Страница:
Разными дорогами попали мы в этот тупик, в эту страшную камеру... Я смотрю на серые стены, которые бледный рассвет делает еще ужасней, и говорю себе, что они навсегда замараны людьми, проходившими через эту камеру. Ничто не сможет очистить их. Эти стены больны, из них сочится людское горе, и вид их напоминает лицо прокаженного... Я лечу в пространство, высоко, очень высоко, туда, где радостно и чисто, где воздух невероятно легок и свет бесконечно чист. И с этих высот я смотрю на тюрьму... Мне хочется вырвать ее с корнем, прочь с этого места, и вместо каменных стен посадить здесь цветы.
Феррари больше не плачет. Тыльной стороной ладони он вытирает слезы. Когда он двигается, кандалы его грустно звенят. Его мутный взор задерживается на мне.
— О чем ты думаешь? — обеспокоенно спрашивает он. Поскольку я не отвечаю, он добавляет: — Можно подумать, что ты весь в мечтаниях...
— Я и так мечтаю...
Он вздыхает:
— Везет тебе... А я словно с ума свихнулся... Вспомнил детство, тогда все еще было возможно...
Сомневаюсь, что воспоминания детства вызвали у него слезы. Хотя бывает и так, именно эти воспоминания действуют на мужчин сильнее всего. Феррари продолжает:
— Вообще-то я слышал разговоры о гильотине, и они всегда вызывали у меня страх, страх от простой мысли, что эта штука существует, ты понимаешь?
— Да, понимаю...
— Так вот, мне сейчас страшно от сознания того, каким образом я умру. Сама мысль страшнее, чем реальность...
Смотри-ка, занятные мысли возникают порой в голове этого гангстера! Помолчав немного, он говорит:
— Тебе не кажется, что страх, который жил во мне раньше — от предчувствия?
— Не знаю...
— Ты как думаешь, можно предчувствовать событие задолго до того, как оно произойдет?
Вопрос его заставил меня задуматься...
Действительно, существует ли предчувствие? Решительно, нет! Я, во всяком случае, никогда не думал, что все окончится именно так...
— А здорово у вас котелок варит, — заявил мне Альфонс тоном, каким обычно сообщают человеку важную новость.
— Почему?
— Все получилось именно так, как вы предвидели. Ваша дамочка клюнула на наживку запросто!
Мемэ изложил все более обстоятельно, поскольку был не таким эмоциональным.
— Я ей растолковал, что мы проторчали весь день на почте, но никого не засекли. Затем спросил, не говорила ли она о нашем сотрудничестве со своим дружком. Она побледнела и спросила, какое отношение это имеет к нашему делу. Я долго изображал из себя парня, у которого на уме дурные мысли и он не осмеливается высказать их вслух... Она стала настаивать, и тогда я сказал, что все это дело о шантаже кажется мне слишком подозрительным и что у меня есть кое-какие сведения об этом самом парне по фамилии Норман. Что он постоянно в поисках — вначале бабок, а затем порошка, на который он эти бабки и тратит. Я увидел, что это поколебало ее решительность и уверенность. Она прошептала, что, мол, это невозможно. Ясное дело, я продолжал свои басни... Подсказал ей, что она легко может проверить эти подозрения и отмести их. Для этого она должна проделать маленький эксперимент. Сообщить тому, кто ее шантажирует, что она в состоянии уплатить ему лишь часть суммы, а мы должны проследить за парнем. Еще добавил, что она может переписать номера купюр и послать деньги. Но ничего не рассказывать своему хахалю... А потом она должна проследить за купюрами, которые он будет использовать. Пусть проверит, не те ли это денежки... И если все подтвердится, то можно доказать как дважды два, что письма эти писал именно он, и никто другой.
Я готов был расцеловать его. Он прекрасно сыграл свою роль, и я не сожалел о потраченных деньгах. Больше того, я заплатил еще. Я расстался с ними после крепких мужских рукопожатий.
Вечером, когда я вернулся домой, Глории не было. Служанка сообщила мне: мадам уехала сразу после полудня, сказав, что она только туда и сразу обратно, но не сказала, куда именно. Я стал ждать, почитывая вечерние газеты.
Пробило восемь, а ее все еще не было, и меня охватило беспокойство. В голове возникали разные предположения. Мне казалось, что жена моя просто сбежала со своим любовником после того, как обнаружила мою игру. Или же, наоборот, Морэ удалось сунуть в карман Нормана деньги, Глория их обнаружила и, убитая горем, разогнавшись до ста двадцати километров в час, на полном ходу врезалась в платан или свалилась с моста... Я отложил газету и решил выйти из дому и подождать ее на улице... Когда я дошел до конца усадьбы, приехала, наконец, Глория. Лицо её напоминало застывшую восковую маску. Она казалась сильно похудевшей. Волосы ее растрепались, а элегантный жакет не был застегнут. Она оставила машину у обочины и прошла мимо, даже не удостоив меня взглядом.
— Ты откуда? — спросил я грубо.
Она остановилась. Мне показалось, что она походит на внезапно разбуженного лунатика. Ее глаза блуждали. Внезапный гнев охватил меня. Боже мой, что с ней произошло! Я был одновременно счастлив от мысли, что мой хитроумный план удался, и переполнен ревностью, поскольку видел, что только что сделанное ею открытие подкосило ее больше, нежели меня — ее неверность. Я побежал за ней по аллее, окаймленной розовыми кустами, схватил за руку.
— Глория! Ты должна мне ответить! Где ты была?
Она вырвала руку.
— Умоляю тебя, — пробормотала она, — умоляю, оставь меня!
В ее голосе было столько надрыва, что я не настаивал. Она вошла в дом и сразу поднялась на второй этаж. Я услышал, как хлопнула дверь нашей спальни, и в замке заскрипел ключ. В нерешительности я замер, посреди гостиной. Обалдевшая служанка смотрела на меня, и во взгляде ее застыл вопрос. Тогда я тоже стал подниматься по лестнице.
Подойдя к двери, я постучал и попросил Глорию открыть мне. Я старался придать голосу спокойствие. Глория не ответила. Я постучал сильнее... Теперь я услышал, что она находилась в ванной комнате, щелкнула задвижка нашей аптечки. Стало понятно, что она задумала. Я отступил на два шага и с разбегу высадил дверь плечом... Это произошло как раз в тот момент, когда Глория выливала содержимое флакона со снотворным в стаканчик для чистки зубов. Я выхватил флакон у нее из рук.
— Грязная потаскуха! — заорал я. — Ты надеешься так просто покинуть меня, да? Ну-ка, скажи!
