Страница:
Хотя никто и не посягал.
И вот эта комичная парочка следователей навалилась на группу свидетелей и обвиняемых. Их таскали на допросы по три раза в неделю, предъявляя студентам и домохозяйкам, инженерам и разнорабочим дикие доказательства их якобы “преступной деятельности”, и яростно требовали назвать “старшего”. На робкие попытки выяснить, что “зуботыки” *имеют в виду под словом “старший”, Лезвийский с Поляковой зловеще шептали: “А вы назовите, мы сами разберемся”. В “старшие” попали и заведующий кафедрой одного института, и мастер трамвайного парка, и председатель гаражного кооператива. Прокуратуру захлестнула волна жалоб. Дедкин стал бояться выхолить на работу после столкновения с одним из “старших” – семидесятипятилетним дедушкой, героем Соцтруда, имя которого назвал от отчаяния один из задержанных студентов. Дедок огрел прокурора палкой в приемной, когда тот вежливо отправил его за разъяснениями к следователям.
Тут под сурдинку объявился Огнев, раздобывший домашний телефон прокурора и трезвонивший по поводу своего дела – Хорошо еще, не появлялся вечерами во дворе со своим доберманом. Что неоднократно предлагал, мотивируя это тем, что, мол, “собачки подружатся, глядишь, и дело уголовное с мертвой точки сдвинется”. Дедкин вежливо отказывался, однако терпение его было на пределе.
– Это вообще не проблема, – Рыбаков-старший щелкнул пальцами и поправил очки, – можно поместить в проводящий электричество раствор специальный гель с изменяемой характеристикой поверхностного натяжения. Будет вроде медузы. Окрасить в любой цвет можно. Задачка элементарная.
– А сколько это встанет в денежном эквиваленте? – Для отца “биокомпьютер” был залегендирован под дизайнерский изыск для приятеля.
– Ну, не много. Долларов сто. Ты Альтшуллеру позвони, думаю, он за пару дней сделает. Как раз он специалист по аморфным соединениям. У них лабораторию распустили, так любому приработку рад… Если хочешь, эта штука еще светиться будет, или искорки бегать…
– И такое возможно?
– Конечно. Если б ты дурью не маялся, а учился, то сам бы знал… – Папик лихо взлетел в седло любимого конька, но сынок быстро его оттуда сдернул.
– Я деньги зарабатываю. Поучиться еще успею…
– Ну, как хочешь. Ты Мише позвони и подъезжай к нему. Да, кстати, вы что, новую машину купили?
– Да ты что! Так, старую с доплатой обменяли… Откуда столько на новую? – схитрил Денис. Ксения уже успела заехать к свекрови на сверкающем синем “рэндж-ровере”.
– А, понятно.
– Между прочим, когда Абрамович приедет? Его бабки уже неделю у меня лежат…
– Не знаю, пока не звонил. Погоди, а почему его деньги у тебя?
– Вещь ведь продана, – не понял Денис, – на мой паспорт же выставляли. Ты ж с ним договаривался…
– Я? Мы вообще об этом не говорили, – удивился Рыбаков-старший.
– Стоп! Как не говорили? Мне его жена сказала, что паспорт у него в ОВИРе и с тобой договорка была…
– В каком еще ОВИРе? Гриша на режимном заводе работает. Не дадут ему загранпаспорт, у него же секретность.
– Сейчас кому угодно дают. Сто баксов плати – и вперед!
– А разговор… – продолжал сомневаться Александр Николаевич, – черт, почти полгода прошло, я и не помню – Нет, вроде не было, он говорил что-то о трудностях в магазинах. Непонятно мне, как я мог такое упустить? Ладно, ну забыл, бывает… Тебе надо было мне напомнить!
– А я и не сообразил как-то. Думал, ну обговорили, и все. Чего двадцать раз повторять… – огорчился Денис. Действительно, мог бы и с большей ответственностью подойти, все-таки старшее поколение.
– Но он свои пять миллионов железно получает?
– Папа! Какие пять миллионов? Там двадцать пять тысяч долларов!
– Как двадцать пять? – Александр Николаевич чуть не уронил очки.
– Двадцать пять, по курсу почти сто пятьдесят миллионов – А что? – ошарашенный реакцией отца, спросил Денис.
– Мне Гриша говорил, что на тысячу долларов рассчитывает.
– Пап, как он мне сказал – я так и поставил. Что-то вы совсем о другом между собой говорите, не о том, о чем со мной. Вам обоим рыбу надо есть, память улучшает, – съехидничал непочтительный отрок, – а то все путаете. Это твой приятель, вот и сними с него за шахер-махер разницу между тем, сколько он тебе говорил, и реальной ценой – Я в обиде не буду.
– Не подначивай, я с ним сам разберусь. Сорок лет знакомы.
Султанов нервно поправил галстук и взглянул на невозмутимого Огнева.
– Прокурор подписал повтор, комиссия не ответила на наши вопросы в полной мере. Это недолго, час-полтора…
– А я что – против? Надо так надо. Но хочу вам заметить, , уважаемый, что по статусу я свидетель, и таскать меня постоянно, если вам или Воробейчику что-то непонятно, это, по меньшей мере, странно… Если вам что-то неясно, вот друг с другом и побеседуйте, – Дмитрий выводил следователя из себя ледяным взглядом и пренебрежительным тоном, – вдруг к консенсусу придете. У меня-то время есть, надо будет, я вам очередное доследование в одни ворота обеспечу. Оснований выше крыши… Все равно работать заставлю, хотите вы этого или нет. Будем воспитывать мисс Марпл *в отдельно взятом следственном отделе…
Султанов в бешенстве взглянул на часы.
– Да, Дмитрий Семенович, – с угрозой начал он, – вот вы мне недавно говорили, что кому-то в ближайшее время будет плохо…
– А у вас что, Иса Мухтарович, кто-то заболел?
– Нет, – следователь опешил, – я в смысле уголовного дела…
– Огнев, пожалуйста, – выглянула из кабинета медсестра.
– Дела, дела, – подмигнул Дмитрий. – Сейчас с доктором побеседую и продолжим…
В кабинете сидели давешний профессор и две милые женщины в белых халатах.
– Здравствуйте, доктор! – радостно улыбнулся Огнев.
– Как, опять вы?
– Я, я… А вы что, в постановление не заглянули?
– Так, – профессор вперился в бумаги, – ага, вот оно… Мы несколько вопросов не осветили. Вы в курсе?
– Я ваших ответов не читал, не знаю…
– Начнем с самого элементарного. Скажите, вы легко в контакт с людьми входите?
