Страница:
Танский монах от этих слов сильно встревожился.
– Брат мой! – взволнованно произнес он. – Я читал свою молитву лишь потому, что хотел образумить тебя, пробудить в тебе любовь к живым существам и направить по пути добродетели. Как же это ты принял ее всерьез, а?
– О мой наставник! – огорченно отвечал Сунь У-кун, – так шутить нельзя! Ну, а теперь нам надо поскорее найти пристанище на ночь.
Танский монах, досадуя в душе, взобрался на коня, и путники двинулись дальше.
Всю дорогу Великий Мудрец был в плохом настроении. Чжу Ба-цзе и Ша-сэн тоже испытывали досаду. Однако они продолжали свой путь, стараясь делать вид, что ничего не произошло. Дорога, по которой они шли, вела на Запад. Вдруг они заметили в стороне от дороги какую-то усадьбу, огороженную высоким забором. Указывая на нее плетью, Танский монах предложил своим спутникам:
– Давайте попросимся здесь переночевать.
– Вот это дело! – отозвался Чжу Ба-цзе.
Подъехав поближе, Танский монах слез с коня и стал осматриваться. Ему очень понравилась усадьба и ее окрестности.
– Откуда изволил пожаловать, благочестивый отец? – спросил старец.
– Я, бедный монах, следую из восточных земель по повелению Танского государя, который послал меня на Запад за священными книгами. Путь мой как раз пролегает мимо вашей усадьбы, а так как время позднее, я и осмелился просить разрешения переночевать здесь.
– Ваши земли от этой усадьбы отделяет огромное расстояние, – заметил старец, – как же это ты отважился пуститься в столь дальний путь один, переправляться через глубокие реки и переходить через высокие горы?
– Я не один, – отвечал Танский монах: – меня сопровождают три моих ученика.
– Где же они, твои уважаемые ученики?
Танский монах указал на край дороги:
– Вот они!
Старец посмотрел в указанном направлении, увидел Сунь У-куна, Чжу Ба-цзе и Ша-сэна и, напуганный их безобразным видом, бросился к воротам. Но Сюань-цзан удержал его:
– Благодетель ты мой! – воскликнул он. – Умоляю тебя, прояви милосердие и пусти нас переночевать.
От страха у старца зуб на зуб не попадал, он не мог вымолвить ни слова и только мотал головой и отмахивался.
– Не… не… Они не похожи на людей! – запинаясь выговорил он наконец. – Э-э-это же оборотни-чудовища!
Танский монах стал его успокаивать:
– Благодетель ты мой! Не бойся! Мои ученики хоть и не блещут красотой, но в действительности вовсе не злые духи и не оборотни.
– О небо! – не переставал изумляться старец, – один твой ученик точь-в-точь злой дух – якша, у другого лошадиная морда, а третьего не отличишь от бога Грома.
До ушей Сунь У-куна донеслись последние слова старца, и он крикнул что было мочи:
– Бог Грома мой внук, злой дух – якша – правнук, а дух с лошадиной мордой – праправнук.
От этих слов у старца душа ушла в пятки. Он побледнел и порывался войти в ворота, но Танский монах не отпускал его. Он пошел вместе со старцем, все время его успокаивая:
– Благодетель ты наш, не бойся! Они просто невежи и не умеют разговаривать с людьми, как полагается.
Пока Танский монах уговаривал старца, из усадьбы вышла женщина, ведя за руку ребенка лет пяти. Обращаясь к старцу, она спросила:
– Что это у тебя такой испуганный вид, дедушка?
– Принеси нам чайку, – попросил старец, не отвечая на ее вопрос.
Женщина оставила ребенка, вошла в дом и вскоре вынесла две чашечки чая.
Осушив чашечку, Танский монах повернулся к женщине, совершил поклон и произнес:
– Я, бедный монах, по повелению Танского императора следую из восточных земель на Запад за священными книгами. И вот сейчас попал в ваши уважаемые края. Покорнейше прошу достопочтенного хозяина позволить переночевать у вас. Мои спутники – ученики с виду очень безобразны, вот они и напугали хозяина…
– Неужели безобразный вид может так напугать? – насмешливо спросила женщина. – Ну, а если доведется увидеть тигра или барса, что тогда будет?
– То, что у них лица безобразны, – это бы еще ничего, – отвечал старец. – Страшно, когда они начинают говорить. Не успел я сказать, что один из них походит на злого духа якшу, второй, на духа с лошадиной мордой, а третий, на бога Грома, как старший закричал: «Бог Грома мой внук, злой дух – якша – правнук, а тот, что с лошадиной мордой – мой праправнук!» Я так и обомлел от страха.
– Что ты? Ведь это неправда! – вмешался Танский монах. – Тот, что походит на бога Грома – мой старший ученик и последователь по имени Сунь У-кун. Похожий на духа с лошадиной мордой – второй ученик по имени Чжу У-нэн, а похожий на злого духа якшу – третий ученик по имени Ша У-цзин. Они хоть и безобразны, но являются верными последователями учения Будды и буддийскими монахами шраманами. Они вовсе не злые дьяволы и не оборотни, чего же их бояться?!
Старец и женщина, услышав о том, что они имеют дело с настоящими буддийскими монахами, носящими соответствующие имена и сан шраманов, пришли в себя и совершенно успокоились.
– Зовите их сюда! Зовите! – обратились они к Танскому монаху.
Сюань-цзан вышел за ворота, позвал своих учеников и дал им такое наставление:
– Вы до смерти напугали старика хозяина. И сейчас, когда предстанете перед ним, не смейте ему грубить. Пусть каждый из вас выкажет ему должное уважение.
Чжу Ба-цзе сразу же надулся:
– Я ничуть не уступаю Сунь У-куну в образовании и воспитанности.
– Если бы не твое рыло, огромные уши и безобразная морда, – засмеялся Сунь У-кун, – был бы ты герой хоть куда!
– Да перестаньте же вы спорить, – сказал Ша-сэн. – Здесь не место хвалиться, а тем более ссориться. Давайте лучше войдем в усадьбу.
С этими словами все трое с поклажей и конем вошли в ворота и подошли к хижине, где их ожидали хозяева. После приветствий, их усадили. Хозяйка оказалась очень расторопной. Она увела с собой ребенка и велела приготовить горячую пищу. Вскоре подали монашескую трапезу. Наставник и его ученики с аппетитом поели. Стемнело. В хижине зажгли фонари и при свете их гости вели беседу.
– Благодетель мой! – обратился к хозяину Танский монах. – Какую ты носишь фамилию?
– Фамилия моя Ян, – отвечал старец.
Затем Сюань-цзан спросил, сколько ему лет.
