Данилюк Семен. Милицейская сага

   - Как хочешь, но без Будяка не решим, - безысходно повторил Зиночка.
   - Почему же это не решим? Оченно даже и решим! А ну, кыш в стороны! - раздвинув встревоженно обернувшихся рэкетиров, Мороз вошел в маленький кабинетик.
   - Здравствуй! Здравствуй, Зиночка, - он приобнял обескураженного чеченца.
   - Остальным стоять выжидательно! - рявкнул Мороз, почувствовав движение за спиной.
   Судя по мгновенному затишью, начальника "убойного" отдела городские рэкетиры хорошо знали. И - не с лучшей стороны.
   - Не надо, слушай, - тихо попросил Зиночка.
   - Да все нормально, - с обаятельной улыбочкой Мороз повернулся к вымогателям. Определил старшего.
   - Промышляем? - ласково поинтересовался он, поджимая его к стене.
   - Мороз, у тебя свой базар, у нас свой. Давай разбежимся и - все дела, - преодолевая нарастающий страх, предложил тот. - Дурашка! Что ж ты так дерзишь-то папе? Это у тебя, паскуды, базар, а я к делу государеву приставлен. И я тебе докажу, что живешь ты неправильно, - Мороз шлепнул ладонью по могучей, набычившейся холке. В лице его появилась такая нескончаемая нежность, что рэкетира перетряхнуло.
   - Это люди работают! Вот он работает, - страстно зашептал Мороз. - Заводы работают, пока их до конца не растащут. А ты, гнида присосавшаяся! На что ты в этой жизни создан? Отвечать!!
   - Виташа! Нэ надо! - Зиночка быстро обхватил его за левую руку и потянул назад, в отличие от рэкетиров, угадав, откуда сейчас будет нанесен первый удар.
   - Прошу, дорогой, нэ надо здесь! - от волнения Зиночкин, почти неуловимый акцент резко усилился.
   Мороз недоумевающе всмотрелся в суетящегося Магомедова. Краем глаза заметил, что второй парень нервно теребит молнию куртки. Быстро шагнул к нему и с силой дернул молнию вниз, выдрав ее с мясом.
   С той же блуждающей улыбочкой безошибочно обнаружил за поясом пистолет.
   - Ой, а что это за железка такая изогнутая? - подивился он. - Какая симпатявая!.. Отставить переглядываться.
   - У меня разрешение есть, - хмуро произнес парень, неприязненно разглядывая порванную куртку.
   - Так что ж ты молчишь-то? - возмутился Мороз. - Это ж все меняет. Какой дурашка стеснительный. А ну, кажи живей.
   Дождавшись кивка от напарника, парень вытянул из кармана втиснутое в свиную кожу удостоверение.
   - Гляди-ка! Охранная фирма, - приятно удивился Мороз. - А мы с тобой, Зинуля, было решили, что рэкета какая-то уличная заявилась. Я-то грешным делом подумал, не пристрелить ли? А тут во как обернулось! Так как? Что охраняем, то имеем? А ну-ка поглядим, настоящее ли оно?
   И неспешно, переводя откровенно подстрекающий взгляд с одного на другого, принялся раздирать картон на куски. Не дождавшись желаемой реакции, с силой долбанул отобранный пистолет о кирпичный стояк в углу, обрушив на цементный пол коробку со стеклянными банками.
   - Оружие, между прочим, зарегистрированное. Твое счастье, что ты мент. А то за базар можно бы и ответить, - парень казался посмелее своего напарника.
   - Так я ж не на работе, прелесть моя! - возликовал Виталий.
   - Ладно, пошли, - оборвал слабую Морозовскую надежду отвести душу старший. - С ним без нас разберутся. А с тобой... за подставу ответишь.
   Хмуро кивнув, он сделал движение к выходу. Но стремительный Мороз, оказывается, его уже перекрыл.
   - Куда это вы собрались? - недопонял он. - Я так думаю, ваше место, ребята, теперь в клетке. Рэкет, угроза работнику милиции... Полный, можно сказать, джентльменский набор... Пиши, Зина, заявление. Я сейчас наряд вызову и упакуем!
