— Вот именно, милорд. — Сэр Джеральд потер руки. — Ситуация, достойная сожаления. Грязное белье и все такое. Хорошо, что вы поняли.
   — Я очень хорошо вас понял, — сказал Вариан.
   Али смотрел на стоявшего перед ним грязного бродягу.
   — Ничтожный негодяй, — сказал он. — Ты принес мне горе. Следовало бы скормить тебя на завтрак львам. Но у меня мягкое сердце. Оно говорит, что нельзя обвинять тебя в том, что Аллах дал тебе мозги осла. — Он посмотрел на Фейзи. — Парень обманывает себя, думая, что он умный, а я осел. Он думает, раз я стар и болен, то заодно слеп и глуп. Что скажешь, Фейзи? Что сделать с этой неверной собакой?
   — Я не осмелюсь давать советы вашему величеству, — ответил Фейзи. — Разве что мне представляется, что его следовало бы накормить и помыть, иначе львы отворотят от него носы.
   — Ну так проследи за этим! — рявкнул Али. — И дай мне поговорить с этим грязным оборванцем наедине.
   Фейзи молча удалился.
   Когда шаги Фейзи стихли, Али обратил на бродягу укоризненный взгляд:
   — Не буду обнимать тебя, Рыжий Лев. Я слишком обижен.
   — Полагаю, из-за зловония, — сказал Джейсон. Он плюхнулся на ковер и устроился за столом, скрестив ноги. — Ничего не попишешь, когда охотишься на крыс, приходится жить среди них. — Он спокойно налил чашку кофе сначала визирю, потом себе.
   — Мог бы дать мне поохотиться вместе с тобой, — проворчал Али. — Так нет же! Сколько лет мы знаем друг друга? И даже при этом ты не мог мне довериться?
   — Это было слишком личное. Вы так много вложили в своего кузена. Вы строили большие планы на его счет.
   Али пожал плечами:
   — Исмал неблагодарный. Получил европейское образование. Совершенно впустую. Он продолжает думать, как варвар. Очень жаль, при его внешности и манерах победителя. Он природой создан для дипломатии. Он мог бы заставить всех этих европейских правителей лить слезы о нашем бедственном положении и помогать нам против турков. Бот сколько он мог бы сделать для своего народа! Он мог стать героем более великим, чем Скандерберг. Большое разочарование. Где я еще найду такого?
   — Вы стали выше многих разочарований, ваше высочество.
   — О да и к тому же отомстил за них. — Али глотнул кофе и улыбнулся. — Эта месть будет особенно забавна.
   Джейсон отставил нетронутую чашку.
   — Я не буду вас просить. Я сделал все, что мог, для предотвращения кровопролития. Если вы намерены усыпать страну трупами, я не могу вас остановить.
   — Да-да, может, ты просто вонзишь мне в сердце кинжал? Двадцать с лишним лет — и такое представление о моем уме? — Али укоризненно поцокал языком. — Мой кузен заключен в самые прекрасные апартаменты дворца Янины. Он тяжело болен. Врачи огорчаются, потому что он умирает от любви к дочери Рыжего Льва, а от этого нет лекарства. Один из врачей так пал духом, что я думаю, он умрет вскоре после смерти моего кузена.
   — Тот, которому вы заплатили, чтобы он его отравил? — спросил Джейсон почти шепотом.
   Молчание Али было достаточным ответом.
   — Жаль, — сказал Джейсон. — Печальная утрата. Если бы дела пошли иначе, я бы желал… — Он замолчал и нахмурился.
   — Я знаю, чего бы ты желал. Когда-то я тоже этого хотел. Но я видел своими глазами, Рыжий Лев. Твоя дочь отдала сердце другому.
   — Фейзи говорит, неделю назад она вышла замуж за ничтожного человека. Я не знал. Я был в море…
   — Ну и ладно, — быстро проговорил Али. — Не напрягай мозги. Ты не можешь вмешаться без того, чтобы не подвергать опасности свою и чужие жизни.