– Смотря с какими.
– Это не ответ…
– А у вас – не вопрос, – парировал Огнев, – абстракция какая-то…
– Хорошо. Конкретизирую – в рабочем коллективе.
– Достаточно легко.
– И это все?
– А вы еще конкретнее попытайтесь…
– В игрушки вздумали играть? Ладно… Как вы объясните то, что свидетели обвинения, – профессор подчеркнул слово “обвинение”, – говорят, что неоднократно ловили вас на вранье? – Доктор прищурился, словно уже можно было праздновать победу.
Огнев зевнул.
– Обвинение покажите, а то я опять не в курсе…
– Бывшего обвинения, – согласился профессор.
– Глупостью свидетелей. Так не бывает. Либо я – врун, но тогда мне денег никто не даст, либо врут свидетели – Одно из двух. Они просто пытались, в меру своего скорбного ума, побольше меня пообви-нять, ну и попались в свою же ловушку – Нормальный синдром умственной отсталости…
– Постарайтесь обойтись без диагнозов.
– Почему это? – Профессор, конечно, был далеко не дурак, но отличить сознательную развязность от раздражения вряд ли мог. Небольшой скандальчик не повредит, пусть следствие отвлекается.
– Здесь определения даю я, – с расстановкой сказал профессор, – и постарайтесь это запомнить.
– Еще чего! Буду я себе голову ерундой забивать, – своей тупостью сцена напоминала встречу двух малолетних дворовых хулиганов. Для большего антуража можно было бы сплюнуть на пол. Приглашенные врачи были в недоумении. Глава комиссии взял себя в руки.
– Итак, вы утверждаете, что специальных навыков не имеете?
– В чем?
– Ага, – обрадовался профессор, – вот вы уже не столь категоричны, как раньше! А в прошлый раз вы все отрицали. Ну-ну, посмотрим…
– Куда посмотрим?
– В бумаги, тут мно-огое есть… И по поводу навыков, и по поводу угроз.
– Кому это я угрожал? Вам?
– Нет, пока вы до этого не дошли. Вот, пожалуйста, гражданин Ковалевский утверждает, что вы обещали его застрелить посредством пули в голову…
– А что, есть другой способ? Вот пусть Колюня свои слова и объясняет.
– Вам совсем на это сказать нечего?
– Почему же. Яркий пример очередного маниакального бреда. Вы что, сами не видите – то я аферист, то убийца какой-то… Так не бывает. Если я хотел с потерпевшим расправиться, почему же он до сих пор жив? Я промахнулся, что ли? А где тогда пресловутая пуля?
– Но ведь вы это говорили! – разъярился профессор.
– А вы что, рядом стояли? Лечиться Ковалевскому надо, вот и все угрозы мои.
– Хорошо, разговор доказать нельзя. А письмо?
– Вот так новость! Какое письмо?
– Следствие утверждает, что вы прислали Ковалевскому записку угрожающего содержания…
– А почему мне об этом неизвестно?
– Следователь должен был вам сказать!
– Но не сказал! И перестаньте повышать голос!
– Извините.
– Я не Дубровский, а Колюня – не Маша, чтоб в переписке состоять, через дупло старого дуба… Дуб, конечно, следователь, но молодой!
– Так вы не писали письмо?
– Нет, я вам уже говорил. Я что, на идиота похож? Зачем мне Ковалевскому письма писать, если я ему моту по телефону все сказать?
– Ну, не знаю, – профессор задумался. – А следствию зачем это?
– Вот вы у следователя и спросите. Я материалы дела смотреть не имею права, откуда мне знать, что там понапихано… Может, для объема.
На самом деле письмо было. В контору к Ковалевскому проникли без труда, и, хотя термитов еще не достали, давящийся от смеха Огнев напечатал на личной пишущей машинке бизнесмена жутко злобное послание, пообещав “полоснуть бритвой по глазам” и “разрезав горло, вытащить язык”. Его подпись коряво подделал Комбижирик, участвовавший в ночном походе. Судя по всему, недалекий владелец фирмы “Наш Дом ЛТД” примчался к Воробейчику, и тот поручил Султанову разобраться. Наученный горьким опытом Иса не спешил демонстрировать письмо Огневу.
– Позовите следователя, – устало попросил профессор.
Дмитрий вышел в коридор и поманил Султанова. Тот резво вскочил.
– Что?
– Вас профессор видеть хочет. Злой, ужас! Вас дубом назвал, это я не от себя, цитирую. Хотел его переубедить, да он и слушать не хочет…
– А зачем было его мочить? Зачем пальбу устроили? – удивлялся Денис. – Работали-работали, гадости разные придумывали, с морфином, с травой. А тут – на тебе, из автомата, и все дела. Чего ж раньше так не решили?
– Получилось так, – шумно вздохнул Горыныч.
– Да-а? – Рыбаков с подозрением взглянул на остальных собравшихся. – А стволы сами выстрелили?
В полуподвальчике, носящем гордое имя “АОЗТ „Гигант"”, шло обсуждение результатов операции “Белая лошадь”. Даже скорее не обсуждение, а повествование участников не присутствовавшему в “Белой лошади” Денису, некое ток-шоу.
– Там без вины виноватые уже собираются лапу на грунт дрюкнуть *и в РУБОП следаков слить, – сказал Ди-Ди Севен.
– И много хотят дать?
– Не знаю, но их довели уже. Целыми группами на допросы таскают. Может, следачки так намекают, мол, заслать денежку надобно, – Ди-Ди Севен пожал плечами.
– Только вы в этом участия не принимайте! – предупредил Рыбаков. – А то надаете ценных советов, вас вместе с ними и повяжут. Меня одного на всех, как в “Пулкове”, не хватит… Коллектив дружно заржал.
Случай в гостинице “Пулковская” был, с точки зрения братвы, хрестоматийным, супероригинальным и единственным в своем роде.
В ресторане на первом этаже, где мирно кушали представители самых разных команд, национальностей и слоев общества, как-то вечером появилась группа захвата в гражданке из районного отдела милиции, имевшая цель завладеть Гоблином по обвинению в изнасиловании. К слову сказать, Гоблин никогда ни о чем таком не помышлял, жил с постоянной девушкой и вполне был устроен в жизни. Дельце состряпал злопамятный начальник райотдела, привлекший для заявы пятидесятивосьмилетнюю стукачку, из бывших. Один взгляд на нее мог опровергнуть любые предположения о “виновности” Гоблина, но заява есть заява.
