Страница:
Разбудил его резкий телефонный звонок из Берлина. Говорил сам рейхсфюрер СС Гиммлер.
— Сегодня вечером после речи фюрера в пивном погребке, где он встречался со старыми членами партии, на него было произведено покушение. К счастью, за несколько минут до взрыва он успел выйти из здания. Он считает, что это дело рук английских спецслужб. Теперь он говорит — и это приказ, — что, когда вы завтра встретитесь с английскими агентами, вы должны их арестовать и доставить в Германию. Возможно, это будет означать нарушение голландской границы, но фюрер говорит, что это неважно. Отряд СС, посланный для вашей защиты, поможет вам выполнить задание. Вы все поняли?
— Да, рейхсфюрер. Но…
— Никаких «но», — резко ответил Гиммлер. — Существует только приказ фюрера, который вы выполните. Поняли? — Гиммлер повесил трубку.
Шелленберг немедленно разбудил командира отряда и объяснил ему суть дела. Обсудили план и решили, что действовать надо начинать в тот момент, когда подъедет «Бьюик» капитана Беста. Эсэсовцы уже хорошо разглядели эту машину накануне. Эсэсовский водитель хорошо водил свою машину задним ходом, и после захвата англичан ему даже не придется разворачиваться, оставляя широкое поле для обстрела, если до этого дойдет. Шелленберг должен был оставаться в кафе, а затем сесть в свою машину и уехать. На всякий случай все эсэсовские солдаты хорошенько разглядели его, чтобы не спутать с Бестом, походившим на него фигурой и носившим похожее пальто.
В двенадцать часов следующего дня Шелленберг вместе с агентом пересек границу. Они зашли в кафе и заказали аперитив. Обратили внимание, что вокруг было много велосипедистов и каких-то странно выглядевших людей в штатском, сопровождаемых полицейскими собаками.
Стало ясно, что англичане приняли чрезвычайные меры предосторожности. С большим опозданием, заставив Шелленберга и его агента немало поволноваться, на большой скорости подъехал «Бьюик». В этот момент раздались выстрелы и крики, и автомашина эсэсовцев, стоявшая наготове за зданием немецкой таможни, прорвалась через пограничный барьер. Выстрелы, произведенные ими же с целью усиления элемента внезапности, и дикие крики привели голландскую пограничную стражу в такое смятение, что солдаты бестолково бегали туда-сюда, ничего предпринимая.
За рулем «Бьюика» сидел капитан Бест, рядом лейтенант Коппенс, который сразу же выскочил из машины и стал стрелять по машине эсэсовцев, но их командир несколькими выстрелами сразил его. Эсэсовцы подскочили к «Бьюику», вытащили оттуда Стивенса и Беста, затолкнули их в свою машину. В этот момент и Шелленберг пришел в себя и, вместе с агентом вскочив в машину, перемахнул через границу и помчался в Дюссельдорф. Следом за ним прибыли и командиры эсэсовцев. Они доложили, что Стивенс и Бест вместе с шофером доставлены живыми и невредимыми. Из бумаг лейтенанта Коппенса явствует, что в действительности он не англичанин, а офицер голландского генерального штаба Клоп. Он был тяжело ранен (позднее лейтенант Клоп скончался от ран в дюссельдорфском госпитале). Бест, Стивенс и их шофер были доставлены в Берлин. Связать деятельность англичан с покушением на Гитлера («дело Эльзера») не удалось. Однако оба захваченных офицера содержались в плену на протяжении всей войны и были освобождены лишь в 1945 году.
После войны подполковник Герман Гискес, шеф секции III/F германского абвера в Голландии, признал, что немцы постоянно наблюдали за деятельностью английской разведки в Голландии после 1935 года. Он писал: «Я сам видел фильм, снятый германской контрразведкой перед войной, в котором заснят весь личный состав, агентура и посетители учреждений британской разведки, действовавшей против Германии. Пара хладнокровных спортсменов снимала этот фильм с баржи, которая целыми днями, а иногда и неделями стояла на канале, не далее чем в 30 ярдах от здания резиденции британской разведки. К сожалению фильм был немым, но титры на экране аккуратно демонстрировали имена, клички, действия и контакты всех невольных „кинозвезд“. Надо признать, что всех этих агентов в Германии ждал „теплый прием“».
Во Франции, где немецкие агенты проникли в государственные полицейские структуры, положение британской секретной службы было ненамного лучше. «Дело Венло» и другие провалы вынудили английскую разведку вывести из Франции, Нидерландов и Германии почти всю свою агентуру, которая была опознана немецкой контрразведкой и находилась в опасности.
Неприятность, вызванная похищением английских офицеров, была усугублена еще одним обстоятельством. После вторжения немцев в Голландию один из сотрудников английской разведки потерял свой чемодан, когда бежал из Гааги в мае 1940 года. В этом чемодане были секретные документы на все явочные квартиры.
ВТОРАЯ МИРОВАЯ ВОЙНА 1939—1945 ГОДОВ
АБВЕР ПРОТИВ ПОЛЬШИ
САМАЯ ХИТРАЯ ДЕЗИНФОРМАЦИЯ ГИТЛЕРА
— Сегодня вечером после речи фюрера в пивном погребке, где он встречался со старыми членами партии, на него было произведено покушение. К счастью, за несколько минут до взрыва он успел выйти из здания. Он считает, что это дело рук английских спецслужб. Теперь он говорит — и это приказ, — что, когда вы завтра встретитесь с английскими агентами, вы должны их арестовать и доставить в Германию. Возможно, это будет означать нарушение голландской границы, но фюрер говорит, что это неважно. Отряд СС, посланный для вашей защиты, поможет вам выполнить задание. Вы все поняли?
— Да, рейхсфюрер. Но…
— Никаких «но», — резко ответил Гиммлер. — Существует только приказ фюрера, который вы выполните. Поняли? — Гиммлер повесил трубку.
