Черникова Елена. Скажи это Богу

   - Вы мастерица на комплименты, я всегда это чувствовал.
   - Что это с вами, доктор? - мягко поинтересовалась Алина. - Проблемы? Вам не нужна помощь?
   - Продолжайте, продолжайте, - подбодрил ее доктор, усаживаясь за рабочий стол.
   - А вы не хотите сесть напротив меня - вон в то кресло? Ваш стол как-то разделяет нас, очень уж официально получается, а ведь я все еще ваша клиентка. Почти пациентка. Вы обязаны помогать мне, не так ли? - И Алина подтащила к камину еще одно мягкое кресло, коих в кабинете было четыре.
   - Извольте! - Профессор вышел из-за стола и сел в метре от Алины. - Ну-с, как ваши творческие успехи? Что новенького?
   - Вот, платье купила, туфли новые. Вам нравится?
   - Да, неплохо. И цвет вам к лицу... Это все?
   - Почти.
   - Может быть, что-нибудь почитаем... из ваших до?стижений? - с напускным ехидством спросил профессор.
   - А зачем это? - в тон ему откликнулась Алина.
   - А затем, что у нас контракт, - пояснил профессор.
   - Да ну его, - махнула рукой Алина и посмотрела на потолок.
   - Понятно. Тогда я, с вашего позволения, вернусь за свой рабочий стол и выпишу вам особый штраф.
   Он встал и двинулся было к столу - и вдруг споткнулся на ровном месте.
   - Не ушиблись? - участливо спросила Алина.
   Профессор ощутил новый прилив ужаса, потому что почувствовал такой же мягкий толчок в живот, как и пять минут назад вблизи спящей Тимы.
   Стало тихо-тихо в мире. Алина сидит, ножкой покачивает и новую туфельку разглядывает. Профессор стоит, не решаясь двинуться. Прошла одна минута, вторая, третья. Положение становится комичным.
   - Штраф будете выписывать? - наконец сказала Алина.
   - Непременно, - отвечает профессор, делает шаг - и получает новый толчок в солнечное сплетение. - Ваши штучки? - Он нашел в себе силы обернуться и посмотреть Алине в глаза.
   - Ваши, - был незамедлительный ответ.
   - Ладно, - решился профессор, - поговорим по-другому. Вы позволите мне все-таки сесть?
   - Вернитесь в это кресло и садитесь, - кивнула Алина. - Вы проявляете понятливость, причем довольно быструю. Поэтому я все-таки поговорю с вами.
   Профессор плюхнулся в указанное Алиной кресло и посмотрел на огонь в камине.
   - Смотреть вы можете куда угодно, - заметила Алина, - и в камин, и в окно, и даже на меня, если захотите. Но выслушать меня вам придется, доктор.
   - Я предложил поговорить, - резко напомнил он.
   - Не будем спорить, ладно? Я постараюсь быть лаконичной. Вам и без меня, я вижу, нелегко сейчас. Только не надо многозначительных взглядов исподлобья! - Алина внимательно следила за каждой черточкой профессора. - Помните, доктор, нашу первую встречу? Ресторан, шаманское шампанское, ваши умные речи... Я помню каждое слово. Уверена, вы тоже. Особенно меня взволновали ваши слова о бедном человечестве, которому могут сильно навредить незаконченные - которых не бывает - талантливые произведения. Вы очень интересный человек, доктор. Простенький мефистофель продает поэту время и возможности по цене души. А вы продаете свою ненависть к так называемым творческим людям просто за деньги, правда, за большие и пожизненно-посмерт?ные. Это вполне современный подход, понимаю. Ценности меняются, понимаю. Но в ваш расклад вкралась одна ошибка, и боюсь, кардинальная.
   - Я слушаю, слушаю, - подбодрил профессор, когда Алина замолчала. - Обожаю исправлять ошибки. Какую вы имеете в виду?
   - Простите, я отвлекусь: почему в вашей конторе никогда не предлагают ни чая, ни кофе, я уж не говорю о коньяках и ликерах?
