Чэн-энь У. Путешествие на Запад. Том 3

   – Хоть и похож на ладью, – тем же тоном отозвался Чжу Ба-цзе, – но нет мачт и парусов, не сможет плыть по ветру.
   – Ну-ка, посторонись! – крикнул Сунь У-кун. – Я тебе покажу, как он у меня понесется по ветру.
   Поднатужившись, Сунь У-кун проткнул своим посохом спину удава так, что она увеличилась на несколько чжан в вышину и действительно стала походить на мост. Чудовище, не выдержав боли, помчалось вперед быстрее ветра, а затем повернуло обратно, спустилось с горы, проползло еще более двадцати ли и, наконец, зарылось в пыль без движения. Чжу Ба-цзе сзади подбежал к издохшему удаву и стал бить его граблями. Сунь У-кун проделал дыру в брюхе удава и вылез наружу.
   – Чего колотишь? Ведь он сдох!
   – Ты разве не знаешь, – ответил Чжу Ба-цзе, – что я всегда любил бить мертвых змей?
   Затем он убрал свои грабли, взял удава за хвост и поволок за собой.
   Вернемся в селение Толо, где старец Ли со всеми старейшинами обратился к Танскому монаху с такими словами:
   – Твоих учеников не было всю ночь, и до сих пор они не возвратились. Видно, нет их больше в живых.
   – Нет, с ними ничего не могло случиться. Выйдем посмотрим, – предложил Танский монах.
   Вскоре они увидели Сунь У-куна и Чжу Ба-цзе, которые с шумом и гиканьем тащили огромного удава. Вот когда старцы действительно обрадовались. Все селение поднялось на ноги. Сюда сбежались все от мала до велика. Встав на колени, жители селения стали выражать свою благодарность. Слышались возгласы:
   – Это и есть тот самый бес! Вот он и губил людей! Теперь благодаря вам, благочестивые отцы наши, уничтожившие злого оборотня, мы избавлены от напасти и можем жить спокойно!
   Все в знак благодарности приглашали путников в гости и подносили им разные благодарственные угощения. Наставник и его ученики были вынуждены остаться еще на несколько дней. Насилу удалось упросить благодарных жителей отпустить их. Убедившись, что монахи действительно не хотят брать ни денег, ни вещей, они наготовили на дорогу разные печенья, сухари и фрукты и вышли провожать, кто верхом на муле, кто на лошади, с красными цветами и шелковыми флагами. В селении было пятьсот дворов, и провожающих набралось до восьмисот человек. Всю дорогу они веселились и радовались. Вскоре путники стали подходить к горному проходу Гнилых фиг на горе Семи преимуществ, и Танский монах почувствовал зловоние. Вся дорога впереди была забита гнилыми фигами.
   – Сунь У-кун, как же мы здесь проберемся? – спросил он своего старшего ученика.
   Зажимая нос рукою, Сунь У-кун ответил:
   – Вот с этим трудно будет справиться.
   От этих слов у Танского монаха на глазах сразу же навернулись слезы. Старец Ли и остальные провожающие выступили вперед и сказали:
   – Почтенный отец наш! Не огорчайся. Мы условились проводить вас до этого места и предложить наш совет. Твои уважаемые ученики расправились со злым духом-оборотнем и избавили наше селение от беды и пагубы. В благодарность за это мы готовы проложить вам другой, хороший путь и проводить вас через эту гору!