– Мне исполнилось семьдесят четыре года, – сказал старик.
– Сколько же у тебя сыновей? – заинтересовался Сюань-цзан. – Всего один, – со вздохом отвечал старик, – а ребеночек, которого вы видели, – мой внучек.
– Нельзя ли пригласить сюда твоего сына, – спросил Танский монах, – я хочу приветствовать его!
– Этот негодяй недостоин того, чтобы его приветствовали, – гневно произнес старик. – Тяжелая мне выпала доля, не слушает он меня. Вот до сей поры его все нет дома.
– Где же он изволит заниматься делами? – спросил Сюань-цзан.
Старик покачал головой и тяжело вздохнул:
– Беда мне с ним! Если бы он занимался делами, это было бы счастье для меня! Но у этого мерзавца на уме одни лишь злодейства. Он забыл о семье, ведет беспутный образ жизни, затевает драки, грабит прохожих, занимается убийствами и поджогами, водит дружбу со всякими проходимцами. Вот и теперь ушел из дому пять дней тому назад и до сих пор не возвратился.
От этих слов у Танского монаха перехватило дыхание и отнялся язык. Он подумал:
«Уж не был ли его сынок одним из тех разбойников, которых убил Сунь У-кун?» Ему стало не по себе, он приподнялся и произнес:
– Я думаю, что ваш сын – прекрасный человек; разве мог у столь достопочтенных родителей вырасти непутевый и непокорный сын!
Сунь У-кун поднялся с места и подошел к старику:
– Уважаемый! – сказал он. – Зачем тебе такой недостойный сын? Ведь он причиняет тебе и матери на старости лет столько огорчений, предается грабежам и распутству? Позволь мне разыскать его, привести сюда и забить до смерти.
– Да я и сам хотел было передать его властям, – отвечал старик, – но что поделаешь? У меня он ведь единственный! И хоть непутевый, пусть все же остается при мне, будет кому похоронить меня.
– Брат, – сказали тут Ша-сэн и Чжу Ба цзе. – Не суйся, куда не следует! Не нам судить. Зачем вмешиваться в их семейные дела? Лучше попросим у нашего благодетеля немного сена, устроим себе постель вон в том помещении и ляжем спать, а завтра пораньше снова отправимся в путь.
Старик велел Ша-сэну пройти на задний двор, взять вязанки две рисовой соломы и устроить постель.
За Ша-сэном пошли Сунь У-кун с конем, Чжу Ба-цзе с покла жей и Танский монах. Вскоре они улеглись спать, и мы пока оставим их.
Среди разбойников, о которых уже шла речь выше, действительно был сын старика Яна. Утром того дня, когда Сунь У-кун у пригорка убил обоих главарей, вся шайка разбежалась и лишь ночью, ко времени четвертой стражи, разбойники снова собрались вместе и стали стучаться в ворота усадьбы.
Старик поспешно облачился и сказал своей старухе:
– Жена! Опять эти негодяи явились!
– Ну что же? Ступай, отворяй ворота! – сказала женщина. – Пускай идут в дом.
Не успел старик открыть ворота, как вся шайка ворвалась с криками: «Мы голодны, мы есть хотим!»
Сын старика поспешил к себе, разбудил жену и велел ей варить рис и готовить еду; затем он направился в кухню и, заметив, что возле очага нет хвороста, побежал на задний двор.
Вернувшись на кухню, он спросил жену:
– Чей это белый конь стоит у нас на дворе?
– Тут к нам забрел какой-то монах из восточных земель, который идет за священными книгами. Вчера вечером он попросился на ночлег. Свекор-батюшка и свекровь-матушка накормили его постной пищей и уложили спать в хижине…
Выслушав жену, разбойник вышел из дома, стал хлопать в ладоши и смеяться.
– Ребята! – сквозь смех крикнул он. – Вот удача так удача! Ведь обидчик-то, оказывается, ночует у нас в доме!
– Какой обидчик? Что за обидчик? – загалдели разбойники.
– Да тот самый монах, который убил наших главарей. Он попросился переночевать у нас и сейчас как ни в чем не бывало спит в хижине.
– Вот хорошо! – обрадовались негодяи. – Сейчас схватим этих лысых ослов и изрежем на мелкие кусочки; во-первых, нам достанется их поклажа и белый конь, а во-вторых, мы отомстим за смерть наших главарей!
– Не торопитесь, – остановил их сын старика, – ступайте пока точить ножи, а я наварю вам каши. Поедим сперва досыта, а затем разделаемся с ними.
Разбойники принялись точить свое оружие. Одни точили ножи, другие – копья.
Старик Ян слышал, о чем говорил его сын с разбойниками; он крадучись отправился на задний двор и разбудил Танского монаха и его спутников:
– Мой сын-негодяй привел сюда всю свою шайку, – прошептал он. – Они узнали, что вы здесь, и собираются погубить вас. Я не могу допустить, чтобы вы, далекие странники, погибли в моем доме от рук злодеев. Живее собирайте свою поклажу и идите за мною. Я выведу вас через заднюю калитку.
Танский монах, трясясь от страха, стал отбивать земные поклоны и благодарить старика, а затем велел Чжу Ба-цзе взять коня, Ша-сэну – нести поклажу, а Сунь У-куну – его посох с золотыми обручами.
Старик открыл калитку, выпустил беглецов, а сам так же тихонько вернулся и лег спать.
Тем временем негодяи наточили ножи и копья и наелись каши до отвала. Наступил час предутренней пятой стражи. Вся шайка устремилась на задний двор, но никого там не обнаружила.
Стали искать с фонарями, искали долго, но монахов так и не нашли, а потом увидели, что задняя калитка раскрыта настежь. Тут все стали кричать: «Убежали! Убежали через заднюю калитку!» – и пустились в погоню. Разбойники летели стрелой и, когда восток заалел, заметили вдали Танского монаха. Услышав погоню, Сюань-цзан оглянулся и увидел, что за ними гонятся человек двадцать, а то и тридцать разбойников с копьями и ножами.
– Братья! – крикнул монах своим спутникам. – Нас догоняют разбойники! Что делать? Как быть?
– Успокойся, наставник! – отвечал Сунь У-кун. – Не волнуйся! Сейчас я с ними расправлюсь!
Танский монах придержал коня и строго сказал:
– Смотри, даже ранить никого из них не смей. Попугай их, пусть разбегутся, – и все!
Но Сунь У-кун уже не слушал. Он выхватил свой посох и, обернувшись, пошел навстречу разбойникам:
– Куда изволите спешить, уважаемые господа? – насмешливо спросил он.
– Ах ты, лысый невежа! – кричали разбойники. – Верни к жизни наших славных предводителей!
