Чернолусский Михаил. Золотой след (легенды, сказки)

   Обмозговав свои дела, разошлись по домам мужики. А на другой день Приходько привез мешки из Старобуба. Первым делом на Непути запруду построили, канал прорыли, и дал народ воду сухой земле. Потом луга восстановили: не в близких краях семена разных трав раздобыли и посеяли. Так и пошло. С одним делом управишься, второе тебя ждет. Не каплями капал, а градом сыпал пот с мужиков. В трудах и не заметили, как полных три мешка набралось. Когда этот день настал, скомандовал Приходько землякам своим: "Кончай, братцы, шабаш!" И поглядел тогда каждый на то, что сделано общиной, окинул взглядом родные поля, и все в один голос прокричали:
   - Ай да мы! Варите, бабы, брагу, гулять будем! Не страшны нам нынче суховеи и чудотворцы!
   - А как же Шмель? Выходит, и к нему нужды нет ехать? Была беда и ушла.
   Мужики умолкли. Задумались. Не поехать к Шмелю - разгневаться может мудрец, он и без того злым ушел из Забары. Поедешь - как бы ещё хуже не стало. Зачем ему три мешка пота? Однако думали, думали и решили все же мешки в лес отвезти. Справедливый человек, дескать, и в злости не страшен, к тому же за мудрый совет добром платить полагается.
   Так оно и вышло, как рассудили забарцы. Не на людей зол был лесной мудрец, а на то, что народ каждому шалопаю провести себя позволяет. Приказал Шмель, когда гости к нему пожаловали, груз с подводы сбросить. Потом сам подошел, развязал все три мешка и вылил пот на землю.
   - Не соль мне ваша была нужна, - сказал хитрый старец, - а труд ваш. От этого дня и вовеки помните, земляки, что никому не дано на земле сотворить больше чуда, чем работящему человеку.
   Шмель оглядел всех внимательно, будто прощался с каждым, подошел к Приходько, похлопал мужика по плечу и спросил тихо:
   - Наука вам?
   Забарцы низко поклонились.
   - Наука, - сказали они мудрецу.
   С той поры так и повелось в Забаре: новое дело в хозяйстве начинать сразу разговор: "Ну, готовь, стало быть, мешки для пота?"
   ЖИВАЯ ТЕНЬ
   В каком году, уже никто не помнит, у барина Тринклера откупил Забарское имение человек по прозвищу Гаврила Мучитель. Память о себе он оставил недобрую, но прочную. Я долго пытался найти в селе хотя бы дальних родственников Гаврилы, но в живых не оказалось никого - не то что у Степана-пахаря, которому полдеревни нашей - родня.
   Я рассказал Егору Тимофеевичу о своей неудаче. Старик разгладил ладонью свою бороду и, тяжко вздохнув, посмотрел на меня, как на малое дитя.
   - Кто же станет таким родственником похваляться, чудак-человек! При жизни был "богом", а умер - стал собакой.
   Наконец мне повезло. В прошлом году на Майские праздники, когда веселилась вся Забара, я случайно разговорился о Гавриле с одноруким дедом Климкой. Дед Климка на девятом десятке туг стал на ухо и оттого молчал больше. Но тут он, видать, пропустил по случаю праздника пару рюмочек, расхрабрился и захотелось ему со мной поговорить.
   - Ты погляди, веселится-то как народ. Мать честная. Вот бы Гаврилу на них, он бы им показал веселье.
   Оказалось, отец Климки у Гаврилы крепостным был. Барин Тринклер всех забарских мужиков запродал Гавриле вместе с имением.
   Усадил я деда на лавочку, угостил сигареткой. Пошутили, посмеялись, а потом опять завели речь о Гавриле.