Шелленберг немедленно разбудил командира отряда и объяснил ему суть дела. Обсудили план и решили, что действовать надо начинать в тот момент, когда подъедет «Бьюик» капитана Беста. Эсэсовцы уже хорошо разглядели эту машину накануне. Эсэсовский водитель хорошо водил свою машину задним ходом, и после захвата англичан ему даже не придется разворачиваться, оставляя широкое поле для обстрела, если до этого дойдет. Шелленберг должен был оставаться в кафе, а затем сесть в свою машину и уехать. На всякий случай все эсэсовские солдаты хорошенько разглядели его, чтобы не спутать с Бестом, походившим на него фигурой и носившим похожее пальто.
В двенадцать часов следующего дня Шелленберг вместе с агентом пересек границу. Они зашли в кафе и заказали аперитив. Обратили внимание, что вокруг было много велосипедистов и каких-то странно выглядевших людей в штатском, сопровождаемых полицейскими собаками.
Стало ясно, что англичане приняли чрезвычайные меры предосторожности. С большим опозданием, заставив Шелленберга и его агента немало поволноваться, на большой скорости подъехал «Бьюик». В этот момент раздались выстрелы и крики, и автомашина эсэсовцев, стоявшая наготове за зданием немецкой таможни, прорвалась через пограничный барьер. Выстрелы, произведенные ими же с целью усиления элемента внезапности, и дикие крики привели голландскую пограничную стражу в такое смятение, что солдаты бестолково бегали туда-сюда, ничего предпринимая.
За рулем «Бьюика» сидел капитан Бест, рядом лейтенант Коппенс, который сразу же выскочил из машины и стал стрелять по машине эсэсовцев, но их командир несколькими выстрелами сразил его. Эсэсовцы подскочили к «Бьюику», вытащили оттуда Стивенса и Беста, затолкнули их в свою машину. В этот момент и Шелленберг пришел в себя и, вместе с агентом вскочив в машину, перемахнул через границу и помчался в Дюссельдорф. Следом за ним прибыли и командиры эсэсовцев. Они доложили, что Стивенс и Бест вместе с шофером доставлены живыми и невредимыми. Из бумаг лейтенанта Коппенса явствует, что в действительности он не англичанин, а офицер голландского генерального штаба Клоп. Он был тяжело ранен (позднее лейтенант Клоп скончался от ран в дюссельдорфском госпитале). Бест, Стивенс и их шофер были доставлены в Берлин. Связать деятельность англичан с покушением на Гитлера («дело Эльзера») не удалось. Однако оба захваченных офицера содержались в плену на протяжении всей войны и были освобождены лишь в 1945 году.
После войны подполковник Герман Гискес, шеф секции III/F германского абвера в Голландии, признал, что немцы постоянно наблюдали за деятельностью английской разведки в Голландии после 1935 года. Он писал: «Я сам видел фильм, снятый германской контрразведкой перед войной, в котором заснят весь личный состав, агентура и посетители учреждений британской разведки, действовавшей против Германии. Пара хладнокровных спортсменов снимала этот фильм с баржи, которая целыми днями, а иногда и неделями стояла на канале, не далее чем в 30 ярдах от здания резиденции британской разведки. К сожалению фильм был немым, но титры на экране аккуратно демонстрировали имена, клички, действия и контакты всех невольных „кинозвезд“. Надо признать, что всех этих агентов в Германии ждал „теплый прием“».
Во Франции, где немецкие агенты проникли в государственные полицейские структуры, положение британской секретной службы было ненамного лучше. «Дело Венло» и другие провалы вынудили английскую разведку вывести из Франции, Нидерландов и Германии почти всю свою агентуру, которая была опознана немецкой контрразведкой и находилась в опасности.
Неприятность, вызванная похищением английских офицеров, была усугублена еще одним обстоятельством. После вторжения немцев в Голландию один из сотрудников английской разведки потерял свой чемодан, когда бежал из Гааги в мае 1940 года. В этом чемодане были секретные документы на все явочные квартиры.
ВТОРАЯ МИРОВАЯ ВОЙНА 1939—1945 ГОДОВ
АБВЕР ПРОТИВ ПОЛЬШИ
Далеко не правы те, кто искренне или по злому умыслу утверждает, что именно договор о ненападении между СССР и Германией от 23 августа 1939 года послужил решающим толчком к нападению Германии на Польшу 1 сентября 1939 года. Крупную военную кампанию, а война против Польши была именно таковой, нельзя подготовить ни за неделю, ни за месяц.
Нацистская Германия готовила захват Польши с 1936 года. Еще тогда польский разведчик Юрек Сосновски добыл и передал польскому правительству планы германского генерального штаба по захвату Польши, в частности план танковой войны, разработанный Гудерианом.
Абвер и другие секретные службы обеспечили военное командование гитлеровской Германии достаточно полными данными о польских вооруженных силах: количестве дивизий, их вооружении и оснащении боевой техникой, о планах стратегического развертывания на случай войны. Судя по этим сведениям, польская армия не была готова к войне.
Наряду с ведением разведывательной работы немцы широки использовали «пятую колонну», для того чтобы заблаговременно парализовать тыл противника, сломить его волю к сопротивлению. Работа была направлена на то, чтобы психологически разложить, деморализовать польскую армию, привести ее к готовности капитулировать перед Германией. Одновременно в Польше создавался «образ врага» на Востоке; пропаганда убеждала поляков, что воевать придется не с Германией, а с Советским Союзом.
Польский главный штаб в течение многих лет разрабатывал планы военных акций против СССР, не заботясь о своих западных границах. Только в марте 1939 года, перед лицом неумолимо надвигающейся опасности германского вторжения, командование польских вооруженных сил занялось разработкой плана «Захуд». Но польское правительство упорно отказывалось от оборонительного союза с СССР.
С весны 1939 года абвер и СД через свою агентуру активно начали провоцировать «народные восстания» в Галиции и в некоторых других, заселенных в основном украинцами, районах Польши.
Гитлер говорил: «Необходимо, опираясь на агентуру внутри страны вызывать замешательство, внушать неуверенность и сеять панику с помощью беспощадного террора и путем полного отказа от всякой гуманности».
Разработка и принятие стратегического плана нападения на Польшу, названного план «Вайс», были осуществлены в апреле 1939 года. «Вайс» явился первым образцом планируемого «блицкрига»; в его основу были заложены внезапность, быстрота действий и сосредоточение на решающих направлениях подавляюще превосходящих сил для окружения и разгрома главных сил польской армии в ходе одной стратегической операции.