Они окружили Сунь У-куна плотным кольцом, нанося ему удары копьями и ножами.
Великий Мудрец Сунь У-кун помахал в воздухе своим волшебным посохом, и он стал толщиной с плошку. Затем он принялся колотить разбойников направо и налево. И те, кого касался посох, тут же падали замертво. Трещали кости, летели клочья кожи. Более смышленые удрали, глупцы же все предстали перед владыкой ада Янь-ваном.
Танский монах, сидя верхом на коне, издали наблюдал за этим побоищем. Увидев, как много людей попадало на землю, он испугался и погнал коня на запад. Чжу Ба-цзе и Ша-сэн не отставали от него ни на шаг и, как говорится, рядом со стременем, с одной стороны и рядом с плетью – с другой, следовали за своим наставником. А Сунь У-кун тем временем стал спрашивать раненых разбойников:
– Кто здесь сын почтенного старика Яна?
Один из раненых, хныча, сказал:
– Вон тот, в желтом, господин наш!
Сунь У-кун подошел к раненому, вырвал у него из рук острый нож и одним ударом отрубил ему голову, затем взял голову за волосы, стряхнул кровь, спрятал посох и очень быстро нагнал Танского монаха.
Поднеся голову убитого своему наставнику, Сунь У-кун сказал:
– Учитель мой! Эта голова принадлежит непокорному сыну уважаемого старика Яна. Я ее взял как доказательство нашей победы.
При виде отрубленной человеческой головы Танский монах изменился в лице и, не в силах усидеть в седле, скатился с коня.
– Мерзкая ты обезьяна, – стал он ругать Сунь У-куна. – Ты меня доведешь до смерти! Убери скорей! Убери эту голову!
Чжу Ба-цзе бросился вперед, пинком ноги отбросил голову на обочину дороги и засыпал ее землей. Ша-сэн опустил коромысло с ношей и стал поднимать Танского монаха.
– Прошу тебя, наставник! Встань! – приговаривал он. Успокоившись немного, Танский монах стал читать заклинание о сжатии обруча, от которого Сунь У-куна сразу же бросило в жар: у него покраснели уши и запылали щеки, потом в глазах стало темно, голова закружилась, он катался по земле, крича истошным голосом.
– Не читай! Не читай!
Но Танский монах продолжал читать и уже прочел раз десять, не собираясь останавливаться. Сунь У-кун стал кувыркаться через голову, вставал вверх ногами, корчась от нестерпимой боли и, наконец, взмолился:
– Наставник! Прости меня! Пощади! Брани меня сколько хочешь, только перестань читать!
Наконец Сюань-цзан перестал читать заклинание.
– Мне больше не о чем с тобой говорить! – сказал он. – Я не нуждаюсь в тебе, можешь отправляться, куда хочешь.
Превозмогая боль, Сунь У-кун опустился на колени и начал отбивать земные поклоны.
– Как же так, наставник? Неужели ты прогонишь меня?
– Ты злой и вредный! – гневно произнес Танский монах. – И не достоин идти за священными книгами. Вчера под пригорком, когда ты убил двоих главарей, я сказал тебе, что это бесчеловечно. На ночь нас приютил почтенный старик – хозяин усадьбы, который накормил нас и дал нам ночлег. Мало того он проявил великодушие, открыл калитку, выпустил нас и этим спас нам жизнь. Пусть у него был непутевый сын, какое нам до этого дело?! Кто дал тебе право казнить его таким ужасным образом? Ты загубил невесть сколько жизней, посеял горе на земле. Я много раз убеждал тебя и отговаривал, но у тебя не появилось ни малейшего стремления к добру. Зачем же ты мне нужен? Что я буду с тобой делать? Уходи скорей! Убирайся! Не то я снова начну читать заклинание!
Сунь У-кун не на шутку перепугался.
– Только не читай! – взмолился он. – Я уйду!
После этого он перекувырнулся, очутился на облаке и бесследно исчез.
ГЛАВА ПЯТЬДЕСЯТ СЕДЬМАЯ,
Итак, Великий Мудрец Сунь У-кун, полный досады и грусти, поднялся на облако и собрался было лететь обратно в свою пещеру Водного занавеса на горе Цветов и плодов, но не решился сделать этого из боязни, что все его подданные обезьяны будут смеяться над ним и скажут: «Отправился смело, а вернулся ни с чем!» Это совсем не к лицу великому мужу, каким он считал себя. Тогда он решил было полететь в небесные чертоги, но побоялся, так как не знал, долго ли ему позволят оставаться там. Он подумал было об островах бессмертных на море, но ему сразу же стало совестно при мысли о том. как он предстанет перед ними. Вспомнил он еще о дворце Дракона, но отказался и от этого намерения при мысли, что ему придется заискивать перед Царем драконов. Вот уж поистине ему совершенно некуда было приткнуться и не на кого опереться. Он пребывал в тяжком раздумье, как вдруг его осенило.
– Ба! – воскликнул он. – Чего же думать? Отправлюсь-ка я обратно к своему наставнику. Вот это дело!
Он налег на край облака, помчался к Танскому монаху и опустился прямо перед мордой белого коня, на котором ехал Сюань-цзан.
– О мой наставник, – взмолился Сунь У-кун, – прости меня на этот раз. Обещаю больше не совершать злодеяний. Во всем буду беспрекословно слушаться тебя. Умоляю, позволь мне сопровождать тебя на Запад.
Увидев перед собой Сунь У-куна, Танский монах насупился, приостановил коня и стал торопливо читать заклинание о сжатии обруча, повторяя его не менее двадцати раз. Сунь У-кун упал на землю и забился в судорогах от нестерпимой боли. Казалось, в голову ему впился на целый дюйм стягивающийся железный обруч. Наконец монах перестал читать заклинание и сказал:
– Чего же ты не убрался прочь? Зачем снова явился сюда беспокоить меня?
Сунь У-кун продолжал молить лишь об одном.
– Не читай, не читай своего заклинания! Я уйду, у меня есть пристанище. Боюсь только, что без меня тебе не попасть на Запад.
Танский монах принял эти слова за неслыханную дерзость и еще больше разгневался.
– Ах ты, мерзкая обезьяна! Негодяй! Загубил столько жизней и хочешь, чтобы я вместе с тобой отвечал за все грехи. Довольно! Ты мне больше не нужен и тебе нет никакого дела, доберусь я на Запад или нет. Убирайся вон, да поживей, не то я снова начну читать заклинание и буду читать его до тех пор, пока из твоей башки все мозги не вылезут.
