Страница:
В аэропорту мы дружески распрощались. Они долго благодарили нас за помощь.
Дома мои прекраснодушные друзья называют меня фашистом.
Старый мощный "Додж", длинный, со стальными бамперами, медленно вкатил на забитую автомобилями стоянку огромного торгового центра. За рулем маленькая старушка, засушенная, как роза в гербарии. Дама приближалась к своему девяностолетию. Она остановила "Додж", увидев два новенькие спортивные автомобиля, занявших три места. Между автомобилями веселилась стайка девушек и юношей с баночками пива в руках.
– Молодые люди, я была бы вам очень признательна, если бы вы поставили свои автомобили так, чтобы и я смогла припарковаться.
– Бабуся, – ответила ей эффектная девица, сидя на капоте своего красного "Ягуара", – тебя уже давно ждет паркинг на том свете.
Остроумие девицы было награждено дружным хохотом всей компании.
"Додж" задним ходом отъехал на предельно возможное расстояние, остановился и, взревев, навалился на красный "Ягуар". Молодые люди едва успели отскочить. Старушка с интересом посмотрела на смятый в лепешку "Ягуар", включила задний ход и повторила атаку на лилово-оранжевый "Порш". Красавец – автомобиль превратился в груду металла.
Старушка с явным удовлетворением обратилась к остолбеневшей компании:
– Надеюсь, в следующий раз вы будете более воспитаны.
"Додж" величественно покинул поле сражения.
Об очень богатых людях говорят, что они не в состоянии сосчитать своих денег.
Владелица роскошной виллы в горах возле Лос-Анджелеса до последнего цента знала количество десятков миллионов долларов на своем счете в банке.
Она смотрела, как солнце медленно утопало в океане, когда зазвонил телефон.
– Из Нью-Йорка. Коллект. Вы согласны оплатить разговор? – Спросила оператор
– Кто звонит? – Спросила владелица телефона.
Пayзa.
– Ваша дочь, – ответила оператор.
– Если это не срочно, пусть напишет.
Может быть, именно так становятся мультимиллионерами?
Мы сидели с женой на переднем сидении. На остановке в автобус поднялся солдат в винтовкой М-16 через плечо. Автобус тронулся. Солдат схватил рукой поручень, чтобы сохранить равновесие. Винтовка мешала ему достать из кармана деньги. Он снял М-16, и со словами "Подержи, пожалуйста" вручил мне оружие.
Слово "пожалуйста" я уже знал. Об остальном догадался. Солдат получил билет, забрал у меня винтовку и кивнул в знак благодарности. Язык жестов я понимал лучше иврита, который начал изучать пять дней назад. Но дело не в языке.
Вручить оружие совершенно незнакомому человеку?
Бывший офицер Красной армии всю дорогу переваривал событие и никак не мог переварить.
Жена, видя мои душевные мучения, со свойственной ей логикой восстановила золотое равновесие во мне и в окружающем мире.
– Это ведь так просто. Он увидел, что ты свой.
И центре абсорбции все знают всех. Мать двоих девочек. Без мужа. Инженер-электрик из Ленинграда. Почти полгода в Израиле. Повезло – устроилась на работу по специальности. В первый же день вернулась домой в слезах.
Что случилось?
Босс дал вычертить схему средней сложности. Проверил и сказал "Бесэдер гамуp".
– Ну, и что?
– Уволит он меня.
– Почему уволит?
– Как ты не понимаешь? Бесэдер гамур. Сэдер – это порядок. Гамур – окончен. Значит, схема никуда не годится.
– Дура! Бесэдер гамур – это идиома: полный порядок, очень хорошо, можно сказать – отлично. Он похвалил тебя, дуреху.
Благоухающее утро, еще не прожженное сентябрьским солнцем. Белые, красные, розовые олеандры, знакомые по прошлой жизни. Когда еще пополнится мой словарь названиями цветущего богатства, мимо которого я неторопливо иду на работу? Не до ботаники. Выучить бы на иврите слова, необходимые для повседневной жизни.
Это единственная туча на безоблачном небе мировосприятия нового израильтянина.
Навстречу мне идет очаровательное шестилетнее существо. Девонька согнулась под тяжестью яркого ранца, чуть ли не таких же размеров, как его владелица. Поравнявшись со мной, она вскинула свои шелковые ресницы, подала мне руку и тоном, каким обращаются к родному или близкому знакомому, сказала:
– Переведи меня через дорогу.
Гордый ее доверием, я бережно приютил в своей руке ее теплую ладошку и, словно первый рыцарь в свите королевы, прошествовал через улицу перед потоком остановившихся автомобилей.
Мы помахали друг другу на прощанье, и единственная туча бесследно растаяла на небе моего восприятия новой родины.
На третьей неделе нашего пребывания в Израиле нас пригласили на свадьбу. Все поразило нас в тот вечер. Несколько сотен гостей. Количество спиртного такое, что пол Киева можно было бы довести до положения риз. При этом – ни одного нетрезвого. Но больше всего…
Жених имел какое-то отношение к пришедшей на свадьбу роте парашютистов. Мы уже слышали, что непросто попасть в "красные береты", что туда отбирают самых лучших из добровольцев.
Ребята сложили в углу автоматы "Галиль". Один парашютист остался караулить оружие. К спиртному они не прикоснулись. Пили кока-колу и мандариновый сок. Усадили на стулья жениха и невесту и, подняв их высоко над головой, станцевали хору. Да так, что даже мне захотелось влиться в радостную солдатскую карусель.
Я смотрел на этих мальчиков, на бесконечные ряды бутылок с виски, водкой, джином, коньяком, винами, пивом и на гору автоматов "Галиль".
Я вспомнил свою роту. И представил себе, как бы надрались мои ребята. А какая пошла бы стрельба! Тут невинным мордобоем не обошлось бы.
Среди общего веселья мальчики в красных беретах тихо разобрали автоматы и незаметно покинули свадьбу.
На рассвете у них были прыжки в Синае.
В течение двадцати шести лет мне приходилось оперировать и в столичных институтах и в сельских больничках. Ритуал подготовки к операции был неизменным, как вращение Земли. Двумя щетками я десять минут мыл руки мылом, входил в операционную, получал марлевый шарик со спиртом, протирал им кисти рук, смазывал их йодом, надевал стерильный халат, резиновые перчатки и приступал к операции. Стереотип был выработан прочно. Об этом уже не надо было думать.