   Сунь У-кун улыбнулся:
   – Нет, почтенный старец, ты сказал не подумав. Ты сам говорил, что эта гора в поперечнике тянется на восемьсот ли, как же вы сможете проложить дорогу через нее в короткий срок, раз не являетесь священными воинами великого Юя? Чтобы провести нашего наставника через эту гору, опять нужно будет нам потрудиться, а вы этого не сумеете.
   Танский монах слез с коня и спросил:
   – Сунь У-кун, что же ты думаешь делать?
   Не переставая улыбаться, Сунь У-кун ответил:
   – Перейти через гору, конечно, трудно, но еще труднее ждать, когда проложат новую дорогу. Надо все же попытаться пройти через старый проход, боюсь только, что некому будет доставлять нам пищу.
   – Что ты, что ты! – вмешался старец Ли. – Зачем так говорить? Сколько надо будет, столько и будем вас кормить и поить. Зачем же говорить, что некому будет доставлять пищу?
   – Ну, в таком случае, – бодро сказал Сунь У-кун, – отправляйтесь обратно и наготовьте нам два даня сухой провизии да напеките разных пампушек и блинов. Мы накормим досыта вот этого монаха с длинным рылом, он превратится в большую свинью, проложит нам дорогу через старый проход, наставник наш сядет верхом на коня, мы будем его поддерживать и уж как-нибудь проберемся!
   Чжу Ба-цзе услышал и сказал:
   – Ишь ты, какой умный! Вы все хотите остаться чистенькими, а на меня одного взвалить уборку всей этой зловонной грязи?!
   – Чжу У-нэн! – ласково сказал Танский монах. – Если тебе под силу это дело и ты сможешь проложить путь через проход и провести меня через эту гору, то не сомневайся – это зачтется тебе, как самый большой подвиг!
   – Ладно! – рассмеялся Чжу Ба-цзе. – Будь, наставник, судьей над нами, вот в присутствии всех наших благодетелейкормильцев скажу без смеха. Я, Чжу Ба-цзе, владею способом тридцати шести различных превращений. Но если вы захотите, чтобы я превратился во что-либо легкое, грациозное, нежное и красивое, скажу напрямик, что не смогу. А вот в гору, дерево, камень, кочку, в тапира, в борова, в буйвола, в верблюда – я, честное слово, могу превратиться без труда. Только предупреждаю, что если я превращусь в существо большее по размерам, то и брюхо у меня станет больше. Я должен наесться до отвала, вот тогда смогу поработать как следует!
   – Еда найдется! Еда найдется! – закричали все. – Каждый из нас взял с собой сухари, разные плоды, блины жареные и прочую снедь. Мы ведь думали, что нам придется прокладывать для вас новую дорогу. А теперь бери все и ешь на здоровье. Когда же ты увеличишься и возьмешься за работу, мы еще пошлем людей за провизией.
   Чжу Ба-цзе очень обрадовался. Он снял с себя черный халат, отложил в сторону грабли с девятью зубьями и, обращаясь ко всем присутствующим, сказал:
   – Только уж вы надо мной не смейтесь, когда увидите, как я примусь за эту грязную работу.
   О, добрый Чжу Ба-цзе! Посмотрели бы вы, читатель, как он прочел заклинание, встряхнулся и тут же превратился в огромную свинью. Вот уж, право:

