо в «Газетт», – сказал Пол. – Оно многое изменило для Оливии.
   – Это самое меньшее, что я мог сделать.
   Пол наклонил бутылку над очередным бокалом.
   – Я знаю, что последние несколько месяцев были кошмаром для Оливии, – сказал он, – я не слишком помогал ей. Мне придется многое наверстать.
   Алек было направился в гостиную с вазочками и салфетками, но теперь остановился, и его губы медленно растянулись в улыбке.
   – Заботьтесь о ней получше, хорошо? – Он перевел взгляд за спину Пола, и Пол, обернувшись, в дверном проеме между кухней и кабинетом увидел девочку. – Это моя дочь Лейси, – сказал Алек. – Лейси, это Пол Маселли, муж доктора Саймон. – И Алек вышел из кухни.
   Пол улыбнулся девочке. Высокая, с гладкой кожей и голубыми глазами Энни, она взяла горсть соленого печенья из пакета, лежавшего на кухонном столе, и посмотрела на Пола. Ее волосы были наполовину черными, наполовину рыжими.
   – Так это вы неправильно указали мой возраст, – она прислонилась к шкафчику.
   – Что ты имеешь в виду? – Пол поставил бутылку. Ее волосы выглядели совершенно нелепо.
   – В той статье о моей маме в «Сискейп». Вы написали, что мне двенадцать, а на самом деле мне было тринадцать. А сейчас мне четырнадцать.
   Пол нахмурился:
   – Могу поклясться, твоя мама сказала, что тебе именно двенадцать.
   Она запихнула в рот несколько кусочков печенья.
   – На моем месте каждый был бы недоволен, – сказала она с набитым ртом, – я имею в виду, насчет двенадцати лет. – Она кинула на него недовольный взгляд и проскользнула мимо. – Я ухожу, папа, – крикнула она в гостиную и исчезла через заднюю дверь.
   Пол оцепенело смотрел ей вслед. Он мог бы поклясться на стопке витражей Энни, что своими ушами слышал, как она сказала, что ее дочери двенадцать.
   В течение всего собрания он не находил себе места. Алек рассказывал о том, как продвигаются работы по перемещению маяка. Он говорил, что уже кладут рельсы, и строительная площадка кишит инженерами и топографами.
   Пол слушал краем уха. Матери не ошибаются, когда дело касается возраста их детей. Разбуди его собственную мать среди ночи, и она без запинки отбарабанила бы возраст всех шестерых своих детей. Существует лишь одна причина, которая могла заставить Энни неправильно назвать возраст Лейси.
   Едва собрание закончилось, он поблагодарил Алека и почти бегом устремился к своей машине. Домой он ехал в полном трансе, и, добравшись до своего коттеджа, тут же принялся рыться в коробке с кассетами. Раскопав три кассеты с интервью Энни, он вместе с диктофоном принес их в спальню, сел на кровать и стал лихорадочно прокручивать их до тех пор, пока не нашел ту, которую искал. С глубоким вздохом он прислонился к стене и нажал кнопку воспроизведения.
   Из динамика донесся звон столовых приборов, с соседнего столика в «Си Терн», а затем его голос.
   – Расскажи мне о своих детях.
   По нервам полоснул голос Энни. Как давно он не слышал его – хрипловатый и здесь слегка запинающийся. Сейчас ему казалось, что он понимает, почему она говорила так медленно и осторожно.
   – Ну… что бы ты хотел услышать?
   – Все, – сказал он. – Полагаю, ты не назвала их Роза и Гвидо?
   Пол поморщился, услышав, как прозвучал этот вопрос, и вспоминая ее свирепый взгляд.
   – Ты обещал не… – сказала Энни, и он быстро прервал ее.
   – Извини. Хорошо. Клей и…
   – Лейси.
   – Лейси. Сколько им лет?
   – Клею – семнадцать, а Лейси двадцатого числа будет двенадцать.