Должно быть, мое лицо было настолько искажено ненавистью, страхом, а возможно, и любовью, что она замерла... Она никогда не видела меня таким, даже не подозревала, что у меня может быть такое лицо. Я схватил ее за плечи.
— Глория, скажи, что происходит?
— Ты хочешь это знать?
— Я требую!
Она слегка напряглась, чтобы легче было сделать страшное признание, которое, словно нож гильотины, могло разрубить пополам нашу любовь.
— Я изменила тебе, Шарль!
Очень часто с того памятного вечера я задавался вопросом, каким будет мое поведение в тот день, когда она решится бросить мне в лицо всю правду. И вот — свершилось, и ничего не пришлось изобретать. Все произошло именно так, будто я только сейчас узнал обо всем! Да, я испытал головокружение, приступ ярости, отчаяние... Взгляд мой упал на стакан, на дне которого плескалась коричневая жидкость. Я взял его в руки... Я готов был выпить эту жидкость. Но тут у Глории вырвалось:
— Я только что убила моего любовника!
Пальцы мои дрогнули, я, едва не выронив стакан, поставил его на полочку. Огромное красное облако окутало мой мозг. Этого я никак не мог предвидеть. Она убила его! Последствия превзошли все мои ожидания. Ведь это, по сути, я сам, руками моей жены, убил человека! Злая ирония судьбы! Подлый удар случая...
— Ты его убила?
— Он оказался всего лишь мелким подонком...
Ее слова оказывали на меня такой же эффект, как и удары кулаком по лицу.
«Убила!..»
Это короткое слово с жуткой болью вгрызалось в мое сознание. Еще немного, и я не выдержал бы. Она убила его... Я приготовил маленькую хлопушку, а взорвалось, словно авиационная бомба... Из-за меня Нормана больше не существовало, а жена моя стала преступницей... Она убила любимого человека, потому что поверила, будто обманута им. Она очень любила его, до такой степени, что смогла отнять у него жизнь.
Я продолжал допрашивать.
— Где это произошло?
— У него на квартире...
— Как ты его убила?
— Из моего револьвера...
Когда-то, очень давно, один из моих друзей-охотников подарил Глории револьвер с инкрустированной ручкой... Он дарил это оружие как безделушку, дорогую и изящную, призванную украсить жизнь Глории... И однако, игрушка эта убила человека.
— Там кто-нибудь был?
— Нет, никого...
— Послушай...
— Что?
Она понемногу успокаивалась, наш разговор оказывал на нее благотворное влияние.
И я, задавая ей вопросы, тоже понемногу приходил в себя. Мозг мой заработал быстрее и четче. Мне необходимо было разыграть обманутого мужа.
— Значит, ты мне изменяла?
— Да!
— Давно?
— Два месяца...
— С кем?
Она опустила голову, готовая к моим издевкам.
— Кто же был этим счастливчиком?
— Так, парень один... Он...
— Что «он»?..
— Нет, ничего...
— Говори, мне кажется, что момент сейчас самый подходящий!
— Да, я согласна с тобой.
— Итак?
— Я познакомилась с ним в бассейне Молитор... Этим летом...
— Хорошо, и что потом?
— Ну, он шутил, он...
— Короче, у него было то, чего уже нет у меня: молодость и беззаботность?
— Не говори так!
— Продолжай!
— Я ему уступила...
Я не смог сдержать злобной ухмылки.
— Ты выражаешься, словно в романе. Скажи, что ты с ним переспала, это будет менее образно, зато верно.
— Пусть будет так, если хочешь...
Эти слова тоже задели меня... Воистину, Глория умела выбирать выражения! «Если хочешь!»
— Он попытался меня шантажировать, — продолжила она. — Ему необходимы были деньги. Он хотел выдать себя за анонимного шантажиста...
— Браво! Ты водишься с подобными типами, это не похоже на тебя! По крайней мере, раньше не походило.
Дрожащей рукой она провела по искаженному мукой лицу.
— Я приготовила ему ловушку...
— Какую ловушку, ты что, подозревала его?
Она колебалась.
— Да, — произнесла она наконец.
— И что потом?
— Я переписала номера купюр и отправила деньги по почте... Сегодня я была у него...
Она словно запнулась. Ей тяжело было произнести следующую фразу. Еще тяжелее было мне услышать ее.
У НЕГО...
Я мог себе примерно представить, как это происходило: квартирка, словно специально созданная для любовных встреч... Авангардистская живопись на стенах, всегда под рукой виски... И запах, который трудно определить, но он постоянен... Запах духов, приносимый сюда разными женщинами. Я произнес:
— У него... Хорошо, мне понятно. Что дальше?
— Я сказала, что забыла захватить деньги, а мне нужно кое-что купить... Он предложил взять у него, и я согласилась.
В этот момент я остро пожалел о том, что не смог присутствовать при этой сцене. Она стоила всех моих несчастий.
— И ты узнала свои деньги?
— Да!
— И что?
— Я словно с ума сошла... Открыла сумочку, достала револьвер и выстрелила...
— Так ты специально захватила с собой револьвер?
— Конечно!
— То есть ты заранее приготовилась убить его, если получишь доказательства его шантажа?
— Да...
— Потому что ты его любила?
Она спрятала свои глаза, испугавшись блеска моих.
— Я любила его, — храбро выпалила она, — но убила не поэтому... Я его убила, потому что он воспользовался моей любовью, чтобы тянуть у меня деньги... И еще, он так здорово разыгрывал комедию!
«Еще бы, — подумал я про себя, — он ее плохо и не мог играть, поскольку был невиновен!» Я размышлял.
— Сколько раз ты выстрелила?
— Один раз, выстрел меня напугал!
— Он упал?
— Да... Однако на раненого он не походил... Я дотронулась до его груди...
— И что он сказал?
— Ничего, он был мертв!
— Ты уверена?
— Да, я встала на колени и пощупала пульс... Его не было...
Она прикрыла лицо рукой, стараясь отогнать это видение.
— Продолжай!
— Это все!
— Ты ушла?
— Да, очень быстро...
— Никто не приходил?
— Нет, никто...
— И по дороге ты никого не встретила?
— Нет...
— А консьержка?
— Ее не было у себя, когда я приехала, а когда уходила, у нее все еще висела на двери табличка «Закрыто».
— Короче, тебя никто не видел?
— Нет, никто.
— Дай мне твой револьвер...
Она была на грани обморока...
— Я... я его оставила там!
— Что?!
— Да, я была так перепугана, что бросила его и убежала...
Я тряхнул ее за плечи.
— Этого не может быть!
— Может...
