Страница:
Мы хотим все…
Вдова невольно почувствовала беспокойство.
— Сначала Бодбери, — сказала она, поворачиваясь лицом к морю, скрытому за холмом.
Оставив на время Мен-эн-Тол, Вдова направилась к городу. Мертвецы последовали за ней, слочи тоже.
„Что они подразумевали под словом „все““? — с тревогой подумала она.
И, словно прочитав ее мысли, тени расхохотались.
4
Возвращение
1
Вдова невольно почувствовала беспокойство.
— Сначала Бодбери, — сказала она, поворачиваясь лицом к морю, скрытому за холмом.
Оставив на время Мен-эн-Тол, Вдова направилась к городу. Мертвецы последовали за ней, слочи тоже.
„Что они подразумевали под словом „все““? — с тревогой подумала она.
И, словно прочитав ее мысли, тени расхохотались.
4
— Что мне делать? — спросила Джоди. Эдерн указал на дыру в Мен-эн-Толе:
— Сядь вон там.
Джоди растерялась: еще недавно это не составило бы для нее никакого труда — достаточно было просто нагнуться и как-нибудь туда втиснуться, но, учитывая ее нынешний размер…
— Иди сюда, — позвал Эдерн.
Встав у камня, он сцепил руки замком и подставил их Джоди. Она посмотрела на него с сомнением:
— Ох, не знаю.
— Не бойся, там есть за что зацепиться.
И правда: приглядевшись к камню повнимательнее, Джоди увидела, что он только кажется неприступным.
— Хорошо.
Она ступила Эдерну на руки и чуть не вскрикнула от неожиданности, когда он вдруг поднял ее над головой. Ухватившись за камень, чтобы не упасть, она невольно задумалась над тем, откуда у Маленького Человечка взялась такая сила.
„Наверное, это еще одно проявление магии“, — решила она наконец.
— Эй, я не могу держать тебя так целый день! — напомнил ей Эдерн.
Джоди отыскала сначала один удобный выступ, затем другой…
Оставшийся путь девушка проделала с проворством, которому позавидовала бы макака Дензила, и вскоре уже сидела в дыре Мен-эн-Тола. Эдерн быстро забрался следом и, примостившись рядом с Джоди, ободряюще улыбнулся.
— Что теперь?
— Теперь освободи свой ум.
— Ты полагаешь, его распирает от мудрых мыслей? — хихикнула Джоди. — Боюсь, он и так пуст.
Эдерн покачал головой:
— Я хочу, чтобы ты перестала думать. Позволь своему разуму освободиться по-настоящему. Расслабляйся до тех пор, пока не почувствуешь себя абсолютно спокойной, пока не поплывешь куда-то, не слыша более ни собственных мыслей, ни обрывков чужих разговоров, которые витают над тобой день и ночь.
— Ты что — гипнотизируешь меня?
— Попробуй, — упрямо повторил Эдерн. И Джоди попробовала.
Она сидела над залитой солнцем пустошью, наслаждалась видом удивительно ясного неба и пыталась представить себе, на что же будет похожа первородная музыка. Девушка принялась перебирать в памяти все известные ей старые мелодии, гадая, какая из них ближе всех.
— О чем ты думаешь? — спросил ее Эдерн.
— О музыке, — ответила Джоди.
— Не надо. Не думай вообще ни о чем. Отпусти себя.
Увы, очень скоро Джоди обнаружила, что сделать это гораздо труднее, нежели она предполагала. Чем больше она старалась расслабиться, тем назойливее к ней липла та или иная мысль, за которой тянулась целая вереница других, сопровождаемых различными воспоминаниями и переживаниями. Джоди одергивала себя, тяжело вздыхала и начинала все заново, но результат был один и тот же.
— У меня ничего не выходит, — пожаловалась она.
— Но ты честно пыталась, — улыбнулся Эдерн.
— Угу. Мне показалось, что прошла целая вечность.
— Нет, всего десять минут.
— Правда?!
— Да.
— Гром и молния, у меня никогда не получится!
— Получится. Попробуй прислушаться к биению своего сердца. Просто сосредоточься на этом ритме; нарисуй в своем воображении то, как сердце гонит кровь по твоим артериям и венам. А если к тебе все же привяжется какая-нибудь мысль, не волнуйся и не злись на нее — иначе она тебя отвлечет. Вместо этого спокойно отстранись от нее и продолжай.
„О, да так намного проще! — удивилась Джоди, последовав совету Эдерна. — Стоп! Это тоже мысль!“ — тут же заметила она и попыталась сконцентрироваться.
Дум-дум. Дум-дум.
Обрывки воспоминаний по-прежнему мелькали в сознании Джоди, но с каждой минутой ей становилось все легче и легче избавляться от них — без злости, как и говорил Эдерн. Она более не позволяла себе раздражаться и беспокоиться о том, насколько хорошо она справляется с поставленной задачей.
Все, что она делала, — это слушала.
Дум-дум.
И плыла.
Дум-дум.
Пока не почувствовала, что выплывает из собственного тела.
Дум-дум.
Или, напротив, погружается в себя?
Это больше не имело значения. Важно было только одно — неотступно следовать за этим ритмом.
Дум-дум. Дум-дум.
Куда-то вниз…
Дум-дум.
Вглубь и вдаль…
Дум-дум.
И вот настал момент, когда Джоди пересекла грань между сознательным и бессознательным. И там, за гранью, ее встретила первородная музыка.
Она была соткана из струн арфы и дыхания флейты, скрипичного смычка и барабанных палочек.
Дум-дум.
Но она не обладала звуками.
Ибо это было место, где все умирало и все рождалось. Место, где утраченное обреталось вновь, а найденное могло потеряться. Запретное место. Место теней и эха. Место, вмещавшее в себя все, что Джоди когда-либо видела или воображала.
Но оно не имело физического воплощения.
Дум-дум.
И состояло из чистой логики. Оно демонстрировало Джоди, что все когда-либо существовавшее в мире, вне зависимости от величины и значимости, было тесно связано воедино и в то же самое время четко разделено.
Дум-дум.
Сознание терялось в бесконечности, устроенной так, что невозможно было определить, где заканчивается одно и начинается другое.
А части бесконечности казались столь отличными друг от друга, что единство их представлялось невероятным.
Здесь все было нелепо.
И все имело глубокий смысл.
Здесь жила тайна.
И древняя магия.
Джоди испытывала непостижимую радость оттого, что наконец-то нашла ее. Но нет… Не нашла. Обрела вновь. Ибо в душе она всегда знала, что эта магия здесь — в мире вокруг нее; внутри ее самой…
И тут какая-то бодрствующая часть сознания напомнила ей о том, что говорил Эдерн о первородной музыке:
Она разбудит в твоей душе не только солнечный день, но и жестокую бурю.
