— Снотворное?..
Даша молча кивнула. Уложив лекарства, поставила сумку под столик, села на стул и зябко поежилась:
— В двадцать пять лет бессонницей маюсь, транквилизаторы глотаю Думаете, от хорошей жизни?..
— Я о вас почти ничего не знаю, — сказал Бирюков.
Каретникова усмехнулась:
— И никто ничего толком обо мне не знает. На работе женщины завидуют: вот Дашка живет! Не хнычет, шутит, смеется. И правда, смеюсь много. Но иногда сквозь смех так сердце защемит, что в глазах темнеет. Вот до чего пятилетняя борьба за жизнь меня довела… Когда в ГПТУ училась, жила в общежитии. Никаких забот не было. Закончила учебу — направили в телеателье. Квартиры нет. Сняла в частном домике у старушки за Каменкой комнатку. Получала сто рублей, тридцать за квартиру отдавала. На семьдесят рубликов в месяц и питалась, и одевалась, и обувалась. Можете представить, как сытно и нарядно выглядела. Зуев тогда жил у бабушки. Когда бабушка умерла, Левчик стал к себе звать. Тогда он нормальным был, красивым. Я тоже не уродина. Подали заявление в загс, и надо ж было Левчику на энцефалитного клеща нарваться… Как увидела его после больницы, внутри захолодело. Открутилась под разными предлогами от загса. В ателье вкалывала, не считаясь со временем, а зарплата — все те же сто рублей. Дошла до ручки. Стала пробивать место в общежитии — глухо. Посоветовали сочувствующие люди сходить к председателю райисполкома. Пробилась в приемную. Там — медальный звон. Ветераны собрались по квартирному вопросу. Председатель всех разом к себе впустил Каждому слово предоставил. Ну старички и пошли свои подвиги расписывать! Один — под Сталинградом бился, другой — Москву отстоял, третий — на вражескую амбразуру грудью падал и до сих пор не может понять, почему живым остался, четвертый — чуть в Эльбе не утонул. Короче, как я и поняла, заслуги у ветеранов сомнительные и юбилейных медалей старички наполучали за то, что после войны долго прожили. Предрайисполкома тоже, видать, раскусил ораторов. Слушает внимательно, ласково улыбается, а у самого, вижу, зевота скулы сводит. Докатилась очередь до меня. Удивился: «Тебе, цыпленок, чего? Тоже квартиру? На каком основании?» — «На том, — говорю, — что цыпленок тоже хочет жить». — «Живи, девочка. Кто тебе не дает?» Начала лепетать про сторублевую зарплату, а ветераны всей бригадой, чуть не в рукопашную, на меня: «Бессовестная! Не успела на ноги стать, и уже квартиру ей подавай!» Тут такое началось… В общем, из кабинета выскочила без памяти. Чувствую, ноги подкашиваются. Села на райисполкомовском крыльце, зубы стиснула, а слезы ручьем катятся. В голове пусто, как в турецком барабане. Сколько времени просидела, не помню. Вроде бы ветераны медалями прозвенели. Чиновники из райисполкома после работы выплеснулись. А я все сижу. Смотрю, сам председатель выходит — представительный, гордый дядечка с невыспавшимися глазами. Думаю, сейчас остановится, скажет: «Не реви, цыпленок. Построим вот к двухтысячному году тьму квартир, каждая семья по-человечески жить станет». Не остановился. Будто каменный, прошагал к персональной «Волге», хлопнул дверцей с шиком укатил…
Каретникова вновь открыла сумку с лекарствами. Опять две таблетки запила водой.
— Напрасно злоупотребляете, — сказал Бирюков.
Даша вяло махнула рукой и стала рассказывать дальше:
— В общем, сижу на райисполкомовском крыльце — света белого не вижу. Подсаживается кругломордый дядечка. Рот до ушей, хоть завязочки пришей. Отодвинулась: «Чего ощерился?» Он посерьезнел: «О чем, дева, плачешь?»
В другое время послала бы прилипалу далеко-далеко, а тут слезы так задушили, что говорить не могу… Короче, улыбчивый весельчак оказался инженером из жилтреста. Привел он меня в только что заселенную девятиэтажку, вручил ключ от двухкомнатной квартиры и говорит: «Здесь отопление не работает, но к зиме наладим». Обрадовалась — словами не рассказать! Не помню, как перетащила от старухи свои вещички. А к ночи благодетель мой с бутылкой заявился — обмыть, дескать, новоселье надо. Ушел утром. Пообещал прописку и ордер на законном основании. Через неделю опять бутылка с ночевкой. Через месяц, чтобы легче жилье узаконить, переселил меня в этом же доме в однокомнатную квартиру, в которой туалет не работал. Господи, я и без туалета рада была жить всю жизнь под собственной крышей. Ушла из телеателье, поступила на курсы чертежниц. Живу бесплатно. В кухне уже пустые бутылки девать некуда, а с пропиской заминка. Переселились в другой дом, где в трехкомнатной квартире электроплита не работала. Ничего, керогаз купила. Живу опять же бесплатно, но с пропиской и ордером все не получается. В общем, за год сменила пять квартир. Даже четырехкомнатную заняла, в которой на полу линолеум забыли настелить. А мне и без линолеума — рай. Вдруг пропал мой благодетель. Позвонила в жилтрест. Оказывается, за взятки арестовали. Я обалдела. Мама милая, что делать?! Возвращаться к родителям в деревню — гордость не позволяет. Односельчане засмеют. Да и чем в колхозе заняться? Коров доить? Это ж беспросветность до гроба!.. А, думаю, буду жить, пока не выгонят или не посадят. Закончила курсы, в НИИ устроилась. Стала хлопотать законную квартиру — не светит. Попробовала через секретаршу Златку к директору подмазаться, а Златка сама на птичьих правах живет. Правда, директор скоренько пробил ей квартирку. На новоселье я подарила Златке записанную Левчиком кассету с песнями Валерия Леонтьева. Златка расчувствовалась и говорит: «Знаешь, Даша, в нашем доме старичок один немощный живет, вот-вот коньки откинет. Ты устройся к нему в сиделки, пропишись. Когда загнется, квартира твоей станет». На следующий день я заглянула к этому старичку. Он таким симпатичным показался, как божий одуванчик. Заегозил ласково: «Хоть сегодня, девочка, переезжай!» Может, плюнула бы на авантюру, да… Приезжаю с работы домой — мои вещички на лестнице стоят. Строители вспомнили, что надо линолеум в квартире настелить. Куда деваться?.. Перевязала куском проволоки матрасик, зажала его под мышкой, в другую руку — чемодан и покатила