Страница:
— О да, танцевала! Ты протанцевала все мелодии из альбома «Дайр Стрэйтс». Я и от него этого не ожидала. Возможно, вы оба хлебнули одного и того же зелья. — Она заговорщически подалась ко мне. — Я, конечно, не рассчитываю, что ты мне расскажешь о своем сегодняшнем свидании с ним.
— Свидании?
— Да, о том, что вы собираетесь выпить вместе чаю сегодня днем или о чем-то в этом роде. В общем, не это важно. После того как ты покончила с танцами — а ты провела за ними большую часть вечера, — у вас с Эндрю завязался долгий разговор о добре и зле. Это была на редкость интеллектуальная беседа. Даже и притворяться не стану, будто хоть что-нибудь поняла из нее. Он говорил, что обо всем этом сказано в «Фаусте» Марло, и обещал показать это тебе, если сегодня днем ты встретишься с ним. Он посулил тебе к чаю и сдобные лепешки с маслом.
— Ты, случайно, не помнишь, в котором часу наше свидание? — спросила я с глупым видом, отчаянно пытаясь вспомнить, что случилось. Память моя была как чистый лист бумаги. «Что, черт возьми, я говорила Эндрю?»
— В четыре часа, — улыбнулась Салли. — Думаю, он начинает привязываться к тебе, Хариэт.
Что ей известно? Заметила ли она, как он вел себя с этой неизвестной студенткой? Но слова ее уже произвели какое-то магическое действие. Они наполнили меня самыми невероятными, безумными надеждами, — возможно, я ошиблась насчет его интереса к девушке, и Эндрю все-таки интересуется мной. Я посмотрела на свои часы. Одиннадцать. Мне оставалось подождать всего пять часов.
Я ушла, когда Данкен вернулся с машиной. И столкнулась с ним на дорожке, выбив у него из рук охапку глянцевых брошюр, посвященных достоинствам «БМВ». Они рассыпались по цветочной клумбе. Добравшись до дома, я погрузилась в ванну и долго лежала в воде, моя волосы и желая стереть с лица, тела и из своего сознания все неприятные следы вчерашней ночи. День тянулся медленно. Я попыталась читать, но не могла сосредоточиться. Мысленно я то и дело возвращалась к событиям прошлой ночи, пытаясь найти смысл в том, что случилось, понять, что же произошло. Почему я позволила себе так напиться? Почему все-таки Эндрю пригласил меня?
Без пяти четыре, взволнованная, я уже стояла у двери квартиры Эндрю, чувствуя себя школьницей на первом свидании. Он, улыбаясь, открыл мне.
— Сегодня чувствуете себя лучше?
Я последовала за ним в гостиную и заняла свое обычное место в кресле у камина. Упадет ли он к моим ногам, объявит ли о своей тайной и неувядаемой любви ко мне?
— Думаю, мы все вчера немного хватили лишнего, — сказал Эндрю, задумчиво поглаживая бороду. — Сегодня утром мне трудно было приняться за работу, за эти эссе. — Он вяло махнул рукой в сторону стола, заваленного бумагами. — Мне все их надо проверить ко вторнику. В понедельник у меня весь день занят встречами, а завтра ко мне придет студентка на дополнительные занятия. Я должен разделаться с ними сегодня вечером, иначе не справлюсь с этой работой вообще.
Он прошел в кухню, дверь которой оставалась открытой.
— А не случится ли так, что вся наша система окажется под угрозой из-за бурных вечеринок Данкена?
— Вы занятой человек, Эндрю, — отозвалась я, чувствуя, как рушатся все мои надежды на то, что мой визит положит начало романтическим отношениям. Салли снова все преувеличила.
— Одна только работа. И никаких развлечений, — пробормотал он, появляясь снова с бумажным мешком в руке. Эндрю вытащил из него целлофановый пакет. — Хотите сдобную лепешку?
«Знаю, что у тебя есть развлечения», — подумала я, но прикусила язык и не позволила себе ничего сказать вслух. Я не забыла, как накануне он смотрел на ту студентку. Мне не Дадут приза за то, что я догадалась, кому потребовались «дополнительные занятия» в воскресный день. Эндрю вручил мне вилки для тостов, и я терпеливо ждала, пока он сразится с пластиковой упаковкой. Наконец сдобные лепешки посыпались на коврик возле камина.
— Совсем как в студенческие дни! — Эндрю наклонился и насадил одну из них на вилку, все еще вяло свисавшую из моей руки. Он направил вилку к потрескивавшему в камине огню. «Почему бы не засунуть их все за решетку, как это принято?» — недоумевала я. Но потом напомнила себе, что он ни на кого не похож и именно поэтому я и люблю его.
Эндрю уважал традиции. Он разделял мои вкусы, мою любовь к викторианским романам и верил в счастливые концовки. По крайней мере в литературе, если не в жизни. Придерживаясь определенных принципов, Эндрю не поддавался общей тенденции к сокращению курса, хотя бюджет урезали постоянно и уровень преподавания неуклонно падал. Одни считали его эксцентричным, другие старомодным, но не я. Он был цельным человеком. Во всяком случае, большую часть времени.
— Сейчас поставлю чайник. — Эндрю вернулся на кухню.
Я тайком, сквозь приоткрытую дверь, наблюдала за ним, пытаясь примирить свои романтические представления об этом человеке с домашней рутиной. Неужели все рыцари по мере наступления зрелости отвергают своих белых коней, заменяя их ковровыми тапочками и приготовлением чая? На Эндрю были мешковатые коричневые вельветовые штаны и помятый пиджак спортивного покроя с потертыми манжетами и заплатанными рукавами. Черный джемпер типа «поло» придавал его внешности нечто артистическое и удачно контрастировал с серебристыми нитями волос, появившимися в его темно-каштановой бороде. От моего внимания не ускользнуло, что когда он проводил рукой по волосам, на плечи его сыпалась перхоть. Нельзя сказать, что прическа Эндрю — длинные, почти до плеч волосы — имела определенный стиль. Но мне она и так нравилась, и каждый раз, когда он подстригался, я втайне огорчалась.