 
Сала в ней больше, чем наполовину,
Пятачок круглый на рыле предлинном,
Уши огромные, как листья банана,
Спина ершится острой щетиной,
Толстая морда чернее ночи,
Луны светлее круглые очи,
Голос ее пронзительный звонок –
Громко визжит, когда есть захочет.
Еще поросенком в селеньях горных
Питалась всходами трав благотворных,
Теперь же любую пищу людскую,
Сопя и чавкая, съест проворно.
Немало нужно ей, чтоб быть сытой,
Такой громадной, так плотно сбитой!
Груз выдерживают небывалый
Ее четыре белых копыта.
Себя совершенствовала недаром:
Крепкий хребет не боится ударов,
Шкуру железную не проколешь,
Не осмолишь, не обваришь варом.
Свиней упитанных встретить просто –
Следит хозяин за их дородством,
Но ей подобных средь них не сыщешь:
Далеко им до такого роста!
В тысячу чи она вышиною,
Не меньше ста чжан, пожалуй, длиною,
Своим долголетием небу подобна,
И всех людей удивляет собою.
Танский монах с нее глаз не сводит,
Любуется ею толпа народа,
Глядя, как путь пролагает усердно
Бывший великой звезды полководец.
 

   Сунь У-кун, увидев, что Чжу Ба-цзе завершил свое превращение, тотчас же велел провожающим сложить в кучу всю провизию, которая была у них с собой, чтобы Чжу Ба-цзе смог подкрепиться. Дурень, не разбираясь, что вареное, что сырое, стал поглощать всю еду, а затем принялся расчищать рылом дорогу. Сунь У-кун велел Ша-сэну разуться, чтобы было легче нести поклажу, а наставника попросил крепче держаться в седле. Сам он тоже разулся, а провожающих отправил в селение.
   – Если вы действительно благодарны нам, – сказал он, – то отправляйтесь сейчас же за провизией для моего собрата, чтобы поддержать в нем силы.
   Больше половины провожающих, а их набралось, как уже говорилось, около восьмисот человек, были на мулах и лошадях. Они немедленно отправились в селение и занялись приготовлением пищи. Остальные провожающие, человек триста, которые шли пешком, остановились под горой и смотрели вслед удалявшимся путникам. Селение отстояло от горы на тридцать с лишним ли. Пока посланцы ходили в селение, а затем возвратились с едой, проделав таким образом путь почти в сто ли, наставник со своими учениками успел уже далеко уйти, но провожающих это не остановило: они погнали своих мулов и лошадей вдогонку, всю ночь ехали горным проходом, и только на следующий день им удалось догнать монахов.
   – Благочестивые отцы наши! – стали кричать они еще издали. – Искатели священных книг! Подождите нас! Не спешите! Мы вам еду принесли!
   Танский монах услышал их и сказал:
   – Вот уж поистине добрые, верующие люди!
   Затем он велел Чжу Ба-цзе остановиться и поесть, чтобы набраться сил.
   Дурень, поработавший рылом два дня, уже начал испытывать голод. Жители навезли больше семи даней еды. Чжу Ба-цзе опять, не разбираясь, что перед ним: вареный ли рис, или лапша, – все подряд заглатывал, сбивая в кучу. Наевшись досыта, он снова принялся прокладывать дорогу. Тут Танский монах с Сунь У-куном и Ша-сэном еще раз поблагодарили гостеприимных жителей и распростились с ними.
   Вот уж, право:

 
Все провожавшие идут домой;
Им Чжу Ба-цзе дорогу пролагает;
Спокойны все: повержен дьявол злой,
И путникам никто не помешает.
Сам Сюань-цзан и прост и чист душой,
Его благие духи защищают,
Пред Сунь У-куном никнет враг любой, –
Такой он дивной силой обладает.
Отныне может всяк пройти горой,
Ход вновь открытый взоры привлекает…
Плодов гнилых завал стовековой
Его уж боле не загромождает.
Презрев мирских желаний праздный рой,
Опять друзья путь продолжают свой,
И всяк из них по-прежнему стремится
Перед престолом Будды преклониться.
 

   Много ли осталось путникам пройти и какие еще злые духи встретились им, обо всем этом вы узнаете, читатель, из следующих глав.

ГЛАВА ШЕСТЬДЕСЯТ ВОСЬМАЯ,

в которой рассказывается о том, как в Пурпурном царстве Танский монах изложил историю прежних китайских династий, а также о том, как Сунь У-кун проявил себя искусным врачевателем

 
Коль справедлив ты и добро творишь,
И с суетой мирскою порываешь,
То славу праведника обретаешь
И в человеческих сердцах царишь
Коль беспристрастный твой рассудок чист,
То счастье ты великое постигнешь!
На легком облаке, под ветра вой и свист,
Ты берега блаженного достигнешь,
Где бесконечна жизнь во всей ее красе,
Где праведника дружбы удостоят
Там обитающие Будды все
И в честь его чудесный пир устроят.
На яшмовый престол воссев по их веленью,
Освободясь от бренности мирской,
От суетных забот, подобных сновиденью
О мотыльке, – ты обретешь покой.
Себя очистив от земного праха,
Ты будешь жить без горя и без страха.
 