Обида стража порядка заключалась в том, что, когда он, после работы по обычаю в дымину пьяный, сделал замечание в нецензурной форме прогуливающему своего “кавказца” Гоблину, то был помещен последним в железный ящик с надписью “бак для мусора”. Сцену эту наблюдали почти все жители окрестных домов и сочли справедливой – ни Гоблин, ни “кавказец” никого не трогали, а орать матом на всю улицу непедагогично, особенно человеку в форме. К тому же фамилия начальника райотдела была Неттин. Страдающий необратимыми процессами в печени и мозгу и прозванный на следующий день “товарищем Нетто из мусорного Брутто”, подполковник решил Гоблина “проучить”. На счастье, о приезде ментов было сообщено бдительным швейцаром и передано через официанта заинтересованным лицам.
Ситуация складывалась тупиковая, команда приготовилась к отвлекающей махаловке, к соседним столикам отправились гонцы. Однако интеллектуал Денис попросил десять минут и, позаимствовав у соседа кольт, подошел к распорядителю ансамбля, игравшего в ресторане, и что-то зашептал на ухо. Тот позеленел. Рыбаков незаметно продемонстрировал “аргумент”, и распорядитель вынужден был согласиться. Минут через пять, сразу после “белого” танца, бледный и трясущийся солист объявил “голубой”. Горыныч, танцевавший со своей подругой, чуть не кинулся глушить весь оркестр, но был остановлен Садистом.
Невозмутимый Денис легко поднялся, прошел к столику Гоблина и вежливо его пригласил, манерно поклонившись. У половины зала отпали челюсти. Исполнив нечто вроде мазурки, парочка скрылась за портьерой, где Гоблин тут же растворился в лабиринте подсобных помещений, а Денис со скорбным видом вернулся в зал.
Группа захвата билась в истерике, во время танца они плевались и отворачивались, а после было уже поздно, Гоблин исчез. Дениса хотели было задержать, чтоб отомстить за неудачу, но тут за него вступились все бритоголовые “правозащитники”, ставшие вдруг ревнителями сексуальных свобод. Да и статью за это дело давно отменили. Рыбаков тоже поорал в общем хоре о том, что “честного гея” зажимают и это нарушение Конституции. Опозоренные “сатрапы” отступили.
К Денису тут же подвалил подвыпивший напомаженный немец с сожалениями об ушедшем “бой-френде” столь симпатичного молодого человека и был крайне удивлен тем, что “прогрессивный рус” засветил ему в глаз – Сочтя такое поведение следствием глубокой душевной травмы от утраты возлюбленного, немец снова открыл рот, но был сметен подоспевшим Ортопедом и очнулся только на следующее утро.
“Дело об изнасиловании”, естественно, развалилось через два дня, но команда еще долго купалась в лучах славы за столь фантастическую шуточку над ментами и принимала поздравления.
– Ну, так по какому вопросу вы их мочканули? – прервал веселые воспоминания Денис.
– Они с мусорной крышей скорешились, – заявил Тулип, – на нищих лавэ подрубать.
– Но это ведь вроде не ваша тема.
– Нищих в районе Хоттабыч курирует, – пояснил Комбижирик.
– Вот что значит работа с людями, – Денис многозначительно поднял палец, – и голубые ему отстегивают, и попрошайки. Не то что мы, по старинке. Маслину *в лоб и по карманам шарить – Меня б хоть предупредили, я в стороне стоять не привык.
– Тебя Антон сказал беречь, – вздохнул Горыныч, – а то, что… мы ж понимаем, тебе тоже хочется, но старший лучше знает…
– А снова не начнется?
– Не – Эти козлы свалили, как главного замочили…
– Ну-ну – Только свято место пусто не бывает. Эти ушли, другие придут – Та же крыша мусорская…
– Им Хоттабыч сам рога обломает, – сказал Тулип.
– Пацаны, постойте! – вдруг встрял Садист. – Диня же самого главного не знает. Это не просто на нищих бизнес. Они через крысу прокурорскую с приютом для ненормальных договорились…
– Как это? – поразился Рыбаков.
– А так! Ихний козел в прокуратуре сначала в своем районе с квартирами подсуетился – Ну, людей на лечение отправляют, там на год-два, а он тем временем через барыгу одного квартиры и впаривает, нотариус свой есть… Те вылечиваются, а идти некуда…
– Та-ак… Кто барыга, не знаете?
– Не выясняли. Надо будет, вычислим…
– И что дальше там происходило?
– Урод этот, жмурик, фонд организовал, типа, благотворительный, якобы работой обеспечить, чтобы чуть дурдому денежкой помочь… По утрам приезжали, трудоспособных набирали и до вечера с шапками в метро ставили.
– Что-то все это мне смутно знакомо. Кто-то совсем недавно мне похожие вещи рассказывал… Блин, не помню. Или прочитал где?.. Ладно, если что, в благородном деле поможете?
– Базара ноль, – за всех ответил Кабаныч.
Денис созвонился с Ковалевским и встретился с ним в кафе “Вилия” на Литейном.
Коммерсант, важно надувая щеки, рассказал о последних событиях в мире бизнеса, дал свою трактовку положения на рынке недвижимости и ситуации на бирже. От бессмысленного набора слов Дениса тошнило, но приходилось кивать, изображая, что “бизнесмен” открывает ему какие-то новые горизонты. Хотя было и несколько положительных моментов – Ковалевский гордо засветил “лопату” *с солидной пачкой долларов, проговорился о своем партнере, сотруднике милиции, с которым он вместе химичил с нежилым фондом и квартирами алкоголиков, и сообщил, что с ним “лучше не связываться”, приведя в пример историю с Огневым. Правда, в своей интерпретации. Из повествования следовало, что отважный барыга чувствует себя практически равным Господу Богу, карая и наказывая по “мере необходимости”. Любой, не выполнивший своих обязательств перед Ковалевским, которые, кстати, определял коммерсант по собственному разумению, подвергался унижениям и преследованию. Для этого, вещал Николай Ефимович, у него есть “свои менты” и охранное агентство.
Рыбаков восхитился предусмотрительностью собеседника и вывел его на подробности. Ковалевский, цедя сквозь зубы и лучась от собственной крутизны, объяснил и про родство с сотрудником прокуратуры, и про “сидящего на подкорме” следователя Яичко, и про Анискиных из сыскного бюро. Даже похвастался, что якобы переспал с директрисой этого самого бюро, некой Фомичевой. Видимо, впечатление от бизнесмена было столь сильно, что, по словам Николая, она уже “достала его звонками”.
