Страница:
— Тогда позволь мне записать твой голос. Просто представь, что магнитофона нет вообще. Обещаю тебе, он не будет мешать. Пойми, это очень важно для меня.
Он засмеялся, развернулся на стуле обратно и нажал на кнопку. Потом вновь обратил к ней посветлевшее от смеха лицо.
— Я почти уверен, что никогда не сотру эту запись. Что там Тони говорил сегодня о “Походной песне”? Может, с нее и начнем?
—Давай. — Дженни склонилась над гитарой и заученным движением взяла первый аккорд. И тут почувствовала, что вишенки, качающиеся на золотой цепочке, не дают сосредоточиться. Она отложила гитару и сняла |колье. — Мешает, — объяснила она, увидев удивленное лицо Роберта.
Роберт быстро скользнул взглядом по ее одежде сверху вниз, на секунду задержав взгляд на ее груди.
— Может, снимешь пояс? Если одежда стесняет, то тоже трудно петь.
— Нет, нормально, — поспешно ответила она и взяла гитару. От его мимолетного оценивающего взгляда на секунду перехватило дыхание, а потом бешено и гулко заколотилось сердце, словно внутри кто-то начал стучать на барабане.
Роберт ободряюще кивнул. Радость и желание угодить ему подхлестнули ее. Быстрый темп “Походной песни” волновал душу и создавал ощущение приподнятости. Музыка удивительно совпадала с настроением Дженни, а восторженное внимание, с которым Роберт слушал ее, привело к тому, что она исполнила песню просто мастерски. Закончив петь, вопросительно посмотрела на него.
— Так, — неопределенно протянул он, но глаза взволнованно блестели. — Еще одну?
Дженни только этого и ждала. Она уже забыла про бесшумно работающий магнитофон и пела для Роберта. Только для него одного.
— Эту вещь я назвала “Песня-пожелание”.
Неторопливо зазвучала гитара, и полилась, сентиментальная, трогающая душу мелодия. Затем последовала песня под названием “Время не пришло”, наполненная звенящими нотами протеста. Дженни исполнила еще песни, ни одна из них не была похожа на другую.
Ее буквально пьянило присутствие Роберта, его молчание, его внимательный взгляд. Ей казалось, что они очутились вдвоем в маленькой сказочной стране, где правит бал музыка, готовая соединить любящие сердца.
— А что есть? — пожав плечами, спросила она.
Он направился к кровати и открыл маленький, сделанный под шкаф холодильник.
— Джин с тоником, виски с содовой, апельсиновый и томатный сок, если не хочешь спиртного. Ну, выбирай.
— Джин с тоником, пожалуйста, — ответила она. Конечно, такой напиток был крепковат для нее, но она не хотела обнаружить перед ним свою неопытность.
Прежде чем Дженни смогла собраться с мыслями, он отошел и опять сел к магнитофону. Дженни залпом выпила половину стакана, хотя пить совсем не хотелось.
— Значит, между тобой и Тони ничего нет? — небрежно заметил он.
— Что ты имеешь в виду под “ничего”? Мы очень хорошие друзья, — постаралась ответить она как можно спокойнее.
— Что-то на него это не похоже, — сказал Роберт, рассеянно разглядывая свой стакан.
— Видишь ли, Тони часто производит впечатление бабника, но на самом деле он вовсе не такой. Он просто пользуется тем, что само идет ему в руки, а при такой внешности недостатка в предложениях, естественно, нет, — насмешливо сказала она.
— И ты не возражаешь против этого? Я имею в виду, когда все это происходит в твоем доме? — спросил он.
— Он не приводит их домой. У него правило: женщины — одно, а жизнь — совсем другое.
— И ты — часть именно этой жизни.
— А как же твои знакомые мужчины? Они не возражают против жильца?
У Дженни чуть не сорвалось с языка, что никаких мужчин и в помине нет, но она вовремя спохватилась. Девушка медленно отпила из стакана, чтобы собраться с мыслями. Не хотелось, чтобы Роберт подумал, будто мужчины вообще ею не интересуются. А на самом деле, когда отец болел, у нее совершенно не было времени на личную жизнь. Потом, убитая горем, она и думать не могла о знакомствах, ну, а потом появился Тони и составил ей отличную компанию. И только сейчас она осознала, что ей необходимо нечто большее.
— Да нет, никто не возражает, — уклончиво ответила она. — Мы же ничем не связаны. Иногда я его целыми днями не вижу. Он может отправиться куда-нибудь на своем фургоне рисовать или просто запрется в мастерской и работает.
При этом его глаза говорили о том, что сам он в подобной ситуации не устоял бы перед соблазном. Взгляд был столь откровенным, что Дженни невольно съежилась. Его внимание льстило, но в то же время казалось оскорбительным. Хотелось настоящего чувства, а не быть очередным объектом его страсти.
— Сладкое быстро приедается. Наверно, когда живешь в такой непосредственной близости, с булочки облезает сахарная глазурь. Хотя меня вряд ли можно сравнить со сладкой булочкой, — ядовито произнесла она.
— Сладкого много не съешь. По мне, так вкуснее песочного коржика ничего нет, — последовал невозмутимый ответ.
Роберт со смехом откинулся на стуле. На этот раз он смеялся от души, и, когда заговорил, в голосе не было ни капли цинизма. Наоборот, сердечность интонации согревала душу.
— Ты мне нравишься, Дженни Росс. Определенно нравишься. Ну что, продолжим?
Дженни кивнула, поставила почти пустой стакан и взяла гитару. Снова заработал магнитофон. Роберт сидел, не шевелясь. Он весь погрузился в ее песни. Их близость друг к другу, его сосредоточенность создавали атмосферу задушевности. Дженни исполняла песню за песней, делая короткие передышки. Каждую песню она предваряла коротким комментарием. Она делала это специально для него, он это чувствовал и благодарно принимал.
— Это все, — наконец со вздохом произнесла она.
— Ты не спела “Пожар на ферме Россов”.
