Сунув пистолет в карман, Бетт выпрыгнул из своего укрытия и, приземлившись, со всей силы толкнул мужчину в спину. Бедняга оступился и, неловко выставив вперед руки, полетел вниз. Подождав немного, Бетт глянул туда и увидел скорченное тело туриста — яркое пятно на серых камнях, омываемых прибрежными волнами.
   — Сегодня был неудачный день для прогулки, приятель, — усмехнулся Бетт.
   И вправду — какое несчастье! Опасно бродить по краю утеса высотой в двести футов: один неверный шаг и…
   Такое долгое падение…
   Стряхнув пыль с одежды, Бетт снова вытащил пистолет и поспешил к телу Дэйви.
   Но оно исчезло.
   Нахмурившись, Бетт тщательно осмотрел место: никаких следов. Упасть с утеса труп не мог — тогда он лежал бы на камнях по соседству с телом туриста.
   Бетт принялся прочесывать все вокруг.
   Он был неважной ищейкой, когда игра выходила за пределы города. Охота на людей казалась ему сплошной забавой, но только если она разворачивалась в каменных джунглях: там главной задачей являлся выбор жертвы. А потом, если Бетт располагал достаточным количеством времени, он от души орудовал ножом, выясняя, как устроен очередной паршивец; если же времени не хватало, развлечение сводилось к одному-единственному удару, который успокаивал несчастного раз и навсегда.
   Прошлой ночью Дэйви Роу отнял у Бетта его любимый нож, правда, у него осталась парочка запасных. Но сегодня Бетт не захотел брать клинок: плечо все еще сильно болело после вчерашнего, к тому же Роу был слишком крупным. Так что Майкл решил воспользоваться пистолетом, хотя прекрасно знал, что огнестрельное оружие не принесет ему обычного удовлетворения. Это было недостаточно личным: действуя быстро и на расстоянии, не проследишь, как постепенно угасает жизнь в глазах жертвы.
   Однако цель была достигнута: Дэйви Роу мертв. А что касается средства… Когда обстоятельства вынуждают, приходится использовать то, что под рукой.
   К тому же, когда Бетт склонялся над убитым, его уже не волновало, каким именно способом он отправил несчастного в мир иной: главным для него была возможность полюбоваться результатом своей работы и насладиться запахом смерти…
   Вот и теперь он не испытывал ни малейшего желания изображать из себя детектива. Да, труп исчез — это правда. Но ведь он сам видел, как пуля вонзилась Дэйви в грудь. Да и трава вокруг была обильно залита кровью.
   В итоге Бетт потратил на поиски еще несколько минут, после чего спрятал оружие в карман, развернулся и зашагал в сторону Маусхола.
   Все ясно: тело Дэйви Роу упало-таки с утеса и труп уже успело отнести волнами — потому его и не оказалось внизу.
   Почувствовав себя отмщенным за свою ночную неудачу, Бетт стал думать о других делах.
   Прежде всего, нужно было найти какое-нибудь укромное место с четырьмя стенами неподалеку от селения. Мысленно проследив свой путь из Маусхола и вспомнив, где он настиг этого тщедушного прихвостня Лины, Вилли Кила, Бетт понял, что знает подходящее место.
   Следует немедленно отправиться туда, чтобы все подготовить.
   Он сделает дело в одиночку, поскольку тайна, которую хранили Литтлы, явно имела большую ценность — иначе Мэдден не приехал бы сюда лично. Так что же мешает ему, Майклу Бетту, завладеть ею самому? Ну а если Литтлы откажутся объяснить, как этой тайной пользоваться… что ж, он всегда испытывал интерес к головоломкам.
   Он разбирал вещи исключительно ради того, чтобы узнать, как они устроены.
   И разве не это получалось у него лучше всего?
 

7

   Джейни поджидала Клэр у разрушенной каменной ограды. Девушка стояла, задумчиво глядя куда-то в сторону леса.
