– А нет ли у нее машины? – спрашиваю я.
   Лу кивает и заглядывает в блокнот.
   – Шестьдесят восьмой «кадиллак» с откидным верхом, калифорнийский номер.
   – Там не сказано, какого он цвета?
   Он бросает на меня пристальный взгляд:
   – Розового.
   «Та самая машина, которую Софи видела у моего дома, – думаю я. – Та, которую, по словам Венди, выдали карты Касси. Значит, действительно, за всем этим – моя сестра». Лу улавливает что-то в моем взгляде, но истолковывает неправильно.
   – Ты помнишь что-нибудь о том, как тебя сбили? – спрашивает он. – Судя по показаниям свидетелей и данным экспертизы, тебя сбила синяя «тойота камри».
   Я качаю головой:
   – Все, что помнила, уже рассказала.
   Он настойчиво изучает мое лицо и постукивает пальцем по страничке блокнота.
   – Ты что-то скрываешь, – утверждает он.
   – Ничего существенного, – уверяю я его. – Сны и предчувствия.
   Он чувствует, что я не обманываю, а поскольку от таких разговоров ему становится неуютно, то он не настаивает на подробностях.
   – Ты ведь понимаешь, что я хочу тебе помочь, Джилли?
   – Конечно понимаю, – говорю я.
   – Если бы ты могла мне еще что-то рассказать об этой своей сестре…
   – Лу! Я ее тридцать лет не видела.
   – Но Софи говорит, она могла затаить на тебя зло.
   – Я ничего не знаю наверное, – отвечаю я. – Я оставила ее в адской дыре, в которой сама росла, так что все может быть. Даже вполне вероятно. Но по-моему, мы хватаемся за самое легкое объяснение. То есть, если это она, зачем ей было ждать тридцать лет?
   – Время вытворяет с людьми странные вещи, – говорит Лу. – Некоторым позволяет забыть. А в других только растравляет старые раны и обиды.
   Я не спрашиваю, откуда ему знать. Я видела их с Анжелой в одной комнате.
   – Мы пока не сумели узнать адрес твоей сестры, – продолжает он, помолчав. – Зашли в тупик. В феврале этого года она выехала из квартиры в Лос-Анджелесе, как раз когда Миллер вышла из тюрьмы, и, насколько известно Озу, никто о ней с тех пор не слышал. – Немного выждав, он спрашивает: – Ты думаешь, они добрались сюда?
   – Сюда или в Тисон, – отвечаю я и нехотя выдаю ему последние сведения: – Софи говорит, на моей улице не так давно ей попадался розовый «кадиллак».
   Лу выдерживает долгую паузу. Потом наконец кивает.
   – Подам машину в розыск, – говорит он и встает.
   – Лу?
   Он останавливается в дверях и вопросительно смотрит на меня.
   «Не будь к ней жесток», – хочется сказать мне. Судя по тому немногому, что я от него услышала, ее жизнь после того, как она выбралась из домашнего ада, стала еще хуже. Я не хочу причинять ей новую боль.
   Но если это она, если она виновата… нельзя позволять ей вредить другим.
   Всего этого я не умею ему сказать.
   – Спасибо, – только и говорю я.
   Он кивает и уходит.
 
   А я снова гляжу в потолок. Прямо девочка-раскидайчик. Вверх-вниз… Приходит Дэниель – все чудесно, я преисполнена надежд. Является Лу…
   Я вспоминаю слова Джо, сказанные, как теперь кажется, уже много лет назад: надо разобраться со старой раной, и только тогда кто-то сможет помочь мне залечить новые. Вот напустить полицию на младшую сестренку – утяжелит это груз на моих плечах или облегчит?
   Хочется скрыться от всего этого, но даже в мире-соборе возникли сложности. Мерзкий Гремучка, сестра в роли злобной волчицы и сбежавший от меня в отчаянии Тоби – вряд ли страна снов принесет мне большое облегчение.