Надо было что-то делать, или... Или примириться с мыслью, что Глория предстанет перед судом присяжных за убийство... Гнев мой был настолько сильным, что мысль эта доставила мне какую-то мрачную радость. Тем хуже для нее! Ей и платить! Но в этом деле была загвоздка, и немалая... Полиция начнет следствие и ухватится за шантаж. Станут искать мотивы, по которым моя жена совершила это убийство. И тогда все откроется. В уголовном плане я ничем не рисковал, во всяком случае, почти ничем, но в глазах Глории навек превращался в ничтожество... А вот если я разыграю роль спасителя, то смогу вновь обрести свою жену. Обрести полностью и сохранить для себя навсегда. Если мне удастся вырвать ее из лап полиции, Глория будет верна мне до гробовой доски. Я вновь ощутил прилив сил и вкус к жизни. Теперь я уже меньше думал о смерти Нормана. Он заплатил дорогую цену, но эта входило в условия его профессии соблазнителя.
Я взял с полки стаканчик для чистки зубов. Две трети его содержимого я вылил в умывальник. Затем добавил туда немного воды. Глория равнодушно следила за моими действиями. Я протянул ей стакан.
— На, выпей!
Она посмотрела на стакан, затем вскинула удивленный взгляд на меня.
— Зачем?
— Чтобы успокоиться, идиотка! Выпей и ложись, постарайся уснуть, а я тем временем попробую что-нибудь сдоить, поняла?
Она покачала головой.
— Но, Шарль, ты... После того, что я тебе сделала?
— Всему свое время, об этом позже поговорим.
Она махом выпила все снотворное, которое я ей приготовил... Я помог ей раздеться и заставил лечь в постель.
— Ты заперла у него дверь за собой?
— Я не помню...
— А ключи у тебя есть от его квартиры?
— Да... В сумочке. Шарль! Неужели ты поедешь туда?
— Поеду!
— Но, Шарль!
— Замолчи...
Я достал из ее сумочки маленький плоский ключ. Я собрался было уходить, но вспомнил, что в глазах Глории я ведь ничего не знаю о ее любовнике.
— А теперь скажи мне его имя и адрес...
Она помолчала и назвала мне то, что я ее просил, но голосом тягучим и вялым. Сон уже охватил ее, и она погружалась в его глубины. Я смотрел на нее. С умиротворением сердца возвращалось умиротворение тела. Сползла маска страха, и я вновь видел ее такой, какой она существовала в реальности. Я вновь видел мою маленькую Глорию. Видел ее нежную кожу, маленький изящный носик, ее чувственный рот... Я спустился вниз и стал одеваться. Появилась наша служанка, Маринетта.
— Мадам заболела? — спросила она.
Я улыбнулся ей.
— Пустяки, нервы шалят. Когда она ехала домой, то проскочила на красный свет и поцапалась с полицейским... Тому не понравился ее тон, и он повез ее в комиссариат!
— Кого, мадам?
— Да... Поеду, попробую уладить это дело... Ох уж эти женщины! — И слегка ущипнул ее за подбородок. — Ужин не надо подавать. Мадам спит, я дал ей снотворное... Не будите ее. А я перекушу в Париже... Может, вы захотите пойти в кино?
— Хорошо, месье, спасибо, месье...
И я уехал, весь погруженный в мысли о той миссии, которая мне предстояла. С этого момента я становился сообщником Глории, которая сделалась убийцей по моей вине, я вел ее за руку, если можно так выразиться... И хотя настроен я был весьма решительно, миссия эта меня волновала изрядно.
Я остановил машину на приличном расстоянии от дома Нормана. Из «бардачка» достал шапочку, которую всегда надевая на охоте, и направился к месту преступления, предварительно затянув пояс плаща. Я постарался побыстрее проскочить мимо окошка консьержки. В комнатке горел свет, и я увидел, что все семейство расположилось вокруг стола. Я бросил взгляд на список жильцов и увидел, что Норман живет, вернее, жил на первом этаже. Не знаю почему, но это меня успокоило... Если придется удирать, с первого этажа сделать это значительно легче.
Я вставил ключ в замочную скважину и собрался открыть дверь, но вовремя вспомнил об отпечатках пальцев. Быстренько натянул пару старых замшевых перчаток, используемых при вождении, и вошел. Внутри горел свет. Квартира Нормана вовсе не походила на то, что я себе вообразил. Убранство ее оказалось более скромным, и, похоже, вкус у хозяина был отменным... Квартира состояла из маленькой прихожей, гостиной и спальни. Труп находился именно там... Я увидел разобранную кровать и уловил запах духов Глории. Запах ее духов и был ее запахом. Почему-то это меня расстроило... Я отбросил видения их любовных игр и приблизился к трупу. Норман лежал на ковре. Он был мертв и начинал остывать и коченеть. Пуля попала ему прямо в сердце, что само по себе являлось чудом, учитывая неловкость моей жены. На рубашке виднелось небольшое кроваво пятно, и все. Чистое, без всяких осложнений убийство.
Я взглядом поискал револьвер Глории, но не увидел его. Я перевернул тело, но и под ним револьвера не было. Улегся на живот и заглянул под кровать — опять ничего. Нигде его не было видно. Обыскал кухню, но и там ничего не нашел. Под вешалкой пусто... Глория ошиблась! В страхе и смятении она наверняка сунула его в карман, даже не отдавая себе в этом отчета. Или же он был у нее в руке, и она его выбросила у машины. Во всяком случае, в квартире у Нормана его не было. С нездоровым любопытством я взглянул на покойника. Мертвым он был не так красив, как мне увиделось вначале. Лицо его, казавшееся воплощением утонченности, при ближайшем рассмотрении оказалось асимметричным. Итак, что же делать? Труп обнаружат, следствие неизбежно приведет к Глории, чьи частые визиты не могли остаться незамеченными. Консьержка и другие жильцы вспомнят ее... Как она сможет доказать свое алиби? Уходя, она никого не встретила, но это не значит, что ее никто не видел. И если полиция появится у нас дома, Маринетта, несомненно, расскажет, что мадам приехала поздно и вид у нее был явно необычный...
По опыту, почерпнутому в газетах и журналах, я знал, что чаще всего убийцу выдает труп. Значит, надо первым делом надежно спрятать жертву. Но нет ничего труднее, чем перевозить и прятать мертвеца. Я решил рискнуть и проделать все это. Иначе нам с Глорией не выпутаться. Или я прячу Нормана, вернее, его труп, или я навсегда теряю Глорию. А я слишком любил ее, чтобы пойти на эту жертву.