   - Ну почему же, все бывает. Просто не всегда и не для всех. Но если вы чего-либо хотите, то... минутку... - Пока городил слова, он пытался сообразить, кого же вы?звать для подачи напитков: Тима отпала на неизвестное время, жена - слишком тепло-семейно для такого чудовища, как клиентка Алина N. Остальные - ассистенты, бухгалтерия, повариха - никогда не входили в кабинет профессора при посетителях. Впору самому кофе варить.
   Алина прекрасно видела его замешательство и терпеливо ждала, чем оно кончится. Явно что-то назревало. И - назрело.
   Стук в дверь. Профессор вздрогнул: это неслыханно, невозможно. Никто не имеет права даже приближаться к кабинету в клиентское время.
   Дверь открылась. На пороге появилась Тима с подносом в руках, в джинсах и шелковой блузке, с почтительной улыбкой.
   - Не хотите чаю, кофе? Или что-то крепкое? - мелодично спросила она своим исходным голосом, в котором сейчас не было ни намека на те недавние хриплые обертоны.
   Чего угодно ждал профессор - но этого не могло быть. Не померещилась же ему вся давешняя сцена! Да и вообще - знакомить Тиму с Алиной, под каким угодно предлогом, - невозможно! Невозможно!
   Пока он подыскивал слова, Алина встала, подошла к Тиме и взяла у нее поднос. И Тима - отдала! И добавила:
   - Очень рада с вами познакомиться, - хотя никто никого ни с кем не знакомил.
   - Я тоже, очень приятно, - ответила Алина, села на место и взяла горячую кофейную чашечку.
   - Я - Тима, - сообщила девушка, садясь в пустующее кресло профессора за его рабочий стол.
   - Я - Алина, - сообщила писательница, протягивая другую чашечку профессору.
   - Спасибо, не буду, - процедил он.
   - У вас очень красивое платье, - сказала Тима, направленно, сосредоточенно разглядывая Алину глазами.
   - Тима... - прошептал окаменевший профессор.
   - Спасибо, Тима, - радостно ответила Алина. - Мне тоже нравится. Вчера купила. И туфли.
   - Да, вижу, - сказала Тима, переводя взгляд на туфли.
   - Тима, - чуть громче сказал профессор. - Спасибо за кофе. Мы работаем. Ты не хочешь пойти к себе?
   - Спасибо, не хочу, - как ни в чем не бывало ответила девушка. - Мне здесь очень нравится. Какой симпатичный камин!
   - Тима, ты меня слышишь? - спросил доктор.
   - Да, конечно, - беззаботно ответила она, погладив свои уши.
   - Доктор, зачем вы прогоняете Тиму? - поинтересовалась Алина. - Посидим втроем, так даже лучше...
   - Так хуже, - не выдержал профессор и скомандовал: - Тима, пойди, пожалуйста, в свою комнату!
   - Я же не хочу! - повторила Тима, и в ее голосе вдруг опять мелькнули незабвенные хрипловатые обертоны.
   - А мы вместе пойдем, ладно? - Алина допила кофе и поднялась. - Возьмете меня с собой, Тима?
   - Прекратите, Алина! - крикнул профессор. - Вы не дома! Что вы себе позволяете!
   - Я - не дома? - удивилась Алина. - Напротив, я чувствую себя очень даже дома. И еще сильнее почувствую у Тимы. Уверена.
   - О, конечно! - подхватила девушка. - Пойдемте ко мне. Я вам рыбок в аквариуме покажу. Там есть одна синенькая рыбка с золотистым хвостиком, чем-то на ваше платье похожа.
   Слышать сей диалог профессору было невмоготу, но деваться уже было некуда. Все ситуации вышли из-под контроля, Тима говорила, видела, своевольничала, - одного этого было достаточно, чтоб сойти с ума, но Алина еще и подыгрывала ей, словно знала все. Словно понимала, что сегодня лучший способ дожать профессора - это объединиться с Тимой, в чем угодно объединиться - и разрушить последнюю линию тайной обороны хозяина. И тогда он сказал, вставая:
   - Рыбок посмотрим вместе.
   Процессия двинулась в комнату Тимы.
   С первого взгляда профессор заметил, что в комнате что-то изменилось. Пока дамы перешучивались, склонившись над аквариумом, он огляделся.