И Джоди разрыдалась. Из-за всего, что случилось после разделения миров. Из-за погибших народов. Из-за разрушенных надежд. Из-за увядшей красоты, которую сменила безжизненная пустыня, раскинувшаяся в обоих мирах и сердцах их обитателей.
Что-то можно будет отыскать снова — как Джоди отыскала музыку. Но многого уже не вернуть.
Ибо оно утрачено навеки…
Очнувшись рядом с Эдерном в дыре Менэн-Тола, она обнаружила, что все еще плачет, а Маленький Человек трясет ее — не сильно, но настойчиво.
— Прекрати! — повторял он. — Пусть музыка замрет.
Джоди повернула к нему мокрое от слез лицо:
— Но все утраченное…
— Ты хочешь потерять и остальное?
Он указал вниз, и Джоди увидела, что пустошь вокруг них вздыбилась, словно воды океана во время шторма. Еще недавно мирные холмы вздымались и падали подобно гигантским волнам. В воздухе стоял грохот горных обвалов и рев трясущейся земли.
Безмятежность летнего дня сменилась безумием хаоса.
— Я… я…
„Это сделала я!“ — с ужасом осознала Джоди: здесь, в Призрачном Мире, где магия и без того бурлит отчаянным потоком, недолгого звучания первородной музыки оказалось достаточно для того, чтобы волшебство окончательно вышло из-под контроля.
Но она понятия не имела, как успокоить его!
Камень закачался, и Джоди инстинктивно вцепилась в Эдерна. Он покрепче ухватился за выступ, чтобы не позволить им обоим сорваться в кипящую лаву, однако с каждым новым толчком держаться становилось все труднее и труднее.
Джоди почувствовала глубокую тоску, прогнать которую не смогло даже воспоминание о чудесной музыке.
— П-помоги мне! — молила она Эдерна.
Он посмотрел на нее — серьезно и внимательно, и на лице его отразилась тревога.
— Пожалуйста! Я… я не в силах остановить это…
И тогда он… принялся щекотать ее.
Сперва Джоди решила, что ее друг сошел с ума: они в любую минуту могли рухнуть прямо в ад, разверзшийся внизу.
— Перестань! — закричала она, но против собственной воли начала хихикать и извиваться. Джоди пыталась оттолкнуть руки Эдерна, но тот упрямо продолжал щекотать ее, пока девушка, совершенно измотанная, едва не свалилась с камня.
Какое-то время Джоди не двигалась, а придя в себя, поняла, что вокруг воцарилась тишина.
Девушка подняла голову и увидела, что мир стал прежним. Холмы больше не перекатывались волнами. Не ревела трясущаяся земля. Не грохотали обвалы…
Только спокойствие, тишина и…
Дум-дум.
Громкий стук сердца, доносившийся из ее груди.
Джоди начала перебирать в памяти происшедшие события и с удивлением обнаружила, что в голове у нее остались лишь смутные обрывки образов и ощущений, которые она едва могла связать и облечь в слова. Но восторг она помнила. Как и печаль.
И то и другое было теперь невыносимо…
— Что случилось? — спросила она Эдерна.
— Это моя вина, — ответил тот. — Я не подумал о том, как кровь существа из Железного Мира откликнется на музыку.
— Я чуть не разрушила вашу землю, да?
— Я уже говорил, что магия здесь очень сильна. Она впитала в себя грусть, которую пробудила в тебе музыка.
— Я никогда не решусь на это снова, — сказала Джоди. — Я не могу так рисковать.
— Но в твоем мире все будет по-другому — там музыка прозвучит слабым шепотом, который плавно настроит ваши сердца на ритм древнего танца.
— Так много всего утрачено, — вздохнула Джоди. — Так много ушло навсегда…
— Но многое мы еще можем вернуть, — заметил Эдерн. — Однако мы должны поторопиться, ибо это „многое“ находится в опасности.
— Значит, все, что от меня требуется по возвращении домой, — это довериться стуку моего сердца, и оно само разбудит первородную музыку?
— Да.
— Это кажется подозрительно легким.
— Истинная магия мира… — начал Эдерн.
— … гораздо проще, чем мы можем себе вообразить, — закончила за него Джоди. — Я помню. — Она немного помолчала, а затем спросила: — Почему ты назвал это музыкой?
— А как бы ты это назвала?
Джоди задумалась: пожалуй, „музыка“ и впрямь самое подходящее слово. Разве что…
— Как насчет „тайны“? — предложила она.
— Тайна или волшебство… Первородная музыка имеет сотни разных имен и вызывается сотнями разных способов, но приручить ее не удастся никому и никогда. В этом и заключается ее магия. Люди могут пользоваться лишь скудными обрывками, но цена за это высока. И самое печальное, что искать первородную музыку бессмысленно — ведь каждый из нас с рождения носит ее эхо в себе.
— А можно сыграть ее на каком-нибудь инструменте? — поинтересовалась Джоди.
Эдерн покачал головой:
— Нет. Но порой она звучит так отчетливо, что нет никакой разницы.
Джоди надолго замолчала. Думала, вспоминала… Через некоторое время Эдерн заговорил снова.
— Тебе пора, — сказал он.
Джоди кивнула:
— Как мне вернуться назад?
Эдерн встал и на языке, которого Джоди не знала, три раза что-то произнес.
Она вздрогнула, почувствовав порыв холодного ветра, и в следующее мгновение увидела ночь своего мира. Это было невероятно: с одной стороны — пустошь, залитая солнцем, с другой — та же пустошь, но уже окутанная тьмой.
Эдерн мягко сжал плечо Джоди, но ей показалось, что этого недостаточно, и, подойдя к своему другу, она крепко обняла его.
— Спасибо, — пробормотал он, уткнувшись ей в волосы.
— Нет, это тебе спасибо.
Джоди повернулась в сторону прозрачной стены, но медлила.
— Мы еще встретимся? — спросила она.
— Если нам удастся сблизить наши миры, мы сможем встречаться когда захотим.
— А если не удастся? На это может уйти целая жизнь, по крайней мере, моя. Это ты живешь вечно.
— Долго, — поправил девушку Эдерн.
— Так что же тогда?
— Тогда мы будем видеться в снах.
Джоди вздохнула: сны — это совсем не то. Она уже приготовилась перейти грань, но снова задержалась.
— Эдерн, а эта музыка может лишить Вдову ее магии?
— Нет. Ее способно уничтожить только то, что содержит соль.
