Френсис Дикинсон
Мистер Инкогнито
1
— Дорис!
Нет ответа.
— Дорис!!
Нет ответа.
Девчонка сведет меня с ума, в тысячный раз подумала Линда Шеппард, поднимаясь со стула. Наверняка опять напялила свои дурацкие наушники и слушает свою дурацкую музыку, вместо того чтобы… Чем именно стоило бы заняться юной особе с пользой для себя и дела, Линда не придумала, и к раздражению по адресу Дорис прибавилось раздражение по поводу собственной некомпетентности. Если бы записалась на компьютерные курсы… Если бы получше училась в школе… Если бы уехала из этой дыры… Если бы… Перечисление «если бы» могло завести слишком далеко и даже глубоко — предки мисс Шеппард поселились в Блэкфилде, штат Колорадо, еще в середине девятнадцатого века, а потому Линда предпочла выплеснуть отрицательные эмоции на беззащитную овечку, сыгравшую в данном случае роль козы отпущения.
— Дорис!!!
Помогло. То есть девчонка, конечно, не предстала перед хозяйкой магазина, трясясь от страха и ломая трясущимися пальцами чертовы наушники, но зато самой Линде стало вдруг легче. Она вспомнила сцену из «Приключений Тома Сойера» и, повернувшись к висевшему на стене круглому зеркалу в тяжелой бронзовой раме, погрозила себе пальцем.
— Она ведь тебе даже не племянница. Хотя ты на тетю Полли смахиваешь все больше.
Женщина из Зазеркалья печально улыбнулась. Она была невысокого роста — всего метр шестьдесят восемь сантиметров, — не отличалась миниатюрным телосложением — хорошо бы сбросить пару килограммчиков с бедер, имела темно-каштановые волосы, в которых по странной прихоти природы мелькали огненно-рыжие искорки, и миловидное лицо с неожиданно тонкими чертами и большими карими, с изумрудными блестками глазами. Эти глаза…
Когда-то давным-давно бабушка Линды, посадив пятилетнюю внучку на колени, сказала:
— Помни, милая, ты не такая, как все. Ты — особенная.
— Почему? — спросила девочка, играя кулоном, который бабушка всегда носила на золотой цепочке.
— Потому что у тебя глаза вещуньи.
— А кто такая вещунья? — Маленькая Линда уже знала, что глаза у нее разные — один зеленый, другой карий.
— Узнаешь в свое время, — ответила бабушка. — У тебя дар и…
— А что такое дар?
Бабушка не любила, когда ее перебивали, а потому накрыла рот болтушки-внучки сухой и теплой ладонью.
— …и ты должна пообещать мне, что никогда не употребишь его во зло.
Пообещать Линда не успела, потому что бабушка вдруг опустила руку, как-то странно вздохнула и затихла.
Мать Линды вернулась с работы только через два часа, и эти два часа стали для девочки одними из самых страшных в жизни. Одними из… Возможно именно поэтому тот незаконченный разговор навсегда остался в ее памяти.
Разумеется, Дорис не протирала пыль на полках, не поливала увядающие от летнего зноя цветы и даже не обращала внимания на единственного потенциального покупателя, миссис Кларк, которая, как всегда, рылась в старых журналах, продававшихся с девяностопроцентной скидкой. Нет, нет и нет. Девчонка, на облепленном веснушками лице которой застыло отстраненное выражение, сидела на высоком вертящемся стуле с закрытыми глазами и отбивала ритм обеими ногами, обутыми, между прочим, в сабо на деревянной платформе. И еще она пела, если так можно назвать звуки, издаваемые человеком без слуха, без голоса, но с жевательной резинкой во рту.
— Бу-бу, бу-бу-бу, бу, бу… Ммммм… — Не справившись, по-видимому, со слишком высокой нотой, любительница тяжелого рока закашлялась, подавилась жвачкой и открыла наконец глаза. Секунд через пятнадцать в них появилось осмысленное выражение. — Мисс Шеппард… я…
— Сними наушники.
— Что? А… — По причине того, что музыка звучала в ушах Дорис по меньшей мере двадцать четыре часа в сутки, она научилась читать по губам. — Да-да, снимаю.
Как ни странно, к этому моменту злость у Линды прошла, раздражение рассосалось, а потому карающий меч упал на белую шею фанатки Оззи Озборна не грозным острием, а плашмя.
— Я ухожу, так что тебе сегодня придется остаться здесь до закрытия. Понятно?
— Без проблем, мисс Шеппард.
— И не забудь включить сигнализацию.
— О'кей, мисс Шеппард.
— Сколько у нас сегодня в кассе?
— Двести двадцать восемь долларов тридцать пять центов, — четко, как робот-кассир, отрапортовала Дорис. — Джей Бертон взял в долг два компакт-диска. Я записала.
Линда улыбнулась. Все недостатки Дорис — а их у нее было больше, чем пальцев на обеих ногах, — с лихвой перекрывались двумя достоинствами: блестящей памятью и умением находить общий язык с покупателями. К тому же ближайшая подруга Линды Клэр Карпински приходилась юной продавщице матерью.
— Хорошо, дай мне сотню, а остальное положи в сейф.
Взяв деньги, Линда еще раз окинула взглядом помещение — кажется, все в порядке, посмотрела на часы — они показывали ровно половину пятого — и уже направилась было к выходу, но вдруг остановилась, подняла голову и принюхалась.
— У нас пахнет жасмином.
— Да, мисс Шеппард. Только я тут ни при чем. — Дорис указала на полку с косметикой, на которой стояла неизвестно откуда взявшаяся тонкая высокая стеклянная вазочка с одинокой веточкой благоухающего жасмина.
— Откуда это?
— Не знаю. — Дорис пожала плечами. — Кто-то, наверное, принес, но я не заметила.
— Интересно. — Линда потерла пальцем кончик носа, как делала всегда, когда не находила ответ на простой вопрос.
— Вы опоздаете, если не поспешите, — строго напомнила ей Дорис, в голове у которой, как не раз говорила Клэр, находились не обычные женские мозги, а самый настоящий компьютер, способный производить сложнейшие операции в считанные доли секунды. — У вас свидание в девятнадцать ноль-ноль, а вы еще даже не выбрали платье.
Хотя Линде и исполнилось тридцать два года, способность краснеть она так и не утратила.