— Она очень длинная. Всю спеть?
— Всю.
Дженни допила джин и уселась поудобнее. Эта песня была очень дорога ей. Чувства, бушевавшие внутри, прорвались наружу, придав голосу более богатые оттенки.
— Да, — выдохнула она.
Он не дал ей перевести дух, в новом поцелуе снова властно припал к ее губам, ясно давая понять, что хочет от нее чего-то большего. Дженни сдалась безоговорочно. Он поднял ее на руки, перенес на кровать и одним гибким движением накрыл собой ее тело. Сердце девушки бешено заколотилось под его тяжестью, а он все целовал ее и целовал, пока она не превратилась в сплошной кипящий комок страсти. Тогда он, чуть подвинувшись, одной рукой начал расстегивать вишневые пуговички на ее платье. При этом его горящие желанием глаза и поток ласковых слов обещали безумное наслаждение.
— Твоя улыбка слаще вина, она пьянит, она непреодолима, как наркотик. Раздень меня, милая Дженни. Я хочу вкусить тебя всю.
За целую жизнь с Дженни ничего подобного не случалось. Возбуждение дошло до того, что, казалось, кровь закипает в жилах. Пальцы не слушались, и все ее торопливые, неумелые попытки расстегнуть его рубашку заканчивались безрезультатно.
Роберт быстро справился с ее платьем и, теряя терпение от ее медлительности, разделся сам. Это были упоительные минуты. Два обнаженных тела прильнули друг к другу. Дженни затрепетала от полноты незнакомых ей доселе ощущений. Соприкасаясь с его кожей, чувствуя его так близко, маленькое хрупкое тело Дженни переполнилось желанием отдаться этой мужественной силе. Сердце тревожно заныло.
— Не торопись, — хрипло прошептал он и снова в нежном поцелуе коснулся ее губ. На этот раз поцелуй был долгим и полным чувственности.
Дженни закружил водоворот эмоций. Роберт переместился чуть ниже, коснулся губами ее шеи, потом еще ниже, к маленьким холмикам грудей, нащупал ртом набухшие соски и стал нежно теребить их языком, все больше и больше возбуждая Дженни, потом снова двинулся вниз.
Ласковым и одновременно сильным движением он раздвинул ей ноги. Дженни умирала от накативших волн наслаждения. Казалось, каждая клеточка ее тела обезумела в предвкушении счастья. Она закрыла глаза и судорожно сглотнула. Рассудок помутился, колени мелко дрожали, стало трудно дышать. Руки вцепились ему в плечи.
— Да нет… Нравится… Просто я не привыкла… — отрывисто проговорила она в ответ.
— Не много было у тебя мужчин, да, Дженни? — тихо сказал он, нежно проводя губами по ее губам.
— Ни одного, — призналась она, понимая, что он все равно скоро сам об этом узнает.
Его лицо резко отпрянуло. Темные колючие глаза вперились в нее. В них застыл вопрос. Но ответа не понадобилось.
— О Боже, — простонал он, тяжело откинулся на кровати и закрыл лицо рукой.
— Роберт, — взволнованно прошептала Дженни и ладонью ласково коснулась его вздымающейся груди. — Я хочу, чтобы ты любил меня сейчас. Все остальное не имеет значения.
Свободной рукой он накрыл ее пальцы и легонько сжал их. Потом вдруг отбросил ее руку и резко встал с кровати. Не веря своим глазам, Дженни наблюдала, как он схватил свою одежду и сердитыми движениями стал торопливо натягивать ее. Слова его ударили еще резче и больнее:
— Кто сказал, что я собирался любить тебя? Разве ты не поняла? Не путай меня с романтическим образом Роберта Блэка из своей песни. Я хотел получить удовольствие. И все. Физическое наслаждение.
— Нет! — вырвался из ее груди отчаянный стон, а сердце сжалось от невыносимой боли. Словно пытаясь превозмочь эту боль, она вся съежилась и подтянула колени.
Он подобрал ее платье и бросил к ее ногам. — Оденься. Тебе станет легче, — мрачно сказал он и, не говоря больше ни слова, отвернулся к окну. Жестокий и безжалостный, он стоял, явно ожидая, когда она исполнит его приказание.
В полном отчаянии Дженни встала с кровати и оделась. Когда она застегивала последнюю пуговицу, он повернулся к ней и заговорил вновь:
— Прости, если я обидел тебя. Мне и в голову не пришло, что ты еще девушка.
Он говорил спокойным голосом, абсолютно не волнуясь. Дженни не могла смотреть ему в глаза.
— Если бы я знал, я не стал бы пользоваться твоим возбужденным состоянием.
— Чем? — в смятении спросила она.
— Большинство новичков на эстраде обычно к концу выступления испытывают возбуждение, сходное с сексуальным, — невозмутимо объяснил он.
Ей стало гадко и стыдно. Слезы навернулись на глаза. Она долго возилась с поясом, пока ей удалось непослушными пальцами застегнуть пряжку. Села на кровать и надела туфли… Хорошо, что длинные волосы скрывали ее слезы. Он обесценил ее чувства и смешал их с грязью. Вряд ли когда-нибудь она сможет посмотреть ему в лицо. Она встала и, забыв о гитаре, направилась к двери. Захотелось быстрее уйти отсюда. Добраться до своей комнаты и дать волю слезам.
— Не хочу!
— Ну постой!
— Зачем? Ты уже все сказал! — с горечью выкрикнула она.
— Дженни… — Он поднял другую руку, и пальцы мягко и тепло легли ей на плечи. — Дженни… — Он вздохнул, голос его звучал примирительно, почти нежно. — Пожалуйста, выслушай.
— С меня хватит, — бросила она, глядя в пол, чтобы не обнаружить перед ним свои чувства.
— Я хочу, чтобы ты поняла. У меня не такая жизнь, как у тебя. Люди моего круга… — он помедлил и, тяжело вздохнув, продолжил: —…воспринимают секс как временное удовольствие, призванное снимать напряжение, тоесть хороший способ расслабиться, не подвергая себя при этом эмоциональным перегрузкам. И я ошибся, приняв тебя за такую. Ты разве не поняла? Я же не смог, когда… — Он замолчал, не найдя нужных слов.