   — Почему ты умчалась так быстро? — спросила Клэр, приблизившись, и тут же замолчала, заметив слезы на глазах подруги.
   — Это так грустно, — всхлипнула Джейни. — Такой замечательный старик… и он умирает…
   — О, дорогая, мне тоже очень жаль…
   — И что добивает меня окончательно, — продолжала Джейни, — так это то, что всякий раз, когда я встречала его, я либо посмеивалась над его видом, либо просто убегала со страху. А ведь мы могли общаться все это время…
   Она пошарила в кармане в поисках носового платка и, не найдя его, вытерла заплаканное лицо рукавом. Клэр поспешила предложить ей свой платочек. Кивком поблагодарив ее, Джейни высморкалась.
   — Он… он говорил такие странные вещи.
   — Более чем странные.
   — Ты поверила в них?
   — Сложно сказать, — вздохнула Клэр. — Умом я понимаю, что большую их часть нельзя воспринимать всерьез. Конечно, о Гурджиеве и использовании собственной воли я слышала и раньше, а вот что касается…
   — Магии?
   — Да, магии…
   — По-моему, есть лишь один способ выяснить, как все обстоит на самом деле.
   — Сравнить историю, которую читаешь ты, с теми, что книга предложила Феликсу и Дедушке?
   — Да. Если они действительно окажутся разными, значит, и все остальное правда.
   Девушки медленно побрели к машине. Когда они перебирались через ручей, бесхвостого кота поблизости не было и все вокруг, включая лес и поля, будто замерло в безмолвии.
   — Клэр, знаешь, о чем не упомянул мистер Гонинан?
   — О чем?
   — О вечной музыке. А ведь она часть легенды. Эта музыка живет сама по себе, ее невозможно перенести на бумагу. Каждый, кто пытался ее записать, делал это по-своему и, следовательно, невольно добавлял что-то от себя.
   — Джейни, между музыкой и вещами, о которых говорил мистер Гонинан, нет никакой связи, — возразила Клэр.
   — Нет, есть. Музыка тоже передает знания, но не посредством слов, а с помощью образов. Это как с легендами — если кто-нибудь заводит речь о Робине Гуде, ты же вспоминаешь не книгу, а живого Робина Гуда — Зеленого Человека из леса.
   — Пожалуй.
   — Наши песни и танцы — это не что иное, как отголоски древних ритуалов. Мистер Гонинан прав: все мы неразрывно связаны с общим духом мира.
   Клэр медленно кивнула:
   — Только мы забыли об этом.
   — Я все больше и больше верю тому, что сказал Гонинан. Согласись: танцуя, мы чувствуем, как самые простые движения пробуждают что-то в нашей душе. Мы не понимаем, почему так происходит, но, наверное, в этом и заключается настоящая магия: ничто в нашем мире не исчезает бесследно — оно просто прячется до поры. Должно быть, поэтому мы и любим старинные мелодии — они живут где-то в глубине нашего подсознания и из века в век передаются по наследству. Постепенно мы меняем манеру их исполнения, но главный мотив — самое сердце музыки — остается вечным…
   Джейни обернулась и посмотрела назад — туда, откуда они с Клэр пришли. Печаль нахлынула на нее с новой силой — печаль, подобная ветру, который, не тронув ни единого волоска на голове, поднял целую бурю у нее в груди. Это чувство не имело ничего общего с болью, что терзала ее минувшей ночью. Нет, это была мягкая, искренняя грусть — нежная, словно музыка…
   Пальцы Джейни потянулись к инструменту, но ничего не оказалось под рукой. Да сейчас и не время было играть. И не место. И все же девушка сожалела, что не может исполнить на прощание какую-нибудь прекрасную мелодию: возможно, она перенеслась бы через поля и, долетев до Питера Гонинана, рассказала ему о том, что его все-таки поняли — поняли не разумом, но всем существом. Джейни хотелось отблагодарить старика, а лучшей благодарностью для него стало бы подтверждение того, что его объяснения не прошли впустую.