   Утреннее платье, в котором девушка судьбоносно сходила в супермаркет, аккуратно разложено на кровати. Вечно задернутые тяжелые гардины на окнах теперь открыты, и в дом льется прямой солнечный свет, и блики прыгают по мебели. И вот луч ударил в зеркало на стене - откуда здесь зеркало? Здесь никогда не было никакого зеркала! А оно есть.
   Он подошел, всмотрелся. Это старинное зеркало, давным-давно найденное докторовой женой еще в той заповедной деревне, где росла девочка-найденыш. Как вы помните, в деревне было только четыре обитаемых дома: три стариковских и профессорский. А в одном из заброшенных, куда жена однажды зашла из любопытства, на полу лежало дымчатое зеркало в резной раме красного дерева, неизвестно как сохранившееся в общей разрухе. Женщина забрала чудесный предмет к себе, позже перевезла в город, а потом повесила его в простенок и за?крыла гардинами. Сейчас профессор вспомнил, что зеркало все годы провисело именно здесь, но никогда не открывалось. И никогда не раздвигались гардины!
   И вот все это случилось: окна обнажены, льется свет, блики прыгают и отражаются в зловеще обнаженном зеркале. Значит, Тима прозрела по-настоящему? Простыми человеческими глазами? А жена знает? А может, это именно жена открыла окна и зеркало? Может, это и повлияло на Тиму? Нет, глупости. На Тиму никогда не влиял простой солнечный свет. Да и гардины-то всю дорогу висели здесь только для того, чтобы никто не мог увидеть именно Тиму, когда профессор ворожил над нею кристаллами, благовониями и когда давал свои задания - рассматривать клиентов на любых расстояниях.
   Так. Лаборатория-келья разрушена. Теперь это обыкновенная комната обыкновенной девушки, у которой теперь работают обычные органы восприятия, что было нереально и что все-таки произошло сегодня. Ему стало очень страшно. Чудеса - по его мнению - должны происходить как-то иначе. Чище. Как в старинных книжках. И в другом направлении.
   - Поворкуйте, а я скоро вернусь - сказал профессор и услышал: "Не беспокойтесь", - сказала Алина, "Не торопитесь", - подбавила Тима.
   С тяжестью в сердце профессор покинул комнату и по?мчался искать жену.
   Она сидела на кухне и мирно беседовала с поварихой.
   - Пойдем, - сказал профессор, по горло сытый на сегодня мирными переговорами среди женщин, никогда ранее не общавшихся вне рамок и законов, учрежденных лично хозяином.
   Жена вышла в коридор. Ни малейшего беспокойства не было в ее лице. Казалось, только обсуждение обеденного меню с поварихой - единственное, чем заняты мысли этой женщины.
   - Ты уже знаешь? - спросил профессор.
   - Да, - тихо ответила жена, - я хотела сказать тебе, но ты же сам сказал, что важная клиентка.
   - О Господи, - простонал профессор - и ощутил новый удар в солнечное сплетение. - Ах да... Что случилось, расскажи быстро! Тима с этой важной клиенткой рыбок в аквариуме рассматривают! Как это произошло? Я ушел работать, ты осталась со спящей Тимой, что было дальше?
   - Она проснулась и прямо посмотрела на меня. Глазами. Это было необычно и очень приятно. И говорит - мама. А потом она встала - я ничего не сделала, я пальцем к ней не прикоснулась, - она открыла шкаф со своей одеждой, тщательно пересмотрела вещи, выбрала джинсы с блузкой, переоделась, потом подошла к окнам, откинула гардины, потом обнаружила зеркало в простенке и стала разглядывать себя. Я сидела и боялась пошелохнуться. Это же счастье! Я поняла, что она излечилась полностью, и сердце мое билось сильно... Она повернулась ко мне и сказала, что хочет подарок к какому-нибудь празднику - музыкальный центр и много-много разных записей, особенно Моцарта.
   - Центр?! Моцарта?! - воскликнул несчастный доктор. - Кто ей Моцарт? Она слова такого не знает!!!