Великий Мудрец не мог больше терпеть. Он видел, что наставник непоколебим в своем решении. Тогда он подскочил и снова очутился на облаке. Внезапно его опять осенило, и он сказал сам себе:
– Этот монах оскорбил меня, и я пожалуюсь на него бодисатве Гуаньинь, которая живет на горе Путошань.
Сунь У-кун перекувырнулся. Не прошло и часа, как показалась широкая гладь великого Южного моря. Там по благодатному лучу Сунь У-кун спустился вниз на гору Лоцешань и проник в густую бамбуковую рощу, где столкнулся лицом к лицу с Мучей. Совершив положенный поклон в знак приветствия, Муча спросил Сунь У-куна:
– Куда направляешься, Великий Мудрец? – Хочу повидать бодисатву, – отвечал Сунь У-кун.
Муча тотчас же повел Сунь У-куна к пещере Рокот морского прибоя. Там его встретил с глубоким поклоном отрок Шаньцай и спросил:
– По какому делу изволил пожаловать?
Сунь У-кун отвечал:
– Я пришел с жалобой к бодисатве.
Услышав слово «жалоба», отрок рассмеялся:
– Ну и остер же ты на язык! – проговорил он, захлебываясь от смеха. – Опять хочешь выкинуть какую-нибудь штуку, как тогда, когда я схватил Танского монаха! Помнишь? Бодисатва Гуаньинь – всемилостивейшая и всеблагая, преисполнена великих желаний и обладает познаниями великого учения Будды-махаяны. Она спасает от всех бед и страданий, бескрайняя и безграничная, вездесущая богиня милосердия! На что же ты хочешь жаловаться?
Сунь У-кун, до этой минуты печальный и расстроенный, услышав эти слова, сразу же вскипел гневом. Он так гаркнул на отрока, что тот сразу же подался назад и чуть не упал.
– Ах ты, неблагодарная скотина! – злобно проговорил Сунь У-кун. – До чего же ты глуп! Когда ты был оборотнем и творил всякие безобразия, я упросил бодисатву принять тебя к себе и наставить на путь Истины, благодаря чему ты сейчас ведешь райскую жизнь беспредельной радости: все к твоим услугам, твое долголетие равно долголетию неба. И вот вместо того чтобы быть мне обязанным за все это и выражать благодарность, ты еще позволяешь себе так оскорблять меня! Я явился сюда попросить бодисатву об одном деле, а вовсе на жаловаться. Как же ты смеешь издеваться надо мною и говорить, что я хочу жаловаться на бодисатву?!
– Зачем так горячиться? – расплывшись в любезной улыбке, проговорил отрок. – Ведь я шучу.
Пока они разговаривали, неожиданно появился белый попугай и стал летать над ними. Это означало, что бодисатва зовет к себе. Муча и отрок сейчас же отправились на зов, ведя за собой Сунь У-куна к трону бодисатвы, имеющему форму цветка лотоса. Увидев Гуаньинь, Сунь У-кун повалился ей в ноги, и слезы ручьем покатились из его глаз. Он не выдержал и стал горько рыдать. Гуаньинь велела Муче и отроку поднять Сунь У-куна и обратилась к нему с такими словами:
– Что тебя огорчило, Сунь У-кун? Зачем ты так убиваешься? Откройся мне! Не плачь! Я избавлю тебя от твоих горестей и невзгод.
Продолжая ронять слезы, Сунь У-кун низко поклонился и молвил:
– Чей гнев я навлек на себя, когда был человеком? Ведь с той поры, как ты, милостивая бодисатва, избавила меня от тяжкой кары, я принял монашеский постриг, стал верным последователем истинного учения и отправился с Танским монахом, охраняя его в пути на Запад, куда он идет, чтобы поклониться Будде и получить у него священные книги. Я, твой ученик и последователь, не щадя себя, избавлял Танского монаха от наваждений злых духов и демонов и спасал его от опасности, рискуя собственной жизнью. Спасая его, я словно вынимал кость из пасти тигра или выдергивал чешую со спины дракона! Все мои помыслы и желания были устремлены к тому, чтобы путешествие Танского монаха завершилось полным успехом, чтобы искоренилась ересь и восторжествовала Истина. Но я никак не ожидал, что Танский монах окажется столь неблагодарным и несправедливым! Он совершенно забыл, что я для него сделал, и совершенно незаслуженно обидел меня, не разобравшись, в чем дело.
Тут Гуаньинь перебила его:
– В чем же он не разобрался? Ну-ка, расскажи мне, что случилось?
Сунь У-кун стал рассказывать со всеми подробностями о том, как на Танского монаха и его спутников напали разбойники с большой дороги и как он, Сунь У-кун, многих убил, а остальных разогнал. Он добавил, что Танский монах придрался именно к тому, что он убил людей, и так за это рассердился, что стал читать заклинание о сжатии обруча, а затем несколько раз прогонял Сунь У-куна от себя. Теперь ему некуда деваться. Вот почему он и явился к бодисатве, чтобы донести о случившемся.
– Танский монах получил повеление направиться на Запад, – сказала Гуаньинь, – и вполне понятно, что он стремится вести себя, как и подобает честному и безупречному монаху. Он ни в коем случае не позволит поранить или загубить живое существо. А ты, обладающий огромной волшебной силой, чего это ради вздумал убивать стольких людей, пусть даже разбойников? Кем бы они ни были – они люди, и убивать их не дозволено. Другое дело – злые духи, дьяволы, черти и разные оборотни. Каждый убитый зачтется тебе как заслуга. Но ты убил людей и тем самым показал, насколько ты бесчеловечен. Можно было просто разогнать злодеев и таким образом спасти твоего наставника. По-моему, ты недостаточно великодушен.
– Пусть так, – отвечал Сунь У-кун, – нельзя же было за это прогонять меня, забыв о моих заслугах. Умоляю тебя, всемилостивейшая бодисатва, прояви свое милосердие и прочти заклинание о снятии обруча. Я отдам его тебе, вернусь в свою пещеру Водного занавеса и навсегда останусь там.
– Брат мой! – взволнованно произнес он. – Я читал свою молитву лишь потому, что хотел образумить тебя, пробудить в тебе любовь к живым существам и направить по пути добродетели. Как же это ты принял ее всерьез, а?
– О мой наставник! – огорченно отвечал Сунь У-кун, – так шутить нельзя! Ну, а теперь нам надо поскорее найти пристанище на ночь.
Танский монах, досадуя в душе, взобрался на коня, и путники двинулись дальше.
Всю дорогу Великий Мудрец был в плохом настроении. Чжу Ба-цзе и Ша-сэн тоже испытывали досаду. Однако они продолжали свой путь, стараясь делать вид, что ничего не произошло. Дорога, по которой они шли, вела на Запад. Вдруг они заметили в стороне от дороги какую-то усадьбу, огороженную высоким забором. Указывая на нее плетью, Танский монах предложил своим спутникам:
– Давайте попросимся здесь переночевать.