   Вы уже знаете о том, что Танский монах и его ученики прочистили загрязненный проход через гору. Выйдя на дорогу, они отправились вперед радостные и довольные. Время шло очень быстро, и снова наступили знойные дни лета.

 
На гибких ветвях наливались,
Словно пламенем жарким объяты,
В ризах пурпурных гранаты.
Листья лотоса вширь раздавались,
Закруглялись, как яркие блюда
Цвета дивного изумруда,
В тополях придорожных скрывались
И там щебетали пугливо
Птенцы ласточки легкокрылой.
Пешеходы от зноя спасались
Легким веяньем опахала,
По дороге шагая устало.
 

   Продвигаясь вперед, наши монахи вдруг увидели какой-то город, к которому они приближались. Танский монах остановил коня и спросил:
   – Братья! Взгляните, что за город перед нами?
   – Да ты, оказывается, неграмотный, – отвечал Сунь У-кун. – Как же тебе посчастливилось получить повеление Танского императора отправиться на Запад?
   – Я с малых лет учился, чтоб стать монахом, выучил наизусть тысячи сутр и десятки тысяч песнопений. Как же ты можешь говорить, что я неграмотный! – возмутился Танский монах.
   – Если ты грамотный, – продолжал Сунь У-кун, – то почему не можешь прочесть три четко написанных крупных иероглифа на флаге абрикосового цвета, который развевается над городской стеной, и спрашиваешь нас, что это за город?
   – Несносная обезьяна! – рассердился Танский монах. – Чего ты чепуху болтаешь? Разве не видишь, что от ветра флаг колышется и на нем ничего нельзя разглядеть, а иероглифы и подавно.
   – Почему же я их вижу? – не унимался Сунь У-кун.
   Тут вмешались Чжу Ба-цзе и Ша-сэн.
   – Наставник! Не слушай ты его грубостей! До города еще так далеко, что даже стен не видно. Как же можно на таком расстоянии разглядеть иероглифы на флаге?
   – А я все-таки прочел! – злорадно сказал Сунь У-кун. – Разве не видите вы три иероглифа «Чжу», «Цзы» и «Го»?
   – Чжуцзыго! – повторил Танский монах. – Так это значит, Пурпурное царство, расположенное на Западе. Здесь нам надо будет предъявить проходное свидетельство и получить пропуск.
   – Нечего объяснять! И так понятно, – пробурчал Сунь У-кун.
   Прошло немного времени, и монахи достигли городских ворот. Наставник слез с коня и вместе с учениками, пройдя через мост и через трое ворот, вошел в город. Их поразил величественный вид, открывшийся перед ними.
   Вот уж, право:

 
Тысячеоки стены городские –
Глядят на мир во все свои бойницы;
Вкруг них вода проточная струится
И отражает камни вековые,
И горы голубые отражает,
Что город тот чудесный окружают.
Коль ты пройдешь через его ворота,
Увенчанные башнями витыми,
Расстелется пред взорами твоими
Картиною прелестной и приглядной
Весь город в пестроте своей нарядной,
Пленяя очи дивными дворцами,
Тенистыми прохладными садами,
Раздольем площадей своих базарных,
Своих мощеных улиц широтою,
Раскраской яркой пагод светозарных
И зданий величавой простотою.
До поздней ночи здесь открыты лавки,
В них продают заморские новинки;
Под разной снедью ломятся прилавки
На переполненном народом рынке.
Засовами надежными заставы
От беспорядков город замыкают;
Оберегая честь его и славу,
Покой гостей и граждан охраняют.
Краса империи – ее столица,
Недаром всяк в ней побывать стремится!
 