   Пол отмотал пленку назад:
   – …двадцатого числа будет двенадцать.
   Он выключил диктофон и закрыл глаза. Лишь одна причина могла заставить ее соврать. Пол думал о девочке на кухне Алека – девочке с глазами Энни и рыжими волосами Энни, пробивающимися из-под крашеных черных. И начав об этом думать, он уже не мог остановиться.

* * *

   Степень магистра в области журналистики он получил в двадцать четыре года. Внезапно он представил себе свое будущее и увидел в нем пробел, который мог заполнить только один человек. Он не видел Энни больше четырех лет, с тех пор, как она оставила его в Бостонском колледже, одна отправившись в путешествие по побережью. Он не мог заниматься поисками работы, связывать себя обязательствами на будущее, пока не сделает последнюю попытку включить в него Энни.
   В конце весны Пол приехал в Нэгз-Хед и снял квартиру в двух кварталах от залива. Он попробовался на роль в «Затерянном поселении», пьесе из истории Аутер-Бенкс, которая каждое лето шла в Мантео, и легко получил ее. Он нашел в телефонной книге номер Энни и Алека, но звонить не стал, а вместо этого поехал по адресу, который был указан в справочнике, к маленькому коттеджу в Китти-Хок, у самого залива. Он приехал ранним утром и поставил машину в квартале от дома, не отрывая от него глаз и прихлебывая кофе. Около семи он увидел, как из коттеджа вышел высокий темноволосый мужчина и сел в разбитый грузовик, стоявший на подъездной дорожке. Должно быть, это и есть Алек. Наблюдая, как он отъезжает, Пол почувствовал смесь ревности и зависти. Он подождал еще минут пятнадцать, чтобы убедиться, что Алек ничего не забыл, затем завел машину и проехал квартал до коттеджа, изучая себя в зеркале заднего вида. Он не слишком изменился за прошедшие четыре года: все так же носил очки в проволочной оправе, волосы были покороче, но ненамного.
   Он вышел из машины, быстро прошел к входной двери и постучал прежде, чем успел передумать.
   Энни открыла дверь. На какое-то мгновение он подумал, что она не узнала его, но затем услышал восторженный возглас: – Пол!
   Она обвила руками его шею, и он прижал ее к себе, облегченно засмеявшись. В манеже за ее спиной тихо сидел малыш и наблюдал за ними. Даже с такого расстояния Пол мог разглядеть светло-голубые глаза, которые, как ему представлялось, принадлежали отцу ребенка.
   Он продолжал сжимать Энни в объятиях, но она вывернулась, краска залила ее лицо.
   – О Пол! – Она взяла его за руку. – Я очень сожалею, что мы так расстались, меня это все время беспокоило. Я так рада, что у меня есть возможность сказать тебе об этом, – она затащила его в комнату. – Заходи, заходи, – она отступила в сторону, уперев руки в бедра, и оглядела его оценивающим взглядом: – Ты хорошо выглядишь, Пол, – сказала она.
   – Ты тоже, – она была невероятно хороша.
   – Это Клей, – она наклонилась к манежу и взяла на руки маленького мальчика.
   Пол коснулся крошечной ручки.
   – Гвидо, – тихо сказал он. Вид у Энни был немного смущенный, она рассмеялась.
   – Я совсем об этом забыла. И Роза, верно?
   – Да, – тоска сжала его сердце. – Роза. Энни посмотрела на сына.
   – Ты можешь сказать: здравствуй, мое сокровище?
   Малыш зарылся головой в уютную впадину на ее груди.
   – Он хочет спать. – Она положила Клея обратно в манеж и укрыла легким одеяльцем.