   «Да и заслуживаю ли я облегчения?» – спрашиваю я себя. Сейчас можно подумать на свободе: рядом нет Софи и Венди, уговаривающих меня, будто случившееся с Рэйлин – не моя вина.
   «Мне нужно чудо, – думаю я. – Или те волшебные прутики, которые так стремился заполучить Тоби…»
   Я снова слышу его голос, рассказывающий мне о магии, воплощенной в тех веточках: « Чем они тебе нужнее, тем труднее до них добраться».
   Но трудно – не значит невозможно. Это просто значит, что придется потрудиться. Чего я никогда не позволяла себе, так это отступать, когда становится тяжело.
   И я закрываю глаза и представляю себе исполинское дерево, ту ветку, на которой прервала свое восхождение, и, уже в дремоте, гадаю, куда меня занесет.
   Но сейчас это не так уж важно. Куда бы меня ни забросило, главное, в стране снов я могу двигаться и сама позаботиться о себе.
   Оставив Сломанную Девочку за спиной, словно ее никогда и не было.
   Если бы все остальное в моей жизни было так же просто наладить.
 
6
 
   Вернувшись с позднего обеда, Венди обнаружила на автоответчике сообщение от Анжелы.
   «Привет, Венди, – начиналось оно, – Джилли просила тебе позвонить. Она спрашивает, не беспокоит ли тебя что-нибудь и не она ли случайно тому причиной. Она была бы рада, если бы ты после работы смогла к ней зайти поговорить».
   После паузы Анжела продолжала: «Тебя и вправду что-то беспокоит? Ты знаешь, что я всегда готова выслушать. И говорю это как твоя подруга, а не как социальный работник. – Новая пауза. – А с Джилли поговори, если получится».
   Как часто случается, голос Анжелы, записанный аппаратом, звучал иначе, чем в обычной жизни. Сохранял теплоту, но фразы становились резаными и слышался намек на неудобство, которое испытывает человек, обращаясь к машине, а не к живому собеседнику. Впрочем, смысл сообщения от этого не менялся. Джилли почувствовала, что между ними что-то встало.
   Что ж, как она могла не почувствовать, когда они, все трое, так близки?
   Венди, вздохнув, стерла запись. Она помнила совет Касси обсудить все с Софи и Джилли, но что толку?
   – Разговорами тут не поможешь, – сказала она, обращаясь к молчащему телефону.
   Единственный способ – встретиться с ними в стране Никогда, где летают пропавшие мальчики, а ее тезка ждет их домой.
   «Только я бы не стала сидеть дома, – думала Венди. – Еще чего! Я бы отправилась на поиски приключений. Пусть мальчишки для разнообразия приберут дом и приготовят ужин. А я вручу Питеру Пэну метелку для пыли, брошу на пол передник и – только меня и видели».
   И не оглянется даже!
   Она поморгала и обвела глазами свой кабинет.
   «Не то ли чувствовала и Джилли? – задумалась она. – Непередаваемое чувство полной свободы, нахлынувшее на нее на один волшебный миг, не оно ли манило Джилли в сказочную страну снов?»
   Она придвинула к себе пачку невычитанных гранок и, кусая синий карандаш, постаралась сосредоточиться на работе, но мысли все возвращались к пережитому чувству. На одно мгновение сердце ее охватило все и всех, вырвавшись из телесной оболочки. Может быть, так ощущается богоявление, хотя после него Венди только сочувствовала Джилли и поняла, почему, дай ей хоть полшанса, та навсегда скроется в стране снов.
   «Если там вот так себя чувствуешь, – думала Венди, – то ничего удивительного, что можно все время туда стремиться и не думать о возвращении».
   Она попробовала последовать наставлениям Кас-си – поглядеть на мир вскользь и высмотреть в нем истончившуюся границу, – но добилась только того, что стала пропускать опечатки, и страницу пришлось перечитывать заново.