Чайник закипел. Присоединившись ко мне у камина, Эндрю начал возиться со сложным «оборудованием» для заварки чая, куда входили чайник для заварки, изящные маленькие чашечки и блюдца с прелестным узором из переплетающихся линий, ситечко, сахарница, щипцы для сахара, молочник, поднос и чайные ложки. Я уже намазала маслом третью лепешку и держала ее нал огнем, наслаждаясь этим ритуалом, создававшим атмосферу интимности. Пока Эндрю наливал чай, я не сводила зачарованных глаз с его профиля. Лицо Эндрю постоянно менялось, поскольку я видела его под разным углом зрения. В свете огня его нос, похожий на нос судна, блестел, а сухая, пергаментная кожа щек приобретала совершенно иной вид, рельефными становились ее выпуклости и впадинки, и каждая линия лица казалась мне иероглифом, полным скрытого смысла. Он поднял бровь:
— Вы кажетесь задумчивой, Хариэт. У вас все в порядке? Я растерялась. Рассказала ли ему Салли, что случилось? Нет, не рассказала. На лице Эндрю отразились смятение и озабоченность, когда я вкратце изложила ему события вчерашнего дня и сообщила о своей внезапной отставке. Бормоча слова сочувствия, он подался вперед и коснулся моей руки:
— Если я могу что-то сделать для вас…
«Обними меня, идиот!» — завопил отчаянный голос у меня в мозгу. Мне хотелось, чтобы он сел поближе ко мне.
Третья поджариваемая лепешка лопнула, И, испуганная, я уронила вилку для тостов в камин. Она запрыгала по дровам, и во все стороны полетели искры.
— Идиот! — Эндрю вскочил, чтобы затоптать их на ковре. — Я знал, что мне следовало купить еще одну упаковку. — Он с улыбкой повернулся ко мне: — Теперь мы подеремся из-за последней лепешки.
Шанс на развитие романтических отношений был упущен. Но как Эндрю мог шутить в такой момент? Неужели он не понял, что весь мой мир разлетелся на куски?
Сидя на корточках у огня, он нацепил на вилку лепешку и поднял ее над пламенем. Видимо, Эндрю не доверял мне и не желал рисковать, опасаясь, как бы последняя лепешка не оказалась обугленной по моей вине.
— А знаете, Хариэт, — проговорил он, — иногда такие вещи случаются во благо, хотя вы и не постигаете их скрытого смысла и последствий того, что произошло.
Всхлипнув и подавив желание пролить слезу жалости к себе, я уставилась на дырку перед самым камином, прожженную в потертом ковре и все еще дымившуюся. О чем это он, черт возьми?
— Вы хотите сказать, — предположила я, изобразив на лице слабое подобие улыбки, — что я дала вам повод купить новый ковер?
— Зачем мне новый ковер? — Эндрю с недоумением взглянул на меня. — Я говорю о вашем досрочном выходе на пенсию. Возможно, для вас это станет началом новой жизни, позволит вам развиваться, совершенствоваться и так далее. По правде говоря, мне даже немного завидно.
Завидовать мне? Этого я не ожидала и не хотела. Мне было нужно сочувствие — целые ушаты сочувствия.
Я могла бы много часов подряд жаловаться на несправедливость моего увольнения, на то, что библиотека приходит в упадок. О, если бы Эндрю согласился со мной, что мисс Анетт Бэйкер и ей подобные несут в себе угрозу цивилизации и подрывают образование будущих поколений!
— Сам я не упустил бы такого шанса, — продолжал он. — Я бы ухватился за него, но мне предстоит поработать еще несколько лет до того, как представится подобный выбор. У меня слишком много долгосрочных обязательств. — Эндрю повернул вилку для тостов. — Кроме того, наш отдел в таком состоянии, что если бы я сейчас ушел, все развалилось бы. Кто-то должен взять на себя ответственность и держать все под контролем. Верно?
Почему мужчины всегда воображают, что они незаменимы? Эндрю уже забыл о моих несчастьях и заговорил о себе. Скоро он вернется к своим писаниям.
— Как ваша книга? — спросила я, опережая его. Я не хотела дать ему повод обвинить меня в эгоизме и излишней жалости к себе.
— Ах да, это действительно проблема. — Уложив четвертую лепешку на тарелку, он потянулся за маслом. Последнюю Эндрю, вероятно, припас, чтобы съесть после моего ухода. — Времени не хватает.
Книга Эндрю. Он работает над ней по меньшей мере уже пять лет. Что-то связанное с мифами и легендами, насколько я могла судить по его осторожным репликам. Я никогда не видела ни одного написанного им слова и порой подозревала, что и сама книга всего лишь миф, удобная уловка, позволяющая отказаться от нежелательных приглашений и тому подобного.
— Вот почему вы не должны забывать о положительной стороне дела, Хариэт, — продолжал он. — Вы могли бы… м-м-м… — Он жадно впился зубами в пропитанную маслом сдобную лепешку, сделав радушный жест рукой и давая мне понять, что и я могу взять одну. — Вы сами могли бы что-нибудь написать. Уверен, у вас есть способности. Почему бы вам не пройти курс, ну, скажем, обучения литературному творчеству? Например, у нас в университете. Теперь, когда у вас появилось время, идеальный момент, чтобы начать.
Эндрю не понял. Он совсем не понимал меня.
Неужели ему не приходило в голову, что у меня и так было полно свободного времени? Что у меня его больше, чем мне нужно? Все эти одинокие вечера и уик-энды, которые растягивались до бесконечности в серую ленту, разделяемую далеко отстоящими друг от друга яркими пятнами — моими встречами с ним?
Неужели он никогда не догадывался, что мой неуемный аппетит к чтению подпитывался не столько страстью к литературе, сколько необходимостью убежать от холодной повседневности?
— Вчера вечером вы рассказывали мне какие-то удивительные вещи, Хариэт. Это меня просто зачаровало. Мы обсуждали легенду о Фаусте. Вы изучали ее?
— Не совсем так, — отвечала я, радуясь, что он сменил тему. — Однажды я видела пьесу Марло, но помню не так уж много. А вы знаете что-нибудь об этом?
— Постойте-ка… — Эндрю подошел к книжной полке и взял несколько томов. — У меня здесь и Марло, и Гёте, да еще кое-какие комментарии. Может, хотите почитать?
Я листала книги, пока Эндрю пожирал три оставшиеся лепешки и допивал четвертую чашку чаю. И вдруг на одной странице пьесы Марло мне бросилась в глаза строчка «командир и верховный повелитель всех духов» и слышала ли я уже этого где-то? — Многие писатели серьезно брались за легенду о Фаусте, — сказал Эндрю, забрав у меня томик Марло. Он достал очки из внутреннего кармана и, надев их, задумчиво полистал книгу, — По сути, это просто моралите — Фауст заключает союз с Дьяволом и в обмен на свою душу получает двадцать лишних лет жизни. Он тратит это время на светские удовольствия, находит что ни одно из них не стоит внимания, и вконце концов испытывает желание искупить свою вину, но слишком поздно. С последним ударом часов, ровно в полночь, появляется Мефистофель и тащит его в ад. — Эндрю поднес книгу к свету и прочитал вслух:
— С другой стороны, Гёте, — продолжал Эндрю, — был дитя Просвещения. Он считал искупление вполне естественным в судьбе человека. Верил, что спасение приходит благодаря постоянному стремлению к ценностям высшего порядка.