   - Так ведь что, сынок, - сказал мне дед. - Так оно и было. Строг был Гаврила, страсть как строг. Я не так скажу: нынче людям строгости-то этой и не хватает. Пораспущали что малых, что старых... Ну, откудова Гаврила родом - это никто не знает. В молодости, говорят, был он певчим в церковном хоре, чи в городе, чи в деревне - неизвестно. А потом появился в Забаре, купил имение, хозяином стал. Чужеродец он. Одним словом, они все богатые чужеродцы-то. Ты спрашиваешь, с чего он начал? А с того и начал, чем, видно всю жизнь занимался. Сечь стал. И гляди ты, рассудил-то как. "Мужиков сечь, - сказал он, - у меня завсегда право найдется и завсегда сечь буду, потому как ни одного нет такого, чтоб без вины жил. А начнем мы перво-наперво с молодежи. Враз соберу всех на площади и высеку, чтоб, значит, наперед знали, как им жить". Вот, порешил и сделал. Ну, а баб смирил другим манером. На баб попа натравил, приказал в страхе держать божественном. Так-то у него дело и пошло. Но я те скажу, не только сек Гаврила. И другие наказания в ход пускал. Малость что, скажем, не так - парня в рекруты. Чуть у мужика какая недоимка - корову заберет, лошадь. Зима ли, весна ли давай, и все тут, хоть подыхай. Знал Гаврила, у кого свинья опоросилась и приплод каков. И курам счет вел, и овцам, всему мужицкому добру, будто оно его было личное, добро-то. А ты говоришь, не хозяин. Хозяин, брат. Что я тебе ещё скажу. Сам-то он без роскоши жил. А куда деньги девал - одному богу известно. Видно, копил, владения свои расширять хотел. Да так вышло не успел Гаврила во всю ширь-то развернуться - помер. Да... Ты погоди. Помереть-то помер, а власть его продолжалась. И то сказать: сколько годов в страхе народ держал. И костей его, поди, в земле не осталось, а люди все боялись - вернется. Страх, он ведь что? Дальше пяток не уходит, как ты ни гони его. Это тебе не хмель. А тут ещё диво такое свершилось: не стало Гаврилы, а тень его явилась. Вот те крест. Поди, сам слыхал...
   Я слыхал и, конечно, немало посмеялся над историей, которую по сей день рассказывают в нашем селе.
   Похоронили забарцы грозного хозяина, а через неделю случилась беда. В погожий день ехал по селу верховой, мужик из соседнего села. У дома Гаврилы картуз не снял с головы, не поклонился. Тут сразу, откуда ни возьмись, набежала черная-пречерная тень. Поднялась лошадь с испугу на дыбы, а всадник полетел наземь. Да так неловко упал, что и руки и ноги повредил себе. Сбежался народ, отнесли мужика в хату, потом глядят, а тень-то на Гаврилову голову похожа. Вот чудо! А ещё чуднее было то, что на небе в этот час ни единой тучки люди не увидели.
   Кто-то и сказал:
   - Тень-то эта не небесная, а земная. Тень духа человеческого, Гаврилина, стало быть, живая тень. Видать, разгневал чем-то этот мужичок проезжий Гаврилу.
   Пошли люди в хату к мужику, расспросили его, как все вышло, и руками развели: разгневал человек Гаврилу, в точности.
   Правда, поначалу не все поверили в живую тень, но вскоре ещё одна беда стряслась. Несла баба воду на коромысле и остановилась недалеко от Гаврилиного дома, чтоб с соседкой новостями поделиться. Потом взглянула себе под ноги и ахнула: на Гаврилиной голове стоит. И соседка разглядела. "Боже милостивый! - закричала. - Тикай отсюда! Тикай, Марья!"
   Баба с ведрами метнулась в сторону, да тут же, словно кто толкнул её, упала и растянулась на Гаврилиной голове. Соседка побежала по деревне - и в голос:
   - Горе нам, люди! Сызнова - горе!
   Сбежались мужики, отвели Марью в избу, уложили на полатях. С той поры умом тронулась баба.
   Так вот и случилось, что поверили забарцы в живую тень Гаврилы и бояться этой тени стали не меньше, чем боялись когда-то самого Гаврилы.
   Однако ж, когда страх великий улегся, поняли люди, что нет от этой тени жизни никому. По улице ни пройти тебе спокойно, ни проехать.
   Но смельчаки однажды за гумнами собрались, посоветовались между собой и решили идти к Шмелю, послушать, что им скажет лесной мудрец, защитник справедливости.
   Шмель на этот раз не стал от людей прятаться. Увидел в лесу мужиков, сам к ним подошел.