И вот моя первая операция в Израиле. Щетками я помыл руки и вошел в операционную. Операционный брат, солидный, как профессор (в своем деле он действительно профессор), с недоумением посмотрел на мои лодочкой сложенные ладони.
– Чего ты хочешь?
– Спирт. Алкоголь.
Он подбородком указал на дверь, в которую я только что вошел:
– Педаль.
Боже мой! Педаль – это педаль, или на иврите у этого слова другое значение?
Я пошел в предоперационную и стал шарить взглядом по кафелю стен, по зеркалам, по раковинам. Хирург, мывший руки, заметив мою растерянность, спросил:
– Что ты ищешь?
– Спирт. Алкоголь.
– Педаль, – сказал он, махнув ногой.
Я посмотрел в направлении этого взмаха. Действительно, под раковиной была педаль. Я нажал на нее. Из крана потекла жидкость. Я понюхал ее. Спирт! Я лизнул. Спирт! Неудержимый хохот мешал мне членораздельно ответить собравшимся врачам, сестрам и братьям на вопрос, что случилось.
Но даже не будь хохота, но даже будь мой иврит не таким убогим, каким он был, я бы все равно не сумел объяснить израильским коллегам, как выглядели бы операционные, в которых я проработал двадцать шесть лет, если бы там из крана тек спирт при нажатии на педаль.
С детства люблю гусиные шкварки. Я уже начал работать и решил, что могу позволить себе такой деликатес. С женой мы поехали на рынок Кармель в Тель-Авиве. Нужен Золя, чтобы описать это чудо. Мы нашли ряды, где продают птицу. Плотный высокий парень срезал с гусей кожу вместе с жиром и бросал ее в картонную коробку. Ворочая во рту булыжник усвояемого иврита, я сказал, что нам нужен гусиный жир. Брови его, как крылья ворона, взлетели от удивления.
– Зачем?
Я попытался объяснить, что такое шкварки.
– А-а… Моя бабушка из Бухары рассказывала, что она так заправляла плов. Сколько тебе?
Опасаясь пробить брешь в бюджете, я осторожно сказал:
– Кило.
Двумя руками он зачерпнул в коробке жир и швырнул его на двухкилограммовые весы. Стрелку зашкалило.
– Сколько я должен заплатить?
– За что?
– Здесь больше двух кило.
– Дорогой, это мы выбрасываем. Никто не ест холестерол. Возьми на здоровье.
– Но я не могу взять, не уплатив.
– Хорошо. Дай мне десять агорот.
В ту пору это было около полуцента.
Бригадный генерал внимательно осматривал шеренгу парашютистов перед прыжками. На нем такое же обмундирование, как на его солдатах. У него за спиной такой же ранец парашюта. Генерал остановился перед высоким ладным парнем. Он потянул на себя лямку недостаточно затянутого ремня.
– Моше, сейчас ты прыгнешь и убьешься. Позвонит твоя мама. Что я ей скажу?
Парень смущенно затянул ремни. Я смотрел. Я слушал. Я уже понимал каждое слово, произнесенное генералом на иврите. Но я ничего не понимал.
Я представил себе, как бы я перекрутил ремень у своего солдата и вкатил бы ему столько нарядов вне очереди, сколько раз мне удалось бы перекрутить ремень.
А тут "позвонит твоя мама'. ' И это в самом отборном подразделении!
Я ничего не мог понять.
Первая группа израильских туристов прилетела в столицу социалистической Венгрии. Израильтян извлекли из очереди на паспортный контроль и обособили в стороне. В группе начался недовольный ропот, перешедший в возмущение. Из самолета они вышли чуть ли не первыми, а тут какого-то черта должны ждать. Официальный представитель Венгрии, встречавший израильтян, не знал иврита. Возмущение своих подопечных он принял за беспокойство по поводу селекции.
– Понимаете, вы пройдете по списку с общей визой. У Венгрии ведь нет дипломатических отношений с Израилем. Так что вам не надо беспокоиться.
– Дорогой, – ответил ему израильтянин в распахнутой тенниске, – мы не беспокоимся. Помнишь, когда террористы в аэропорту Энтебе удерживали евреев как заложников, туда прилетели наши командос, уничтожили террористов и освободили евреев. Из Израиля до Будапешта ближе, чем до Энтебе.
Вечная проблема стоянки! Мы приехали на выставку. Мне пришлось въехать на тротуар и поставить автомобиль вплотную к живой изгороди. Вечером он оказался зажатым со всех сторон. Я внимательно осмотрел местность и сказал жене, что теоретически есть возможность выехать. Но для этого нужен опытнейший водитель, который извне руководил бы мною. Жаль, что у жены нет водительских прав. Я, пожалуй, был бы тем самым руководителем.
Мы сели в автомобиль и терпеливо ждали прихода владельцев заблокировавших нас машин.
С нами поравнялась семья восточных евреев. Впереди вышагивал отец семейства. Под солидным животом шорты еще как-то держались, но обе ягодицы были оголены наполовину. На руках он нес годовалого ребенка – рекламу натуральных соков. За патриархом шла жена с грудным младенцем и выводок детей – один другого красивее.
Еврей заглянул в мое окно и весело спросил:
– Сидишь?
– Сижу.
– Вот тaк и просидишь до полуночи. Ничего не поделаешь. А знаешь, теоретически здесь есть возможность выехать.
– Я сказал это жене.
– Ну- ка, давай попробуем.
И мы стали пробовать. Миллиметр вперед. Миллиметр вправо Миллиметр назад. Миллиметр влево. Жена моего штурмана нетерпеливо окликнула мужа:
– Хаим, дети хотят спать.
– Заткнись.
Мне стало неловко.
– Хаим, спасибо. Я лучше подожду.
– И ты заткнись
И снова миллиметр вперед, миллиметр назад. Минут через двадцать он с ювелирной точностью протиснул мою машину между двумя автомобилями. Я горячо благодарил его.
– Глупости, – ответил он, – главное – будь здоров.
– Будь здоров! – крикнул я из набирающего скорость автомобиля.
День, когда я был гостем израильской |танковой дивизии, полностью вооруженной советской техникой, отмечен красным в календаре счастливых дней моей жизни. Сотни советских танков, бронетранспортеров, танковые тральщики, мосты, тягачи, сотни советских автомобилей – трофеи, взятые у арабов. Командиру дивизии, бригадному генералу Узи самой судьбой было начертано иметь дело с coветским вооружением. В свое время, бучи командиром командос, он похитил в Египте сверхсекретный советский локатор. Но рассказ не о том.