   А еще ей хотелось однажды вернуться сюда…
   Джейни взглянула на подругу, желая поделиться с ней своими переживаниями, но потом передумала: Клэр всегда любила музыку, однако воспринимала ее совсем иначе — не так, как она сама.
   Вот Феликс — совсем другое дело…
   „Я познакомлю его с Питером Гонинаном, — решила Джейни. — Они обязательно поладят. Если только на это будет время…“
   Вздохнув, она направилась к машине, где ее уже ждала Клэр.
   — Феликсу понравился бы этот старик, — заметила Джейни, заводя свой „релиант“.
   — Они чем-то похожи, — отозвалась подруга. „А может, я ошибаюсь? Может, Клэр все понимает и чувствует ничуть не хуже меня?“
   — Что ты имеешь в виду? — спросила ее Джейни вслух.
   — Они оба следуют по пути, который выбрали сами, не слишком заботясь о том, что скажут остальные.
   — Хм… об этом я как-то не подумала.
   Осторожно развернувшись на узкой дороге, Джейни поехала в сторону дома.
   — Джейни, — окликнула ее Клэр. — Мне нужно поговорить с тобой о Феликсе.
   — Надеюсь, у нас все будет в порядке. Я приложу к этому все усилия.
   — Не сомневаюсь, но…
   Клэр замолчала и стала смотреть в окно.
   — Что такое, Клэр? — встревожилась Джейни.
   — Вообще-то Феликс обещал, что разберется с этим сам, но я не верю, что он когда-нибудь решится на откровенный разговор с тобой. А ведь это так важно.
   В груди у Джейни похолодело. Что еще ей предстоит узнать?
   — Это насчет ваших совместных выступлений.
   Джейни с облегчением выдохнула:
   — Я больше не тащу его с собой на сцену, Клэр. Полагаю, я уже усвоила урок, так что Феликс может спать спокойно.
   — Вот и славно, а то… Нет, я, конечно, понимаю, что не имею права вмешиваться…
   Джейни рассмеялась:
   — Ты моя подруга, Клэр. И потом, мы с Феликсом всегда были признательны тебе за посредничество.
   — Очень рада, — улыбнулась Клэр.
   На мгновение Джейни показалось, что она услышала в голосе подруги печаль, но, прежде чем она успела спросить ее, в чем дело, Клэр заговорила снова:
   — По-моему, ты должна знать, почему он не хочет выступать перед аудиторией.
   — Да я прекрасно знаю почему, — пожала плечами Джейни. — Ему это просто неинтересно.
   Клэр покачала головой:
   — Он до смерти боится сцены.
   Джейни опять рассмеялась:
   — Боится? Этот-то здоровяк? Я не уверена, что на свете есть хоть что-нибудь, способное напугать его. Кроме того, я сама неоднократно видела, как он играет в присутствии других людей: на вечеринках, на фестивалях, даже на улице…
   — Но не на сцене.
   — Не на сцене. А какая разница?
   — Точно не могу сказать, но после того как Феликс признался мне в своих страхах, я прочла кое-что на эту тему. Там написано, что иногда ответа на такие вопросы попросту не существует и человек должен бороться со своей бедой вслепую — то есть не задумываясь над тем, что ее породило. Кстати, недуг Феликса называется топофобией — страхом перед сценой.
   — Но…
   — Только не говори, что он обязан посмотреть своему страху в глаза и выступать через силу.
   — А разве не так решаются подобные проблемы?
   — К сожалению, это не так просто, как кажется. У Феликса налицо все признаки панического синдрома. Если тебя когда-нибудь охватывала настоящая паника, то ты знаешь, что это удовольствие ниже среднего.
   — Пожалуй…
   — Я еще помню свою последнюю операцию на ноге, — продолжала Клэр. — Я так перепугалась, что потеряла сознание прежде, чем мне успели ввести наркоз.