   - Нэ надо наряд. Пусть идут.
   - То есть? Да ты чего, Зин? Такой случай!
   - Пусть идут, - угрюмо повторил маленький чеченец. - Не было никакого рэкета, и все тут. Показалось тебе. Друзья это мои. Пропусти!
   Он отвел глаза от заухмылявшихся рэкетиров.
   - Как скажешь, - Мороз разочарованно отступил. Пропустил первого. Но, когда мимо проходил старший, придержал его за локоть. - Ты все-таки передай Будяку: Зиночка - мой друг. И если еще раз хоть одна ваша харя... Вижу, ты понял.
   - Я, конечно, передам, - подтвердил тот. Быстро, втянув голову, шагнул к выходу и уже оттуда пробурчал. Так, чтобы расслышали остающиеся. - Но и тебе не сто лет отпущено. Родича твоего урыли. Найдутся и на тебя люди.
   - Да я вас, сволочей, сам всех повычеркиваю. И благодетельницу вашу госпожу Панину первой! - Мороз сделал вид, что собирается броситься вдогонку. Но пугать было некого - оба визитера выскочили на улицу.
 
   - Ну, и как это понять? - разочарованный вконец Мороз вернулся к поникшему Магомедову.
   - Они теперь решат, что я тебя специально позвал, - безнадежно произнес тот.
   - Да хрен бы с ними. Повязали бы сейчас на месте, кинули в обезьянник и - образцово-показательный процесс. Ни одна зараза после не сунулась бы.
   - Что не сунутся? Эти не сунутся. Через других все сделают.
   - Да встряхнись, Зинка, ты под защитой правоохранительных органов!
   Но обескураженный Магомедов шутить был не склонен. - Тоже мне - защита! Ты что, один такой здесь? А РУОП, а налоговая, слушай? Один, да?!
   - Причем тут?..
   - Притом, что не будет мне теперь жизни... И что ты прямо не вовремя? И так трудно стало: чечен ведь я. Семья на мне. Выживут из города, куда? В беженцы? Или, может, - за автомат?!
   - Очнись, Зинка! Что ты как не ты? Кто тебя выживет? О чем говоришь?
   - Э, слушай! Вы б лучше, когда Добрыню сажали, думали. При нем хоть какие-то правила были. А эти!.. Жизни нет! Сестра из Грозного с семьей приехала. Пустил. Как не пустить? Теперь домой хожу, соседи глаза воротят. Террористск.., - он запнутался среди заковыристых звуков, - говорят, гнездо. Как чего надо занять, идут. А все равно - гнездо! Мальчишка соседский. В доме моем, можно сказать, вырос. В спину чеченской мордой кричит. Потом среди ночи приезжают какие-то, приветы передают. Почему, говорят, не воюешь с неверными? Раз не воюешь, давай деньги на борьбу. Даю, куда денешься? Здесь прихожу - эти! Э! Ладно, поеду к Будяку. Может, еще договорюсь...Валька!
   Из подсобки появилась спитая тетка в нечистом халате.
   - Убери тут, слушай. Накрошили.
   Он вышел в зал. Глянул на поджидавшую официантку, на притихших за дальним столиком девушек:
   - Меня сегодня не будет. Столик обслужишь за счет заведения. Мои гости!
   Обозначив кивок головой, быстрой походкой покинул шашлычную.
   Следом, натянув на голову ветхий "пирожок", потянулся от барной стойки и одинокий пьянчужка, все это время прислушивавшийся к разговору в подсобке.
   "Да, - пробормотал он, выходя. - Любопытно! Очень любопытно. Кажется, появляются варианты". Если бы Мороз не задержался в подсобке, то, несомненно, узнал бы в благообразном выпивохе бывшего "саблезубого тигра сыска" Юрия Александровича Марешко.
 
   - Это ты их, да?! - Маринка азартно кивнула на дверь, через которую перед тем выскочили рэкетиры. - Знаешь, как вылетели? Я как раз Ольге рассказала, как ты тогда на турбазе...
   Глаза обеих девушек были полны восторга.
   - Что? - не дослышал Мороз. Что-то в нем вновь замкнуло. Что-то вот-вот...