   – Что ты здесь делаешь? Ты здесь в отпуске? С кем? – Она сыпала вопросами, не дожидаясь ответов. – Я бы хотела, чтобы ты познакомился с Алеком, если для тебя это не тяжело. – Она плюхнулась на диван. – О Пол, как только ты вообще простил меня? Я поступила ужасно, но я так запуталась из-за того, что мой отец заболел и все такое прочее…
   – Я понимаю, – он сел рядом с ней на диван и взял за руку. – Я пробуду здесь, по крайней мере, все лето, – сказал Пол и ее улыбка стала менее лучезарной, но он постарался не обращать на это внимания.
   – Все лето?
   – Да. Я получил роль в «Затерянном поселении».
   – Это замечательно, – ее голос прозвучал неуверенно.
   – Я снял маленькую квартирку в Нэгз-Хед.
   – Ты один?
   – Да.
   Наконец она, похоже, догадалась.
   – Почему сюда? Почему в Аутер-Бенкс?
   – А ты как думаешь?
   Она покачала головой и забрала свою руку.
   – Я замужем, Пол.
   – И ты счастлива?
   – Очень. Я сильно изменилась. Теперь я уже не такая… необузданная. Я жена и мать. У меня есть обязательства.
   – Ну, а могу я видеть тебя время от времени? Просто двое старых друзей встретятся, чтобы пообедать вместе?
   – Нет, если ты хочешь от меня чего-то большего. – Она сложила руки на груди и отодвинулась от него.
   – Я буду довольствоваться тем, что ты захочешь мне дать, Энни. Если это всего лишь один обед за все лето, пусть будет так.
   Он записал свой номер телефона в блокноте на кофейном столике, обнял ее на прощание и ушел, решив, что переждет, по крайней мере, неделю, прежде чем снова попытается увидеть ее.
   Пьеса стала его спасением. Роль требовала от него много душевных сил, а репетиции занимали все дневное время. Однако по вечерам он не мог обуздать свое воображение, представляя себе Энни в ее маленьком коттедже, укладывающуюся в постель со своим высоким светлоглазым мужем.
   Премьера «Затерянного поселения» состоялась жарким вечером, сделавшим тяжелые костюмы просто невыносимыми, однако толпа туристов приняла представление с восторгом, и, войдя в антракте за кулисы, Пол чувствовал себя просто великолепно. Он как раз взял бутылку коки у одного из рабочих сцены, когда заметил у гримерных Энни, неотрывно смотревшую на него. Один из актеров, проходя мимо, протянул руку, чтобы прикоснуться к ее волосам, и она улыбнулась незнакомцу, прощая ему вольность, как будто понимая, что он был не в силах удержаться. Пол подошел к ней.
   – Рад тебя видеть, – сказал он.
   – Ты был весьма эффектен, Пол. Твои бедра – это действительно что-то. – Она прикоснулась к его бедру, и его пронизал электрический разряд. Он заглянул в ее глаза и понял: она точно знает, что делает.
   – Энни…
   – Ш-ш-ш, – она прикоснулась пальцами к его губам, улыбаясь. – После представления. Есть одно место, куда мы можем отправиться. К моей подруге. Ты можешь ехать за мной. У меня красный «фольксвагену с откидным верхом. Ты меня увидишь.
   И он увидел ее, под фонарем на стоянке, сидящую, скрестив ноги, на капоте «фольксвагена». Он отказался идти со всей труппой отмечать премьеру, а вместо этого последовал на автомобиле за Энни, загипнотизированный тем, как ветер раздувает в темноте ее рыжие волосы. Они переехали по мосту в южный Нэгз-Хед, повернули на кроутанское шоссе и следующие пятнадцать миль он держался вплотную к заднему бамперу ее автомобиля. Куда, черт возьми, она его тащит? В конце концов она съехала на боковую улицу, остановила машину и обернулась, чтобы подозвать его.
   – Поставь машину здесь и перебирайся в мою букашку, – сказала она.
   Он повиновался и едва захлопнул дверцу «фольксвагена», она развернулась и они снова выехали на шоссе.
   – Где живет твоя подруга? – спросил он, когда они проехали Саузен-Шорз.