   — Ну, выходит, ты избавила докторов от лишней работы.
   — Нет-нет, что ты! В таком состоянии давление больного скачет, а это очень опасно. Так что сначала врачи привели меня в чувство и лишь потом сделали укол.
   — По-твоему, выйдя на сцену, Феликс тоже может потерять сознание?
   — Его заболевание сопровождается довольно неприятными симптомами: недомоганием, учащенным сердцебиением, давлением в области грудной клетки, нехваткой кислорода, онемением рук и ног… Это как во время ночного кошмара, понимаешь?
   Джейни кивнула.
   — Потом подступает тошнота, начинается сильная головная боль и удушье. И это только физическая сторона дела. А ведь есть еще разум, и он тоже впадает в панику. Человек ощущает себя словно во сне. У него изменяется световосприятие, утрачивается чувство реальности.
   — Звучит ужасно, — поежилась Джейни. — С тобой такое случалось?
   — Нет, я просто теряла сознание.
   — Тебе легче…
   — И это еще не самое худшее, — вздохнула Клэр. — Иногда люди боятся самого своего страха впасть в панику, и в итоге он вызывает у них точно такие же симптомы. Я видела, как волновался Феликс во время нашего разговора.
   В течение некоторого времени Джейни молчала.
   — Жаль, что он не объяснил мне всего этого, когда мы ссорились из-за гастролей, — вымолвила она наконец.
   — Он боялся.
   — Кого? Меня?
   — Нет, того, что ты будешь смеяться над ним. Кстати, ты именно так и поступила, когда я начала рассказывать тебе об этом.
   — Но я же не со зла. Я…
   — Тебе трудно представить, что Феликс может чего-то бояться. И, тем не менее, это так. Он действительно боится. Боится стать посмешищем в твоих глазах. Боится, что ты изменишь свое мнение о нем, когда узнаешь о его проблеме. Его мужское „я“ бунтует против возможного позора. А сознание того, что страх перед публикой несвойствен большинству людей, лишь усугубляет дело. В результате Феликс чисто инстинктивно пытается держаться как можно дальше от сцены.
   — Наверное, ты права…
   Джейни вспомнила о том, как зачастую она буквально вытаскивала людей на сцену, заставляя их играть перед незнакомой аудиторией, и почувствовала угрызения совести.
   — Феликс уверен, что ты станешь сравнивать его с Тедом Прайдом, — добавила Клэр. — Ты еще не забыла этого парня?
   Джейни хихикнула, вспомнив дрожащий голосок Прайда, но тут же нахмурилась.
   — Кажется, мы были не слишком добры к нему.
   — Да уж. Правда, я сказала Феликсу, что Прайд сам виноват в том, что люди относились к нему подобным образом.
   — И все же…
   — И все же твои шпильки в его адрес были довольно острыми. А Феликс слышал их.
   — Но ведь он смеялся вместе с нами!
   — Смеялся. Однако сам ни разу не пошутил по этому поводу.
   — Клэр, мне бы и в голову не пришло сравнивать Феликса с Прайдом, какие бы страхи их ни объединяли!
   — Очень хорошо. Просто я хотела предупредить тебя о чувствах Феликса, пока ты опять не подняла эту тему.
   — Я не буду поднимать эту тему, — пообещала Джейни. — И никогда больше не предложу ему выйти на сцену.
   — Вот и славно…
   Тем временем „релиант“ уже катил по южной стороне Рэгиннис-Хилл.
   — А как тебе удалось заставить Феликса рассказать об этом? — спросила вдруг Джейни.
   — Ну, — развела руками Клэр, — мне, в отличие от тебя, терять нечего, так что я попросту вытянула из него это признание.
   Джейни рассмеялась.
   — Я всегда верила в тебя, — сказала она, останавливая машину перед домом Клэр. — Выйдешь здесь или заедешь ко мне?