Единственное, что не удалось выяснить, так это имеет ли Ковалевский отношение к квартирам психически ненормальных людей. Рыбаков, которого сомнения не покинули, решил оставить эту тему на будущее – Почему он решил, что Николай может быть при делах, Денис не мог себе объяснить, вроде тот ни о чем таком не говорил. Но наслаивались и завязки в прокуратуре, и интерес к недвижимости, и купленные менты, и проект Ковалевского о создании общественного движения “За права очередников”, и многое другое.
Особенно общественное движение, якобы имеющее цель помочь несчастным очередникам. Рыбаков прекрасно знал, чем это обычно заканчивается. Через два-три года “очередники” пополнят ряды “обманутых вкладчиков”, а председатель движения и главный бухгалтер ударятся в бега. Городская прокуратура вынуждена будет возбудить уголовное дело и начнет вяло искать десяток-другой граждан, исчезнувших в процессе переезда из коммуналок в квартиры улучшенной планировки. Еще через пять лет дело заглохнет и расследование приостановят.
В середине разговора в кафе совершенно неожиданно вломились Садист, Горыныч и Тихий. Будто другого места перекусить не нашлось. Горыныч на пороге открыл было рот, но Садист успел успокоить приветливого братана тычком в бок. Сразу было видно, что Рыбаков занят делом, иначе бы не наце пил элегантные очки и не выглядел бы провинциальным брокером. Троица разместилась в углу, за спиной у Ковалевского, для разминки поорала на нерасторопного официанта и приступила к приему внутрь белковых масс, то бишь шашлыка. Горыныч раз в минуту отрывался от еды и показывал Денису сцепленные руки. Мол, мы здесь, только мигни, твоего собеседника враз унесут, сообразить не успеет!
“Интересно, – подумал Рыбаков, – если я знак подам, они здесь Николашу замесят или на улице пристанут? Главное сейчас – невозмутимость, следить за собой, а то Горыныч не так что-нибудь поймет, в секунду ведь из-под Коваля стул вышибут и сверху прыгнут…”
Ковалевский разбубнился о строительстве дома, на который выделяется кредит под гарантии местной администрации. Это было уже что-то конкретное. Естественно, глуповатый и жадный Николай искал пути обкрутки денег. Денис вскользь упомянул о шапочном знакомстве с управляющим одного из банков Министерства обороны и затронул выгодную тему новь1х технологий. Ковалевский схватился за обе идеи, выяснил, что у “Миши” высшее техническое образование, и нудно попытался склонить его к сотрудничеству, сразу пообещав место заместителя генерального директора в своей фирме – “Михайлов” пожал плечами и пообещал подумать.
Барыга сел на крючок крепко, радужные перспективы – ничего не делать, получать много денег – застряли в его мозгу еще в раннем детстве, когда он месил грязь в деревеньке под Брянском. Тогда ему мерещились комсомольская или партийная карьера, спецраспределитель, “Волга” в личном пользовании, отдых в самой настоящей Болгарии, угодливые лица подчиненных, теперь – роскошные особняки во Флориде, коллекции спортивных машин, златокудрые любовницы, перстень с двадцатикаратным бриллиантом, приемы в его честь. “Михайлов” был подходящим кадром для использования, очередной ступенькой к успеху. Свою работу сделает, и хорошо, пусть валит от греха подальше. Ковалевского злить опасно, “его” менты и детективы кого хошь “уделают”. То, что в ситуации с Огневым он крупно прокололся и уже против него было возбуждено дело, Колюню волновало мало – Воробейчик прикроет, вовремя сообщил, когда жареным запахло. Пусть теперь ищут, время пройдет, и все заглохнет. Жаль, следователя сменили, с Поляковой Ковалевский успел договориться, денег пообещал. Но, к счастью, не дал и спокойно дела делал. Тетка закомплексованная, мужика нет, воспитание бабье – импозантный бизнесмен не мог такой не понравиться. Из кожи вон лезла, вернее, из жировых складок. Тянула, дело приостанавливала, Огневу врала – ну и ладненько. Как ситуация переменилась – адью, красотка перезревшая, сама разбирайся.
Ковалевский настоял отвезти “Михайлова” – к Невскому, тот был вынужден согласиться.
Горыныч грустно проводил их взглядом.
– У тебя есть план? – спросила Ксения.
– А как же! – рассеянно брякнул Денис. – Туркменский, целый коробок, для себя держу…
– Может, в другое время веселиться будешь?
– Ага…
– Ну, так ты подумал?
– А что тут думать? Берем барыгу на доктора [Взять на доктора – обмануть, совершить аферу (жарг.).
] ,и все дела…
– А он клюнет?
– Естественно. Они все клюют, только подсекай… Когда я ему суммы про патенты впарил, думал, уделается от счастья.
– А он в ментовку не дернет?
– Дернет. Обязательно. Ну и что? Ему же хуже, его там тоже обуют, менты страсть как любят таких сладеньких… Он им еще мой розыск оплачивать будет, они смогут его по полной программе разгрузить *.
– А искать будут?
– Не-а. Зачем им? Расскажут ему, как ночей не спали, по городу бегали. А денежки его пропьют.
– А если честные попадуться?
– Ну и что? А как меня искать? По описанию Ковалевского? Так всю жизнь копаться можно. А насчет честных… Это сказочные персонажи. Не бывает. Ты скорее начальника ГУВД встретишь, патрулирующего улицы на белом единороге, чем мента-альтруиста. И потом, у Коваля же биокомпьютер останется, а то, что он помер – так кормил плохо. Еще гестаповцы *налетят, они его год валандать будут. Ничего себе, барыга стратегические секреты упер! Лафа для “глубинного бурения”…
– Ты Котовскому только про единорога не говори…
– А он и без меня знает. У него соседи по кабинетам на новых “японцах” катаются, а зарплаты полгода нет. Удивил ежа голой задницей. Вон парень этот, я тебе рассказывал, Димон, просветил меня, как он с ментовкой бодается. Как мент или прокурорский – так либо крючковатый *, либо дебил – К ним других не берут.
– Категорично.