– Вот это дело! – отозвался Чжу Ба-цзе.
Подъехав поближе, Танский монах слез с коня и стал осматриваться. Ему очень понравилась усадьба и ее окрестности.
Танский монах направился к усадьбе и увидел старца, который выходил из ворот. Они обменялись приветствиями и принялись задавать вопросы друг другу.
К усадьбе тропочка ведет,
Стоят деревья у ворот,
Толпою заграждая вход…
Как бы узнать, кто там живет?
Отрада слуха и очей –
Бежит, спешит с окрестных гор,
Сверкая и журча, ручей
И, вырываясь на простор,
Несет прохладу на поля.
В последнем золоте лучей
Спокойно нежится земля,
Дневную жажду утоля,
Переходя в объятья сна…
И блещут красотою риз
Голубоватая сосна
И изумрудный кипарис.
Устало шепчут тополя,
Едва лепечут ив листы,
Смолкают птичьи голоса,
Смыкают яркие глаза
Благоуханные цветы,
Небес темнеет бирюза,
Ложится светлая роса
На засыпающий тростник.
Доносится протяжный крик –
То ночь приветствует петух…
Зажегся первый свет в окне,
Последний луч зари потух,
И в каждой хижине, везде,
Поспела каша на огне
Для тех, кто день провел в труде…
И вот ночная мгла легла
На крыши горного села.
– Откуда изволил пожаловать, благочестивый отец? – спросил старец.
– Я, бедный монах, следую из восточных земель по повелению Танского государя, который послал меня на Запад за священными книгами. Путь мой как раз пролегает мимо вашей усадьбы, а так как время позднее, я и осмелился просить разрешения переночевать здесь.
– Ваши земли от этой усадьбы отделяет огромное расстояние, – заметил старец, – как же это ты отважился пуститься в столь дальний путь один, переправляться через глубокие реки и переходить через высокие горы?
– Я не один, – отвечал Танский монах: – меня сопровождают три моих ученика.
– Где же они, твои уважаемые ученики?
Танский монах указал на край дороги:
– Вот они!
Старец посмотрел в указанном направлении, увидел Сунь У-куна, Чжу Ба-цзе и Ша-сэна и, напуганный их безобразным видом, бросился к воротам. Но Сюань-цзан удержал его:
– Благодетель ты мой! – воскликнул он. – Умоляю тебя, прояви милосердие и пусти нас переночевать.
От страха у старца зуб на зуб не попадал, он не мог вымолвить ни слова и только мотал головой и отмахивался.
– Не… не… Они не похожи на людей! – запинаясь выговорил он наконец. – Э-э-это же оборотни-чудовища!
Танский монах стал его успокаивать:
– Благодетель ты мой! Не бойся! Мои ученики хоть и не блещут красотой, но в действительности вовсе не злые духи и не оборотни.
– О небо! – не переставал изумляться старец, – один твой ученик точь-в-точь злой дух – якша, у другого лошадиная морда, а третьего не отличишь от бога Грома.
До ушей Сунь У-куна донеслись последние слова старца, и он крикнул что было мочи:
– Бог Грома мой внук, злой дух – якша – правнук, а дух с лошадиной мордой – праправнук.
От этих слов у старца душа ушла в пятки. Он побледнел и порывался войти в ворота, но Танский монах не отпускал его. Он пошел вместе со старцем, все время его успокаивая:
– Благодетель ты наш, не бойся! Они просто невежи и не умеют разговаривать с людьми, как полагается.
Пока Танский монах уговаривал старца, из усадьбы вышла женщина, ведя за руку ребенка лет пяти. Обращаясь к старцу, она спросила:
– Что это у тебя такой испуганный вид, дедушка?
– Принеси нам чайку, – попросил старец, не отвечая на ее вопрос.
Женщина оставила ребенка, вошла в дом и вскоре вынесла две чашечки чая.
Осушив чашечку, Танский монах повернулся к женщине, совершил поклон и произнес:
– Я, бедный монах, по повелению Танского императора следую из восточных земель на Запад за священными книгами. И вот сейчас попал в ваши уважаемые края. Покорнейше прошу достопочтенного хозяина позволить переночевать у вас. Мои спутники – ученики с виду очень безобразны, вот они и напугали хозяина…
– Неужели безобразный вид может так напугать? – насмешливо спросила женщина. – Ну, а если доведется увидеть тигра или барса, что тогда будет?
– То, что у них лица безобразны, – это бы еще ничего, – отвечал старец. – Страшно, когда они начинают говорить. Не успел я сказать, что один из них походит на злого духа якшу, второй, на духа с лошадиной мордой, а третий, на бога Грома, как старший закричал: «Бог Грома мой внук, злой дух – якша – правнук, а тот, что с лошадиной мордой – мой праправнук!» Я так и обомлел от страха.
– Что ты? Ведь это неправда! – вмешался Танский монах. – Тот, что походит на бога Грома – мой старший ученик и последователь по имени Сунь У-кун. Похожий на духа с лошадиной мордой – второй ученик по имени Чжу У-нэн, а похожий на злого духа якшу – третий ученик по имени Ша У-цзин. Они хоть и безобразны, но являются верными последователями учения Будды и буддийскими монахами шраманами. Они вовсе не злые дьяволы и не оборотни, чего же их бояться?!
Старец и женщина, услышав о том, что они имеют дело с настоящими буддийскими монахами, носящими соответствующие имена и сан шраманов, пришли в себя и совершенно успокоились.
– Зовите их сюда! Зовите! – обратились они к Танскому монаху.
Сюань-цзан вышел за ворота, позвал своих учеников и дал им такое наставление:
– Вы до смерти напугали старика хозяина. И сейчас, когда предстанете перед ним, не смейте ему грубить. Пусть каждый из вас выкажет ему должное уважение.
Чжу Ба-цзе сразу же надулся:
– Я ничуть не уступаю Сунь У-куну в образовании и воспитанности.
– Если бы не твое рыло, огромные уши и безобразная морда, – засмеялся Сунь У-кун, – был бы ты герой хоть куда!
– Да перестаньте же вы спорить, – сказал Ша-сэн. – Здесь не место хвалиться, а тем более ссориться. Давайте лучше войдем в усадьбу.
С этими словами все трое с поклажей и конем вошли в ворота и подошли к хижине, где их ожидали хозяева. После приветствий, их усадили. Хозяйка оказалась очень расторопной. Она увела с собой ребенка и велела приготовить горячую пищу. Вскоре подали монашескую трапезу. Наставник и его ученики с аппетитом поели. Стемнело. В хижине зажгли фонари и при свете их гости вели беседу.