   – Увидишь.
   Они проехали еще несколько миль среди темных призрачных дюн. Пол пытался разглядеть какие-нибудь огни на горизонте, но темноту прорезали лишь конусы света от фар Энни.
   – А где сегодня вечером Алек? – прокричал он сквозь шум ветра.
   – Работает на материке. Последнее время он много работает с животными на фермах.
   – А где твой малыш?
   – У соседки.
   Машину подбросило в колее, и он схватился за ручку дверцы.
   – Куда мы, черт побери, едем, Энни?
   Она указала вперед в темноту, и через мгновение он увидел вспышку света.
   – Маяк?
   – Кисс-риверский маяк. Мы собираемся навестить смотрительницу.
   Он больше ни о чем не спрашивал, предоставив все Энни.
   Она свернула на разбитую дорогу, и несколько минут машину трясло в темноте на ухабах, прежде чем они выехали на ровную поверхность. Энни въехала на маленькую площадку, покрытую утрамбованным песком рядом с маяком, и подрулила к большому белому дому. Пол вылез из автомобиля и посмотрел вверх, на вершину башни, возвышавшейся над ними, как раз в тот момент, когда луч света полоснул ему по глазам.
   – Это феноменально! – воскликнул он.
   – Я знаю. Пошли.
   Она взяла его за руку, и они поднялись по мощеной дорожке к дому. В нескольких окнах первого этажа горел свет, но он не мог как следует разглядеть, что внутри.
   Энни коротко постучала в дверь, и через минуту им открыла высокая пожилая женщина, одетая в длинную темную юбку и белую блузку.
   – Заходи, Энни, – она отступила в сторону.
   – Это Пол Маселли, Мери. Пол, это Мери Пур, смотрительница невероятного кисс-риверского маяка.
   Пол церемонно кивнул Мери. Что, черт побери, происходит? Они что, собираются весь вечер беседовать с этой пожилой дамой?
   Энни чмокнула Мери в щеку.
   – Тебе что-нибудь нужно, дорогая?
   – Нет, нет. – Мери помахала рукой. – Можете подниматься наверх.
   Энни схватила Пола за руку и провела его по лестнице в маленькую спальню с двуспальной кроватью, застеленной пикейным покрывалом. Она закрыла дверь и резко обернулась, чтобы поцеловать его.
   – О Боже, Пол, ты был так прекрасен на сцене. Я уже успела позабыть, какой ты. – Она начала расстегивать его рубашку, но он поймал ее за руки.
   – Энни, я не понимаю…
   – Ш-ш-ш, – она через голову, не расстегивая, стянула свою блузку и сняла лифчик.
   – Держи меня, – приказала она, и он заключил ее в объятия, ощущая болезненно знакомый запах ее волос, теплую кожу ее обнаженной спины. Каждые несколько секунд в окно ударял луч маяка, заливая комнату белым светом, выхватывая из темноты рыжий огонь ее волос, матовую белизну тела.
   – Трогай меня. Везде, – прошептала она.
   Он скинул с себя одежду и уложил Энни на кровать, чтобы выполнить ее приказание. Ее тело живее реагировало на ласки, чем прежде, и ему совсем не нравилась мысль, что этой пылкостью он обязан ее мужу. Она обвила его ногами.
   – Я хочу, чтобы ты был близко ко мне, Пол. Так близко, как это только возможно.
   Он проник в нее, краем сознания улавливая скрип кровати и помня о старой смотрительнице внизу, но Мери Пур наверняка знала, что здесь происходит. Он выкинул звуки из головы и сконцентрировался на Энни. После всех этих лет он наконец снова был с ней, внутри нее. Она раскачивалась вместе с ним, но когда его рука скользнула вниз, между их тел, чтобы прикоснуться к ней, она покачала головой.
   – Это не важно, – сказала она.
   Он был настойчив. Упорен. И она все-таки кончила, и содрогания ее тела довели до предела его возбуждение.