   — Заеду к тебе, — решительно кивнула девушка. — Я должна взглянуть на книгу, прежде чем вы снова спрячете ее.
   — Мы прочитаем ее вместе, — улыбнулась Джейни и покатила вниз по холму.
 

Дело сделано

   Власть теряет все свое очарование, если ею не злоупотреблять.
Поль Валери

 

1

   Едва лишь поезд миновал реку Тамар в Плимуте, Джон Мэдден выпрямился на своем сиденье. Он вполне мог позволить себе более удобный и быстрый способ передвижения, однако для возвращения на родину выбрал именно поезд.
   Мерный стук колес, который в начале пути помог ему расслабиться и задремать, теперь заставил пульс Мэддена учащенно биться в унисон ударам сердца самой корнуэльской земли. Музыка звучала у Мэддена в груди. Родная музыка. Он чувствовал себя необыкновенно бодрым и полным сил и знал, что обязан этим очарованию удивительной страны, по которой они ехали.
   Это была земля Артура.
   Тинтаджел, лежащий к северу, — древний и величественный. Руины, оставшиеся от того места, где родился когда-то король, и сокрытая под ними таинственная пещера Мерлина. Озеро Дозмари на Бодминской пустоши, где Дама с Озера забрала Эскалибур из рук Бедивера. Где-то здесь, согласно преданию, находился трон Артура, — говорят, он любил, сидя на нем, смотреть на море. И пещера Артура — там он уснул вместе со своими рыцарями… Король, обещавший однажды вернуться, был уроженцем западной части страны — Мэдден считал, что раскопки археологов за последние несколько десятилетий вполне подтвердили эту версию.
   Но были здесь и другие тайны.
   Лайонесс, затонувшая земля, располагавшаяся некогда между Лендс-Эндом и островами Силли. От нее остался только замок на острове Сент-Майклз да загадочный звон, доносящийся порой с морского дна.
   И еще более древние истории, например Мерри Мэйденс у Сент-Бьюрианс. Одна из легенд гласит, будто несколько девушек и двое пришедших с ними музыкантов были превращены в камни в наказание за то, что осмелились танцевать в воскресенье. Согласно другой легенде, это были русалки, не успевшие вернуться в воду до восхода солнца. Кстати, раньше моряки так и называли русалок — „мерри мэйденз“ [50].
   Стоит вспомнить низину Гвиннэп-Пит между Редратом и Сент-Дей. Методисты утверждают, что это всего лишь частично обвалившаяся шахта, которая в 1806 году в память о Джоне Уэсли [51]была перестроена в амфитеатр. Однако предание гласит иное: когда Мервину, менестрелю из Толвад-дона, проломили голову, он продолжал играть на арфе, пока не стер пальцы до костей, и тогда бог арфы Ларга смилостивился над ним и передал земле его раны. Так что те, кто предпочитает сказочную версию, называют эту низину „раной в голове арфиста“.
   Мен-эн-Тол рядом с Морваком — самый высокий каменный памятник на Британских островах. Археологи предполагают, что на этом месте был вход в гробницу или курган, а в народе говорят, что тот, кто пролезет в дыру, излечится от всех своих недугов, а сам камень — это не что иное, как врата в Призрачный Мир.
   Впрочем, Джону Мэддену не нужны были легенды, чтобы поверить в волшебную силу корнуэльской земли — ведь он никогда в ней и не сомневался.
   Как не сомневались и многие другие — его предшественники и современники. Об этом знал Кроу-ли. Это чувствовал Дилан Томас [52], который, правда, в большей степени являлся поэтом, нежели магом, но, в конце концов, разница между двумя этими понятиями не столь уж велика. На юго-западе жил и Деннис Уитли [53]. Колин Уилсон [54], чью карьеру Мэдден прослеживал с того момента, как его замечательные теории были изложены в „Аутсайдере“, ныне обосновался в Горран-Хэйвене и занимался тем, что пробовал объяснить тайны бытия с научной точки зрения. И наконец, Питер Гонинан, теург-затворник, с которым Мэддену доводилось сталкиваться лично.