– Благодетель мой! – обратился к хозяину Танский монах. – Какую ты носишь фамилию?
– Фамилия моя Ян, – отвечал старец.
Затем Сюань-цзан спросил, сколько ему лет.
– Мне исполнилось семьдесят четыре года, – сказал старик.
– Сколько же у тебя сыновей? – заинтересовался Сюань-цзан. – Всего один, – со вздохом отвечал старик, – а ребеночек, которого вы видели, – мой внучек.
– Нельзя ли пригласить сюда твоего сына, – спросил Танский монах, – я хочу приветствовать его!
– Этот негодяй недостоин того, чтобы его приветствовали, – гневно произнес старик. – Тяжелая мне выпала доля, не слушает он меня. Вот до сей поры его все нет дома.
– Где же он изволит заниматься делами? – спросил Сюань-цзан.
Старик покачал головой и тяжело вздохнул:
– Беда мне с ним! Если бы он занимался делами, это было бы счастье для меня! Но у этого мерзавца на уме одни лишь злодейства. Он забыл о семье, ведет беспутный образ жизни, затевает драки, грабит прохожих, занимается убийствами и поджогами, водит дружбу со всякими проходимцами. Вот и теперь ушел из дому пять дней тому назад и до сих пор не возвратился.
От этих слов у Танского монаха перехватило дыхание и отнялся язык. Он подумал:
«Уж не был ли его сынок одним из тех разбойников, которых убил Сунь У-кун?» Ему стало не по себе, он приподнялся и произнес:
– Я думаю, что ваш сын – прекрасный человек; разве мог у столь достопочтенных родителей вырасти непутевый и непокорный сын!
Сунь У-кун поднялся с места и подошел к старику:
– Уважаемый! – сказал он. – Зачем тебе такой недостойный сын? Ведь он причиняет тебе и матери на старости лет столько огорчений, предается грабежам и распутству? Позволь мне разыскать его, привести сюда и забить до смерти.
– Да я и сам хотел было передать его властям, – отвечал старик, – но что поделаешь? У меня он ведь единственный! И хоть непутевый, пусть все же остается при мне, будет кому похоронить меня.
– Брат, – сказали тут Ша-сэн и Чжу Ба цзе. – Не суйся, куда не следует! Не нам судить. Зачем вмешиваться в их семейные дела? Лучше попросим у нашего благодетеля немного сена, устроим себе постель вон в том помещении и ляжем спать, а завтра пораньше снова отправимся в путь.
Старик велел Ша-сэну пройти на задний двор, взять вязанки две рисовой соломы и устроить постель.
За Ша-сэном пошли Сунь У-кун с конем, Чжу Ба-цзе с покла жей и Танский монах. Вскоре они улеглись спать, и мы пока оставим их.
Среди разбойников, о которых уже шла речь выше, действительно был сын старика Яна. Утром того дня, когда Сунь У-кун у пригорка убил обоих главарей, вся шайка разбежалась и лишь ночью, ко времени четвертой стражи, разбойники снова собрались вместе и стали стучаться в ворота усадьбы.
Старик поспешно облачился и сказал своей старухе:
– Жена! Опять эти негодяи явились!
– Ну что же? Ступай, отворяй ворота! – сказала женщина. – Пускай идут в дом.
Не успел старик открыть ворота, как вся шайка ворвалась с криками: «Мы голодны, мы есть хотим!»
Сын старика поспешил к себе, разбудил жену и велел ей варить рис и готовить еду; затем он направился в кухню и, заметив, что возле очага нет хвороста, побежал на задний двор.
Вернувшись на кухню, он спросил жену:
– Чей это белый конь стоит у нас на дворе?
– Тут к нам забрел какой-то монах из восточных земель, который идет за священными книгами. Вчера вечером он попросился на ночлег. Свекор-батюшка и свекровь-матушка накормили его постной пищей и уложили спать в хижине…
Выслушав жену, разбойник вышел из дома, стал хлопать в ладоши и смеяться.
– Ребята! – сквозь смех крикнул он. – Вот удача так удача! Ведь обидчик-то, оказывается, ночует у нас в доме!
– Какой обидчик? Что за обидчик? – загалдели разбойники.
– Да тот самый монах, который убил наших главарей. Он попросился переночевать у нас и сейчас как ни в чем не бывало спит в хижине.
– Вот хорошо! – обрадовались негодяи. – Сейчас схватим этих лысых ослов и изрежем на мелкие кусочки; во-первых, нам достанется их поклажа и белый конь, а во-вторых, мы отомстим за смерть наших главарей!
– Не торопитесь, – остановил их сын старика, – ступайте пока точить ножи, а я наварю вам каши. Поедим сперва досыта, а затем разделаемся с ними.
Разбойники принялись точить свое оружие. Одни точили ножи, другие – копья.
Старик Ян слышал, о чем говорил его сын с разбойниками; он крадучись отправился на задний двор и разбудил Танского монаха и его спутников:
– Мой сын-негодяй привел сюда всю свою шайку, – прошептал он. – Они узнали, что вы здесь, и собираются погубить вас. Я не могу допустить, чтобы вы, далекие странники, погибли в моем доме от рук злодеев. Живее собирайте свою поклажу и идите за мною. Я выведу вас через заднюю калитку.
Танский монах, трясясь от страха, стал отбивать земные поклоны и благодарить старика, а затем велел Чжу Ба-цзе взять коня, Ша-сэну – нести поклажу, а Сунь У-куну – его посох с золотыми обручами.
Старик открыл калитку, выпустил беглецов, а сам так же тихонько вернулся и лег спать.
Тем временем негодяи наточили ножи и копья и наелись каши до отвала. Наступил час предутренней пятой стражи. Вся шайка устремилась на задний двор, но никого там не обнаружила.
Стали искать с фонарями, искали долго, но монахов так и не нашли, а потом увидели, что задняя калитка раскрыта настежь. Тут все стали кричать: «Убежали! Убежали через заднюю калитку!» – и пустились в погоню. Разбойники летели стрелой и, когда восток заалел, заметили вдали Танского монаха. Услышав погоню, Сюань-цзан оглянулся и увидел, что за ними гонятся человек двадцать, а то и тридцать разбойников с копьями и ножами.
– Братья! – крикнул монах своим спутникам. – Нас догоняют разбойники! Что делать? Как быть?
– Успокойся, наставник! – отвечал Сунь У-кун. – Не волнуйся! Сейчас я с ними расправлюсь!
Танский монах придержал коня и строго сказал:
– Смотри, даже ранить никого из них не смей. Попугай их, пусть разбегутся, – и все!