Эндрю сделал движение и откусил еще один большой кусок лепешки. Расплавленное масло брызнуло из угла рта, жир потек, оставив след на его подбородке, и достиг бороды. Подавив желание протянуть руку и отереть подбородок Эндрю своим носовым платком, я открыла второй том и начала перелистывать страницы. Между тем Эндрю говорил, и некоторые фразы навевали воспоминания о прошедшей ночи.
— Фаусту в интерпретации Гёте удается избежать наказания, и в последнюю минуту его забирают на небеса. К тому же у Гёте появляется новая тема — «Das ewig Weibliche».
— Das — что?
— Вечно женственное.
Лицо Эндрю приняло мечтательное выражение, и он издал короткий тихий смешок.
— Он спасен благодаря любви прекрасной женщины.
Я испытала острый укол ревности. О ком сейчас думал Эндрю? Он потянулся было за книгой, но я отстранила его руку, сделав вид, что читаю. «Посмотри на меня, Эндрю! — мысленно взмолилась я. — Тебе не угрожает, что я использую, а потом выброшу тебя, как сделает эта молодая девушка-студентка. Я буду ухаживать за тобой. Я спасу тебя. И меня не отталкивает даже то, что у тебя течет масло по подбородку».
— Конечно, в более поздних интерпретациях, — продолжал он, — появляется множество новых проблем.
Но я уже не слушала его. Я уставилась на страницу, случайно открытую мной.
«Тебя смущает… мой пентаграммы знак?»
Внезапно память моя ожила, и я вдруг вспомнила все, что происходило прошлой ночью. Пятиконечные звезды на ожерелье Салли. Студент, называвший себя Мефисто. Его вызывающие обещания и фокусы. Почему никто не знал его и ничего не мог о нем сказать? Почему никто не мог припомнить, видел ли этого человека прежде? Я вспомнила, как внезапно он исчез, когда появилась Салли.
Я коснулась руки Эндрю и указала на страницу:
— Что означает эта строчка о пентаграмме? Он снова надел очки и взял книгу.
— О, это просто шутка Гёте. Мефистофель не мог покинуть его комнату из-за амулета Фауста, висевшего над дверью. Пятиконечная фигура — традиционный талисман мага. Использовался для защиты от демонов.
«Неужели такое возможно?» — спрашивала я себя.
Разве я могу хоть на секунду допустить, что все это было правдой? Что прошлой ночью я действительно встретила Дьявола? Но если это и правда был Дьявол, почему он пожелал говорить со мной? Ведь он мог поймать рыбку покрупнее.
— Эндрю, почему Фауст во всех источниках мужчина?
Сначала он как будто удивился, потом на его лице расплылась улыбка.
— Думаю, до него еще не добрались феминистки. — Эндрю хмыкнул. — Впрочем, полагаю, что скоро они исправят эту оплошность. Фауст в юбке, уж конечно, заставит Дьявола побегать и отработать вознаграждение.
— Может, женщин не так пленяют мирские радости, — ощетинилась я. — Может, у них слишком развито чувство собственного достоинства, чтобы бросаться очертя голову в новые приключения.
Я сглотнула и замолчала, вдруг почувствовав, что у меня сейчас брызнут слезы. Ну какая же я лицемерка! Если бы кто-нибудь предложил мне любое приключение, какой-то новый опыт, я ведь не стала бы сидеть, размышляя об уважении к себе. Да я бы просто с руками оторвала все, что мне предложат.
— Мне пора. — Я поднялась. — Сегодня вечером у меня дела. А позже мне надо кое с кем встретиться.
Эта ложь не имела никакого смысла, ведь не могла же я сидеть и ждать, пока Эндрю намекнет на то, что у него куча работы с эссе. Самоуважение. Чувство собственного достоинства. Почему всегда приходится делать то, чего вовсе не хочется?
— О! Уже?
Эндрю взглянул на свои ручные часы, мне показалось, что он разочарован.
— А я хотел предложить вам посидеть в пабе.
— Но я думала… — Я беспомощно смотрела на него. Черт возьми! Опять все испортила! Почему не подождала несколько минут, прежде чем открыть свой глупый болтливый рот?
Эндрю встал и легонько похлопал меня по плечу:
— Конечно, вы совершенно правы, Хариэт. Мне и в самом деле надо покончить сегодня вечером с этими эссе. Куда бы я делся без вас? Вы направляете меня на путь истинный.
— Я… гм… все это можно еще переиграть…
— Чепуха, Хариэт, — улыбнулся он. — Я не смею нарушать ваши планы. Это было бы с моей стороны непозволительным эгоизмом. Мне следовало пригласить вас в паб гораздо раньше.
—Ну тогда оставим это до другого раза? —Я старалась говорить самым непринужденным тоном. —Может как-нибудь на следующей неделе?
— О да, конечно. — Эндрю нахмурился. — Хотя по вечерам я, как правило, занят. Ну, вы знаете, в конце семестра всегда начинаются эти скучные университетские сборища. Приходится появляться на всех, чтобы сохранить хорошие отношения с коллегами.
Он рассмеялся, и я тоже, хотя не нашла ничего забавного в его словах.
— Я позвоню вам, — пообещал Эндрю, провожая меня до двери. — Хариэт! — окликнул он меня, когда я уже стояла на лестничной площадке. Я стремительно обернулась.
— Да?
— Мне жаль, что у вас такая неудача с работой. Но не падайте духом. В конце концов, такие вещи нередко изменяют жизнь к лучшему. — Эндрю потянулся к дверной ручке, показывая, что наше свидание окончено. — Если не увижу вас до Рождества, то на всякий случай желаю вам хорошо провести его.
Я быстро шла домой по темным улицам, испытывая мазохистское удовольствие от ледяных порывов ветра, дувшего мне в лицо, и притворяясь, что только из-за этого по моим щекам катятся обжигающие слезы. Мне было совершенно ясно, что я не увижу Эндрю на Рождество. Чем же мне заняться до окончания рождественских праздников? Как я справлюсь с одиночеством без работы? Будущее казалось темной бездонной пропастью, края которой были украшены подмигивающими рождественскими огоньками.
Глава 4
— Свидании?
— Да, о том, что вы собираетесь выпить вместе чаю сегодня днем или о чем-то в этом роде. В общем, не это важно. После того как ты покончила с танцами — а ты провела за ними большую часть вечера, — у вас с Эндрю завязался долгий разговор о добре и зле. Это была на редкость интеллектуальная беседа. Даже и притворяться не стану, будто хоть что-нибудь поняла из нее. Он говорил, что обо всем этом сказано в «Фаусте» Марло, и обещал показать это тебе, если сегодня днем ты встретишься с ним. Он посулил тебе к чаю и сдобные лепешки с маслом.