к божьему одуванчику. Прожила неделю, другую. Манную кашу хозяину варю, обстирываю его, квартиру ежедневно прибираю. Старичок в восторге, но с пропиской тянет, вроде того жилтрестовского взяточника. Смотрю, женьшень начал попивать. Будто между делом о загсе заговорил. Я чуть в обморок не брякнулась. Думаю, у меня глаза от стыда лопнут, когда с таким неандертальцем регистрироваться приду. А старичок начинает спираль закручивать, мол, без загса о прописке и не мечтай. Завертелась я как кошка с прижатым хвостом. И так и сяк подмазываюсь, дескать, можно и без загса, только пропишите. Старик на дыбы: «Как без загса?! Это безнравственно!» Вот, думаю, нравственник нашелся — внучку в жены вербовать. В общем, не отвертелась… Хлопнула для храбрости, чтобы море было по колено, и поплелась в загс. На регистрацию — тоже под допингом. В белом платье, с золотым кольцом. Одуванчик финансировал венчальный маскарад. Только получили свидетельство о браке, я прямо в невестином наряде — к домоуправу, на прописку. Успокоилась лишь, когда увидела в паспорте прописной штампик…
Вдруг Левчик Зуев с ума сходить начал — завалил стихами: «Девушка, в нарядном платье белом, ты зачем своим торгуешь телом?» Какое там тело! Я в джинсах, как в турпоходе, спала. Ой что тут началось! Кошмар… Одуванчик в жуткого агрессора превратился. Орет козлетоном: «Это твои любовники издеваются! Не позволю над собой смеяться!» Начал заявление о разводе сочинять. Категорическое условие поставил: «Если стихотворца не посадишь в тюрьму, наследства лишу! Из квартиры выгоню!» Думаю, провались ты со своим наследством, мне бы только под крышей удержаться… Вот в этой жуткой заварухе и познакомилась я в горуправлении милиции с Костей Веселкиным. Левчика быстро уличили в подметных письмах. Но «Агрессор» по-прежнему дуреет. Днем выспится, а всю ночь напролет мораль читает. А мне ж на работе чертежи чертить надо. Смотрю на белый лист ватмана — он черным кажется. Прикинулась неопытной, к ребятам-чертежникам подмазываться стала. Спасибо парням, выручили. Почти всю работу за меня делали. Чтобы полностью не свихнуться, начала тайком старику снотворное подсовывать. Как захрапит, я тоже проглочу таблеточку и тихонько на раскладушку в кухню. Утром, пока «Агрессор» не проснулся, завтрак приготовлю, чашку крепкого кофе выпью и бегом на работу. Молила бога об одном: только бы старик от снотворного не загнулся. Не знаю, бог помог или женьшень доканал, но скончался одуванчик от сердечной и легочной недостаточности. Похоронила с помощью Левчика старика, и такая апатия навалилась, что ни наследство, ни квартира уже не радовали… Со временем, конечно, оклемалась, но даже и теперь, как вспомню те кошмарные дни и ночи, мурашки по спине пробегают…
Чем больше Каретникова рассказывала о себе, тем сильнее Бирюков убеждался в том, что так может играть лишь талантливая профессиональная актриса и только тогда, когда роль отрепетирована до малейших подробностей. Разумеется, чего-то Даша недоговаривала, что-то преподносила в выгодном для себя свете, однако основа ее повествования была реальной, не выдуманной. Жизнь Каретниковой, похоже, на самом деле складывалась нелегко, путано. Нервишки заметно расшатались, и надо было иметь определенную силу воли, чтобы окончательно не опуститься. Рассказывая, Даша часто хваталась за сигарету и каждый раз, сделав две-три жадных затяжки, брезгливо раздавливала окурок в пепельнице.
— Вам совсем не к лицу курить, — сказал Антон.
— А кому из женщин эта гадость к лицу?.. Начала, дурочка, еще в школе с подражательства. Теперь не знаю, как бросить. Хорошо, хоть в пьянку не втянулась.
Беседуя с подозреваемыми, Бирюков никогда не стремился к тому, чтобы немедленно уличить человека в преступлении. В первую очередь он старался понять, с кем имеет дело. Каретникова выглядела небезупречно. В стремлении любой ценой и как можно скорее пробить собственную квартиру она наломала дров. Не вызывало симпатии и ее быстрое охлаждение к Зуеву, когда тог стал инвалидом. Но для Антона сейчас важным было то, что смерть Зуева для Даши оказалась неожиданной и она переживала эту трагедию искренне. Отвечая на вопросы, Каретникова не скрывала своих «завихрений», безжалостно осуждала себя. Память у нее была хорошей. Когда Бирюков спросил о конфликте с алкоголиком Дремезовым, Даша тяжело вздохнула:
— Помню тот глупый случай. Я тогда еще у старухи за Каменкой жила. На автобусной остановке Женька мертвецки пьяным лежал. Со знакомым парнем мы поздно вечером с работы возвращались. Вышли из автобуса и чуть на Женьку не наступили Жалко его, дурака, стало. Соврала парню, что это мой двоюродный брат. Тот помог притащить алкаша ко мне в комнатенку. Чтобы потом не возникало разговоров, вместе проверили у Женьки карманы. Там ни копейки не было. Где и кто его обчистил, не знаю. Утром Женька начал сразу клянчить три рубля на похмелье. А у меня у самой до получки рубль оставался. Ну мы и сцепились, как кошка с собакой. После того сабантуя, когда я отшлепала Женьку по щекам, он стал называть меня «Грубияночкой».
Вспомнила Каретникова и золотозубого узбека, приходившего в прошлом году к Зуеву за кассетой с песнями Высоцкого. Как понял Антон, Вася Сипенятин в обычной манере стал бесцеремонно договариваться с Дашей «насчет картошки дров поджарить». Даша, как всегда, не стерпела хамства. Психанув, она сорвала с нахала за магнитофонную запись лишнюю пятерку и такую «удаль» разыграла, что узбек мигом за дверь выскочил.
Подвернулся удобный случай, чтобы выяснить происхождение разухабистой Дашиной фотографии. Бирюков достал цветной снимок и показал его Даше:
— Так вы перед узбеком выглядели?
Каретникова расширенными глазами уставилась на свой портрет и ахнула:
— Позорная лохмотница!..
— Здесь трудно вас узнать, — сказал Антон.
Даша, щелкнув зажигалкой, прикурила сигарету и тут же раздавила ее в пепельнице:
— Это когда Левчик еще здоровым был, я дурачилась. Не знаю, зачем Зуев сохранил… Можно уничтожу позор?..
Бирюков положил фотографию на журнальный столик:
— Уничтожайте.