— Например, морская вода?
— Например, морская вода. Но слезы гораздо сильнее.
Джоди хотелось расспросить Эдерна о десятках, сотнях, тысячах различных вещей. Она могла бы остаться, но понимала, что не имеет на это права, потому что там, в ночи, ее ждали друзья, и они находились в опасности. И потом, она ведь несла своему миру песню, которая должна была помочь ему снова сблизиться с Призрачным, раскинувшимся по другую сторону Мен-эн-Тола.
Так что Джоди просто улыбнулась, помахала Эдерну и шагнула в ночь.
Мгновение — и она задрожала от промозглого ветра.
Когда ее глаза немного привыкли к темноте, она оглянулась, но Эдерн и Призрачный Мир уже исчезли из виду — позади нее простиралась лишь такая же темная пустошь.
„Вот это да! — подумала Джоди. — Будет что рассказать!“
Она осмотрелась в поисках друзей и неожиданно для себя обнаружила, что у камня никого нет.
Джоди охватила паника: она сразу вспомнила истории о том, как смертные отправлялись в Волшебное Царство всего на час, день или неделю, а вернувшись, понимали, что в их мире успели пройти долгие годы.
Что если это случилось и с ней? Она задрожала от страха. А потом почувствовала запах болота, и страх уступил место леденящему ужасу.
Тут были слуги Вдовы!
Неужели они напали на Дензила и остальных?
Грянул гром, и Джоди бросила взгляд в сторону Бодбери: похоже, над городом разразилась настоящая буря.
Внезапно яркая вспышка молнии расколола тьму, осветив камни, появившиеся на пустоши.
„Но их здесь не было!“ — изумилась Джоди.
Разве что, пока она болтала с Эдерном, действительно прошло очень много лет.
Однако Джоди насторожило количество камней. И их высота… И странной показалась неестественная гладкость их поверхности, словно совсем не тронутая непогодой.
Джоди сосчитала камни. Один очень большой. Три почти такой же высоты, но поменьше в обхвате. И совсем маленькие…
И тут она все поняла.
Вернее, почувствовала. Ей подсказала интуиция, которая, словно эхо вновь обретенной магии, следовала за ней из Призрачного Мира.
Это были ее друзья. Вдова превратила их всех в камни.
И эта внезапная буря… Джоди не раз слышала разговоры о шторме, который вызвала Вдова двадцать лет назад.
Значит, и эта была делом ее рук!
„Мне нужно срочно попасть в город“, — подумала Джоди.
Она должна была остановить Вдову. Она должна была спасти своих друзей и вернуть себе прежний рост… Но город находился так далеко, а она была такой маленькой. Дорога займет у нее не один день.
Так что же делать?!
Джоди даже не успела подумать над ответом, потому что чьи-то цепкие пальцы сжали ее мертвой хваткой.
Девушка испуганно закричала и в следующую секунду встретилась взглядом с Уиндлом, фамильяром Вдовы, которого оставили следить за „камнем с дыркой“. Повизгивая от гордости, уродец прижал Маленького Человечка к груди и, спрыгнув на землю, понесся в Бодбери, не обращая никакого внимания на отчаянные удары крошечных кулачков.
Джоди прекрасно сознавала, что это равносильно попыткам сдвинуть гору, но все равно продолжала колотить Уиндла, а оказавшись в городе, принялась громко звать на помощь. Однако ее тоненький писклявый голосок, с трудом различимый даже в тишине, безнадежно затерялся в завываниях штормового ветра и раскатах грома.
— Сядь вон там.
Джоди растерялась: еще недавно это не составило бы для нее никакого труда — достаточно было просто нагнуться и как-нибудь туда втиснуться, но, учитывая ее нынешний размер…
— Иди сюда, — позвал Эдерн.
Встав у камня, он сцепил руки замком и подставил их Джоди. Она посмотрела на него с сомнением:
— Ох, не знаю.
— Не бойся, там есть за что зацепиться.
И правда: приглядевшись к камню повнимательнее, Джоди увидела, что он только кажется неприступным.
— Хорошо.
Она ступила Эдерну на руки и чуть не вскрикнула от неожиданности, когда он вдруг поднял ее над головой. Ухватившись за камень, чтобы не упасть, она невольно задумалась над тем, откуда у Маленького Человечка взялась такая сила.
„Наверное, это еще одно проявление магии“, — решила она наконец.
— Эй, я не могу держать тебя так целый день! — напомнил ей Эдерн.
Джоди отыскала сначала один удобный выступ, затем другой…
Оставшийся путь девушка проделала с проворством, которому позавидовала бы макака Дензила, и вскоре уже сидела в дыре Мен-эн-Тола. Эдерн быстро забрался следом и, примостившись рядом с Джоди, ободряюще улыбнулся.
— Что теперь?
— Теперь освободи свой ум.
— Ты полагаешь, его распирает от мудрых мыслей? — хихикнула Джоди. — Боюсь, он и так пуст.
Эдерн покачал головой:
— Я хочу, чтобы ты перестала думать. Позволь своему разуму освободиться по-настоящему. Расслабляйся до тех пор, пока не почувствуешь себя абсолютно спокойной, пока не поплывешь куда-то, не слыша более ни собственных мыслей, ни обрывков чужих разговоров, которые витают над тобой день и ночь.
— Ты что — гипнотизируешь меня?
— Попробуй, — упрямо повторил Эдерн. И Джоди попробовала.
Она сидела над залитой солнцем пустошью, наслаждалась видом удивительно ясного неба и пыталась представить себе, на что же будет похожа первородная музыка. Девушка принялась перебирать в памяти все известные ей старые мелодии, гадая, какая из них ближе всех.
— О чем ты думаешь? — спросил ее Эдерн.
— О музыке, — ответила Джоди.
— Не надо. Не думай вообще ни о чем. Отпусти себя.
Увы, очень скоро Джоди обнаружила, что сделать это гораздо труднее, нежели она предполагала. Чем больше она старалась расслабиться, тем назойливее к ней липла та или иная мысль, за которой тянулась целая вереница других, сопровождаемых различными воспоминаниями и переживаниями. Джоди одергивала себя, тяжело вздыхала и начинала все заново, но результат был один и тот же.
— У меня ничего не выходит, — пожаловалась она.
— Но ты честно пыталась, — улыбнулся Эдерн.
— Угу. Мне показалось, что прошла целая вечность.
— Нет, всего десять минут.
— Правда?!
— Да.
— Гром и молния, у меня никогда не получится!