Но Сунь У-кун уже не слушал. Он выхватил свой посох и, обернувшись, пошел навстречу разбойникам:
– Куда изволите спешить, уважаемые господа? – насмешливо спросил он.
– Ах ты, лысый невежа! – кричали разбойники. – Верни к жизни наших славных предводителей!
Они окружили Сунь У-куна плотным кольцом, нанося ему удары копьями и ножами.
Великий Мудрец Сунь У-кун помахал в воздухе своим волшебным посохом, и он стал толщиной с плошку. Затем он принялся колотить разбойников направо и налево. И те, кого касался посох, тут же падали замертво. Трещали кости, летели клочья кожи. Более смышленые удрали, глупцы же все предстали перед владыкой ада Янь-ваном.
Танский монах, сидя верхом на коне, издали наблюдал за этим побоищем. Увидев, как много людей попадало на землю, он испугался и погнал коня на запад. Чжу Ба-цзе и Ша-сэн не отставали от него ни на шаг и, как говорится, рядом со стременем, с одной стороны и рядом с плетью – с другой, следовали за своим наставником. А Сунь У-кун тем временем стал спрашивать раненых разбойников:
– Кто здесь сын почтенного старика Яна?
Один из раненых, хныча, сказал:
– Вон тот, в желтом, господин наш!
Сунь У-кун подошел к раненому, вырвал у него из рук острый нож и одним ударом отрубил ему голову, затем взял голову за волосы, стряхнул кровь, спрятал посох и очень быстро нагнал Танского монаха.
Поднеся голову убитого своему наставнику, Сунь У-кун сказал:
– Учитель мой! Эта голова принадлежит непокорному сыну уважаемого старика Яна. Я ее взял как доказательство нашей победы.
При виде отрубленной человеческой головы Танский монах изменился в лице и, не в силах усидеть в седле, скатился с коня.
– Мерзкая ты обезьяна, – стал он ругать Сунь У-куна. – Ты меня доведешь до смерти! Убери скорей! Убери эту голову!
Чжу Ба-цзе бросился вперед, пинком ноги отбросил голову на обочину дороги и засыпал ее землей. Ша-сэн опустил коромысло с ношей и стал поднимать Танского монаха.
– Прошу тебя, наставник! Встань! – приговаривал он. Успокоившись немного, Танский монах стал читать заклинание о сжатии обруча, от которого Сунь У-куна сразу же бросило в жар: у него покраснели уши и запылали щеки, потом в глазах стало темно, голова закружилась, он катался по земле, крича истошным голосом.
– Не читай! Не читай!
Но Танский монах продолжал читать и уже прочел раз десять, не собираясь останавливаться. Сунь У-кун стал кувыркаться через голову, вставал вверх ногами, корчась от нестерпимой боли и, наконец, взмолился:
– Наставник! Прости меня! Пощади! Брани меня сколько хочешь, только перестань читать!
Наконец Сюань-цзан перестал читать заклинание.
– Мне больше не о чем с тобой говорить! – сказал он. – Я не нуждаюсь в тебе, можешь отправляться, куда хочешь.
Превозмогая боль, Сунь У-кун опустился на колени и начал отбивать земные поклоны.
– Как же так, наставник? Неужели ты прогонишь меня?
– Ты злой и вредный! – гневно произнес Танский монах. – И не достоин идти за священными книгами. Вчера под пригорком, когда ты убил двоих главарей, я сказал тебе, что это бесчеловечно. На ночь нас приютил почтенный старик – хозяин усадьбы, который накормил нас и дал нам ночлег. Мало того он проявил великодушие, открыл калитку, выпустил нас и этим спас нам жизнь. Пусть у него был непутевый сын, какое нам до этого дело?! Кто дал тебе право казнить его таким ужасным образом? Ты загубил невесть сколько жизней, посеял горе на земле. Я много раз убеждал тебя и отговаривал, но у тебя не появилось ни малейшего стремления к добру. Зачем же ты мне нужен? Что я буду с тобой делать? Уходи скорей! Убирайся! Не то я снова начну читать заклинание!
Сунь У-кун не на шутку перепугался.
– Только не читай! – взмолился он. – Я уйду!
После этого он перекувырнулся, очутился на облаке и бесследно исчез.
Куда же исчез наш Сунь У-кун? Если вы хотите узнать об этом, читатель, прочтите следующую главу.
Напрасно ищешь к Истине пути,
Напрасно жаждешь для души бессмертья –
Их никогда не сможешь обрести
В смятенье духа и в жестокосердье!
ГЛАВА ПЯТЬДЕСЯТ СЕДЬМАЯ,
из которой вы узнаете о том, как настоящий Сунь У-кун отправился на гору Лоцешань с жалобой, а мнимый Царь обезьян перечитывал грамоту в пещере Водного занавеса
Итак, Великий Мудрец Сунь У-кун, полный досады и грусти, поднялся на облако и собрался было лететь обратно в свою пещеру Водного занавеса на горе Цветов и плодов, но не решился сделать этого из боязни, что все его подданные обезьяны будут смеяться над ним и скажут: «Отправился смело, а вернулся ни с чем!» Это совсем не к лицу великому мужу, каким он считал себя. Тогда он решил было полететь в небесные чертоги, но побоялся, так как не знал, долго ли ему позволят оставаться там. Он подумал было об островах бессмертных на море, но ему сразу же стало совестно при мысли о том. как он предстанет перед ними. Вспомнил он еще о дворце Дракона, но отказался и от этого намерения при мысли, что ему придется заискивать перед Царем драконов. Вот уж поистине ему совершенно некуда было приткнуться и не на кого опереться. Он пребывал в тяжком раздумье, как вдруг его осенило.
– Ба! – воскликнул он. – Чего же думать? Отправлюсь-ка я обратно к своему наставнику. Вот это дело!
Он налег на край облака, помчался к Танскому монаху и опустился прямо перед мордой белого коня, на котором ехал Сюань-цзан.
– О мой наставник, – взмолился Сунь У-кун, – прости меня на этот раз. Обещаю больше не совершать злодеяний. Во всем буду беспрекословно слушаться тебя. Умоляю, позволь мне сопровождать тебя на Запад.
Увидев перед собой Сунь У-куна, Танский монах насупился, приостановил коня и стал торопливо читать заклинание о сжатии обруча, повторяя его не менее двадцати раз. Сунь У-кун упал на землю и забился в судорогах от нестерпимой боли. Казалось, в голову ему впился на целый дюйм стягивающийся железный обруч. Наконец монах перестал читать заклинание и сказал:
– Чего же ты не убрался прочь? Зачем снова явился сюда беспокоить меня?
Сунь У-кун продолжал молить лишь об одном.