   Путники шли по главной улице города и поражались замечательному виду не только зданий, но и прохожих, великолепно одетых, говоривших изысканным языком, право, ничуть не хуже, чем в столице великого Танского государства. Но как только продавцы и покупатели, толпившиеся по обеим сторонам улицы, увидели безобразнейшего Чжу Ба-цзе, высоченного Ша-сэна с черным лицом и Сунь У-куна с волосатой мордой и низким лбом, так сейчас же прекратили торговлю и стали глазеть на них. Танский монах, обращаясь к своим ученикам, все приговаривал:
   – Только бы не случилось беды! Идите, опустив голову!
   Выполняя распоряжение наставника, Чжу Ба-цзе уткнул рыло за пазуху; Ша-сэн не осмеливался поднять головы, и только один Сунь У-кун смотрел по сторонам, держась совсем близко от Танского монаха. Но жители города оказались воспитанными и спокойно расходились, наглядевшись на диковинных прохожих. Однако нашлись праздные зеваки, любители разных происшествий, а также уличные мальчишки, которые с улюлюканьем и смехом сопровождали путников, забегали вперед и кидали в них осколками кирпичей и черепицы, потешаясь больше всего над Чжу Ба-цзе. От волнения Танского монаха бросало в пот, и он непрестанно твердил:
   – Не заводите ссоры!
   Дурень Чжу Ба-цзе послушно прятал голову, не смея поднять ее.
   Прошло еще немного времени, и путники завернули за угол. Там они увидели высокий забор и ворота, над которыми была надпись: «Казенное подворье для иноземцев».
   – Ученики мои! – молвил Танский монах. – Зайдемте сюда!
   – Зачем? – спросил Сунь У-кун.
   – Подворье для иноземцев является таким местом, где оказывают услуги приезжим из разных стран, – пояснил Танский монах. – Мы тоже вправе потревожить служителей этого учреждения. Пока что войдем туда и передохнем. Потом я явлюсь к властям, получу пропуск по подорожной, и мы тотчас же отправимся в дальнейший путь!
   Услышав эти слова, Чжу Ба-цзе высунул свое рыло, при виде которого несколько десятков зевак от страха попадали на землю.
   – Учитель, ты совершенно прав, – сказал он, подойдя к Танскому монаху. – Давайте пока спрячемся здесь, чтобы избавиться от этих горлопанов-зевак.
   Они вошли в подворье, и толпа любопытных постепенно рассеялась.
   В подворье оказалось два смотрителя: один – главный, другой – его помощник. Они находились в зале на возвышении и производили перекличку низших служащих, назначая их для услуг к тому или иному начальнику. Увидев Танского монаха, неожиданно подошедшего к ним, оба встревожились и стали спрашивать его:
   – Кто ты? Что за человек? Куда направляешься?
   Сложив руки ладонями вместе, Танский монах ответил им:
   – Я – бедный монах из восточных земель великого Тан – ского государства, посланный за священными книгами на Запад. Ныне, прибыв по пути в вашу страну, я не осмелился самовольно пройти через нее. У меня есть проходное свидетельство, которое хочу дать на проверку и получить пропуск на выезд. А сюда я зашел, чтобы передохнуть с дороги.
   Оба смотрителя выслушали Танского монаха, оставили низших служащих, привели в порядок свои головные уборы, одежду и пояса и сошли вниз, чтобы приветствовать гостя. Затем они велели слугам привести в порядок помещение для гостей, приготовить все для отдыха и заказали угощение из постных блюд. После этого оба смотрителя вышли из зала, ведя за собой низших служащих. Слуги пригласили Танского монаха, величая его «почтенный отец», проследовать в помещение для гостей, и он отправился отдыхать.
   – Эти негодяи ведут себя вызывающе! – возмущался Сунь У-кун. – Почему они не отвели нам место в главном строении?!
   – Они не находятся в подчинении у нашего великого Танского государства, – успокаивал Сунь У-куна Танский монах. – С нашей страной они не граничат, и у них свои порядки. К тому же в любое время здесь могут проезжать какие-нибудь очень важные сановники и начальники, поэтому им и неудобно было оставлять нас в главном помещении…