— Дорис…
— Молчу, молчу. — Девчонка вновь надела наушники, ткнула пальцем в клавишу плейера и помахала рукой. — Удачи вам, мисс Шеппард.
Линда хотела еще кое-что сказать, но, поймав любопытный взгляд миссис Кларк, известной в Блэкфилде собирательницы и распространительницы слухов, сплетен и «истинных»
фактов, предпочла удалиться, не дожидаясь дальнейших комментариев, напоминаний и советов Дорис.
„Для того чтобы добраться с работы до дома, ей нужно было пройти две сотни ярдов по Стоун-стрит, пересечь Мейпл-авеню, миновать Гэллоус-сквер и сделать последний бросок по Уилмор-стрит. Обычно весь путь занимал у Линды пятнадцать минут. Существовал и второй, альтернативный, маршрут, который пролегал через парк, но им она пользовалась в исключительных случаях.
Свидание… свидание… — стучало у Линды в висках. Я иду на свидание. Ей казалось, что новость эта уже разнеслась по всему городку, что каждый встречный смотрит на нее если не с любопытством, как миссис Кларк, но уж наверняка с осуждением. Куда это она так торопится? Поздновато спохватилась — в тридцать два года-то. Посмотреть бы на того бедолагу… У этих Шеппардов все не так, как у людей.
Чем ближе к дому, тем сильнее становились сомнения, быстрее шаги, гуще румянец. В последний раз Линда ходила на свидание шесть лет назад, и в том, что этот рекорд собирался пасть, были виноваты ее лучшая подруга Клэр и дочь последней, Дорис. Первая долго и настойчиво вбивала в голову Линды идею необходимости возвращения к полноценной жизни, а вторая быстро и как бы мимоходом предложила современный вариант реализации оного, при котором от самой возвращаемой не требовалось практически никаких усилий. Дорис даже любезно согласилась поместить объявление в Интернете и обучила свою работодательницу навыкам общения в виртуальном пространстве. Нельзя сказать, что Линду захлестнул поток предложений, но кое-какая рыбка в сеть все же попала (по выражению Клэр) и теперь оставалось только ее не спугнуть (по выражению самой Линды).
Роберт — о боже, мисс Шеппард, где вы откопали Роберта! — жил и работал менеджером по продажам в соседнем городке. Именно географическая близость и разумное присутствие в его посланиях здравого смысла и склонили Линду согласиться на свидание. Они договорились встретиться в ресторане «Три луны».
Столик Линда заказала еще три дня назад. Теперь в ее распоряжении оставалось два часа, чтобы привести себя в порядок.
Двухэтажный домик, в котором прожили уже несколько поколений семьи Шеппард, встретил Линду тишиной. Захлопнув за собой дверь, она торопливо поднялась в свою комнату, бросила на кровать сумочку и распахнула платяной шкаф. Платья и костюмы, юбки и брюки, блузки и жакеты, копившиеся здесь на протяжении доброго десятка лет, занимали все узкое пространство, но на самом деле выбор был ограничен. Что-то безнадежно состарилось, что-то требовало мелкого ремонта, что-то — увы! — уже не соответствовало фигуре. Перебрав наряды, Линда остановилась на синей с зеленым отливом юбке и атласной блузке кораллового цвета. Получилось довольно строго, но именно этого эффекта она и добивалась. Туфли на высоком каблуке, с ремешком — слава богу, с ногами ничего страшного пока еще не случилось, а те самые лишние килограммы притаились в других местах.
Линда повертелась перед зеркалом — ну не так уж и плохо. И все же она вздохнула: время жестоко и несправедливо, мужчинам оно придает солидность и уверенность, а женщин только старит.
Теперь украшения — самый минимум. Цепочка с кулоном — на шею, серьги — в уши.
Кажется, все. Принять ванну, выбрать духи — это нетрудно, потому что их у нее всего два флакончика, но зато дорогие, — и вперед. Часы на стене пробили три четверти шестого.
Она наполнила ванну, вылила в воду целых два колпачка душистой пены и хихикнула, вспомнив наставления Клэр.
Вечерами, если позволяла погода, Линда всегда работала в саду. Мать говорила, что лет ему примерно столько же, сколько и дому. За многие десятилетия этот клочок земли видел разных хозяек, переживал как периоды расцвета, так и времена забвения, но все же выжил, выстоял, не сдался.
Линда взялась за него три года назад. Взялась то ли от нечего делать, то ли в момент отчаяния, чтобы отвлечься, и незаметно для себя увлеклась, втянулась и теперь уже не представляла, как бы обходилась без него.
Отвечая ее планам и усилиям, сад преображался, менял форму и обретал нужные ей очертания. Начала Линда с того, что решила заняться доставшимися в наследство лужайкой и бордюром, но постепенно в ней созрела решимость подвергнуть его полной реконструкции, превратить в нечто более интересное. Она установила сетчатые подпорки для растений, так что теперь пространство окружала стена плюща, потом безжалостно уничтожила лужайку, проложив петляющие дорожки, выложенные камнем, обсадила сад высокими кустами, зеленью и саженцами фруктовых деревьев. Понемногу сад разросся, окреп и превратился в уединенный, невидимый из соседних домов зеленый уголок.
Приходя сюда, Линда как будто попадала в иной мир, где в каждом углу было что-то интересное. Горшки самых разнообразных расцветок и форм стояли тут и там, и в них красовались кустики, розы, альпийские цветы. Свободного места почти не осталось: везде, где только можно, она старалась посадить что-то, что со временем дало бы всходы, ожило, расцвело.
У нее не было четкого представления о саде. Розмарин, мята, петрушка, салат, брюссельская и обычная капуста — все это существовало в опасной близости друг от друга, теснясь, прижимаясь, выживая. Летом у солнечной стены, рядом с кустами роз, появлялись помидоры, подсолнухи и неукротимые, почти дикие кабачки.
Осенью во все свободные клочки земли втыкались луковицы, из которых уже в марте пробивались крокусы и тюльпаны, а затем лилии и пионы.