– Не читай, не читай своего заклинания! Я уйду, у меня есть пристанище. Боюсь только, что без меня тебе не попасть на Запад.
Танский монах принял эти слова за неслыханную дерзость и еще больше разгневался.
– Ах ты, мерзкая обезьяна! Негодяй! Загубил столько жизней и хочешь, чтобы я вместе с тобой отвечал за все грехи. Довольно! Ты мне больше не нужен и тебе нет никакого дела, доберусь я на Запад или нет. Убирайся вон, да поживей, не то я снова начну читать заклинание и буду читать его до тех пор, пока из твоей башки все мозги не вылезут.
Великий Мудрец не мог больше терпеть. Он видел, что наставник непоколебим в своем решении. Тогда он подскочил и снова очутился на облаке. Внезапно его опять осенило, и он сказал сам себе:
– Этот монах оскорбил меня, и я пожалуюсь на него бодисатве Гуаньинь, которая живет на горе Путошань.
Сунь У-кун перекувырнулся. Не прошло и часа, как показалась широкая гладь великого Южного моря. Там по благодатному лучу Сунь У-кун спустился вниз на гору Лоцешань и проник в густую бамбуковую рощу, где столкнулся лицом к лицу с Мучей. Совершив положенный поклон в знак приветствия, Муча спросил Сунь У-куна:
– Куда направляешься, Великий Мудрец? – Хочу повидать бодисатву, – отвечал Сунь У-кун.
Муча тотчас же повел Сунь У-куна к пещере Рокот морского прибоя. Там его встретил с глубоким поклоном отрок Шаньцай и спросил:
– По какому делу изволил пожаловать?
Сунь У-кун отвечал:
– Я пришел с жалобой к бодисатве.
Услышав слово «жалоба», отрок рассмеялся:
– Ну и остер же ты на язык! – проговорил он, захлебываясь от смеха. – Опять хочешь выкинуть какую-нибудь штуку, как тогда, когда я схватил Танского монаха! Помнишь? Бодисатва Гуаньинь – всемилостивейшая и всеблагая, преисполнена великих желаний и обладает познаниями великого учения Будды-махаяны. Она спасает от всех бед и страданий, бескрайняя и безграничная, вездесущая богиня милосердия! На что же ты хочешь жаловаться?
Сунь У-кун, до этой минуты печальный и расстроенный, услышав эти слова, сразу же вскипел гневом. Он так гаркнул на отрока, что тот сразу же подался назад и чуть не упал.
– Ах ты, неблагодарная скотина! – злобно проговорил Сунь У-кун. – До чего же ты глуп! Когда ты был оборотнем и творил всякие безобразия, я упросил бодисатву принять тебя к себе и наставить на путь Истины, благодаря чему ты сейчас ведешь райскую жизнь беспредельной радости: все к твоим услугам, твое долголетие равно долголетию неба. И вот вместо того чтобы быть мне обязанным за все это и выражать благодарность, ты еще позволяешь себе так оскорблять меня! Я явился сюда попросить бодисатву об одном деле, а вовсе на жаловаться. Как же ты смеешь издеваться надо мною и говорить, что я хочу жаловаться на бодисатву?!
– Зачем так горячиться? – расплывшись в любезной улыбке, проговорил отрок. – Ведь я шучу.
Пока они разговаривали, неожиданно появился белый попугай и стал летать над ними. Это означало, что бодисатва зовет к себе. Муча и отрок сейчас же отправились на зов, ведя за собой Сунь У-куна к трону бодисатвы, имеющему форму цветка лотоса. Увидев Гуаньинь, Сунь У-кун повалился ей в ноги, и слезы ручьем покатились из его глаз. Он не выдержал и стал горько рыдать. Гуаньинь велела Муче и отроку поднять Сунь У-куна и обратилась к нему с такими словами:
– Что тебя огорчило, Сунь У-кун? Зачем ты так убиваешься? Откройся мне! Не плачь! Я избавлю тебя от твоих горестей и невзгод.
Продолжая ронять слезы, Сунь У-кун низко поклонился и молвил:
– Чей гнев я навлек на себя, когда был человеком? Ведь с той поры, как ты, милостивая бодисатва, избавила меня от тяжкой кары, я принял монашеский постриг, стал верным последователем истинного учения и отправился с Танским монахом, охраняя его в пути на Запад, куда он идет, чтобы поклониться Будде и получить у него священные книги. Я, твой ученик и последователь, не щадя себя, избавлял Танского монаха от наваждений злых духов и демонов и спасал его от опасности, рискуя собственной жизнью. Спасая его, я словно вынимал кость из пасти тигра или выдергивал чешую со спины дракона! Все мои помыслы и желания были устремлены к тому, чтобы путешествие Танского монаха завершилось полным успехом, чтобы искоренилась ересь и восторжествовала Истина. Но я никак не ожидал, что Танский монах окажется столь неблагодарным и несправедливым! Он совершенно забыл, что я для него сделал, и совершенно незаслуженно обидел меня, не разобравшись, в чем дело.
Тут Гуаньинь перебила его:
– В чем же он не разобрался? Ну-ка, расскажи мне, что случилось?
Сунь У-кун стал рассказывать со всеми подробностями о том, как на Танского монаха и его спутников напали разбойники с большой дороги и как он, Сунь У-кун, многих убил, а остальных разогнал. Он добавил, что Танский монах придрался именно к тому, что он убил людей, и так за это рассердился, что стал читать заклинание о сжатии обруча, а затем несколько раз прогонял Сунь У-куна от себя. Теперь ему некуда деваться. Вот почему он и явился к бодисатве, чтобы донести о случившемся.
– Танский монах получил повеление направиться на Запад, – сказала Гуаньинь, – и вполне понятно, что он стремится вести себя, как и подобает честному и безупречному монаху. Он ни в коем случае не позволит поранить или загубить живое существо. А ты, обладающий огромной волшебной силой, чего это ради вздумал убивать стольких людей, пусть даже разбойников? Кем бы они ни были – они люди, и убивать их не дозволено. Другое дело – злые духи, дьяволы, черти и разные оборотни. Каждый убитый зачтется тебе как заслуга. Но ты убил людей и тем самым показал, насколько ты бесчеловечен. Можно было просто разогнать злодеев и таким образом спасти твоего наставника. По-моему, ты недостаточно великодушен.
– Пусть так, – отвечал Сунь У-кун, – нельзя же было за это прогонять меня, забыв о моих заслугах. Умоляю тебя, всемилостивейшая бодисатва, прояви свое милосердие и прочти заклинание о снятии обруча. Я отдам его тебе, вернусь в свою пещеру Водного занавеса и навсегда останусь там.