   Кому-то из них Корнуолл дал рождение; прочих призвал к себе издалека, и они откликнулись, ибо сила его заключалась отнюдь не в скромном очаровании прибрежных пейзажей — нет, она была такой же древней и глубокой, как само гранитное основание этой земли. Эта сила пробуждала первобытные инстинкты и, единожды позволив прикоснуться к тайне, уже не оставляла другого выбора.
   Всякий раз по возвращении сюда Мэдден невольно удивлялся тому, как он вообще решился покинуть этой край. Мирские заботы, вынудившие его поселиться на другом конце света, начинали казаться несущественными, едва лишь он ступал на родную землю.
   — Керноу, — выдохнул Мэдден.
   Ролли Грант повернулся к нему:
   — А что это такое?
   Мэдден улыбнулся:
   — Старое название страны, по которой мы сейчас едем.
   — Корнуолла?
   — Да.
   — Хм… я думал, что Корнуолл — всего лишь одно из графств Соединенного Королевства. Ну, как Род-Айленд или Коннектикут.
   — Корнуолл — это состояние души, — тихо ответил Мэдден.
   В течение какого-то времени Грант молча смотрел в окно, затем пожал плечами и снова уткнулся в разложенные перед ним документы. Попутчики больше не разговаривали, пока поезд не прибыл в Пензанс, где Грант предложил нанять такси до отеля.
   — Это тебе не Нью-Йорк, — расхохотался Мэдден. — Можем и пешком пройтись.
   — Пешком?!
   — Да, пешком, — подтвердил Мэдден, все еще посмеиваясь. — Тут недалеко.
   Бросив взгляд на пару, громко спорившую о чем-то на перроне, он взял свой маленький саквояж и зашагал к морю. Грант, подхватив свои вещи, поспешил следом.
   Они дошли бы до „Королевского отеля“, расположенного на углу Морраб-роуд, минут за пятнадцать, если бы Мэдден постоянно не останавливался: то у ржавой пушки на обочине Бэттерли-роуд, где он долго-долго любовался заливом, вдыхая соленый морской воздух и наблюдая за тем, как волны разбиваются о прибрежные скалы, то у Садов Святого Антония, то у витрин всех подряд магазинов.
   Когда же они достигли „Королевского отеля“, Грант критически оглядел здание и вздохнул.
   — Это самое лучшее, что есть в городе? — спросил он.
   — Нет. Но зато самое очаровательное, правда?
   — Ты вернулся в свою стихию? — улыбнулся Грант.
   — Я вернулся домой.
   — Я думал, твой отец родом из Корнуолла, а не ты.
   — Да, — солгал Мэдден. — И дед тоже. — Еще одна ложь. — Но все равно здесь я чувствую себя как дома.
   Грант кивнул и снова взглянул на отель.
   — Ладно, в конце концов, я сам советовал Лине держаться в тени. Приятно, что хоть раз она меня послушалась. Должно быть, для разнообразия.
   — Когда приезжаешь в страну, и без того во многом похожую на твою, какой смысл селиться в стандартной первоклассной гостинице?
   — Удобство. Безопасность. Хорошее обслуживание.
   — Это так скучно, — скривился Мэдден, подходя к двери. — Зарегистрируемся?
   Поднявшись к себе, новые постояльцы немного освежились с дороги, после чего снова встретились и отправились к Лине. Не обнаружив ее в номере, они через дежурного администратора отыскали девушку у Джима Гейзо и несколько минут спустя расположились в его комнате. Мэдден занял одно из кресел, стоявших у окна, Грант уселся во второе, а Лина, поцеловав отца, примостилась на краешке дивана. Гейзо же замялся на пороге.