В дальнем конце сада было что-то вроде крохотного патио, окруженного зеленью и укрытого пологом из переплетающихся стеблей ломоноса. Здесь весь год стояла удобная деревянная скамейка, а с наступлением тепла Линда приносила плетеные стулья и большой круглый стол, украшенный выложенной ею собственноручно мозаикой. Остальное пространство занимали розовая герань и прочая душистая мелочь, так что, когда погода позволяла, они с Клэр устраивали ужин прямо здесь, под романтично мигающими фонариками, гирлянды которых были искусно вплетены в нависающую зелень.
Линде не просто нравилось работать в саду — поливать, рыться в земле, обрезать засохшие, омертвелые веточки и стебли, выпалывать сорняки, — ей нравился сам сад. Это было место, придуманное ею самой. Здесь можно было посидеть, поговорить с друзьями. Сад являлся волшебным дополнением, продолжением ее жизни, сотворенным практически полностью ее руками.
Клэр заглянула в начале девятого с бутылкой какого-то приторно-сладкого ликера. Линда за неимением ничего более подходящего выставила к нему печенье из купленной пару месяцев назад жестяной коробки и сыр.
— Значит, все-таки решилась, — заметила Клэр, потягивая ликер. — Молодец, давно пора.
Линда пожала плечами.
— Не уверена. А вдруг я ему не понравлюсь? Вдруг он окажется моложе лет на десять? Или, наоборот, стариком со вставной челюстью?
— Почему это ты ему не понравишься?! — возмутилась подруга. — Посмотри на себя! Будь я мужчиной, проходу бы тебе не давала!
Представить пышнотелую брюнетку мужчиной было довольно трудно, а потому Линда только улыбнулась. Много лет назад Клэр пришла к выводу, что если уж ей не суждено быть худенькой, то это вовсе не означает, что она не может быть сексуальной. Она без всяких сомнений влезала в обтягивающие водолазки и свитера, бесстрашно носила «вондербра» и нисколько не смущалась тем, что кое-где что-то не помещалось. Клэр красила волосы в кирпичный цвет, предпочитала топы со смелым вырезом, никогда не застегивала блузки на все пуговицы и отважно заковывала себя в чересчур тесные юбки и джинсы. За последние десять лет Линда ни разу не видела ее без макияжа, с лиловыми губами или с неподведенными глазами. Единственное, чего Клэр не могла себе позволить, это длинные накрашенные ногти. «Ничего не поделаешь, — печально вздыхала Клэр, — профессиональное ограничение».
— Главное, не скромничай и не умничай, — продолжала поучать она Линду. — Сама знаешь, больше всего на свете они не любят теплое пиво и умных женщин.
— Так что же мне делать, притвориться идиоткой?
— Идиоткой не надо, это внушит ему необоснованные надежды. Просто постарайся избегать своих любимых тем. И воздержись от шуток — их не все понимают. Пусть говорит он. Дай ему возможность излить наболевшее. Знаешь, в потоке сознания можно поймать ценную рыбку…
— А если у него не получится? Если он идиот?
Клэр развела руками.
— Ты же не собираешься рожать от него детей? И вообще мужчины созданы не для разговоров.
— А для чего? — полюбопытствовала Линда, едва не поперхнувшись ликером.
— У них есть только одно полезное качество: каждый следующий помогает забыть предыдущего.
Дорога от Денвера до Блэкфилда пролегает через унылую, необжитую пустошь, оставшуюся практически неизменной с тех пор, когда единственными ее обитателями были индейцы. Июнь приносит летнюю сухость, уже наложившую свой отпечаток на безрадостный пейзаж, и постоянно дующий в этих местах ветер упорно высасывает из всего живого оставшуюся влагу, словно это и было единственной целью, определенной для него природой. Человек, едущий по автостраде, не встретит ничего такого, что нарушало бы однообразный ландшафт. Ни городов, ни поселков, ни туристических достопримечательностей. Ничего. А стоящие у дороги знаки сообщают только о том, сколько еще миль осталось до того или иного пункта.
— Черт, — пробормотал Кайл Уоррен, когда заднее колесо мотоцикла нашло на дороге очередной камень. — Тебе надо быть внимательнее, приятель, а то как бы…
Выскочивший из-за поворота «бьюик» не дал ему закончить мысль. Человек, сидевший за рулем автомобиля, по-видимому, имел весьма туманное представление о правилах дорожного движения или же относился к жизни, как курильщик к сигарете. Не снижая скорости, незнакомец пронесся перед самым носом успевшего сбросить газ Кайла, резко вывернул руль и помчался дальше, не обращая внимания на такую мелочь, как разделительная полоса.
Кайл покачал головой и только теперь заметил, что едва не проехал нужный поворот, отмеченный покосившимся знаком «Блэкфидд — 12 миль . Население — 11318 душ. Добро пожаловать».
— Отстали от жизни, ребята, — пробормотал Кайл. — Душ-то у вас поуменыпилось.
Он посмотрел на часы — почти половина седьмого — и пообещал себе никогда больше не садиться на мотоцикл и не возвращаться в город, который покинул в возрасте десяти лет.
По обе стороны узкой асфальтированной дороги тянулись зеленеющие поля. Где-то тяжело урчал трактор, над скрытой от глаз речкой вились птицы, у старого дома под сползшей набекрень крышей рубил дрова старик. Похоже, за последние четверть века здесь ничего не изменилось, подумал Кайл и тут же заметил знак прогресса — спутниковую тарелку на крыше. Оказывается, время не стояло на месте даже в этом захолустье.
Солнце уже нависало над горизонтом, когда он въехал в город по Кинг-Джеймс-стрит. Блэкфидд мог похвастаться целыми тремя гостиницами, одна из которых носила гордое имя «Мажестик». Но Кайл вовсе не горел желанием привлекать к себе ненужное внимание, а потому уже заранее решил, что остановится в «Фишермен инн», расположенной на тихой улочке в десяти минутах ходьбы от центральной площади Гэллоус-сквер.
В фойе за стойкой дремала женщина лет сорока пяти в неопределенного цвета платье и наброшенном на плечи шерстяном жакете. Звон висящего над входной дверью медного колокольчика не смог вывести ее из летаргического состояния, и Кайл, подойдя ближе, постучал по стойке костяшками пальцев.
— Извините, мэм…
— Что? — Женщина подняла наконец голову и равнодушно посмотрела на гостя. — Вы что-то сказали, мистер?
— Мне нужна комната. На одного. Только, если можно, не на первом этаже.