Джо

    Манидо-аки
 
   В эти каньоны среди красных скал утро приходит так же, как во всякое другое место. Сегодня оно выплыло из-за горизонта большим желтым солнечным шаром. Первый луч касается моих век – и готово. Я уже не сплю. Еще немножко лежу, вспоминая чувство, оставшееся после сна, и гадая, на самом ли деле я нужен Касси, или она просто по мне соскучилась. Потом я встаю.
   Оставляю Джека Вертопраха и Бо спать у костра, а сам отхожу за скалу и, глядя, как солнечные блики играют на красных капюшонах каменных монахов, облегчаюсь. Уже собираюсь уходить, когда над ухом кто-то хихикает.
   Оглянувшись, вижу крошечное существо, словно спрыгнувшее с одного из холстов Джилли: городская фея, но вполне освоившаяся в здешних глухих местах. Сидит себе на камешке: ростом не больше фута, отлично сложена, личико сердечком и встопорщенные розовые волосенки. Фиалковые глазки в тон лиловой блузке, которую она выпустила поверх короткой черной юбочки. На ногах черные туфельки на платформе несусветной высоты.
   – Что смешного? – ворчу я, застегивая молнию.
   – Ты такой большущий, – отзывается она.
   Вот о чем никогда не пишут в книгах сказок: мы – самая озабоченная в этом отношении компания, какую вы когда-либо видели. Что псовые вроде Вертопраха и Рейнарда всегда на изготовку, что эльфы-панки, – все только и думают о постельных танцах. В стране снов эти позывы дают нам силу. По-моему, это какое-то свойство воздуха. Сам я выбрал одну женщину и держусь ее, а не шныряю по всем постелям, как иные из моих родичей, но зато, возвращаясь из манидо-аки, первым делом хватаю в охапку свою единственную любовь и мчусь с ней в спальню.
   – При твоем росте, – говорю я малявке, – все большим покажется.
   Она знай больше хихикает.
   – И как же тебя зовут? – спрашиваю я.
   – Нори.
   – Видно, ты не местная, – замечаю я.
   – По чему это видно?
   – По твоему наряду, – объясняю я. – Вырядилась как на танцульки в клуб.
   Она расцветает:
   – Ох, как я люблю танцевать!
   Ничего удивительного. Танцы здесь почти так же популярны, как секс.
   – Но увы, – добавляет она, – я здесь по делу.
   – И какому же?
   Она вскакивает со своего камешка, встает навытяжку, скромно сложив перед собой ручки. Когда она начинает выкладывать послание, я догадываюсь, что она из дерринимблов. Эти духи умеют мгновенно разыскать кого угодно и где угодно. Удобное свойство. Я сам им немного обладаю, хотя далеко не в той степени, что они. Кажется, у них это как-то связано со способностью проникать в междумирье – пространство между манидо-аки и Миром Как Он Есть. Впрочем, я никогда ими всерьез не интересовался.
   Помнится, до меня доходил слух, будто кто-то в Мабоне додумался использовать их как курьеров и почтальонов, но я не поверил. Решил, что такие ненадежные существа ни на что серьезное не пригодны. Эта крошка – первая, кого я вижу за работой, но ее манера без конца хихикать не заставляет меня переменить мнение о дерринимблах. Однако она докладывает мне послание Софи, словно передо мной не розовый панк, а Софи собственной персоной.
   Закончив, она стоит все так же навытяжку, выжидательно глядя на меня. Я задумываюсь, не ждет ли она чаевых, а если ждет, то что у дерринимблов считается подходящими чаевыми. И если на то пошло, какой валютой с ними вообще расплачиваются?
   – Я должен вручить тебе ответ? – спрашиваю я.
   Она качает головкой:
   – Нет, только поцелуй в подтверждение, что послание доставлено.
   – Поцелуй?..
   – Необходимо телесное соприкосновение.
   Я наклоняюсь пониже и кончиком указательного пальца касаюсь ее лба. Она показывает мне язык, корчит рожицу, шагает в сторону и пропадает.