– А то! Конечно, нет правил без исключений, менты правильные где-то существуют, и прокуроры есть нормальные – Вон, Кивиныча читаешь, веришь – есть, на улицу выходишь – так, как Станиславский, не верю! Димка поначалу тоже верил, теперь плюется – первый следак. Яичко, – пьянь и дурак набитый, на подсосе у барыги, Ковалевского то есть. Да и не у него одного. В другое отделение дело перекинули – там в другую сторону уклон. Следак – УПК на ножках – за собственную независимость борется. Причем почему-то с Димоном, хотя тот на нее и не посягал. На Ковалевского вымогательство возбудили, вся доказуха есть, так корыто дворницкое
И вот эта комичная парочка следователей навалилась на группу свидетелей и обвиняемых. Их таскали на допросы по три раза в неделю, предъявляя студентам и домохозяйкам, инженерам и разнорабочим дикие доказательства их якобы “преступной деятельности”, и яростно требовали назвать “старшего”. На робкие попытки выяснить, что “зуботыки” *имеют в виду под словом “старший”, Лезвийский с Поляковой зловеще шептали: “А вы назовите, мы сами разберемся”. В “старшие” попали и заведующий кафедрой одного института, и мастер трамвайного парка, и председатель гаражного кооператива. Прокуратуру захлестнула волна жалоб. Дедкин стал бояться выхолить на работу после столкновения с одним из “старших” – семидесятипятилетним дедушкой, героем Соцтруда, имя которого назвал от отчаяния один из задержанных студентов. Дедок огрел прокурора палкой в приемной, когда тот вежливо отправил его за разъяснениями к следователям.
Тут под сурдинку объявился Огнев, раздобывший домашний телефон прокурора и трезвонивший по поводу своего дела – Хорошо еще, не появлялся вечерами во дворе со своим доберманом. Что неоднократно предлагал, мотивируя это тем, что, мол, “собачки подружатся, глядишь, и дело уголовное с мертвой точки сдвинется”. Дедкин вежливо отказывался, однако терпение его было на пределе.
– Это вообще не проблема, – Рыбаков-старший щелкнул пальцами и поправил очки, – можно поместить в проводящий электричество раствор специальный гель с изменяемой характеристикой поверхностного натяжения. Будет вроде медузы. Окрасить в любой цвет можно. Задачка элементарная.
– А сколько это встанет в денежном эквиваленте? – Для отца “биокомпьютер” был залегендирован под дизайнерский изыск для приятеля.
– Ну, не много. Долларов сто. Ты Альтшуллеру позвони, думаю, он за пару дней сделает. Как раз он специалист по аморфным соединениям. У них лабораторию распустили, так любому приработку рад… Если хочешь, эта штука еще светиться будет, или искорки бегать…
– И такое возможно?
– Конечно. Если б ты дурью не маялся, а учился, то сам бы знал… – Папик лихо взлетел в седло любимого конька, но сынок быстро его оттуда сдернул.
– Я деньги зарабатываю. Поучиться еще успею…
– Ну, как хочешь. Ты Мише позвони и подъезжай к нему. Да, кстати, вы что, новую машину купили?
– Да ты что! Так, старую с доплатой обменяли… Откуда столько на новую? – схитрил Денис. Ксения уже успела заехать к свекрови на сверкающем синем “рэндж-ровере”.
– А, понятно.
– Между прочим, когда Абрамович приедет? Его бабки уже неделю у меня лежат…
– Не знаю, пока не звонил. Погоди, а почему его деньги у тебя?
– Вещь ведь продана, – не понял Денис, – на мой паспорт же выставляли. Ты ж с ним договаривался…
– Я? Мы вообще об этом не говорили, – удивился Рыбаков-старший.
– Стоп! Как не говорили? Мне его жена сказала, что паспорт у него в ОВИРе и с тобой договорка была…
– В каком еще ОВИРе? Гриша на режимном заводе работает. Не дадут ему загранпаспорт, у него же секретность.
– Сейчас кому угодно дают. Сто баксов плати – и вперед!
– А разговор… – продолжал сомневаться Александр Николаевич, – черт, почти полгода прошло, я и не помню – Нет, вроде не было, он говорил что-то о трудностях в магазинах. Непонятно мне, как я мог такое упустить? Ладно, ну забыл, бывает… Тебе надо было мне напомнить!
– А я и не сообразил как-то. Думал, ну обговорили, и все. Чего двадцать раз повторять… – огорчился Денис. Действительно, мог бы и с большей ответственностью подойти, все-таки старшее поколение.
– Но он свои пять миллионов железно получает?
– Папа! Какие пять миллионов? Там двадцать пять тысяч долларов!
– Как двадцать пять? – Александр Николаевич чуть не уронил очки.
– Двадцать пять, по курсу почти сто пятьдесят миллионов – А что? – ошарашенный реакцией отца, спросил Денис.
– Мне Гриша говорил, что на тысячу долларов рассчитывает.
– Пап, как он мне сказал – я так и поставил. Что-то вы совсем о другом между собой говорите, не о том, о чем со мной. Вам обоим рыбу надо есть, память улучшает, – съехидничал непочтительный отрок, – а то все путаете. Это твой приятель, вот и сними с него за шахер-махер разницу между тем, сколько он тебе говорил, и реальной ценой – Я в обиде не буду.
– Не подначивай, я с ним сам разберусь. Сорок лет знакомы.
Султанов нервно поправил галстук и взглянул на невозмутимого Огнева.
– Прокурор подписал повтор, комиссия не ответила на наши вопросы в полной мере. Это недолго, час-полтора…
– А я что – против? Надо так надо. Но хочу вам заметить, , уважаемый, что по статусу я свидетель, и таскать меня постоянно, если вам или Воробейчику что-то непонятно, это, по меньшей мере, странно… Если вам что-то неясно, вот друг с другом и побеседуйте, – Дмитрий выводил следователя из себя ледяным взглядом и пренебрежительным тоном, – вдруг к консенсусу придете. У меня-то время есть, надо будет, я вам очередное доследование в одни ворота обеспечу. Оснований выше крыши… Все равно работать заставлю, хотите вы этого или нет. Будем воспитывать мисс Марпл *в отдельно взятом следственном отделе…
Султанов в бешенстве взглянул на часы.
– Да, Дмитрий Семенович, – с угрозой начал он, – вот вы мне недавно говорили, что кому-то в ближайшее время будет плохо…
– А у вас что, Иса Мухтарович, кто-то заболел?
– Нет, – следователь опешил, – я в смысле уголовного дела…
– Огнев, пожалуйста, – выглянула из кабинета медсестра.
– Дела, дела, – подмигнул Дмитрий. – Сейчас с доктором побеседую и продолжим…
В кабинете сидели давешний профессор и две милые женщины в белых халатах.
– Здравствуйте, доктор! – радостно улыбнулся Огнев.
– Как, опять вы?
– Я, я… А вы что, в постановление не заглянули?
– Так, – профессор вперился в бумаги, – ага, вот оно… Мы несколько вопросов не осветили. Вы в курсе?
– Я ваших ответов не читал, не знаю…
– Начнем с самого элементарного. Скажите, вы легко в контакт с людьми входите?
– Смотря с какими.