   Слушал он смельчаков внимательно. Потом сказал так:
   - Не о том вам надо думать, мужики. Ох, не о том.
   - А о чем же? - спросили, переглянувшись, ходоки.
   - Отгадайте загадку, - сказал мудрец. - Чужая воля - ему не воля. Чужой закон - ему не закон. Чужая беда - его беда. Чужая радость - его радость. Ну, отгадали?
   Мужики долго молчали.
   - Никто у нас так не живет, чтоб по своей воле, - сказал наконец один мужик.
   - А почему? - спросил мудрец.
   Мужик развел руками.
   Шмель тяжело вздохнул.
   - Эх вы, - сказал он и замолчал.
   - А как же с тенью, Шмель? - настаивали мужики.
   Мудрец усмехнулся.
   - Умному человеку совет не нужен.
   Мужики обиделись.
   - Как это понять, Шмель?
   - Ищи умного среди вас.
   - Среди нас нет дураков.
   - Ищите все же того, кому не нужен мой совет.
   - Как нам его найти?
   - Он будет без штанов.
   Опять переглянулись мужики и, помолчав, спросили:
   - Что нам делать, когда мы его найдем?
   - Последовать его примеру.
   Тут один мужик не выдержал:
   - Не дурачь ты нас, Шмель, не вводи во грех.
   Но мудрец в эту секунду исчез.
   На другое утро, чуть поднялось над избами солнце, вышла со двора баба с ведрами и направилась к колодцу. А вслед за ей выбежал за ней её сыночек лет четырех в одной короткой рубашонке. Бежал он за матерью, бежал, потом остановился, как раз когда тень его догнала, и стал мочиться. Увидели это из своих окон мужики и повыскакивали на улицу.
   - Глядите, он поливает тень! Мы должны последовать его примеру! воскликнул один из смельчаков.
   Побежали все к Гаврилиной живой тени и, как ни совестно им было, вместе с мальчонкой принялись поливать.
   И тень исчезла. Навсегда. Впрочем, возможно, её просто перестали замечать среди сотен других теней, каждая из которых на кого-нибудь да походила.
   Только с тех пор много-много лет вспоминали забарцы загадку Шмеля и думали, зачем он задал её.
   ВОДЯНОЙ КОЛДУН
   Когда однажды Егор Тимофеевич решил поведать мне историю про водяного колдуна, - я руками замахал, слушать отказался. Ну как можно поверить, что жил некогда в Забаре такой человек, который из воды сухим умел выходить, не в переносном смысле, а в самом прямом: во всей своей одежде окунется в речку, а на берег выйдет сухой, как был, ни единой мокрой волосинки на нем? Разве такое чудо возможно?
   Обиделся Егор Тимофеевич:
   - Мне не веришь, Дарью спроси.
   Дарья Васильевна почиталась в Забаре женщиной справедливой, на ветер слов своих зря не бросающей. Она подтвердила:
   - Да, милый. Хочешь верь, хочешь не верь, а был такой человек. Алешкой Свистуном звался. В Заречье у нас жил. Сходи туда, разыщи одноглазого деда Беляя, тот тебе про этого Алешку все как есть расскажет. Беляй все помнит. Самый старый в селе мужичок. Глаз свой ещё в русско-японскую войну потерял, уже тогда, считай, ему под тридцать было, не меньше. Сходи.