   Через несколько минут он начал было скатываться с нее, но она поспешно его удержала:
   – Нет. Оставайся близко.
   – Я люблю тебя, Энни.
   – Держи меня.
   – Я держу. Я здесь. – Он сосредоточился на том, чтобы прижаться к ней поплотнее и успокоить трепет ее тела. Затем он отклонился в сторону, чтобы увидеть ее лицо, когда свет снова заполнит комнату.
   – Я не понимаю, как ты это устроила, Энни, – сказал он. – Старая смотрительница…
   – Мери. Она знает, что мне нужно было встретиться с тобой. Я часто навещаю ее, когда Алек работает. Я рассказала ей все о тебе.
   – Мы сможем встретиться еще раз?
   – Обязательно. Лучше вечером. Ты можешь вечером?
   – Конечно. Но давай встретимся у меня на квартире.
   – Нет. Мы должны встречаться здесь. Люди могут увидеть меня с тобой. Меня многие знают, Пол. Мое лицо слишком хорошо известно. Здесь, на отшибе, мы в безопасности.
   Итак, все продолжалось. Это было самое счастливое лето Пола, за исключением, разве, того, которое он провел с нею в Нью-Хоуп. По утрам она давала ему знать, что сможет встретиться с ним, вывешивая красный шарф на переднем крыльце своей студии. Она просила его никогда не приходить в студию. Ей не хотелось объяснять Тому Нестору его присутствие.
   Несколько раз за лето он видел ее издалека вместе с Алеком. Он видел их в продуктовом магазине, а однажды на пляже, где они играли в бадминтон. Она много смеялась, и на щеках у нее появлялись глубокие ямочки. Эта картина преследовала его до следующего свидания с ней.
   Шарф чаще висел на крыльце, чем отсутствовал. Энни и Пол встречались в доме Мери и проводили вечера в спальне наверху. Они часто говорили о прошлом и никогда – о будущем. Он проявлял осторожность в своих требованиях к ней, но к середине лета уже тяготился тайным характером их взаимоотношений. Ему хотелось большего.
   – Мне кажется, тебе пора уйти от Алека, – сказал он однажды вечером, когда они еще лежали в постели.
   Энни подняла голову с его плеча. Казалось, она поражена его заявлением.
   – Я никогда не уйду от него, Пол. Никогда.
   – Почему? Я лучше смогу обеспечить тебя. И Клея. Я усыновлю Клея. Я могу…
   – Не говори так! – Она села в постели. – Ты говорил, что тебе будет довольно того, что я захочу тебе дать. Ведь так?
   – Но я люблю тебя.
   – А я люблю Алека.
   Впервые он разозлился на Энни. Оттолкнув ее, он стал вылезать из постели, но она быстро схватила его за руку.
   – Прости, прости, прости! Я не хотела, чтобы это так прозвучало.
   – Ты почти не видишь его. Его все время нет, он оставляет тебя одну с ребенком и…
   – Потому что он зарабатывает деньги. Сейчас он не может найти другой работы. Если бы мы хотели жить в городе, ему не пришлось бы столько работать. Но мы хотим жить здесь, и вынуждены таким образом за это расплачиваться.
   Он посмотрел на нее:
   – Ты употребляешь меня!
   – Нет!
   – Да! Я просто заполняю пустоту рядом с тобой, когда Алека нет поблизости. Верно? «Старый добрый Пол».
   – Не говори так.
   Она расплакалась, обняв его за талию, и он перестал спорить с ней.
   Провожая его в тот вечер до машины, она держала его за руку.
   – Я никогда не уйду от Алека, Пол. Если ты хочешь меня на этих условиях, тогда мы будем встречаться. Если нет – больше не приходи сюда.