– Это не ответ…
– А у вас – не вопрос, – парировал Огнев, – абстракция какая-то…
– Хорошо. Конкретизирую – в рабочем коллективе.
– Достаточно легко.
– И это все?
– А вы еще конкретнее попытайтесь…
– В игрушки вздумали играть? Ладно… Как вы объясните то, что свидетели обвинения, – профессор подчеркнул слово “обвинение”, – говорят, что неоднократно ловили вас на вранье? – Доктор прищурился, словно уже можно было праздновать победу.
Огнев зевнул.
– Обвинение покажите, а то я опять не в курсе…
– Бывшего обвинения, – согласился профессор.
– Глупостью свидетелей. Так не бывает. Либо я – врун, но тогда мне денег никто не даст, либо врут свидетели – Одно из двух. Они просто пытались, в меру своего скорбного ума, побольше меня пообви-нять, ну и попались в свою же ловушку – Нормальный синдром умственной отсталости…
– Постарайтесь обойтись без диагнозов.
– Почему это? – Профессор, конечно, был далеко не дурак, но отличить сознательную развязность от раздражения вряд ли мог. Небольшой скандальчик не повредит, пусть следствие отвлекается.
– Здесь определения даю я, – с расстановкой сказал профессор, – и постарайтесь это запомнить.
– Еще чего! Буду я себе голову ерундой забивать, – своей тупостью сцена напоминала встречу двух малолетних дворовых хулиганов. Для большего антуража можно было бы сплюнуть на пол. Приглашенные врачи были в недоумении. Глава комиссии взял себя в руки.
– Итак, вы утверждаете, что специальных навыков не имеете?
– В чем?
– Ага, – обрадовался профессор, – вот вы уже не столь категоричны, как раньше! А в прошлый раз вы все отрицали. Ну-ну, посмотрим…
– Куда посмотрим?
– В бумаги, тут мно-огое есть… И по поводу навыков, и по поводу угроз.
– Кому это я угрожал? Вам?
– Нет, пока вы до этого не дошли. Вот, пожалуйста, гражданин Ковалевский утверждает, что вы обещали его застрелить посредством пули в голову…
– А что, есть другой способ? Вот пусть Колюня свои слова и объясняет.
– Вам совсем на это сказать нечего?
– Почему же. Яркий пример очередного маниакального бреда. Вы что, сами не видите – то я аферист, то убийца какой-то… Так не бывает. Если я хотел с потерпевшим расправиться, почему же он до сих пор жив? Я промахнулся, что ли? А где тогда пресловутая пуля?
– Но ведь вы это говорили! – разъярился профессор.
– А вы что, рядом стояли? Лечиться Ковалевскому надо, вот и все угрозы мои.
– Хорошо, разговор доказать нельзя. А письмо?
– Вот так новость! Какое письмо?
– Следствие утверждает, что вы прислали Ковалевскому записку угрожающего содержания…
– А почему мне об этом неизвестно?
– Следователь должен был вам сказать!
– Но не сказал! И перестаньте повышать голос!
– Извините.
– Я не Дубровский, а Колюня – не Маша, чтоб в переписке состоять, через дупло старого дуба… Дуб, конечно, следователь, но молодой!
– Так вы не писали письмо?
– Нет, я вам уже говорил. Я что, на идиота похож? Зачем мне Ковалевскому письма писать, если я ему моту по телефону все сказать?
– Ну, не знаю, – профессор задумался. – А следствию зачем это?
– Вот вы у следователя и спросите. Я материалы дела смотреть не имею права, откуда мне знать, что там понапихано… Может, для объема.
На самом деле письмо было. В контору к Ковалевскому проникли без труда, и, хотя термитов еще не достали, давящийся от смеха Огнев напечатал на личной пишущей машинке бизнесмена жутко злобное послание, пообещав “полоснуть бритвой по глазам” и “разрезав горло, вытащить язык”. Его подпись коряво подделал Комбижирик, участвовавший в ночном походе. Судя по всему, недалекий владелец фирмы “Наш Дом ЛТД” примчался к Воробейчику, и тот поручил Султанову разобраться. Наученный горьким опытом Иса не спешил демонстрировать письмо Огневу.
– Позовите следователя, – устало попросил профессор.
Дмитрий вышел в коридор и поманил Султанова. Тот резво вскочил.
– Что?
– Вас профессор видеть хочет. Злой, ужас! Вас дубом назвал, это я не от себя, цитирую. Хотел его переубедить, да он и слушать не хочет…
– А зачем было его мочить? Зачем пальбу устроили? – удивлялся Денис. – Работали-работали, гадости разные придумывали, с морфином, с травой. А тут – на тебе, из автомата, и все дела. Чего ж раньше так не решили?
– Получилось так, – шумно вздохнул Горыныч.
– Да-а? – Рыбаков с подозрением взглянул на остальных собравшихся. – А стволы сами выстрелили?
В полуподвальчике, носящем гордое имя “АОЗТ „Гигант"”, шло обсуждение результатов операции “Белая лошадь”. Даже скорее не обсуждение, а повествование участников не присутствовавшему в “Белой лошади” Денису, некое ток-шоу.
– Там без вины виноватые уже собираются лапу на грунт дрюкнуть *и в РУБОП следаков слить, – сказал Ди-Ди Севен.
– И много хотят дать?
– Не знаю, но их довели уже. Целыми группами на допросы таскают. Может, следачки так намекают, мол, заслать денежку надобно, – Ди-Ди Севен пожал плечами.
– Только вы в этом участия не принимайте! – предупредил Рыбаков. – А то надаете ценных советов, вас вместе с ними и повяжут. Меня одного на всех, как в “Пулкове”, не хватит… Коллектив дружно заржал.
Случай в гостинице “Пулковская” был, с точки зрения братвы, хрестоматийным, супероригинальным и единственным в своем роде.
В ресторане на первом этаже, где мирно кушали представители самых разных команд, национальностей и слоев общества, как-то вечером появилась группа захвата в гражданке из районного отдела милиции, имевшая цель завладеть Гоблином по обвинению в изнасиловании. К слову сказать, Гоблин никогда ни о чем таком не помышлял, жил с постоянной девушкой и вполне был устроен в жизни. Дельце состряпал злопамятный начальник райотдела, привлекший для заявы пятидесятивосьмилетнюю стукачку, из бывших. Один взгляд на нее мог опровергнуть любые предположения о “виновности” Гоблина, но заява есть заява.