   - И я не поняла, - оправдывающимся голосом ответила жена. - Она и про музыку, кажется, никогда ничего не знала, хотя, впрочем, надо вспомнить...
   - Уж вспомни!
   - А ты не рад? - удивилась жена. До нее наконец дошло странное смятение мужа, но она не могла его понять.
   Ребенок-то прозрел. И глухота тоже закончилась. Праздник!
   - Ладно, потом поговорим. - Профессор откашлялся. - Я вернусь наверх, досмотрю это кино, а потом поговорим, потом, когда...
   - Господин профессор! - За спиной у доктора раздались два веселых молодых голоса. - Смотрите!
   Он быстро обернулся и увидел Тиму и Алину. Они держали в руках по большому хрустальному бокалу с водой. Внутри каждого плавала рыбка: у Тимы синенькая с золотом, у Алины красненькая с золотом.
   - Мы неводом хрустальным поймали рыбок золотых, - пропела Алина, счастливая до неприличия.
   - Мы их отпустим, не переживайте, - добавила Тима и восхищенно воззрилась на свой улов.
   Профессор с женой безропотно кивнули, дамы с бокалами засмеялись и убежали. И профессору показалось, что уже он сам не видит света белого. И не хочет его видеть.
   (См. Приложение 8)
   Зачем гарем Cтепану Фомичу?
   Кто владеет собой -
   тот владеет всем.
   Афоризм
   Анна! Зачем козе баян?
   ...Иногда люди хандрят и хнычут, плачут, и становится легче. Это - обычная жизнь: эмоции, глупости.
   А иногда смотришь на себя со стороны и готов смеяться. Это уже поведение поумнее.
   А бывает - ничего не можешь. Словно тебя убили. Но почему-то боль осталась. Запредельная, смертная мука, душа никак не может сорваться с гвоздей, которыми прибита к телу, - и рвется, бедная, рвется. И ни туда ни сюда. Ни вырваться прочь, ни на место встать.
   Что должен сделать человек, который ничего не может сделать?
   Тогда, после контузии, я выпала из жизни вовсе не от удивления, что убивали именно меня. До таких высот моя мысль не поднималась: голова болела.
   Удивилась я другому: любимый человек, Степан Фомич, именно тогда признался мне, больной и разбитой, - с гордо?стью признался! - что завел гарем и постоянно пополняет штат.
   - О, сколько новых ощущений! Сколько новой информации! - похвалялся профессиональный аналитик, откидываясь на спину после наших объятий.
   А я слушала, лежа рядом, и почему-то не верила ушам. Голова кружилась, как и положено после контузии, швы на лице еще зудели, разбитое колено не сгибалось. Ну разве можно, тихо изумлялась я, говорить такие вещи поломанному человеку? То есть доламывать.
   Не первый раз в этой жизни некий мужчина рассказывал мне о своих половых успехах. Но этот потряс меня по-настоящему, потому что полоснул по слишком живому, слишком длинной пулеметной очередью и в полном восхищении собой. Представляешь: человек сладо?страстно стреляет в другого человека с улыбкой высшего блаженства на лице.
   Несколько лет он сознательно и целеустремленно во?площал мою заветную идею Дома и преуспел весьма, а в моем случае чем хочешь можно шутить, только не Домом. Я, наверное, не заметила, что его поступки мотивировались другой идеей. Очевидно, весьма достойной. А, ну да, вспомнила я позже, ведь он довольно аскетично - не по своей воле - провел молодость, а теперь нужно погулять.
   Крыша обрушилась прямо на мою голову. Особенно миленький эпизод из предконтузионного периода: за несколько дней до нашего официального бракосочетания он сообщил, что не сможет явиться на церемонию, - и уехал на три дня в санаторий с одной из новеньких. Так начинался новый век и новое тысячелетие.
   Впрочем, любая стройка всегда начинается с грязи.
   "Что, собственно, случилось?" - думала я бессонными ночами, а в памяти неукротимо вспыхивали кар?тины: вот мы гуляем вдоль австрийских виноградников, вот мы прыгаем по скалам на побережье Ирландского моря, вот мы плаваем, спим, едим, пьем, смеемся, фотографируемся, вот наш Атлантиче?ский океан, вот море Средиземное, вот Адриатическое и даже Азов?ское. А также озера, реки и прочие водоемы, включая сотню самых разнообразных бассейнов.