На часах было без двадцати десять. Квартал казался пустынным, дом — вымершим... Я слышал звуки радио, далекие, приглушенные... Они успокаивали. Вокруг меня пульсировала жизнь — теплая, нежная, и мне как никогда захотелось жить, быть рядом с Глорией, любить ее, видеть людей, разные страны... Прежде всего, надо было навести на ложный след, пусть думают, что Норман уехал в путешествие. Это позволит выиграть время и сделает невозможным установить точное время, когда он исчез... Я включил радио. Поскольку этого было недостаточно, чтобы продемонстрировать присутствие человека в квартире, я включил еще и пылесос, стоявший на кухне. Не знаю, делал ли когда-нибудь Норман уборку в своей квартире, да еще в такое время, но не это было главным для меня. Необходимо было привлечь внимание соседей. В конце концов, есть какая-то логика в том, что человек, уезжающий надолго, наводит у себя в квартире порядок. Я, как мог, заправил постель, хотя всю жизнь испытывал отвращение к этому занятию. Достал из шкафа чемодан и набил его костюмами и бельем. Закрыв крышку, отнес чемодан к входной двери. Вернулся в спальню и замотал мертвеца в ковер.
Конечно, тащить покойника, завернутого в ковер, — дело нелегкое, но как иначе от него избавиться? Я бросил на него последний взгляд. Теперь, когда он умер, мне стало казаться, что выглядит он дурак дураком. И, кроме презрения к этим бренным останкам, другого чувства я не испытывал. Завернув тело Нормана в ковер, я перевязал веревками края. Подтянул этот рулон к двери, словно обычную груду тряпья. Осмотр места убийства доставил мне полное удовлетворение. В маленькой квартирке царила атмосфера отъезда. Я направился в ванную комнату и забрал оттуда бритву. Такой парень, как Норман, не должен путешествовать без бритвы. Затем перекрыл газовый кран, как это делают люди аккуратные и экономные, когда уезжают. Та же операция с выключателем. Это должно было соответствовать характеру Нормана, который, судя по окружавшей его обстановке, был человеком педантичным.
Теперь оставалась самая трудная и опасная часть операции. Я должен был перенести покойника и его чемодан к машине. Я слегка приоткрыл дверь и прислушался. Кроме радио, звучащего в квартирах, я не различал других звуков... Где-то часы пробили десять... В коридоре царил полумрак. Я дошел до комнатки консьержки и сквозь стекло в двери увидел лишь ее мужа, читающего газету. Он сидел спиной к двери. Жена, вероятно, укладывала детей спать. Момент — лучше не придумаешь. Я нажал на кнопку, открывающую дверь в подъезде. Раздался легкий щелчок. Мужчина за стеклом даже не шелохнулся. Я легонько толкнул дверь, просунул туда ногу и открыл ее полностью. Затем положил спичечный коробок в просвет двери. Проделав все это, я быстренько вернулся в квартиру. Выволок ковер с трупом из квартиры. Затем вынес чемодан. Запер дверь на ключ и глубоко вздохнул. Тяжко придется — нести одновременно и чемодан, и сверток. Кое-как забросил свою ношу на спину, затем склонился, чтобы взять в руку чемодан. Ноги мои подкашивались, и шел я с трудом, но страх быть застигнутым придавал мне силы. Совершенно бесшумно дошел я до двери, вновь просунул ногу в щель... Дверь открылась. Я находился на бульваре Инвалидов, слабо освещенном, под легким дождиком... Моя мокрая машина блестела в темноте. Она стояла далековато, и я проклинал свою дурацкую осторожность, которая помешала мне припарковаться рядом с домом. Рука, несшая чемодан, совершенно онемела... Спина разламывалась от боли. Однако я продолжал идти, все мои мышцы напряглись, и сердце колотилось в груди с такой силой, что казалось, будто оно вот-вот выпрыгнет. Навстречу мне попался плохо одетый старик, но он не обратил не меня никакого внимания. Во всяком случае, я был уверен, что он не узнает меня, если... Прежде чем открыть машину, я тщательно осмотрелся вокруг. Никого. Окна домов заливал дождь, и туман осени оседал на них. В это время года и в подобный час никому не придет в голову высовываться из окна.
Я поставил чемодан, открыл дверцу и принялся вталкивать ковер с трупом в машину. Было страшно неудобно, учитывая длину свертка. К счастью, машина моя была достаточно велика, и мне удалось кое-как затолкать рулон. Затем я поставил чемодан в багажник и, наконец, отъехал... Я был счастлив, как бывает счастлив мужчина, окончивший трудную и опасную работу. Счастлив и нисколько не смущен присутствием мертвеца в машине, рядом со мной. Он мне мешал. Что же делать с ним? Это была проблема. Наступал заключительный этап операции: предстояло каким-то образом избавиться от трупа. Я долго" ехал, куда глаза глядят, в сторону Порт д'Орлеан... Все во мне еще дрожало от усилий, которые я приложил... Мне показалось, что если я не выпью чего-нибудь покрепче, то меня начнет рвать. Я притормозил возле пивной и направился к стойке бара. Выпил, и мне сразу стало легче...
Глория спала, а я действовал. Я опять стал ведущим в этой игре. Я уселся за руль и закурил сигарету. Что делать? Куда девать этого мертвеца?
— Они же не знают, что мы их ждем, — успокаиваю я его. — Наоборот, они полагают, что мы еще спим, ждут, когда рассветет, чтобы нас разбудить. Ночью делаешь не очень качественно.
Он смеется. Но смех его напоминает икоту.
— А я предпочел бы загнуться ночью, в темноте, — говорит он. — Тогда меньше будешь жалеть, что расстаешься с жизнью...
Он подходит к окошку. Темнота понемногу отступает, открывая взору облака, вздувшиеся от избытка влаги.
— Наконец, — вздыхает он, — я смогу подышать свежим воздухом. А то давненько я уже не прогуливался по улице. — Он погружается в мечтания. — Сейчас как раз то время, когда я обычно возвращался с дела. Всегда с подружками. Мы шли есть луковый суп и выпивали несколько бутылок Шампанского у друзей! Как я люблю шампанское!.. Сухое... Ну, ты понимаешь...
Потрясенный, я смотрю на него. Он опять меня удивил. Приятный сюрприз — мужчина, ожидающий приведения в исполнение смертного приговора и с таким вожделением рассуждающий о вине... Затем мысли мои обратились к его словам о нашем заточении. Выйти наружу! В последний раз выйти на свежий воздух! Вдохнуть запах жизни, узнать его... И с этим вдохом вновь обрести на несколько минут всю жизнь, чтобы тут же проститься с ней... Как это здорово, в сущности! Жаль, погода плохая... Что касается меня, то я не против дождя. Мне хотелось бы впитать всеми фибрами и в последний раз впечатления от той роковой осени, когда Глория перевернула мою и свою жизни.
Феррари больше не плачет. Тыльной стороной ладони он вытирает слезы. Когда он двигается, кандалы его грустно звенят. Его мутный взор задерживается на мне.
— О чем ты думаешь? — обеспокоенно спрашивает он. Поскольку я не отвечаю, он добавляет: — Можно подумать, что ты весь в мечтаниях...
— Я и так мечтаю...
Он вздыхает:
— Везет тебе... А я словно с ума свихнулся... Вспомнил детство, тогда все еще было возможно...
Сомневаюсь, что воспоминания детства вызвали у него слезы. Хотя бывает и так, именно эти воспоминания действуют на мужчин сильнее всего. Феррари продолжает:
— Вообще-то я слышал разговоры о гильотине, и они всегда вызывали у меня страх, страх от простой мысли, что эта штука существует, ты понимаешь?
— Да, понимаю...
— Так вот, мне сейчас страшно от сознания того, каким образом я умру. Сама мысль страшнее, чем реальность...
Смотри-ка, занятные мысли возникают порой в голове этого гангстера! Помолчав немного, он говорит:
— Тебе не кажется, что страх, который жил во мне раньше — от предчувствия?
— Не знаю...
— Ты как думаешь, можно предчувствовать событие задолго до того, как оно произойдет?
Вопрос его заставил меня задуматься...
Действительно, существует ли предчувствие? Решительно, нет! Я, во всяком случае, никогда не думал, что все окончится именно так...
* * *
В этот день, в полдень, у меня было свидание с дуэтом Мемэ — Альфонс. Я заметил, что их восхищение моей персоной еще более возросло.— А здорово у вас котелок варит, — заявил мне Альфонс тоном, каким обычно сообщают человеку важную новость.
— Почему?
— Все получилось именно так, как вы предвидели. Ваша дамочка клюнула на наживку запросто!
Мемэ изложил все более обстоятельно, поскольку был не таким эмоциональным.
— Я ей растолковал, что мы проторчали весь день на почте, но никого не засекли. Затем спросил, не говорила ли она о нашем сотрудничестве со своим дружком. Она побледнела и спросила, какое отношение это имеет к нашему делу. Я долго изображал из себя парня, у которого на уме дурные мысли и он не осмеливается высказать их вслух... Она стала настаивать, и тогда я сказал, что все это дело о шантаже кажется мне слишком подозрительным и что у меня есть кое-какие сведения об этом самом парне по фамилии Норман. Что он постоянно в поисках — вначале бабок, а затем порошка, на который он эти бабки и тратит. Я увидел, что это поколебало ее решительность и уверенность. Она прошептала, что, мол, это невозможно. Ясное дело, я продолжал свои басни... Подсказал ей, что она легко может проверить эти подозрения и отмести их. Для этого она должна проделать маленький эксперимент. Сообщить тому, кто ее шантажирует, что она в состоянии уплатить ему лишь часть суммы, а мы должны проследить за парнем. Еще добавил, что она может переписать номера купюр и послать деньги. Но ничего не рассказывать своему хахалю... А потом она должна проследить за купюрами, которые он будет использовать. Пусть проверит, не те ли это денежки... И если все подтвердится, то можно доказать как дважды два, что письма эти писал именно он, и никто другой.
Я готов был расцеловать его. Он прекрасно сыграл свою роль, и я не сожалел о потраченных деньгах. Больше того, я заплатил еще. Я расстался с ними после крепких мужских рукопожатий.
Вечером, когда я вернулся домой, Глории не было. Служанка сообщила мне: мадам уехала сразу после полудня, сказав, что она только туда и сразу обратно, но не сказала, куда именно. Я стал ждать, почитывая вечерние газеты.
Пробило восемь, а ее все еще не было, и меня охватило беспокойство. В голове возникали разные предположения. Мне казалось, что жена моя просто сбежала со своим любовником после того, как обнаружила мою игру. Или же, наоборот, Морэ удалось сунуть в карман Нормана деньги, Глория их обнаружила и, убитая горем, разогнавшись до ста двадцати километров в час, на полном ходу врезалась в платан или свалилась с моста... Я отложил газету и решил выйти из дому и подождать ее на улице... Когда я дошел до конца усадьбы, приехала, наконец, Глория. Лицо её напоминало застывшую восковую маску. Она казалась сильно похудевшей. Волосы ее растрепались, а элегантный жакет не был застегнут. Она оставила машину у обочины и прошла мимо, даже не удостоив меня взглядом.
— Ты откуда? — спросил я грубо.
Она остановилась. Мне показалось, что она походит на внезапно разбуженного лунатика. Ее глаза блуждали. Внезапный гнев охватил меня. Боже мой, что с ней произошло! Я был одновременно счастлив от мысли, что мой хитроумный план удался, и переполнен ревностью, поскольку видел, что только что сделанное ею открытие подкосило ее больше, нежели меня — ее неверность. Я побежал за ней по аллее, окаймленной розовыми кустами, схватил за руку.
— Глория! Ты должна мне ответить! Где ты была?
Она вырвала руку.
— Умоляю тебя, — пробормотала она, — умоляю, оставь меня!
В ее голосе было столько надрыва, что я не настаивал. Она вошла в дом и сразу поднялась на второй этаж. Я услышал, как хлопнула дверь нашей спальни, и в замке заскрипел ключ. В нерешительности я замер, посреди гостиной. Обалдевшая служанка смотрела на меня, и во взгляде ее застыл вопрос. Тогда я тоже стал подниматься по лестнице.
Подойдя к двери, я постучал и попросил Глорию открыть мне. Я старался придать голосу спокойствие. Глория не ответила. Я постучал сильнее... Теперь я услышал, что она находилась в ванной комнате, щелкнула задвижка нашей аптечки. Стало понятно, что она задумала. Я отступил на два шага и с разбегу высадил дверь плечом... Это произошло как раз в тот момент, когда Глория выливала содержимое флакона со снотворным в стаканчик для чистки зубов. Я выхватил флакон у нее из рук.
— Грязная потаскуха! — заорал я. — Ты надеешься так просто покинуть меня, да? Ну-ка, скажи!
Должно быть, мое лицо было настолько искажено ненавистью, страхом, а возможно, и любовью, что она замерла... Она никогда не видела меня таким, даже не подозревала, что у меня может быть такое лицо. Я схватил ее за плечи.
— Глория, скажи, что происходит?
— Ты хочешь это знать?
— Я требую!
Она слегка напряглась, чтобы легче было сделать страшное признание, которое, словно нож гильотины, могло разрубить пополам нашу любовь.
— Я изменила тебе, Шарль!
Очень часто с того памятного вечера я задавался вопросом, каким будет мое поведение в тот день, когда она решится бросить мне в лицо всю правду. И вот — свершилось, и ничего не пришлось изобретать. Все произошло именно так, будто я только сейчас узнал обо всем! Да, я испытал головокружение, приступ ярости, отчаяние... Взгляд мой упал на стакан, на дне которого плескалась коричневая жидкость. Я взял его в руки... Я готов был выпить эту жидкость. Но тут у Глории вырвалось:
— Я только что убила моего любовника!
Пальцы мои дрогнули, я, едва не выронив стакан, поставил его на полочку. Огромное красное облако окутало мой мозг. Этого я никак не мог предвидеть. Она убила его! Последствия превзошли все мои ожидания. Ведь это, по сути, я сам, руками моей жены, убил человека! Злая ирония судьбы! Подлый удар случая...
— Ты его убила?
— Он оказался всего лишь мелким подонком...
Ее слова оказывали на меня такой же эффект, как и удары кулаком по лицу.
«Убила!..»
Это короткое слово с жуткой болью вгрызалось в мое сознание. Еще немного, и я не выдержал бы. Она убила его... Я приготовил маленькую хлопушку, а взорвалось, словно авиационная бомба... Из-за меня Нормана больше не существовало, а жена моя стала преступницей... Она убила любимого человека, потому что поверила, будто обманута им. Она очень любила его, до такой степени, что смогла отнять у него жизнь.
Я продолжал допрашивать.
— Где это произошло?
— У него на квартире...
— Как ты его убила?
— Из моего револьвера...
Когда-то, очень давно, один из моих друзей-охотников подарил Глории револьвер с инкрустированной ручкой... Он дарил это оружие как безделушку, дорогую и изящную, призванную украсить жизнь Глории... И однако, игрушка эта убила человека.
— Там кто-нибудь был?
— Нет, никого...
— Послушай...
— Что?
Она понемногу успокаивалась, наш разговор оказывал на нее благотворное влияние.
И я, задавая ей вопросы, тоже понемногу приходил в себя. Мозг мой заработал быстрее и четче. Мне необходимо было разыграть обманутого мужа.
— Значит, ты мне изменяла?
— Да!
— Давно?
— Два месяца...
— С кем?
Она опустила голову, готовая к моим издевкам.
— Кто же был этим счастливчиком?
— Так, парень один... Он...
— Что «он»?..
— Нет, ничего...
— Говори, мне кажется, что момент сейчас самый подходящий!
— Да, я согласна с тобой.
— Итак?
— Я познакомилась с ним в бассейне Молитор... Этим летом...
— Хорошо, и что потом?
— Ну, он шутил, он...
— Короче, у него было то, чего уже нет у меня: молодость и беззаботность?
— Не говори так!
— Продолжай!
— Я ему уступила...
Я не смог сдержать злобной ухмылки.
— Ты выражаешься, словно в романе. Скажи, что ты с ним переспала, это будет менее образно, зато верно.
— Пусть будет так, если хочешь...
Эти слова тоже задели меня... Воистину, Глория умела выбирать выражения! «Если хочешь!»
— Он попытался меня шантажировать, — продолжила она. — Ему необходимы были деньги. Он хотел выдать себя за анонимного шантажиста...
— Браво! Ты водишься с подобными типами, это не похоже на тебя! По крайней мере, раньше не походило.
Дрожащей рукой она провела по искаженному мукой лицу.
— Я приготовила ему ловушку...
— Какую ловушку, ты что, подозревала его?
Она колебалась.
— Да, — произнесла она наконец.
— И что потом?
— Я переписала номера купюр и отправила деньги по почте... Сегодня я была у него...
Она словно запнулась. Ей тяжело было произнести следующую фразу. Еще тяжелее было мне услышать ее.
У НЕГО...
Я мог себе примерно представить, как это происходило: квартирка, словно специально созданная для любовных встреч... Авангардистская живопись на стенах, всегда под рукой виски... И запах, который трудно определить, но он постоянен... Запах духов, приносимый сюда разными женщинами. Я произнес:
— У него... Хорошо, мне понятно. Что дальше?
— Я сказала, что забыла захватить деньги, а мне нужно кое-что купить... Он предложил взять у него, и я согласилась.
В этот момент я остро пожалел о том, что не смог присутствовать при этой сцене. Она стоила всех моих несчастий.
— И ты узнала свои деньги?
— Да!
— И что?
— Я словно с ума сошла... Открыла сумочку, достала револьвер и выстрелила...
— Так ты специально захватила с собой револьвер?
— Конечно!
— То есть ты заранее приготовилась убить его, если получишь доказательства его шантажа?
— Да...
— Потому что ты его любила?
Она спрятала свои глаза, испугавшись блеска моих.
— Я любила его, — храбро выпалила она, — но убила не поэтому... Я его убила, потому что он воспользовался моей любовью, чтобы тянуть у меня деньги... И еще, он так здорово разыгрывал комедию!
«Еще бы, — подумал я про себя, — он ее плохо и не мог играть, поскольку был невиновен!» Я размышлял.
— Сколько раз ты выстрелила?
— Один раз, выстрел меня напугал!
— Он упал?
— Да... Однако на раненого он не походил... Я дотронулась до его груди...
— И что он сказал?
— Ничего, он был мертв!
— Ты уверена?
— Да, я встала на колени и пощупала пульс... Его не было...
Она прикрыла лицо рукой, стараясь отогнать это видение.
— Продолжай!
— Это все!
— Ты ушла?
— Да, очень быстро...
— Никто не приходил?
— Нет, никто...
— И по дороге ты никого не встретила?
— Нет...
— А консьержка?
— Ее не было у себя, когда я приехала, а когда уходила, у нее все еще висела на двери табличка «Закрыто».
— Короче, тебя никто не видел?
— Нет, никто.
— Дай мне твой револьвер...
Она была на грани обморока...
— Я... я его оставила там!
— Что?!
— Да, я была так перепугана, что бросила его и убежала...
Я тряхнул ее за плечи.
— Этого не может быть!
— Может...
Надо было что-то делать, или... Или примириться с мыслью, что Глория предстанет перед судом присяжных за убийство... Гнев мой был настолько сильным, что мысль эта доставила мне какую-то мрачную радость. Тем хуже для нее! Ей и платить! Но в этом деле была загвоздка, и немалая... Полиция начнет следствие и ухватится за шантаж. Станут искать мотивы, по которым моя жена совершила это убийство. И тогда все откроется. В уголовном плане я ничем не рисковал, во всяком случае, почти ничем, но в глазах Глории навек превращался в ничтожество... А вот если я разыграю роль спасителя, то смогу вновь обрести свою жену. Обрести полностью и сохранить для себя навсегда. Если мне удастся вырвать ее из лап полиции, Глория будет верна мне до гробовой доски. Я вновь ощутил прилив сил и вкус к жизни. Теперь я уже меньше думал о смерти Нормана. Он заплатил дорогую цену, но эта входило в условия его профессии соблазнителя.
Я взял с полки стаканчик для чистки зубов. Две трети его содержимого я вылил в умывальник. Затем добавил туда немного воды. Глория равнодушно следила за моими действиями. Я протянул ей стакан.
— На, выпей!
Она посмотрела на стакан, затем вскинула удивленный взгляд на меня.
— Зачем?
— Чтобы успокоиться, идиотка! Выпей и ложись, постарайся уснуть, а я тем временем попробую что-нибудь сдоить, поняла?
Она покачала головой.
— Но, Шарль, ты... После того, что я тебе сделала?
— Всему свое время, об этом позже поговорим.
Она махом выпила все снотворное, которое я ей приготовил... Я помог ей раздеться и заставил лечь в постель.
— Ты заперла у него дверь за собой?
— Я не помню...
— А ключи у тебя есть от его квартиры?
— Да... В сумочке. Шарль! Неужели ты поедешь туда?
— Поеду!
— Но, Шарль!
— Замолчи...
Я достал из ее сумочки маленький плоский ключ. Я собрался было уходить, но вспомнил, что в глазах Глории я ведь ничего не знаю о ее любовнике.
— А теперь скажи мне его имя и адрес...
Она помолчала и назвала мне то, что я ее просил, но голосом тягучим и вялым. Сон уже охватил ее, и она погружалась в его глубины. Я смотрел на нее. С умиротворением сердца возвращалось умиротворение тела. Сползла маска страха, и я вновь видел ее такой, какой она существовала в реальности. Я вновь видел мою маленькую Глорию. Видел ее нежную кожу, маленький изящный носик, ее чувственный рот... Я спустился вниз и стал одеваться. Появилась наша служанка, Маринетта.
— Мадам заболела? — спросила она.
Я улыбнулся ей.
— Пустяки, нервы шалят. Когда она ехала домой, то проскочила на красный свет и поцапалась с полицейским... Тому не понравился ее тон, и он повез ее в комиссариат!
— Кого, мадам?
— Да... Поеду, попробую уладить это дело... Ох уж эти женщины! — И слегка ущипнул ее за подбородок. — Ужин не надо подавать. Мадам спит, я дал ей снотворное... Не будите ее. А я перекушу в Париже... Может, вы захотите пойти в кино?
— Хорошо, месье, спасибо, месье...
И я уехал, весь погруженный в мысли о той миссии, которая мне предстояла. С этого момента я становился сообщником Глории, которая сделалась убийцей по моей вине, я вел ее за руку, если можно так выразиться... И хотя настроен я был весьма решительно, миссия эта меня волновала изрядно.
Я остановил машину на приличном расстоянии от дома Нормана. Из «бардачка» достал шапочку, которую всегда надевая на охоте, и направился к месту преступления, предварительно затянув пояс плаща. Я постарался побыстрее проскочить мимо окошка консьержки. В комнатке горел свет, и я увидел, что все семейство расположилось вокруг стола. Я бросил взгляд на список жильцов и увидел, что Норман живет, вернее, жил на первом этаже. Не знаю почему, но это меня успокоило... Если придется удирать, с первого этажа сделать это значительно легче.
Я вставил ключ в замочную скважину и собрался открыть дверь, но вовремя вспомнил об отпечатках пальцев. Быстренько натянул пару старых замшевых перчаток, используемых при вождении, и вошел. Внутри горел свет. Квартира Нормана вовсе не походила на то, что я себе вообразил. Убранство ее оказалось более скромным, и, похоже, вкус у хозяина был отменным... Квартира состояла из маленькой прихожей, гостиной и спальни. Труп находился именно там... Я увидел разобранную кровать и уловил запах духов Глории. Запах ее духов и был ее запахом. Почему-то это меня расстроило... Я отбросил видения их любовных игр и приблизился к трупу. Норман лежал на ковре. Он был мертв и начинал остывать и коченеть. Пуля попала ему прямо в сердце, что само по себе являлось чудом, учитывая неловкость моей жены. На рубашке виднелось небольшое кроваво пятно, и все. Чистое, без всяких осложнений убийство.
Я взглядом поискал револьвер Глории, но не увидел его. Я перевернул тело, но и под ним револьвера не было. Улегся на живот и заглянул под кровать — опять ничего. Нигде его не было видно. Обыскал кухню, но и там ничего не нашел. Под вешалкой пусто... Глория ошиблась! В страхе и смятении она наверняка сунула его в карман, даже не отдавая себе в этом отчета. Или же он был у нее в руке, и она его выбросила у машины. Во всяком случае, в квартире у Нормана его не было. С нездоровым любопытством я взглянул на покойника. Мертвым он был не так красив, как мне увиделось вначале. Лицо его, казавшееся воплощением утонченности, при ближайшем рассмотрении оказалось асимметричным. Итак, что же делать? Труп обнаружат, следствие неизбежно приведет к Глории, чьи частые визиты не могли остаться незамеченными. Консьержка и другие жильцы вспомнят ее... Как она сможет доказать свое алиби? Уходя, она никого не встретила, но это не значит, что ее никто не видел. И если полиция появится у нас дома, Маринетта, несомненно, расскажет, что мадам приехала поздно и вид у нее был явно необычный...
По опыту, почерпнутому в газетах и журналах, я знал, что чаще всего убийцу выдает труп. Значит, надо первым делом надежно спрятать жертву. Но нет ничего труднее, чем перевозить и прятать мертвеца. Я решил рискнуть и проделать все это. Иначе нам с Глорией не выпутаться. Или я прячу Нормана, вернее, его труп, или я навсегда теряю Глорию. А я слишком любил ее, чтобы пойти на эту жертву.
На часах было без двадцати десять. Квартал казался пустынным, дом — вымершим... Я слышал звуки радио, далекие, приглушенные... Они успокаивали. Вокруг меня пульсировала жизнь — теплая, нежная, и мне как никогда захотелось жить, быть рядом с Глорией, любить ее, видеть людей, разные страны... Прежде всего, надо было навести на ложный след, пусть думают, что Норман уехал в путешествие. Это позволит выиграть время и сделает невозможным установить точное время, когда он исчез... Я включил радио. Поскольку этого было недостаточно, чтобы продемонстрировать присутствие человека в квартире, я включил еще и пылесос, стоявший на кухне. Не знаю, делал ли когда-нибудь Норман уборку в своей квартире, да еще в такое время, но не это было главным для меня. Необходимо было привлечь внимание соседей. В конце концов, есть какая-то логика в том, что человек, уезжающий надолго, наводит у себя в квартире порядок. Я, как мог, заправил постель, хотя всю жизнь испытывал отвращение к этому занятию. Достал из шкафа чемодан и набил его костюмами и бельем. Закрыв крышку, отнес чемодан к входной двери. Вернулся в спальню и замотал мертвеца в ковер.
Конечно, тащить покойника, завернутого в ковер, — дело нелегкое, но как иначе от него избавиться? Я бросил на него последний взгляд. Теперь, когда он умер, мне стало казаться, что выглядит он дурак дураком. И, кроме презрения к этим бренным останкам, другого чувства я не испытывал. Завернув тело Нормана в ковер, я перевязал веревками края. Подтянул этот рулон к двери, словно обычную груду тряпья. Осмотр места убийства доставил мне полное удовлетворение. В маленькой квартирке царила атмосфера отъезда. Я направился в ванную комнату и забрал оттуда бритву. Такой парень, как Норман, не должен путешествовать без бритвы. Затем перекрыл газовый кран, как это делают люди аккуратные и экономные, когда уезжают. Та же операция с выключателем. Это должно было соответствовать характеру Нормана, который, судя по окружавшей его обстановке, был человеком педантичным.
Теперь оставалась самая трудная и опасная часть операции. Я должен был перенести покойника и его чемодан к машине. Я слегка приоткрыл дверь и прислушался. Кроме радио, звучащего в квартирах, я не различал других звуков... Где-то часы пробили десять... В коридоре царил полумрак. Я дошел до комнатки консьержки и сквозь стекло в двери увидел лишь ее мужа, читающего газету. Он сидел спиной к двери. Жена, вероятно, укладывала детей спать. Момент — лучше не придумаешь. Я нажал на кнопку, открывающую дверь в подъезде. Раздался легкий щелчок. Мужчина за стеклом даже не шелохнулся. Я легонько толкнул дверь, просунул туда ногу и открыл ее полностью. Затем положил спичечный коробок в просвет двери. Проделав все это, я быстренько вернулся в квартиру. Выволок ковер с трупом из квартиры. Затем вынес чемодан. Запер дверь на ключ и глубоко вздохнул. Тяжко придется — нести одновременно и чемодан, и сверток. Кое-как забросил свою ношу на спину, затем склонился, чтобы взять в руку чемодан. Ноги мои подкашивались, и шел я с трудом, но страх быть застигнутым придавал мне силы. Совершенно бесшумно дошел я до двери, вновь просунул ногу в щель... Дверь открылась. Я находился на бульваре Инвалидов, слабо освещенном, под легким дождиком... Моя мокрая машина блестела в темноте. Она стояла далековато, и я проклинал свою дурацкую осторожность, которая помешала мне припарковаться рядом с домом. Рука, несшая чемодан, совершенно онемела... Спина разламывалась от боли. Однако я продолжал идти, все мои мышцы напряглись, и сердце колотилось в груди с такой силой, что казалось, будто оно вот-вот выпрыгнет. Навстречу мне попался плохо одетый старик, но он не обратил не меня никакого внимания. Во всяком случае, я был уверен, что он не узнает меня, если... Прежде чем открыть машину, я тщательно осмотрелся вокруг. Никого. Окна домов заливал дождь, и туман осени оседал на них. В это время года и в подобный час никому не придет в голову высовываться из окна.
Я поставил чемодан, открыл дверцу и принялся вталкивать ковер с трупом в машину. Было страшно неудобно, учитывая длину свертка. К счастью, машина моя была достаточно велика, и мне удалось кое-как затолкать рулон. Затем я поставил чемодан в багажник и, наконец, отъехал... Я был счастлив, как бывает счастлив мужчина, окончивший трудную и опасную работу. Счастлив и нисколько не смущен присутствием мертвеца в машине, рядом со мной. Он мне мешал. Что же делать с ним? Это была проблема. Наступал заключительный этап операции: предстояло каким-то образом избавиться от трупа. Я долго" ехал, куда глаза глядят, в сторону Порт д'Орлеан... Все во мне еще дрожало от усилий, которые я приложил... Мне показалось, что если я не выпью чего-нибудь покрепче, то меня начнет рвать. Я притормозил возле пивной и направился к стойке бара. Выпил, и мне сразу стало легче...
Глория спала, а я действовал. Я опять стал ведущим в этой игре. Я уселся за руль и закурил сигарету. Что делать? Куда девать этого мертвеца?
* * *
— Да что же они тянут! — воскликнул Феррари. — Нельзя заставлять людей ждать. Это невежливо!— Они же не знают, что мы их ждем, — успокаиваю я его. — Наоборот, они полагают, что мы еще спим, ждут, когда рассветет, чтобы нас разбудить. Ночью делаешь не очень качественно.
Он смеется. Но смех его напоминает икоту.
— А я предпочел бы загнуться ночью, в темноте, — говорит он. — Тогда меньше будешь жалеть, что расстаешься с жизнью...
Он подходит к окошку. Темнота понемногу отступает, открывая взору облака, вздувшиеся от избытка влаги.
— Наконец, — вздыхает он, — я смогу подышать свежим воздухом. А то давненько я уже не прогуливался по улице. — Он погружается в мечтания. — Сейчас как раз то время, когда я обычно возвращался с дела. Всегда с подружками. Мы шли есть луковый суп и выпивали несколько бутылок Шампанского у друзей! Как я люблю шампанское!.. Сухое... Ну, ты понимаешь...
Потрясенный, я смотрю на него. Он опять меня удивил. Приятный сюрприз — мужчина, ожидающий приведения в исполнение смертного приговора и с таким вожделением рассуждающий о вине... Затем мысли мои обратились к его словам о нашем заточении. Выйти наружу! В последний раз выйти на свежий воздух! Вдохнуть запах жизни, узнать его... И с этим вдохом вновь обрести на несколько минут всю жизнь, чтобы тут же проститься с ней... Как это здорово, в сущности! Жаль, погода плохая... Что касается меня, то я не против дождя. Мне хотелось бы впитать всеми фибрами и в последний раз впечатления от той роковой осени, когда Глория перевернула мою и свою жизни.