Каретникова взяла двумя пальчиками снимок, щелкнула зажигалкой и подожгла нижние уголки. Желатиновый слой фотоснимка горел плохо: то вспыхивал голубым огоньком, то затухал. Даша, безостановочно щелкая зажигалкой, исступленно жгла его со всех сторон до тех пор, пока цветное изображение полностью не превратилось в кусочки черного пепла. Подув на кончики прижженных пальцев, вроде бы с намеком тихо проговорила:
— Вот и сгорела без Левчика его Дашка…
Даша молча кивнула. Уложив лекарства, поставила сумку под столик, села на стул и зябко поежилась:
— В двадцать пять лет бессонницей маюсь, транквилизаторы глотаю Думаете, от хорошей жизни?..
— Я о вас почти ничего не знаю, — сказал Бирюков.
Каретникова усмехнулась:
— И никто ничего толком обо мне не знает. На работе женщины завидуют: вот Дашка живет! Не хнычет, шутит, смеется. И правда, смеюсь много. Но иногда сквозь смех так сердце защемит, что в глазах темнеет. Вот до чего пятилетняя борьба за жизнь меня довела… Когда в ГПТУ училась, жила в общежитии. Никаких забот не было. Закончила учебу — направили в телеателье. Квартиры нет. Сняла в частном домике у старушки за Каменкой комнатку. Получала сто рублей, тридцать за квартиру отдавала. На семьдесят рубликов в месяц и питалась, и одевалась, и обувалась. Можете представить, как сытно и нарядно выглядела. Зуев тогда жил у бабушки. Когда бабушка умерла, Левчик стал к себе звать. Тогда он нормальным был, красивым. Я тоже не уродина. Подали заявление в загс, и надо ж было Левчику на энцефалитного клеща нарваться… Как увидела его после больницы, внутри захолодело. Открутилась под разными предлогами от загса. В ателье вкалывала, не считаясь со временем, а зарплата — все те же сто рублей. Дошла до ручки. Стала пробивать место в общежитии — глухо. Посоветовали сочувствующие люди сходить к председателю райисполкома. Пробилась в приемную. Там — медальный звон. Ветераны собрались по квартирному вопросу. Председатель всех разом к себе впустил Каждому слово предоставил. Ну старички и пошли свои подвиги расписывать! Один — под Сталинградом бился, другой — Москву отстоял, третий — на вражескую амбразуру грудью падал и до сих пор не может понять, почему живым остался, четвертый — чуть в Эльбе не утонул. Короче, как я и поняла, заслуги у ветеранов сомнительные и юбилейных медалей старички наполучали за то, что после войны долго прожили. Предрайисполкома тоже, видать, раскусил ораторов. Слушает внимательно, ласково улыбается, а у самого, вижу, зевота скулы сводит. Докатилась очередь до меня. Удивился: «Тебе, цыпленок, чего? Тоже квартиру? На каком основании?» — «На том, — говорю, — что цыпленок тоже хочет жить». — «Живи, девочка. Кто тебе не дает?» Начала лепетать про сторублевую зарплату, а ветераны всей бригадой, чуть не в рукопашную, на меня: «Бессовестная! Не успела на ноги стать, и уже квартиру ей подавай!» Тут такое началось… В общем, из кабинета выскочила без памяти. Чувствую, ноги подкашиваются. Села на райисполкомовском крыльце, зубы стиснула, а слезы ручьем катятся. В голове пусто, как в турецком барабане. Сколько времени просидела, не помню. Вроде бы ветераны медалями прозвенели. Чиновники из райисполкома после работы выплеснулись. А я все сижу. Смотрю, сам председатель выходит — представительный, гордый дядечка с невыспавшимися глазами. Думаю, сейчас остановится, скажет: «Не реви, цыпленок. Построим вот к двухтысячному году тьму квартир, каждая семья по-человечески жить станет». Не остановился. Будто каменный, прошагал к персональной «Волге», хлопнул дверцей с шиком укатил…
Каретникова вновь открыла сумку с лекарствами. Опять две таблетки запила водой.
— Напрасно злоупотребляете, — сказал Бирюков.
Даша вяло махнула рукой и стала рассказывать дальше:
— В общем, сижу на райисполкомовском крыльце — света белого не вижу. Подсаживается кругломордый дядечка. Рот до ушей, хоть завязочки пришей. Отодвинулась: «Чего ощерился?» Он посерьезнел: «О чем, дева, плачешь?»
В другое время послала бы прилипалу далеко-далеко, а тут слезы так задушили, что говорить не могу… Короче, улыбчивый весельчак оказался инженером из жилтреста. Привел он меня в только что заселенную девятиэтажку, вручил ключ от двухкомнатной квартиры и говорит: «Здесь отопление не работает, но к зиме наладим». Обрадовалась — словами не рассказать! Не помню, как перетащила от старухи свои вещички. А к ночи благодетель мой с бутылкой заявился — обмыть, дескать, новоселье надо. Ушел утром. Пообещал прописку и ордер на законном основании. Через неделю опять бутылка с ночевкой. Через месяц, чтобы легче жилье узаконить, переселил меня в этом же доме в однокомнатную квартиру, в которой туалет не работал. Господи, я и без туалета рада была жить всю жизнь под собственной крышей. Ушла из телеателье, поступила на курсы чертежниц. Живу бесплатно. В кухне уже пустые бутылки девать некуда, а с пропиской заминка. Переселились в другой дом, где в трехкомнатной квартире электроплита не работала. Ничего, керогаз купила. Живу опять же бесплатно, но с пропиской и ордером все не получается. В общем, за год сменила пять квартир. Даже четырехкомнатную заняла, в которой на полу линолеум забыли настелить. А мне и без линолеума — рай. Вдруг пропал мой благодетель. Позвонила в жилтрест. Оказывается, за взятки арестовали. Я обалдела. Мама милая, что делать?! Возвращаться к родителям в деревню — гордость не позволяет. Односельчане засмеют. Да и чем в колхозе заняться? Коров доить? Это ж беспросветность до гроба!.. А, думаю, буду жить, пока не выгонят или не посадят. Закончила курсы, в НИИ устроилась. Стала хлопотать законную квартиру — не светит. Попробовала через секретаршу Златку к директору подмазаться, а Златка сама на птичьих правах живет. Правда, директор скоренько пробил ей квартирку. На новоселье я подарила Златке записанную Левчиком кассету с песнями Валерия Леонтьева. Златка расчувствовалась и говорит: «Знаешь, Даша, в нашем доме старичок один немощный живет, вот-вот коньки откинет. Ты устройся к нему в сиделки, пропишись. Когда загнется, квартира твоей станет». На следующий день я заглянула к этому старичку. Он таким симпатичным показался, как божий одуванчик. Заегозил ласково: «Хоть сегодня, девочка, переезжай!» Может, плюнула