   — Кто-то должен вмешаться. Этот человек…
   — Шлюха. Да, так говорят. Но он красивый и сильный. Он даст твоей дочери высоких, красивых сыновей. Может, уже сейчас она носит твоего внука.
   — О Боже, надеюсь, что нет.
   — Внук, Джейсон. Когда-нибудь он станет английским лордом.
   — И что пользы от этого ему или моей дочери? Что этот дьявол Иденмонт будет делать, если ему надо теперь кормить еще один рот? Где он будет ее содержать? Как он собирается это делать?
   Али пожал плечами:
   — Я предлагал ему денег за то, чтобы он оставил ее здесь. Он отказался. Она от него сбежала. Он погнался за ней — с риском для жизни, как мне говорили. Он найдет способ ее содержать, друг мой. Не волнуйся. Когда ты с ним встретишься, ты увидишь, что я прав.
   — Когда я с ним повстречаюсь, я разобью вдребезги его несчастную жизнь. Я имел дело с десятком таких никчемных аристократических развратников.
   — Значит, ты собираешься их преследовать? Ты хочешь меня покинуть, Рыжий Лев?
   — Я был намерен уехать, когда закончится это дело.
   — Оно еще не завершено. Ты не сказал, кто снабжает эти корабли.
   — Я не знаю этого. — Джейсон посмотрел в глаза визирю. — А если бы знал, я бы не…
   — Ваше высочество, тысяча извинений. — Бледный как полотно Фейзи ворвался в комнату и повалился в ноги к Али. — Сообщение из Янины, срочное…
   Джейсон тихо выругался по-английски и вскочил на ноги. Фейзи скорчился:
   — Исмал…
   — Да, да! — рявкнул Али. — Он сбежал. Это ясно. Какое еще сообщение из Янины заставило бы спешить такую жирную тушу? — Он тоже встал, но медленно и с трудом. — Когда это случилось и куда побежал мой злополучный кузен?
   Исмал оттолкнул миску с овсяной кашей, расплескав содержимое на и без того сырое одеяло.
   — Это не судно, а крысиная дыра. Как глотать, если я не могу тарелку держать? Разве что ты хотел, чтобы я подавился и умер, черный сын шлюхи.
   Ристо поднял миску.
   — Вы ослабели после того, как Али вас отравил. Вы должны постараться что-нибудь съесть, иначе умрете задолго до того как мы достигнем Венеции.
   — Я не умру, — раздался мрачный ответ, — пока не сведу счеты с этой английской свиньей.
   — Вы же не знаете, что это был он. — Ристо нашел тряпку и вытер одеяло. — У вас нет доказательств, что это он вас предал. А даже если он, было бы мудрее забыть об этом.
   — И скрываться в Константинополе бог знает сколько времени, без денег и только с двумя подлецами-слугами, которые должны выдавать мне содержание? Султан будет смеяться мне в лицо.
   — У вас еще есть деньги, — сказал Ристо. — Больше, чем я бы увидел за три жизни.
   — Сэр Джеральд Бренмор получил от меня тысячи, а потом надул. Кто еще знал про каждый корабль, каждый маршрут и пункт назначения? Ну, пропал бы один, даже два корабля, это можно было бы считать случайностью, злой судьбой. Но все?
   Ристо бросил тряпку на пол.
   — Корабли! Ружья! Зачем?! Чтобы править жалким клочком земли, где только камни и болота? Тратить свою красоту и молодость на каждого мародера, который захочет иметь те же мерзкие камни и болота? Проводить жизнь, целуя иностранцам их жирные задницы ради того, чтобы получить еще больше ружей? Бог дал вам красоту и ум. Кузен отправил вас к французам учиться, чтобы вы могли спокойно жить среди них и пользоваться почетом и уважением. Да, и подчинять их вашей воле. А вы желаете запачкать свои прекрасные руки кровью невежественных дикарей.
   — Я должен вывести свой народ из дикости.
   — Это не ваш удел, — упрямо сказал Ристо. — Его высочество не раз предупреждал вас, но вы не обращали внимания. Как разгоряченный мальчик, вы гонялись за рыжей шлюхой — и чуть не погибли из-за этого.