Но все уже повернулось так, что откровенность невозможна, и виноват в этом он сам. То, что она принимала за бесспорное доказательство его искренности, превратилось в мираж, плод ее воображения, результат бесплодных желаний.
— Это уже не имеет значения, — коротко бросила она. — Теперь мне понятна моя ошибка. Сожалею, что ты обманулся в своих ожиданиях.
— Черт, что ты мелешь! — взревел он. Потом, явно пытаясь взять себя в руки, провел рукой по лицу. — Послушай, я не хотел тебя обидеть. Ничего подобного я не предполагал. Признаю, что повел себя несколько дико. Но… все так неожиданно изменилось… а я… черт возьми, я хотел тебя! — Он вздохнул и отвернулся. Беспокойные пальцы без конца ерошили волосы. — Ты, должно быть, считаешь меня последней свиньей, но… порядочность для меня все же не пустой звук. Я убежден, что нельзя пользоваться неопытностью девушки ради простого удовольствия. Это очень серьезно.
— Я тоже так думала. Тем хуже для меня, — усмехнувшись, произнесла она. И, прежде чем он успел ее задержать, выскочила из комнаты и помчалась по коридору.
Оказавшись одна в своей комнате, Дженни разразилась горькими рыданиями. Заперла дверь на замок и пожалела, что на ней нет еще и засова. Рухнула на кровать, зарылась лицом в подушку и дала волю своему горю, вместе с потоком слез вымывая всю тоску и отчаяние. Наконец ей стало легче, в душе осталась лишь болезненная пустота.
Вспомнив, что скоро надо идти на обед, она заставила себя встать с постели. С дрожью отвращения сняла праздничное платье, запахнулась в халат и пошла под душ. Вновь потекли слезы, смешиваясь с льющейся водой. Дженни словно бы смывала с тела память о прикосновениях Роберта.
Насухо вытираясь после душа, Дженни пришла к следующему выводу: лучшее, что можно предпринять в данной ситуации, — это молчать о случившемся. Она вернулась в комнату и надела белые слаксы и красиво вышитую блузку. Резинкой скрепила волосы на макушке и уложила их венцом. Все это несколько освежило ее, она почувствовала себя лучше, поэтому вполне владела собой, когда в дверь постучал Тони.
— Дженни, ты не спишь?
— Нет, входи, Тони. Я как раз собиралась спуститься вниз. Кажется, скоро должны подать обед, — сказала она и покраснела, увидев в руке у Тони гитару и колье с вишенками.
— Роб сказал, у тебя разболелась голова.
— Пластилиновых?
— Да, у которых снаружи вроде бы все в порядке, но нет внутреннего стержня. В этом смысле люди из провинции лучше. Роб дал мне послушать твою запись. Здорово получилось, Дженни. Ему очень понравилось.
— Да? — сделав над собой усилие, спросила она.
— Разве он не говорил тебе?
— Выпить! — Лицо его посветлело, и он добавил уже с обычной веселостью: — Лично мне надо выпить целое море, чтобы забыть компанию, в которой я столько страдал. Попробуем подбить отца открыть к обеду бутылку приличного вина. Рождество все-таки.
— Да, в любом случае сегодня надо веселиться, — согласилась Дженни.
Потому что завтра меня может уже и на свете не быть, грустно добавила она про себя.
— Я читал книгу, которую подарил мне Тони. И знаешь, что я подумал, пап? Наполеон был дурак, что связывался с женщинами. И вообще, история показывает, что спутницы всех великих людей, как правило, предавали их.
— Власть портит людей. Это величайший соблазн. Но я мог бы добавить, что и великие не баловали своих женщин добрым отношением. — Он бросил ласковый взгляд на жену и продолжил: — И позволь мне заметить, Питер, хорошая женщина рядом — это все. Смею сказать, что если бы по каким-то причинам я потерял вашу маму, то жил бы не настоящей жизнью, а жалким ее подобием.
Дженни с улыбкой посмотрела на Анабеллу Найт и наткнулась на взгляд Роберта. Она не поддалась первому побуждению и не отвела глаза, упрямо твердя про себя, что ей нечего стыдиться. Она считала, что избавилась от тех безумных чувств, которые испытывала к нему. Но оказалось, что, несмотря на его жестокий отказ, который несколько ослабил эти чувства, Роберт по-прежнему владеет ее сердцем.
— Как прошел день, Дженни?
Она быстро перевела глаза на Эдварда Найта, боясь, как бы он не заметил взгляда, которым она обменялась с Робертом. Но мистер Найт просто смотрел на нее с вежливым интересом.
— Насколько я понял, Роберт уговорил вас исполнить ваши остальные песни, — продолжал он.
— Да, мы их записали, — коротко ответила она, не решаясь говорить дольше.
Все замолчали и как будто ждали чего-то. Дженни сделала вид, что очень занята едой.
— Роберт? — с легкой ноткой недовольства спросил отец, словно желая выяснить, в чем дело и почему.
— Ну? — настаивал отец.
— Я не успел обсудить это с Дженни, папа, — спокойно сказал он опять.
— Что обсудить? — с любопытством спросила Миранда. — Честное слово, вы с папой так же невыносимы, как мама с Тони. Эти стенографические разговоры сводят с ума. Кроме того, просто невежливо вести себя подобным образом за столом. Правда, Дженни? Мы сидим как дуры.
Дженни ответила ей легкой понимающей улыбкой, но смолчала. Ей хотелось, чтобы поскорее прекратился разговор о ней.
Дженни снова почувствовала взгляд Роберта, но не ответила на него. Опять наступила мучительная тишина. Тогда спокойно и деловито заговорил Роберт:
— У Дженни почти уникальные данные композитора. И дело не только в самой музыке, но также и в том, что ее музыка удивительно гармонично сочетается со стихами. Музыка придает словам особый смысл, и они приобретают еще большую точность. Это редкий талант.