   – Раз ты так говоришь, – упрямо проговорил Сунь У-кун, – я назло заставлю их поухаживать за мной…
   В этот момент вошли служащие с разной провизией; они принесли целое блюдо белого риса, блюдо лапши из белой муки, два пучка свежей зелени, четыре куска бобового сыра, две порции визиги, блюдо сушеных ростков бамбука и блюдо древесных грибов Муэр.
   Танский монах приказал своим ученикам принять провизию и поблагодарил служащих.
   – В западном домике есть очаг, чистый котел и достаточное количество хвороста. Если пожелаете, то можете сами сварить себе еду по своему вкусу, – сказал служащий.
   – Вот что я хочу спросить, – обратился к нему Танский монах, – не находится ли правитель вашей страны в своем тронном зале?
   – Наш повелитель, – десять тысяч лет ему царствовать, – давно уже не являлся во дворец и не устраивал приема, – ответил служащий, – но сегодня, поскольку для этого счастливый день, он призвал к себе гражданских и военных сановников и сейчас обсуждает с ними воззвание к народу. Если тебе нужно получить пропуск по проходному свидетельству, то воспользуйся этим случаем и поспеши во дворец; завтра будет поздно и неизвестно, сколько времени придется ждать другого случая.
   – Сунь У-кун! – сказал тогда Танский монах. – Вы здесь пока займитесь приготовлением трапезы, а я поспешу во дворец за пропуском. Как только вернусь, мы поедим и отправимся в путь.
   Чжу Ба-цзе тотчас же достал рясу и проходное свидетельство. Танский монах облачился и отправился во дворец. Уходя, он велел своим ученикам ни в коем случае не выходить из помещения, во избежание каких-либо неприятных происшествий.
   Танский монах очень скоро дошел до дворца, который назывался Терем пяти фениксов. Великолепие этой постройки и красоту его архитектуры трудно описать словами. Сюань-цзан подошел к главным воротам и попросил начальника дворцовой стражи доложить придворным вельможам о его желании предъявить проходное свидетельство. Начальник дворцовой стражи сразу же отправился во дворец, предстал перед яшмовыми ступенями трона и доложил:
   – У ворот дворца находится монах, который говорит, что он прибыл из восточных земель и по повелению государя великого Танского государства направляется на Запад в храм Раскатов грома, чтобы поклониться Будде и попросить у него священные книги. Монах желает предъявить свое проходное свдетельство и получить пропуск. Жду ваших указаний.
   Правитель, выслушав доклад, очень обрадовался.
   – Мы давно уже страдаем недугом и не появлялись во дворце, – сказал он. – Надо же было случиться, что как раз сегодня, когда мы явились в тронный зал, чтобы составить воззвание к народу с призывом найти лекаря, который бы излечил нас, явился сей высокочтимый монах в нашу столицу!
   Он тотчас повелел пригласить монаха во дворец. Танский монах, войдя в тронный зал, совершил низкий поклон, как положено по этикету, и пал ниц перед троном. Правитель выразил желание принять его в золотом зале и велел стольничьему приказу приготовить угощение. Танский монах поблагодарил за милость и предъявил свое проходное свидетельство.
   Правитель прочел документ и очень обрадовался.
   – Благочестивый наставник! – молвил он. – Не скажешь ли ты, сколько справедливых правителей ныне царствующей династии Тан было в твоем великом государстве? Сколько находилось при ней мудрых сановников? Хотелось бы также узнать о ныне правящем Танском императоре, чем он болел, как вернулся к жизни и в благодарность отправил тебя в дальний путь через горы и реки за священными книгами.
   Танский монах поднялся, сложил руки ладонями вместе и стал рассказывать:
   – Там, на родине моей, бедного монаха, – начал он? –