Кайл улыбнулся и оглядел погруженный в полутьму холл: выкрашенные темной краской стены, два гигантских фикуса по углам, столик с разбросанными на нем прошлогодними журналами «Гламур» и «Космополитен», кожаный диванчик и кресло, в котором по случаю отсутствия посетителей расположился большой рыжий кот. Признав в Кайле чужака и возможного претендента на место в кресле, кот глухо заурчал, оскалился и поднял хвост.
— Какой он у вас суровый, — заметил Кайл. — Наверное, чужака не пропустит.
— Да, Милк дело знает. — Женщина за стойкой со вздохом достала регистрационный журнал и открыла его на чистой странице. — Так, значит, первый вас не устраивает. Что ж, тогда второй — выбор у нас невелик.
— У вас сейчас, похоже, затишье.
— Сейчас да, но через неделю здесь будет не протолкнуться. Так что вы вовремя. Хм… Двести седьмой. Поднимитесь, потом направо, вторая дверь по левой стороне. Как вас записать?
— Кайл Уоррен, — честно ответил он. Врать Кайл не любил, хотя в силу обстоятельств делал это часто.
— Уоррен? — В глазах женщины впервые появились искорки интереса. — Знакомая фамилия. А меня зовут Кейт. Кейт Бенсон.
— Очень приятно, Кейт.
— Надолго?
— Пока не знаю, но думаю, недельку поживу.
Она пристально смотрела на него, словно
отыскивая в лице гостя знакомые черты.
— Так вы не на праздник?
Кайл изобразил простодушие.
— Праздник? Какой праздник?
— Э, да вы, верно, издалека? — Не оборачиваясь, Кейт протянула руку к висящей у нее за спиной потемневшей от времени доске и безошибочно нашла ключ с пластиковым номерком «207». — Двадцать четвертого июня начинается Неделя Блэкфилда. Видите ли, город у нас не то чтобы древний, но историю имеет богатую. Чего здесь только не случалось за полторы сотни лет! Вот, например…
— Извините, Кейт, но я очень устал, — довольно бесцеремонно оборвал ее Кайл. — С удовольствием вас послушаю, но только в другой раз. Извините.
Женщина кивнула.
— Понимаю. Вы ведь из Денвера? — Она протянула ему тоненькую, из нескольких страничек, брошюрку. — Вот, почитайте на досуге.
— Спасибо. — Кайл сделал вид, что прослушал невзначай заданный вопрос, и, подхватив сумку, двинулся к лестнице. — Где тут у вас можно перекусить?
— Идите в «Три луны». Это рядом, в сторону Гэллоус-сквер. Они открыты до полуночи.
Комната оказалась не лучше, но и не хуже десятков других, в которых приходилось останавливаться Кайлу. В мегаполисах номера в отелях отличаются, конечно, большей роскошью, предлагая гостям и заполненный дорогими напитками бар, и позолоченные краны, и джакузи, и плазменный телевизор, но зато они напрочь лишены таких радующих душу мелочей, как плетеная из соломки корзиночка, неуклюжая, но оригинальная картина кисти местного живописца в деревянной рамке или вязаная салфеточка под раскрашенной вручную вазой.
Номер, отведенный ему, оказался на удивление чистым, если принимать во внимание цену. Стоявший у стены телевизор был, наверное, ровесником самой мисс Бенсон. Китайские лампы под широкими абажурами, фонарики с длинными кисточками, фарфоровые фигурки, статичные картины на стенах, пестрое покрывало на кровати — обычный интерьер провинциального отеля. На полу толстый ковер с индейским орнаментом. Вся обстановка ограничивалась низкой деревянной кроватью, тумбочкой, под одну из ножек которой был подложен резиновый квадратик, письменным столом и стулом с лоснящимся сиденьем.
Ванная была отделана розовыми и белыми плитками, напоминавшими о давно канувших в прошлое пятидесятых, на полочках пенопластовые чашечки и крохотные кусочки туалетного мыла. Но больше всего Кайла тронула красная искусственная роза на окне. Кто-то сделал все возможное, чтобы люди, остановившиеся здесь, может быть, на одну ночь, чувствовали себя желанными гостями, хотя большинство завсегдатаев, вероятно, и не замечали этой трогательной заботы. Может быть, когда-то, лет сорок назад, такая предусмотрительность и внимание к деталям имели значение, но тогда и люди, наверное, были более цивилизованными, чем теперь.
Разложив содержимое дорожной сумки по полкам встроенного шкафа, Кайл с удовольствием принял душ, вытерся на удивление чистым полотенцем и переоделся в синюю вельветовую рубашку и слаксы цвета хаки. Окинув внимательным взглядом комнату, он подошел к старомодному телефону, снял трубку и отвинтил крышку микрофона. Ничего подозрительного под ней не обнаружилось. Выйдя в коридор, Кайл достал из кармана рубашки черную нитку и, прижав ее к притолоке, закрыл дверь. Теперь, если кто-то в его отсутствие вознамерится проверить, не привез ли постоялец с собой бомбу, такое любопытство не пройдет бесследно.
Часы на башне ратуши пробили девять. Порыв внезапно налетевшего с реки ветра тронул кроны деревьев, и сморенные дневной жарой листья встрепенулись, ожили и тревожно зашуршали. Небо вдруг потемнело, и город погрузился в полумрак.
Стоявший у входа в парк человек поёжился, поднял воротник куртки и, достав из кармана мятую пачку сигарет, щелкнул зажигалкой.
Не успел он докурить сигарету и до половины, как дверь ресторана «Три луны» распахнулась, и из него торопливо вышла, почти выбежала женщина. Секунду-другую она в нерешительности стояла в круге света, падавшего откуда-то сверху, и этого времени человеку в куртке вполне хватило, чтобы узнать ее. Он бросил сигарету на землю, раздавил ее для верности каблуком и на всякий случай отступил глубже в тень.
Оглядевшись по сторонам, женщина поправила висевшую на плече сумочку и решительно пошла через площадь в сторону парка.
Дверь ресторана снова хлопнула, и в том же круге света появился высокий, немного сутулый мужчина в сером костюме. Он тоже повертел головой, но, заметив удаляющуюся через площадь женщину, зашагал не за ней, как того можно было ожидать, а совсем в противоположную сторону.
Человек в куртке усмехнулся. Все шло точно по плану. Подождав, пока женщина пройдет мимо, он опустил руки в карманы и осторожно двинулся за ней.