   — Я за нее заплатил! — прорычал Исмал. — Она моя по праву!
   — Она никогда не была ваша, вы только хотели удержать ее подальше от английского лорда. Али играет с вами в кошки-мышки, но в конце концов кошка всегда убивает мышь, не так ли? Как Али едва не убил вас. Вы лучше других знаете его игры и все-таки попались. Если бы я не разыскал Мехмета, вы бы умерли. Без его помощи я не смог бы вас спасти.
   И ради чего? Чтобы вы снова рисковали головой — лишь бы отомстить низкому английскому жулику? Что за проклятие лежит на мне, что я люблю такого безумца!
   — Мне не нужна твоя любовь. — Глаза Исмала потемнели от ярости. — Я ее никогда не желал. Твоя любовь низкая и незаконная. Ты рад, что я проиграл. Ты бы хотел, чтобы я все потерял и стал в тебе нуждаться. Ты мне не нужен! Беги в Константинополь. К дьяволу, если хочешь. Найди себе какого-нибудь слабого мальчика, чтобы с ним нянчиться. Я не твой мальчик. Никогда не был, никогда не буду.
   Ристо выхватил кинжал.
   — Да, сделай это! — издевался Исмал. — Убей меня, мой любящий Ристо. Я приму смерть с образом Эсме в сердце, с ее именем на губах. Умру с улыбкой, думая о ее твердых белых грудях и рыжих кудрях…
   Дверь распахнулась, большая, неуклюжая фигура Мехмета ввалилась в каюту.
   — Умоляю вас, мир, хозяин. Вас слышит вся команда. — Он спокойно отобрал кинжал у трясущегося Ристо. — Хоть они греки, но могут понимать какие-то слова на нашем языке. К тому же спор и крики их волнуют. Тсс, Ристо. — Он обнял Ристо за плечи и повел к двери. — Зачем ты раздражаешь хозяина?
   — Убери его от меня, — сказал Исмал и повалился на узкую койку. — Суетится вокруг, как докучливая бабушка.
   Мехмет осклабился:
   — Да, хозяин, а вы предпочли бы хорошенькую молодую няню. В Венеции мы найдем вам трех: блондинку, чернявую и рыжую. А теперь спите и мечтайте о них.
   Мехмет вывел Ристо на палубу и приказал глубоко дышать, чтобы морской воздух успокоил расшатанные нервы.
   — Твоя беда в том, что ты не понимаешь человеческую натуру, — сказал он несчастному слуге.
   — Он не человек! — прорычал Ристо. — Дьявол дал ему язык, чтобы хлестать меня, а на других источать мед.
   — Потому что он никому другому не доверяет. У тебя тяжелая ноша, дружище. Но ты его пожалей. Трудно быть полубогом-получеловеком — хотя в этом он скорее мальчик, чем мужчина. Разве можно ждать от него юмора, когда ему препятствуют во всем, за что он берется?
   — Ему мешают потому, что он берется за неправильное положение вещей.
   — Бездельники попадают в руки сатаны. У господина Исмала деятельный ум и дух и желание завоевать мир. Но его тип — не фигура победителя. Я вижу это так же, как и ты. — Мехмет смотрел на море. — Жаль, что он не получил эту девушку.
   — Эту шлюху, эту мегеру.
   — Ты не можешь удержать его от женщин.
   — Думаешь, я не понял это давным-давно? Дело не в женщинах. Дело в ней, — выплюнул Ристо. — Она головорез, ведет себя, как мужчина, даже читает и пишет. Злая, своенравная. К тому же подстилка иностранца.
   — Думаешь, эта чудо-женщина поработит его? — Мехмет засмеялся. — Тебе же будет лучше. У нее сердце храброе, как у отца, но и нежное. Если она стала бы его женой и ты бы проявил к ней доброту, она бы в ответ отнеслась к тебе по-доброму. У нее хватит мозгов понять правоту твоих желаний к нему. Если бы ты стал ее другом, она бы тебе помогла.
   — Мне не нужна помощь женщины.