— Ты, случайно, не помнишь, в котором часу наше свидание? — спросила я с глупым видом, отчаянно пытаясь вспомнить, что случилось. Память моя была как чистый лист бумаги. «Что, черт возьми, я говорила Эндрю?»
— В четыре часа, — улыбнулась Салли. — Думаю, он начинает привязываться к тебе, Хариэт.
Что ей известно? Заметила ли она, как он вел себя с этой неизвестной студенткой? Но слова ее уже произвели какое-то магическое действие. Они наполнили меня самыми невероятными, безумными надеждами, — возможно, я ошиблась насчет его интереса к девушке, и Эндрю все-таки интересуется мной. Я посмотрела на свои часы. Одиннадцать. Мне оставалось подождать всего пять часов.
Я ушла, когда Данкен вернулся с машиной. И столкнулась с ним на дорожке, выбив у него из рук охапку глянцевых брошюр, посвященных достоинствам «БМВ». Они рассыпались по цветочной клумбе. Добравшись до дома, я погрузилась в ванну и долго лежала в воде, моя волосы и желая стереть с лица, тела и из своего сознания все неприятные следы вчерашней ночи. День тянулся медленно. Я попыталась читать, но не могла сосредоточиться. Мысленно я то и дело возвращалась к событиям прошлой ночи, пытаясь найти смысл в том, что случилось, понять, что же произошло. Почему я позволила себе так напиться? Почему все-таки Эндрю пригласил меня?
Без пяти четыре, взволнованная, я уже стояла у двери квартиры Эндрю, чувствуя себя школьницей на первом свидании. Он, улыбаясь, открыл мне.
— Сегодня чувствуете себя лучше?
Я последовала за ним в гостиную и заняла свое обычное место в кресле у камина. Упадет ли он к моим ногам, объявит ли о своей тайной и неувядаемой любви ко мне?
— Думаю, мы все вчера немного хватили лишнего, — сказал Эндрю, задумчиво поглаживая бороду. — Сегодня утром мне трудно было приняться за работу, за эти эссе. — Он вяло махнул рукой в сторону стола, заваленного бумагами. — Мне все их надо проверить ко вторнику. В понедельник у меня весь день занят встречами, а завтра ко мне придет студентка на дополнительные занятия. Я должен разделаться с ними сегодня вечером, иначе не справлюсь с этой работой вообще.
Он прошел в кухню, дверь которой оставалась открытой.
— А не случится ли так, что вся наша система окажется под угрозой из-за бурных вечеринок Данкена?
— Вы занятой человек, Эндрю, — отозвалась я, чувствуя, как рушатся все мои надежды на то, что мой визит положит начало романтическим отношениям. Салли снова все преувеличила.
— Одна только работа. И никаких развлечений, — пробормотал он, появляясь снова с бумажным мешком в руке. Эндрю вытащил из него целлофановый пакет. — Хотите сдобную лепешку?
«Знаю, что у тебя есть развлечения», — подумала я, но прикусила язык и не позволила себе ничего сказать вслух. Я не забыла, как накануне он смотрел на ту студентку. Мне не Дадут приза за то, что я догадалась, кому потребовались «дополнительные занятия» в воскресный день. Эндрю вручил мне вилки для тостов, и я терпеливо ждала, пока он сразится с пластиковой упаковкой. Наконец сдобные лепешки посыпались на коврик возле камина.
— Совсем как в студенческие дни! — Эндрю наклонился и насадил одну из них на вилку, все еще вяло свисавшую из моей руки. Он направил вилку к потрескивавшему в камине огню. «Почему бы не засунуть их все за решетку, как это принято?» — недоумевала я. Но потом напомнила себе, что он ни на кого не похож и именно поэтому я и люблю его.
Эндрю уважал традиции. Он разделял мои вкусы, мою любовь к викторианским романам и верил в счастливые концовки. По крайней мере в литературе, если не в жизни. Придерживаясь определенных принципов, Эндрю не поддавался общей тенденции к сокращению курса, хотя бюджет урезали постоянно и уровень преподавания неуклонно падал. Одни считали его эксцентричным, другие старомодным, но не я. Он был цельным человеком. Во всяком случае, большую часть времени.
— Сейчас поставлю чайник. — Эндрю вернулся на кухню.
Я тайком, сквозь приоткрытую дверь, наблюдала за ним, пытаясь примирить свои романтические представления об этом человеке с домашней рутиной. Неужели все рыцари по мере наступления зрелости отвергают своих белых коней, заменяя их ковровыми тапочками и приготовлением чая? На Эндрю были мешковатые коричневые вельветовые штаны и помятый пиджак спортивного покроя с потертыми манжетами и заплатанными рукавами. Черный джемпер типа «поло» придавал его внешности нечто артистическое и удачно контрастировал с серебристыми нитями волос, появившимися в его темно-каштановой бороде. От моего внимания не ускользнуло, что когда он проводил рукой по волосам, на плечи его сыпалась перхоть. Нельзя сказать, что прическа Эндрю — длинные, почти до плеч волосы — имела определенный стиль. Но мне она и так нравилась, и каждый раз, когда он подстригался, я втайне огорчалась.
Чайник закипел. Присоединившись ко мне у камина, Эндрю начал возиться со сложным «оборудованием» для заварки чая, куда входили чайник для заварки, изящные маленькие чашечки и блюдца с прелестным узором из переплетающихся линий, ситечко, сахарница, щипцы для сахара, молочник, поднос и чайные ложки. Я уже намазала маслом третью лепешку и держала ее нал огнем, наслаждаясь этим ритуалом, создававшим атмосферу интимности. Пока Эндрю наливал чай, я не сводила зачарованных глаз с его профиля. Лицо Эндрю постоянно менялось, поскольку я видела его под разным углом зрения. В свете огня его нос, похожий на нос судна, блестел, а сухая, пергаментная кожа щек приобретала совершенно иной вид, рельефными становились ее выпуклости и впадинки, и каждая линия лица казалась мне иероглифом, полным скрытого смысла. Он поднял бровь:
— Вы кажетесь задумчивой, Хариэт. У вас все в порядке? Я растерялась. Рассказала ли ему Салли, что случилось? Нет, не рассказала. На лице Эндрю отразились смятение и озабоченность, когда я вкратце изложила ему события вчерашнего дня и сообщила о своей внезапной отставке. Бормоча слова сочувствия, он подался вперед и коснулся моей руки:
— Если я могу что-то сделать для вас…
«Обними меня, идиот!» — завопил отчаянный голос у меня в мозгу. Мне хотелось, чтобы он сел поближе ко мне.