— Получится. Попробуй прислушаться к биению своего сердца. Просто сосредоточься на этом ритме; нарисуй в своем воображении то, как сердце гонит кровь по твоим артериям и венам. А если к тебе все же привяжется какая-нибудь мысль, не волнуйся и не злись на нее — иначе она тебя отвлечет. Вместо этого спокойно отстранись от нее и продолжай.
„О, да так намного проще! — удивилась Джоди, последовав совету Эдерна. — Стоп! Это тоже мысль!“ — тут же заметила она и попыталась сконцентрироваться.
Дум-дум. Дум-дум.
Обрывки воспоминаний по-прежнему мелькали в сознании Джоди, но с каждой минутой ей становилось все легче и легче избавляться от них — без злости, как и говорил Эдерн. Она более не позволяла себе раздражаться и беспокоиться о том, насколько хорошо она справляется с поставленной задачей.
Все, что она делала, — это слушала.
Дум-дум.
И плыла.
Дум-дум.
Пока не почувствовала, что выплывает из собственного тела.
Дум-дум.
Или, напротив, погружается в себя?
Это больше не имело значения. Важно было только одно — неотступно следовать за этим ритмом.
Дум-дум. Дум-дум.
Куда-то вниз…
Дум-дум.
Вглубь и вдаль…
Дум-дум.
И вот настал момент, когда Джоди пересекла грань между сознательным и бессознательным. И там, за гранью, ее встретила первородная музыка.
Она была соткана из струн арфы и дыхания флейты, скрипичного смычка и барабанных палочек.
Дум-дум.
Но она не обладала звуками.
Ибо это было место, где все умирало и все рождалось. Место, где утраченное обреталось вновь, а найденное могло потеряться. Запретное место. Место теней и эха. Место, вмещавшее в себя все, что Джоди когда-либо видела или воображала.
Но оно не имело физического воплощения.
Дум-дум.
И состояло из чистой логики. Оно демонстрировало Джоди, что все когда-либо существовавшее в мире, вне зависимости от величины и значимости, было тесно связано воедино и в то же самое время четко разделено.
Дум-дум.
Сознание терялось в бесконечности, устроенной так, что невозможно было определить, где заканчивается одно и начинается другое.
А части бесконечности казались столь отличными друг от друга, что единство их представлялось невероятным.
Здесь все было нелепо.
И все имело глубокий смысл.
Здесь жила тайна.
И древняя магия.
Джоди испытывала непостижимую радость оттого, что наконец-то нашла ее. Но нет… Не нашла. Обрела вновь. Ибо в душе она всегда знала, что эта магия здесь — в мире вокруг нее; внутри ее самой…
И тут какая-то бодрствующая часть сознания напомнила ей о том, что говорил Эдерн о первородной музыке:
Она разбудит в твоей душе не только солнечный день, но и жестокую бурю.
И Джоди разрыдалась. Из-за всего, что случилось после разделения миров. Из-за погибших народов. Из-за разрушенных надежд. Из-за увядшей красоты, которую сменила безжизненная пустыня, раскинувшаяся в обоих мирах и сердцах их обитателей.
Что-то можно будет отыскать снова — как Джоди отыскала музыку. Но многого уже не вернуть.
Ибо оно утрачено навеки…
Очнувшись рядом с Эдерном в дыре Менэн-Тола, она обнаружила, что все еще плачет, а Маленький Человек трясет ее — не сильно, но настойчиво.
— Прекрати! — повторял он. — Пусть музыка замрет.
Джоди повернула к нему мокрое от слез лицо:
— Но все утраченное…
— Ты хочешь потерять и остальное?
Он указал вниз, и Джоди увидела, что пустошь вокруг них вздыбилась, словно воды океана во время шторма. Еще недавно мирные холмы вздымались и падали подобно гигантским волнам. В воздухе стоял грохот горных обвалов и рев трясущейся земли.
Безмятежность летнего дня сменилась безумием хаоса.
— Я… я…
„Это сделала я!“ — с ужасом осознала Джоди: здесь, в Призрачном Мире, где магия и без того бурлит отчаянным потоком, недолгого звучания первородной музыки оказалось достаточно для того, чтобы волшебство окончательно вышло из-под контроля.
Но она понятия не имела, как успокоить его!
Камень закачался, и Джоди инстинктивно вцепилась в Эдерна. Он покрепче ухватился за выступ, чтобы не позволить им обоим сорваться в кипящую лаву, однако с каждым новым толчком держаться становилось все труднее и труднее.
Джоди почувствовала глубокую тоску, прогнать которую не смогло даже воспоминание о чудесной музыке.
— П-помоги мне! — молила она Эдерна.
Он посмотрел на нее — серьезно и внимательно, и на лице его отразилась тревога.
— Пожалуйста! Я… я не в силах остановить это…
И тогда он… принялся щекотать ее.
Сперва Джоди решила, что ее друг сошел с ума: они в любую минуту могли рухнуть прямо в ад, разверзшийся внизу.
— Перестань! — закричала она, но против собственной воли начала хихикать и извиваться. Джоди пыталась оттолкнуть руки Эдерна, но тот упрямо продолжал щекотать ее, пока девушка, совершенно измотанная, едва не свалилась с камня.
Какое-то время Джоди не двигалась, а придя в себя, поняла, что вокруг воцарилась тишина.
Девушка подняла голову и увидела, что мир стал прежним. Холмы больше не перекатывались волнами. Не ревела трясущаяся земля. Не грохотали обвалы…
Только спокойствие, тишина и…
Дум-дум.
Громкий стук сердца, доносившийся из ее груди.
Джоди начала перебирать в памяти происшедшие события и с удивлением обнаружила, что в голове у нее остались лишь смутные обрывки образов и ощущений, которые она едва могла связать и облечь в слова. Но восторг она помнила. Как и печаль.
И то и другое было теперь невыносимо…
— Что случилось? — спросила она Эдерна.
— Это моя вина, — ответил тот. — Я не подумал о том, как кровь существа из Железного Мира откликнется на музыку.
— Я чуть не разрушила вашу землю, да?
— Я уже говорил, что магия здесь очень сильна. Она впитала в себя грусть, которую пробудила в тебе музыка.
— Я никогда не решусь на это снова, — сказала Джоди. — Я не могу так рисковать.
— Но в твоем мире все будет по-другому — там музыка прозвучит слабым шепотом, который плавно настроит ваши сердца на ритм древнего танца.
— Так много всего утрачено, — вздохнула Джоди. — Так много ушло навсегда…
— Но многое мы еще можем вернуть, — заметил Эдерн. — Однако мы должны поторопиться, ибо это „многое“ находится в опасности.
— Значит, все, что от меня требуется по возвращении домой, — это довериться стуку моего сердца, и оно само разбудит первородную музыку?