Подготовка к нападению велась с соблюдением строгой секретности. Под предлогом проведения учений войска перебрасывались в Силезию (группа «Юг») и Померанию (группа «Север»), со стороны которой должны были наноситься два основных удара. Выделенные для войны вооруженные силы Германии насчитывали 1,6 миллиона человек, 6 тысяч орудий и минометов, 2,8 тысячи танков и 2 тысячи самолетов.
Латинская пословица гласит: «Не все, что после, то потому». То есть не каждое событие, происшедшее после какого-то события, является его следствием. Нападение Гитлера на Польшу было запланировано на 26 августа независимо от того, будет или нет подписан договор в Москве. Перенесение срока на 1 сентября имело военно-стратегические и дипломатические причины: группа «Север» не успевала занять исходные позиции в назначенный срок; Муссолини не был готов к войне с Францией, а в Лондоне был подписан англо-польский договор, и в этой связи немцам пришлось кое-что пересматривать в своих планах. Была и еще одна причина, но о ней позже. Но лейтенант Херцнер об этом не знал.
Кто такой лейтенант Херцнер? Командир особого отряда, сформированного абвером. 25 августа Гитлер отдал вермахту приказ: 26 августа в 4.15 утра совершить внезапное нападение на Польшу. Приказ по команде дошел до лейтенанта Херцнера, и он отправился выполнять возложенное на него задание. Заключалось оно в следующем: захватить Бланковский перевал, имевший особое стратегическое значение, — это были как бы ворота для вторжения частей войск группы «Юг» с севера Чехословакии в южные районы Польши.
Отряду было предписано снять польскую пограничную охрану, заменить ее немецкими солдатами, переодетыми в польскую форму, сорвать возможную попытку поляков заминировать железнодорожный туннель и очистить от заграждений участок железной дороги.
Действия отряда происходили в условиях сильно пересеченной местности. Поэтому рации, имевшиеся в отряде, не могли принимать сигналы, и Херцнер не смог узнать, что дата нападения на Польшу перенесена с 26 августа на 1 сентября.
Кстати, так произошло и еще в нескольких местах, где офицеры связи не успели догнать войска, уже находящиеся на марше. В этих случаях приказ об отсрочке вторжения не успел дойти вовремя, и на отдельных участках границы германские войска начали «специальные операции», намеченные специальным планом.
Что касается отряда лейтенанта Херцнера, то, перейдя границу утром 26 августа, лейтенант захватил горный переход и поселок возле него, объявил едва успевшим проснуться более чем двум тысячам польских солдат, офицеров и горняков, что они взяты в плен, и запер их в складских помещениях. Сопротивлявшихся для острастки тут же расстреляли, затем взорвали телефонную станцию и установили посты на горном переходе. Однако к вечеру Херцнер получил приказ о том, что война еще не началась и ему надо возвращаться домой, что он и выполнил. На его пути остались лежать жертвы первой (и по сей день еще малоизвестной) боевой операции Второй мировой войны.
Но была и еще одна, наделавшая много шума, операция, подготовка которой явилась одной из причин отсрочки начала войны.
Гитлер очень любил выражение Фридриха Великого: «Пусть мои генералы завоюют какой-нибудь город (или страну), а потом найдутся 30 профессоров международного права, которые докажут, что я был прав». Но кто-то из ближайшего окружения фюрера (скорее всего Геббельс) подсказал ему, что сейчас не те времена и для нападения на другую страну (в данном случае на Польшу) надо найти какой-то серьезный предлог. Гитлер принял этот совет и отдал соответствующие распоряжения. Их исполнение как раз вписалось в те пять дней, на которые было отложено начало вторжения.
В последних числах августа 1939 года шеф имперской службы безопасности Гейдрих вызвал сотрудника СД Мельхорна и передал при Гиммлера: к 1 сентября любой ценой создать конкретный повод для нападения на Польшу, благодаря которому она предстала бы в глазах всего мира агрессором. После обсуждения было решено произвести нападение на германскую пограничную станцию в Гливице (Глейвице).
В качестве нападающих решили использовать немецких уголовников и заключенных концлагерей, одев их в польскую униформу и снабдив оружием польского производства. Нападавших решено было гнать на пулеметы специально размещенной для этого охраны.
Так вспоминал об этом деле бывший работник СД Мельхорн, отказавшийся участвовать в операции.
Но вот что показал на Нюрнбергском процессе непосредственный участник операции в Гливице Науйокс. По его словам, задание он получил лично от Гейдриха примерно 10 августа 1939 года (задолго до подписания пакта о ненападении в Москве). Науйоксу предстояло занять радиостанцию и удерживать ее столько времени, сколько потребуется для прочтения перед микрофоном заготовленного в СД текста. Как планировалось, это должен был сделать владеющий польским языком немец. В тексте содержалось обоснование того, что «пришла пора битвы между поляками и немцами».
Науйокс прибыл в Гливице за две недели до начала операции и должен был ждать условного сигнала. Между 25 и 31 августа он встретился с начальником гестапо Мюллером. Они обсудили детали операции, в которой должны были участвовать более десятка приговоренных к смерти уголовников, которых называли «консервированным товаром». Одетые в польскую форму, они должны были быть убиты в ходе нападения и оставлены на месте происшествия, чтобы можно было доказать, будто они погибли во время атаки. На заключительной стадии предполагало доставить в Гливице представителей центральной прессы. Таков был в общих чертах план операции, утвержденный Гитлером.
31 августа Науйокс получил зашифрованный приказ Гейдриха о том, что нападение на радиостанцию должно состояться в тот же день в 8.00 вечера. По указанию Гейдриха, Мюллер выделил Науйоксу «консервированный товар», то есть одного уголовника, на теле которого Науйокс не заметил огнестрельных ран, но все лицо было в крови, и находился в бессознательном состоянии. Его бросили у входа на станцию.
В установленное время группа нападения, в которую входили эсэсовцы и уголовники в польской форме, заняла радиостанцию. По аварийному радиопередатчику был передан трехминутный текст-обращение. После этого, выкрикнув несколько фраз на польском языке, участники налета — эсэсовцы, расстреляв своих пособников из числа уголовников, ретировались. Был убит и немец, зачитавший обращение по радио.
Немедленно был организован приезд фотокорреспондентов и репортеров центральных германских газет. Им продемонстрировали «трупы польских военнослужащих», якобы напавших на радиостанцию. Осмотрев место происшествия, журналисты поспешили в свои редакции, и в тот же день официальная пресса опубликовала сенсационные сообщения об «успешно отраженном вооруженном нападении» на радиостанцию в Гливице.
В 10 часов утра 1 сентября в рейхстаге выступил Гитлер с обращением к германскому народу. Он начал свою речь со слов: «Многочисленные вторжения поляков на германскую территорию, в том числе нападение регулярных польских войск на пограничную радиостанцию в Гливице, заставляют нас принять ответные меры».
К этому времени немецкая авиация уже нанесла бомбовые удары по аэродромам, узлам коммуникаций, экономическим и административным центрам Польши. Германский линкор «Шлезвиг-Гольштейн», заранее прибывший к польскому побережью, открыл огонь по полуострову Вестерплатте, защитники которого оказали героическое сопротивление. Сухопутные силы вермахта вторглись в Польшу с севера, запада и юга.
Так началась Вторая мировая война.
Министерство иностранных дел рейха в тот же день направило всем своим дипломатическим представителям за границей телеграмму, в которой они извещались о том, что «в целях защиты от польского нападения германские подразделения начали сегодня на рассвете операцию против Польши. Эту операцию в настоящее время не следует характеризовать как войну, но лишь как стычки, спровоцированные польскими атаками».
Но этому уже никто не верил. Англия и Франция предложили Германии прекратить военные действия и отвести войска на свою территорию. Они еще рассчитывали решить «польский вопрос» мирным путем, передав Германии Данциг (Гданьск) и «польский коридор» (выход Польши к морю). Но германский фашизм не думал отступать. 3 сентября 1939 года Англия и Франция объявили Германии войну.
Нацистская Германия готовила захват Польши с 1936 года. Еще тогда польский разведчик Юрек Сосновски добыл и передал польскому правительству планы германского генерального штаба по захвату Польши, в частности план танковой войны, разработанный Гудерианом.
Абвер и другие секретные службы обеспечили военное командование гитлеровской Германии достаточно полными данными о польских вооруженных силах: количестве дивизий, их вооружении и оснащении боевой техникой, о планах стратегического развертывания на случай войны. Судя по этим сведениям, польская армия не была готова к войне.
Наряду с ведением разведывательной работы немцы широки использовали «пятую колонну», для того чтобы заблаговременно парализовать тыл противника, сломить его волю к сопротивлению. Работа была направлена на то, чтобы психологически разложить, деморализовать польскую армию, привести ее к готовности капитулировать перед Германией. Одновременно в Польше создавался «образ врага» на Востоке; пропаганда убеждала поляков, что воевать придется не с Германией, а с Советским Союзом.
Польский главный штаб в течение многих лет разрабатывал планы военных акций против СССР, не заботясь о своих западных границах. Только в марте 1939 года, перед лицом неумолимо надвигающейся опасности германского вторжения, командование польских вооруженных сил занялось разработкой плана «Захуд». Но польское правительство упорно отказывалось от оборонительного союза с СССР.
С весны 1939 года абвер и СД через свою агентуру активно начали провоцировать «народные восстания» в Галиции и в некоторых других, заселенных в основном украинцами, районах Польши.
Гитлер говорил: «Необходимо, опираясь на агентуру внутри страны вызывать замешательство, внушать неуверенность и сеять панику с помощью беспощадного террора и путем полного отказа от всякой гуманности».
Разработка и принятие стратегического плана нападения на Польшу, названного план «Вайс», были осуществлены в апреле 1939 года. «Вайс» явился первым образцом планируемого «блицкрига»; в его основу были заложены внезапность, быстрота действий и сосредоточение на решающих направлениях подавляюще превосходящих сил для окружения и разгрома главных сил польской армии в ходе одной стратегической операции.
Подготовка к нападению велась с соблюдением строгой секретности. Под предлогом проведения учений войска перебрасывались в Силезию (группа «Юг») и Померанию (группа «Север»), со стороны которой должны были наноситься два основных удара. Выделенные для войны вооруженные силы Германии насчитывали 1,6 миллиона человек, 6 тысяч орудий и минометов, 2,8 тысячи танков и 2 тысячи самолетов.
Латинская пословица гласит: «Не все, что после, то потому». То есть не каждое событие, происшедшее после какого-то события, является его следствием. Нападение Гитлера на Польшу было запланировано на 26 августа независимо от того, будет или нет подписан договор в Москве. Перенесение срока на 1 сентября имело военно-стратегические и дипломатические причины: группа «Север» не успевала занять исходные позиции в назначенный срок; Муссолини не был готов к войне с Францией, а в Лондоне был подписан англо-польский договор, и в этой связи немцам пришлось кое-что пересматривать в своих планах. Была и еще одна причина, но о ней позже. Но лейтенант Херцнер об этом не знал.
Кто такой лейтенант Херцнер? Командир особого отряда, сформированного абвером. 25 августа Гитлер отдал вермахту приказ: 26 августа в 4.15 утра совершить внезапное нападение на Польшу. Приказ по команде дошел до лейтенанта Херцнера, и он отправился выполнять возложенное на него задание. Заключалось оно в следующем: захватить Бланковский перевал, имевший особое стратегическое значение, — это были как бы ворота для вторжения частей войск группы «Юг» с севера Чехословакии в южные районы Польши.
Отряду было предписано снять польскую пограничную охрану, заменить ее немецкими солдатами, переодетыми в польскую форму, сорвать возможную попытку поляков заминировать железнодорожный туннель и очистить от заграждений участок железной дороги.
Действия отряда происходили в условиях сильно пересеченной местности. Поэтому рации, имевшиеся в отряде, не могли принимать сигналы, и Херцнер не смог узнать, что дата нападения на Польшу перенесена с 26 августа на 1 сентября.
Кстати, так произошло и еще в нескольких местах, где офицеры связи не успели догнать войска, уже находящиеся на марше. В этих случаях приказ об отсрочке вторжения не успел дойти вовремя, и на отдельных участках границы германские войска начали «специальные операции», намеченные специальным планом.
Что касается отряда лейтенанта Херцнера, то, перейдя границу утром 26 августа, лейтенант захватил горный переход и поселок возле него, объявил едва успевшим проснуться более чем двум тысячам польских солдат, офицеров и горняков, что они взяты в плен, и запер их в складских помещениях. Сопротивлявшихся для острастки тут же расстреляли, затем взорвали телефонную станцию и установили посты на горном переходе. Однако к вечеру Херцнер получил приказ о том, что война еще не началась и ему надо возвращаться домой, что он и выполнил. На его пути остались лежать жертвы первой (и по сей день еще малоизвестной) боевой операции Второй мировой войны.
Но была и еще одна, наделавшая много шума, операция, подготовка которой явилась одной из причин отсрочки начала войны.
Гитлер очень любил выражение Фридриха Великого: «Пусть мои генералы завоюют какой-нибудь город (или страну), а потом найдутся 30 профессоров международного права, которые докажут, что я был прав». Но кто-то из ближайшего окружения фюрера (скорее всего Геббельс) подсказал ему, что сейчас не те времена и для нападения на другую страну (в данном случае на Польшу) надо найти какой-то серьезный предлог. Гитлер принял этот совет и отдал соответствующие распоряжения. Их исполнение как раз вписалось в те пять дней, на которые было отложено начало вторжения.
В последних числах августа 1939 года шеф имперской службы безопасности Гейдрих вызвал сотрудника СД Мельхорна и передал при Гиммлера: к 1 сентября любой ценой создать конкретный повод для нападения на Польшу, благодаря которому она предстала бы в глазах всего мира агрессором. После обсуждения было решено произвести нападение на германскую пограничную станцию в Гливице (Глейвице).
В качестве нападающих решили использовать немецких уголовников и заключенных концлагерей, одев их в польскую униформу и снабдив оружием польского производства. Нападавших решено было гнать на пулеметы специально размещенной для этого охраны.
Так вспоминал об этом деле бывший работник СД Мельхорн, отказавшийся участвовать в операции.
Но вот что показал на Нюрнбергском процессе непосредственный участник операции в Гливице Науйокс. По его словам, задание он получил лично от Гейдриха примерно 10 августа 1939 года (задолго до подписания пакта о ненападении в Москве). Науйоксу предстояло занять радиостанцию и удерживать ее столько времени, сколько потребуется для прочтения перед микрофоном заготовленного в СД текста. Как планировалось, это должен был сделать владеющий польским языком немец. В тексте содержалось обоснование того, что «пришла пора битвы между поляками и немцами».
Науйокс прибыл в Гливице за две недели до начала операции и должен был ждать условного сигнала. Между 25 и 31 августа он встретился с начальником гестапо Мюллером. Они обсудили детали операции, в которой должны были участвовать более десятка приговоренных к смерти уголовников, которых называли «консервированным товаром». Одетые в польскую форму, они должны были быть убиты в ходе нападения и оставлены на месте происшествия, чтобы можно было доказать, будто они погибли во время атаки. На заключительной стадии предполагало доставить в Гливице представителей центральной прессы. Таков был в общих чертах план операции, утвержденный Гитлером.
31 августа Науйокс получил зашифрованный приказ Гейдриха о том, что нападение на радиостанцию должно состояться в тот же день в 8.00 вечера. По указанию Гейдриха, Мюллер выделил Науйоксу «консервированный товар», то есть одного уголовника, на теле которого Науйокс не заметил огнестрельных ран, но все лицо было в крови, и находился в бессознательном состоянии. Его бросили у входа на станцию.
В установленное время группа нападения, в которую входили эсэсовцы и уголовники в польской форме, заняла радиостанцию. По аварийному радиопередатчику был передан трехминутный текст-обращение. После этого, выкрикнув несколько фраз на польском языке, участники налета — эсэсовцы, расстреляв своих пособников из числа уголовников, ретировались. Был убит и немец, зачитавший обращение по радио.
Немедленно был организован приезд фотокорреспондентов и репортеров центральных германских газет. Им продемонстрировали «трупы польских военнослужащих», якобы напавших на радиостанцию. Осмотрев место происшествия, журналисты поспешили в свои редакции, и в тот же день официальная пресса опубликовала сенсационные сообщения об «успешно отраженном вооруженном нападении» на радиостанцию в Гливице.
В 10 часов утра 1 сентября в рейхстаге выступил Гитлер с обращением к германскому народу. Он начал свою речь со слов: «Многочисленные вторжения поляков на германскую территорию, в том числе нападение регулярных польских войск на пограничную радиостанцию в Гливице, заставляют нас принять ответные меры».
К этому времени немецкая авиация уже нанесла бомбовые удары по аэродромам, узлам коммуникаций, экономическим и административным центрам Польши. Германский линкор «Шлезвиг-Гольштейн», заранее прибывший к польскому побережью, открыл огонь по полуострову Вестерплатте, защитники которого оказали героическое сопротивление. Сухопутные силы вермахта вторглись в Польшу с севера, запада и юга.
Так началась Вторая мировая война.
Министерство иностранных дел рейха в тот же день направило всем своим дипломатическим представителям за границей телеграмму, в которой они извещались о том, что «в целях защиты от польского нападения германские подразделения начали сегодня на рассвете операцию против Польши. Эту операцию в настоящее время не следует характеризовать как войну, но лишь как стычки, спровоцированные польскими атаками».
Но этому уже никто не верил. Англия и Франция предложили Германии прекратить военные действия и отвести войска на свою территорию. Они еще рассчитывали решить «польский вопрос» мирным путем, передав Германии Данциг (Гданьск) и «польский коридор» (выход Польши к морю). Но германский фашизм не думал отступать. 3 сентября 1939 года Англия и Франция объявили Германии войну.
САМАЯ ХИТРАЯ ДЕЗИНФОРМАЦИЯ ГИТЛЕРА
С 1 сентября 1939 года на западном фронте возникла стратегическая пауза, получившая название «странной», или «сидячей», войны. Огромные армии двух воюющих стран стояли друг против друга, но сражений не вели. На фронте царила удивительная тишина. Английские и французские солдаты томились от безделья, не понимая, что происходит: война объявлена, а войны нет. Ни одна бомба в эти дни не упала на территорию Германии. Французские солдаты играли в футбол, а англичане торжественно хоронили германского летчика, сбитого над Англией.
Но если западные союзники бездействовали, то Германия использовала время для подготовки сокрушительного удара по Франции. Весной 1940 года фашистские агрессоры сочли, что наступил благоприятный момент для решающих действий на западе. Их очередными жертвами стали Дания и Норвегия.
9 апреля 1940 года началось немецкое вторжение в эти страны. Если правительство и король Дании решили капитулировать, то немногочисленные сухопутные войска, военно-морской флот и авиация Норвегии, неся большие потери, боролись до 10 июня.
Еще 19 октября 1939 года главнокомандующий сухопутными войсками вермахта подписал директиву о сосредоточении и развертывании сил для проведения операции на западе, которая получила кодовое звание «Гельб». К реализации плана «Гельб» приступили до завершения норвежской операции. Он был рассчитан на ведение быстротечной войны и преследовал цели: разбить северную группировку войск коалиции западных держав; захватить Нидерланды, Бельгию и Северную Францию; использовать оккупированные районы как плацдарм для расширения войны против Англии; создать решающие предпосылки для завершения разгрома французских вооруженных сил, вывода из войны Франции; принуждения Великобритании к выгодному для Германии миру.
Начало операции намечалось на 10 мая 1940 года. Естественно, и эта дата, и план операции в целом, и его разделы, касающиеся действий различных соединений, считались высокой государственной и военной тайной и хранились в глубоком секрете.
Силы союзников были растянуты на восточных границах Франции — от Швейцарии до Дюнкерка — и придерживались пассивно-выжидательной тактики. О планах Гитлера они ничего не знали.
Правда, в начале мая доверенное лицо начальника абвера Канариса проговорилось своему швейцарскому другу, что скоро начнется наступление через Бельгию. Но другой человек Канариса «проговорился» другому «приятелю», что наступление действительно скоро начнется, но… через Швейцарию. Вот такими фактами обладал штаб союзников и метался в поисках истины.
И тут произошло необычайное событие. В первых числах мая, за несколько дней до начала наступления, два офицера германского генерального штаба, назовем их фон Нечкау и Резнер, выехали из Цоссена, где располагался штаб, в городок, где находилась ставка командующего группой армий, которым предстояло наступать через Бельгию. Они везли с собой портфель, в котором находился приказ о наступлении, с указанием точной даты и времени его начала, направления главного удара, количества привлекаемых сил, рубежа на первый и последующие дни наступления, направления ложных ударов и всего остального, что полагается в этом случае.
В одном вагоне с этими офицерами оказался старый товарищ Резнера, Зонненберг, который пошел не по штабной линии, а стал летчиком и теперь командовал авиационным полком. Встречу отметили сначала в вагоне, а затем Зонненберг предложил сойти с поезда и заехать к нему домой, благо следующий поезд отправлялся через два с половиной часа. Фон Нечкау и Резнер приняли это предложение, и через полчаса приятели сидели в строгой солдатской квартире Зонненберга с видом на аэродром. Но то ли шнапс оказался слишком крепким, то ли встреча слишком горячей, то ли часы их подвели, но оказалось, что на поезд они уже не успевают. Следующий поезд уходил только утром, а пакет надо было доставить сегодня.
— Не беда, — воскликнул подвыпивший Зонненберг, — я вас на своем самолете мигом домчу.
Сказано — сделано. Он отдал какие-то команды, самолет выкатили из укрытия, и трое друзей, с трудом уместившись на двухместном самолете, отправились в путь. Зонненберг предложил продемонстрировать «мертвую петлю», но спутники вежливо отказались.
Погода была туманной, никаких ориентиров и радиомаяков в прифронтовой зоне не было, но, по словам пилота, он отлично знает местность и без труда выведет на нужный аэродром.
Вскоре, пробившись через слой облаков, действительно увидели аэродром, и Зонненберг уверенно пошел на посадку. Но уже катясь по дорожке, он с ужасом увидел, что вокруг стоят самолеты с бельгийскими опознавательными знаками. Попытался развернуться, но полосу перекрыла пожарная машина.
— Ну вот, прилетели, — единственное, что нашелся сказать протрезвевший Зонненберг.
— Где мы? — спросил фон Нечкау стоявшего внизу бельгийского офицера.
— Это город Малин, королевство Бельгия, — ответил офицер и добавил: — прошу следовать за мной, в комендатуру.
(Город Малин вошел в русский язык выражением «малиновый звон», ибо именно производством необычайно красиво звучащих колоколов он был когда-то знаменит. — И.Д.)
Еще сидя в кабине самолета, так сказать на немецкой территории, офицеры начали лихорадочно искать спички, чтобы сжечь пакет. Но, как на грех, никто из них не курил, и спичек не оказалось. Офицеров привели в служебное здание и в ожидании прибытия начальства поместили в отдельную комнату, где, на их счастье, по случаю майских холодов, горела печурка, на которую гостеприимные бельгийские хозяева поставили греть кофе для нежданных гостей.
Едва солдат вышел, всем троим в голову пришла одна и та же мысль: «Вот он, огонь!» Резнер выхватил из портфеля пакет с приказом и картами и быстро сунул его в печурку. Тугой пакет не загорался, лишь едва начали тлеть углы. В это время в комнату вернулся солдат.
— Что вы делаете? — спросил он и, бросившись к печурке, закричал: — Анри, Пьер, сюда! Они что-то тут жгут! — Схватил кочергой дымящийся пакет и выбросил его из пламени.
В комнату вбежали несколько бельгийских солдат. Сопротивляться им было бесполезно. Пакет с важнейшим приказом ставки, с указаниями самого фюрера оказался в руках противника. Офицерская честь обязывала застрелиться. Словно почувствовав это, немолодой бельгийский полковник, вошедший в комнату, приказал: «Сдайте оружие!»
После этого последовал формальный и необычайно вежливый допрос и заверение, что немецкое консульство уже извещено о происшедшем и его представитель прибудет с минуты на минуту.
Консул действительно появился очень быстро, на машине отвез офицеров в Брюссель, откуда на первом же самолете их отправили в Берлин. На аэродроме Темпельгоф их уже ожидали офицеры гестапо, которые доставили виновников в тюрьму Плетцензее. Она была известна тем, что именно там приводились в исполнение смертные приговоры, и офицеры теперь уже окончательно не сомневались в своей участи. Следствие длилось всего несколько часов, и на следующий день состоялся военный суд в присутствии высших штабных офицеров. Судья задал каждому лишь один вопрос:
— Вы признаете себя виновными в том, что по вашей вине в руки противника попал документ высшей степени секретности?
И каждый ответил:
— Да, признаю.
Будь здесь дотошный юрист, он мог бы сказать, что к этому моменту Бельгия еще не являлась противником. Но это была бы пустая отговорка. Каждый знал, что бельгийцы наверняка уже передали захваченные документы союзникам, и сейчас целая орава дотошных английских и французских штабных офицеров по косточкам разбирает немецкий план и готовит ответные удары.
Лихорадочно работал и германский генеральный штаб. Требовалось переделать все параметры приказа о наступлении, по существу готовить совершенно новый приказ с другими датами, направлениями ударов и т.п.
Никаких мотивов для оправдания или смягчения приговора не было. Да и сами виновные просили для себя высшей меры наказания.
Лист бумаги с тремя фамилиями лежал перед Гитлером. Фамилиями офицеров, которые своим проступком, нет, преступлением свели на нет огромную подготовительную работу, проделанную десятками тысяч немцев, может быть сорвали всю летнюю кампанию 1940 года, а может быть и весь исход войны. Какими же идиотами надо быть, чтобы вот так, по пьянке, залететь в тыл врага?!
Гитлер потянулся за ручкой. Адъютант услужливо наклонился, чтобы принять из его рук приговор с грозной резолюцией: «Утвердить!» И вдруг ручка на секунду задержалась над бумагой, и твердой рукой (дрожать руки у Гитлера начали после Сталинграда) фюрер начертал: «Отменить». Расписался и поставил жирную точку.
— Пригласите сейчас ко мне начальника генерального штаба и начальника абвера… — Немного помолчав, добавил: — А также Гиммлера, Риббентропа и Геббельса.
Трудно сказать, как проходило это совещание. Но выводы, к которым оно пришло, представить можно: генеральному штабу активно продолжать работу над новым планом наступления, перенеся его примерно на начало июня; подготовку к действительному наступлению, назначенному на 10 мая, вести всеми силами, только еще более скрытно; военной разведке через свою зарубежную агентуру довести до сведения противника, что немцы сумели очень ловко подбросить ложный план; Риббентропу через дипломатов дружественных и нейтральных стран допустить «утечку» примерно такой же информации. Наиболее тонкая работа предстояла министру информации Геббельсу: требовалось, чтобы народ знал, что преступники примерно наказаны, но вместе с тем чтобы где-то просачивались слухи, что они не расстреляны и благоденствуют на даче самого рейхсфюрера СС. Гиммлер должен держать руку на пульсе всех этих мероприятий.
Но если западные союзники бездействовали, то Германия использовала время для подготовки сокрушительного удара по Франции. Весной 1940 года фашистские агрессоры сочли, что наступил благоприятный момент для решающих действий на западе. Их очередными жертвами стали Дания и Норвегия.
9 апреля 1940 года началось немецкое вторжение в эти страны. Если правительство и король Дании решили капитулировать, то немногочисленные сухопутные войска, военно-морской флот и авиация Норвегии, неся большие потери, боролись до 10 июня.
Еще 19 октября 1939 года главнокомандующий сухопутными войсками вермахта подписал директиву о сосредоточении и развертывании сил для проведения операции на западе, которая получила кодовое звание «Гельб». К реализации плана «Гельб» приступили до завершения норвежской операции. Он был рассчитан на ведение быстротечной войны и преследовал цели: разбить северную группировку войск коалиции западных держав; захватить Нидерланды, Бельгию и Северную Францию; использовать оккупированные районы как плацдарм для расширения войны против Англии; создать решающие предпосылки для завершения разгрома французских вооруженных сил, вывода из войны Франции; принуждения Великобритании к выгодному для Германии миру.
Начало операции намечалось на 10 мая 1940 года. Естественно, и эта дата, и план операции в целом, и его разделы, касающиеся действий различных соединений, считались высокой государственной и военной тайной и хранились в глубоком секрете.
Силы союзников были растянуты на восточных границах Франции — от Швейцарии до Дюнкерка — и придерживались пассивно-выжидательной тактики. О планах Гитлера они ничего не знали.
Правда, в начале мая доверенное лицо начальника абвера Канариса проговорилось своему швейцарскому другу, что скоро начнется наступление через Бельгию. Но другой человек Канариса «проговорился» другому «приятелю», что наступление действительно скоро начнется, но… через Швейцарию. Вот такими фактами обладал штаб союзников и метался в поисках истины.
И тут произошло необычайное событие. В первых числах мая, за несколько дней до начала наступления, два офицера германского генерального штаба, назовем их фон Нечкау и Резнер, выехали из Цоссена, где располагался штаб, в городок, где находилась ставка командующего группой армий, которым предстояло наступать через Бельгию. Они везли с собой портфель, в котором находился приказ о наступлении, с указанием точной даты и времени его начала, направления главного удара, количества привлекаемых сил, рубежа на первый и последующие дни наступления, направления ложных ударов и всего остального, что полагается в этом случае.
В одном вагоне с этими офицерами оказался старый товарищ Резнера, Зонненберг, который пошел не по штабной линии, а стал летчиком и теперь командовал авиационным полком. Встречу отметили сначала в вагоне, а затем Зонненберг предложил сойти с поезда и заехать к нему домой, благо следующий поезд отправлялся через два с половиной часа. Фон Нечкау и Резнер приняли это предложение, и через полчаса приятели сидели в строгой солдатской квартире Зонненберга с видом на аэродром. Но то ли шнапс оказался слишком крепким, то ли встреча слишком горячей, то ли часы их подвели, но оказалось, что на поезд они уже не успевают. Следующий поезд уходил только утром, а пакет надо было доставить сегодня.