Игра началась.
Нет ответа.
— Дорис!!
Нет ответа.
Девчонка сведет меня с ума, в тысячный раз подумала Линда Шеппард, поднимаясь со стула. Наверняка опять напялила свои дурацкие наушники и слушает свою дурацкую музыку, вместо того чтобы… Чем именно стоило бы заняться юной особе с пользой для себя и дела, Линда не придумала, и к раздражению по адресу Дорис прибавилось раздражение по поводу собственной некомпетентности. Если бы записалась на компьютерные курсы… Если бы получше училась в школе… Если бы уехала из этой дыры… Если бы… Перечисление «если бы» могло завести слишком далеко и даже глубоко — предки мисс Шеппард поселились в Блэкфилде, штат Колорадо, еще в середине девятнадцатого века, а потому Линда предпочла выплеснуть отрицательные эмоции на беззащитную овечку, сыгравшую в данном случае роль козы отпущения.
— Дорис!!!
Помогло. То есть девчонка, конечно, не предстала перед хозяйкой магазина, трясясь от страха и ломая трясущимися пальцами чертовы наушники, но зато самой Линде стало вдруг легче. Она вспомнила сцену из «Приключений Тома Сойера» и, повернувшись к висевшему на стене круглому зеркалу в тяжелой бронзовой раме, погрозила себе пальцем.
— Она ведь тебе даже не племянница. Хотя ты на тетю Полли смахиваешь все больше.
Женщина из Зазеркалья печально улыбнулась. Она была невысокого роста — всего метр шестьдесят восемь сантиметров, — не отличалась миниатюрным телосложением — хорошо бы сбросить пару килограммчиков с бедер, имела темно-каштановые волосы, в которых по странной прихоти природы мелькали огненно-рыжие искорки, и миловидное лицо с неожиданно тонкими чертами и большими карими, с изумрудными блестками глазами. Эти глаза…
Когда-то давным-давно бабушка Линды, посадив пятилетнюю внучку на колени, сказала:
— Помни, милая, ты не такая, как все. Ты — особенная.
— Почему? — спросила девочка, играя кулоном, который бабушка всегда носила на золотой цепочке.
— Потому что у тебя глаза вещуньи.
— А кто такая вещунья? — Маленькая Линда уже знала, что глаза у нее разные — один зеленый, другой карий.
— Узнаешь в свое время, — ответила бабушка. — У тебя дар и…
— А что такое дар?
Бабушка не любила, когда ее перебивали, а потому накрыла рот болтушки-внучки сухой и теплой ладонью.
— …и ты должна пообещать мне, что никогда не употребишь его во зло.
Пообещать Линда не успела, потому что бабушка вдруг опустила руку, как-то странно вздохнула и затихла.
Мать Линды вернулась с работы только через два часа, и эти два часа стали для девочки одними из самых страшных в жизни. Одними из… Возможно именно поэтому тот незаконченный разговор навсегда остался в ее памяти.
Разумеется, Дорис не протирала пыль на полках, не поливала увядающие от летнего зноя цветы и даже не обращала внимания на единственного потенциального покупателя, миссис Кларк, которая, как всегда, рылась в старых журналах, продававшихся с девяностопроцентной скидкой. Нет, нет и нет. Девчонка, на облепленном веснушками лице которой застыло отстраненное выражение, сидела на высоком вертящемся стуле с закрытыми глазами и отбивала ритм обеими ногами, обутыми, между прочим, в сабо на деревянной платформе. И еще она пела, если так можно назвать звуки, издаваемые человеком без слуха, без голоса, но с жевательной резинкой во рту.
— Бу-бу, бу-бу-бу, бу, бу… Ммммм… — Не справившись, по-видимому, со слишком высокой нотой, любительница тяжелого рока закашлялась, подавилась жвачкой и открыла наконец глаза. Секунд через пятнадцать в них появилось осмысленное выражение. — Мисс Шеппард… я…
— Сними наушники.
— Что? А… — По причине того, что музыка звучала в ушах Дорис по меньшей мере двадцать четыре часа в сутки, она научилась читать по губам. — Да-да, снимаю.
Как ни странно, к этому моменту злость у Линды прошла, раздражение рассосалось, а потому карающий меч упал на белую шею фанатки Оззи Озборна не грозным острием, а плашмя.
— Я ухожу, так что тебе сегодня придется остаться здесь до закрытия. Понятно?
— Без проблем, мисс Шеппард.
— И не забудь включить сигнализацию.
— О'кей, мисс Шеппард.
— Сколько у нас сегодня в кассе?
— Двести двадцать восемь долларов тридцать пять центов, — четко, как робот-кассир, отрапортовала Дорис. — Джей Бертон взял в долг два компакт-диска. Я записала.
Линда улыбнулась. Все недостатки Дорис — а их у нее было больше, чем пальцев на обеих ногах, — с лихвой перекрывались двумя достоинствами: блестящей памятью и умением находить общий язык с покупателями. К тому же ближайшая подруга Линды Клэр Карпински приходилась юной продавщице матерью.
— Хорошо, дай мне сотню, а остальное положи в сейф.
Взяв деньги, Линда еще раз окинула взглядом помещение — кажется, все в порядке, посмотрела на часы — они показывали ровно половину пятого — и уже направилась было к выходу, но вдруг остановилась, подняла голову и принюхалась.
— У нас пахнет жасмином.
— Да, мисс Шеппард. Только я тут ни при чем. — Дорис указала на полку с косметикой, на которой стояла неизвестно откуда взявшаяся тонкая высокая стеклянная вазочка с одинокой веточкой благоухающего жасмина.
— Откуда это?
— Не знаю. — Дорис пожала плечами. — Кто-то, наверное, принес, но я не заметила.
— Интересно. — Линда потерла пальцем кончик носа, как делала всегда, когда не находила ответ на простой вопрос.
— Вы опоздаете, если не поспешите, — строго напомнила ей Дорис, в голове у которой, как не раз говорила Клэр, находились не обычные женские мозги, а самый настоящий компьютер, способный производить сложнейшие операции в считанные доли секунды. — У вас свидание в девятнадцать ноль-ноль, а вы еще даже не выбрали платье.
Хотя Линде и исполнилось тридцать два года, способность краснеть она так и не утратила.
— Дорис…
— Молчу, молчу. — Девчонка вновь надела наушники, ткнула пальцем в клавишу плейера и помахала рукой. — Удачи вам, мисс Шеппард.
Линда хотела еще кое-что сказать, но, поймав любопытный взгляд миссис Кларк, известной в Блэкфилде собирательницы и распространительницы слухов, сплетен и «истинных»
фактов, предпочла удалиться, не дожидаясь дальнейших комментариев, напоминаний и советов Дорис.
„Для того чтобы добраться с работы до дома, ей нужно было пройти две сотни ярдов по Стоун-стрит, пересечь Мейпл-авеню, миновать Гэллоус-сквер и сделать последний бросок по Уилмор-стрит. Обычно весь путь занимал у Линды пятнадцать минут. Существовал и второй, альтернативный, маршрут, который пролегал через парк, но им она пользовалась в исключительных случаях.
Свидание… свидание… — стучало у Линды в висках. Я иду на свидание. Ей казалось, что новость эта уже разнеслась по всему городку, что каждый встречный смотрит на нее если не с любопытством, как миссис Кларк, но уж наверняка с осуждением. Куда это она так торопится? Поздновато спохватилась — в тридцать два года-то. Посмотреть бы на того бедолагу… У этих Шеппардов все не так, как у людей.
Чем ближе к дому, тем сильнее становились сомнения, быстрее шаги, гуще румянец. В последний раз Линда ходила на свидание шесть лет назад, и в том, что этот рекорд собирался пасть, были виноваты ее лучшая подруга Клэр и дочь последней, Дорис. Первая долго и настойчиво вбивала в голову Линды идею необходимости возвращения к полноценной жизни, а вторая быстро и как бы мимоходом предложила современный вариант реализации оного, при котором от самой возвращаемой не требовалось практически никаких усилий. Дорис даже любезно согласилась поместить объявление в Интернете и обучила свою работодательницу навыкам общения в виртуальном пространстве. Нельзя сказать, что Линду захлестнул поток предложений, но кое-какая рыбка в сеть все же попала (по выражению Клэр) и теперь оставалось только ее не спугнуть (по выражению самой Линды).
Роберт — о боже, мисс Шеппард, где вы откопали Роберта! — жил и работал менеджером по продажам в соседнем городке. Именно географическая близость и разумное присутствие в его посланиях здравого смысла и склонили Линду согласиться на свидание. Они договорились встретиться в ресторане «Три луны».
Столик Линда заказала еще три дня назад. Теперь в ее распоряжении оставалось два часа, чтобы привести себя в порядок.
Двухэтажный домик, в котором прожили уже несколько поколений семьи Шеппард, встретил Линду тишиной. Захлопнув за собой дверь, она торопливо поднялась в свою комнату, бросила на кровать сумочку и распахнула платяной шкаф. Платья и костюмы, юбки и брюки, блузки и жакеты, копившиеся здесь на протяжении доброго десятка лет, занимали все узкое пространство, но на самом деле выбор был ограничен. Что-то безнадежно состарилось, что-то требовало мелкого ремонта, что-то — увы! — уже не соответствовало фигуре. Перебрав наряды, Линда остановилась на синей с зеленым отливом юбке и атласной блузке кораллового цвета. Получилось довольно строго, но именно этого эффекта она и добивалась. Туфли на высоком каблуке, с ремешком — слава богу, с ногами ничего страшного пока еще не случилось, а те самые лишние килограммы притаились в других местах.
Линда повертелась перед зеркалом — ну не так уж и плохо. И все же она вздохнула: время жестоко и несправедливо, мужчинам оно придает солидность и уверенность, а женщин только старит.
Теперь украшения — самый минимум. Цепочка с кулоном — на шею, серьги — в уши.
Кажется, все. Принять ванну, выбрать духи — это нетрудно, потому что их у нее всего два флакончика, но зато дорогие, — и вперед. Часы на стене пробили три четверти шестого.
Она наполнила ванну, вылила в воду целых два колпачка душистой пены и хихикнула, вспомнив наставления Клэр.
Вечерами, если позволяла погода, Линда всегда работала в саду. Мать говорила, что лет ему примерно столько же, сколько и дому. За многие десятилетия этот клочок земли видел разных хозяек, переживал как периоды расцвета, так и времена забвения, но все же выжил, выстоял, не сдался.
Линда взялась за него три года назад. Взялась то ли от нечего делать, то ли в момент отчаяния, чтобы отвлечься, и незаметно для себя увлеклась, втянулась и теперь уже не представляла, как бы обходилась без него.
Отвечая ее планам и усилиям, сад преображался, менял форму и обретал нужные ей очертания. Начала Линда с того, что решила заняться доставшимися в наследство лужайкой и бордюром, но постепенно в ней созрела решимость подвергнуть его полной реконструкции, превратить в нечто более интересное. Она установила сетчатые подпорки для растений, так что теперь пространство окружала стена плюща, потом безжалостно уничтожила лужайку, проложив петляющие дорожки, выложенные камнем, обсадила сад высокими кустами, зеленью и саженцами фруктовых деревьев. Понемногу сад разросся, окреп и превратился в уединенный, невидимый из соседних домов зеленый уголок.
Приходя сюда, Линда как будто попадала в иной мир, где в каждом углу было что-то интересное. Горшки самых разнообразных расцветок и форм стояли тут и там, и в них красовались кустики, розы, альпийские цветы. Свободного места почти не осталось: везде, где только можно, она старалась посадить что-то, что со временем дало бы всходы, ожило, расцвело.
У нее не было четкого представления о саде. Розмарин, мята, петрушка, салат, брюссельская и обычная капуста — все это существовало в опасной близости друг от друга, теснясь, прижимаясь, выживая. Летом у солнечной стены, рядом с кустами роз, появлялись помидоры, подсолнухи и неукротимые, почти дикие кабачки.
Осенью во все свободные клочки земли втыкались луковицы, из которых уже в марте пробивались крокусы и тюльпаны, а затем лилии и пионы.