   На другой день я беседовал с дедом Беляем у него в хате. Старик подкрепился двумя стаканчиками бражки, что подала нам хозяйка, и повел свою речь:
   - Ну, что жа. Был такой человек, был. Это в точности. А вот в каком, понимаешь, веку, при каком царе жил - неизвестно. Одни говорят - вроде бы при Иване Грозном, Алешкой Свистуном звался, по прозвищу - Водяной колдун. Пришлый он был человек, ненашенский. А пришлый человек он что? Он завсегда похитрей коренного жителя. Потому как пришлого не земля да не сродичи кормят, а ремесло, ловкачество или там, скажем, колдовство. С чего у Алешки-то все началось? Вздумал парень жениться, а невеста ему отказала. Он и так, он и этак, просит-молит, а она - ни в какую. Тогда он и говорит: "Хочешь, вот кинусь в речку во всей одежде, нырну, а выйду сухим?" Невеста рассмеялась: "Коли выйдешь сухим из воды, пойду замуж за тебя. Прыгай". Сказала-то девка смехом, не верила в чудо такое, а Алешка и впрямь сухим из воды вышел апосля купания. Тополиная пушинка к рубахе как пристала, так и осталась. Ну как не был человек в воде, и только. Стоит перед невестой, улыбается: "Назначай теперича свадьбу". А та от испуга-то обомлела, а потом заголосила да тикать с речки: "Спасите, люди добрые! Колдун! Колдун! Водяной колдун!" С той поры так и присохло к Алешке Свистуну это прозвище... Пошла про Свистуна слава, от села к селу, от поместья к поместью и дошла аж до града Киева. Проезжал как-то через село купец. Должно быть, с ярмарки аль на ярмарку ехал и свернул с шляху на часок. Покажите мне, мол, вашего водяного колдуна. Кинулись к Свистуну, а тот закочевряжился: целковый даст - покажу, не даст - скатертью ему дорога. Что купцу целковый! "Два получит, ведите". Ну и заработал, стало быть, Свистун два целковых, показавши свое колдовство. Смекнул тут парень: что зря ему на барском поле спину гнуть, когда поиначе деньгу зашибать можно и жить припеваючи. Ну и вот. Как говорится, лиха беда - начало. Облюбовал Алеха песчаный пятачок на Непуте и слово себе дал: мильон денег нажить колдовством на этом пятачке. Во как!
   Тут рассказ деда Беляя оборвался. Выпил старик пару стаканов крепкой бражки, единственный его глаз заблестел, и стал старик во хмелю поносить не столько Свистуна, сколько соседей своих. Тут, на счастье, пришли сыновья деда Беляя, без лишних разговоров взяли отца на руки и отнесли на полати спать.
   Вернувшись домой, я решил, что надо мне ещё у забарцев расспросить кто что знает про Алешку Свистуна. И вот мало-помалу что узнал.
   Счастливо зажил Алеха. Быстро молва о нем разнеслась. И смекнули тут, что от Алешкиной славы и все село может разбогатеть. Надо, мол, самого царя и всю его свиту заманить в Забару и показать светлейшим господам диво дивное. И по этому случаю уговорить барина булыжную дорогу от тракта до села проложить, церковь новую построить и крыши в забарских избах перекрыть, потому как старые прохудились, а щепы нет, соломы нет, живут мужики, что птицы в гнездах - тополиным листом прикрыты. Срам такое село царю показывать. Но тут мужики вдруг задумались: а из любой ли воды Алешка Свистун сухим может выйти? Из Непути, скажем, выходит, а из быстротечной выйдет? Что как царь повелит окунуться Алехе на быстрине?
   Дело не шуточное. Забеспокоились все, кто совет держал, и решили испытать Свистуна своим способом. Затащили на самую крепкую избу бочку, натаскали в неё воды доверху и привели парня. Объяснили - так и так, мол, испытаем, не промокнешь ли под струей. Алешка только плечами повел, валяйте, мол, мне-то что. Скрутил он себе цигарку, огня попросил и встал, куда указали.
   Направили мужики струю из бочки - прямо на Алешкину голову. Аж свист пошел. А парень стоит себе, ухмыляется, цигарка во рту даже не гаснет. Опорожнили всю бочку, ни единой капельки к одежде не пристало. Голова не промокла, и цигарка не погасла.
   "Герой!" - в один голос сказали мужики и тут же порешили идти с прошением к барину. Скажем, мол, так: неровен час, ваше благородие, пройдет слух по всему свету, заявятся паломники, и сам государь-батюшка пожелает поглядеть на забарского чудотворца. Надо, мол, готовиться.
   Барин, когда ему доложили, сразу смекнул, что затея у мужиков толковая: прославиться можно, а слава при умной голове - это капитал. И дал он согласие исполнить просьбу, а сверх того, о чем прошено - чайную на шляху построить да на казенку разрешения добиться, чтоб спиртным торговать.