Обида стража порядка заключалась в том, что, когда он, после работы по обычаю в дымину пьяный, сделал замечание в нецензурной форме прогуливающему своего “кавказца” Гоблину, то был помещен последним в железный ящик с надписью “бак для мусора”. Сцену эту наблюдали почти все жители окрестных домов и сочли справедливой – ни Гоблин, ни “кавказец” никого не трогали, а орать матом на всю улицу непедагогично, особенно человеку в форме. К тому же фамилия начальника райотдела была Неттин. Страдающий необратимыми процессами в печени и мозгу и прозванный на следующий день “товарищем Нетто из мусорного Брутто”, подполковник решил Гоблина “проучить”. На счастье, о приезде ментов было сообщено бдительным швейцаром и передано через официанта заинтересованным лицам.
Ситуация складывалась тупиковая, команда приготовилась к отвлекающей махаловке, к соседним столикам отправились гонцы. Однако интеллектуал Денис попросил десять минут и, позаимствовав у соседа кольт, подошел к распорядителю ансамбля, игравшего в ресторане, и что-то зашептал на ухо. Тот позеленел. Рыбаков незаметно продемонстрировал “аргумент”, и распорядитель вынужден был согласиться. Минут через пять, сразу после “белого” танца, бледный и трясущийся солист объявил “голубой”. Горыныч, танцевавший со своей подругой, чуть не кинулся глушить весь оркестр, но был остановлен Садистом.
Невозмутимый Денис легко поднялся, прошел к столику Гоблина и вежливо его пригласил, манерно поклонившись. У половины зала отпали челюсти. Исполнив нечто вроде мазурки, парочка скрылась за портьерой, где Гоблин тут же растворился в лабиринте подсобных помещений, а Денис со скорбным видом вернулся в зал.
Группа захвата билась в истерике, во время танца они плевались и отворачивались, а после было уже поздно, Гоблин исчез. Дениса хотели было задержать, чтоб отомстить за неудачу, но тут за него вступились все бритоголовые “правозащитники”, ставшие вдруг ревнителями сексуальных свобод. Да и статью за это дело давно отменили. Рыбаков тоже поорал в общем хоре о том, что “честного гея” зажимают и это нарушение Конституции. Опозоренные “сатрапы” отступили.
К Денису тут же подвалил подвыпивший напомаженный немец с сожалениями об ушедшем “бой-френде” столь симпатичного молодого человека и был крайне удивлен тем, что “прогрессивный рус” засветил ему в глаз – Сочтя такое поведение следствием глубокой душевной травмы от утраты возлюбленного, немец снова открыл рот, но был сметен подоспевшим Ортопедом и очнулся только на следующее утро.
“Дело об изнасиловании”, естественно, развалилось через два дня, но команда еще долго купалась в лучах славы за столь фантастическую шуточку над ментами и принимала поздравления.
– Ну, так по какому вопросу вы их мочканули? – прервал веселые воспоминания Денис.
– Они с мусорной крышей скорешились, – заявил Тулип, – на нищих лавэ подрубать.
– Но это ведь вроде не ваша тема.
– Нищих в районе Хоттабыч курирует, – пояснил Комбижирик.
– Вот что значит работа с людями, – Денис многозначительно поднял палец, – и голубые ему отстегивают, и попрошайки. Не то что мы, по старинке. Маслину *в лоб и по карманам шарить – Меня б хоть предупредили, я в стороне стоять не привык.
– Тебя Антон сказал беречь, – вздохнул Горыныч, – а то, что… мы ж понимаем, тебе тоже хочется, но старший лучше знает…
– А снова не начнется?
– Не – Эти козлы свалили, как главного замочили…
– Ну-ну – Только свято место пусто не бывает. Эти ушли, другие придут – Та же крыша мусорская…
– Им Хоттабыч сам рога обломает, – сказал Тулип.
– Пацаны, постойте! – вдруг встрял Садист. – Диня же самого главного не знает. Это не просто на нищих бизнес. Они через крысу прокурорскую с приютом для ненормальных договорились…
– Как это? – поразился Рыбаков.
– А так! Ихний козел в прокуратуре сначала в своем районе с квартирами подсуетился – Ну, людей на лечение отправляют, там на год-два, а он тем временем через барыгу одного квартиры и впаривает, нотариус свой есть… Те вылечиваются, а идти некуда…
– Та-ак… Кто барыга, не знаете?
– Не выясняли. Надо будет, вычислим…
– И что дальше там происходило?
– Урод этот, жмурик, фонд организовал, типа, благотворительный, якобы работой обеспечить, чтобы чуть дурдому денежкой помочь… По утрам приезжали, трудоспособных набирали и до вечера с шапками в метро ставили.
– Что-то все это мне смутно знакомо. Кто-то совсем недавно мне похожие вещи рассказывал… Блин, не помню. Или прочитал где?.. Ладно, если что, в благородном деле поможете?
– Базара ноль, – за всех ответил Кабаныч.
Денис созвонился с Ковалевским и встретился с ним в кафе “Вилия” на Литейном.
Коммерсант, важно надувая щеки, рассказал о последних событиях в мире бизнеса, дал свою трактовку положения на рынке недвижимости и ситуации на бирже. От бессмысленного набора слов Дениса тошнило, но приходилось кивать, изображая, что “бизнесмен” открывает ему какие-то новые горизонты. Хотя было и несколько положительных моментов – Ковалевский гордо засветил “лопату” *с солидной пачкой долларов, проговорился о своем партнере, сотруднике милиции, с которым он вместе химичил с нежилым фондом и квартирами алкоголиков, и сообщил, что с ним “лучше не связываться”, приведя в пример историю с Огневым. Правда, в своей интерпретации. Из повествования следовало, что отважный барыга чувствует себя практически равным Господу Богу, карая и наказывая по “мере необходимости”. Любой, не выполнивший своих обязательств перед Ковалевским, которые, кстати, определял коммерсант по собственному разумению, подвергался унижениям и преследованию. Для этого, вещал Николай Ефимович, у него есть “свои менты” и охранное агентство.
Рыбаков восхитился предусмотрительностью собеседника и вывел его на подробности. Ковалевский, цедя сквозь зубы и лучась от собственной крутизны, объяснил и про родство с сотрудником прокуратуры, и про “сидящего на подкорме” следователя Яичко, и про Анискиных из сыскного бюро. Даже похвастался, что якобы переспал с директрисой этого самого бюро, некой Фомичевой. Видимо, впечатление от бизнесмена было столь сильно, что, по словам Николая, она уже “достала его звонками”.