   Мы разговаривали. На каждое известное мне слово русского языка теперь подвешена ассоциация с ним, с нами, и нет ни одного свободного крючка. Он занял все свободные слова и места в этом мире. Он постарался. А как только он занялся устройством своего гарема, кто-то с дубиной постарался отправить меня в мир иной: видно, такая оперативная услуга - нет мест в этом мире, отправляйся в другой. Кто подмог Степану Фомичу избавиться от меня?
   Милиция до сих пор не нашла ни одной зацепки. Впору за?крывать это дело.
   А оно плохо закрывается, как рассохшаяся скрипучая дверь, и малейший ветерок со стороны бывшего возлюбленного жениха моего мгновенно распахивает эту дверь настежь, выстуживает жилье и душу, и вся канитель начинается сначала.
   Вот, Анна, вкратце анамнез, доведший меня до той ручки, что пришлось просить помощи у профессора Неведрова. У специалиста, возвращающего растяпам особо крупные потери: творчество и жизнь.
   Но сейчас, когда мы с уважаемым профессором познакомились очень близко, я поняла, точнее, вспомнила, что просить помощи всегда надо только у Бога. Люди, продающие свои не?обычные способности за пожизненные и посмертные проценты с чужой судьбы, - такие люди не от Бога. Даже если эти люди - гении.
   Начинается настоящая катавасия. Вопрос: зачем нужен гарем русскому человеку по имени Степан Фомич? Соломон хренов...
   (См. Приложение 9)
   К окулисту или к оккультисту?
   - Ну, жена дорогая, что скажешь? - Профессор помешал суп серебряной ложкой. Он решил пообедать здесь, на кухне. В сложившейся с Тимой и Алиной ситуации ничего более конструктивного придумать не удалось. Возвращаться в кабинет? Он не готов.
   Повариха, изумленная близким присутствием вечно недоступного босса, прижалась круглой спиной к кухонной стене и спрятала руки под фартук.
   Жена принялась за суп, чтоб не отвечать мужу как можно дольше. Их чувства впервые разошлись так далеко. Муж в тяжелом шоке, а жена упоена, счастлива, удивлена - и все по одному пункту: Тима и ее здоровье.
   - Василий, давай отдадим ее в какой-нибудь институт, она такая молодая, все еще наладится, - предположила жена.
   - Рано, - уклончиво ответил Василий Моисеевич. - Надо тщательно обследовать мозг, сделать многочисленные анализы. Вдруг все это случайно и временно?..
   Жена ясно слышала в голосе профессора фальшь, но никак не могла ее интерпретировать. Слова разумные, как всегда. Но голос - будто клоун схватил ангину, - такое странное сравнение пришло ей.
   На второе профессор спросил у поварихи тройное мороженое, чем вверг ее в транс: мороженое в доме держали только для Тимы.
   - Василий, - озаренно сказала жена, - я хочу сама позаниматься с девочкой. Я смогу почувствовать ее. Сначала я испугалась, а сейчас все прошло. Даже новое вдохновение появилось, представь себе. Я вижу, что ты чем-то озадачен, но я-то не озадачена так, как ты. Разреши мне попробовать. А ты не хочешь пригласить окулиста? Не объяснять ничего, просто вызов на дом. Или сами сходим к нему, а?
   - Позже, - ответил профессор, доедая мороженое. - Сначала сами понаблюдаем. Окулист никуда не денется.
   И подумал с горькой злобой, что впору приглашать оккультиста.
 
   Он вернулся в кабинет и плюхнулся в рабочее кресло, обхватив голову мокрыми ладонями. Вдруг из соседней комнаты - там Тима! - донеслась речь. Абракадабра какая-то, слова не разобрать. Профессор на цыпочках подошел к двери.
   - Молодые олимпионики купили свежие ботиль?оны и агедонично принялись за ринотиллессоманию... - ворковал очень чистый, приятный голос новородившейся Тимы.