   Мужики возрадовались. Но тут нежданно-негаданно заартачился Алешка Свистун. "Как, - возмутился он, - вам всем выгода, а мне что? Шиш? Нет, братцы дорогие, казенку стройте, а никакой дороги и никакой церкви не будет. Все деньги мне. А царь пожалует - золотом возьму. С иноверцев - тоже золотом".
   Поначалу забарцы решили, что Алешка, дескать, пошутил, но потом глядят - дело серьезное.
   "Ежели не по-моему будет, - сказал Алешка, - не войду в воду, хоть кольями меня загоняйте".
   Попытались мужики Свистуна уломать, но он - ни в какую. "Хватит, говорит. - Дураков нынче нет".
   Вот тут-то и вспомнили забарцы про Шмеля. Мудрец не раз выручал их из беды. Не все речи лесного отшельника мужики понимали, но наставлений его ослушаться боялись, чтоб не вводить старика во гнев.
   На этот раз, когда пришли к нему за советом, Шмель сказал, что никакой беды забарцам не грозит, беда грозит Лешке Свистуну.
   - Как, - удивились мужики, - такое богатство в руки парню идет, а ты говоришь - беда?!
   - Богатство трудом наживать надо, а не хитростью и черной магией. Кто от хитрости своей разбогатеет - нищ душой станет. И ещё скажу вам: кто на паломниках наживается - свою землю обетованную потеряет. Но не в этом главный долг ваш нынче. Не раздувайте Свистунову славу, а глушите её. Вот ваш долг. Свистун без правды прожить может. Зачем ему правда, когда из любой воды сухим выходит? Пойдете за ним - в болоте лжи и бесчестия погрязнете. Глушите, говорю, славу его. А помрет - без почестей и церковного звона хороните, чтобы зависти к его жизни у глупых людей не вызвать.
   Развели забарцы руками в недоумении:
   - Нынче-то как нам быть?
   - Все я вам сказал, земляки.
   - А может, нам - того, - сказал тут один из мужиков, - убить Свистуна?
   - А стоит ли убивать того, кто сам себя своей неправильной жизнью убивает?
   Так и ушли забарцы, можно сказать, без всякого совета.
   А в Алешкиной жизни ничего первое время не менялось. Жил себе парень припеваючи, богател не по дням, а по часам. Злились мужики. Вот, мол, завидная участь у человека, а кто землей кормится, тот в поту, в грязи, в нищете. И каждый про себя ругал Шмеля за то, что мудрец отговаривал мужиков от легкой судьбы и неверной славы.
   Алешка Свистун будто бы дразнил сладкой жизнью забарцев. Удача шла к нему за удачей. Один за другим потянулись в село паломники. Люди именитые, из разных стран. Сколько запросит с них Алеха за сеанс, столько и дают. Вовсе запил, загулял водяной колдун. Постепенно до того обленился, что отказывать стал гостям: "Хмурый нынче день, не пойду на речку".
   Но вот однажды приехал в Забару волшебник из далекого города Багдада. Остановился он на барской усадьбе и потребовал к себе Алешку. Я, говорит, великий знаток черной магии, покоритель змей, не верю, что человек из воды может выйти сухим. Если ваш колдун это докажет, меру золота получит от меня и почетный титул волшебника.
   Побежали барские слуги за Свистуном, а тот - вдрызг пьян. Лежит на полу посередь избы, песню пытается запеть - не может, язык его не слушает. Но как услыхал про золото, пьян-пьян, а поднялся. "Пошли, - говорит, сейчас я вашему волшебнику нос утру. Гоните, братцы, золото".
   Привели Алешку на реку - туда, где его покоритель змей дожидался, и говорит: давай показывай.
   Вот тут и случилась беда. Вошел Алешка в Непуть, окунулся с головой и пропал. Нет и нет его. Должно быть, с четверть часа ждали. Покоритель, дескать, воды, что ему сделается. Потом заволновались. Кинулись парни в речку, искать стали и вытащили Алешку Свистуна мертвым. К телу-то его да к одежде вода не пристала, а вовнутрь налилась, и захлебнулся колдун.