   — Какое тебе дело до того, кому он подчинится, если результат будет таким, какого ты хочешь? Ты умный человек, Ристо. Умнее меня. Но даже невежественный Мехмет понимает ценность жены, которую безрассудно любит господин. Ристо пристально посмотрел на компаньона:
   — Зачем ты мне это говоришь? Мехмет отвел глаза.
   — Тут есть о чем задуматься. Британцы нашли все корабли и конфисковали груз. Господин обвиняет в этом английского жулика. Поэтому мы едем за ним в Венецию. Если мы не успеем в Венецию вовремя, куда мы поедем дальше?
   — Не в Англию же, — ошеломленно прошептал Ристо. — Не думаешь же ты, что его месть зайдет так далеко.
   — Вполне может быть, особенно если он узнает, что девушка едет туда…
   — Значит, надо, чтобы он не узнал.
   — Ты знаком с ним с детства. Тебе когда-нибудь удавалось что-нибудь сделать втайне от него? — Никогда, — угрюмо ответил Ристо. — Ему известно дажето, что скрыто в моем сердце, — и он смеется над этим.
   — Значит, он уверен, что ты последуешь за ним. — Мехмет пожал плечами. — Что до меня, я рад, что поеду. Я не против того, чтобы уехать, и чем дальше от Али, тем лучше. Я не возражаю отправиться с Исмалом, куда бы он ни поехал и зачем — за местью, за деньгами или за девушкой. — Он повернул к Ристо встревоженное лицо. — Если он преуспеет, мы будем в выигрыше. Если проиграет — не все ли равно, где умереть?

Глава 23

   Дом был огромен, этакая каменная крепость, хотя ни один уважающий себя строитель бастионов не сделает такие большие окна и так много. Серые прямоугольники ряд за рядом покрывали фасад, равнодушно глядя на бессолнечный январский день. Длительный снегопад укрыл одеялом плоскую землю вокруг дома и украсил белыми лентами черные, голые деревья.
   Эсме раньше видела снег, но не в таком количестве, как за день путешествия к дому своей бабушки. Все же снег был лучше, чем промозглый холод, предшествовавший ему. Под белым ковром окрестности, с их приземистыми, растолстевшими холмами, выглядели не так тоскливо и печально.
   Здесь не было гор, только пашня, редкие рощицы и мили каменных стен, петляющих по холмам. Вариан говорил, что дальше к северу есть горы, а между ними лежат красивые зеркальные озера. Эсме хотелось бы поехать туда. Куда угодно, только не сюда.
   Поднявшись по ступенькам вместе с Варианом, она оглянулась на ветхий экипаж, в котором они приехали. Возможно, через несколько минут им будет приказано уезжать обратно. Она бы не возражала — правда, у них совсем не было денег. Последние монеты они потратили на то, чтобы доехать сюда. Вариан во второй раз постучал, и Эсме зажмурилась. Однако на этот раз дверь отворилась; на пороге стоял низенький худой человечек с длинным острым носом. Без всякого выражения он посмотрел сначала на Вариана, потом на Эсме. После чего заморгал черными глазами.
   — Леди Брентмор приехала навестить свою бабушку, — сжато сказал Вариан.
   Человечек издал недоверчивый возглас и пропустил их в холл.
   — Я узнаю, дома ли ее светлость, — прошелестел он, повернулся и ушел, стуча блестящими ботинками по мраморному полу.
   — Где еще может быть старая женщина в такой день? — тихо спросила Эсме. — Какой он грубый, оставил гостей у двери. Не поприветствовал нас, не спросил о здоровье.
   — Обычно слуг не поощряют задавать личные вопросы, любимая. Особенно если те не уверены, что это желанные гости. По крайней мере он не выставил нас. Это уже кое-что. — Вариан взял ее под руку. — Надеюсь, ты не слишком замерзла? Я все же надеюсь, что вскоре потеплеет.