бы на авантюру, да… Приезжаю с работы домой — мои вещички на лестнице стоят. Строители вспомнили, что надо линолеум в квартире настелить. Куда деваться?.. Перевязала куском проволоки матрасик, зажала его под мышкой, в другую руку — чемодан и покатила к божьему одуванчику. Прожила неделю, другую. Манную кашу хозяину варю, обстирываю его, квартиру ежедневно прибираю. Старичок в восторге, но с пропиской тянет, вроде того жилтрестовского взяточника. Смотрю, женьшень начал попивать. Будто между делом о загсе заговорил. Я чуть в обморок не брякнулась. Думаю, у меня глаза от стыда лопнут, когда с таким неандертальцем регистрироваться приду. А старичок начинает спираль закручивать, мол, без загса о прописке и не мечтай. Завертелась я как кошка с прижатым хвостом. И так и сяк подмазываюсь, дескать, можно и без загса, только пропишите. Старик на дыбы: «Как без загса?! Это безнравственно!» Вот, думаю, нравственник нашелся — внучку в жены вербовать. В общем, не отвертелась… Хлопнула для храбрости, чтобы море было по колено, и поплелась в загс. На регистрацию — тоже под допингом. В белом платье, с золотым кольцом. Одуванчик финансировал венчальный маскарад. Только получили свидетельство о браке, я прямо в невестином наряде — к домоуправу, на прописку. Успокоилась лишь, когда увидела в паспорте прописной штампик…
Вдруг Левчик Зуев с ума сходить начал — завалил стихами: «Девушка, в нарядном платье белом, ты зачем своим торгуешь телом?» Какое там тело! Я в джинсах, как в турпоходе, спала. Ой что тут началось! Кошмар… Одуванчик в жуткого агрессора превратился. Орет козлетоном: «Это твои любовники издеваются! Не позволю над собой смеяться!» Начал заявление о разводе сочинять. Категорическое условие поставил: «Если стихотворца не посадишь в тюрьму, наследства лишу! Из квартиры выгоню!» Думаю, провались ты со своим наследством, мне бы только под крышей удержаться… Вот в этой жуткой заварухе и познакомилась я в горуправлении милиции с Костей Веселкиным. Левчика быстро уличили в подметных письмах. Но «Агрессор» по-прежнему дуреет. Днем выспится, а всю ночь напролет мораль читает. А мне ж на работе чертежи чертить надо. Смотрю на белый лист ватмана — он черным кажется. Прикинулась неопытной, к ребятам-чертежникам подмазываться стала. Спасибо парням, выручили. Почти всю работу за меня делали. Чтобы полностью не свихнуться, начала тайком старику снотворное подсовывать. Как захрапит, я тоже проглочу таблеточку и тихонько на раскладушку в кухню. Утром, пока «Агрессор» не проснулся, завтрак приготовлю, чашку крепкого кофе выпью и бегом на работу. Молила бога об одном: только бы старик от снотворного не загнулся. Не знаю, бог помог или женьшень доканал, но скончался одуванчик от сердечной и легочной недостаточности. Похоронила с помощью Левчика старика, и такая апатия навалилась, что ни наследство, ни квартира уже не радовали… Со временем, конечно, оклемалась, но даже и теперь, как вспомню те кошмарные дни и ночи, мурашки по спине пробегают…
Чем больше Каретникова рассказывала о себе, тем сильнее Бирюков убеждался в том, что так может играть лишь талантливая профессиональная актриса и только тогда, когда роль отрепетирована до малейших подробностей. Разумеется, чего-то Даша недоговаривала, что-то преподносила в выгодном для себя свете, однако основа ее повествования была реальной, не выдуманной. Жизнь Каретниковой, похоже, на самом деле складывалась нелегко, путано. Нервишки заметно расшатались, и надо было иметь определенную силу воли, чтобы окончательно не опуститься. Рассказывая, Даша часто хваталась за сигарету и каждый раз, сделав две-три жадных затяжки, брезгливо раздавливала окурок в пепельнице.
— Вам совсем не к лицу курить, — сказал Антон.
— А кому из женщин эта гадость к лицу?.. Начала, дурочка, еще в школе с подражательства. Теперь не знаю, как бросить. Хорошо, хоть в пьянку не втянулась.
Беседуя с подозреваемыми, Бирюков никогда не стремился к тому, чтобы немедленно уличить человека в преступлении. В первую очередь он старался понять, с кем имеет дело. Каретникова выглядела небезупречно. В стремлении любой ценой и как можно скорее пробить собственную квартиру она наломала дров. Не вызывало симпатии и ее быстрое охлаждение к Зуеву, когда тог стал инвалидом. Но для Антона сейчас важным было то, что смерть Зуева для Даши оказалась неожиданной и она переживала эту трагедию искренне. Отвечая на вопросы, Каретникова не скрывала своих «завихрений», безжалостно осуждала себя. Память у нее была хорошей. Когда Бирюков спросил о конфликте с алкоголиком Дремезовым, Даша тяжело вздохнула:
— Помню тот глупый случай. Я тогда еще у старухи за Каменкой жила. На автобусной остановке Женька мертвецки пьяным лежал. Со знакомым парнем мы поздно вечером с работы возвращались. Вышли из автобуса и чуть на Женьку не наступили Жалко его, дурака, стало. Соврала парню, что это мой двоюродный брат. Тот помог притащить алкаша ко мне в комнатенку. Чтобы потом не возникало разговоров, вместе проверили у Женьки карманы. Там ни копейки не было. Где и кто его обчистил, не знаю. Утром Женька начал сразу клянчить три рубля на похмелье. А у меня у самой до получки рубль оставался. Ну мы и сцепились, как кошка с собакой. После того сабантуя, когда я отшлепала Женьку по щекам, он стал называть меня «Грубияночкой».
Вспомнила Каретникова и золотозубого узбека, приходившего в прошлом году к Зуеву за кассетой с песнями Высоцкого. Как понял Антон, Вася Сипенятин в обычной манере стал бесцеремонно договариваться с Дашей «насчет картошки дров поджарить». Даша, как всегда, не стерпела хамства. Психанув, она сорвала с нахала за магнитофонную запись лишнюю пятерку и такую «удаль» разыграла, что узбек мигом за дверь выскочил.
Подвернулся удобный случай, чтобы выяснить происхождение разухабистой Дашиной фотографии. Бирюков достал цветной снимок и показал его Даше:
— Так вы перед узбеком выглядели?
Каретникова расширенными глазами уставилась на свой портрет и ахнула:
— Позорная лохмотница!..
— Здесь трудно вас узнать, — сказал Антон.
Даша, щелкнув зажигалкой, прикурила сигарету и тут же раздавила ее в пепельнице:
— Это когда Левчик еще здоровым был, я дурачилась. Не знаю, зачем Зуев сохранил… Можно уничтожу позор?..