Мы поехали на стрельбы. На огневом рубеже стояла большая группа офицеров во главе с бригадным генералом.
Подъехал танк Т-55. Такие знакомые очертания! Такая до деталей въевшаяся в мое сознание ходовая часть!
Из башни вынырнул командир машины с черной окладистой бородой и, не обращая внимания на офицеров, радостно поприветствовал меня.
– Не узнаешь?
Он снял танкошлем.
Длинные пейсы змеились вдоль бороды.
– Зильберман! – Я не сумел скрыть изумления. – Это ты?
– Нет, это не я. Я черный таракан. Я паразит. Я не служу в армии.
Зильберман, мой пациент из Бней-Брака, города ортодоксально религиозных евреев, отец девяти детей, прочитал мои мысли.
Информацию я получал от преимущественно левых израильских журналистов.
Действительно считал, что жители Бней-Брака в черных шляпах и черных кафтанах занимаются только изучением Торы и Талмуда, не служат в армии и вообще ведут паразитический образ жизни.
И вдруг – Зильберман командир танка!
– Они служат в армии? – Спросил я у бригадного генерала.
Офицеры рассмеялись.
– Конечно. Большинство солдат нашей дивизии – религиозные евреи.
Я понимаю. Но в черных кипах?
Есть и такие.
Танк выстрелил. Цель на расстоянии двух с половиной километров была поражена с первого снаряда.
Вся медицина от Элиша и Гиппократа до наших дней, а может быть даже до будущих гениальных открытий – для Жени вполне вмещалась на десяти страницах Травника. Поэтому, когда ее соседка как-то пожаловалась на боли в животе после перенесенной в прошлом операции, Женя, даже на мгновение не задумавшись, безапелляционно изрекла:
– Спайки.
Соседка обратилась к видному професcopy-хирургу. Тот долго и внимательно обследовал пациентку, в мыслях отбросил десяток сходных по симптомам заболеваний и, наконец, тщательно взвесив все объективные данные, произнес:
– Спайки.
Это дико обидело соседку. Лучшие чувства ее были ущемлены. Надо же – около месяца томиться, ожидая очереди, ехать в Иерусалим, подвергаться неприятному исследованию да еще уплатить солидный гонорар, чтобы услышать тот самый диагноз, который сходу поставила Женя!
Они беседовали по-русски в твердой уверенности, что коренные израильтяне, сидевшие на скамейках в парке, не понимают ни единого слова. Нетрудно было догадаться, что и пожилая и молодая приехали в Израиль недавно.
Молодая жаловалась на судьбу, на мужа, на то, что живет в постоянном страхе забеременеть.
– Трижды я обращалась к гинекологу. Едва услышав мои опасения, он тут же посылал меня на анализ.
– И ни разу не обследовал?
– Ни разу. Они нас тут не балуют.
Арику три года. Обычно мы общаемся по-русски. Некоторые слова он не понимает, и мне приходится переводить их на иврит. Родители Арика стараются сохранить и семье русский язык. К сожалению, не всегда у них хватает на это терпения.
Арик не просто красивый ребенок. Он беспредельно обаятелен. Он устает от постоянных объятий и поцелуев знакомых и незнакомых людей. Однажды я схватил Арика на руки, подбросил его к потолку и спросил риторически:
– Арик, скажи, ну кто тебя не любит? Арик наклонил голову, глянул исподлобья и ответил:
– Аравим.
Родителей Арика мне пришлось убеждать в том, что не я просветил ребенка по поводу арабов.
За границей ощущение родного дома возникает, как только попадаешь в самолет израильской авиакомпании.
С женой я возвращался из командировки в Англию. В "Боинге"-707 шесть кресел в ряду разделены узким проходом. Сейчас он был плотно заблокирован очередью в туалеты.
Вдруг по радио прозвучала моя фамилия: я должен срочно связаться со стюардессой.
Жена с тревогой посмотрела на меня, поспешно встала и вместе с соседом втиснулась в очередь, чтобы дать мне пройти. В проходе каждый с готовностью вжимался в стоящего рядом, уступая мне дорогу в голову самолета. Навстречу протискивалась стюардесса.
– Все в порядке, – сказала она, приветливо улыбаясь, радиограмма от Шмулика. Он поздравляет с празднитком твою жену и тебя и сожалеет, что сегодня не он командир самолета, в котором вы летите.
Надо же! Шмулик, пилот израильской авиакомпании, узнал, что мы возвращаемся домой этим рейсом!
Мой вид успокоил жену. Тревога исчезла с ее лица. А каждый пассажир, которому я невольно причинял неудобство, не преминул сказать: "Слава Богу".
Сколько я помню себя, я говорил по-украински. Учился в украинской школе. Нежную кожу детства сменил на отроческие колючки под поэзию Котляревского, Шевченко, Леси Украинки.
Поэтому, когда на конгрессе ортопедов в Лондоне ко мне подошел коллега, на лацкане пиджака которого была табличка с надписью "Доктор Бобошко. Торонто. Канада.", я обрадовался тому, что, кажется, появилась возможность без труда говорить по-украински, а не копаться в карманах памяти, мучительно разыскивая куда-то запропастившееся английское слово.
Я спросил коллегу, можем ли мы перейти на украинский язык.
– Звычайно! – С энтузиазмом ответил доктор Бобошко.
И потекла беседа без всяких усилий.
Но тут стоявшая рядом жена рассмеялась и предложила мне перестать говорить на иврите.
Я стал следить за своей речью и с ужасом обнаружил, что вместо богатого литературного украинского языка, к которому я привык, из меня выплескивается окрошка из ивритских и украинских слов.
Беседа продолжалась по-английски.
На углу две молодые мамы обсуждали трудности воспитания.
– Я так отшлепала их с утра, что им хватит на целый день.
– А я как-то не могу.
– Почему? – Удивилась первая.
– Они обижаются.
Причину можно отыскать даже для беспричинной ненависти.
Всеволод, бывший московский хирург, работающий массажистом, говорит, что Израиль он возненавидел в тот день, когда пациент, сняв носки, вытер ноги носовым платком.
– Зачем? – спросил Всеволод.
– Я интеллигент. Еще в гимназии в Польше мне привили это.
– В таком случае вам следует носить с собой бутылочку с водой, сперва окроплять ноги, а уже затем вытирать их платком, – не скрывая презрения, сказал Всеволод.
Пациент деликатно промолчал, а, узнав, что массажист бывший москвич, спросил, занимался ли он и в Москве массажем.