   В зал с совком в руке выбралась уборщица. Позвякивая собранным стеклом, на нетвердых ногах двинулась к урне.
   - Не может быть! - Мороз вскочил, перепугав и подружек, и официантку. - Этого не...Вал?!.. Валентина Матвеевна, вы?!
   - Узнал-таки, - огорченно пробормотала старуха.
   Еще два года назад Валентина Матвеевна Каткова оставалась лучшим судебно-медицинским экспертом области. Скосившая ее трагедия имела в городе громкий резонанс. В 1994 году по наступлении восемнадцатилетия разом были призваны в армию ее сыновья- близняшки. Оба, едва пройдя учебку, оказались в Чечне. Мать даже успела получить от них одно бодрое письмо на двоих - повезло, попали служить в одну часть. И следом, через месяц, - два тела с одинаково перерезанными глотками.
   Говорят, что Каткова "подвинулась" сразу. Но то, что она спилась за какой-то месяц, - это Мороз знал доподлинно.
   И все-таки увидеть умнейшую, доброжелательную сорокатрехлетнюю Валентину Матвеевну в образе безобразно опустившейся старухи, - это в нем никак не сходилось.
   - Но как же так! Вы - и?.. - Мороз поперхнулся.
   - Бывает, - успокоительно произнесла меж тем та, что была прежде Катковой, возобновляя свое движение к урне.
   - Но почему?! - выкрикнул Виталий. - До сих пор не пойму. Вы же мать. Могли не допустить! Простите, конечно, что по-живому. Но - пацанов на живодерню! Да к тому же Тальвинскому обратились бы. Уж для вас-то!
   - Кто?! - отбросив совок, так что битое стекло задребезжало о плитку, она повернулась, и через старушечий облик блеснула горькая усмешка прежней Катковой.
   - Не может быть. Этого не может быть! - окончательно перепугав девчонок, Мороз ухватил ее за плечи и с силой тряхнул, так, что отчетливо раздалось клацанье зубов. - Чтоб Андрей вам в этом отказал, этого не может быть! Значит, вы не то сказали, не так объяснили. Ну же!
   Требовательно вгляделся в слезящиеся мутные глаза.
   - Значит, не так, - тихонько освободившись, согласилась старуха и, опустившись на пол, прямо руками принялась сгребать рассыпавшееся стекло в подставленный совок.
   - Ну нет! - Виталий метнулся к стойке, на которой стоял телефон, торопясь, набрал номер:
   - Ангелина Степановна! Это Мороз! Генерал на месте?.. Я понимаю, но... Да, очень срочно.
   Восстанавливая дыхание, шумно отдышался.
   - Слушаю, Виталий Николаевич, - послышался вальяжный бас Тальвинского.
   - Андрей Иванович!
   - Давайте ближе к делу. У меня люди.
   - Да, конечно. Но - я встретил Каткову. Вы слышите? Валентину Матвеевну Каткову!
   Тишина в трубке показалась глубокой и гулкой.
   - Андрей Иванович! Она говорит...Она к вам по поводу детей...Чтоб не посылать...Не обращалась?
   - Да, - после паузы подтвердил Тальвинский. - И я в тот же день связался с военкоматом. Мне обещали.
   - Но - тогда почему? Разве вы с облвоенкомом?..
   - Вопрос пришлось решать на другом уровне, - в голосе Тальвинского угадывалось раздраженное нетерпение.
   - Но разве не надо было убедиться? Отследить? - не отступился Мороз.
   И - нарвался.
   - Вы что в самом деле, полагаете, у генерала других дел нет?! - взъярился Тальвинский. Но тут же вернулся к сдержанно-неодобрительному тону. - Виталий Николаевич! У меня совещание. Так что давайте на эту тему в другой раз. Единственно - могу заверить, - с иронией, предназначенной для посторонних слушателей, произнес Тальвинский, - все, что тогда мог, я сделал. Надеюсь, меня слышно?
   Мороз тихонько положил трубку, присел возле безучастно застывшей женщины, приблизил к себе окровавленную ладонь, поцеловал, слизнув языком стеклянную крошку.
   - Простите. Может?.. - он показал на столик.
   Но она, покачав головой, медленно, при общем молчании, все с тем же наполненным совком в руке скрылась в подсобке.
   - Так что будете пить? - напомнила ему официантка.
   - Водки! - прохрипел Мороз.
   - Так. И сколько? - она поднесла карандаш к блокноту.
   - Много! Очень, очень много!
 
   6.
   - Разрешите унести, Андрей Иванович? - Ангелина Степановна натренированно заскользила по кабинету, прибирая оставленные на столах бумаги с пометками. Возле задумавшегося у окна генерала приостановилась. Дождалась разрешающего кивка:
   - Может, чаю?
   - Водки хорошо бы. Шучу. Кофе, плиз. И покрепче.
   - А чай бы лучше. Ведь и без того по десяти чашек в день.
   - А вы считаете?
   - Что я? У вас на лице весь счет, Андрей Иванович. Отдохнули бы!
   - В могиле отдохнем.
   - И шуточки, между прочим, плохие. Злую карму притягивают, - посетовала Ангелина Степановна. Но, уловив злое движение головой, деловым тоном закончила:
   - У вас в двадцать один совещание с замами. Может, отменить?
   - Ни в коем случае. Работаем по плану.
   - И еще - в приемной Игорь Викторович Сутырин. Он в отпуске, но просит принять по личному вопросу. Я скажу тогда, чтоб завтра.
   - Через пять минут пусть заходит. Андрей прикрыл глаза. А когда открыл, секретарши в кабинете не было, и из приемной доносился гул "уничтожителя бумаги".
   Вновь вспомнился скверный разговор с Морозом. Оставалось только догадываться, где и как мог нарваться "блуждающий опер" на сошедшую с орбиты Каткову и что наговорила ему ополоумевшая от горя баба.
   Тот, двухлетней давности случай и без того саднил застарелой заусеницей.
   В не самое удобное время обратилась к нему тогда Валентина. Только разрешился конфликт между президентом и Верховным Советом ( надо же - "разрешился конфликт", - подивился обтекаемости собственных формулировок Тальвинский, припомнив почерневшие от танковых залпов стены). Обе стороны требовали от всех и от каждого изъявления жесткой поддерживающей позиции. Но, посчитав их равными друг другу, в смысле - равно удаленными, Андрей в те дни предпочел отлежаться в госпитале.
   Нейтралитет не прошел: в начале чеченской компании в область нагрянула комиссия МВД. Копали основательно. Не смог отвести угрозу и Меденников: последовательно выступающий против гайдаровской линии, он тогда вновь впал в немилость. Спасибо, выручила Панина. Через свой банковский мир вышла на правительство. Впрочем это было уже позже, когда ситуация и вовсе достигла точки кипения.
   А в тот момент до той точки надо было еще дожить.
   Да, не в то время и не в том месте попросила Каткова о помощи.
   Обычно практичная, взвешенная, в этот раз, будто предчувствуя беду, ворвалась к нему в кабинет, преодолев сопротивление и растерявшегося адъютанта, и даже непроходимой Ангелины. И прямо при присутствующих только что не бухнулась в ноги, умоляя помочь.
   И помог бы, конечно. Уж кому-кому. Но - нельзя было вот так при посторонних. И не все эти посторонние были своими. Плохо, конечно, и то, что облвоенком в то время играл за другую команду. А значит, обратиться к нему лично, не поставив себя в зависимость, было нельзя.
   Да, сложные тогда вязались комбинации. Едва-едва разрулил.
   И все-таки ведь не отказал. Пусть не напрямую, но поручил доверенному начальнику райотдела на своем уровне решить вопрос через призывной военкомат. И тот пообещал, причем - уверенно: не раз проворачивал. А через неделю прибежал потерянный: насчет Катковских пацанов райвоенкомат получил прямое указание от облвоенкома.
   И все стало ясно: посторонние, которые были не своими, забросили на него сеть - на злоупотребление служебным положением. Еще бы! Начальник УВД, отмазывающий детишек любовницы от выполнения священного долга.
   Это и была цена вопроса.
   Но не объяснять же все это Морозу, патологически не способному понять, что существуют отношения более сложные, чем " ты за меня, я за тебя".
   " Засиделся в пацанах. Вот тяну наверх, а будет ли еще толк?"
 
   - Разрешите, Андрей Иванович?
   Выдохнув, Тальвинский заставил себя упруго подняться из кресла.
   - Прошу, прошу, Игорь Викторович! Не зря я тебя уговорил: санаторий явно пошел на пользу. Вид просто юношеский.
   На самом деле за последние годы Сутырин не то чтобы постарел, но - как-то оплыл. И обычная прежде в нем живость теперь возврашалась лишь во время редких совместных посиделок, где Сутырин неизменно избирался тамадой.
   - Во всяком случае отдохнул и - готов к новым свершениям. Испытанная старая гвардия бьет, что называется, копытом. Так что - жду указаний!
   Понимая, о чем пойдет речь дальше, Тальвинский ограничился молчаливым приглашением занять гостевое кресло.
   - Да, вот, - будто только припомнив, Сутырин извлек красочную открытку. - Прошу вас быть вместе с супругой.
   С момента, как Тальвинский был утвержден начальником УВД, в общении со своим недавним шефом, а ныне - заместителем по следствию он взаимно перешел на "ты". И то, что теперь у Сутырина проскользнуло вдруг искательное "вы", утвердило Тальвинского в его догадке.
   - Даже без приглашения бы прорвался, - пробасил он. - Юбилей старейшего работника - это мы отметим по высшему разряду.
   При последней фразе Сутырин поежился.
   - Может, есть что-то, что хотел бы в подарок? Давай без стеснений. Все равно деньги отпускать. Так лучше - с пользой.
   - Да какой там подарок? Нет для нас, старых пахарей, лучшего подарка, чем право трудиться на благо родины, - произнес шутливо начальник областного следствия.
   Тальвинский благожелательно промолчал. И Сутырин, поерзав, решился.
   - Андрей Иванович, у меня в кадрах разговор был. Дали понять, что надо оформляться на пенсию. Якобы вы в курсе.
   - Да, в самом деле. Сколько ж можно злоупотреблять вашей безотказностью? Пора и молодым на авансцену выходить.
   - Кому?! Андрей Иванович, ты что, действительно Чугунова на мое место прочишь? Так ведь он никакой. Развалит управление за полгода. Давай иначе. Вместе подберем кандидатуру. Года три, даже - два, проработает у меня в замах. Натаскаю. А там и - сам рапорт подам с легким сердцем. Ну, куда мне в пятьдесят пять - цветы, что ль, на даче выращивать? Сил-то невпроворот. До сих пор дважды в неделю в теннис бегаю.
   - Что говорить? В работоспособности ты нас всех еще умоешь. Но, сам знаешь, - мы на тебя итак срок службы продлевали. Второй раз в министерстве просто не поймут.
   - Это я сам порешаю! Людишки свои пока не перевелись, - Сутырин приободрился. - Мне главное, чтоб ты был за. А, Андрюш? Все-таки, извини за напоминание, я тебя не раз вытаскивал. А то, что на совещаниях часто цепляемся, так - для пользы дела стараюсь!.. Так что?
   Вопрос он задал иным, потухшим голосом, - молчание начальника УВД было ответом.
   Тальвинский поднялся, заставляя тем подняться и просителя. Протянул руку:
   - Извини. Через десять минут совешание... Я подумаю, что можно сделать.
   Но хитреца Сутырина обтекаемой этой фразой не обманул. И руку тот пожать не спешил:
   - Ну что ж, все понял: последовательно чистишь кадры. Подбираешь удобных людей. Только удобные люди, они хороши как кивалы. А вот с кем в работе останешься?
   Коротко кивнув, повернулся и подпрыгивающей своей походкой направился к выходу.
   Хоть и жаль было Андрею старого полковника, но останавливать его не стал.
 
   7.
   Шашлычная "У Зиночки" по-прежнему пустовала. Редкие посетители, заглянув, спешили ретироваться, даже не раздевшись.
   За единственным занятым столиком, в окружении зажавшихся в углу девушек, пил Виталий Мороз. Пил вглухую. Так, как не пил никогда. Собственно, был он уже, что называется, никакой. Лишь бормотал что-то, вливая в себя очередную дозу, и - всхлипывал.
   - Виталий, пора уходить, - не в первый раз, стараясь быть твердой, потребовала Марюся.
   - Сколько ж он в себя влил-то и - все на ногах. Уж свалился бы наконец, что ли, - пробормотала напуганная внезапным преображением Оленька. Ее слабеющие попытки распрощаться пресекались Морозом решительно и, как сам заявлял, непокобелимо.
   - Напиться - это мы завсегда, - Мороз расслышал последнюю фразу, тяжело поднялся, расплескивая очередной фужер водки. - Тут мы - гусары! Но - только за прекрасных дам. За вас, девочки!
   Подобрался, согнув браво локоть, поднес бокал ко рту, встрепенувшимся орлом глянул на спутниц:
   - Господа офицер-ры! За дам - стоя!
   Потная голова его запрокинулась, так что стал виден натужно движущийся острый кадык, через силу вталкивающий в сопротивляющийся организм очередную порцию спиртного.
   Его еще хватило, чтоб гордо склонить голову, несколько боком, но поставить-таки пустой фужер на скатерть. Вслед за тем глаза закатились, и - крупное тело разом рухнуло на пол, вызвав сотрясение барной стойки. Впрочем, сам Мороз грохота не услышал, - заснул еще в полете.
   - Ну, слава тебе господи! Наконец-то отмаялись, - из-за барной стойки возникла истомившаяся официантка. - Чего теперь делать с ним будете, девки?
   - Мы?! - Оленька ухватилась за пальто. - Пусть себе валяется. Надо же. Показалось сначала - чумовой мужик. А это - чума какая-то! Пошли, Маринк. Может, еще на дискотеку успеем.
   - А..он?
   - Сам нажрался, пусть сам и очухивается. Наша, что ли, забота?..Эй, ты чего у него в карманах роешься?
   - Ключи от машины... Во!
   - Нельзя его сейчас в машину, - забеспокоилась официантка. - Ночью минус десять обещали.
   - Мороз на морозе не замерзнет, - пробормотала Марюська, листая обнаруженный паспорт. - А, вот и адрес. Не так и далеко.
   - Ты что, за руль собралась? - догадалась Оленька.
   - А чего? Меня учили.
   - Дурочка! Зимой, ночью. И сама на поддаче.
   - Гололед, - подсказала официантка.
   - Во! Да и было б из-за кого? А то - упившийся старпер. Такого из машины до дому тащить - надорвешься. Что ты лыбишься?
   - Да вспоминаю, как маменька как-то на себе пьяного мужика приволокла. Похоже, это у нас семейное. Помогите на заднее сиденье втиснуть.
   - Все-таки ты, Маринка, точно - с вальтами, - разгадала давнюю, мучившую ее загадку Оленька.
 
   8.
   Мороз провел огромным языком по шершавому небу, приоткрыл набухшие, как у вурдалака, веки.
   Он лежал в плавках на собственной расстеленной диван-кровати, в ночной комнате горела настольная лампа и... - с трудом он приподнял голову, - на краешке этой самой диван-кровати, спиной к нему, в одних трусиках, склонилась над книгой какая-то девица. Чудны дела твои, господи, - Марюська!
   Напоминая о себе, он простонал и - рывком сел.
   Ойкнув, Марюська отбросила книгу и схватилась за лежащий рядом халат:
   - Не смотри!
   "Стало быть, ничего не было", - констатировал Мороз.
   Выполняя наказ, он отошел к "стенке", в которой у него было припасено с полбутылки коньяка, сделал пару крупных глотков. В голове воссияло, в желудок излилось блаженство.
   - Фу! Все не так уж сумрачно вблизи. Удивительное все-таки изобретение человечества - коньяк. Второе после колеса... Можно, леди? - укутанная в мужской халат Марюська забилась с ногами в кресло. - Кажется, вчера я был недостаточно comme il faut. Интересно, каким краном меня сюда затащили?
   - Вот этим, - она протянула было руки, но тут же схватилась за распахнувшийся ворот. - Извини, но больше нечего было надеть. Как-то, знаешь, не рассчитывала у тебя здесь оказаться.