   Прошло не меньше десяти минут, прежде чем слуга вернулся, снял с них верхнюю одежду и проводил по лабиринту комнат к внушительным резным дверям, выкрашенным золотой краской. Он их открыл и кивком пригласил Эсме и Вариана входить. Сомневаясь, следует ли его поблагодарить, Эсме робко улыбнулась. К ее удивлению, слуга ответил улыбкой, такой короткой, что она не была убеждена, видела ли ее на самом деле.
   И вот она в логове льва. Вернее, львицы, и едва ли это место можно назвать логовом.
   В полном согласии с внешним видом дома комната оказалась огромной. Сюда легко поместилась бы вся мебель из десятка городов Албании, и еще осталось бы место для полсотни людей. Какой-то своенравный человек ухитрился набить комнату так, что она чуть не лопалась. Шторы, ковры и большая часть мебели были зеленые и золотые. Каждая твердая поверхность — резная, каждая ткань — узорчатая или расшитая золотом; тяжелая комната, казалось, вознамерилась придавить Эсме и расплющить.
   Когда масса вещей стала распадаться на отдельные предметы, Эсме обнаружила в комнате живое существо.
   Старая женщина, прямая, как копье, стояла у окна и смотрела на посетителей сверху вниз, хотя была одного роста с Эсме. Густые седые волосы были уложены в элегантную прическу. На ней было роскошное платье из зеленого бархата, на шее и запястьях сверкали золотые цепи.
   — Ну, что стоишь, разинув рот? — рявкнула она, и Эсме вздрогнула. — Иди сюда, где я смогу посмотреть на тебя. Здесь темно, как в подземелье, эти ленивые дураки не зажгли свечей. Иди сюда, девочка.
   — Миледи, — сказал Вариан. — Леди Иденмонт, моя жена.
   — Тебя спросили, хлыщ? — закричала старуха. — Я знаю, кто ты. Дай посмотреть на крошку, которая называет себя моей внучкой.
   Эсме выдернула руку из руки Вариана, промаршировала к окну, присела в глубоком реверансе, поднялась и в упор взглянула на мать своего отца, которая в ответ смотрела таким же взглядом.
   — Вот! — выпалила Эсме. — Вы меня увидели. Называйте меня как хотите. Для меня это ничего не значит. Вы желали меня видеть. Я не хотела к вам ехать. Но муж сказал, что это мой долг. И я его выполнила. Прощайте.
   — Я тебя не отпускала, мисс Всемогущество. Попридержи язык и прояви уважение к старшим. Будь ты проклят, Иденмонт, — продолжало несносное создание, хмуро разглядывая Эсме, — она же еще дитя! Какого черта ты думал?
   — Я не дитя! Мне будет девятнадцать…
   — Промокла, замерзла, проголодалась до полусмерти, — продолжала бабушка, не обращая внимания на ее слова. — В исправительном доме и то я встречала более обнадеживающие образчики.
   Она отошла на два шага, не спуская глаз с Эсме, и яростно зазвонила в колокольчик.
   — Не знаю, о чем думают мужчины, хотя сомневаюсь, что у них есть для этого соответствующий аппарат. А у тебя меньше всех, Иденмонт. Но как я поняла, бесстыдство успешно заменило тебе мозги. Дрейз! Подлый мошенник! Где он шляется?
   Дверь открылась, и вошел крючконосый человечек.
   — Миледи?
   — Отведи девочку к миссис Манден и скажи, чтобы заказала ей ванну, а потом…
   — Отвести? — недоверчивым эхом повторила Эсме. — Ванну? Я не…
   — И скажи поварихе, чтобы отправила ей горячее мясное рагу, и кувшин крепкого чая с горой сахара и бисквитов, и миску…
   — Я не…
   — Тебя никто не спрашивает. Иди с Дрейзом и сними с себя эти тряпки. Это просто бесчестье, вот как я это называю.
   Взгляд Эсме перебежал с ненормальной бабки на мужа. Вариан слегка улыбнулся. Эсме не поняла, что это означает.
   — Вариан?
   — Твоя бабушка очень любезна, — сказал он.
   — Мне сделать так, как она велела? — спросила сбитая с толку Эсме.
   — Лучше сделать. Я уверен, она желает поговорить со мной наедине.