Бирюков положил фотографию на журнальный столик:
— Уничтожайте.
Каретникова взяла двумя пальчиками снимок, щелкнула зажигалкой и подожгла нижние уголки. Желатиновый слой фотоснимка горел плохо: то вспыхивал голубым огоньком, то затухал. Даша, безостановочно щелкая зажигалкой, исступленно жгла его со всех сторон до тех пор, пока цветное изображение полностью не превратилось в кусочки черного пепла. Подув на кончики прижженных пальцев, вроде бы с намеком тихо проговорила:
— Вот и сгорела без Левчика его Дашка…
Глава XVI
Езерский, сидя в «Волге», читал газету. Когда Бирюков подошел к машине, Валентин Александрович с нескрываемым недоумением сказал:
— Знаете, сюда приезжал на красных «Жигулях» лысый кавалер, который с цветами встречал в аэропорту Любу, то есть Дашу.
— Он видел вас? — спросил Антон.
— Нет. Я на улице стоял в очереди у киоска за газетами. «Жигули» въехали во двор, очень оперативно здесь развернулись и укатили к центру города.
— «Кавалер» один был в машине?
— Один. Я хорошо его разглядел. Не пойму, чего он испугался?..
— Целеустремленный товарищ. Увидел у подъезда «Волгу» и понял, что мы гостим у Даши, а ему там делать нечего.
Езерский смущенно улыбнулся:
— Выходит, мне померещилось нечто криминальное. Это, видимо, от общения с вами.
— Не зря в народе говорят, с кем поведешься, от того и наберешься, — тоже с улыбкой ответил Бирюков — Извините, Валентин Александрович, что так долго задержал вас. Не мог в присутствии Даши сказать, чтобы не ждали.
— Пустяки. На даче я изнываю от безделья. Как Дашенька, не вплела меня в неприглядную историю?
— Если не считать выступления под псевдонимом Любы, с вами она была искренна.
— А с другими?
— В этом надо еще разбираться.
— Куда вас подвезти?
— К горуправлению милиции, и можете быть свободны.
— Если нужно, готов дальше служить угрозыску.
— Спасибо. Дальше начинается сложная работа, привлекать к которой общественников рискованно.
— Почему?
— Предстоит трудный вечер, и неизвестно, удачей или провалом для нас он закончится…
В коридорах городского управления милиции было тихо. Только за дверями некоторых кабинетов слышался приглушенный стук пишущих машинок. Костя Веселкин, когда Антон Бирюков вошел к нему в кабинет, разговаривал по телефону. Положив трубку, он уставился на Антона стеклами очков:
— Вероника Натылько чуть всю операцию нам не испортила.
— Все-таки предупредила «Десантника»! — с досадой сказал Антон.
— Напротив, по случаю новоселья взяла на работе отгул. А где же без нее «Десантник» водки для игроков достанет?..
— Без этого не играют?
— Какая игра на трезвую голову. Пришлось попросить заведующую винным магазином, чтобы лично обслужила алкоголика. По нашим предположениям, скоро он там должен появиться. Результат заведующая сразу доложит мне по телефону.
— Не подведет?
— Гарантия стопроцентная. Ну как Дашенька Каретникова? Милая девочка, а?..
— Да…
— Не загипнотизировала?
— На меня плохо дамский гипноз действует.
— Это от твоего неправильного развития, — с наигранной серьезностью сказал Веселкин.
Антон усмехнулся:
— Может быть. Я в деревне развивался. А Даша показалась мне очень энергичной и решительной особой. Если ее энергию направить в мирных целях, интересная женщина состоится.
— Чуточку загипнотизировала, а?.. — Веселкин иронично подмигнул и сразу посерьезнел: — Правильно определил. Даша — натура сильная, но взрывоопасная, как гремучая ртуть. И еще Дашеньку здорово губит стремление достичь намеченной цели любой ценой. От природы же она жалостливая, оптимистка и до мужского полу не падкая.
— Однако сама не скрывает, что с парнями встречается…
— Это у Даши не от распущенности. Жалко мне одиноких женщин. Прошлый раз специально не стал навязывать тебе свое мнение, чтобы ты посмотрел на Дашу не с чужой подачи, а, так сказать, свежим глазом. Теперь же слушай: в смерти Зуева зря Каретникову подозреваешь.
Бирюков помолчал:
— А по-моему, Костя, как ни прискорбно, но судьбу Зуева решила именно Даша. Точнее — вспыльчивость ее.
Веселкин навалился грудью на стол:
— Ну-ка, ну-ка объясни…
— Каретникова опрометчиво припугнула Труфанова, что «заложит видеогадюшник в ОБХСС». Труфанов, судя по угрожающей записке, хотел надавить на Зуева, чтобы он усмирил свою подругу-карикатуристку, но тут что-то не сработало…
— Владик Труфанов — делец. Пригрозить, повторяю, он мог — и не больше. Такие деятели обычно загребают жар чужими руками.
— Давай прикинем: чьи руки мог использовать Владик? Возле квартиры Зуева дважды мелькали красные «Жигули», по моим предположениям, Ричарда Зубенина. Как он, на твой взгляд?..
— Великолепный образец общительного животного. Частый посетитель видеокафе и завсегдатай кожно-венерологического диспансера. Коршуном кидается на любую девочку от восемнадцати и старше. Несовершеннолетних не трогает. Парней сторонится, опасаясь, как бы не побили.
— Девочки требуют расходов. Семья у Зубенина — большая, заработок — маленький. Откуда у него собственная автомашина?
— От тестя, который недавно умер.
— Значит, Зубенин отпадает?
Веселкин, раздумывая, протер носовым платком очки:
— Сразу не ответишь. От развратника всего можно ожидать. Ричард у Труфанова в долгах, как в шелках. Может, сговорились «отработать» какой-то должок…
— Ладно, как говорит Даша Каретникова, замнем для ясности с Зубениным… — Бирюков помолчал. — Украденный у Зуева магнитофон Веронике Натылько продал «Десантник». Что собой представляет этот мастер беспарашютного спорта?
— Юрик Полячихин был азартным домушником. Последнее время, в связи с частыми запоями, заметно растерял квалификацию, но утащить магнитофон через форточку — для него, конечно, дело плевое.
— А насчет стрельбы из самодельного пистолета?..
— Только в упор. С пяти метров уже промажет — руки, как у паралитика, ходуном ходят. Особенно с похмелья.
— А если опохмелится?..
— У Юры каждое похмелье превращается в самостоятельную пьянку. Промежуточных состояний не бывает. Или — в дугу, или — колотится.
— Нигде не работает?
— Какой из него работник. Несколько раз устраивался в разные организации слесарить. Через неделю выгоняют за пьянку.
— Смастерить пистолет может?