– А как же! Я с детства мечтал об этой профессии. Как-то в кино я увидел массажиста и понял, что это предел моих мечтаний.
– Похвально, когда человек воплощает в жизнь свои идеалы.
В комнате тихо звучала приятная музыка.
– Кажется, Третий концерт Шопена для фортепиано с оркестром? – Неуверенно спросил пациент
– У Шопена нет Третьего фортепианного концерта. И вообще эту музыку написал не композитор.
– Как это – не композитор?
– Это музыка Чарли Чаплина к его фильму "Огни большого города".
– Да? Откуда вы знаете такие вещи?
– Когда нас готовили в массажисты, мы должны были читать книги, посещать музеи и филармонию, чтобы иметь возможность разговаривать с такими интеллигентными пациентами, как вы.
В Москве Всеволод, надо полагать, общался только с энциклопедистами, а в Израиле у него не было других пациентов. Впрочем, в Израиле даже водка кажется ему не такой сорокаградусной, как московская.
Шота, переехав в Израиль, потерял неописуемое необходимое ему ощущение значимости собственной личности. Бывало, прилетишь в Москву, подкатишь к гостинице "Россия". Толпы командировочных тычутся к дежурному, просят, умоляют, требуют, размахивают командировочными удостоверениями. Но в ответ непреклонное: "Мест нет".
А он спокойно подает свой паспорт с вложенным в него червонцем, и – пожалуйста – ключ от номера, и он поднимается в лифте, опьяненный этим самым неописуемым ощущением.
Увы, потеряно, как и многое другое, что он не сумел вывезти из Грузии…
И только здесь, в Египте, куда приехала их туристская группа, вдруг вновь проросло в нем ощущение собственной значимости. Шота был подбит долларами, и в скопище нищих египтян он воспарил, словно попал в вестибюль гостиницы "Россия".
Была еще одна причина, кружившая голову, как рюмка чачи. Шота формально не состоял в организации "Мир сейчас", но именно активное функционирование в рабочей партии обеспечивало ему, не ахти какому специалисту, устойчивое положение на работе. На каждом шагу Шота рекламировал миротворческую позицию своей партии, как вот этот египтянин рекламирует гипсовые бюстики Нефертити.
Его сослуживец, умение, знания и способности которого позволяли ему иметь собственное мнение, все время каркал, что даже мир с Египтом выеденного яйца не стоит.
И вот сейчас они, израильтяне, туристы в Каире, и Шота непрерывно тыкал этот аргумент в наглую морду своего оппонента.
Их группа вышла из мечети Мухамеда Али в Цитадели. Туристов водят туда стадами. Шота, каждой клеточкой осязая свою значимость, время от времени раздавая нищим гроши.
На корточках, пряча стопы в грязно-серой галабии, длинном платье, свисавшем с тощих плеч, сидел египтянин лет сорока. Шоте захотелось высказать ему свою симпатию и он произнес по-арабски и на иврите: "Салям! Шалом!" Хорошие слова. Мир.
Реакция египтянина на эти слова оказалась необычной. Он встал, повернулся спиной, наклонился и, подняв галабию, обнажил костлявый зад.
Шоту словно кулаком двинули в физиономию. И это при его обостренной чувствительности к непочтению! Да еще прилюдно!..
Но что хуже всего, этот сукин сын – сослуживец всю Цитадель оглушил своим наглым смехом.
Девица поднялась в полупустой автобус. Красоту библейского лица портила чрезмерная косметика. Печать ее профессии лежала на каждом сантиметре тела, откровенно оголенного сверху и снизу. Она окинула пассажиров быстрым взглядом и села рядом с ортодоксальным евреем в черной широкополой шляпе.
Завитые темно-русые пейсы метнулись, когда он порывисто отодвинулся и вжался в борт автобуса.
– Не бойся. Я не собираюсь тебя соблазнить. Мне просто хочется рассказать свою историю религиозному человеку.
Она безуспешно попыталась стянуть юбку на обнаженные бедра.
– Я из очень знатной семьи марокканских евреев. Мои братья и сестра соблюдают все наши традиции. Только меня как-то занесло. Я едва вышла из детского возраста, а ко мне уже липли мужчины. Ни одна из моих соперниц не зарабатывает такие деньги, как я. Мама плакала, увещевала меня. Перед смертью она сказала, что позор свел ее в могилу.
Она умолкла и посмотрела сквозь ветровое стекло так, словно впервые заметила тель-авивскую улицу.
– Сегодня ночью мама приснилась мне. Я ее видела, ну, как тебя. Она снова укоряла меня. А потом сказала, что я должна прийти к ней на свидание сегодня в шесть часов на угол улиц Ибн-Гевироль и Арлозоров. Это, конечно, абсурд, но я почему-то решила поехать.
Девица взглянула на часы. Сосед тоже посмотрел на свои часы. Стрелки выстроились почти в прямую линию.
Автобус остановился. Открылась дверь. Девица кивнула соседу и ловко выскочила на тротуар.
В тот же миг неизвестно как ворвавшийся на остановку мотоцикл отбросил ее к стенке дома. Смерть наступила мгновенно.
В Лондоне, в театре "Аполло-Виктория" рядом с нами высокий богатырского сложения мужчина обратился к своему соседу на иврите. Завязалась беседа. Выяснилось, что в Израиле мы живем не только в одном городе, не только на одной улице, но даже в соседних домах.
В Израиле наше знакомство продолжилось. Мы уже знали, что Даниил был летчиком, полковником Армии обороны Израиля.
Как-то он пригласил нас к себе на субботу. Компания относительно небольшая, человек четырнадцать. Впечатление такое, что собралась большая семья, в которой все друг друга очень любят. Вскоре не осталось сомнения в том, что мужчины – летчики, бывшие сослуживцы Даниила.
Мы упивались остроумием собеседников. Но, даже на их фоне сверкал Шай, невысокий сухощавый еврей с большими ушами, настороженными, как локаторы.
Дома мои прекраснодушные друзья называют меня фашистом.
ВОСПИТАНИЕ С ПОМОЩЬЮ 370-ТИ ЛОШАДИНЫХ СИЛ
Старый мощный "Додж", длинный, со стальными бамперами, медленно вкатил на забитую автомобилями стоянку огромного торгового центра. За рулем маленькая старушка, засушенная, как роза в гербарии. Дама приближалась к своему девяностолетию. Она остановила "Додж", увидев два новенькие спортивные автомобиля, занявших три места. Между автомобилями веселилась стайка девушек и юношей с баночками пива в руках.