Единственное, что не удалось выяснить, так это имеет ли Ковалевский отношение к квартирам психически ненормальных людей. Рыбаков, которого сомнения не покинули, решил оставить эту тему на будущее – Почему он решил, что Николай может быть при делах, Денис не мог себе объяснить, вроде тот ни о чем таком не говорил. Но наслаивались и завязки в прокуратуре, и интерес к недвижимости, и купленные менты, и проект Ковалевского о создании общественного движения “За права очередников”, и многое другое.
Особенно общественное движение, якобы имеющее цель помочь несчастным очередникам. Рыбаков прекрасно знал, чем это обычно заканчивается. Через два-три года “очередники” пополнят ряды “обманутых вкладчиков”, а председатель движения и главный бухгалтер ударятся в бега. Городская прокуратура вынуждена будет возбудить уголовное дело и начнет вяло искать десяток-другой граждан, исчезнувших в процессе переезда из коммуналок в квартиры улучшенной планировки. Еще через пять лет дело заглохнет и расследование приостановят.
В середине разговора в кафе совершенно неожиданно вломились Садист, Горыныч и Тихий. Будто другого места перекусить не нашлось. Горыныч на пороге открыл было рот, но Садист успел успокоить приветливого братана тычком в бок. Сразу было видно, что Рыбаков занят делом, иначе бы не наце пил элегантные очки и не выглядел бы провинциальным брокером. Троица разместилась в углу, за спиной у Ковалевского, для разминки поорала на нерасторопного официанта и приступила к приему внутрь белковых масс, то бишь шашлыка. Горыныч раз в минуту отрывался от еды и показывал Денису сцепленные руки. Мол, мы здесь, только мигни, твоего собеседника враз унесут, сообразить не успеет!
“Интересно, – подумал Рыбаков, – если я знак подам, они здесь Николашу замесят или на улице пристанут? Главное сейчас – невозмутимость, следить за собой, а то Горыныч не так что-нибудь поймет, в секунду ведь из-под Коваля стул вышибут и сверху прыгнут…”
Ковалевский разбубнился о строительстве дома, на который выделяется кредит под гарантии местной администрации. Это было уже что-то конкретное. Естественно, глуповатый и жадный Николай искал пути обкрутки денег. Денис вскользь упомянул о шапочном знакомстве с управляющим одного из банков Министерства обороны и затронул выгодную тему новь1х технологий. Ковалевский схватился за обе идеи, выяснил, что у “Миши” высшее техническое образование, и нудно попытался склонить его к сотрудничеству, сразу пообещав место заместителя генерального директора в своей фирме – “Михайлов” пожал плечами и пообещал подумать.
Барыга сел на крючок крепко, радужные перспективы – ничего не делать, получать много денег – застряли в его мозгу еще в раннем детстве, когда он месил грязь в деревеньке под Брянском. Тогда ему мерещились комсомольская или партийная карьера, спецраспределитель, “Волга” в личном пользовании, отдых в самой настоящей Болгарии, угодливые лица подчиненных, теперь – роскошные особняки во Флориде, коллекции спортивных машин, златокудрые любовницы, перстень с двадцатикаратным бриллиантом, приемы в его честь. “Михайлов” был подходящим кадром для использования, очередной ступенькой к успеху. Свою работу сделает, и хорошо, пусть валит от греха подальше. Ковалевского злить опасно, “его” менты и детективы кого хошь “уделают”. То, что в ситуации с Огневым он крупно прокололся и уже против него было возбуждено дело, Колюню волновало мало – Воробейчик прикроет, вовремя сообщил, когда жареным запахло. Пусть теперь ищут, время пройдет, и все заглохнет. Жаль, следователя сменили, с Поляковой Ковалевский успел договориться, денег пообещал. Но, к счастью, не дал и спокойно дела делал. Тетка закомплексованная, мужика нет, воспитание бабье – импозантный бизнесмен не мог такой не понравиться. Из кожи вон лезла, вернее, из жировых складок. Тянула, дело приостанавливала, Огневу врала – ну и ладненько. Как ситуация переменилась – адью, красотка перезревшая, сама разбирайся.
Ковалевский настоял отвезти “Михайлова” – к Невскому, тот был вынужден согласиться.
Горыныч грустно проводил их взглядом.
– У тебя есть план? – спросила Ксения.
– А как же! – рассеянно брякнул Денис. – Туркменский, целый коробок, для себя держу…
– Может, в другое время веселиться будешь?
– Ага…
– Ну, так ты подумал?
– А что тут думать? Берем барыгу на доктора [Взять на доктора – обмануть, совершить аферу (жарг.).
] ,и все дела…
– А он клюнет?
– Естественно. Они все клюют, только подсекай… Когда я ему суммы про патенты впарил, думал, уделается от счастья.
– А он в ментовку не дернет?
– Дернет. Обязательно. Ну и что? Ему же хуже, его там тоже обуют, менты страсть как любят таких сладеньких… Он им еще мой розыск оплачивать будет, они смогут его по полной программе разгрузить *.
– А искать будут?
– Не-а. Зачем им? Расскажут ему, как ночей не спали, по городу бегали. А денежки его пропьют.
– А если честные попадуться?
– Ну и что? А как меня искать? По описанию Ковалевского? Так всю жизнь копаться можно. А насчет честных… Это сказочные персонажи. Не бывает. Ты скорее начальника ГУВД встретишь, патрулирующего улицы на белом единороге, чем мента-альтруиста. И потом, у Коваля же биокомпьютер останется, а то, что он помер – так кормил плохо. Еще гестаповцы *налетят, они его год валандать будут. Ничего себе, барыга стратегические секреты упер! Лафа для “глубинного бурения”…
– Ты Котовскому только про единорога не говори…
– А он и без меня знает. У него соседи по кабинетам на новых “японцах” катаются, а зарплаты полгода нет. Удивил ежа голой задницей. Вон парень этот, я тебе рассказывал, Димон, просветил меня, как он с ментовкой бодается. Как мент или прокурорский – так либо крючковатый *, либо дебил – К ним других не берут.
– Категорично.
– А то! Конечно, нет правил без исключений, менты правильные где-то существуют, и прокуроры есть нормальные – Вон, Кивиныча читаешь, веришь – есть, на улицу выходишь – так, как Станиславский, не верю! Димка поначалу тоже верил, теперь плюется – первый следак. Яичко, – пьянь и дурак набитый, на подсосе у барыги, Ковалевского то есть. Да и не у него одного. В другое отделение дело перекинули – там в другую сторону уклон. Следак – УПК на ножках – за собственную независимость борется. Причем почему-то с Димоном, хотя тот на нее и не посягал. На Ковалевского вымогательство возбудили, вся доказуха есть, так корыто дворницкое