   — Совершенно верно, — мрачно согласилась старая леди. Трудно было разобрать выражение лица Вариана. Он легко надевал маски, все они выглядели безукоризненно. Эсме неохотно пошла к дверям, решив, что увидела некоторое облегчение если не в серых глазах Вариана, то в его позе. Она слегка коснулась его руки, он ее крепко пожал. «Все хорошо», — пробормотал он.
   Эсме ничто не казалось обнадеживающим, но она улыбнулась ему, наспех сделала реверанс бабушке и, подняв голову, вышла из комнаты вместе с Дрейзом.
   — Джейсонова девочка, — сказала леди Брентмор, когда Эсме уже не могла ее слышать. — Только слепой и глухой будет отрицать. Я все слышала про это дело от моего неправоспособного сына и его безумного мальчика.
   Она махнула в сторону мраморного столика на золоченых ножках.
   — Бренди в графине на этом как-хошь-назови. Плесни мне чуток, ладно? Да и себе налей. Я знаю, что ты не методист.
   Вариан двинулся выполнять приказ, а она плюхнулась в кресло.
   — Дьявол побери эту крошку. Из всех слабоумных, никчемных негодяев, что ходят под Богом, ей надо было связаться именно с тобой. Ума не больше, чем у папаши. Дал себя подстрелить, и кому? Кучке дикарей, лучше никого не нашел. Этого бы не случилось, если бы он оставался там, где родился. Но нет, уехал. Совсем ума нет. Мужчины — скопище дураков. Все, до последнего, придурки чертовы.
   Вариан молча подал ей щедро наполненный стакан. Его двоюродная бабушка Софи была такая же: женщина прошлого века, прожившая трудную жизнь, туманного происхождения. Тетя Софи могла пить, когда большая часть мужчин семьи уже валялась под столом, а ее ругательства заставили бы покраснеть и матроса.
   — Садись, садись. — Леди Брентмор нетерпеливо показала на большое кресло. — Я заработаю шейный ревматизм, если буду задирать голову к твоему лживому, пронырливому лицу.
   — Уверяю вас, миледи, я приехал не для того, чтобы обманывать вас. — Вариан сел и тут же решил, что хозяйка заранее приказала набить кресло щебенкой и закрасить. — Мне говорили, что вы дали разрешение своему сыну Джейсону обращаться к вам. Я надеялся, что оно распространяется и на его дочь.
   — Если позволишь, мы не будем говорить об этой чепухе, — резко сказала она. — А обмануть меня ты не сможешь. Я не зеленая девчонка, мне нельзя заморочить голову льстивыми словами или красивым лицом. Красота человека в его делах, а то, что сделал ты, и повторять нестерпимо. Я все про тебя знаю, Иденмонт. — Она сверлила его светло-ореховыми глазами. — Про тебя, Дэвиса, Байрона и остальных. Вертихвосты, а ты среди них самая черная сорока.
   — Юношеские увлечения, мадам. Безрассудства молодости.
   — Полгода назад ты трахнул подряд двух итальянских графинь, банкиршу и булочницу. Булочницу! Неужели у тебя совсем нет чувства достоинства аристократа?
   — Все моя безгрошовая юность, как я уже сказал. Но теперь я женатый человек, миледи, и сознаю свою ответственность.
   Она подалась вперед:
   — Сознаешь настолько, что понимаешь, что тебя унесло за много миль вниз по Темзе и нет весла, чтобы плыть обратно? Потому что я не собираюсь грести за тебя, милорд. Если ты надеялся, что я это сделаю, то подумай получше — тем, что тебе заменяет мозги.
   — Уверяю вас, у меня нет иллюзий на этот счет. — Вариан повертел в руках бокал бренди. Начало тяжелое, дальше будет еще хуже. — Я хорошо понимаю, что вы подозреваете, — любой, кому известна моя репутация, подумал бы то же самое. Могу заверить вас, что я привез сюда Эсме не для того, чтобы выманить у вас приданое. Я женился на ней не потому, что у нее богатая бабушка.