   Разные слухи пошли про эту смерть. Многие говорили - будто багдадский волшебник змею на берегу под корягой спрятал и та змея ужалила Алешку, когда он входил в реку. А решился на это волшебник из зависти, потому как сам покорять воду не умел.
   Словом, как бы там дело ни было, а погиб Алешка Свистун и тайну водяного колдовства унес с собой.
   Хоронили его без колокольного звона и почестей, как велел Шмель. И хотя первые дни разговоров на селе было много - в скором времени забывать стали про Алешку. Старики-очевидцы поумирали, а молодежь в чудеса не верит - побасенки, мол, все это, глупости. Говорят, не прошло и десяти лет, как никто уже из забарцев могилу Свистуна на кладбище распознать не мог. Лишь потом, можно сказать, век спустя, стали вспоминать, что жил некогда такой человек в Забаре.
   "А почему стали вспоминать? - спросил меня как-то раз Егор Тимофеевич. - Смекни".
   Но я оказался человеком несмекалистым.
   ТАЙНА СЕРЕГИ-ОТСТУПНИКА
   Егор Тимофеевич хорошо помнил хромого боцмана Усова, который случайно узнал тайну Сереги-отступника и всем её поведал. Забарцы, правда, посмеиваются - фантазер, мол, Усов. Но чуть какой новый человек в селе появится - непременно историю эту ему расскажут. Видно, есть в ней смысл.
   Серега Харитонов, как и сам боцман Усов, жил на Поповом конце. Серега шестым был в семье, самым младшим сыном. Рабочих рук у Харитоновых хватало, и младший, даже когда подрос и, можно сказать, женихом стал, никаких забот не знал, жил в свое удовольствие.
   Серега душевным был парнем и мечтательным. Любил книжки читать, сказки послушать да на сеновале в душистом сене выспаться досыта.
   Так бы, наверно, нескончаемым праздником и тянулась бы жизнь Сереги, не повстречайся он однажды с барской дочерью, Вишенкой, которая приехала к деду погостить на лето.
   Собирала Вишенка цветы на лугу, а Серега спал в траве, рядом книга лежала. Открыл Серега глаза и видит: стоит Вишенка, держит его книгу в руке и смеется.
   - Зачем ты такие книжки читаешь, от которых спать хочется? - смеялась Вишенка. - Хочешь, я тебе интересную дам?
   Так они познакомились. С того дня Серега потерял свое душевное спокойствие. Быстро прочитывал самые толстые книги, которые давала ему Вишенка, лишь бы только почаще им встречаться.
   Видно, Вишенка скучала в большом барском доме, отгороженном от всего мира высоким забором, - она и сама стала часто назначать Сереге свидания.
   Однажды Вишенка спросила:
   - Ты не знаешь, почему в нашем саду не поют соловьи?
   - Знаю, - ответил Серега. - Пора их прошла. Отпели соловьи.
   Вишенка тяжело вздохнула:
   - Я так люблю слушать соловьиные песни. Если бы их можно было заставить петь! Никто этого не может сделать.
   - А вот я могу! - вдруг сказал Серега.
   - Правда? - удивилась Вишенка.
   - Не закрывай окно, когда ляжешь спать, и под утро услышишь соловьиную песню.
   - Неужели правда? - Лицо у Вишенки порозовело от радости. - Запоют соловьи - расцелую тебя. Будешь самый, самый лучший! А обманешь - видеть больше не захочу.
   Вернулся Серега на свой сеновал, страшно ему стало. Что ему теперь делать? Сболтнул, а девка поверила.
   Думал он, думал и вспомнил про мудреца Шмеля. Хоть люди и побаивались лесного отшельника, но его за советы часто благодарили. "Пойду к нему", решил Сергей.
   Долго бродил он по лесу, но все же избенку Шмеля нашел - в самой глуши.
   Выслушал мудрец парня, посмотрел на него долгим взглядом и сказал:
   - Нет, ничем помочь тебе не могу. Соловей - птица вольная, оттого и поет так сладко. Кто приневолит соловья, тот и погубит его песню.
   - Что же мне теперь делать? - простонал убитый горем Серега.
   - А вот, если хочешь, могу тебя из человека в соловья превратить.