   — Мне пойти прогуляться, мистер Грант? — спросил он.
   Грант взглянул на Мэддена, но тот покачал головой. Гейзо хотел по привычке прислониться к стене, однако Мэдден жестом указал ему на диван.
   — Устраивайтесь поудобнее, Джим, — предложил он. — Разве это не ваши апартаменты?
   Мэдден без труда прочел мысли Гейзо: да, конечно, это его апартаменты, но оплачивал их Грант, а он, Джим Гейзо, был всего лишь телохранителем, и присутствие Мэддена нервировало его, хотя он и не мог понять почему.
   „Так и должно быть“, — подумал Мэдден. Баранов нужно держать в страхе, чтобы они меньше думали и больше беспокоились о его благосклонности.
   — Ну как здесь идут дела? — повернулся Мэдден к Лине.
   Рассказывая, девушка тщательно подбирала слова — ведь речь шла о Майкле Бетте, протеже босса. Она старалась описывать все очень подробно, однако Мэдден сразу же почувствовал, что Лина чего-то недоговаривает — чего-то, связанного с Феликсом Гэйвином. Впрочем, последний пока не вызывал у него ни малейшего интереса. Лина намеренно не стала комментировать поведение Бетта, предоставив это Мэддену, однако ее отец не сдержался.
   — Майкл совершенно вышел из-под контроля, — заявил он, когда Лина замолчала.
   — Возможно, — согласился Мэдден.
   — Прости, Джон, но давай посмотрим правде в лицо. Он что-то затевает.
   Мэдден снова кивнул:
   — Я ожидал этого.
   „Правда, не так скоро“, — добавил он про себя.
   Мэдден никогда не сомневался, что рано или поздно Бетт восстанет против него — ведь он был очередным воплощением Кроули, а Кроули всегда стремился к лидерству (свидетельство тому — его размолвка с Мак-Грегором Мазерсом [55]и остальными). И все же Мэдден надеялся еще несколько лет продержать Бетта у себя на службе, прежде чем принять решение, стоит ли наказать его или, напротив, наградить.
   К тому же порой он относился к нему почти как к сыну…
   — Что предпримем? — спросил Грант.
   — Надо подумать, — ответил Мэдден. — Для начала следует выяснить, чего хочет Майкл.
   — Ну, это просто, — усмехнулся Грант. — Он хочет того же, что и ты, — завладеть тайной Данторна, в чем бы она ни заключалась.
   — Если это так, нам лучше разобраться сним до того, как он ее найдет.
   Однако сделать это было довольно сложно.
   Главная ошибка Мэддена заключалась в том, что он считал Бетта чистым листом, на который можно нанести все, что угодно. В действительности же это был сформировавшийся человек с железной волей, закаленной во многих предшествующих воплощениях. По сути, Мэдден ничему не учил его — он лишь помогал ему вспомнить и, кажется, перестарался.
   Впрочем, Мэдден не слишком об этом беспокоился: ошибки являлись досадной помехой, но, обнаруженные вовремя, они были исправимы. Не всегда с легкостью, не всегда без сожалений, но исправимы.
   Мэдден никогда не раскаивался в содеянном и предпочитал хранить верность только самому себе.
 

2

   Сэм Деннисон был в паршивом настроении.
   Опухший, с покрасневшими глазами, он мучительно хотел спать и отчаянно сокрушался, что не мог знать о звонке Бетта заранее — тогда он не напился бы до такой степени накануне. Черт, да он вообще капли бы в рот не взял! Вместо этого он лег бы пораньше и утром чувствовал бы себя на все сто. А теперь, с трудом сдерживаясь, он мечтал только о том, чтобы хорошенько кому-нибудь врезать и выместить злость.
   Деннисона раздражал не столько сам перелет или пятичасовая поездка на поезде, сколько его спутники, вместе с которыми ему предстояло работать. Одна женщина чего стоила!