   - Да сними ты его к черту. Прятать такой роскошный бюст под рваным халатом - это, не знаю, как если на статую Венеры натянуть шинель... Погоди, а машина?!
   - Под окном.
   Где?! - он выскочил на лоджию. - Эн би эй - это просто фантастика. Слушай, а как же ты все это...организовала-то?
   - Дура потому что. Пожалела. Вот жду, пока трамваи пойдут. Главное, заснуть не смогла. Теперь все лекции просплю. Выйди, я оденусь. Только время с тобой потеряла.
   - Какое такое время? - в голове его призывно зашумело.
   - А такое. Может, у меня свидание было назначено?
   - Ага, - под его ищущим взглядом она сжалась:
   - И не думай.
   - Что ж тут думать-то? Вину отслужу. Оставлять такую девушку в полном, можно сказать, безнадзоре, - это не в наших гусарских традициях.
   Не теряя времени, выдернул ее из кресла, рывком сорвал халат.
   - Черт! Как же ты в самом деле...
   - Виташка, не смей! Я закричу!
   - Тсс! Молчи, грусть, все испортишь.
   Наклонившись, обхватил пересохшими губами набухший сосок и потянул - как малину с куста.
 
   Светало. Тихо задребезжал будильник.
   - Не зажигай свет, - пробормотала Марюська. - У меня еще соньки в глазах. Включи лучше какой-нибудь просыпательный мультик.
   "Мультик!" - нашаривая пульт, хмыкнул Мороз. Комната тускло осветилась. Марюська лежала, блаженно-расслабленная, с зажмуренными от света глазами. - О! Похоже, проспали, - намекающе произнес он.
   - Тогда я первая в ванную! Чур, не подглядывать! - подхватив разбросанную одежду, Марюська выскользнула из комнаты. А еще через минуту сквозь шум душа послышалось мурлыканье - она что-то напевала.
   "Еще и певунья. Такая вот тростиночка-хрустиночка. Едва пеленки на прокладки сменила, а в постель к мужику прыгнуть - как улицу под красный свет перебежать. Озорное поколеньице".
   На самом деле в масштабах поколения - это он хватил. Перебывали здесь всякие поколения. И никаких комплексов по поводу женской раскованности прежде он не испытывал. Раздражала почему-то Марюська. И даже нет, не она сама по себе. В конце концов девочки для того и растут. Но - почему-то уязвляло, что она так легко уступила ему. - Глубокоуважаемый сэр! Вас ждут к завтраку! - услышал он.
   Через пять минут, затянув ненавистный галстук, Мороз заглянул на кухню, где Марюська, в морозовском переднике поверх миниюбочки, свежая и оживленная, нарезала бутерброды. На плите, ворочаясь в кипятке, фырчали яйца - будто мужики в парилке.
   Беззаботность ее, в которой легко угадывалась привычка хозяйничать в чужих кухнях, привела его почему-то в тихую ярость. И хоть все это было глупее некуда, в нем нарастало неконтролируемое желание позлить эту сладкоголосую певунью, вывести из себя.
   - Ты извини меня за сегодняшнюю ночь, - прислонившись к косяку, произнес он. - По-дурацки как-то все получилось.
   -Садись ешь. Кофе остынет.
   - Как-то так, между делом. Извини уж.
   - Бог простит.
   - Так ты не сердишься?
   - Не занудствуй, - она нахмурилась.
   - Знаешь, я вчера все выбирал меж вами. А теперь так думаю, что не очень и прогадал: в общем-то ты не хуже своей подружки. Правда, там еще грива. - Заткнись, наконец.
   - Но ты тоже, знаешь, хороша. Призналась бы честно, что менструация. Я бы, пьяный-пьяный, а отстал. А теперь и тебе, наверное, неприятно. И - простыня в крови.
   - Что?! Простыня? - она отшвырнула нож, мимо недоуменно отодвинувшегося Мороза вылетела в прихожую, принялась натягивать сапоги. Но дрожащие от ярости руки не справлялись. Тогда, подхватив их, сорвала с вешалки пальто, сумку.