— Не беда, — воскликнул подвыпивший Зонненберг, — я вас на своем самолете мигом домчу.
Сказано — сделано. Он отдал какие-то команды, самолет выкатили из укрытия, и трое друзей, с трудом уместившись на двухместном самолете, отправились в путь. Зонненберг предложил продемонстрировать «мертвую петлю», но спутники вежливо отказались.
Погода была туманной, никаких ориентиров и радиомаяков в прифронтовой зоне не было, но, по словам пилота, он отлично знает местность и без труда выведет на нужный аэродром.
Вскоре, пробившись через слой облаков, действительно увидели аэродром, и Зонненберг уверенно пошел на посадку. Но уже катясь по дорожке, он с ужасом увидел, что вокруг стоят самолеты с бельгийскими опознавательными знаками. Попытался развернуться, но полосу перекрыла пожарная машина.
— Ну вот, прилетели, — единственное, что нашелся сказать протрезвевший Зонненберг.
— Где мы? — спросил фон Нечкау стоявшего внизу бельгийского офицера.
— Это город Малин, королевство Бельгия, — ответил офицер и добавил: — прошу следовать за мной, в комендатуру.
(Город Малин вошел в русский язык выражением «малиновый звон», ибо именно производством необычайно красиво звучащих колоколов он был когда-то знаменит. — И.Д.)
Еще сидя в кабине самолета, так сказать на немецкой территории, офицеры начали лихорадочно искать спички, чтобы сжечь пакет. Но, как на грех, никто из них не курил, и спичек не оказалось. Офицеров привели в служебное здание и в ожидании прибытия начальства поместили в отдельную комнату, где, на их счастье, по случаю майских холодов, горела печурка, на которую гостеприимные бельгийские хозяева поставили греть кофе для нежданных гостей.
Едва солдат вышел, всем троим в голову пришла одна и та же мысль: «Вот он, огонь!» Резнер выхватил из портфеля пакет с приказом и картами и быстро сунул его в печурку. Тугой пакет не загорался, лишь едва начали тлеть углы. В это время в комнату вернулся солдат.
— Что вы делаете? — спросил он и, бросившись к печурке, закричал: — Анри, Пьер, сюда! Они что-то тут жгут! — Схватил кочергой дымящийся пакет и выбросил его из пламени.
В комнату вбежали несколько бельгийских солдат. Сопротивляться им было бесполезно. Пакет с важнейшим приказом ставки, с указаниями самого фюрера оказался в руках противника. Офицерская честь обязывала застрелиться. Словно почувствовав это, немолодой бельгийский полковник, вошедший в комнату, приказал: «Сдайте оружие!»
После этого последовал формальный и необычайно вежливый допрос и заверение, что немецкое консульство уже извещено о происшедшем и его представитель прибудет с минуты на минуту.
Консул действительно появился очень быстро, на машине отвез офицеров в Брюссель, откуда на первом же самолете их отправили в Берлин. На аэродроме Темпельгоф их уже ожидали офицеры гестапо, которые доставили виновников в тюрьму Плетцензее. Она была известна тем, что именно там приводились в исполнение смертные приговоры, и офицеры теперь уже окончательно не сомневались в своей участи. Следствие длилось всего несколько часов, и на следующий день состоялся военный суд в присутствии высших штабных офицеров. Судья задал каждому лишь один вопрос:
— Вы признаете себя виновными в том, что по вашей вине в руки противника попал документ высшей степени секретности?
И каждый ответил:
— Да, признаю.
Будь здесь дотошный юрист, он мог бы сказать, что к этому моменту Бельгия еще не являлась противником. Но это была бы пустая отговорка. Каждый знал, что бельгийцы наверняка уже передали захваченные документы союзникам, и сейчас целая орава дотошных английских и французских штабных офицеров по косточкам разбирает немецкий план и готовит ответные удары.
Лихорадочно работал и германский генеральный штаб. Требовалось переделать все параметры приказа о наступлении, по существу готовить совершенно новый приказ с другими датами, направлениями ударов и т.п.
Никаких мотивов для оправдания или смягчения приговора не было. Да и сами виновные просили для себя высшей меры наказания.
Лист бумаги с тремя фамилиями лежал перед Гитлером. Фамилиями офицеров, которые своим проступком, нет, преступлением свели на нет огромную подготовительную работу, проделанную десятками тысяч немцев, может быть сорвали всю летнюю кампанию 1940 года, а может быть и весь исход войны. Какими же идиотами надо быть, чтобы вот так, по пьянке, залететь в тыл врага?!
Гитлер потянулся за ручкой. Адъютант услужливо наклонился, чтобы принять из его рук приговор с грозной резолюцией: «Утвердить!» И вдруг ручка на секунду задержалась над бумагой, и твердой рукой (дрожать руки у Гитлера начали после Сталинграда) фюрер начертал: «Отменить». Расписался и поставил жирную точку.
— Пригласите сейчас ко мне начальника генерального штаба и начальника абвера… — Немного помолчав, добавил: — А также Гиммлера, Риббентропа и Геббельса.
Трудно сказать, как проходило это совещание. Но выводы, к которым оно пришло, представить можно: генеральному штабу активно продолжать работу над новым планом наступления, перенеся его примерно на начало июня; подготовку к действительному наступлению, назначенному на 10 мая, вести всеми силами, только еще более скрытно; военной разведке через свою зарубежную агентуру довести до сведения противника, что немцы сумели очень ловко подбросить ложный план; Риббентропу через дипломатов дружественных и нейтральных стран допустить «утечку» примерно такой же информации. Наиболее тонкая работа предстояла министру информации Геббельсу: требовалось, чтобы народ знал, что преступники примерно наказаны, но вместе с тем чтобы где-то просачивались слухи, что они не расстреляны и благоденствуют на даче самого рейхсфюрера СС. Гиммлер должен держать руку на пульсе всех этих мероприятий.