Тут она посмотрела на него, не решаясь поверить в искренность сказанных слов. Конечно, это просто примочка на ее уязвленное самолюбие. Она-то знает, да и он тоже, что песни далеки от совершенства, попросту непрофессиональны. Взгляд Дженни отвергал эту утешительную лесть. А Роберт не отводил глаз, опровергая ее молчаливый упрек.
— Конечно! Ты прав! — взволнованно воскликнула Анабелла Найт. — Поэтому так и волнует “Пожар на ферме Россов”. Музыка сама по себе выражает всю эту историю. Какой ты умница, Роберт. Я только и смотрела на лицо Дженни, так что не оценила тонкостей композиции.
— У меня, конечно, может быть, и не такой тонкий слух, как у тебя, Роб, но я всегда знал, что музыка Дженни совершенно необычная, — торжествующе заявил Тони. С восхищенной улыбкой он обратился к Дженни: — Ну, теперь-то ты мне веришь, Малиновка? После того, что сказал специалист?
— Точно! — вставил Питер. — Я помню, когда скваттер со своими людьми мчался на лошадях, музыкальный ритм точно передавал звук копыт. Правда, Дженни? Это было здорово.
— Теперь нам тоже надо послушать остальные твои песни. Может, споешь их нам после обеда, Дженни? — сказала Миранда.
— Нет!
Дженни не смогла скрыть ужаса в голосе. Все с удивлением уставились на нее. Все, кроме Роберта. Его взгляд выражал такое искреннее сочувствие, что у нее мучительно заныло сердце.
— Я думаю, что Дженни на сегодня достаточно напелась, Миранда. Мы записали двенадцать песен, а это большая нагрузка и требует немало физических и эмоциональных сил, — авторитетно заявил он. Отец поддержал его:
— Роберт прав. Нехорошо просить об этом сейчас.
Дженни вздохнула с облегчением. Удалось избежать крючка, на который ее чуть-чуть не поймали.
— Однако, я надеюсь, вы не будете против, если мы послушаем пленку, — вежливо закончил мистер Найт.
Сердце Дженни остановилось. Кровь застыла в жилах. Как же она забыла о пленке! О пленке, на которую она выплеснула все свои чувства. Чувства к Роберту Найту. О Господи, нет! — мысленно закричала она. С мольбой в глазах она повернулась к Эдварду Найту.
— Пожалуйста… Лучше не надо. Я вообще не хотела, чтобы Роберт их записывал. Они… они не…
— Папа, Дженни хочет сказать, что эти песни по уровню несколько ниже, чем “Пожар на ферме Россов”, — пришел ей на помощь Роберт. — Они не отшлифованы столь тщательно. Дженни сочиняла их просто для себя. Под настроение она брала гитару и сочиняла непохожие друг на друга песни. Музыка получилась разноплановая. Некоторые вещи достойны самой высокой оценки, ну а некоторые, наоборот, немного корявые. Бесспорно, в них тоже виден талантливый автор, но ведь талант надо развивать.
Такое объяснение звучало весьма правдопо-добно, и отказ Дженни казался оправданным. Она была благодарна Роберту. Можно перевести дух и немного успокоиться.
— Ну, если что, ты ведь можешь в любую минуту все стереть, — покорно пожала плечами Дженни.
Дальнейшие уговоры уже были не нужны.
Он засмеялся, развернулся на стуле обратно и нажал на кнопку. Потом вновь обратил к ней посветлевшее от смеха лицо.
— Я почти уверен, что никогда не сотру эту запись. Что там Тони говорил сегодня о “Походной песне”? Может, с нее и начнем?
—Давай. — Дженни склонилась над гитарой и заученным движением взяла первый аккорд. И тут почувствовала, что вишенки, качающиеся на золотой цепочке, не дают сосредоточиться. Она отложила гитару и сняла |колье. — Мешает, — объяснила она, увидев удивленное лицо Роберта.
Роберт быстро скользнул взглядом по ее одежде сверху вниз, на секунду задержав взгляд на ее груди.
— Может, снимешь пояс? Если одежда стесняет, то тоже трудно петь.
— Нет, нормально, — поспешно ответила она и взяла гитару. От его мимолетного оценивающего взгляда на секунду перехватило дыхание, а потом бешено и гулко заколотилось сердце, словно внутри кто-то начал стучать на барабане.
Роберт ободряюще кивнул. Радость и желание угодить ему подхлестнули ее. Быстрый темп “Походной песни” волновал душу и создавал ощущение приподнятости. Музыка удивительно совпадала с настроением Дженни, а восторженное внимание, с которым Роберт слушал ее, привело к тому, что она исполнила песню просто мастерски. Закончив петь, вопросительно посмотрела на него.
— Так, — неопределенно протянул он, но глаза взволнованно блестели. — Еще одну?
Дженни только этого и ждала. Она уже забыла про бесшумно работающий магнитофон и пела для Роберта. Только для него одного.
— Эту вещь я назвала “Песня-пожелание”.
Неторопливо зазвучала гитара, и полилась, сентиментальная, трогающая душу мелодия. Затем последовала песня под названием “Время не пришло”, наполненная звенящими нотами протеста. Дженни исполнила еще песни, ни одна из них не была похожа на другую.
Ее буквально пьянило присутствие Роберта, его молчание, его внимательный взгляд. Ей казалось, что они очутились вдвоем в маленькой сказочной стране, где правит бал музыка, готовая соединить любящие сердца.
— Хватит пока. Я думаю, надо выпить.
И словно оборвался прекрасный сон, когда он заговорил:
— Что тебе налить?
Он повернулся и выключил магнитофон. Дженни отложила гитару.
— А что есть? — пожав плечами, спросила она.
Он направился к кровати и открыл маленький, сделанный под шкаф холодильник.
— Джин с тоником, виски с содовой, апельсиновый и томатный сок, если не хочешь спиртного. Ну, выбирай.