— Да.
— Это кажется подозрительно легким.
— Истинная магия мира… — начал Эдерн.
— … гораздо проще, чем мы можем себе вообразить, — закончила за него Джоди. — Я помню. — Она немного помолчала, а затем спросила: — Почему ты назвал это музыкой?
— А как бы ты это назвала?
Джоди задумалась: пожалуй, „музыка“ и впрямь самое подходящее слово. Разве что…
— Как насчет „тайны“? — предложила она.
— Тайна или волшебство… Первородная музыка имеет сотни разных имен и вызывается сотнями разных способов, но приручить ее не удастся никому и никогда. В этом и заключается ее магия. Люди могут пользоваться лишь скудными обрывками, но цена за это высока. И самое печальное, что искать первородную музыку бессмысленно — ведь каждый из нас с рождения носит ее эхо в себе.
— А можно сыграть ее на каком-нибудь инструменте? — поинтересовалась Джоди.
Эдерн покачал головой:
— Нет. Но порой она звучит так отчетливо, что нет никакой разницы.
Джоди надолго замолчала. Думала, вспоминала… Через некоторое время Эдерн заговорил снова.
— Тебе пора, — сказал он.
Джоди кивнула:
— Как мне вернуться назад?
Эдерн встал и на языке, которого Джоди не знала, три раза что-то произнес.
Она вздрогнула, почувствовав порыв холодного ветра, и в следующее мгновение увидела ночь своего мира. Это было невероятно: с одной стороны — пустошь, залитая солнцем, с другой — та же пустошь, но уже окутанная тьмой.
Эдерн мягко сжал плечо Джоди, но ей показалось, что этого недостаточно, и, подойдя к своему другу, она крепко обняла его.
— Спасибо, — пробормотал он, уткнувшись ей в волосы.
— Нет, это тебе спасибо.
Джоди повернулась в сторону прозрачной стены, но медлила.
— Мы еще встретимся? — спросила она.
— Если нам удастся сблизить наши миры, мы сможем встречаться когда захотим.
— А если не удастся? На это может уйти целая жизнь, по крайней мере, моя. Это ты живешь вечно.
— Долго, — поправил девушку Эдерн.
— Так что же тогда?
— Тогда мы будем видеться в снах.
Джоди вздохнула: сны — это совсем не то. Она уже приготовилась перейти грань, но снова задержалась.
— Эдерн, а эта музыка может лишить Вдову ее магии?
— Нет. Ее способно уничтожить только то, что содержит соль.
— Например, морская вода?
— Например, морская вода. Но слезы гораздо сильнее.
Джоди хотелось расспросить Эдерна о десятках, сотнях, тысячах различных вещей. Она могла бы остаться, но понимала, что не имеет на это права, потому что там, в ночи, ее ждали друзья, и они находились в опасности. И потом, она ведь несла своему миру песню, которая должна была помочь ему снова сблизиться с Призрачным, раскинувшимся по другую сторону Мен-эн-Тола.
Так что Джоди просто улыбнулась, помахала Эдерну и шагнула в ночь.
Мгновение — и она задрожала от промозглого ветра.
Когда ее глаза немного привыкли к темноте, она оглянулась, но Эдерн и Призрачный Мир уже исчезли из виду — позади нее простиралась лишь такая же темная пустошь.
„Вот это да! — подумала Джоди. — Будет что рассказать!“
Она осмотрелась в поисках друзей и неожиданно для себя обнаружила, что у камня никого нет.
Джоди охватила паника: она сразу вспомнила истории о том, как смертные отправлялись в Волшебное Царство всего на час, день или неделю, а вернувшись, понимали, что в их мире успели пройти долгие годы.
Что если это случилось и с ней? Она задрожала от страха. А потом почувствовала запах болота, и страх уступил место леденящему ужасу.
Тут были слуги Вдовы!
Неужели они напали на Дензила и остальных?
Грянул гром, и Джоди бросила взгляд в сторону Бодбери: похоже, над городом разразилась настоящая буря.
Внезапно яркая вспышка молнии расколола тьму, осветив камни, появившиеся на пустоши.
„Но их здесь не было!“ — изумилась Джоди.
Разве что, пока она болтала с Эдерном, действительно прошло очень много лет.
Однако Джоди насторожило количество камней. И их высота… И странной показалась неестественная гладкость их поверхности, словно совсем не тронутая непогодой.
Джоди сосчитала камни. Один очень большой. Три почти такой же высоты, но поменьше в обхвате. И совсем маленькие…
И тут она все поняла.
Вернее, почувствовала. Ей подсказала интуиция, которая, словно эхо вновь обретенной магии, следовала за ней из Призрачного Мира.
Это были ее друзья. Вдова превратила их всех в камни.
И эта внезапная буря… Джоди не раз слышала разговоры о шторме, который вызвала Вдова двадцать лет назад.
Значит, и эта была делом ее рук!
„Мне нужно срочно попасть в город“, — подумала Джоди.
Она должна была остановить Вдову. Она должна была спасти своих друзей и вернуть себе прежний рост… Но город находился так далеко, а она была такой маленькой. Дорога займет у нее не один день.
Так что же делать?!
Джоди даже не успела подумать над ответом, потому что чьи-то цепкие пальцы сжали ее мертвой хваткой.
Девушка испуганно закричала и в следующую секунду встретилась взглядом с Уиндлом, фамильяром Вдовы, которого оставили следить за „камнем с дыркой“. Повизгивая от гордости, уродец прижал Маленького Человечка к груди и, спрыгнув на землю, понесся в Бодбери, не обращая никакого внимания на отчаянные удары крошечных кулачков.
Джоди прекрасно сознавала, что это равносильно попыткам сдвинуть гору, но все равно продолжала колотить Уиндла, а оказавшись в городе, принялась громко звать на помощь. Однако ее тоненький писклявый голосок, с трудом различимый даже в тишине, безнадежно затерялся в завываниях штормового ветра и раскатах грома.
Возвращение
Вы должны понять, что наши жизни были сырым кровоточащим мясом.
Кейтлин Томас. Из интервью в журнале «People» (июнь 1987)
1
— Как я выгляжу?
Небрежно прислонившись к дверному косяку, Конни стояла на пороге комнаты Сэма Деннисона и пыталась по его угрюмому лицу определить, какое впечатление она произвела.
Детектив сидел у стола и похлопывал себя конвертом по колену.