   Конечно, он продолжал приходить, терпя понимающий кивок Мери Пур, предательский скрип кровати. Он никогда не терял надежды, что Энни передумает. Последнее представление «Затерянного поселка» состоялось в День труда, и он устроился официантом в Мантео. Едва ли это было то, ради чего он учился, но уехать он не мог. А затем внезапно все переменилось.
   В течение нескольких дней красный шарф не появлялся. Он беспокоился, не заболела ли она, или, может быть, рассердилась на него, и уже решил позвонить ей, когда обнаружил, что красный шарф снова висит на углу крыльца. Вечером он с большим облегчением отправился на Кисс-Ривер.
   – Она наверху, – сказала Мери Пур, встретив Пола у дверей. Пол никогда не мог смотреть ей прямо в глаза. Он чувствовал, что она не любит его, с трудом переносит его присутствие. – Она плохо себя чувствует.
   Энни выглядела ужасно. Ее волосы были завязаны сзади, глаза опухли. На лице – в углах рта и поперек лба появились морщины, которых он никогда прежде не замечал.
   – Что случилось? – Он потрогал ее лоб, проверяя, нет ли жара, но он был холодный. – Бедная Энни! Ты выглядишь ужасно, – он попытался обнять ее, но она отстранилась.
   – Мы не должны заниматься любовью, – сказала она, опускаясь на кровать.
   – Конечно нет, раз ты себя плохо чувствуешь.
   – Дело совсем не в том, – она была сильно взволнована, почти на грани истерики. – Нам нужно поговорить.
   Должно быть, Алек обо всем узнал. Тогда все. Наконец-то дело приблизилось к развязке, и через несколько минут Пол узнает, выиграл он или проиграл.
   Она нервно сжимала ладони на коленях:
   – Я больше не могу этим заниматься.
   – Что произошло? Алек узнал?
   – Нет. Просто… я сама себе противна. – С этими словами она вскочила с кровати и пробежала по коридору в маленькую ванную комнату. Он услышал, как ее вырвало. И тогда он вспомнил, как она не давала ему пользоваться презервативами, считая, что с ними он не получит удовольствия. Однако она заверила, что ему не нужно волноваться, так как она заменила странный набор противозачаточных средств, который использовали в колледже, на диафрагму. Но насколько диафрагма надежней?
   Когда она вернулась в комнату, ее кожа была влажной и серой. Он насильно обнял ее, и она, плача, прижалась к нему.
   – Ты беременна, – он говорил тихо, уткнувшись в ее волосы.
   – Нет! – Она отстранилась с диким взглядом. – Пожалуйста, Пол, просто уезжай из Аутер-Бенкс и никогда не возвращайся!
   – Я не могу уехать. Не могу, пока ты не расскажешь мне, что произошло.
   – Пожалуйста, – ее рыдания усилились. Сжимая его руку, она продолжала умолять его уехать. На лестнице он услышал медленные шаги Мери Пур и схватил Энни за руки, пытаясь ее успокоить. Дверь распахнулась.
   Мери вошла в комнату, оказавшись вдруг совсем не такой старой, как думал Пол. Очень высокая, она стояла, сверкая голубыми глазами.
   – Сейчас же убирайся отсюда и перестань расстраивать ее! – Она села на кровать и притянула голову Энни к своему плечу, та доверчиво прижалась к ней. – Успокойся, дорогая. Тебя опять вырвет. – Мери посмотрела на Пола: – Уходи.
   Она произнесла это спокойно, но недобрым тоном, и Пол почувствовал, что сам вот-вот расплачется.
   – Разве я не имею права узнать почему?
   – Уходи немедленно, – сказала Мери.
   Энни сильнее прижалась к Мери, подтянув колени к груди, словно стараясь забиться под крыло старой смотрительницы, и у Пола не оставалось выбора, как только уйти. Он вернулся к себе на квартиру, упаковал вещи и в тот же вечер уехал из Аутер-Бенкс, прикрепив к дверям студии Энни записку с адресом и телефонным номером своей семьи в Филадельфии.