В дальнем конце сада было что-то вроде крохотного патио, окруженного зеленью и укрытого пологом из переплетающихся стеблей ломоноса. Здесь весь год стояла удобная деревянная скамейка, а с наступлением тепла Линда приносила плетеные стулья и большой круглый стол, украшенный выложенной ею собственноручно мозаикой. Остальное пространство занимали розовая герань и прочая душистая мелочь, так что, когда погода позволяла, они с Клэр устраивали ужин прямо здесь, под романтично мигающими фонариками, гирлянды которых были искусно вплетены в нависающую зелень.
Линде не просто нравилось работать в саду — поливать, рыться в земле, обрезать засохшие, омертвелые веточки и стебли, выпалывать сорняки, — ей нравился сам сад. Это было место, придуманное ею самой. Здесь можно было посидеть, поговорить с друзьями. Сад являлся волшебным дополнением, продолжением ее жизни, сотворенным практически полностью ее руками.
Клэр заглянула в начале девятого с бутылкой какого-то приторно-сладкого ликера. Линда за неимением ничего более подходящего выставила к нему печенье из купленной пару месяцев назад жестяной коробки и сыр.
— Значит, все-таки решилась, — заметила Клэр, потягивая ликер. — Молодец, давно пора.
Линда пожала плечами.
— Не уверена. А вдруг я ему не понравлюсь? Вдруг он окажется моложе лет на десять? Или, наоборот, стариком со вставной челюстью?
— Почему это ты ему не понравишься?! — возмутилась подруга. — Посмотри на себя! Будь я мужчиной, проходу бы тебе не давала!
Представить пышнотелую брюнетку мужчиной было довольно трудно, а потому Линда только улыбнулась. Много лет назад Клэр пришла к выводу, что если уж ей не суждено быть худенькой, то это вовсе не означает, что она не может быть сексуальной. Она без всяких сомнений влезала в обтягивающие водолазки и свитера, бесстрашно носила «вондербра» и нисколько не смущалась тем, что кое-где что-то не помещалось. Клэр красила волосы в кирпичный цвет, предпочитала топы со смелым вырезом, никогда не застегивала блузки на все пуговицы и отважно заковывала себя в чересчур тесные юбки и джинсы. За последние десять лет Линда ни разу не видела ее без макияжа, с лиловыми губами или с неподведенными глазами. Единственное, чего Клэр не могла себе позволить, это длинные накрашенные ногти. «Ничего не поделаешь, — печально вздыхала Клэр, — профессиональное ограничение».
— Главное, не скромничай и не умничай, — продолжала поучать она Линду. — Сама знаешь, больше всего на свете они не любят теплое пиво и умных женщин.
— Так что же мне делать, притвориться идиоткой?
— Идиоткой не надо, это внушит ему необоснованные надежды. Просто постарайся избегать своих любимых тем. И воздержись от шуток — их не все понимают. Пусть говорит он. Дай ему возможность излить наболевшее. Знаешь, в потоке сознания можно поймать ценную рыбку…
— А если у него не получится? Если он идиот?
Клэр развела руками.
— Ты же не собираешься рожать от него детей? И вообще мужчины созданы не для разговоров.
— А для чего? — полюбопытствовала Линда, едва не поперхнувшись ликером.
— У них есть только одно полезное качество: каждый следующий помогает забыть предыдущего.
Дорога от Денвера до Блэкфилда пролегает через унылую, необжитую пустошь, оставшуюся практически неизменной с тех пор, когда единственными ее обитателями были индейцы. Июнь приносит летнюю сухость, уже наложившую свой отпечаток на безрадостный пейзаж, и постоянно дующий в этих местах ветер упорно высасывает из всего живого оставшуюся влагу, словно это и было единственной целью, определенной для него природой. Человек, едущий по автостраде, не встретит ничего такого, что нарушало бы однообразный ландшафт. Ни городов, ни поселков, ни туристических достопримечательностей. Ничего. А стоящие у дороги знаки сообщают только о том, сколько еще миль осталось до того или иного пункта.
— Черт, — пробормотал Кайл Уоррен, когда заднее колесо мотоцикла нашло на дороге очередной камень. — Тебе надо быть внимательнее, приятель, а то как бы…
Выскочивший из-за поворота «бьюик» не дал ему закончить мысль. Человек, сидевший за рулем автомобиля, по-видимому, имел весьма туманное представление о правилах дорожного движения или же относился к жизни, как курильщик к сигарете. Не снижая скорости, незнакомец пронесся перед самым носом успевшего сбросить газ Кайла, резко вывернул руль и помчался дальше, не обращая внимания на такую мелочь, как разделительная полоса.
Кайл покачал головой и только теперь заметил, что едва не проехал нужный поворот, отмеченный покосившимся знаком «Блэкфидд — 12 миль . Население — 11318 душ. Добро пожаловать».
— Отстали от жизни, ребята, — пробормотал Кайл. — Душ-то у вас поуменыпилось.
Он посмотрел на часы — почти половина седьмого — и пообещал себе никогда больше не садиться на мотоцикл и не возвращаться в город, который покинул в возрасте десяти лет.
По обе стороны узкой асфальтированной дороги тянулись зеленеющие поля. Где-то тяжело урчал трактор, над скрытой от глаз речкой вились птицы, у старого дома под сползшей набекрень крышей рубил дрова старик. Похоже, за последние четверть века здесь ничего не изменилось, подумал Кайл и тут же заметил знак прогресса — спутниковую тарелку на крыше. Оказывается, время не стояло на месте даже в этом захолустье.
Солнце уже нависало над горизонтом, когда он въехал в город по Кинг-Джеймс-стрит. Блэкфидд мог похвастаться целыми тремя гостиницами, одна из которых носила гордое имя «Мажестик». Но Кайл вовсе не горел желанием привлекать к себе ненужное внимание, а потому уже заранее решил, что остановится в «Фишермен инн», расположенной на тихой улочке в десяти минутах ходьбы от центральной площади Гэллоус-сквер.
В фойе за стойкой дремала женщина лет сорока пяти в неопределенного цвета платье и наброшенном на плечи шерстяном жакете. Звон висящего над входной дверью медного колокольчика не смог вывести ее из летаргического состояния, и Кайл, подойдя ближе, постучал по стойке костяшками пальцев.
— Извините, мэм…
— Что? — Женщина подняла наконец голову и равнодушно посмотрела на гостя. — Вы что-то сказали, мистер?
— Мне нужна комната. На одного. Только, если можно, не на первом этаже.