– Молодые люди, я была бы вам очень признательна, если бы вы поставили свои автомобили так, чтобы и я смогла припарковаться.
– Бабуся, – ответила ей эффектная девица, сидя на капоте своего красного "Ягуара", – тебя уже давно ждет паркинг на том свете.
Остроумие девицы было награждено дружным хохотом всей компании.
"Додж" задним ходом отъехал на предельно возможное расстояние, остановился и, взревев, навалился на красный "Ягуар". Молодые люди едва успели отскочить. Старушка с интересом посмотрела на смятый в лепешку "Ягуар", включила задний ход и повторила атаку на лилово-оранжевый "Порш". Красавец – автомобиль превратился в груду металла.
Старушка с явным удовлетворением обратилась к остолбеневшей компании:
– Надеюсь, в следующий раз вы будете более воспитаны.
"Додж" величественно покинул поле сражения.
ЩЕДРОСТЬ МИЛЛИОНЕРШИ
Об очень богатых людях говорят, что они не в состоянии сосчитать своих денег.
Владелица роскошной виллы в горах возле Лос-Анджелеса до последнего цента знала количество десятков миллионов долларов на своем счете в банке.
Она смотрела, как солнце медленно утопало в океане, когда зазвонил телефон.
– Из Нью-Йорка. Коллект. Вы согласны оплатить разговор? – Спросила оператор
– Кто звонит? – Спросила владелица телефона.
Пayзa.
– Ваша дочь, – ответила оператор.
– Если это не срочно, пусть напишет.
Может быть, именно так становятся мультимиллионерами?
Р О Д И Н А
С В О Й
Мы сидели с женой на переднем сидении. На остановке в автобус поднялся солдат в винтовкой М-16 через плечо. Автобус тронулся. Солдат схватил рукой поручень, чтобы сохранить равновесие. Винтовка мешала ему достать из кармана деньги. Он снял М-16, и со словами "Подержи, пожалуйста" вручил мне оружие.
Слово "пожалуйста" я уже знал. Об остальном догадался. Солдат получил билет, забрал у меня винтовку и кивнул в знак благодарности. Язык жестов я понимал лучше иврита, который начал изучать пять дней назад. Но дело не в языке.
Вручить оружие совершенно незнакомому человеку?
Бывший офицер Красной армии всю дорогу переваривал событие и никак не мог переварить.
Жена, видя мои душевные мучения, со свойственной ей логикой восстановила золотое равновесие во мне и в окружающем мире.
– Это ведь так просто. Он увидел, что ты свой.
И Д И О М А
И центре абсорбции все знают всех. Мать двоих девочек. Без мужа. Инженер-электрик из Ленинграда. Почти полгода в Израиле. Повезло – устроилась на работу по специальности. В первый же день вернулась домой в слезах.
Что случилось?
Босс дал вычертить схему средней сложности. Проверил и сказал "Бесэдер гамуp".
– Ну, и что?
– Уволит он меня.
– Почему уволит?
– Как ты не понимаешь? Бесэдер гамур. Сэдер – это порядок. Гамур – окончен. Значит, схема никуда не годится.
– Дура! Бесэдер гамур – это идиома: полный порядок, очень хорошо, можно сказать – отлично. Он похвалил тебя, дуреху.
ДОВЕРИЕ
Благоухающее утро, еще не прожженное сентябрьским солнцем. Белые, красные, розовые олеандры, знакомые по прошлой жизни. Когда еще пополнится мой словарь названиями цветущего богатства, мимо которого я неторопливо иду на работу? Не до ботаники. Выучить бы на иврите слова, необходимые для повседневной жизни.
Это единственная туча на безоблачном небе мировосприятия нового израильтянина.
Навстречу мне идет очаровательное шестилетнее существо. Девонька согнулась под тяжестью яркого ранца, чуть ли не таких же размеров, как его владелица. Поравнявшись со мной, она вскинула свои шелковые ресницы, подала мне руку и тоном, каким обращаются к родному или близкому знакомому, сказала:
– Переведи меня через дорогу.
Гордый ее доверием, я бережно приютил в своей руке ее теплую ладошку и, словно первый рыцарь в свите королевы, прошествовал через улицу перед потоком остановившихся автомобилей.
Мы помахали друг другу на прощанье, и единственная туча бесследно растаяла на небе моего восприятия новой родины.
СВАДЬБА
На третьей неделе нашего пребывания в Израиле нас пригласили на свадьбу. Все поразило нас в тот вечер. Несколько сотен гостей. Количество спиртного такое, что пол Киева можно было бы довести до положения риз. При этом – ни одного нетрезвого. Но больше всего…
Жених имел какое-то отношение к пришедшей на свадьбу роте парашютистов. Мы уже слышали, что непросто попасть в "красные береты", что туда отбирают самых лучших из добровольцев.
Ребята сложили в углу автоматы "Галиль". Один парашютист остался караулить оружие. К спиртному они не прикоснулись. Пили кока-колу и мандариновый сок. Усадили на стулья жениха и невесту и, подняв их высоко над головой, станцевали хору. Да так, что даже мне захотелось влиться в радостную солдатскую карусель.
Я смотрел на этих мальчиков, на бесконечные ряды бутылок с виски, водкой, джином, коньяком, винами, пивом и на гору автоматов "Галиль".
Я вспомнил свою роту. И представил себе, как бы надрались мои ребята. А какая пошла бы стрельба! Тут невинным мордобоем не обошлось бы.
Среди общего веселья мальчики в красных беретах тихо разобрали автоматы и незаметно покинули свадьбу.
На рассвете у них были прыжки в Синае.
ПЕДАЛЬ
В течение двадцати шести лет мне приходилось оперировать и в столичных институтах и в сельских больничках. Ритуал подготовки к операции был неизменным, как вращение Земли. Двумя щетками я десять минут мыл руки мылом, входил в операционную, получал марлевый шарик со спиртом, протирал им кисти рук, смазывал их йодом, надевал стерильный халат, резиновые перчатки и приступал к операции. Стереотип был выработан прочно. Об этом уже не надо было думать.
И вот моя первая операция в Израиле. Щетками я помыл руки и вошел в операционную. Операционный брат, солидный, как профессор (в своем деле он действительно профессор), с недоумением посмотрел на мои лодочкой сложенные ладони.
– Чего ты хочешь?
– Спирт. Алкоголь.
Он подбородком указал на дверь, в которую я только что вошел:
– Педаль.
Боже мой! Педаль – это педаль, или на иврите у этого слова другое значение?
Я пошел в предоперационную и стал шарить взглядом по кафелю стен, по зеркалам, по раковинам. Хирург, мывший руки, заметив мою растерянность, спросил:
– Что ты ищешь?
– Спирт. Алкоголь.
– Педаль, – сказал он, махнув ногой.
Я посмотрел в направлении этого взмаха. Действительно, под раковиной была педаль. Я нажал на нее. Из крана потекла жидкость. Я понюхал ее. Спирт! Я лизнул. Спирт! Неудержимый хохот мешал мне членораздельно ответить собравшимся врачам, сестрам и братьям на вопрос, что случилось.
Но даже не будь хохота, но даже будь мой иврит не таким убогим, каким он был, я бы все равно не сумел объяснить израильским коллегам, как выглядели бы операционные, в которых я проработал двадцать шесть лет, если бы там из крана тек спирт при нажатии на педаль.
ХОЛЕСТЕРОЛ
С детства люблю гусиные шкварки. Я уже начал работать и решил, что могу позволить себе такой деликатес. С женой мы поехали на рынок Кармель в Тель-Авиве. Нужен Золя, чтобы описать это чудо. Мы нашли ряды, где продают птицу. Плотный высокий парень срезал с гусей кожу вместе с жиром и бросал ее в картонную коробку. Ворочая во рту булыжник усвояемого иврита, я сказал, что нам нужен гусиный жир. Брови его, как крылья ворона, взлетели от удивления.
– Зачем?
Я попытался объяснить, что такое шкварки.
– А-а… Моя бабушка из Бухары рассказывала, что она так заправляла плов. Сколько тебе?
Опасаясь пробить брешь в бюджете, я осторожно сказал:
– Кило.
Двумя руками он зачерпнул в коробке жир и швырнул его на двухкилограммовые весы. Стрелку зашкалило.
– Сколько я должен заплатить?
– За что?
– Здесь больше двух кило.
– Дорогой, это мы выбрасываем. Никто не ест холестерол. Возьми на здоровье.
– Но я не могу взять, не уплатив.
– Хорошо. Дай мне десять агорот.
В ту пору это было около полуцента.
ДРУГАЯ ЦИВИЛИЗАЦИЯ
Бригадный генерал внимательно осматривал шеренгу парашютистов перед прыжками. На нем такое же обмундирование, как на его солдатах. У него за спиной такой же ранец парашюта. Генерал остановился перед высоким ладным парнем. Он потянул на себя лямку недостаточно затянутого ремня.
– Моше, сейчас ты прыгнешь и убьешься. Позвонит твоя мама. Что я ей скажу?
Парень смущенно затянул ремни. Я смотрел. Я слушал. Я уже понимал каждое слово, произнесенное генералом на иврите. Но я ничего не понимал.
Я представил себе, как бы я перекрутил ремень у своего солдата и вкатил бы ему столько нарядов вне очереди, сколько раз мне удалось бы перекрутить ремень.
А тут "позвонит твоя мама'. ' И это в самом отборном подразделении!
Я ничего не мог понять.
У В Е Р Е Н Н О С Т Ь
Первая группа израильских туристов прилетела в столицу социалистической Венгрии. Израильтян извлекли из очереди на паспортный контроль и обособили в стороне. В группе начался недовольный ропот, перешедший в возмущение. Из самолета они вышли чуть ли не первыми, а тут какого-то черта должны ждать. Официальный представитель Венгрии, встречавший израильтян, не знал иврита. Возмущение своих подопечных он принял за беспокойство по поводу селекции.
– Понимаете, вы пройдете по списку с общей визой. У Венгрии ведь нет дипломатических отношений с Израилем. Так что вам не надо беспокоиться.
– Дорогой, – ответил ему израильтянин в распахнутой тенниске, – мы не беспокоимся. Помнишь, когда террористы в аэропорту Энтебе удерживали евреев как заложников, туда прилетели наши командос, уничтожили террористов и освободили евреев. Из Израиля до Будапешта ближе, чем до Энтебе.
ВЗАИМОПОМОЩЬ
Вечная проблема стоянки! Мы приехали на выставку. Мне пришлось въехать на тротуар и поставить автомобиль вплотную к живой изгороди. Вечером он оказался зажатым со всех сторон. Я внимательно осмотрел местность и сказал жене, что теоретически есть возможность выехать. Но для этого нужен опытнейший водитель, который извне руководил бы мною. Жаль, что у жены нет водительских прав. Я, пожалуй, был бы тем самым руководителем.
Мы сели в автомобиль и терпеливо ждали прихода владельцев заблокировавших нас машин.
С нами поравнялась семья восточных евреев. Впереди вышагивал отец семейства. Под солидным животом шорты еще как-то держались, но обе ягодицы были оголены наполовину. На руках он нес годовалого ребенка – рекламу натуральных соков. За патриархом шла жена с грудным младенцем и выводок детей – один другого красивее.
Еврей заглянул в мое окно и весело спросил:
– Сидишь?
– Сижу.
– Вот тaк и просидишь до полуночи. Ничего не поделаешь. А знаешь, теоретически здесь есть возможность выехать.
– Я сказал это жене.
– Ну- ка, давай попробуем.
И мы стали пробовать. Миллиметр вперед. Миллиметр вправо Миллиметр назад. Миллиметр влево. Жена моего штурмана нетерпеливо окликнула мужа:
– Хаим, дети хотят спать.
– Заткнись.
Мне стало неловко.
– Хаим, спасибо. Я лучше подожду.
– И ты заткнись
И снова миллиметр вперед, миллиметр назад. Минут через двадцать он с ювелирной точностью протиснул мою машину между двумя автомобилями. Я горячо благодарил его.
– Глупости, – ответил он, – главное – будь здоров.
– Будь здоров! – крикнул я из набирающего скорость автомобиля.
СТЕРЕОТИП
День, когда я был гостем израильской |танковой дивизии, полностью вооруженной советской техникой, отмечен красным в календаре счастливых дней моей жизни. Сотни советских танков, бронетранспортеров, танковые тральщики, мосты, тягачи, сотни советских автомобилей – трофеи, взятые у арабов. Командиру дивизии, бригадному генералу Узи самой судьбой было начертано иметь дело с coветским вооружением. В свое время, бучи командиром командос, он похитил в Египте сверхсекретный советский локатор. Но рассказ не о том.
Мы поехали на стрельбы. На огневом рубеже стояла большая группа офицеров во главе с бригадным генералом.
Подъехал танк Т-55. Такие знакомые очертания! Такая до деталей въевшаяся в мое сознание ходовая часть!
Из башни вынырнул командир машины с черной окладистой бородой и, не обращая внимания на офицеров, радостно поприветствовал меня.
– Не узнаешь?
Он снял танкошлем.
Длинные пейсы змеились вдоль бороды.
– Зильберман! – Я не сумел скрыть изумления. – Это ты?
– Нет, это не я. Я черный таракан. Я паразит. Я не служу в армии.
Зильберман, мой пациент из Бней-Брака, города ортодоксально религиозных евреев, отец девяти детей, прочитал мои мысли.
Информацию я получал от преимущественно левых израильских журналистов.
Действительно считал, что жители Бней-Брака в черных шляпах и черных кафтанах занимаются только изучением Торы и Талмуда, не служат в армии и вообще ведут паразитический образ жизни.
И вдруг – Зильберман командир танка!
– Они служат в армии? – Спросил я у бригадного генерала.
Офицеры рассмеялись.
– Конечно. Большинство солдат нашей дивизии – религиозные евреи.
Я понимаю. Но в черных кипах?
Есть и такие.
Танк выстрелил. Цель на расстоянии двух с половиной километров была поражена с первого снаряда.
ДИАГНОЗ
Вся медицина от Элиша и Гиппократа до наших дней, а может быть даже до будущих гениальных открытий – для Жени вполне вмещалась на десяти страницах Травника. Поэтому, когда ее соседка как-то пожаловалась на боли в животе после перенесенной в прошлом операции, Женя, даже на мгновение не задумавшись, безапелляционно изрекла:
– Спайки.
Соседка обратилась к видному професcopy-хирургу. Тот долго и внимательно обследовал пациентку, в мыслях отбросил десяток сходных по симптомам заболеваний и, наконец, тщательно взвесив все объективные данные, произнес:
– Спайки.
Это дико обидело соседку. Лучшие чувства ее были ущемлены. Надо же – около месяца томиться, ожидая очереди, ехать в Иерусалим, подвергаться неприятному исследованию да еще уплатить солидный гонорар, чтобы услышать тот самый диагноз, который сходу поставила Женя!
ХОРОШЕЕ ОТНОШЕНИЕ К ЖЕНЩИНЕ
Они беседовали по-русски в твердой уверенности, что коренные израильтяне, сидевшие на скамейках в парке, не понимают ни единого слова. Нетрудно было догадаться, что и пожилая и молодая приехали в Израиль недавно.
Молодая жаловалась на судьбу, на мужа, на то, что живет в постоянном страхе забеременеть.
– Трижды я обращалась к гинекологу. Едва услышав мои опасения, он тут же посылал меня на анализ.
– И ни разу не обследовал?
– Ни разу. Они нас тут не балуют.
УСТАМИ МЛАДЕНЦА
Арику три года. Обычно мы общаемся по-русски. Некоторые слова он не понимает, и мне приходится переводить их на иврит. Родители Арика стараются сохранить и семье русский язык. К сожалению, не всегда у них хватает на это терпения.
Арик не просто красивый ребенок. Он беспредельно обаятелен. Он устает от постоянных объятий и поцелуев знакомых и незнакомых людей. Однажды я схватил Арика на руки, подбросил его к потолку и спросил риторически:
– Арик, скажи, ну кто тебя не любит? Арик наклонил голову, глянул исподлобья и ответил:
– Аравим.
Родителей Арика мне пришлось убеждать в том, что не я просветил ребенка по поводу арабов.
РАДИОГРАММА
За границей ощущение родного дома возникает, как только попадаешь в самолет израильской авиакомпании.
С женой я возвращался из командировки в Англию. В "Боинге"-707 шесть кресел в ряду разделены узким проходом. Сейчас он был плотно заблокирован очередью в туалеты.
Вдруг по радио прозвучала моя фамилия: я должен срочно связаться со стюардессой.
Жена с тревогой посмотрела на меня, поспешно встала и вместе с соседом втиснулась в очередь, чтобы дать мне пройти. В проходе каждый с готовностью вжимался в стоящего рядом, уступая мне дорогу в голову самолета. Навстречу протискивалась стюардесса.
– Все в порядке, – сказала она, приветливо улыбаясь, радиограмма от Шмулика. Он поздравляет с празднитком твою жену и тебя и сожалеет, что сегодня не он командир самолета, в котором вы летите.
Надо же! Шмулик, пилот израильской авиакомпании, узнал, что мы возвращаемся домой этим рейсом!
Мой вид успокоил жену. Тревога исчезла с ее лица. А каждый пассажир, которому я невольно причинял неудобство, не преминул сказать: "Слава Богу".
ЯЗЫКОЗНАНИЕ
Сколько я помню себя, я говорил по-украински. Учился в украинской школе. Нежную кожу детства сменил на отроческие колючки под поэзию Котляревского, Шевченко, Леси Украинки.
Поэтому, когда на конгрессе ортопедов в Лондоне ко мне подошел коллега, на лацкане пиджака которого была табличка с надписью "Доктор Бобошко. Торонто. Канада.", я обрадовался тому, что, кажется, появилась возможность без труда говорить по-украински, а не копаться в карманах памяти, мучительно разыскивая куда-то запропастившееся английское слово.
Я спросил коллегу, можем ли мы перейти на украинский язык.
– Звычайно! – С энтузиазмом ответил доктор Бобошко.
И потекла беседа без всяких усилий.
Но тут стоявшая рядом жена рассмеялась и предложила мне перестать говорить на иврите.
Я стал следить за своей речью и с ужасом обнаружил, что вместо богатого литературного украинского языка, к которому я привык, из меня выплескивается окрошка из ивритских и украинских слов.
Беседа продолжалась по-английски.
РАЗНЫЕ ШКОЛЫ
На углу две молодые мамы обсуждали трудности воспитания.
– Я так отшлепала их с утра, что им хватит на целый день.
– А я как-то не могу.
– Почему? – Удивилась первая.
– Они обижаются.
И Н Т Е Л Л И Г Е Н Т
Причину можно отыскать даже для беспричинной ненависти.
Всеволод, бывший московский хирург, работающий массажистом, говорит, что Израиль он возненавидел в тот день, когда пациент, сняв носки, вытер ноги носовым платком.
– Зачем? – спросил Всеволод.
– Я интеллигент. Еще в гимназии в Польше мне привили это.
– В таком случае вам следует носить с собой бутылочку с водой, сперва окроплять ноги, а уже затем вытирать их платком, – не скрывая презрения, сказал Всеволод.
Пациент деликатно промолчал, а, узнав, что массажист бывший москвич, спросил, занимался ли он и в Москве массажем.
– А как же! Я с детства мечтал об этой профессии. Как-то в кино я увидел массажиста и понял, что это предел моих мечтаний.
– Похвально, когда человек воплощает в жизнь свои идеалы.
В комнате тихо звучала приятная музыка.
– Кажется, Третий концерт Шопена для фортепиано с оркестром? – Неуверенно спросил пациент
– У Шопена нет Третьего фортепианного концерта. И вообще эту музыку написал не композитор.
– Как это – не композитор?
– Это музыка Чарли Чаплина к его фильму "Огни большого города".
– Да? Откуда вы знаете такие вещи?
– Когда нас готовили в массажисты, мы должны были читать книги, посещать музеи и филармонию, чтобы иметь возможность разговаривать с такими интеллигентными пациентами, как вы.
В Москве Всеволод, надо полагать, общался только с энциклопедистами, а в Израиле у него не было других пациентов. Впрочем, в Израиле даже водка кажется ему не такой сорокаградусной, как московская.
М И Р! С А Л Я М! Ш А Л О М!
Шота, переехав в Израиль, потерял неописуемое необходимое ему ощущение значимости собственной личности. Бывало, прилетишь в Москву, подкатишь к гостинице "Россия". Толпы командировочных тычутся к дежурному, просят, умоляют, требуют, размахивают командировочными удостоверениями. Но в ответ непреклонное: "Мест нет".
А он спокойно подает свой паспорт с вложенным в него червонцем, и – пожалуйста – ключ от номера, и он поднимается в лифте, опьяненный этим самым неописуемым ощущением.
Увы, потеряно, как и многое другое, что он не сумел вывезти из Грузии…
И только здесь, в Египте, куда приехала их туристская группа, вдруг вновь проросло в нем ощущение собственной значимости. Шота был подбит долларами, и в скопище нищих египтян он воспарил, словно попал в вестибюль гостиницы "Россия".
Была еще одна причина, кружившая голову, как рюмка чачи. Шота формально не состоял в организации "Мир сейчас", но именно активное функционирование в рабочей партии обеспечивало ему, не ахти какому специалисту, устойчивое положение на работе. На каждом шагу Шота рекламировал миротворческую позицию своей партии, как вот этот египтянин рекламирует гипсовые бюстики Нефертити.
Его сослуживец, умение, знания и способности которого позволяли ему иметь собственное мнение, все время каркал, что даже мир с Египтом выеденного яйца не стоит.
И вот сейчас они, израильтяне, туристы в Каире, и Шота непрерывно тыкал этот аргумент в наглую морду своего оппонента.
Их группа вышла из мечети Мухамеда Али в Цитадели. Туристов водят туда стадами. Шота, каждой клеточкой осязая свою значимость, время от времени раздавая нищим гроши.
На корточках, пряча стопы в грязно-серой галабии, длинном платье, свисавшем с тощих плеч, сидел египтянин лет сорока. Шоте захотелось высказать ему свою симпатию и он произнес по-арабски и на иврите: "Салям! Шалом!" Хорошие слова. Мир.
Реакция египтянина на эти слова оказалась необычной. Он встал, повернулся спиной, наклонился и, подняв галабию, обнажил костлявый зад.
Шоту словно кулаком двинули в физиономию. И это при его обостренной чувствительности к непочтению! Да еще прилюдно!..
Но что хуже всего, этот сукин сын – сослуживец всю Цитадель оглушил своим наглым смехом.
СВ И Д А Н И Е
Девица поднялась в полупустой автобус. Красоту библейского лица портила чрезмерная косметика. Печать ее профессии лежала на каждом сантиметре тела, откровенно оголенного сверху и снизу. Она окинула пассажиров быстрым взглядом и села рядом с ортодоксальным евреем в черной широкополой шляпе.
Завитые темно-русые пейсы метнулись, когда он порывисто отодвинулся и вжался в борт автобуса.
– Не бойся. Я не собираюсь тебя соблазнить. Мне просто хочется рассказать свою историю религиозному человеку.
Она безуспешно попыталась стянуть юбку на обнаженные бедра.
– Я из очень знатной семьи марокканских евреев. Мои братья и сестра соблюдают все наши традиции. Только меня как-то занесло. Я едва вышла из детского возраста, а ко мне уже липли мужчины. Ни одна из моих соперниц не зарабатывает такие деньги, как я. Мама плакала, увещевала меня. Перед смертью она сказала, что позор свел ее в могилу.
Она умолкла и посмотрела сквозь ветровое стекло так, словно впервые заметила тель-авивскую улицу.
– Сегодня ночью мама приснилась мне. Я ее видела, ну, как тебя. Она снова укоряла меня. А потом сказала, что я должна прийти к ней на свидание сегодня в шесть часов на угол улиц Ибн-Гевироль и Арлозоров. Это, конечно, абсурд, но я почему-то решила поехать.
Девица взглянула на часы. Сосед тоже посмотрел на свои часы. Стрелки выстроились почти в прямую линию.
Автобус остановился. Открылась дверь. Девица кивнула соседу и ловко выскочила на тротуар.
В тот же миг неизвестно как ворвавшийся на остановку мотоцикл отбросил ее к стенке дома. Смерть наступила мгновенно.
С Н О Б
В Лондоне, в театре "Аполло-Виктория" рядом с нами высокий богатырского сложения мужчина обратился к своему соседу на иврите. Завязалась беседа. Выяснилось, что в Израиле мы живем не только в одном городе, не только на одной улице, но даже в соседних домах.
В Израиле наше знакомство продолжилось. Мы уже знали, что Даниил был летчиком, полковником Армии обороны Израиля.
Как-то он пригласил нас к себе на субботу. Компания относительно небольшая, человек четырнадцать. Впечатление такое, что собралась большая семья, в которой все друг друга очень любят. Вскоре не осталось сомнения в том, что мужчины – летчики, бывшие сослуживцы Даниила.
Мы упивались остроумием собеседников. Но, даже на их фоне сверкал Шай, невысокий сухощавый еврей с большими ушами, настороженными, как локаторы.