   «…двадцатого числа будет двенадцать.» Конечно же, она была беременна. Какая еще могла быть причина ее непонятного поведения и его внезапной отставки? Если бы во время интервью она сказала ему, что Лейси тринадцать, он бы подсчитал и все сразу понял бы.
   О Господи! Он выдвинул ящик ночного столика и достал пачку фотографий Энни, которые фотограф из «Газетт» сделал у нее дома. Среди них была фотография Лейси и Клея, которая не пошла в статью, и Пол долго всматривался в лицо девочки. Она была точной копией Энни. Он должен увидеть ее снова и попытаться отыскать в ее лице свои черты и черты своих сестер. Он должен знать наверняка, и существовал лишь один человек, который мог ему в этом помочь.
   Пол поставил в диктофон другую кассету, нажал кнопку воспроизведения и, закрыв глаза, откинулся назад, чтобы раствориться в голосе Энни.

ГЛАВА 40

   Стихотворение тронуло Оливию. Оно напомнило стихи, которые Пол написал о ней в «Сладком приближении». Она представила себе, как он читает его ей тем особым голосом, который появлялся у него при чтении стихов. Голосом, которым мог успокоить другие голоса в комнате, полной людей, и притянуть к себе все взгляды. Она помнила гордость, которую испытывала, слушая его на публичных чтениях. Тщательно отшлифованные строки его стихов переполняли ее любовью. Неудивительно, что он скучал по Вашингтону. Там было множество людей, которые ценили его дар.
   Сегодня ей позвонили из консультации и сообщили, что результаты анализов пункции совершенно нормальны, и что она носит мальчика. Только почувствовав окатившую ее теплую волну облегчения, она поняла, насколько боялась, что что-нибудь окажется не в порядке. Теперь все ее мысли были заняты ребенком.
   Она прочитала стихотворение несколько раз, хотя уже первое чтение убедило ее, что прежний Пол – Пол, за которого она вышла замуж – вернулся. Теперь наконец пора рассказать ему о ребенке. Пора разрешить ему вернуться, постараться простить его и снова заняться строительством своего будущего.
   Она набрала его номер, но услышала лишь автоответчик. Алек упоминал о собрании комитета спасения маяка. Скорее всего Пол там.
   – Я тоже люблю тебя, Пол, – сказала она, услышав сигнал его автоответчика. Она положила руку на живот: – Пожалуйста, позвони мне, когда придешь. Я хочу сообщить тебе кое-что важное.
   Она работала над витражом на кухонном столе, ожидая телефонного звонка, который так и не прозвучал. Телефон вообще не звонил ни разу до тех пор, пока она не легла в постель, и еще не подняв трубку, Оливия уже знала, что это Алек, а не Пол.
   – Пол был сегодня на собрании? – спросила она через несколько минут разговора.
   – Да. Но он ушел первым. Похоже, он спешил.
   – Он написал мне стихотворение и оставил его в моем почтовом ящике. По-моему, он уже действительно готов вернуться и начать все сначала.
   Алек ответил не сразу:
   – Думаю, вы правы. Он говорил что-то о необходимости восполнить те неприятности, которые причинил вам.
   – Он так сказал?
   – Что-то в таком духе. Она улыбнулась.
   – Я решила рассказать ему о ребенке.
   – Пожалуй, пора.
   – Алек, это мальчик. Я получила результаты анализа, и все в порядке.
   – Это чудесно, – его голос звучал безразлично.
   – Пол всегда говорил, что хочет сына. Он рос в окружении женщин, – она вздохнула. – Но я боюсь говорить ему. Если я скажу – пути назад не будет.
   Я оставила на его автоответчике сообщение, чтобы он мне перезвонил.
   – А-а-а, ну, тогда я лучше отпущу вас.
   – Нет. Пожалуйста, не надо, – она закусила губу, слушая тишину на несколько секунд заполнившую трубку.