— Сомневаюсь… — Костя опять начал протирать очки. — Кто же стрелял?.. Если операция с игроками сегодня не провалится, надо завтра же пощупать «Прапора».
— Кроме игры и прошлой спекуляции иконами, на его совести что-нибудь есть? — спросил Антон.
— После судимости за иконы отбывал еще два года за незаконное хранение оружия. С армейской службы прятал в подполе дома макаровский пистолет и четыре обоймы патронов к нему.
— Как зовут-величают?
— Никита Филиппович Чуносов — от роду тридцати пяти годков. Башка смышленая. Картежная игра — хобби. А работает токарем-универсалом. При желании может смастерить любой самопал. Руки ловкие, умелые и не трясутся.
— Этот с пяти метров не промажет?
— Может и на пятьдесят прицельно пульнуть. В армии увлекался спортивной стрельбой. Но на пятаки, как Зубенин, «Прапор» не разменивается. В проигрыше бывает редко. Только в тех случаях, когда нарвется на щулера-гастролера более высокого класса.
— Сюда и «гастролеры» залетают?
— А что, разве Новосибирск богом обижен?
— Смотри, какой живучий способ извлечения нетрудовых доходов! О картежной игре знали на Руси, кажется, еще при Иване Грозном…
— Казнокрадство и взяточничество тоже уходит корнями в глубокую историю. Правда, такого всплеска этих преступлений, как теперь, Русь, по-моему, никогда не знала.
Бирюков побарабанил пальцами по столу:
— Почему «Прапор» подвальчик Труфанова облюбовал?
— С бригадой шабашников Чуносов по вечерам отделывал Владику увеселительное заведение, и, видимо, нашли общий язык. Пройдоха Зубенин помогал Труфанову доставать строительные материалы. Словом, рыбак рыбака видит издалека. Но к игрокам Ричард отношения не имеет. У него главная слабость — девочки.
— Не поставил ли кто из игроков на карту жизнь Зуева? Такие случаи ведь бывают.
— Бывают. Однако «Прапор» играет только на деньги.
— Но он не один там..
— Остальные у него в шестерках ходят. Вообще-то, черт их знает…
Зазвонил телефон. Разговаривал Костя недолго. Поблагодарив какую-то Алевтину Моисеевну, он положил телефонную трубку на аппарат и удовлетворенно потер ладони:
— Итак, «Десантник» отоварился. Взял четыре бутылки коньяка. Значит, игра предстоит крупная. Пока все движется по плану. Надо докладывать начальству. Пошли со мной…
Операцией под кодовым названием «Игра» руководил пожилой подполковник — заместитель начальника горуправления по оперативной работе. В его кабинете Веселкин с Бирюковым застали всех участников группы захвата, которым предстояло задержать картежных мошенников, что называется, с поличным. Парни были одеты по-молодежному и внешне походили на обычных посетителей кафе Труфанова. Словно репетируя предстоящие роли, они даже с подполковником разговаривали на молодежном жаргоне, во многом смахивающем на условный язык уголовников. Застенчивый Леня Долженков обстоятельно консультировал ребят о заведенных в кафе порядках. По вопросам, которые задавали Долженкову парни, Бирюков понял, что те не новички в увеселительном заведении Владика. Сейчас для успешного завершения операции им надо было лишь предусмотреть как можно больше непредвиденных ситуаций и согласовать свои действия на тот случай, если по каким-либо причинам обстоятельства примут экстремальный характер.
После сообщения Веселкина о том, что «Десантник» выполнил миссию по приобретению спиртного, все оживились. Подполковник напомнил участникам группы захвата о повышенной осторожности и отпустил парней. Леня Долженков остался в кабинете вместе с Веселкиным и Бирюковым. Подполковник внимательно посмотрел на Бирюкова:
— Выкладывай, Антон Игнатьевич, свои заботы.
Бирюков сжато изложил суть дела. Подполковник задумался, полистал лежащий на столе толстый блокнот-еженедельник с записями. Глянув на Веселкина, спросил:
— «Десантник» сегодня вряд ли из кафе трезвым выйдет?..
— В этом можно не сомневаться, — ответил Костя.
— Его быстро подберет машина медвытрезвителя. При необходимости задержание оформим утром, когда войдет в трезвый разум.
Веселкин взглянул на часы.
— Указание медвытрезвителю надо дать немедленно. Через полчаса этот винный посредник будет готов для транспортировки. Он у Труфанова долго не задерживается.
Подполковник, нажав клавишу селектора, передал распоряжение дежурному по управлению и обратился к Долженкову:
— Леня, проконтролируй, чтобы медвытрезвитель вместо «Десантника» другого пьяницу не подобрал. Кстати, загляни в кафе, прикинь наметанным глазом: все ли там нормально… — Когда Долженков вышел из кабинета, будто сам себя спросил: — Ну а что с Зубениным делать? Не понадобится этот ловелас нам в «Игре»?..
— Раньше Ричард с игроками не связывался, но кто угадает, какой финт он выкинет сегодня, — заговорил Веселкин. — По-моему, лучше перестраховаться и прежде времени не вмешиваться в естественный ход событий. Обычно Зубенин уходит из подвальчика с завербованной девочкой, если у той есть квартира. Когда квартиры нет, пользуется своей машиной. Выезжает, так сказать, на природу. Маршруты постоянно меняет. Последний раз гонял в Кудряши. В следующий помчит или в Заельцовку, или по Гусино-Бродскому шоссе, не дальше села Плотникова.
— Мне Зубенин нужен вместе с его «Жигулями», — сказал Антон. — На месте обнаружения трупа Зуева удалось сделать гипсовый отпечаток протектора. Надо сравнить с зубенинскими колесами.
Подполковник посмотрел на Веселкина:
— Придется тебе поработать с Бирюковым. Договорись в ГАИ насчет оборудованной рацией машины с надежным инспектором. На всякий случай не трогайте Зубенина близко от кафе. Отпустите его подальше. Присмотритесь, не выполняет ли он какое-либо поручение Труфанова или игроков, и действуйте в зависимости от обстановки. При этом обязательно информируйте меня. Буду постоянно у рации в дежурной части.
— Понятно, товарищ подполковник, — сказал Веселкин.
— Только не впутывайтесь в нашу операцию.
— Постараемся быть умными…
С машиной в Госавтоинспекции договорились быстро. Чтобы не привлекать внимание, выбрали «Жигули» белого цвета, без опознавательной гаишной раскраски. Инспектор дорожно-патрульной службы хотел тут же садиться за руль, но было еще рано. Рабочий день только-только завершился, и до наступления увеселительных мероприятий предстояло выждать, по крайней мере, полтора часа. Чтобы не сидеть сложа руки, Бирюков из кабинета Веселкина позвонил в райцентр следователю Петру Лимакину и попросил его оформить для идентификации слепок протектора автомобильного колеса, отпечатавшегося у сусличьей норы возле кооператива «Синий лен».