   "Что за диктант!" - и решив, что это продолжение хулиганств Алины, профессор без стука вошел в, так сказать, девичью.
   Алины нигде не было. Помахивая ногами, на диване валялась Тима и чеканила невероятные фразы:
   - По корту сухо хлюпают мячи, но ушастый полуеж не ест змей!
   Руками она размахивала, как пьяный дирижер, старающийся с листа сыграть "Турангалилу".
   Профессор уже устал холодеть, каменеть и вообще что-либо чувствовать. Сегодняшнее утро прошлось по его нервам асфальтовым катком с шипами. Выход искать все равно придется.
   - Василий Моисеевич! - позвала его Тима.
   Профессор сел на диван рядом с девушкой, которая внезапно прекратила свою лингвистическую гимнастику, поправила блузку и скромно села рядом.
   - Почему ты так назвала меня? - спросил профессор.
   - На вашем столе в кабинете лежат ваши визитные карточки.
   - Откуда ты знаешь, что такое визитные карточки и что именно эти - мои?
   - Я много раз видела эти предметы раньше, когда вы давали их посетителям.
   - Я никогда не давал посетителям карточек в твоем присутствии.
   - Иногда я могла видеть вас самовольно. - На все вопросы Тима отвечала быстро и открыто.
   Профессору понравилось начало беседы. Он вознадеялся, что сегодня удастся разобраться во всех этих превращениях вполне. Говорит - могла видеть, значит, пом?нит о своем былом даре?
   - Тебе сейчас легко говорить, слышать, видеть? - отважился он.
   - Как и вам, - неосторожно ответила простодушная Тима, которую доктор вырастил уж никак не для обычного человеческого чувствования.
   - А ты можешь сказать мне, что сейчас делает повариха?
   - Нет, - удивилась девушка. - Ее же нет в этой комнате!
   - Тима!.. - простонал профессор. - Посмотри внимательно, прошу тебя!
   - Василий Моисеевич, отсюда не видно повариху! - расстроилась Тима, почему-то мигом забывшая о визитных карточках.
   - Ну хорошо, а ты слышишь... Ты что-нибудь слышишь?
   - Вас. Машины на улице. Рыбка плещется в аквариуме. Под столом бегает паук...
   - Откуда ты знаешь, что там именно машины и что рыбка - плещется? И особенно паук...
   - Так, просто знаю. Откуда-то.
   - А где твоя мама?
   - Не знаю.
   - А где твоя новая знакомая, с которой ты ловила рыбок в аквариуме?
   - Алина? - невинно уточнила Тима.
   - Да... - Профессор затаил дыхание.
   - Ушла.
   - Куда?
   - Она не сказала.
   - А ты не видишь ее сейчас?
   - Ну нет же, конечно, нет! - воскликнула Тима.
   - Хорошо, не беспокойся. Скажи, ты помнишь, как ты провела вчерашний день и сегодняшнее утро? - прямо спросил профессор.
   - Вчера я весь день и ночь спала. А сегодня утром я проснулась. Сначала было очень больно, меня сдавило какой-то фиолетовой трубой, а потом вдруг отпустило, мне стало так легко, весело, только уши немного чесались, горло болело, в глазах что-то мелькало... А потом все неприятное ушло. Потом я принесла вам в кабинет кофе, потом играла с рыбками...
   - Вот скажи про кофе: зачем? Почему ты решила, что меня и Алину надо угостить кофе? - У профессора шевельнулась надежда, что хотя бы одно из сверхобычных чувств Тимы уцелело.
   - Извините... Кофе захотелось мне. А потом я подумала, что нехорошо пить кофе в одиночку, поэтому я и вам сварила.
   - Что такое нехорошо? Откуда ты взяла слово в одиночку? И как ты могла что-то сварить? Ты ничего этого не знала еще вчера! - Профессор заговорил резко. - А ты помнишь, как ходила в магазин?
   - Я не могу ответить сразу на столько вопросов. Они такие разные... - Тима задумчиво посмотрела в окно. - Так хочется погулять в парке!
   - В каком? - поинтересовался профессор.
   - В Коломенском, - простодушно ответила Тима, никогда в жизни не бывавшая там.