Третья поджариваемая лепешка лопнула, И, испуганная, я уронила вилку для тостов в камин. Она запрыгала по дровам, и во все стороны полетели искры.
— Идиот! — Эндрю вскочил, чтобы затоптать их на ковре. — Я знал, что мне следовало купить еще одну упаковку. — Он с улыбкой повернулся ко мне: — Теперь мы подеремся из-за последней лепешки.
Шанс на развитие романтических отношений был упущен. Но как Эндрю мог шутить в такой момент? Неужели он не понял, что весь мой мир разлетелся на куски?
Сидя на корточках у огня, он нацепил на вилку лепешку и поднял ее над пламенем. Видимо, Эндрю не доверял мне и не желал рисковать, опасаясь, как бы последняя лепешка не оказалась обугленной по моей вине.
— А знаете, Хариэт, — проговорил он, — иногда такие вещи случаются во благо, хотя вы и не постигаете их скрытого смысла и последствий того, что произошло.
Всхлипнув и подавив желание пролить слезу жалости к себе, я уставилась на дырку перед самым камином, прожженную в потертом ковре и все еще дымившуюся. О чем это он, черт возьми?
— Вы хотите сказать, — предположила я, изобразив на лице слабое подобие улыбки, — что я дала вам повод купить новый ковер?
— Зачем мне новый ковер? — Эндрю с недоумением взглянул на меня. — Я говорю о вашем досрочном выходе на пенсию. Возможно, для вас это станет началом новой жизни, позволит вам развиваться, совершенствоваться и так далее. По правде говоря, мне даже немного завидно.
Завидовать мне? Этого я не ожидала и не хотела. Мне было нужно сочувствие — целые ушаты сочувствия.
Я могла бы много часов подряд жаловаться на несправедливость моего увольнения, на то, что библиотека приходит в упадок. О, если бы Эндрю согласился со мной, что мисс Анетт Бэйкер и ей подобные несут в себе угрозу цивилизации и подрывают образование будущих поколений!
— Сам я не упустил бы такого шанса, — продолжал он. — Я бы ухватился за него, но мне предстоит поработать еще несколько лет до того, как представится подобный выбор. У меня слишком много долгосрочных обязательств. — Эндрю повернул вилку для тостов. — Кроме того, наш отдел в таком состоянии, что если бы я сейчас ушел, все развалилось бы. Кто-то должен взять на себя ответственность и держать все под контролем. Верно?
Почему мужчины всегда воображают, что они незаменимы? Эндрю уже забыл о моих несчастьях и заговорил о себе. Скоро он вернется к своим писаниям.
— Как ваша книга? — спросила я, опережая его. Я не хотела дать ему повод обвинить меня в эгоизме и излишней жалости к себе.
— Ах да, это действительно проблема. — Уложив четвертую лепешку на тарелку, он потянулся за маслом. Последнюю Эндрю, вероятно, припас, чтобы съесть после моего ухода. — Времени не хватает.
Книга Эндрю. Он работает над ней по меньшей мере уже пять лет. Что-то связанное с мифами и легендами, насколько я могла судить по его осторожным репликам. Я никогда не видела ни одного написанного им слова и порой подозревала, что и сама книга всего лишь миф, удобная уловка, позволяющая отказаться от нежелательных приглашений и тому подобного.
— Вот почему вы не должны забывать о положительной стороне дела, Хариэт, — продолжал он. — Вы могли бы… м-м-м… — Он жадно впился зубами в пропитанную маслом сдобную лепешку, сделав радушный жест рукой и давая мне понять, что и я могу взять одну. — Вы сами могли бы что-нибудь написать. Уверен, у вас есть способности. Почему бы вам не пройти курс, ну, скажем, обучения литературному творчеству? Например, у нас в университете. Теперь, когда у вас появилось время, идеальный момент, чтобы начать.
Эндрю не понял. Он совсем не понимал меня.
Неужели ему не приходило в голову, что у меня и так было полно свободного времени? Что у меня его больше, чем мне нужно? Все эти одинокие вечера и уик-энды, которые растягивались до бесконечности в серую ленту, разделяемую далеко отстоящими друг от друга яркими пятнами — моими встречами с ним?
Неужели он никогда не догадывался, что мой неуемный аппетит к чтению подпитывался не столько страстью к литературе, сколько необходимостью убежать от холодной повседневности?
— Вчера вечером вы рассказывали мне какие-то удивительные вещи, Хариэт. Это меня просто зачаровало. Мы обсуждали легенду о Фаусте. Вы изучали ее?
— Не совсем так, — отвечала я, радуясь, что он сменил тему. — Однажды я видела пьесу Марло, но помню не так уж много. А вы знаете что-нибудь об этом?
— Постойте-ка… — Эндрю подошел к книжной полке и взял несколько томов. — У меня здесь и Марло, и Гёте, да еще кое-какие комментарии. Может, хотите почитать?
Я листала книги, пока Эндрю пожирал три оставшиеся лепешки и допивал четвертую чашку чаю. И вдруг на одной странице пьесы Марло мне бросилась в глаза строчка «командир и верховный повелитель всех духов» и слышала ли я уже этого где-то? — Многие писатели серьезно брались за легенду о Фаусте, — сказал Эндрю, забрав у меня томик Марло. Он достал очки из внутреннего кармана и, надев их, задумчиво полистал книгу, — По сути, это просто моралите — Фауст заключает союз с Дьяволом и в обмен на свою душу получает двадцать лишних лет жизни. Он тратит это время на светские удовольствия, находит что ни одно из них не стоит внимания, и вконце концов испытывает желание искупить свою вину, но слишком поздно. С последним ударом часов, ровно в полночь, появляется Мефистофель и тащит его в ад. — Эндрю поднес книгу к свету и прочитал вслух:
В стеклах очков Эндрю отражалось пламя, плясавшее в камине, и эти блики огня сообщали таинственность его чертам. Жадный школьник превратился в загадочного интеллектуала — его образ приобрел большую живость, привлекательность и недосягаемость.
Движенье звезд, бег времени — часы
Пробьют, Дьявол явится, и Фауст уйдет,
Проклятию подвергнут…
— С другой стороны, Гёте, — продолжал Эндрю, — был дитя Просвещения. Он считал искупление вполне естественным в судьбе человека. Верил, что спасение приходит благодаря постоянному стремлению к ценностям высшего порядка.