— Вышел на машину? — заинтересованно спросил следователь.
— Пока утверждать не берусь, но что-то намечается, — ответил Бирюков. — Знаешь, Петя, выезжай со всеми материалами сюда.
— Знаете, сюда приезжал на красных «Жигулях» лысый кавалер, который с цветами встречал в аэропорту Любу, то есть Дашу.
— Он видел вас? — спросил Антон.
— Нет. Я на улице стоял в очереди у киоска за газетами. «Жигули» въехали во двор, очень оперативно здесь развернулись и укатили к центру города.
— «Кавалер» один был в машине?
— Один. Я хорошо его разглядел. Не пойму, чего он испугался?..
— Целеустремленный товарищ. Увидел у подъезда «Волгу» и понял, что мы гостим у Даши, а ему там делать нечего.
Езерский смущенно улыбнулся:
— Выходит, мне померещилось нечто криминальное. Это, видимо, от общения с вами.
— Не зря в народе говорят, с кем поведешься, от того и наберешься, — тоже с улыбкой ответил Бирюков — Извините, Валентин Александрович, что так долго задержал вас. Не мог в присутствии Даши сказать, чтобы не ждали.
— Пустяки. На даче я изнываю от безделья. Как Дашенька, не вплела меня в неприглядную историю?
— Если не считать выступления под псевдонимом Любы, с вами она была искренна.
— А с другими?
— В этом надо еще разбираться.
— Куда вас подвезти?
— К горуправлению милиции, и можете быть свободны.
— Если нужно, готов дальше служить угрозыску.
— Спасибо. Дальше начинается сложная работа, привлекать к которой общественников рискованно.
— Почему?
— Предстоит трудный вечер, и неизвестно, удачей или провалом для нас он закончится…
В коридорах городского управления милиции было тихо. Только за дверями некоторых кабинетов слышался приглушенный стук пишущих машинок. Костя Веселкин, когда Антон Бирюков вошел к нему в кабинет, разговаривал по телефону. Положив трубку, он уставился на Антона стеклами очков:
— Вероника Натылько чуть всю операцию нам не испортила.
— Все-таки предупредила «Десантника»! — с досадой сказал Антон.
— Напротив, по случаю новоселья взяла на работе отгул. А где же без нее «Десантник» водки для игроков достанет?..
— Без этого не играют?
— Какая игра на трезвую голову. Пришлось попросить заведующую винным магазином, чтобы лично обслужила алкоголика. По нашим предположениям, скоро он там должен появиться. Результат заведующая сразу доложит мне по телефону.
— Не подведет?
— Гарантия стопроцентная. Ну как Дашенька Каретникова? Милая девочка, а?..
— Да…
— Не загипнотизировала?
— На меня плохо дамский гипноз действует.
— Это от твоего неправильного развития, — с наигранной серьезностью сказал Веселкин.
Антон усмехнулся:
— Может быть. Я в деревне развивался. А Даша показалась мне очень энергичной и решительной особой. Если ее энергию направить в мирных целях, интересная женщина состоится.
— Чуточку загипнотизировала, а?.. — Веселкин иронично подмигнул и сразу посерьезнел: — Правильно определил. Даша — натура сильная, но взрывоопасная, как гремучая ртуть. И еще Дашеньку здорово губит стремление достичь намеченной цели любой ценой. От природы же она жалостливая, оптимистка и до мужского полу не падкая.
— Однако сама не скрывает, что с парнями встречается…
— Это у Даши не от распущенности. Жалко мне одиноких женщин. Прошлый раз специально не стал навязывать тебе свое мнение, чтобы ты посмотрел на Дашу не с чужой подачи, а, так сказать, свежим глазом. Теперь же слушай: в смерти Зуева зря Каретникову подозреваешь.
Бирюков помолчал:
— А по-моему, Костя, как ни прискорбно, но судьбу Зуева решила именно Даша. Точнее — вспыльчивость ее.
Веселкин навалился грудью на стол:
— Ну-ка, ну-ка объясни…
— Каретникова опрометчиво припугнула Труфанова, что «заложит видеогадюшник в ОБХСС». Труфанов, судя по угрожающей записке, хотел надавить на Зуева, чтобы он усмирил свою подругу-карикатуристку, но тут что-то не сработало…
— Владик Труфанов — делец. Пригрозить, повторяю, он мог — и не больше. Такие деятели обычно загребают жар чужими руками.
— Давай прикинем: чьи руки мог использовать Владик? Возле квартиры Зуева дважды мелькали красные «Жигули», по моим предположениям, Ричарда Зубенина. Как он, на твой взгляд?..
— Великолепный образец общительного животного. Частый посетитель видеокафе и завсегдатай кожно-венерологического диспансера. Коршуном кидается на любую девочку от восемнадцати и старше. Несовершеннолетних не трогает. Парней сторонится, опасаясь, как бы не побили.
— Девочки требуют расходов. Семья у Зубенина — большая, заработок — маленький. Откуда у него собственная автомашина?
— От тестя, который недавно умер.
— Значит, Зубенин отпадает?
Веселкин, раздумывая, протер носовым платком очки:
— Сразу не ответишь. От развратника всего можно ожидать. Ричард у Труфанова в долгах, как в шелках. Может, сговорились «отработать» какой-то должок…
— Ладно, как говорит Даша Каретникова, замнем для ясности с Зубениным… — Бирюков помолчал. — Украденный у Зуева магнитофон Веронике Натылько продал «Десантник». Что собой представляет этот мастер беспарашютного спорта?
— Юрик Полячихин был азартным домушником. Последнее время, в связи с частыми запоями, заметно растерял квалификацию, но утащить магнитофон через форточку — для него, конечно, дело плевое.
— А насчет стрельбы из самодельного пистолета?..
— Только в упор. С пяти метров уже промажет — руки, как у паралитика, ходуном ходят. Особенно с похмелья.
— А если опохмелится?..
— У Юры каждое похмелье превращается в самостоятельную пьянку. Промежуточных состояний не бывает. Или — в дугу, или — колотится.
— Нигде не работает?
— Какой из него работник. Несколько раз устраивался в разные организации слесарить. Через неделю выгоняют за пьянку.
— Смастерить пистолет может?
— Сомневаюсь… — Костя опять начал протирать очки. — Кто же стрелял?.. Если операция с игроками сегодня не провалится, надо завтра же пощупать «Прапора».
— Кроме игры и прошлой спекуляции иконами, на его совести что-нибудь есть? — спросил Антон.
— После судимости за иконы отбывал еще два года за незаконное хранение оружия. С армейской службы прятал в подполе дома макаровский пистолет и четыре обоймы патронов к нему.