   Возвращаясь в лагерь, я качаю головой. Бо все еще спит, раскинувшись поверх драного одеяла, которое вчера вытащил из-за кучи хвороста, а Джек уже проснулся и ворошит угли костра, собираясь вскипятить воду для кофе. Я замечаю, что он уже позаимствовал мой табачок и курит. Поднимает голову и улыбается мне.
   – С каких это пор ты болтаешь сам с собой? – спрашивает он.
   – Чертовщина какая-то, – объясняю я. – Слыхал, что кто-то в Мабоне нанимает дерринимблов курьерами?
   Он кивает:
   – Слышал. Только ничего не выйдет. С дерринимблами то есть. У них ничего в памяти не держится – мигом забудут, кому должны оставить сообщение.
   – Мне только что доставили, – говорю я ему. – Миленькая такая курьерша, взобравшаяся на скалу, чтобы виднее было, как я облегчаюсь.
   – Миленькая? – заинтересованно спрашивает Джо.
   – Весьма – если тебе по вкусу девушки в фут ростом.
   Джо смеется:
   – А нет ли у нее сестрички побольше? Я хочу сказать – ростом, а не по возрасту.
   Видите, что я имею в виду? Одно на уме.
   – Насчет сестры не говорила, – отвечаю я, – зато доставила мне сообщение от Софи. Может, сама того не зная, Софи дала нам намек, где искать.
   Джо тут же забывает про свое либидо. Тычет Бо ногой в бок и окликает:
   – Слушай-ка!
   Бо, как все псовые, переходит от сна к бодрствованию в мгновение ока. Он садится и переводит взгляд с Джека на меня.
   – Джо получил весточку, – говорит ему Джек. – С дерринимблом.
   – Чушь, – ворчит Бо и тянется к моему кисету, который Джек оставил валяться на одеяле. – У них на такие дела мозгов не хватит. Единственное, что они способны разносить, моя мамочка назвала бы уличными болезнями.
   – Ну а мне она принесла сообщение, – говорю я. Бо хмыкает, то ли в знак согласия, то ли недоверия.
   – Ну, давай, – торопит меня Джек.
   Глядя, как Бо свертывает себе самокрутку, я пересказываю послание Софи. Эта парочка так на меня насела, что я скоро останусь без курева. Бо прикуривает от зажигалки, выигранной Джеком у Коди.
   – Стало быть, стаю водит ее маленькая сестричка, – говорит он, отложив зажигалку.
   –  Возможно,сестричка, – подчеркиваю я. Софи – устами Нори – очень настойчиво обращала на это внимание.
   – Это нам на руку…
   Я киваю.
   – Так они считают, она теперь в Ньюфорде? – спрашивает Джек.
   – Или в Тисоне.
   – Ты помнишь ее запах?
   – Запах волчицы помню, – говорю я, – но за пределами страны снов, когда она становится человеком, могу и не узнать. Зависит от того, насколько хорошо она его скрывает.
   Сменив облик, ты, само собой, меняешь и свой личный запах. А вот о том, чтобы скрыть клановую принадлежность, приходится заботиться сознательно. Псовые, врановые, медведи – мы обычно узнаем друг друга в любом обличье.
   Джек кивает:
   – Тогда предлагаю разделиться, чтобы искать и там, и там.
   – На меня не рассчитывайте, – говорит Бо и на мой вопросительный взгляд отвечает: – На той стороне я теряю человеческий вид. А на четырех лапах трудновато свободно расхаживать по городу.
   – Еще бы, особенно если это лапы койота, – усмехается Джек и спрашивает: – Тебя кто-то проклял?
   Бо вздыхает, выпуская с воздухом струйку дыма:
   – Было дело, году в тысяча восемьсот восьмидесятом или около того. Если мне попадется этот тип…
   – Тогда ты держи оборону по эту сторону, – предлагаю я, не давая Бо увести разговор в сторону.
   Джек прикусывает язык и, не расспрашивая больше о проклятии, возвращается к делу.
   – Ты хорошо знаешь Тисон? – спрашивает он меня.
   – Проезжал через него пару раз, не больше.
   – У меня то же самое с Ньюфордом, так что я беру его, а ты бери Тисон.
   Правильная мысль. В хорошо знакомом месте перестаешь замечать вещи, которые бросаются в глаза чужаку, или невольно решаешь, что не стоит проверять тот или иной переулок, тупик, потому что не мог тот, кого ты ищешь, туда сунуться. Й сплошь и рядом именно там-то он и оказывается.
   – Наше дело наблюдать, – предупреждаю я обоих. – Никаких боевиков. Кто ее найдет, сообщает остальным, и только.
   – Если она сама на нас не бросится, – уточняет Джек.
   Я киваю:
   – Это само собой.
 
   Мы с Вертопрахом оставляем Бо у костра и расходимся в разные стороны. Я весь день провожу, неторопливо разгуливая по городу, от самого центра Тисона, через Шатай до Стоксвиля. Добираюсь даже до тех новых предместий, что, как сорняки, разрастаются на юг от города. Чтобы не терять времени, из одной части города в другую проникаю через междумирье. Для таких вещей междумирье очень удобно – и для повседневной слежки тоже. Оттуда тебе все прекрасно видно, а вот тебя мало кто способен разглядеть. Для большинства людей ты просто не существуешь.
   Мне попадаются следы псовых, но, пройдя по ним, я обнаруживаю, что эти родичи очень дальние и вряд ли могут высмотреть меня в междумирье. Дважды натыкаюсь и на чистокровок – насколько чистой может быть кровь за пределами манидо-аки, – однако те занимаются своими делами и, насколько я могу судить, никак не связаны с сестрой Джилли. Своего запаха они не скрывают, но мне он незнаком.
   Людей мне расспрашивать нельзя, но в городе полно собак, особенно в Стоксвиле и на окраине Шатая, где они бегают на свободе. Внятными их объяснения не назовешь, однако пара старых дворняжек отсылают меня в сторону Шатая, и я возвращаюсь туда. Ни сестра Джилли, ни ее подружка мне не попадаются, зато я натыкаюсь на дворик, где на коротких цепях привязаны дюжина питбулей. Нетрудно догадаться, что кто-то разводит их для собачьих боев.
   Все они вскидывают головы, едва я вхожу во двор, но смекают, что цепи не позволят им до меня дотянуться, а кроме того, их, вероятно, побоями отучили лаять при виде чего-то непонятного. Я заглядываю в заднюю дверь халупы, ожидая, что появится хозяин. Но там никого нет, и, признаюсь, я разочарован. С удовольствием объяснил бы ему, что я о нем думаю. Подавив искушение выследить этого типа и использовать его голову вместо барабана, возвращаюсь к собакам.
   – Хотите отсюда выбраться? – спрашиваю я их.
   Все уставились на меня тупыми жесткими взглядами, и только одна медового окраса блондиночка медленно кивает.
   Увидев, как я к ним подхожу, всякий бы решил, что парень свихнулся и решил покончить с собой. Но я не беспокоюсь. В ней сразу чувствуется настоящая кровь, и она понимает, что я хочу им помочь. С цепью мне не справиться, да и нужды нет. Я опускаюсь перед ней на колени и расстегиваю ошейник. В благодарность она тычется мне лбом в плечо. Я и не думаю потрепать ее по голове. Это не домашняя зверушка. Кроме того, мы родственники. У вас ведь нет привычки гладить по голове своих взрослых родственников?
   Ее сосед рычит при моем приближении. Медовая блондинка обгоняет меня и одним коротким словцом заставляет его угомониться. Он дрожит – от ярости, не от страха, – когда я берусь за его ошейник, но укусить не пытается и не движется, пока ошейник не падает в пыль.
   Одного за другим я освобождаю остальных, а медовая блондиночка до самого конца сопровождает меня.
   – Вам нелегко придется, – предупреждаю я их.
   Они смотрят на меня ничего не выражающими глазами.
   Я задумываюсь. Оставить их бороться за существование здесь? Долго ли они продержатся? Даже в этой части города никто не допустит, чтобы стая злобных собак бегала на свободе. Тем более что им может прийти в голову отплатить кое-кому за то, как с ними обращались.
   Поэтому я показываю им выход в страну снов: провожу к переулку в нескольких кварталах оттуда, где граница настолько прозрачная, что для того, кто знает путь, протиснуться нетрудно. Медовая блондинка подгоняет свою стаю. Оставшись последней, она чуть задерживается, подходит ко мне и тычется лбом мне в бедро, как человек мог бы хлопнуть друга по плечу. Я касаюсь пальцем лба, и, клянусь вам, она ухмыляется, протискиваясь на ту сторону вслед за другими.
   И вот их нет, а я снова принимаюсь за поиски.
 
   Ближе к вечеру я отлавливаю Джека. Нахожу его на северной стороне Ньюфорда, там, где старое Четырнадцатое шоссе огибает мотель «Спи в уюте». Он сидит прямо на границе между междумирьем и тем, что Джилли любит называть Миром Как Он Есть, разглядывая стоянку перед мотелем.
   – Как дела? – спрашивает Джек, когда я присаживаюсь рядом с ним.
   – Ничего стоящего.
   Я протягиваю ему кисет, но Джек качает головой. Я удивленно думаю, не заболел ли парень, однако он уже предлагает мне пачку фабричных сигарет из собственного кармана. Случаи, когда у него при себе свое курево, можно пересчитать по пальцам, так что я беру одну, просто чтобы отметить невероятное событие.
   – А у тебя как? – спрашиваю я, прикурив от его зажигалки.
   – Сам не знаю, что нашел, – отзывается Джек. – Чуешь?
   Я меняю голову на собачью и втягиваю ноздрями воздух. Сначала ничего не чувствую. Потом ветер меняется, и я понимаю, что удерживает его у этого мотеля.
   – А вблизи смотрел?
   – Обошел кругом, но логова не вынюхал.
   Я убираю собачью голову, и мы, выйдя из междумирья, неторопливо обходим мотель с самым спокойным и непринужденным видом, словно имеем полное право здесь находиться. Никто не обращает на нас внимания.
   Запах псовых здесь очень силен, но я понимаю Джека. Мне тоже не запеленговать его источника. Просто весь мотель пропах волками.
   – Знаешь, как говорится: мол, в воздухе пахнет дождем? – спрашивает Джек.
   Я киваю. Мы ведь на самом деле чувствуем не дождь, а изменившийся запах растений или самой земли, ожидающей влаги.
   – Вот и здесь то же самое, – говорит Джек. – Мы не самих волчиц чуем, а реакцию окружающего мира на их присутствие.
   – Но логово у них здесь, – говорю я.
   – Точно. Или было совсем недавно.
   Я снова оглядываю стоянку.
   – Розового «кадиллака», о котором говорила Софи, не видно.
   Джек машет рукой в сторону ларьков и закусочных, выстроившихся вдоль шоссе. В свое время, вспоминаю я, «Спи в уюте» был загородным мотелем. А теперь он чуть ли не в центре города.
   – Может, она осторожничает, – предполагает Джек, – и ставит машину подальше?
   – Хочешь поискать?
   Он мотает головой:
   – Думаю, пора вызывать Бо и соображать, как быть дальше.
   – Не можем же мы каждого в этом мотеле проверять, – говорю я.
   – Прежде всего нужен Бо. Потом вместе подумаем.
   Перейдя шоссе, мы подходим к большому рекламному щиту перед галантерейным магазинчиком. По крайней мере, в этом мире он выглядит как щит. В междумирье на его месте сплошные заросли. Я смотрю по сторонам и, убедившись, что никто не обращает на нас внимания, вместе с Джеком перехожу обратно.
   – Не думаешь, что кому-то из нас стоит остаться и посторожить? – спрашиваю я его.
   Джек пожимает плечами:
   – Зачем? Теперь мы оба запомнили этот запах и сможем найти его снова. Или пройти по нему до конца следа.
   Я в последний раз оглядываюсь на мотель, и мы шагаем к вершине Коди над каньоном из красных скал, где ночевали накануне. Я вспоминаю Касси и надеюсь, что на этот раз ухожу ненадолго. Может, прошлой ночью она звала меня только для того, чтобы передать новости, уже известные мне от Софи.
   А вот я по ней соскучился.

Рэйлин

    Ньюфорд, май
 
   Я весь день провозилась, настраивая новую программу синхронизации, чтобы выкинуть из головы проклятую сестрицу. Всегда считала, что лучший способ решения задачи – думать о любой чертовщине, лишь бы не о том, чем в данный момент занят. Должно быть, моему подсознанию удобнее работать, пока сознание не смотрит в его сторону. Тут бы что угодно подошло, но программирование лучше всего помогает понять, что насущная проблема есть всего лишь одна из мировых проблем, а не целый мир, черт его подери.
   Последнее время я работаю в Linux'e. Мне нравится, что там все исходные коды в открытом доступе. В Linux'e чувствуешь себя членом большой дружной семьи, а мне это ощущение нравится, хоть я и знаю, что каждый только и смотрит, где бы срубить капусту, да и я не исключение.
   Рози обдумывает план действий, то есть сидит в трусиках и лифчике, смотрит телик и курит без остановки. Ровно в одиннадцать открывает себе первую банку пива.
   – Что ты там делаешь со своей машинкой? – спрашивает она во время рекламной паузы.
   – Думаю, – сообщаю я.
   Она хохочет:
   – Плохо дело, если твоим мозгам понадобился такой помощник.
   Не стоит и пытаться ей объяснить. Я просто улыбаюсь в ответ и продолжаю свое.
   Эта программка всерьез начинает меня доставать. Нынче в моде крошки компьютеры Palm, которые умещаются на ладони, но не каждый пожелает синхронизировать их данные через Windows в обычных персоналках. Вот я и пытаюсь наладить что-нибудь, что бы работало и с другими программами вроде Eudora для тех, кто не пользуется Outlook'oM. Долго уже бьюсь, и все не получается приличной бета-версии. Тысячный раз проверяю код, и на экране все прекрасно читается, а стоит загнать в симулятор программы Palm, как на выходе после синхронизации вылезает какой-то винегрет.
   Я вздыхаю.
   Утро прошло, а я ни с программой не разобралась, ни решения по поводу сестрицы не приняла. В конце концов я выключаю ноутбук и закрываю крышку.
   – Закончила работу? – спрашивает Рози.
   – Хочу прогуляться, – говорю я. – Пойдешь?
   – А куда?
   – Еще сама не знаю.
   Она смотрит на экран, где незнакомый мне актер расхваливает свой последний фильм незнакомой красотке. Наверное, местная программа. Мне вспоминается время, когда я целыми днями только и могла, что пялиться на экран, однако не похоже, чтобы Рози была в депрессии. Или депрессия у нее проявляется только в увлечении телевизором да пивом? Но она этим и без того постоянно занимается.
   – Не, – тянет она, – лучше посмотрю. И я оставляю ее перед телевизором.
   Я намерена просто покататься безо всякой цели, хотя мне следовало бы знать, что бесцельной деятельности не существует. Что-то в нас всегда знает, куда мы направляемся, даже если не умеет объяснить зачем. Думаю, потому я и не удивляюсь, обнаружив, что сижу в машине на обочине Индейской дороги и смотрю на маленький прицеп своего братца. Незаконченные дела застревают у тебя в голове и потихоньку грызут тебя.
   Помнится, вчера вечером, перед тем как заснуть, Рози повернулась ко мне и спросила:
   – Как это выходит, что ты готова убить сестру, а не братца? Это ведь он уродовал тебе в детстве жизнь?
   – Она знала, что делает, – сказала я. – Должна была понимать. А Дэл… да, он плохой, ясное дело, и притом тупой как фонарный столб. По-моему, он не ведал, что творит.
   – И от этого то, чем он занимался, становится хорошим?