Эндрю сделал движение и откусил еще один большой кусок лепешки. Расплавленное масло брызнуло из угла рта, жир потек, оставив след на его подбородке, и достиг бороды. Подавив желание протянуть руку и отереть подбородок Эндрю своим носовым платком, я открыла второй том и начала перелистывать страницы. Между тем Эндрю говорил, и некоторые фразы навевали воспоминания о прошедшей ночи.
— Фаусту в интерпретации Гёте удается избежать наказания, и в последнюю минуту его забирают на небеса. К тому же у Гёте появляется новая тема — «Das ewig Weibliche».
— Das — что?
— Вечно женственное.
Лицо Эндрю приняло мечтательное выражение, и он издал короткий тихий смешок.
— Он спасен благодаря любви прекрасной женщины.
Я испытала острый укол ревности. О ком сейчас думал Эндрю? Он потянулся было за книгой, но я отстранила его руку, сделав вид, что читаю. «Посмотри на меня, Эндрю! — мысленно взмолилась я. — Тебе не угрожает, что я использую, а потом выброшу тебя, как сделает эта молодая девушка-студентка. Я буду ухаживать за тобой. Я спасу тебя. И меня не отталкивает даже то, что у тебя течет масло по подбородку».
— Конечно, в более поздних интерпретациях, — продолжал он, — появляется множество новых проблем.
Но я уже не слушала его. Я уставилась на страницу, случайно открытую мной.
«Тебя смущает… мой пентаграммы знак?»
Внезапно память моя ожила, и я вдруг вспомнила все, что происходило прошлой ночью. Пятиконечные звезды на ожерелье Салли. Студент, называвший себя Мефисто. Его вызывающие обещания и фокусы. Почему никто не знал его и ничего не мог о нем сказать? Почему никто не мог припомнить, видел ли этого человека прежде? Я вспомнила, как внезапно он исчез, когда появилась Салли.
Я коснулась руки Эндрю и указала на страницу:
— Что означает эта строчка о пентаграмме? Он снова надел очки и взял книгу.
— О, это просто шутка Гёте. Мефистофель не мог покинуть его комнату из-за амулета Фауста, висевшего над дверью. Пятиконечная фигура — традиционный талисман мага. Использовался для защиты от демонов.
«Неужели такое возможно?» — спрашивала я себя.
Разве я могу хоть на секунду допустить, что все это было правдой? Что прошлой ночью я действительно встретила Дьявола? Но если это и правда был Дьявол, почему он пожелал говорить со мной? Ведь он мог поймать рыбку покрупнее.
— Эндрю, почему Фауст во всех источниках мужчина?
Сначала он как будто удивился, потом на его лице расплылась улыбка.
— Думаю, до него еще не добрались феминистки. — Эндрю хмыкнул. — Впрочем, полагаю, что скоро они исправят эту оплошность. Фауст в юбке, уж конечно, заставит Дьявола побегать и отработать вознаграждение.
— Может, женщин не так пленяют мирские радости, — ощетинилась я. — Может, у них слишком развито чувство собственного достоинства, чтобы бросаться очертя голову в новые приключения.
Я сглотнула и замолчала, вдруг почувствовав, что у меня сейчас брызнут слезы. Ну какая же я лицемерка! Если бы кто-нибудь предложил мне любое приключение, какой-то новый опыт, я ведь не стала бы сидеть, размышляя об уважении к себе. Да я бы просто с руками оторвала все, что мне предложат.
— Мне пора. — Я поднялась. — Сегодня вечером у меня дела. А позже мне надо кое с кем встретиться.
Эта ложь не имела никакого смысла, ведь не могла же я сидеть и ждать, пока Эндрю намекнет на то, что у него куча работы с эссе. Самоуважение. Чувство собственного достоинства. Почему всегда приходится делать то, чего вовсе не хочется?
— О! Уже?
Эндрю взглянул на свои ручные часы, мне показалось, что он разочарован.
— А я хотел предложить вам посидеть в пабе.
— Но я думала… — Я беспомощно смотрела на него. Черт возьми! Опять все испортила! Почему не подождала несколько минут, прежде чем открыть свой глупый болтливый рот?
Эндрю встал и легонько похлопал меня по плечу:
— Конечно, вы совершенно правы, Хариэт. Мне и в самом деле надо покончить сегодня вечером с этими эссе. Куда бы я делся без вас? Вы направляете меня на путь истинный.
— Я… гм… все это можно еще переиграть…
— Чепуха, Хариэт, — улыбнулся он. — Я не смею нарушать ваши планы. Это было бы с моей стороны непозволительным эгоизмом. Мне следовало пригласить вас в паб гораздо раньше.
—Ну тогда оставим это до другого раза? —Я старалась говорить самым непринужденным тоном. —Может как-нибудь на следующей неделе?
— О да, конечно. — Эндрю нахмурился. — Хотя по вечерам я, как правило, занят. Ну, вы знаете, в конце семестра всегда начинаются эти скучные университетские сборища. Приходится появляться на всех, чтобы сохранить хорошие отношения с коллегами.
Он рассмеялся, и я тоже, хотя не нашла ничего забавного в его словах.
— Я позвоню вам, — пообещал Эндрю, провожая меня до двери. — Хариэт! — окликнул он меня, когда я уже стояла на лестничной площадке. Я стремительно обернулась.
— Да?
— Мне жаль, что у вас такая неудача с работой. Но не падайте духом. В конце концов, такие вещи нередко изменяют жизнь к лучшему. — Эндрю потянулся к дверной ручке, показывая, что наше свидание окончено. — Если не увижу вас до Рождества, то на всякий случай желаю вам хорошо провести его.
Я быстро шла домой по темным улицам, испытывая мазохистское удовольствие от ледяных порывов ветра, дувшего мне в лицо, и притворяясь, что только из-за этого по моим щекам катятся обжигающие слезы. Мне было совершенно ясно, что я не увижу Эндрю на Рождество. Чем же мне заняться до окончания рождественских праздников? Как я справлюсь с одиночеством без работы? Будущее казалось темной бездонной пропастью, края которой были украшены подмигивающими рождественскими огоньками.
Глава 4
Входя в свою квартиру, я мысленно отвинчивала крышку с бутылки виски. Не сняв пальто и не включив света, я направилась через гостиную прямо к подоконнику, где оставила бутылку. Но там ее не оказалось. Неужели я прикончила бутылку накануне?
Я остановилась и принюхалась. Запах табачного дыма. Что, черт возьми, это значит?
В тишине прозвучал голос:
— Ваш напиток здесь, Хариэт…
Сердце мое сделало скачок, и, охваченная страхом, я вскрикнула и бросилась к двери. Я была уже на полпути к ней, когда свет зажегся сам собой. Я круто повернулась и увидела мужчину, лежавшего на моем диване. Это был тот самый студент с вечеринки. Мефисто. В одной руке он держал стакан с моим виски, а в другой — сигарету.