   — Но ты знал, что она у нее есть, не так ли?
   — Эсме никогда не говорила о том, что у нее есть наследство. Более того, все, что я знаю о вашей семье, свидетельствовало о противном. Я достаточно часто пускался в азартные игры и могу распознать чрезвычайно убогие шансы.
   — И все же ты женился на ней. — Да.
   — И я должна верить, что не преследовал при этом своих интересов.
   — Я женился на ней потому… — Вариан смотрел в стакан, как будто там мог прочесть слова, более ясные, чем то, что было у него на сердце. — Потому что я к ней очень привязан, — натянуто закончил он.
   Вдова фыркнула:
   — У меня другое представление о привязанности, сэр, и иное понятие о здравом смысле. Ты на ней женился, хотя знал, что не можешь ее кормить, одевать и дать жилище. Она просто дитя — а ты надеваешь ей кольцо на палец и везешь в дом, где собираешься жить на чужой счет?
   — Вы говорите то, в чем я сам обвинял себя тысячу раз. Дело сделано, его не изменишь.
   — Нет таких узлов, которые нельзя было бы развязать, — резко сказала она, — если человек готов платить. Тебе я не дам ни гроша. Но аннулировать этот брак я считаю разумным и очень привлекательным вложением капитала.
   Его пальцы впились в хрустальный стакан.
   — Это не обсуждается.
   — Почему? Не хочешь ли ты сказать, что бедное дитя уже носит ребенка?
   — О Боже, нет! — Стакан дрогнул в его руке, расплескав бренди на ковер. Немного, несколько капель, вот и все. Вариан сделал глубокий вдох. — Я хочу сказать, что причина не в этом. Я никогда на это не соглашусь.
   Она сверлила его безжалостными глазами. Не то чтобы он рассчитывал на что-то другое; он не ждал и не хотел жалости. Все, что она говорила, было справедливо. Но она назвала Эсме «бедное дитя». Только это имело значение. А также ванна и еда — это вселяло надежду. Шанс.
   — Чего ты от меня хочешь? — требовательно спросила она. — Говори прямо. Мне не нужны сладкие речи. Никогда не любила ходить вокруг да около, а теперь уже стара, чтобы мне это могло нравиться.
   Он посмотрел ей прямо в глаза.
   — Я хочу, чтобы вы на некоторое время взяли на себя заботу о ней. Чтобы она была в безопасности и ей было хорошо. Я не могу взять ее с собой в Лондон. Мой титул защищает меня до некоторой степени, по крайней мере в том, чтобы жить на чужой счет. Но я не хочу ставить Эсме в неловкое положение. Вот почему я привез ее к вам.
   — Я не буду содержать бездельника и негодяя.
   — Только Эсме и только некоторое время, — сказал он. — Я должен ехать в Лондон, ждут ли меня там судебные исполнители или нет. Другого пути разобраться с делами нет.
   — И как ты собираешься разобраться с делами?
   — Не знаю.
   Вдова откинулась в кресле и глубоко вздохнула:
   — Как это типично. Мужчины не знают, но они «должны». Они вечно ни черта не знают, не так ли? Ты не отпустишь девочку?
   — Нет.
   — Хочешь запереть ее в деревне вместе со старой бабкой? На сколько? На неделю, на месяц, на годы? До конца жизни? Чтобы у нее не было балов, кавалеров, шансов найти достойную партию? Черт возьми, Иденмонт, ты затащил ее в постель, может, на этом остановишься? Я уже подыскала ей пару. Не каждый мужчина получает в невесты девственницу, что бы они там ни говорили. Хотя им бы вообще помалкивать. Эгоистичные лицемеры.
   Вариан встал.
   — Нет смысла со мной об этом говорить, — холодно сказал он. — Она не выйдет ни за кого другого, пока я жив. Если ваше условие — расторжение брака, то я забираю жену, и мы уходим с вашего пути.
   — Ты подлый эгоист, — сказала она и тоже встала. — Но я не дам дочери Джейсона голодать и спать на уличных скамейках. Она останется. А ты можешь убираться ко всем чертям.