   - Навсегда?
   - Да на сколько ты захочешь. Согласен?
   "Это даже лучше, - подумал Серега. - Сам буду петь в саду у Вишенки".
   - Согласен, - ответил он. - Я сегодня уже могу стать соловьем?
   - Можешь. Для этого тебе надо вслух произнести: "Прощай, человек!" А когда снова захочешь стать Серегой, ты должен будешь сказать: "Здравствуй, человек!" Запомнил?
   - Запомнил. Спасибо.
   Обрадованный Серега хотел уйти, но мудрец его удержал:
   - Боюсь, понравится тебе такая жизнь - то человеком то соловьем быть, ничего не делать, и погубишь ты себя. Поэтому знай: второй раз не соловьем, а ласточкой станешь, а третий - бараном, а четвертый - собакой, а пятый крысой. И тогда уж крысой навсегда останешься.
   "Пустяки, - подумал Серега. - Мне бы только раз побывать соловьем". Он поблагодарил мудреца и ушел.
   Дома Серега последний раз поел всласть, потом отправился на сеновал. Когда настала ночь, он сказал: "Прощай, человек" - и тут же превратился в птицу. Вылетел сквозь прореху деревянной стены, через которую днем обычно летают воробьи, а в непогоду дует холодный ветер. И полетел в барский сад.
   Светила луна, и он быстро нашел окно Вишенки. Уселся поудобнее на ветку старой акации и запел.
   Тут же выглянула Вишенка.
   Она что-то прошептала, раскрыв пошире окно, и стала смотреть на акацию. А он пел, пел так, что самому становилось то радостно, то грустно, то сладко, то тревожно. Пел и думал о том, как он любит Вишенку.
   И на другую ночь он пел до зари, и его пение слушала Вишенка. Днем он прятался в тени больших деревьев, а ночью - прилетал к старой акации.
   На третью ночь Вишенка не раскрыла окно. Старался Сергей пуще прежнего, пел так, что далеко за садом прохожие останавливались и слушали, а Вишенка не показывалась.
   Тогда, не дожидаясь рассвета, он сказал: "Здравствуй, человек!" - и снова стал Серегой.
   Простоял под окном до утра, а утром увидел, что во двор въехала тройка. Он подошел к кучеру и спросил, кто и куда собрался уезжать.
   - Не собрались, а уехали уже, - ответил кучер.
   - Кто? - испугался Серега.
   - Графиня-матушка с внучкою.
   - С Вишенкой?
   - С Вишенкой. В Париж укатили.
   Приуныл Серега.
   "Дурак я, дурак. Надо было остаться соловьем и улететь в Париж. А теперь я могу только ласточкой стать, а ласточки поют плохо".
   Но недолго Серега по Вишенке вздыхал. Стал он думать о том, какой великой чудо-тайной обладает. Пусть моря и океаны выйдут из берегов, зальют водой всю землю, все погибнут, а он превратится в ласточку и останется жив. Чудо!
   Подошла осень с ветрами и дождями, молодых и старых загоняла в хаты. И тут пролетел по селу слух: будто Катерина Демкова, что напротив церкви живет, к весне должна принести ребенка и отцом тому ребенку будет Серега.
   Как услыхал про это сам Харитонов-отец, пошел к Демковым. А вернулся лицо его было страшнее тучи. Стащил сына с лежанки, усадил напротив себя за столом и сказал:
   - Вот что, сынок, бандюга и бездельник ты этакий. Слово мое такое: женись и отделяйся от отца. Получишь свою долю, как полагается, и живи себе, как знаешь...
   До утра пролежал Серега на лежанке, все ворочался, уснуть не мог, все думал.
   А утром подошла мать разбудить сыночка, а его нет. На двор кинулась, к соседям, всю деревню обежала - нигде нет, исчез. Мать - в слезы, а отца ярость обуяла.
   - Сбежал, подлец. Не сын он мне больше. Вернется - прибью до смерти...
   Весной, в те самые дни, когда вслед за грачами и скворцами прилетели в Забару ласточки, Катерина Демкова не доносила ребенка, мертвого родила и сама с той поры уже больше не вставала с постели: ноги у неё отнялись.