Конни сама не понимала, почему так стремится растормошить его, — он ведь ей даже не нравился. Просто она привыкла вызывать к себе интерес и дразнить мужчин. Так было всегда, но с годами потребность нравиться превратилась для Конни в навязчивую идею, и, если ей не удавалось добиться успеха с первого раза, она с завидной одержимостью повторяла свои попытки до тех пор, пока не получала желаемого. В этом заключалась трагедия ее жизни — она оценивала себя исключительно по отражению в глазах мужчин и нуждалась в постоянном подтверждении собственной привлекательности.
Поэтому Конни сделала все, о чем просил ее Деннисон: смыла вызывающий макияж, пригладила волосы и напялила дурацкую одежду, которую Бетт приказал ей захватить — узкую твидовую юбку чуть ниже колена и белую блузку. Конни позволила себе расстегнуть только самую верхнюю пуговицу и даже (заметьте, Мистер Строгость!) надела бюстгальтер. Довершали наряд поношенный строгий пиджак, чулки и туфли без каблука. (Ну, теперь-то вы довольны?)
Сама Конни была уверена, что в своем обычном прикиде произвела бы куда большее впечатление на Дедушку и Джейни, но… Кто платит, тот и заказывает музыку. Хотя Деннисон мог бы, по крайней мере, оценить ее старания!
— Что ж, — промурлыкала она ему, — вы уже выразили свою точку зрения и показали крутой нрав. Так почему бы теперь вам немного не смягчиться?
Деннисон кивнул:
— Ладно. Вы выглядите хорошо.
— Всего лишь «хорошо»? Ну да, моя задница как будто замаринована в этой чертовой юбке!
Мимолетная улыбка промелькнула в глазах детектива, и Конни поняла, что большего она не добьется, и этого было вполне достаточно. Она его раскусила: Деннисон вовсе не женоненавистник, просто ему нравится, когда на даме много одежды, чтобы пофантазировать перед тем, как увидеть.
Что ж, парень, смотри, но не трогай.
Убедившись, что детектива можно завести, Конни тут же потеряла к нему всяческий интерес и спокойненько уселась на его кровать. Деннисон протянул ей конверт, который держал в руке.
— Мистер Бетт передал это для вас.
Конверт не был запечатан. Конни вытряхнула себе на колени его содержимое — фотокопию завещания Пола Литтла.
— Я все еще не могу понять, зачем Бетт заставил меня проделать такой путь, чтобы вручить им это, — пожала плечами Конни. — У них тут что — юристов нет?
— Вам лучше знать — вы ведь местная.
Она покачала головой:
— Это осталось в прошлом, приятель. Я не была здесь уже сто лет. Когда живешь в городе вроде Нью-Йорка, ты принадлежишь ему целиком и совершенно забываешь, откуда приехал.
— Мне знакомо это чувство, — кивнул Деннисон.
В этом Конни ни минуты не сомневалась: рожденный и выросший в Бронксе, он вряд ли часто покидал Нью-Йорк.
Она потрясла бумагой.
— Мне кажется, в руках юриста это выглядело бы более официально. А Бетт сэкономил бы деньги. Я, знаете ли, не дешевка, и потом расходы на дорогу… — Конни оглядела комнату. — Хотя он все-таки умудрился сэкономить. Билеты экономкласса и эта дыра… Мне встречались куда более щедрые мужчины, уж поверьте.
— Полагаю, для мистера Бетта важен психологический аспект.
Конни задумалась: как отреагируют на ее появление свекор и дочь? Сколько лет прошло с их последней встречи? Пятнадцать? Двадцать? Она давно уже потеряла счет времени.
— Честно говоря, я не очень-то жажду этой встречи, — пробормотала она.
Она произнесла это прежде, чем осознала, что говорит правду, и сама удивилась собственному открытию. Конечно же, она понимала, что возвращение в Маусхол не будет приятным, — понимала с той самой минуты, как Бетт предложил ей это, однако не сомневалась, что сумеет справиться со своими чувствами. Она и сейчас была в этом уверена, просто подумала о том, как сильно это может ранить старика и Джейни… Да, она бросила ее еще ребенком, но все-таки это ее дочь…
— Тогда почему вы согласились? — спросил Деннисон.
Конни натянула привычную маску. Да пошли они к черту, эти родственники! Можно подумать, их когда-нибудь заботила ее судьба!
— Потому что Бетт предложил мне хорошие деньги. А вы решили, что мною движет милосердие?
Деннисон промолчал, но Конни почувствовала его неодобрение.
— Вы ведь тоже приехали сюда не из любви к искусству, — добавила она.
— Я этого и не скрываю.
Нет, ну надо же: он воображает, что если дело не касается его родни, так он чистенький! Можно подумать, за всю свою жизнь он ни разу не замарался!
Сволочь!
Конни вздохнула. Почему парни вроде Деннисона вечно читают ей нотации?
— По-вашему, это завещание подлинное? — поинтересовалась она у него.
— Мне все равно.
— Я думала, после развода Пол составит новое.
— Для нас совершенно не важно, подлинное оно или нет, — сказал Деннисон. — Мистер Бетт играет в какую-то игру, и скорее всего последняя воля вашего бывшего супруга — не более чем очередной ход на доске. Такие, как Бетт, всегда идут до конца.
Конни кивнула:
— И денег на это не жалеют.
Она сунула завещание обратно в конверт, встала и попыталась скрыть улыбку, заметив, что Деннисон смотрит на ее ноги.
— Что дальше? Кажется, уже пора обедать? Я совсем запуталась из-за разницы во времени.
Деннисон взглянул на часы:
— По местному сейчас половина седьмого.
— Ладно. Я уверена, что мы справимся с нашей задачей.
Как там пелось в старой песне группы «Шангри-Ла» [59]? Что-то насчет того, что ты никогда уже не сможешь вернуться домой?
Возвращение.
«Это неправда», — покачала головой Конни, расположившись рядом с Деннисоном на заднем сиденье машины.
Она могла вернуться, просто в этом не было никакого смысла — ведь когда человек уезжает, потому что хочет вырваться из клетки и увидеть мир, вернуться для него означает залезть обратно в ту же самую клетку, да еще захлопнуть при этом дверцу.
Конни Литтл не испытывала подобного желания.
Ее захлестнули воспоминания, плохие и хорошие. Она почти забыла о муже, когда их дороги разошлись, но здесь, где они вместе прожили целую жизнь — выросли, влюбились, поженились, произвели на свет ребенка, — она не могла не думать о нем.
Он никогда не понимал, что ей было нужно.
Они часто мечтали уехать отсюда, ему не меньше, чем ей, хотелось покинуть скучный Пенвит, однако дальше разговоров дело не шло: что-то держало Пола, как и еще черт знает сколько поколений Литтлов. Стоило Конни заикнуться о переезде — в Лондон или в какой-нибудь другой город, где по-настоящему ощущалось дыхание двадцатого века, — муж всегда откладывал это на потом.