 
…было три благодатной страны устроителя,
Три древнейших над нами правителя;
Вслед за ними народом правили
Мудрых пять императоров,
Создававших законы и правила.
Яо и Шунь воцарились храбрые,
Свой престол до небес возвысили.
Юй и Тан дали отдых жителям,
Мирной жизнью их дни насытили.
Чэнь и Чжоу тот покой нарушили:
Разделили землю единую
Меж наследниками непослушными,
Сыновьями своими недружными,
Жаждой власти и славы томимыми.
Притеснять стали слабых сильные,
Называть себя государями.
Восемнадцать царьков-правителей
Над собою двенадцать поставили,
Ненадолго тех, коих обидели,
И народ свой в покое оставили.
Поделить не сумевши конницу,
Вновь вступили в распрю жестокую;
Вновь в набат ударили звонницы,
Вновь копыта коней зацокали,
И страна огласилась воплями.
В той борьбе уцелели храбрейшие:
Семь храбрейших бились за первенство,
Шесть из них покорились сильнейшему,
Поклялись ему в дружбе-верности.
Царство Цинь себя в битвах прославило,
Остальные царства возглавило.
Знаменитые гунны-правители
Лу и Пэй, хоть и рода небесного,
Обрели себе славу нелестную:
Много горя при них увидели
Городов и селений жители.
Вслед за ним единовластие
И законов с ним почитание
Воцарились при Ханьской династии
С первых лет ее основания.
Сыма Цянь в династию Ханьскую
Возвеличил страну китайскую,
И при Цзинях, гласят предания,
Вновь она раздиралась распрями.
На двенадцать царств, южных и северных,
Разделилась вновь наша империя.
Но не все они были равными:
Сунь и Цы, Лянь и Чэнь из двенадцати
Оказались самыми главными.
Так, до славной Суйской династии,
Да и после ее воцарения,
Жили в горестях поколения.
Жизнь двора протекала в праздности
И в беспутных забавах и празднествах,
Но не видел народ облегчения,
Знал лишь горе одно да лишения,
Знал он муку одну – не радости.
Из рода Ли теперь наши правители
И зовется империя – Танскою.
Днесь почиет в горней обители
Основатель этой династии.
Сын его над страною властвует.
Носит имя Ши-минь правитель сей,
Самый мудрый из покровителей,
Самый добрый из попечителей.
Реки вновь при нем стали лазурными,
Океаны смирились бурные.
Отдыхая от гнета воителей,
От безумных утех расточителей,
Вся страна, весь народ – свидетели
Беспримерной его добродетели.
Вдруг пришла к нам беда негаданно:
Как от горя такого скроешься?
Недалеко от города главного
Объявился дракон-чудовище.
Обладал он силою дивною,
Владел чарами он могучими,
Повелевал он дождями-ливнями,
Повелевал грозовыми тучами.
Он отвел дожди благодатные
От страны нашей, жаждой мучимой,
И наслал на нас злую засуху.
По закону нелицеприятному
За проказы свои несуразные
Смертью должен был быть наказан он.
Как-то ночью Ши-миню приснился он,
Как воочью, Ши-миню явился он,
В злодеяньях своих покаялся,
Умоляя царя о милости
Обещал ему тот прощение
И от смертных мук избавление.
На заре царь призвал мужа верного,
Друга мудрого, нелицемерного,
И в советах своих и в решениях –
Принял царь сановника ласково.
За беседою неторопливою,
Над доскою склонившись шахматной,
Время утреннее провели они.
Сон сморил вдруг советника царского;
Тут на ложе, парчою застланном,
Он прилег отдохнуть, и тотчас же
В сновиденье узрел чудовище.
Но, поддавшись сомненью минутному,
Мудрый муж тот дракона лютого
Предал смерти рукою властною.
 

   При этих словах правитель Пурпурного царства вдруг застонал, а затем спросил: