Страница:
– Да он сумасшедший, что вы все его слушаете? – нервно прошипел парень.
– Кто сумасшедший? Наш родственник? Вы что-то перепутали, – в голосе Рудольфа было столько серьезной иронии, что Илья не смог не хохотнуть, а менеджер открыл рот, не зная, как на это реагировать.
– Чего-то вид у этого менеджера несолидный, – протянула Танька, – бланш под глазом.
– Это я ему вчера поставил, – хмыкнул Илья, – до этого он выглядел вполне прилично.
– То-то я думаю, он близко не подходит, – улыбнулся Рудольф, – а что это он так нервничает, вы не знаете?
– Ну, если честно, то конечно знаю, – смутился Илья, – дело в том, что когда меня спрашивают, стоит ли покупать тут участок, я честно отвечаю, что не стоит. Менеджерам это не нравится.
– Так вы работаете здесь? – вместо того, чтобы потребовать разъяснений, тактично переспросил Рудольф.
– И живу тоже, – кивнул Илья и показал на избушку.
– Ой, как здорово! – взвизгнула Танька, – а я как раз думала, когда мы подъезжали, какой загадочный домик, интересно, что у него внутри? Покажи нам скорей!
Илья вопросительно глянул на Рудольфа, но не заметил никакого пренебрежения к его жилищу, а только готовность посетить дом «родственника». Танька кинулась к крыльцу, обгоняя остальных.
Подходя к избушке, Рудольф потрогал рукой стену и посмотрел на Илью:
– А этот домик, между прочим, гораздо крепче и солидней, чем кажется, я прав?
Илья согласился.
– А вы кто по профессии?
– Ну, вообще-то инженер-механик, но работаю плотником.
Рудольф кивнул и не стал задавать вопросов. Они зашли в столовую, где Мишка с Сережкой сидели за столом, оба уткнувшись в книжки. Илья решил, что гостей надо познакомить с хозяевами и прокашлялся.
– Это мой сын Сергей, двоюродный брат Татьяны, – Илья подмигнул Сережке, у которого от такого представления вытянулось лицо, – а это мой коллега, Михаил. Миш, эта Таня, а это Рудольф.
– Ой, Серёженька, как же я давно тебя не видела! – Танька театрально кинулась к ребенку и принялась целовать его в щеки, на что Сережка отстранился и, вытирая их рукавом, ответил:
– Вот еще. Чего пристала?
Илья и Рудольф переглянулись и оба спрятали друг от друга улыбки.
– Садитесь, – пригласил Мишка, – чаю хотите?
– Не откажусь, – кивнул Рудольф, – а чего-нибудь покрепче не желаете?
Илья вздрогнул и категорично сказал:
– Я прошу прощения, но некоторым это противопоказано, – и со значением глянул на Мишку.
– Нет вопросов! – поднял руки Рудольф, – чай – тоже прекрасный напиток. Между прочим, у нас в машине есть очень неплохие пирожные, я сейчас принесу.
Он откланялся и вышел быстрым шагом. Илья отметил, что он не послал за ними Таньку, хотя это было бы логично, учитывая их разницу в возрасте и социальном положении.
Едва за Рудольфом закрылась дверь, Танька захихикала и откинулась на стенку:
– Дядя! Ну надо же!
– Ну? И где ты отхватила такого папика? – ухмыльнулся Илья.
– А что? – Танька перестала смеяться, – здорово, правда?
– Здорово. Только не забывай, что он чуть-чуть поиграет, а потом ему надоест. На себя-то посмотри.
– Да и пускай надоест! – с обидой ответила Танька, – У меня квартира есть, небось, на улице не останусь. Ты что думаешь, я совсем плохая? Прекрасно я понимаю, зачем я ему нужна.
– Как знаешь, конечно, но к хорошему быстро привыкают, – Илья поднял и опустил брови.
– Да не нужно мне его хорошее, в гробу я это хорошее видала! А он тебе как? – вдруг с нежностью спросила она, – классный, правда?
– Классный, – Илья усмехнулся. Неужели этот человек купил ее вовсе не толстым кошельком?
Рудольф скоро вернулся и принес коробочку с пирожными. Его нисколько не смутили эмалированные кружки, он сразу предложил «родственнику» перейти на «ты», и за столом быстро сложилась вполне непринужденная обстановка.
– Так что там насчет участков? Почему ты думаешь, что их не стоит покупать? – наконец Рудольф задал свой непростой вопрос.
Илья пожал плечами и ответил, отводя глаза:
– Это нехорошее место. Здесь нельзя жить.
Меньше всего ему хотелось показаться сумасшедшим своему новому «родственнику».
– А что? Это интересно. Я слышал кое-что об этом месте, но никогда не думал, что эти слухи можно принимать всерьез. Я даже не буду спрашивать у тебя, почему ты так думаешь, я просто поверю тебе на слово. Тем более, что не так сильно мне хотелось покупать здесь участок.
Его речь оборвал мобильник Ильи. Номер, который высветился, Илья не узнал.
– Да, – снял он трубку, извинившись.
– Здравствуйте, Илья Анатольевич, – звонил Залесский, и тон его не обещал ничего хорошего. Ну что ж, на ловца, как говориться, и зверь.
– Доброе утро, – ответил Илья, – я как раз собирался вам позвонить.
– Неужели? Вы хотите продать мне ваш домик? – прозвучало это несколько издевательски.
Илья вздохнул:
– Очевидно, нет.
– Тогда что вам было нужно? – угроза в его голосе нарастала, – может быть, вы хотели рассказать мне о психологических проблемах моих детей? Так с этим я разберусь без вас, можете не сомневаться.
Илья сжал зубы:
– Да, я хотел поговорить именно об этом.
– Вы испытываете мое терпение, Илья Анатольевич. По поводу сроков, в которые я должен покинуть Долину, мы поговорим при встрече, эта тема меня очень заинтересовала. А сейчас я хочу сказать только, чтобы вы держались подальше от моих покупателей, иначе для вас это плохо кончится. Почему люди, приехавшие смотреть мои участки, сидят у вас в доме? Кто дал вам право вмешиваться в чужие дела?
– Я, кажется, уже говорил вам, что думаю по этому поводу. И пока я своего мнения не менял. Вам достаточно такого объяснения? – Илья скрипнул зубами, – Что же касается того, кого я приглашаю к себе, то тут, простите, я вам отчета давать не собираюсь.
– А напрасно. Напрасно вы так себя ведете. Мы к этому вернемся.
– Непременно, – со злостью процедил Илья.
Рудольф, который внимательно прислушивался к разговору, усмехнувшись, спросил:
– Залесский?
Илья кивнул.
– Осторожней с ним, у него неприятности. Если он в ближайшие два месяца эти участки не продаст, ему очень повезет, если он останется нищим и живым.
На следующий день вечером, когда все поужинали, а Илья мирно клеил модель дома Вероники взамен двух подаренных девчонкам, дверь открылась без стука и на пороге показалось двое людей в милицейской форме.
– Максимов? – довольно развязно спросил один из них, с погонами младшего лейтенанта.
Илья кивнул.
Человек мельком показал что-то вроде удостоверения.
– Документы покажи.
Илья пожал плечами и вылез из-за стола, чтобы достать паспорт из кармана куртки, в которой последний раз ездил в город. Теперь главное, чтобы Мишка не высовывался в столовую. Если он слышал про документы, то, наверное, сам сообразит, а если нет? Илья незаметно задвинул засов на дверях, ведущих в спальню. И Сережке с милицией встречаться незачем, пусть до поры думает, что моя милиция меня бережет.
Интересно, это Залесский решил его достать или менеджер написал-таки заявление? У Залесского ничего не получится, документы у Ильи были в полном порядке, придраться не к чему.
Но как только он протянул паспорт вошедшему, тот быстрым профессиональным движением поймал его за запястье, выкрутил ему руку за спину, и Илья не успел опомниться, как уткнулся лицом в стол. Ну, от милиции можно было и не этого ожидать, и, пожалуй, сопротивляться не стоило – могут просто наломать по самое не хочу, а могут и привлечь, тем более что Залесскому только этого и надо.
– Ну как, удобно? – спросил лейтенант и крутанул его руку чуть сильнее.
– Вполне, – сквозь зубы прошипел Илья, вжимаясь щекой в столешницу.
– Алексей Николаевич, проходите, – крикнул второй, приоткрывая дверь.
Значит, Залесский. Интересно, это лучше или хуже заявления менеджера? С заявлением пришлось бы долго бегать и что-то доказывать, к тому же у них были бы законные основания и задержать его, и вообще… разобраться. А сейчас хотя бы бегать не придется. Разберутся на месте.
Мент взял Илью за челку и поднял его голову над столом – Залесский сел на лавку напротив его лица.
– Я, конечно, прошу прощения, Илья Анатольевич, что вам придется говорить со мной в таком неудобном положении, но, боюсь, в противном случае разговора у нас не получится.
Илья скрипнул зубами от злости и боли одновременно – да, позиция, несомненно, располагала к разговору.
– Ну, говорите, раз пришли, – попробовал он усмехнуться, но в ответ на его слова лейтенант потянул руку вверх, и ему показалось, что в плече что-то хрустнуло. Илья тихо выругался, чтобы не вскрикнуть.
– Вежливо говори с Алексей Николаичем, – посоветовал мент и чуть ослабил хватку.
– Постараюсь, – выдохнул Илья.
– Я хотел поподробней расспросить вас о сроке, в который мы должны покинуть долину, – спокойно сказал Залесский.
– Расспрашивайте, – прошипел Илья и снова попытался усмехнуться.
Лейтенант шутки не понял и дергать его за руку не стал.
– Так какой срок нам установили, вы не напомните?
– До Купальской ночи, – ответил Илья.
– И когда, простите, случиться эта Купальская ночь?
– Да не извиняйтесь, что уж там, – хмыкнул Илья и снова выругался, гораздо громче прошлого раза – эта фраза менту не понравилась.
– Можно и не извиняться, – кивнул Залесский, – так когда это будет, дату поконкретней можно назвать?
– Если не ошибаюсь, это самая короткая ночь в году, то ли с двадцать первого июня на двадцать второе, то ли с двадцать второго на двадцать третье, не уверен.
Лейтенант снова дернул его руку вверх.
– А сейчас-то что тебе, падла, не понравилось? – вскрикнул Илья.
– Действительно, – Залесский брезгливо скривился, – не надо лишнего. Ну, теперь главный вопрос – и кто же установил мне эти сроки?
Илья задумался, как на главный вопрос ответить поточней, но лейтенант его поторопил. Выругаться не вышло, стон получился жалобный и громкий.
– Ну?
– Это Долина, – ответил Илья, скрипя зубами. Ничего умней в голову так и не пришло.
– Очень интересная версия, – хмыкнул Залесский, – а нельзя ли конкретней? В чьем лице выступала долина?
– Боюсь, это не имеет значения, вы эту девушку все равно не знаете, а документов я у нее не спросил. Она говорила с вашими детьми, и мне это передавала в присутствии ваших девочек. Вы при случае у них спросите.
Залесский сузил глаза – ему, похоже, не понравилось, что сюда приплели его детей.
– Ну, допустим, вы эту девушку не знаете, но почему вы решили, что она говорит серьезно?
– Это вы решили, что она говорит серьезно, а не я. Я только передал.
Мент снова потянул его руку.
– А что, разве нет? – Илья вдохнул поглубже, – Если бы вы это серьезно не восприняли, какого бы черта вы тут сейчас это устраивали?
Залесский сжал губы – разговор у него снова не получался.
– Что-то ты больно весел, – лейтенант задрал его голову еще выше, – разрешите, я его научу, как надо себя вести?
– Не надо, – скривился Залесский, – я думаю, он и впрямь не вполне нормален.
– Да он нормальней нас с вами, просто непуганый еще, – процедил лейтенант, – он же издевается над вами, от глупости своей.
Илья зажмурился – вот уж точно, от глупости. Жаль, что ему нечего больше сказать, он бы обязательно сказал. Но убеждать Залесского в том, что ему угрожает опасность, стоя перед ним в позе, мягко говоря, несколько задевающей чувство собственного достоинства, Илья не собирался.
– Не надо, – брезгливо ответил Залесский, – по крайней мере, не здесь и не сейчас.
– Как знаете, – мент крутанул Илье руку так, что тот вскрикнул, – это тебе, чтоб знал.
– Спасибо, – скрипнул Илья зубами.
– Илья Анатольевич, в заключение нашего разговора я хочу вполне серьезно вас предупредить, чтобы вы не подходили к моим покупателям ни под каким предлогом. И настоятельно рекомендую продать мне ваш участок.
– Про покупателей я вам все сказал, – устало выдохнул Илья, – и про участок тоже, разве нет?
– Вы так упорно не желаете менять своего мнения? – Залесский глянул на него с удивлением, – вы же понимаете, что мне ничего не стоит убедить вас в обратном?
Илья зажмурился и шепнул:
– Убеждайте.
– Я давал вам две недели, у вас есть еще два дня. И на третий, я надеюсь, мы с вами договоримся окончательно.
Илья попробовал кивнуть, но за челку его держали крепко.
– Отпустите его, – велел Залесский лейтенанту и поднялся из-за стола, – я надеюсь, он кое-что понял.
– Ни черта он не понял, – фыркнул мент, и, перед тем как выпустить руку Ильи, приложил его скулой об стол.
Залесский гордо вышел в дверь, оба милиционера последовали за ним, не дожидаясь, когда Илья разогнется. Руку ломило от плеча до запястья, и Илья не сразу смог ею шевельнуть. Когда же он сел на лавку, за дверью послышался грохот, потом вскрик, а после – громкая отборная ругань.
Через дверь слышно было не очень хорошо, но возня возле крыльца продолжалась довольно долго, через мат и стоны Илья четко расслышал только несколько слов: «руку сломал», «под ноги надо смотреть» и «на ровном месте».
Илья хмыкнул – ну надо же! Не рой другому яму… Где-то он это уже слышал, про яму. По спине пробежали мурашки – Мишка рассказывал о мальчике-менеджере, который сломал лодыжку.
Когда возня стихла, он встал, придерживая правый локоть, и отодвинул засов на дверях в спальню – в столовую вывалился Мишка, вслед за которым тут же выскочил Сережка.
– Ушли? – шепотом спросил бездомный, беспаспортный и безработный.
– Ушли, – хмыкнул Илья.
– Папка, что они с тобой делали?
– Да ничего, поговорили просто, – Илья потрепал ребенка по плечу левой рукой.
– Ты врешь! Я же слышал!
– Да ладно, все нормально, – Илья сел на лавку и откинул спину на стенку.
– Не, Илюха, точно все в порядке? – озабоченно поинтересовался Мишка.
– Да руку выкрутили, только и всего. Может, потянули слегка. Если честно, я ждал чего-нибудь посерьезней.
Мишка поплевал через плечо, а Илья подумал, что цели своей Залесский достиг, причем придраться к нему просто невозможно. Потому что, как ни горько было признаваться в этом самому себе, напугался Илья изрядно. Достаточно однажды оказаться беспомощным, чтобы до конца прочувствовать, что будет, если менты и вправду захотят из непуганого дурака сделать пуганого.
– Может, тебе продать эту избушку к чертовой матери? – тихо спросил Мишка.
Илья покачал головой.
– Не дождутся.
– Ну зачем тебе это надо? Сейчас ты хоть поторговаться можешь.
– Да иди ты к черту, – Илья встал и вышел в спальню.
Ну что он душу-то травит? И так тошно. Он завалился на кровать и накрыл голову подушкой. До чего же мерзко! И чувствовать себя беспомощным, и кричать от боли, и дрожать от страха. Он со злостью сжал кулаки. Да пошли они все! Пусть думают, что хотят, пусть издеваются над детьми, пусть никуда не собираются, пусть попробуют тут что-нибудь продать. Какое ему-то дело? Долина разберется без него. Он предупредил, больше ничего не требуется.
В спальню на цыпочках прокрался Сережка и присел на кровать рядом с Ильей, положив руку ему на спину.
– Пап, а Марту с Майкой Долина тоже убьет?
Илья, кряхтя, повернулся к нему лицом:
– Кто тебе это сказал?
– Я так думаю. Если они до этой ночи не уедут, их всех убьют?
– Не знаю, Серый. Но лучше бы им уехать.
– Я не хочу, чтобы их убивали.
– Я тоже, – усмехнулся Илья.
Надежда Васильевна собрала вещи и уехала на следующий день после того, как в последний раз ночевать приезжал Алексей. Она в очередной раз попыталась нажаловаться ему на нечистую силу, только он, в отличие от Ники, не стал на нее орать, а раскатисто рассмеялся и долго успокаивал дальнюю родственницу похлопыванием по плечу. Видимо, такого несерьезного отношения она не перенесла. Она ушла потихоньку, когда Ника сидела у себя в кабинете, а девочки бегали по долине, но оставила записку о том, что в этот дом никогда не вернется.
Ника, спустившись в кухню к обеду и обнаружив ее безграмотное послание, написанное красивым почерком третьеклассницы, ругалась, топала ногами, звонила Алексею, но сделать ничего не смогла.
За два дня, проведенных без домработницы, она ужасно устала и вымотала все нервы. На работу времени совсем не оставалось, весь день она готовила завтраки, обеды и ужины, а в свободные минуты пыталась наводить в доме порядок. Алексей сказал, что пока не надо брать в дом незнакомых людей, неизвестно, что они будут болтать о них своим знакомым. Ника не разделяла его подозрительности, но ей пришлось смириться. Тем более, он обещал, что это ненадолго.
Хорошо хоть фотографы, обещанные Алексеем, успели приехать до того, как сбежала Надежда Васильевна, иначе неизвестно еще, какое впечатление на них произвел бы дом после ее двухдневного отсутствия. Фотографии, кстати, получились замечательные, Алексей прислал их по электронной почте. Через неделю обещал привезти журналы, в которых их удастся опубликовать.
А теперь Ника безуспешно пыталась сварить макароны на ужин, но, как не старалась, они оставались сырыми внутри и переваренными снаружи. Когда в кухню забежали девочки, она дошла до крайней степени раздражения, поэтому на их обычное: «Мама, посмотри», смогла только отмахнуться, чтобы не кричать. В конце концов, дети не виноваты, что у нее ничего не получается с хозяйством.
– Ну мамочка, ну пожалуйста, – затянули они хором, – Сережка наш портрет нарисовал, очень здорово получилось.
– Я сейчас закончу и посмотрю, – прошипела Ника, сдерживая раздражение, – положите на стол и идите отсюда.
Они не стали задерживаться – похоже, ей очень повезло, у детей легкий и незлобивый характер. А может, они просто привыкли к тому, что она так себя ведет? Нет, определенно, надо уделять им побольше внимания, иначе они решат, что их мать – злобная несдержанная мегера.
Макароны пришлось вылить в унитаз, и Ника развела порошковое пюре к сосискам, разогретым в микроволновке. Это блюдо удавалось ей лучше всего.
И только когда все поели, убирая со стола, она наткнулась на толстый ежедневник в твердой синей обложке, который переложила со стола на буфет перед ужином. Ника не сразу сообразила, откуда он тут взялся, а потом вспомнила, что там нарисован портрет ее дочерей, на которой ей предлагается взглянуть. Интересно, там нарисованы две девочки или одна? Кроме нее и Алексея, никто не мог различить близняшек. Она бы не стала смотреть на рисунок, если бы не любопытство – две девочки или одна?
Ника открыла ежедневник на титульном листе и вдруг увидела надпись крупными печатными буквами: «Илья Максимов». Она хмыкнула: забавно. Зачем плотнику ежедневник? Может быть, там есть что-нибудь указывающее на его причастность к происходящему в долине? Надо будет внимательно просмотреть его записи, она может наткнуться на что-нибудь, что прольет свет на его загадочное поведение.
Ника поднялась в кабинет, чтобы никто ей не помешал. Верней, чтобы никто не увидел ее за этим не очень-то достойным занятием. Она чувствовала себя детективом, напавшим на след, но в глубине души шевелилось нечто, похожее на неловкость, как будто она собиралась подсматривать за кем-то в замочную скважину.
Устроившись в кресле за столом, Ника положила ежедневник на колени и начала листать его с конца – ведь то, что ее интересовало, относилось к самому последнему времени. Но вместо деловых записей совершенно неожиданно наткнулась на исписанные и исчирканные вдоль и поперек страницы. Сначала она не поняла, что это может быть. Вверху, на полях красовалась строка, написанная мелким почерком: «Зуба, дуба, погуба, голуба, шуба, клуба, сруба». А потом жирно перечеркнуто. Это что? Шифр? Она приподнялась от волнения. Но то, что ей удалось разобрать дальше, заставило ее расхохотаться. Плотник писал стихи! Она смеялась до слез, сперва над ним, а потом над собой – тоже мне, Штирлиц! Шифры, даты, имена, суммы… А он, оказывается, романтик! Она еще продолжала хохотать, когда почувствовала непреодолимое любопытство – а что же он там пишет?
Она посмотрела по сторонам и даже выглянула в окно. Не увидев во дворе детей, она на всякий случай встала и заперла дверь на задвижку, как будто собиралась делать нечто постыдное. Как школьница, подглядывающая за мальчиками в душе, Ника боялась, что кто-нибудь случайно застукает ее за этим недостойным занятием. Но и запертой двери ей показалось мало – она задернула занавески и включила настольную лампу. Ну вот, теперь ей точно никто не помешает.
Плотник писал стихи про любовь. Банальные, простенькие, но вполне складные. Нет, там были и другие, но читать их Нике не понравилось. Одно из них озадачило ее настолько, что она просмотрела его дважды, но так и не поняла, что он хотел этим сказать:
Ника хихикала, как девчонка, листая страницы, и краснела от стыда. Разве можно заглядывать в такие тетрадки? Это, наверное, хуже, чем подслушивать или читать чужие письма. Но от этого любопытство ее только разгоралось, и остановиться она не могла.
Она представила, как бы выглядело его лицо, если бы он узнал о том, что она прочитала эту тетрадь от корки до корки. Вот ему-то она обязательно скажет об этом, только чтобы увидеть, как он будет смущаться, злиться и кусать губы. Так ему и надо! Наглый, зарвавшийся тип!
А он и вправду зайчик! Ника снова захихикала. «За миллионом освещенных окон меня теперь совсем никто не ждет». Очень трогательно, прямо до слез. А главное – оригинальней некуда. Может быть, она напрасно подозревала его в злом умысле и организации заговора? Ну разве этот зайчик способен участвовать в заговоре? Может быть, Алексей прав? Чудак и неудачник?
Она не услышала шума подъехавшей машины, и заметила, что появился Алексей, только когда пискнула сигнализация, открывающая ворота. Ника выглянула в окно, отодвинув занавеску, и ужасно смутилась, как будто он мог догадаться, чем она тут занимается. Она погасила лампу, раскинула шторы в стороны и чуть не бегом кинулась в спальню, чтобы спрятать синий ежедневник плотника у себя в тумбочке. Как улику, выдающую ее недостойное поведение. И когда вышла на лестницу встречать мужа, щеки ее горели, а сердце стучало, как будто она только что спрятала в шкафу любовника.
– Какая ты сегодня красивая, – Алексей дежурно поцеловал ее в шею, – а где девочки?
– Бегают где-то, – отмахнулась она.
– Не поздновато ли? Десятый час.
– Да еще солнце не село. Им полезно гулять на воздухе.
– Ну, тогда свари мне кофе. Всю дорогу мечтал о чашечке крепкого кофе, – Алексей улыбнулся.
– Алеша, ты же знаешь, что я отвратительно варю кофе. Это твоя родственница подставила меня и сбежала отсюда в самый неподходящий момент, а не моя. Так что вари кофе сам.
– И это говорит мне любящая супруга после того, как я вернулся домой, весь день проработав, как каторжный? – Алексей рассмеялся.
– Я, между прочим, тоже работаю, и ничуть не меньше тебя. Так что тут мы находимся в равных условиях, – Ника тут же полезла в бутылку – пусть не надеется превратить ее в домохозяйку.
– Ладно, пойдем на кухню вместе, я сварю кофе нам обоим, – Алексей обнял ее за плечо и прижал к себе, увлекая в столовую. Его благодушное настроение несколько смутило Нику – давно она не видела мужа в таком добром расположении духа.
– У тебя есть какие-нибудь хорошие новости? – встревоженно поинтересовалась она.
– Почти никаких. За исключением того, что участки согласился посмотреть Олег Петухов.
– Кто сумасшедший? Наш родственник? Вы что-то перепутали, – в голосе Рудольфа было столько серьезной иронии, что Илья не смог не хохотнуть, а менеджер открыл рот, не зная, как на это реагировать.
– Чего-то вид у этого менеджера несолидный, – протянула Танька, – бланш под глазом.
– Это я ему вчера поставил, – хмыкнул Илья, – до этого он выглядел вполне прилично.
– То-то я думаю, он близко не подходит, – улыбнулся Рудольф, – а что это он так нервничает, вы не знаете?
– Ну, если честно, то конечно знаю, – смутился Илья, – дело в том, что когда меня спрашивают, стоит ли покупать тут участок, я честно отвечаю, что не стоит. Менеджерам это не нравится.
– Так вы работаете здесь? – вместо того, чтобы потребовать разъяснений, тактично переспросил Рудольф.
– И живу тоже, – кивнул Илья и показал на избушку.
– Ой, как здорово! – взвизгнула Танька, – а я как раз думала, когда мы подъезжали, какой загадочный домик, интересно, что у него внутри? Покажи нам скорей!
Илья вопросительно глянул на Рудольфа, но не заметил никакого пренебрежения к его жилищу, а только готовность посетить дом «родственника». Танька кинулась к крыльцу, обгоняя остальных.
Подходя к избушке, Рудольф потрогал рукой стену и посмотрел на Илью:
– А этот домик, между прочим, гораздо крепче и солидней, чем кажется, я прав?
Илья согласился.
– А вы кто по профессии?
– Ну, вообще-то инженер-механик, но работаю плотником.
Рудольф кивнул и не стал задавать вопросов. Они зашли в столовую, где Мишка с Сережкой сидели за столом, оба уткнувшись в книжки. Илья решил, что гостей надо познакомить с хозяевами и прокашлялся.
– Это мой сын Сергей, двоюродный брат Татьяны, – Илья подмигнул Сережке, у которого от такого представления вытянулось лицо, – а это мой коллега, Михаил. Миш, эта Таня, а это Рудольф.
– Ой, Серёженька, как же я давно тебя не видела! – Танька театрально кинулась к ребенку и принялась целовать его в щеки, на что Сережка отстранился и, вытирая их рукавом, ответил:
– Вот еще. Чего пристала?
Илья и Рудольф переглянулись и оба спрятали друг от друга улыбки.
– Садитесь, – пригласил Мишка, – чаю хотите?
– Не откажусь, – кивнул Рудольф, – а чего-нибудь покрепче не желаете?
Илья вздрогнул и категорично сказал:
– Я прошу прощения, но некоторым это противопоказано, – и со значением глянул на Мишку.
– Нет вопросов! – поднял руки Рудольф, – чай – тоже прекрасный напиток. Между прочим, у нас в машине есть очень неплохие пирожные, я сейчас принесу.
Он откланялся и вышел быстрым шагом. Илья отметил, что он не послал за ними Таньку, хотя это было бы логично, учитывая их разницу в возрасте и социальном положении.
Едва за Рудольфом закрылась дверь, Танька захихикала и откинулась на стенку:
– Дядя! Ну надо же!
– Ну? И где ты отхватила такого папика? – ухмыльнулся Илья.
– А что? – Танька перестала смеяться, – здорово, правда?
– Здорово. Только не забывай, что он чуть-чуть поиграет, а потом ему надоест. На себя-то посмотри.
– Да и пускай надоест! – с обидой ответила Танька, – У меня квартира есть, небось, на улице не останусь. Ты что думаешь, я совсем плохая? Прекрасно я понимаю, зачем я ему нужна.
– Как знаешь, конечно, но к хорошему быстро привыкают, – Илья поднял и опустил брови.
– Да не нужно мне его хорошее, в гробу я это хорошее видала! А он тебе как? – вдруг с нежностью спросила она, – классный, правда?
– Классный, – Илья усмехнулся. Неужели этот человек купил ее вовсе не толстым кошельком?
Рудольф скоро вернулся и принес коробочку с пирожными. Его нисколько не смутили эмалированные кружки, он сразу предложил «родственнику» перейти на «ты», и за столом быстро сложилась вполне непринужденная обстановка.
– Так что там насчет участков? Почему ты думаешь, что их не стоит покупать? – наконец Рудольф задал свой непростой вопрос.
Илья пожал плечами и ответил, отводя глаза:
– Это нехорошее место. Здесь нельзя жить.
Меньше всего ему хотелось показаться сумасшедшим своему новому «родственнику».
– А что? Это интересно. Я слышал кое-что об этом месте, но никогда не думал, что эти слухи можно принимать всерьез. Я даже не буду спрашивать у тебя, почему ты так думаешь, я просто поверю тебе на слово. Тем более, что не так сильно мне хотелось покупать здесь участок.
Его речь оборвал мобильник Ильи. Номер, который высветился, Илья не узнал.
– Да, – снял он трубку, извинившись.
– Здравствуйте, Илья Анатольевич, – звонил Залесский, и тон его не обещал ничего хорошего. Ну что ж, на ловца, как говориться, и зверь.
– Доброе утро, – ответил Илья, – я как раз собирался вам позвонить.
– Неужели? Вы хотите продать мне ваш домик? – прозвучало это несколько издевательски.
Илья вздохнул:
– Очевидно, нет.
– Тогда что вам было нужно? – угроза в его голосе нарастала, – может быть, вы хотели рассказать мне о психологических проблемах моих детей? Так с этим я разберусь без вас, можете не сомневаться.
Илья сжал зубы:
– Да, я хотел поговорить именно об этом.
– Вы испытываете мое терпение, Илья Анатольевич. По поводу сроков, в которые я должен покинуть Долину, мы поговорим при встрече, эта тема меня очень заинтересовала. А сейчас я хочу сказать только, чтобы вы держались подальше от моих покупателей, иначе для вас это плохо кончится. Почему люди, приехавшие смотреть мои участки, сидят у вас в доме? Кто дал вам право вмешиваться в чужие дела?
– Я, кажется, уже говорил вам, что думаю по этому поводу. И пока я своего мнения не менял. Вам достаточно такого объяснения? – Илья скрипнул зубами, – Что же касается того, кого я приглашаю к себе, то тут, простите, я вам отчета давать не собираюсь.
– А напрасно. Напрасно вы так себя ведете. Мы к этому вернемся.
– Непременно, – со злостью процедил Илья.
Рудольф, который внимательно прислушивался к разговору, усмехнувшись, спросил:
– Залесский?
Илья кивнул.
– Осторожней с ним, у него неприятности. Если он в ближайшие два месяца эти участки не продаст, ему очень повезет, если он останется нищим и живым.
На следующий день вечером, когда все поужинали, а Илья мирно клеил модель дома Вероники взамен двух подаренных девчонкам, дверь открылась без стука и на пороге показалось двое людей в милицейской форме.
– Максимов? – довольно развязно спросил один из них, с погонами младшего лейтенанта.
Илья кивнул.
Человек мельком показал что-то вроде удостоверения.
– Документы покажи.
Илья пожал плечами и вылез из-за стола, чтобы достать паспорт из кармана куртки, в которой последний раз ездил в город. Теперь главное, чтобы Мишка не высовывался в столовую. Если он слышал про документы, то, наверное, сам сообразит, а если нет? Илья незаметно задвинул засов на дверях, ведущих в спальню. И Сережке с милицией встречаться незачем, пусть до поры думает, что моя милиция меня бережет.
Интересно, это Залесский решил его достать или менеджер написал-таки заявление? У Залесского ничего не получится, документы у Ильи были в полном порядке, придраться не к чему.
Но как только он протянул паспорт вошедшему, тот быстрым профессиональным движением поймал его за запястье, выкрутил ему руку за спину, и Илья не успел опомниться, как уткнулся лицом в стол. Ну, от милиции можно было и не этого ожидать, и, пожалуй, сопротивляться не стоило – могут просто наломать по самое не хочу, а могут и привлечь, тем более что Залесскому только этого и надо.
– Ну как, удобно? – спросил лейтенант и крутанул его руку чуть сильнее.
– Вполне, – сквозь зубы прошипел Илья, вжимаясь щекой в столешницу.
– Алексей Николаевич, проходите, – крикнул второй, приоткрывая дверь.
Значит, Залесский. Интересно, это лучше или хуже заявления менеджера? С заявлением пришлось бы долго бегать и что-то доказывать, к тому же у них были бы законные основания и задержать его, и вообще… разобраться. А сейчас хотя бы бегать не придется. Разберутся на месте.
Мент взял Илью за челку и поднял его голову над столом – Залесский сел на лавку напротив его лица.
– Я, конечно, прошу прощения, Илья Анатольевич, что вам придется говорить со мной в таком неудобном положении, но, боюсь, в противном случае разговора у нас не получится.
Илья скрипнул зубами от злости и боли одновременно – да, позиция, несомненно, располагала к разговору.
– Ну, говорите, раз пришли, – попробовал он усмехнуться, но в ответ на его слова лейтенант потянул руку вверх, и ему показалось, что в плече что-то хрустнуло. Илья тихо выругался, чтобы не вскрикнуть.
– Вежливо говори с Алексей Николаичем, – посоветовал мент и чуть ослабил хватку.
– Постараюсь, – выдохнул Илья.
– Я хотел поподробней расспросить вас о сроке, в который мы должны покинуть долину, – спокойно сказал Залесский.
– Расспрашивайте, – прошипел Илья и снова попытался усмехнуться.
Лейтенант шутки не понял и дергать его за руку не стал.
– Так какой срок нам установили, вы не напомните?
– До Купальской ночи, – ответил Илья.
– И когда, простите, случиться эта Купальская ночь?
– Да не извиняйтесь, что уж там, – хмыкнул Илья и снова выругался, гораздо громче прошлого раза – эта фраза менту не понравилась.
– Можно и не извиняться, – кивнул Залесский, – так когда это будет, дату поконкретней можно назвать?
– Если не ошибаюсь, это самая короткая ночь в году, то ли с двадцать первого июня на двадцать второе, то ли с двадцать второго на двадцать третье, не уверен.
Лейтенант снова дернул его руку вверх.
– А сейчас-то что тебе, падла, не понравилось? – вскрикнул Илья.
– Действительно, – Залесский брезгливо скривился, – не надо лишнего. Ну, теперь главный вопрос – и кто же установил мне эти сроки?
Илья задумался, как на главный вопрос ответить поточней, но лейтенант его поторопил. Выругаться не вышло, стон получился жалобный и громкий.
– Ну?
– Это Долина, – ответил Илья, скрипя зубами. Ничего умней в голову так и не пришло.
– Очень интересная версия, – хмыкнул Залесский, – а нельзя ли конкретней? В чьем лице выступала долина?
– Боюсь, это не имеет значения, вы эту девушку все равно не знаете, а документов я у нее не спросил. Она говорила с вашими детьми, и мне это передавала в присутствии ваших девочек. Вы при случае у них спросите.
Залесский сузил глаза – ему, похоже, не понравилось, что сюда приплели его детей.
– Ну, допустим, вы эту девушку не знаете, но почему вы решили, что она говорит серьезно?
– Это вы решили, что она говорит серьезно, а не я. Я только передал.
Мент снова потянул его руку.
– А что, разве нет? – Илья вдохнул поглубже, – Если бы вы это серьезно не восприняли, какого бы черта вы тут сейчас это устраивали?
Залесский сжал губы – разговор у него снова не получался.
– Что-то ты больно весел, – лейтенант задрал его голову еще выше, – разрешите, я его научу, как надо себя вести?
– Не надо, – скривился Залесский, – я думаю, он и впрямь не вполне нормален.
– Да он нормальней нас с вами, просто непуганый еще, – процедил лейтенант, – он же издевается над вами, от глупости своей.
Илья зажмурился – вот уж точно, от глупости. Жаль, что ему нечего больше сказать, он бы обязательно сказал. Но убеждать Залесского в том, что ему угрожает опасность, стоя перед ним в позе, мягко говоря, несколько задевающей чувство собственного достоинства, Илья не собирался.
– Не надо, – брезгливо ответил Залесский, – по крайней мере, не здесь и не сейчас.
– Как знаете, – мент крутанул Илье руку так, что тот вскрикнул, – это тебе, чтоб знал.
– Спасибо, – скрипнул Илья зубами.
– Илья Анатольевич, в заключение нашего разговора я хочу вполне серьезно вас предупредить, чтобы вы не подходили к моим покупателям ни под каким предлогом. И настоятельно рекомендую продать мне ваш участок.
– Про покупателей я вам все сказал, – устало выдохнул Илья, – и про участок тоже, разве нет?
– Вы так упорно не желаете менять своего мнения? – Залесский глянул на него с удивлением, – вы же понимаете, что мне ничего не стоит убедить вас в обратном?
Илья зажмурился и шепнул:
– Убеждайте.
– Я давал вам две недели, у вас есть еще два дня. И на третий, я надеюсь, мы с вами договоримся окончательно.
Илья попробовал кивнуть, но за челку его держали крепко.
– Отпустите его, – велел Залесский лейтенанту и поднялся из-за стола, – я надеюсь, он кое-что понял.
– Ни черта он не понял, – фыркнул мент, и, перед тем как выпустить руку Ильи, приложил его скулой об стол.
Залесский гордо вышел в дверь, оба милиционера последовали за ним, не дожидаясь, когда Илья разогнется. Руку ломило от плеча до запястья, и Илья не сразу смог ею шевельнуть. Когда же он сел на лавку, за дверью послышался грохот, потом вскрик, а после – громкая отборная ругань.
Через дверь слышно было не очень хорошо, но возня возле крыльца продолжалась довольно долго, через мат и стоны Илья четко расслышал только несколько слов: «руку сломал», «под ноги надо смотреть» и «на ровном месте».
Илья хмыкнул – ну надо же! Не рой другому яму… Где-то он это уже слышал, про яму. По спине пробежали мурашки – Мишка рассказывал о мальчике-менеджере, который сломал лодыжку.
Когда возня стихла, он встал, придерживая правый локоть, и отодвинул засов на дверях в спальню – в столовую вывалился Мишка, вслед за которым тут же выскочил Сережка.
– Ушли? – шепотом спросил бездомный, беспаспортный и безработный.
– Ушли, – хмыкнул Илья.
– Папка, что они с тобой делали?
– Да ничего, поговорили просто, – Илья потрепал ребенка по плечу левой рукой.
– Ты врешь! Я же слышал!
– Да ладно, все нормально, – Илья сел на лавку и откинул спину на стенку.
– Не, Илюха, точно все в порядке? – озабоченно поинтересовался Мишка.
– Да руку выкрутили, только и всего. Может, потянули слегка. Если честно, я ждал чего-нибудь посерьезней.
Мишка поплевал через плечо, а Илья подумал, что цели своей Залесский достиг, причем придраться к нему просто невозможно. Потому что, как ни горько было признаваться в этом самому себе, напугался Илья изрядно. Достаточно однажды оказаться беспомощным, чтобы до конца прочувствовать, что будет, если менты и вправду захотят из непуганого дурака сделать пуганого.
– Может, тебе продать эту избушку к чертовой матери? – тихо спросил Мишка.
Илья покачал головой.
– Не дождутся.
– Ну зачем тебе это надо? Сейчас ты хоть поторговаться можешь.
– Да иди ты к черту, – Илья встал и вышел в спальню.
Ну что он душу-то травит? И так тошно. Он завалился на кровать и накрыл голову подушкой. До чего же мерзко! И чувствовать себя беспомощным, и кричать от боли, и дрожать от страха. Он со злостью сжал кулаки. Да пошли они все! Пусть думают, что хотят, пусть издеваются над детьми, пусть никуда не собираются, пусть попробуют тут что-нибудь продать. Какое ему-то дело? Долина разберется без него. Он предупредил, больше ничего не требуется.
В спальню на цыпочках прокрался Сережка и присел на кровать рядом с Ильей, положив руку ему на спину.
– Пап, а Марту с Майкой Долина тоже убьет?
Илья, кряхтя, повернулся к нему лицом:
– Кто тебе это сказал?
– Я так думаю. Если они до этой ночи не уедут, их всех убьют?
– Не знаю, Серый. Но лучше бы им уехать.
– Я не хочу, чтобы их убивали.
– Я тоже, – усмехнулся Илья.
Надежда Васильевна собрала вещи и уехала на следующий день после того, как в последний раз ночевать приезжал Алексей. Она в очередной раз попыталась нажаловаться ему на нечистую силу, только он, в отличие от Ники, не стал на нее орать, а раскатисто рассмеялся и долго успокаивал дальнюю родственницу похлопыванием по плечу. Видимо, такого несерьезного отношения она не перенесла. Она ушла потихоньку, когда Ника сидела у себя в кабинете, а девочки бегали по долине, но оставила записку о том, что в этот дом никогда не вернется.
Ника, спустившись в кухню к обеду и обнаружив ее безграмотное послание, написанное красивым почерком третьеклассницы, ругалась, топала ногами, звонила Алексею, но сделать ничего не смогла.
За два дня, проведенных без домработницы, она ужасно устала и вымотала все нервы. На работу времени совсем не оставалось, весь день она готовила завтраки, обеды и ужины, а в свободные минуты пыталась наводить в доме порядок. Алексей сказал, что пока не надо брать в дом незнакомых людей, неизвестно, что они будут болтать о них своим знакомым. Ника не разделяла его подозрительности, но ей пришлось смириться. Тем более, он обещал, что это ненадолго.
Хорошо хоть фотографы, обещанные Алексеем, успели приехать до того, как сбежала Надежда Васильевна, иначе неизвестно еще, какое впечатление на них произвел бы дом после ее двухдневного отсутствия. Фотографии, кстати, получились замечательные, Алексей прислал их по электронной почте. Через неделю обещал привезти журналы, в которых их удастся опубликовать.
А теперь Ника безуспешно пыталась сварить макароны на ужин, но, как не старалась, они оставались сырыми внутри и переваренными снаружи. Когда в кухню забежали девочки, она дошла до крайней степени раздражения, поэтому на их обычное: «Мама, посмотри», смогла только отмахнуться, чтобы не кричать. В конце концов, дети не виноваты, что у нее ничего не получается с хозяйством.
– Ну мамочка, ну пожалуйста, – затянули они хором, – Сережка наш портрет нарисовал, очень здорово получилось.
– Я сейчас закончу и посмотрю, – прошипела Ника, сдерживая раздражение, – положите на стол и идите отсюда.
Они не стали задерживаться – похоже, ей очень повезло, у детей легкий и незлобивый характер. А может, они просто привыкли к тому, что она так себя ведет? Нет, определенно, надо уделять им побольше внимания, иначе они решат, что их мать – злобная несдержанная мегера.
Макароны пришлось вылить в унитаз, и Ника развела порошковое пюре к сосискам, разогретым в микроволновке. Это блюдо удавалось ей лучше всего.
И только когда все поели, убирая со стола, она наткнулась на толстый ежедневник в твердой синей обложке, который переложила со стола на буфет перед ужином. Ника не сразу сообразила, откуда он тут взялся, а потом вспомнила, что там нарисован портрет ее дочерей, на которой ей предлагается взглянуть. Интересно, там нарисованы две девочки или одна? Кроме нее и Алексея, никто не мог различить близняшек. Она бы не стала смотреть на рисунок, если бы не любопытство – две девочки или одна?
Ника открыла ежедневник на титульном листе и вдруг увидела надпись крупными печатными буквами: «Илья Максимов». Она хмыкнула: забавно. Зачем плотнику ежедневник? Может быть, там есть что-нибудь указывающее на его причастность к происходящему в долине? Надо будет внимательно просмотреть его записи, она может наткнуться на что-нибудь, что прольет свет на его загадочное поведение.
Ника поднялась в кабинет, чтобы никто ей не помешал. Верней, чтобы никто не увидел ее за этим не очень-то достойным занятием. Она чувствовала себя детективом, напавшим на след, но в глубине души шевелилось нечто, похожее на неловкость, как будто она собиралась подсматривать за кем-то в замочную скважину.
Устроившись в кресле за столом, Ника положила ежедневник на колени и начала листать его с конца – ведь то, что ее интересовало, относилось к самому последнему времени. Но вместо деловых записей совершенно неожиданно наткнулась на исписанные и исчирканные вдоль и поперек страницы. Сначала она не поняла, что это может быть. Вверху, на полях красовалась строка, написанная мелким почерком: «Зуба, дуба, погуба, голуба, шуба, клуба, сруба». А потом жирно перечеркнуто. Это что? Шифр? Она приподнялась от волнения. Но то, что ей удалось разобрать дальше, заставило ее расхохотаться. Плотник писал стихи! Она смеялась до слез, сперва над ним, а потом над собой – тоже мне, Штирлиц! Шифры, даты, имена, суммы… А он, оказывается, романтик! Она еще продолжала хохотать, когда почувствовала непреодолимое любопытство – а что же он там пишет?
Она посмотрела по сторонам и даже выглянула в окно. Не увидев во дворе детей, она на всякий случай встала и заперла дверь на задвижку, как будто собиралась делать нечто постыдное. Как школьница, подглядывающая за мальчиками в душе, Ника боялась, что кто-нибудь случайно застукает ее за этим недостойным занятием. Но и запертой двери ей показалось мало – она задернула занавески и включила настольную лампу. Ну вот, теперь ей точно никто не помешает.
Плотник писал стихи про любовь. Банальные, простенькие, но вполне складные. Нет, там были и другие, но читать их Нике не понравилось. Одно из них озадачило ее настолько, что она просмотрела его дважды, но так и не поняла, что он хотел этим сказать:
Дурацкое стихотворение. Кривое и непонятное. Про любовь ему удавалось лучше. Нет, ну какой он, оказывается, смешной! Интересно, кто эта «сладострастная шалунья», про которую написан последний шедевр?
Свет в окне на окраине леса,
Свет в окне на границе поселка
Я сижу у окна и читаю —
Я иду за окном и надеюсь.
В желтом свете окошка избушки
Пахнет стружкой и топится печка.
Возвращаюсь к себе. Приближаюсь,
И зову заходить поскорее.
Вот он я, изнутри и снаружи,
Мне осталось пройти через двери,
Чтобы сесть у окна и увидеть,
Как иду я к себе по дороге.
Ника хихикала, как девчонка, листая страницы, и краснела от стыда. Разве можно заглядывать в такие тетрадки? Это, наверное, хуже, чем подслушивать или читать чужие письма. Но от этого любопытство ее только разгоралось, и остановиться она не могла.
Она представила, как бы выглядело его лицо, если бы он узнал о том, что она прочитала эту тетрадь от корки до корки. Вот ему-то она обязательно скажет об этом, только чтобы увидеть, как он будет смущаться, злиться и кусать губы. Так ему и надо! Наглый, зарвавшийся тип!
Даже жалко его. Ну до чего печально! Это, не иначе, бывшей жене. Впрочем, неудивительно, что жена с ним развелась. Судя по его стихам, она не раз дожидалась его поздними вечерами со скалкой в руке – вся тетрадь так и пестрела различными персонажами женского пола. Интересно, кто она? Швея или повариха? Впрочем, мальчик их производит приятное впечатление, может быть, Ника напрасно думает об этой несчастной женщине плохо. А почему, собственно, несчастной? Он ей квартирку оставил, значит, своей у нее не было. И содержит ее и ребенка, Алексей говорил. Какой благородный! Возможно, просто хитрая стерва, вышла замуж за человека с квартирой, а потом выкинула его из собственного дома, как лиса бедного зайчика.
Прощай, родная. Больше никогда
Мы вместе не проснемся на рассвете,
Все общее для нас развеял ветер.
Мы – это в прошлом, в прошлом навсегда.
Прощай. И не нужны отныне нам
Пустые дни, бессмысленные ночи.
Ведь разлетелись наши чувства в клочья,
Когда мы рвали их напополам.
Прощай. Я об осколки бытия
Порезал руки, их сложить стараясь.
Я был неправ. Прощаю и прощаюсь,
Нас больше нет, есть только ты и я.
А он и вправду зайчик! Ника снова захихикала. «За миллионом освещенных окон меня теперь совсем никто не ждет». Очень трогательно, прямо до слез. А главное – оригинальней некуда. Может быть, она напрасно подозревала его в злом умысле и организации заговора? Ну разве этот зайчик способен участвовать в заговоре? Может быть, Алексей прав? Чудак и неудачник?
Она не услышала шума подъехавшей машины, и заметила, что появился Алексей, только когда пискнула сигнализация, открывающая ворота. Ника выглянула в окно, отодвинув занавеску, и ужасно смутилась, как будто он мог догадаться, чем она тут занимается. Она погасила лампу, раскинула шторы в стороны и чуть не бегом кинулась в спальню, чтобы спрятать синий ежедневник плотника у себя в тумбочке. Как улику, выдающую ее недостойное поведение. И когда вышла на лестницу встречать мужа, щеки ее горели, а сердце стучало, как будто она только что спрятала в шкафу любовника.
– Какая ты сегодня красивая, – Алексей дежурно поцеловал ее в шею, – а где девочки?
– Бегают где-то, – отмахнулась она.
– Не поздновато ли? Десятый час.
– Да еще солнце не село. Им полезно гулять на воздухе.
– Ну, тогда свари мне кофе. Всю дорогу мечтал о чашечке крепкого кофе, – Алексей улыбнулся.
– Алеша, ты же знаешь, что я отвратительно варю кофе. Это твоя родственница подставила меня и сбежала отсюда в самый неподходящий момент, а не моя. Так что вари кофе сам.
– И это говорит мне любящая супруга после того, как я вернулся домой, весь день проработав, как каторжный? – Алексей рассмеялся.
– Я, между прочим, тоже работаю, и ничуть не меньше тебя. Так что тут мы находимся в равных условиях, – Ника тут же полезла в бутылку – пусть не надеется превратить ее в домохозяйку.
– Ладно, пойдем на кухню вместе, я сварю кофе нам обоим, – Алексей обнял ее за плечо и прижал к себе, увлекая в столовую. Его благодушное настроение несколько смутило Нику – давно она не видела мужа в таком добром расположении духа.
– У тебя есть какие-нибудь хорошие новости? – встревоженно поинтересовалась она.
– Почти никаких. За исключением того, что участки согласился посмотреть Олег Петухов.