— Джин с тоником, пожалуйста, — ответила она. Конечно, такой напиток был крепковат для нее, но она не хотела обнаружить перед ним свою неопытность.
— У тебя хорошие песни, Дженни. Есть некоторые шероховатости, как ты сама сказала, но они подкупают своей оригинальностью.
Он вручил ей высокий стакан с напитком и по-дружески заговорил:
— Приятно смотреть на твою улыбку. Поверь она достаточно хороша, чтобы любой мужчина захотел попробовать вкус твоих губ.
Радостная улыбка озарила лицо девушки.
Он долго и внимательно смотрел на нее, так долго, что от этого взгляда ее бросило в жар. Потом, усмехнувшись, сказал:
Прежде чем Дженни смогла собраться с мыслями, он отошел и опять сел к магнитофону. Дженни залпом выпила половину стакана, хотя пить совсем не хотелось.
— Значит, между тобой и Тони ничего нет? — небрежно заметил он.
— Что ты имеешь в виду под “ничего”? Мы очень хорошие друзья, — постаралась ответить она как можно спокойнее.
— Что-то на него это не похоже, — сказал Роберт, рассеянно разглядывая свой стакан.
— Видишь ли, Тони часто производит впечатление бабника, но на самом деле он вовсе не такой. Он просто пользуется тем, что само идет ему в руки, а при такой внешности недостатка в предложениях, естественно, нет, — насмешливо сказала она.
— И ты не возражаешь против этого? Я имею в виду, когда все это происходит в твоем доме? — спросил он.
— Он не приводит их домой. У него правило: женщины — одно, а жизнь — совсем другое.
— И ты — часть именно этой жизни.
— Так получилось — дом-то мой. Но я почти не захожу в мастерскую, которую он оборудовал в кладовке. Очень редко, и только по приглашению.
Она пожала плечами.
— А как же твои знакомые мужчины? Они не возражают против жильца?
У Дженни чуть не сорвалось с языка, что никаких мужчин и в помине нет, но она вовремя спохватилась. Девушка медленно отпила из стакана, чтобы собраться с мыслями. Не хотелось, чтобы Роберт подумал, будто мужчины вообще ею не интересуются. А на самом деле, когда отец болел, у нее совершенно не было времени на личную жизнь. Потом, убитая горем, она и думать не могла о знакомствах, ну, а потом появился Тони и составил ей отличную компанию. И только сейчас она осознала, что ей необходимо нечто большее.
— Да нет, никто не возражает, — уклончиво ответила она. — Мы же ничем не связаны. Иногда я его целыми днями не вижу. Он может отправиться куда-нибудь на своем фургоне рисовать или просто запрется в мастерской и работает.
— Чудеса, да и только, — недоверчиво улыбнулся он. — Шесть месяцев жить рядом с девушкой — и не поддаться искушению. Похоже, Тони более стойкий оловянный солдатик, чем я о нем думал.
Роберт покачал головой.
При этом его глаза говорили о том, что сам он в подобной ситуации не устоял бы перед соблазном. Взгляд был столь откровенным, что Дженни невольно съежилась. Его внимание льстило, но в то же время казалось оскорбительным. Хотелось настоящего чувства, а не быть очередным объектом его страсти.
— Сладкое быстро приедается. Наверно, когда живешь в такой непосредственной близости, с булочки облезает сахарная глазурь. Хотя меня вряд ли можно сравнить со сладкой булочкой, — ядовито произнесла она.
— Сладкого много не съешь. По мне, так вкуснее песочного коржика ничего нет, — последовал невозмутимый ответ.
— Я должна понимать это как комплимент?
Она вскинула брови и с некоторой долей сомнения в голосе спросила:
Роберт со смехом откинулся на стуле. На этот раз он смеялся от души, и, когда заговорил, в голосе не было ни капли цинизма. Наоборот, сердечность интонации согревала душу.
— Ты мне нравишься, Дженни Росс. Определенно нравишься. Ну что, продолжим?
Дженни кивнула, поставила почти пустой стакан и взяла гитару. Снова заработал магнитофон. Роберт сидел, не шевелясь. Он весь погрузился в ее песни. Их близость друг к другу, его сосредоточенность создавали атмосферу задушевности. Дженни исполняла песню за песней, делая короткие передышки. Каждую песню она предваряла коротким комментарием. Она делала это специально для него, он это чувствовал и благодарно принимал.
— Это все, — наконец со вздохом произнесла она.
— Ты не спела “Пожар на ферме Россов”.
— Она очень длинная. Всю спеть?
— Всю.
Дженни допила джин и уселась поудобнее. Эта песня была очень дорога ей. Чувства, бушевавшие внутри, прорвались наружу, придав голосу более богатые оттенки.
— Скажи “да”, — тихо проговорил он, все еще сладко терзая ее губы.
Когда она дошла до слов:
И Роберт дрался за любовь
Прекрасной Дженни Росс,
то, не удержавшись, посмотрела на Роберта Найта. Волна радостного ликования захлестнула ее. От волнения она некоторое время не могла начать следующий куплет.
Конец песни она уже допевала, обращаясь прямо к нему, черпая энергию в его горящих огнем глазах. Умолкла последняя нота. Не сводя глаз с Дженни, он, рукой нащупав кнопку, выключил магнитофон. Дженни отложила гитару. Тут он встал и, слегка приподняв, крепко обнял ее.
Губы ее раскрылись в трепетном ожидании и были вознаграждены долгим обжигающим поцелуем, который окончательно стер из ее памяти воспоминания обо всех предыдущих встречах. Все ее существо инстинктивно откликнулось на любовный порыв, словно молния вспыхнувший в нем. Он становился более настойчив и нетерпелив, а она в безрассудной горячке уже сама искала его ласк, руки гладили его плечи, ласкали шею, пальцы теребили густые пряди его темных волос, словно она таким образом пыталась справиться со шквалом обрушившихся на нее чувств. Его рука упрямо скользнула по ее спине вниз; тело Дженни, покорное этой властной руке, слегка изогнувшись, прижалось к нему, вызвав в нем неудержимое желание овладеть ею.
— Да, — выдохнула она.
Он не дал ей перевести дух, в новом поцелуе снова властно припал к ее губам, ясно давая понять, что хочет от нее чего-то большего. Дженни сдалась безоговорочно. Он поднял ее на руки, перенес на кровать и одним гибким движением накрыл собой ее тело. Сердце девушки бешено заколотилось под его тяжестью, а он все целовал ее и целовал, пока она не превратилась в сплошной кипящий комок страсти. Тогда он, чуть подвинувшись, одной рукой начал расстегивать вишневые пуговички на ее платье. При этом его горящие желанием глаза и поток ласковых слов обещали безумное наслаждение.
— Твоя улыбка слаще вина, она пьянит, она непреодолима, как наркотик. Раздень меня, милая Дженни. Я хочу вкусить тебя всю.
За целую жизнь с Дженни ничего подобного не случалось. Возбуждение дошло до того, что, казалось, кровь закипает в жилах. Пальцы не слушались, и все ее торопливые, неумелые попытки расстегнуть его рубашку заканчивались безрезультатно.
Роберт быстро справился с ее платьем и, теряя терпение от ее медлительности, разделся сам. Это были упоительные минуты. Два обнаженных тела прильнули друг к другу. Дженни затрепетала от полноты незнакомых ей доселе ощущений. Соприкасаясь с его кожей, чувствуя его так близко, маленькое хрупкое тело Дженни переполнилось желанием отдаться этой мужественной силе. Сердце тревожно заныло.
— Не торопись, — хрипло прошептал он и снова в нежном поцелуе коснулся ее губ. На этот раз поцелуй был долгим и полным чувственности.
Дженни закружил водоворот эмоций. Роберт переместился чуть ниже, коснулся губами ее шеи, потом еще ниже, к маленьким холмикам грудей, нащупал ртом набухшие соски и стал нежно теребить их языком, все больше и больше возбуждая Дженни, потом снова двинулся вниз.
Ласковым и одновременно сильным движением он раздвинул ей ноги. Дженни умирала от накативших волн наслаждения. Казалось, каждая клеточка ее тела обезумела в предвкушении счастья. Она закрыла глаза и судорожно сглотнула. Рассудок помутился, колени мелко дрожали, стало трудно дышать. Руки вцепились ему в плечи.
— Тебе так не нравится? — спросил он и, приподнявшись, обнял ее дрожащее тело.
Он поднял голову и прочитал в ее глазах дикий страх.
— Да нет… Нравится… Просто я не привыкла… — отрывисто проговорила она в ответ.
— Не много было у тебя мужчин, да, Дженни? — тихо сказал он, нежно проводя губами по ее губам.
— Ни одного, — призналась она, понимая, что он все равно скоро сам об этом узнает.
Его лицо резко отпрянуло. Темные колючие глаза вперились в нее. В них застыл вопрос. Но ответа не понадобилось.
— О Боже, — простонал он, тяжело откинулся на кровати и закрыл лицо рукой.
— Роберт, — взволнованно прошептала Дженни и ладонью ласково коснулась его вздымающейся груди. — Я хочу, чтобы ты любил меня сейчас. Все остальное не имеет значения.
Свободной рукой он накрыл ее пальцы и легонько сжал их. Потом вдруг отбросил ее руку и резко встал с кровати. Не веря своим глазам, Дженни наблюдала, как он схватил свою одежду и сердитыми движениями стал торопливо натягивать ее. Слова его ударили еще резче и больнее:
— Кто сказал, что я собирался любить тебя? Разве ты не поняла? Не путай меня с романтическим образом Роберта Блэка из своей песни. Я хотел получить удовольствие. И все. Физическое наслаждение.
— Нет! — вырвался из ее груди отчаянный стон, а сердце сжалось от невыносимой боли. Словно пытаясь превозмочь эту боль, она вся съежилась и подтянула колени.
Он подобрал ее платье и бросил к ее ногам. — Оденься. Тебе станет легче, — мрачно сказал он и, не говоря больше ни слова, отвернулся к окну. Жестокий и безжалостный, он стоял, явно ожидая, когда она исполнит его приказание.
В полном отчаянии Дженни встала с кровати и оделась. Когда она застегивала последнюю пуговицу, он повернулся к ней и заговорил вновь:
— Прости, если я обидел тебя. Мне и в голову не пришло, что ты еще девушка.
Он говорил спокойным голосом, абсолютно не волнуясь. Дженни не могла смотреть ему в глаза.
— Если бы я знал, я не стал бы пользоваться твоим возбужденным состоянием.
— Чем? — в смятении спросила она.
— Большинство новичков на эстраде обычно к концу выступления испытывают возбуждение, сходное с сексуальным, — невозмутимо объяснил он.
— Ты так обо мне подумал? Ты думал…
Она в ужасе уставилась на него.
Ей стало гадко и стыдно. Слезы навернулись на глаза. Она долго возилась с поясом, пока ей удалось непослушными пальцами застегнуть пряжку. Села на кровать и надела туфли… Хорошо, что длинные волосы скрывали ее слезы. Он обесценил ее чувства и смешал их с грязью. Вряд ли когда-нибудь она сможет посмотреть ему в лицо. Она встала и, забыв о гитаре, направилась к двери. Захотелось быстрее уйти отсюда. Добраться до своей комнаты и дать волю слезам.
— Подожди!
Сильный рукой он схватил ее за плечо и, рванув, развернул к себе.
— Не хочу!
— Ну постой!
— Зачем? Ты уже все сказал! — с горечью выкрикнула она.
— Дженни… — Он поднял другую руку, и пальцы мягко и тепло легли ей на плечи. — Дженни… — Он вздохнул, голос его звучал примирительно, почти нежно. — Пожалуйста, выслушай.
— С меня хватит, — бросила она, глядя в пол, чтобы не обнаружить перед ним свои чувства.
— Я хочу, чтобы ты поняла. У меня не такая жизнь, как у тебя. Люди моего круга… — он помедлил и, тяжело вздохнув, продолжил: —…воспринимают секс как временное удовольствие, призванное снимать напряжение, тоесть хороший способ расслабиться, не подвергая себя при этом эмоциональным перегрузкам. И я ошибся, приняв тебя за такую. Ты разве не поняла? Я же не смог, когда… — Он замолчал, не найдя нужных слов.
— Я не люблю людей, которые пытаются все решить за меня. Я взрослая, мне двадцать три года, и я сама распоряжаюсь своей жизнью. Поэтому не жди благодарностей за свою благотворительность.
Дженни вскинула голову и вызывающе посмотрела на него.
— Дженни, скажи, это был твой сознательный выбор или ты просто поддалась минутной слабости?
Он нахмурился, в глазах блеснуло сомнение.
Но все уже повернулось так, что откровенность невозможна, и виноват в этом он сам. То, что она принимала за бесспорное доказательство его искренности, превратилось в мираж, плод ее воображения, результат бесплодных желаний.
— Это уже не имеет значения, — коротко бросила она. — Теперь мне понятна моя ошибка. Сожалею, что ты обманулся в своих ожиданиях.
— Черт, что ты мелешь! — взревел он. Потом, явно пытаясь взять себя в руки, провел рукой по лицу. — Послушай, я не хотел тебя обидеть. Ничего подобного я не предполагал. Признаю, что повел себя несколько дико. Но… все так неожиданно изменилось… а я… черт возьми, я хотел тебя! — Он вздохнул и отвернулся. Беспокойные пальцы без конца ерошили волосы. — Ты, должно быть, считаешь меня последней свиньей, но… порядочность для меня все же не пустой звук. Я убежден, что нельзя пользоваться неопытностью девушки ради простого удовольствия. Это очень серьезно.
— Я тоже так думала. Тем хуже для меня, — усмехнувшись, произнесла она. И, прежде чем он успел ее задержать, выскочила из комнаты и помчалась по коридору.
Оказавшись одна в своей комнате, Дженни разразилась горькими рыданиями. Заперла дверь на замок и пожалела, что на ней нет еще и засова. Рухнула на кровать, зарылась лицом в подушку и дала волю своему горю, вместе с потоком слез вымывая всю тоску и отчаяние. Наконец ей стало легче, в душе осталась лишь болезненная пустота.
Вспомнив, что скоро надо идти на обед, она заставила себя встать с постели. С дрожью отвращения сняла праздничное платье, запахнулась в халат и пошла под душ. Вновь потекли слезы, смешиваясь с льющейся водой. Дженни словно бы смывала с тела память о прикосновениях Роберта.
Насухо вытираясь после душа, Дженни пришла к следующему выводу: лучшее, что можно предпринять в данной ситуации, — это молчать о случившемся. Она вернулась в комнату и надела белые слаксы и красиво вышитую блузку. Резинкой скрепила волосы на макушке и уложила их венцом. Все это несколько освежило ее, она почувствовала себя лучше, поэтому вполне владела собой, когда в дверь постучал Тони.
— Дженни, ты не спишь?
— Нет, входи, Тони. Я как раз собиралась спуститься вниз. Кажется, скоро должны подать обед, — сказала она и покраснела, увидев в руке у Тони гитару и колье с вишенками.
— Роб сказал, у тебя разболелась голова.
— Я долго стояла под душем, теперь уже лучше. Спасибо, что занес мои вещи. Как прошел день?
Она пожала плечами.
— Да так себе. Я не очень-то выношу пластилиновых людей.
Он в усмешке скривил губы.
— Пластилиновых?
— Да, у которых снаружи вроде бы все в порядке, но нет внутреннего стержня. В этом смысле люди из провинции лучше. Роб дал мне послушать твою запись. Здорово получилось, Дженни. Ему очень понравилось.
— Да? — сделав над собой усилие, спросила она.
— Разве он не говорил тебе?
— Мы мало говорили об этом. Правда, он сказал, что у меня оригинальный голос.
Она попыталась ответить непринужденно:
— У тебя нет настроения?
Тони нахмурился.
— С чего ты взял? Мне нравится у вас. Давай спустимся к остальным. И вообще, я бы не прочь сейчас выпить.
Дженни через силу улыбнулась.
— Выпить! — Лицо его посветлело, и он добавил уже с обычной веселостью: — Лично мне надо выпить целое море, чтобы забыть компанию, в которой я столько страдал. Попробуем подбить отца открыть к обеду бутылку приличного вина. Рождество все-таки.
— Да, в любом случае сегодня надо веселиться, — согласилась Дженни.
Потому что завтра меня может уже и на свете не быть, грустно добавила она про себя.
— А ты, Питер? — спросил он, когда Миранда замолчала. — Чем ты занимался?
ГЛАВА ПЯТАЯ
С большим облегчением Дженни заняла свое место за овальным обеденным столом. Справа сидел Тони, слева — Эдвард Найт. Питер был прямо напротив нее, а рядом с ним Миранда. Роберт Найт сел между матерью и Мирандой и оказался почти на другом конце стола. Таким образом, необходимость поддерживать с ним разговор отпала. А перед обедом, за бокалом вина в гостиной, она как приклеенная не отходила от Тони. По-прежнему следуя версии о головной боли, Роберт мимоходом спросил ее о самочувствии. Дженни была не в состоянии говорить с ним, поэтому просто кивнула. Он отошел, и больше она старалась не обращать на него внимания.
За столом некоторое время все слушали Миранду, которая с увлечением рассказывала об их с Тони походе в гости. Она восхищенно описывала людей, их поведение, а Тони комментировал ее слова, вставляя смешные реплики, чем немало сердил сестру. Эдвард Найт с явным удовольствием наблюдал за их шутливым поединком. Время от времени он весело поглядывал на Дженни, и они смеялись над особенно остроумными замечаниями Тони.
— Я читал книгу, которую подарил мне Тони. И знаешь, что я подумал, пап? Наполеон был дурак, что связывался с женщинами. И вообще, история показывает, что спутницы всех великих людей, как правило, предавали их.
— Власть портит людей. Это величайший соблазн. Но я мог бы добавить, что и великие не баловали своих женщин добрым отношением. — Он бросил ласковый взгляд на жену и продолжил: — И позволь мне заметить, Питер, хорошая женщина рядом — это все. Смею сказать, что если бы по каким-то причинам я потерял вашу маму, то жил бы не настоящей жизнью, а жалким ее подобием.
Дженни с улыбкой посмотрела на Анабеллу Найт и наткнулась на взгляд Роберта. Она не поддалась первому побуждению и не отвела глаза, упрямо твердя про себя, что ей нечего стыдиться. Она считала, что избавилась от тех безумных чувств, которые испытывала к нему. Но оказалось, что, несмотря на его жестокий отказ, который несколько ослабил эти чувства, Роберт по-прежнему владеет ее сердцем.
— Как прошел день, Дженни?
Она быстро перевела глаза на Эдварда Найта, боясь, как бы он не заметил взгляда, которым она обменялась с Робертом. Но мистер Найт просто смотрел на нее с вежливым интересом.
— Насколько я понял, Роберт уговорил вас исполнить ваши остальные песни, — продолжал он.
— Да, мы их записали, — коротко ответила она, не решаясь говорить дольше.
Все замолчали и как будто ждали чего-то. Дженни сделала вид, что очень занята едой.
— Роберт? — с легкой ноткой недовольства спросил отец, словно желая выяснить, в чем дело и почему.
— Да, — решительно и твердо прозвучал ответ Роберта.
Дженни затаила дыхание.
— Ну? — настаивал отец.
— Я не успел обсудить это с Дженни, папа, — спокойно сказал он опять.
— Что обсудить? — с любопытством спросила Миранда. — Честное слово, вы с папой так же невыносимы, как мама с Тони. Эти стенографические разговоры сводят с ума. Кроме того, просто невежливо вести себя подобным образом за столом. Правда, Дженни? Мы сидим как дуры.
Дженни ответила ей легкой понимающей улыбкой, но смолчала. Ей хотелось, чтобы поскорее прекратился разговор о ней.
— Ну? Выкладывай. Объясни нам все.
Миранда повернулась к старшему брату.
Дженни снова почувствовала взгляд Роберта, но не ответила на него. Опять наступила мучительная тишина. Тогда спокойно и деловито заговорил Роберт:
— У Дженни почти уникальные данные композитора. И дело не только в самой музыке, но также и в том, что ее музыка удивительно гармонично сочетается со стихами. Музыка придает словам особый смысл, и они приобретают еще большую точность. Это редкий талант.
Тут она посмотрела на него, не решаясь поверить в искренность сказанных слов. Конечно, это просто примочка на ее уязвленное самолюбие. Она-то знает, да и он тоже, что песни далеки от совершенства, попросту непрофессиональны. Взгляд Дженни отвергал эту утешительную лесть. А Роберт не отводил глаз, опровергая ее молчаливый упрек.
— Конечно! Ты прав! — взволнованно воскликнула Анабелла Найт. — Поэтому так и волнует “Пожар на ферме Россов”. Музыка сама по себе выражает всю эту историю. Какой ты умница, Роберт. Я только и смотрела на лицо Дженни, так что не оценила тонкостей композиции.
— У меня, конечно, может быть, и не такой тонкий слух, как у тебя, Роб, но я всегда знал, что музыка Дженни совершенно необычная, — торжествующе заявил Тони. С восхищенной улыбкой он обратился к Дженни: — Ну, теперь-то ты мне веришь, Малиновка? После того, что сказал специалист?
— Точно! — вставил Питер. — Я помню, когда скваттер со своими людьми мчался на лошадях, музыкальный ритм точно передавал звук копыт. Правда, Дженни? Это было здорово.
— Теперь нам тоже надо послушать остальные твои песни. Может, споешь их нам после обеда, Дженни? — сказала Миранда.
— Нет!
Дженни не смогла скрыть ужаса в голосе. Все с удивлением уставились на нее. Все, кроме Роберта. Его взгляд выражал такое искреннее сочувствие, что у нее мучительно заныло сердце.
— Я думаю, что Дженни на сегодня достаточно напелась, Миранда. Мы записали двенадцать песен, а это большая нагрузка и требует немало физических и эмоциональных сил, — авторитетно заявил он. Отец поддержал его:
— Роберт прав. Нехорошо просить об этом сейчас.
Дженни вздохнула с облегчением. Удалось избежать крючка, на который ее чуть-чуть не поймали.
— Однако, я надеюсь, вы не будете против, если мы послушаем пленку, — вежливо закончил мистер Найт.
Сердце Дженни остановилось. Кровь застыла в жилах. Как же она забыла о пленке! О пленке, на которую она выплеснула все свои чувства. Чувства к Роберту Найту. О Господи, нет! — мысленно закричала она. С мольбой в глазах она повернулась к Эдварду Найту.
— Пожалуйста… Лучше не надо. Я вообще не хотела, чтобы Роберт их записывал. Они… они не…
— Папа, Дженни хочет сказать, что эти песни по уровню несколько ниже, чем “Пожар на ферме Россов”, — пришел ей на помощь Роберт. — Они не отшлифованы столь тщательно. Дженни сочиняла их просто для себя. Под настроение она брала гитару и сочиняла непохожие друг на друга песни. Музыка получилась разноплановая. Некоторые вещи достойны самой высокой оценки, ну а некоторые, наоборот, немного корявые. Бесспорно, в них тоже виден талантливый автор, но ведь талант надо развивать.
Такое объяснение звучало весьма правдопо-добно, и отказ Дженни казался оправданным. Она была благодарна Роберту. Можно перевести дух и немного успокоиться.