Но если в течение долгого времени твоим единственным развлечением является однодневная поездка в Плимут, ты начинаешь терять терпение, и, когда тебе наконец представляется шанс сбежать (к Конни этот шанс пришел в лице продюсера порнофильмов), ты тут же за него цепляешься.
Конни невольно улыбнулась, назвав Эдди Бута продюсером. Это было все равно что назвать ее актрисой. Впрочем, какая разница? Она снималась в кино, отлично зарабатывала и не могла пожаловаться на судьбу.
Эдди стал для нее счастливым билетом. Он помог ей получить вид на жительство в Америке и устроил на работу — сначала она просто танцевала в барах, затем стала сниматься в кино. Конечно, Эдди был несвободен, но какая разница? Все складывалось вполне удачно, и Конни даже вывела собственную формулу успеха: и в грязном бизнесе можно оставаться чистым, если держаться подальше от наркотиков, скандалов и потасовок.
К тому же ничто не мешало ей сменить профессию когда угодно. Просто ее время еще не пришло.
Конни было уже около пятидесяти, но это ее мало беспокоило, так как тело по-прежнему находилось в прекрасной форме.
Ей искренне нравилось его демонстрировать. Нравилось думать, как, глядя на него, заводятся мужчины.
Конечно, следить за собой ей было труднее, чем молодым девицам, зато у нее имелся опыт, и за несколько минут она добивалась большего, чем эти соплячки за целый час.
Пожалуй, она все-таки была актрисой…
Машина стремительно неслась вперед.
Конни молча смотрела сквозь лобовое стекло на приближающийся город. Никто не понял бы ее здесь…
Она мучительно пыталась угадать, в чем заключалась игра Бетта. Чем, черт побери, так заинтересовали его Литтлы? Эти люди казались скучными до слез. И все же с ними было связано что-то очень, очень важное — иначе Бетт не стал бы тратить на них столько денег!
Он пообещал ей и Деннисону вознаграждение, которое они получат, если сумеют его отыскать. Смешно! Конни даже не представляла, что это может быть, и не знала, за чем охотится Бетт. Хотя ее мучило тайное подозрение, что он и сам не знает. Но от этого становилось только интереснее.
Такси затормозило перед газетным киоском на Северном утесе. Оставив Деннисона расплачиваться с шофером, Конни вышла из машины и окинула взглядом гавань. Все как прежде…
У Конни мурашки побежали по телу при мысли, что она могла проторчать в этой дыре до конца своих дней.
«Спасибо, Эдди, — подумала она. — Наверное, я должна тебе гораздо больше, чем всегда считала».
— Готовы? — спросил ее Деннисон, когда машина отъехала.
Конни кивнула:
— Чем скорее мы со всем этим покончим, тем скорее сможем убраться отсюда и тем счастливее я в конечном счете буду.
— А что плохого в этом городе?
— В селении, — уточнила Конни. — В селении, которым местные жители так гордятся, что обидятся, если вы назовете его городом.
Небрежно прислонившись к дверному косяку, Конни стояла на пороге комнаты Сэма Деннисона и пыталась по его угрюмому лицу определить, какое впечатление она произвела.
Детектив сидел у стола и похлопывал себя конвертом по колену.
Конни сама не понимала, почему так стремится растормошить его, — он ведь ей даже не нравился. Просто она привыкла вызывать к себе интерес и дразнить мужчин. Так было всегда, но с годами потребность нравиться превратилась для Конни в навязчивую идею, и, если ей не удавалось добиться успеха с первого раза, она с завидной одержимостью повторяла свои попытки до тех пор, пока не получала желаемого. В этом заключалась трагедия ее жизни — она оценивала себя исключительно по отражению в глазах мужчин и нуждалась в постоянном подтверждении собственной привлекательности.
Поэтому Конни сделала все, о чем просил ее Деннисон: смыла вызывающий макияж, пригладила волосы и напялила дурацкую одежду, которую Бетт приказал ей захватить — узкую твидовую юбку чуть ниже колена и белую блузку. Конни позволила себе расстегнуть только самую верхнюю пуговицу и даже (заметьте, Мистер Строгость!) надела бюстгальтер. Довершали наряд поношенный строгий пиджак, чулки и туфли без каблука. (Ну, теперь-то вы довольны?)
Сама Конни была уверена, что в своем обычном прикиде произвела бы куда большее впечатление на Дедушку и Джейни, но… Кто платит, тот и заказывает музыку. Хотя Деннисон мог бы, по крайней мере, оценить ее старания!
— Что ж, — промурлыкала она ему, — вы уже выразили свою точку зрения и показали крутой нрав. Так почему бы теперь вам немного не смягчиться?
Деннисон кивнул:
— Ладно. Вы выглядите хорошо.
— Всего лишь «хорошо»? Ну да, моя задница как будто замаринована в этой чертовой юбке!
Мимолетная улыбка промелькнула в глазах детектива, и Конни поняла, что большего она не добьется, и этого было вполне достаточно. Она его раскусила: Деннисон вовсе не женоненавистник, просто ему нравится, когда на даме много одежды, чтобы пофантазировать перед тем, как увидеть.
Что ж, парень, смотри, но не трогай.
Убедившись, что детектива можно завести, Конни тут же потеряла к нему всяческий интерес и спокойненько уселась на его кровать. Деннисон протянул ей конверт, который держал в руке.
— Мистер Бетт передал это для вас.
Конверт не был запечатан. Конни вытряхнула себе на колени его содержимое — фотокопию завещания Пола Литтла.
— Я все еще не могу понять, зачем Бетт заставил меня проделать такой путь, чтобы вручить им это, — пожала плечами Конни. — У них тут что — юристов нет?
— Вам лучше знать — вы ведь местная.
Она покачала головой:
— Это осталось в прошлом, приятель. Я не была здесь уже сто лет. Когда живешь в городе вроде Нью-Йорка, ты принадлежишь ему целиком и совершенно забываешь, откуда приехал.
— Мне знакомо это чувство, — кивнул Деннисон.
В этом Конни ни минуты не сомневалась: рожденный и выросший в Бронксе, он вряд ли часто покидал Нью-Йорк.
Она потрясла бумагой.
— Мне кажется, в руках юриста это выглядело бы более официально. А Бетт сэкономил бы деньги. Я, знаете ли, не дешевка, и потом расходы на дорогу… — Конни оглядела комнату. — Хотя он все-таки умудрился сэкономить. Билеты экономкласса и эта дыра… Мне встречались куда более щедрые мужчины, уж поверьте.