— Вы ведь пьете его неразбавленным, да? — Мефисто указал на второй стакан на столе. — Я налил вам двойную порцию.
Я воззрилась на него, не веря своим глазам.
— Как вы попали в квартиру?
— Почему вы пробыли у Эндрю так долго? Ожидали от него рождественского поздравления и поцелуя?
— Вон из моей квартиры! — Я не узнала своего голоса — это был истерический вопль. — Убирайтесь, пока я не вызвала полицию.
Он выпустил голубое колечко дыма, и оно поднялось к потолку.
— От вас, Хариэт, я ожидал чего-нибудь более оригинального. Предлагаю вам перестать скандалить и выпить со мной. Помните, бутылки хватит надолго, если вы будете пить в моем обществе.
Я пыталась придумать хлесткий ответ, но сейчас больше всего нуждалась в выпивке. Я отхлебнула добрый глоток того, что мне налил он, и снова наполнила стакан, наслаждаясь теплом, распространявшимся по всему моему телу. Остатки утреннего похмелья рассеивались.
— Думаю, пора вам мне кое-что объяснить. — Я с вызовом посмотрела на Мефисто. — И пожалуйста, уберите ваши грязные башмаки с моего дивана.
Он оглядел свои башмаки с таким удивлением, будто видел их впервые в жизни.
— С вашего дивана? О! Понимаю!
Мефисто пожал плечами и лениво спустил на пол ноги в черных кожаных башмаках. Потертые джинсы ковбойского покроя тесно облегали его бедра. Он закатал рукава джемпера до локтей, обнажив руки, густо поросшие черными волосами.
— Ну? — вопросила я.
— «Порой нескромность лишь одна / Для нас полезна и ценна».
Опять он принялся за свои цитаты. Кого же Мефисто процитировал на этот раз — Марло или Гёте?
— Послушайте, — снова начала я, стараясь говорить веско и убедительно, с мудростью, приличествующей моему возрасту. — Думаю, вымысел перемешался у вас в голове с действительностью. Все это очень забавно, но вернитесь на минуту к реальной жизни и скажите, что вы здесь делаете?
— Проблемы не только у меня, Хариэт. Это вы не отличаете фантазий от действительности. Как заставить вас поверить мне?
— Поверить, что вы дьявол? — Я рассмеялась. — Очень убедительно! Неужели вы полагаете, что меня впечатлили ваши салонные фокусы?
Мефисто пристально посмотрел на меня, и я почувствовала какое-то странное жжение в желудке, не имевшее никакого отношения к выпитому виски. Мое бедное тело, введенное в заблуждение, подавало сигналы бедствия: в нем происходили какие-то химические процессы, порождавшие желание. Мефисто подвинулся ближе ко мне, продолжая гипнотизировать меня взглядом, потом сделал мгновенное змеиное движение рукой и провел ею по моей ноге.
— Вы ведь находите меня привлекательным? Не так ли?
— Нет!
Я вскочила на ноги и, дрожа, отпрянула от него. Могла ли я даже в мыслях допустить такое? Женщина моего возраста! Это же гнусно!
И все-таки это было правдой. Я чувствовала странное возбуждение — сочетание желания и отвращения. Стоя спиной к окну, я попыталась объективно оценить случившееся. Нечесаный, неопрятный молодой человек, смуглый и по-своему красивый, внешне смахивающий на цыгана, короче говоря, авантюрист. У него неординарное, своеобразное лицо смутьяна, бунтовщика. Жесткий очерк рта намекал на то, что наслаждения ему неведомы, и все же его губы искушали желание. В нем причудливо сочетались цинизм и холодность. Этот человек явно не знал, что такое чувства или угрызения совести. Он опасен, ему нельзя доверять.
— Я хочу вас, Хариэт, — сказал Мефисто.
— О чем это вы? — растерялась я. — Мне впору быть вашей…
Он со смехом перебил меня:
— Я говорю о желании совсем другого рода. А то, о чем вы подумали, подождет до лучших времен.
— Но вы сказали…
Лицо мое заливал горячий румянец. Ведь только дура могла вообразить, будто его привлекает такая безобразная старая женщина, как я!
— Мне нужно не ваше тело, Хариэт. — Глаза его насмешливо блеснули. — Мне нужна ваша душа. И я хочу, чтобы вы отдали ее мне добровольно. Вот почему я намерен доказать вам, что говорю правду. Идите сюда.
Что он собирался сделать? Я издала слабый стон протеста, но тут же почувствовала, что воля моя слабеет. Я была в его власти. Меня больше не волновало, что со мной произойдет. Никого это никогда не волновало и в прошлом. Так почему же должно волновать меня? Я пересекла комнату и остановилась напротив Мефисто.
— Сядьте, — приказал он. — Я вам кое-что покажу.
«Воскресенье, 14 декабря.
Не могу поверить, что это случилось со мной. Я записываю все, желая доказать себе, что не схожу с ума. Возможно, через несколько дней или через несколько лет я вспомню об этом и посмеюсь над собственной глупостью — над заблуждениями отчаявшейся старой женщины. Однако сейчас, в эту самую минуту, я убеждена: случившееся реально. Да. Это поворотный момент, которого я ждала всю жизнь.
Сегодня утром я проснулась от звона колоколов. Каждое воскресенье они нарушают мой покой, но сегодня впервые я поняла почему, поняла цель этого — Господь призывает к покаянию и искуплению последние заблудшие души. Разве есть надежда для такой заблудшей души, как моя?
Прошлой ночью я была готова согрешить, но это грех в глазах других людей, а не моих собственных. Мефисто так молод, что мог бы быть моим сыном, но зачем отказываться от наслаждения, если оно мне предложено? И к тому же впервые за последние тридцать лет. До самого конца я не сомневалась: он играет со мной в странные игры, маскируя свой интерес к пожилым женщинам странными речами о дьяволе. Чтобы не утаивать правду, скажу: меня возбуждала эта мысль. И я не отказалась бы от такого случая — когда еще он мог бы мне представиться?
Но я совершенно ошиблась в Мефисто. Это вовсе не было игрой. Он не желал моего тела. Прошлой ночью я совершила величайший грех. Я заключила союз с Дьяволом и продала ему свою душу.
Как мне в это поверить? Я не верю в Бога, так почему должна считать, что существование Дьявола заслуживает большего доверия? Как Мефисто сумел убедить меня?
Я остановилась и принюхалась. Запах табачного дыма. Что, черт возьми, это значит?