— Как зовут-величают?
— Никита Филиппович Чуносов — от роду тридцати пяти годков. Башка смышленая. Картежная игра — хобби. А работает токарем-универсалом. При желании может смастерить любой самопал. Руки ловкие, умелые и не трясутся.
— Этот с пяти метров не промажет?
— Может и на пятьдесят прицельно пульнуть. В армии увлекался спортивной стрельбой. Но на пятаки, как Зубенин, «Прапор» не разменивается. В проигрыше бывает редко. Только в тех случаях, когда нарвется на щулера-гастролера более высокого класса.
— Сюда и «гастролеры» залетают?
— А что, разве Новосибирск богом обижен?
— Смотри, какой живучий способ извлечения нетрудовых доходов! О картежной игре знали на Руси, кажется, еще при Иване Грозном…
— Казнокрадство и взяточничество тоже уходит корнями в глубокую историю. Правда, такого всплеска этих преступлений, как теперь, Русь, по-моему, никогда не знала.
Бирюков побарабанил пальцами по столу:
— Почему «Прапор» подвальчик Труфанова облюбовал?
— С бригадой шабашников Чуносов по вечерам отделывал Владику увеселительное заведение, и, видимо, нашли общий язык. Пройдоха Зубенин помогал Труфанову доставать строительные материалы. Словом, рыбак рыбака видит издалека. Но к игрокам Ричард отношения не имеет. У него главная слабость — девочки.
— Не поставил ли кто из игроков на карту жизнь Зуева? Такие случаи ведь бывают.
— Бывают. Однако «Прапор» играет только на деньги.
— Но он не один там..
— Остальные у него в шестерках ходят. Вообще-то, черт их знает…
Зазвонил телефон. Разговаривал Костя недолго. Поблагодарив какую-то Алевтину Моисеевну, он положил телефонную трубку на аппарат и удовлетворенно потер ладони:
— Итак, «Десантник» отоварился. Взял четыре бутылки коньяка. Значит, игра предстоит крупная. Пока все движется по плану. Надо докладывать начальству. Пошли со мной…
Операцией под кодовым названием «Игра» руководил пожилой подполковник — заместитель начальника горуправления по оперативной работе. В его кабинете Веселкин с Бирюковым застали всех участников группы захвата, которым предстояло задержать картежных мошенников, что называется, с поличным. Парни были одеты по-молодежному и внешне походили на обычных посетителей кафе Труфанова. Словно репетируя предстоящие роли, они даже с подполковником разговаривали на молодежном жаргоне, во многом смахивающем на условный язык уголовников. Застенчивый Леня Долженков обстоятельно консультировал ребят о заведенных в кафе порядках. По вопросам, которые задавали Долженкову парни, Бирюков понял, что те не новички в увеселительном заведении Владика. Сейчас для успешного завершения операции им надо было лишь предусмотреть как можно больше непредвиденных ситуаций и согласовать свои действия на тот случай, если по каким-либо причинам обстоятельства примут экстремальный характер.
После сообщения Веселкина о том, что «Десантник» выполнил миссию по приобретению спиртного, все оживились. Подполковник напомнил участникам группы захвата о повышенной осторожности и отпустил парней. Леня Долженков остался в кабинете вместе с Веселкиным и Бирюковым. Подполковник внимательно посмотрел на Бирюкова:
— Выкладывай, Антон Игнатьевич, свои заботы.
Бирюков сжато изложил суть дела. Подполковник задумался, полистал лежащий на столе толстый блокнот-еженедельник с записями. Глянув на Веселкина, спросил:
— «Десантник» сегодня вряд ли из кафе трезвым выйдет?..
— В этом можно не сомневаться, — ответил Костя.
— Его быстро подберет машина медвытрезвителя. При необходимости задержание оформим утром, когда войдет в трезвый разум.
Веселкин взглянул на часы.
— Указание медвытрезвителю надо дать немедленно. Через полчаса этот винный посредник будет готов для транспортировки. Он у Труфанова долго не задерживается.
Подполковник, нажав клавишу селектора, передал распоряжение дежурному по управлению и обратился к Долженкову:
— Леня, проконтролируй, чтобы медвытрезвитель вместо «Десантника» другого пьяницу не подобрал. Кстати, загляни в кафе, прикинь наметанным глазом: все ли там нормально… — Когда Долженков вышел из кабинета, будто сам себя спросил: — Ну а что с Зубениным делать? Не понадобится этот ловелас нам в «Игре»?..
— Раньше Ричард с игроками не связывался, но кто угадает, какой финт он выкинет сегодня, — заговорил Веселкин. — По-моему, лучше перестраховаться и прежде времени не вмешиваться в естественный ход событий. Обычно Зубенин уходит из подвальчика с завербованной девочкой, если у той есть квартира. Когда квартиры нет, пользуется своей машиной. Выезжает, так сказать, на природу. Маршруты постоянно меняет. Последний раз гонял в Кудряши. В следующий помчит или в Заельцовку, или по Гусино-Бродскому шоссе, не дальше села Плотникова.
— Мне Зубенин нужен вместе с его «Жигулями», — сказал Антон. — На месте обнаружения трупа Зуева удалось сделать гипсовый отпечаток протектора. Надо сравнить с зубенинскими колесами.
Подполковник посмотрел на Веселкина:
— Придется тебе поработать с Бирюковым. Договорись в ГАИ насчет оборудованной рацией машины с надежным инспектором. На всякий случай не трогайте Зубенина близко от кафе. Отпустите его подальше. Присмотритесь, не выполняет ли он какое-либо поручение Труфанова или игроков, и действуйте в зависимости от обстановки. При этом обязательно информируйте меня. Буду постоянно у рации в дежурной части.
— Понятно, товарищ подполковник, — сказал Веселкин.
— Только не впутывайтесь в нашу операцию.
— Постараемся быть умными…
С машиной в Госавтоинспекции договорились быстро. Чтобы не привлекать внимание, выбрали «Жигули» белого цвета, без опознавательной гаишной раскраски. Инспектор дорожно-патрульной службы хотел тут же садиться за руль, но было еще рано. Рабочий день только-только завершился, и до наступления увеселительных мероприятий предстояло выждать, по крайней мере, полтора часа. Чтобы не сидеть сложа руки, Бирюков из кабинета Веселкина позвонил в райцентр следователю Петру Лимакину и попросил его оформить для идентификации слепок протектора автомобильного колеса, отпечатавшегося у сусличьей норы возле кооператива «Синий лен».
— Вышел на машину? — заинтересованно спросил следователь.
— Пока утверждать не берусь, но что-то намечается, — ответил Бирюков. — Знаешь, Петя, выезжай со всеми материалами сюда.