— Полагаю, для мистера Бетта важен психологический аспект.
Конни задумалась: как отреагируют на ее появление свекор и дочь? Сколько лет прошло с их последней встречи? Пятнадцать? Двадцать? Она давно уже потеряла счет времени.
— Честно говоря, я не очень-то жажду этой встречи, — пробормотала она.
Она произнесла это прежде, чем осознала, что говорит правду, и сама удивилась собственному открытию. Конечно же, она понимала, что возвращение в Маусхол не будет приятным, — понимала с той самой минуты, как Бетт предложил ей это, однако не сомневалась, что сумеет справиться со своими чувствами. Она и сейчас была в этом уверена, просто подумала о том, как сильно это может ранить старика и Джейни… Да, она бросила ее еще ребенком, но все-таки это ее дочь…
— Тогда почему вы согласились? — спросил Деннисон.
Конни натянула привычную маску. Да пошли они к черту, эти родственники! Можно подумать, их когда-нибудь заботила ее судьба!
— Потому что Бетт предложил мне хорошие деньги. А вы решили, что мною движет милосердие?
Деннисон промолчал, но Конни почувствовала его неодобрение.
— Вы ведь тоже приехали сюда не из любви к искусству, — добавила она.
— Я этого и не скрываю.
Нет, ну надо же: он воображает, что если дело не касается его родни, так он чистенький! Можно подумать, за всю свою жизнь он ни разу не замарался!
Сволочь!
Конни вздохнула. Почему парни вроде Деннисона вечно читают ей нотации?
— По-вашему, это завещание подлинное? — поинтересовалась она у него.
— Мне все равно.
— Я думала, после развода Пол составит новое.
— Для нас совершенно не важно, подлинное оно или нет, — сказал Деннисон. — Мистер Бетт играет в какую-то игру, и скорее всего последняя воля вашего бывшего супруга — не более чем очередной ход на доске. Такие, как Бетт, всегда идут до конца.
Конни кивнула:
— И денег на это не жалеют.
Она сунула завещание обратно в конверт, встала и попыталась скрыть улыбку, заметив, что Деннисон смотрит на ее ноги.
— Что дальше? Кажется, уже пора обедать? Я совсем запуталась из-за разницы во времени.
Деннисон взглянул на часы:
— По местному сейчас половина седьмого.
— Ладно. Я уверена, что мы справимся с нашей задачей.
Как там пелось в старой песне группы «Шангри-Ла» [59]? Что-то насчет того, что ты никогда уже не сможешь вернуться домой?
Возвращение.
«Это неправда», — покачала головой Конни, расположившись рядом с Деннисоном на заднем сиденье машины.
Она могла вернуться, просто в этом не было никакого смысла — ведь когда человек уезжает, потому что хочет вырваться из клетки и увидеть мир, вернуться для него означает залезть обратно в ту же самую клетку, да еще захлопнуть при этом дверцу.
Конни Литтл не испытывала подобного желания.
Ее захлестнули воспоминания, плохие и хорошие. Она почти забыла о муже, когда их дороги разошлись, но здесь, где они вместе прожили целую жизнь — выросли, влюбились, поженились, произвели на свет ребенка, — она не могла не думать о нем.
Он никогда не понимал, что ей было нужно.
Они часто мечтали уехать отсюда, ему не меньше, чем ей, хотелось покинуть скучный Пенвит, однако дальше разговоров дело не шло: что-то держало Пола, как и еще черт знает сколько поколений Литтлов. Стоило Конни заикнуться о переезде — в Лондон или в какой-нибудь другой город, где по-настоящему ощущалось дыхание двадцатого века, — муж всегда откладывал это на потом.
Но если в течение долгого времени твоим единственным развлечением является однодневная поездка в Плимут, ты начинаешь терять терпение, и, когда тебе наконец представляется шанс сбежать (к Конни этот шанс пришел в лице продюсера порнофильмов), ты тут же за него цепляешься.
Конни невольно улыбнулась, назвав Эдди Бута продюсером. Это было все равно что назвать ее актрисой. Впрочем, какая разница? Она снималась в кино, отлично зарабатывала и не могла пожаловаться на судьбу.
Эдди стал для нее счастливым билетом. Он помог ей получить вид на жительство в Америке и устроил на работу — сначала она просто танцевала в барах, затем стала сниматься в кино. Конечно, Эдди был несвободен, но какая разница? Все складывалось вполне удачно, и Конни даже вывела собственную формулу успеха: и в грязном бизнесе можно оставаться чистым, если держаться подальше от наркотиков, скандалов и потасовок.
К тому же ничто не мешало ей сменить профессию когда угодно. Просто ее время еще не пришло.
Конни было уже около пятидесяти, но это ее мало беспокоило, так как тело по-прежнему находилось в прекрасной форме.
Ей искренне нравилось его демонстрировать. Нравилось думать, как, глядя на него, заводятся мужчины.
Конечно, следить за собой ей было труднее, чем молодым девицам, зато у нее имелся опыт, и за несколько минут она добивалась большего, чем эти соплячки за целый час.
Пожалуй, она все-таки была актрисой…
Машина стремительно неслась вперед.
Конни молча смотрела сквозь лобовое стекло на приближающийся город. Никто не понял бы ее здесь…
Она мучительно пыталась угадать, в чем заключалась игра Бетта. Чем, черт побери, так заинтересовали его Литтлы? Эти люди казались скучными до слез. И все же с ними было связано что-то очень, очень важное — иначе Бетт не стал бы тратить на них столько денег!
Он пообещал ей и Деннисону вознаграждение, которое они получат, если сумеют его отыскать. Смешно! Конни даже не представляла, что это может быть, и не знала, за чем охотится Бетт. Хотя ее мучило тайное подозрение, что он и сам не знает. Но от этого становилось только интереснее.
Такси затормозило перед газетным киоском на Северном утесе. Оставив Деннисона расплачиваться с шофером, Конни вышла из машины и окинула взглядом гавань. Все как прежде…
У Конни мурашки побежали по телу при мысли, что она могла проторчать в этой дыре до конца своих дней.
«Спасибо, Эдди, — подумала она. — Наверное, я должна тебе гораздо больше, чем всегда считала».
— Готовы? — спросил ее Деннисон, когда машина отъехала.
Конни кивнула:
— Чем скорее мы со всем этим покончим, тем скорее сможем убраться отсюда и тем счастливее я в конечном счете буду.
— А что плохого в этом городе?
— В селении, — уточнила Конни. — В селении, которым местные жители так гордятся, что обидятся, если вы назовете его городом.