В тишине прозвучал голос:
— Ваш напиток здесь, Хариэт…
Сердце мое сделало скачок, и, охваченная страхом, я вскрикнула и бросилась к двери. Я была уже на полпути к ней, когда свет зажегся сам собой. Я круто повернулась и увидела мужчину, лежавшего на моем диване. Это был тот самый студент с вечеринки. Мефисто. В одной руке он держал стакан с моим виски, а в другой — сигарету.
— Вы ведь пьете его неразбавленным, да? — Мефисто указал на второй стакан на столе. — Я налил вам двойную порцию.
Я воззрилась на него, не веря своим глазам.
— Как вы попали в квартиру?
— Почему вы пробыли у Эндрю так долго? Ожидали от него рождественского поздравления и поцелуя?
— Вон из моей квартиры! — Я не узнала своего голоса — это был истерический вопль. — Убирайтесь, пока я не вызвала полицию.
Он выпустил голубое колечко дыма, и оно поднялось к потолку.
— От вас, Хариэт, я ожидал чего-нибудь более оригинального. Предлагаю вам перестать скандалить и выпить со мной. Помните, бутылки хватит надолго, если вы будете пить в моем обществе.
Я пыталась придумать хлесткий ответ, но сейчас больше всего нуждалась в выпивке. Я отхлебнула добрый глоток того, что мне налил он, и снова наполнила стакан, наслаждаясь теплом, распространявшимся по всему моему телу. Остатки утреннего похмелья рассеивались.
— Думаю, пора вам мне кое-что объяснить. — Я с вызовом посмотрела на Мефисто. — И пожалуйста, уберите ваши грязные башмаки с моего дивана.
Он оглядел свои башмаки с таким удивлением, будто видел их впервые в жизни.
— С вашего дивана? О! Понимаю!
Мефисто пожал плечами и лениво спустил на пол ноги в черных кожаных башмаках. Потертые джинсы ковбойского покроя тесно облегали его бедра. Он закатал рукава джемпера до локтей, обнажив руки, густо поросшие черными волосами.
— Ну? — вопросила я.
— «Порой нескромность лишь одна / Для нас полезна и ценна».
Опять он принялся за свои цитаты. Кого же Мефисто процитировал на этот раз — Марло или Гёте?
— Послушайте, — снова начала я, стараясь говорить веско и убедительно, с мудростью, приличествующей моему возрасту. — Думаю, вымысел перемешался у вас в голове с действительностью. Все это очень забавно, но вернитесь на минуту к реальной жизни и скажите, что вы здесь делаете?
— Проблемы не только у меня, Хариэт. Это вы не отличаете фантазий от действительности. Как заставить вас поверить мне?
— Поверить, что вы дьявол? — Я рассмеялась. — Очень убедительно! Неужели вы полагаете, что меня впечатлили ваши салонные фокусы?
Мефисто пристально посмотрел на меня, и я почувствовала какое-то странное жжение в желудке, не имевшее никакого отношения к выпитому виски. Мое бедное тело, введенное в заблуждение, подавало сигналы бедствия: в нем происходили какие-то химические процессы, порождавшие желание. Мефисто подвинулся ближе ко мне, продолжая гипнотизировать меня взглядом, потом сделал мгновенное змеиное движение рукой и провел ею по моей ноге.
— Вы ведь находите меня привлекательным? Не так ли?
— Нет!
Я вскочила на ноги и, дрожа, отпрянула от него. Могла ли я даже в мыслях допустить такое? Женщина моего возраста! Это же гнусно!
И все-таки это было правдой. Я чувствовала странное возбуждение — сочетание желания и отвращения. Стоя спиной к окну, я попыталась объективно оценить случившееся. Нечесаный, неопрятный молодой человек, смуглый и по-своему красивый, внешне смахивающий на цыгана, короче говоря, авантюрист. У него неординарное, своеобразное лицо смутьяна, бунтовщика. Жесткий очерк рта намекал на то, что наслаждения ему неведомы, и все же его губы искушали желание. В нем причудливо сочетались цинизм и холодность. Этот человек явно не знал, что такое чувства или угрызения совести. Он опасен, ему нельзя доверять.
— Я хочу вас, Хариэт, — сказал Мефисто.
— О чем это вы? — растерялась я. — Мне впору быть вашей…
Он со смехом перебил меня:
— Я говорю о желании совсем другого рода. А то, о чем вы подумали, подождет до лучших времен.
— Но вы сказали…
Лицо мое заливал горячий румянец. Ведь только дура могла вообразить, будто его привлекает такая безобразная старая женщина, как я!
— Мне нужно не ваше тело, Хариэт. — Глаза его насмешливо блеснули. — Мне нужна ваша душа. И я хочу, чтобы вы отдали ее мне добровольно. Вот почему я намерен доказать вам, что говорю правду. Идите сюда.
Что он собирался сделать? Я издала слабый стон протеста, но тут же почувствовала, что воля моя слабеет. Я была в его власти. Меня больше не волновало, что со мной произойдет. Никого это никогда не волновало и в прошлом. Так почему же должно волновать меня? Я пересекла комнату и остановилась напротив Мефисто.
— Сядьте, — приказал он. — Я вам кое-что покажу.
«Воскресенье, 14 декабря.
Не могу поверить, что это случилось со мной. Я записываю все, желая доказать себе, что не схожу с ума. Возможно, через несколько дней или через несколько лет я вспомню об этом и посмеюсь над собственной глупостью — над заблуждениями отчаявшейся старой женщины. Однако сейчас, в эту самую минуту, я убеждена: случившееся реально. Да. Это поворотный момент, которого я ждала всю жизнь.
Сегодня утром я проснулась от звона колоколов. Каждое воскресенье они нарушают мой покой, но сегодня впервые я поняла почему, поняла цель этого — Господь призывает к покаянию и искуплению последние заблудшие души. Разве есть надежда для такой заблудшей души, как моя?
Прошлой ночью я была готова согрешить, но это грех в глазах других людей, а не моих собственных. Мефисто так молод, что мог бы быть моим сыном, но зачем отказываться от наслаждения, если оно мне предложено? И к тому же впервые за последние тридцать лет. До самого конца я не сомневалась: он играет со мной в странные игры, маскируя свой интерес к пожилым женщинам странными речами о дьяволе. Чтобы не утаивать правду, скажу: меня возбуждала эта мысль. И я не отказалась бы от такого случая — когда еще он мог бы мне представиться?
Но я совершенно ошиблась в Мефисто. Это вовсе не было игрой. Он не желал моего тела. Прошлой ночью я совершила величайший грех. Я заключила союз с Дьяволом и продала ему свою душу.
Как мне в это поверить? Я не верю в Бога, так почему должна считать, что существование Дьявола заслуживает большего доверия? Как Мефисто сумел убедить меня?