   - Откуда ты знаешь, что есть Коломенское?
   - Не знаю. А почему вы так волнуетесь? - встревожилась Тима.
   - Я хочу знать - откуда ты взяла Коломен?ское? - Профессор вцепился в ее плечи и очень сильно встряхнул.
   Тима вдруг встала, лицо изменилось до недоступности; она сняла побелевшие руки профессора со своих плеч и сказала властным тоном:
   - Не могли бы вы показать мне мой паспорт?
   - Нет! Не мог бы! - крикнул профессор, отшатнувшись к двери. - Я занят. Продолжим в другой раз! - и выбежал.
   - Ну и слава Богу... - улыбнулась Тима, заперлась на два оборота, вернулась на диван и опять крепко уснула.
   Подруги
   Алина сидела в том же историческом кафе - где фартуки, деревяшки, медовуха, - и беседовала с по?другой. Анна собиралась в кругосветное гастрольное турне. Ее творческая жизнь поднялась грандиозно: десять мировых театров уже продавали билеты на ее спектакли, печатались афиши. Увлеченная счастьем, Анна все же не забыла о подруге и своем обещании прочитать ее тексты. Почитала, позвонила и вызвала Алину в кафе.
   - Я остановилась на фразе про настоящую катавасию, - начала Анна.
   - Я, в общем, тоже, - усмехнулась Алина. - Был еще сон, но я не знаю...
   - Ты будешь писать дальше?
   - Не знаю. В домашней клинике у профессора начинаются какие-то захватывающие события. Я надеюсь оторвать его внимание от моей особы напрочь. Ты знаешь Тиму?
   - Нет. Кто это? - бестрепетно спросила Анна.
   - Может быть, давняя клиентка. Но, кажется, без профессии. Очень молодая. Может, секретарша. Но в таком случае - чересчур свободно ведет себя. Может, дочь. Но ты говорила, что у профессора только сын и он работает за границей. Но эта Тима!.. Во-первых, потрясающая красавица. Во-вторых, профессор заинтересован в ней необычно и очень глубоко. В-третьих, он вчера так увлекся трудными домашними делами с Тимой, что забыл спросить с меня новую порцию писанины. А по контракту он обязан читать каждый раз. Хоть мир перевернись - он обязан доставать из меня тексты, тексты... А если он первый нарушил контракт? И он нарушил. Все! Свобода!
   - А ты вчера что-нибудь приносила ему? - уточнила Анна.
   - Нет. Но он не почувствовал.
   - Скорее всего почувствовал, - усомнилась Анна.
   - Точно знаю - не почувствовал и не сможет ничего доказать. Следовательно, я на пути к свободе.
   - Сколько векторов у свободы! - улыбнулась Анна. - Сначала путь к свободе лежал через профессора, теперь...
   - ...теперь тоже через него, но в другую сторону! - развеселилась Алина.
   - Он может очень сурово наказать тебя. Я же говорила: адвокаты и прочие...
   - Под каждой порцией писанины я всегда ставила число. То же число всегда проставлялось в регистрационной книге у привратника. Я вхожу - он записывает. Во всех случаях раньше все совпадало - плюс автограф доктора на очередном счете! И конечно, то же число в чековой книжке. А на вчерашний день - одна-единственная запись: "Клиент Алина N. в назначенное время явилась на прием". И все. И мой счет вчера не пострадал от профессора ни на копейку. И штрафовать нельзя. Ведь это он сам вчера не читал моих трудов. Сам и виноват. Однократное нарушение контракта любой из сторон карается штрафом. Меня он однажды штрафовал за простое опоздание! Теперь я оштрафую его - по-своему. Вот так.
   - Как же? - Анна начала бояться за подругу. - У тебя-то нет его адвокатов. Что ты можешь получить с него?
   - Свободу. Те деньги, которые уже уплачены ему мной, пожалуйста, пусть у него и остаются. Но все остальное - дудки. И никаких пожизненных и посмертных процентов. Ни за что. И пусть катится со своей чертовой магией куда угодно. - Алина говорила все увереннее. - Я и тебя постараюсь избавить от него!