Кайл улыбнулся и оглядел погруженный в полутьму холл: выкрашенные темной краской стены, два гигантских фикуса по углам, столик с разбросанными на нем прошлогодними журналами «Гламур» и «Космополитен», кожаный диванчик и кресло, в котором по случаю отсутствия посетителей расположился большой рыжий кот. Признав в Кайле чужака и возможного претендента на место в кресле, кот глухо заурчал, оскалился и поднял хвост.
— Какой он у вас суровый, — заметил Кайл. — Наверное, чужака не пропустит.
— Да, Милк дело знает. — Женщина за стойкой со вздохом достала регистрационный журнал и открыла его на чистой странице. — Так, значит, первый вас не устраивает. Что ж, тогда второй — выбор у нас невелик.
— У вас сейчас, похоже, затишье.
— Сейчас да, но через неделю здесь будет не протолкнуться. Так что вы вовремя. Хм… Двести седьмой. Поднимитесь, потом направо, вторая дверь по левой стороне. Как вас записать?
— Кайл Уоррен, — честно ответил он. Врать Кайл не любил, хотя в силу обстоятельств делал это часто.
— Уоррен? — В глазах женщины впервые появились искорки интереса. — Знакомая фамилия. А меня зовут Кейт. Кейт Бенсон.
— Очень приятно, Кейт.
— Надолго?
— Пока не знаю, но думаю, недельку поживу.
Она пристально смотрела на него, словно
отыскивая в лице гостя знакомые черты.
— Так вы не на праздник?
Кайл изобразил простодушие.
— Праздник? Какой праздник?
— Э, да вы, верно, издалека? — Не оборачиваясь, Кейт протянула руку к висящей у нее за спиной потемневшей от времени доске и безошибочно нашла ключ с пластиковым номерком «207». — Двадцать четвертого июня начинается Неделя Блэкфилда. Видите ли, город у нас не то чтобы древний, но историю имеет богатую. Чего здесь только не случалось за полторы сотни лет! Вот, например…
— Извините, Кейт, но я очень устал, — довольно бесцеремонно оборвал ее Кайл. — С удовольствием вас послушаю, но только в другой раз. Извините.
Женщина кивнула.
— Понимаю. Вы ведь из Денвера? — Она протянула ему тоненькую, из нескольких страничек, брошюрку. — Вот, почитайте на досуге.
— Спасибо. — Кайл сделал вид, что прослушал невзначай заданный вопрос, и, подхватив сумку, двинулся к лестнице. — Где тут у вас можно перекусить?
— Идите в «Три луны». Это рядом, в сторону Гэллоус-сквер. Они открыты до полуночи.
Комната оказалась не лучше, но и не хуже десятков других, в которых приходилось останавливаться Кайлу. В мегаполисах номера в отелях отличаются, конечно, большей роскошью, предлагая гостям и заполненный дорогими напитками бар, и позолоченные краны, и джакузи, и плазменный телевизор, но зато они напрочь лишены таких радующих душу мелочей, как плетеная из соломки корзиночка, неуклюжая, но оригинальная картина кисти местного живописца в деревянной рамке или вязаная салфеточка под раскрашенной вручную вазой.
Номер, отведенный ему, оказался на удивление чистым, если принимать во внимание цену. Стоявший у стены телевизор был, наверное, ровесником самой мисс Бенсон. Китайские лампы под широкими абажурами, фонарики с длинными кисточками, фарфоровые фигурки, статичные картины на стенах, пестрое покрывало на кровати — обычный интерьер провинциального отеля. На полу толстый ковер с индейским орнаментом. Вся обстановка ограничивалась низкой деревянной кроватью, тумбочкой, под одну из ножек которой был подложен резиновый квадратик, письменным столом и стулом с лоснящимся сиденьем.
Ванная была отделана розовыми и белыми плитками, напоминавшими о давно канувших в прошлое пятидесятых, на полочках пенопластовые чашечки и крохотные кусочки туалетного мыла. Но больше всего Кайла тронула красная искусственная роза на окне. Кто-то сделал все возможное, чтобы люди, остановившиеся здесь, может быть, на одну ночь, чувствовали себя желанными гостями, хотя большинство завсегдатаев, вероятно, и не замечали этой трогательной заботы. Может быть, когда-то, лет сорок назад, такая предусмотрительность и внимание к деталям имели значение, но тогда и люди, наверное, были более цивилизованными, чем теперь.
Разложив содержимое дорожной сумки по полкам встроенного шкафа, Кайл с удовольствием принял душ, вытерся на удивление чистым полотенцем и переоделся в синюю вельветовую рубашку и слаксы цвета хаки. Окинув внимательным взглядом комнату, он подошел к старомодному телефону, снял трубку и отвинтил крышку микрофона. Ничего подозрительного под ней не обнаружилось. Выйдя в коридор, Кайл достал из кармана рубашки черную нитку и, прижав ее к притолоке, закрыл дверь. Теперь, если кто-то в его отсутствие вознамерится проверить, не привез ли постоялец с собой бомбу, такое любопытство не пройдет бесследно.
Часы на башне ратуши пробили девять. Порыв внезапно налетевшего с реки ветра тронул кроны деревьев, и сморенные дневной жарой листья встрепенулись, ожили и тревожно зашуршали. Небо вдруг потемнело, и город погрузился в полумрак.
Стоявший у входа в парк человек поёжился, поднял воротник куртки и, достав из кармана мятую пачку сигарет, щелкнул зажигалкой.
Не успел он докурить сигарету и до половины, как дверь ресторана «Три луны» распахнулась, и из него торопливо вышла, почти выбежала женщина. Секунду-другую она в нерешительности стояла в круге света, падавшего откуда-то сверху, и этого времени человеку в куртке вполне хватило, чтобы узнать ее. Он бросил сигарету на землю, раздавил ее для верности каблуком и на всякий случай отступил глубже в тень.
Оглядевшись по сторонам, женщина поправила висевшую на плече сумочку и решительно пошла через площадь в сторону парка.
Дверь ресторана снова хлопнула, и в том же круге света появился высокий, немного сутулый мужчина в сером костюме. Он тоже повертел головой, но, заметив удаляющуюся через площадь женщину, зашагал не за ней, как того можно было ожидать, а совсем в противоположную сторону.
Человек в куртке усмехнулся. Все шло точно по плану. Подождав, пока женщина пройдет мимо, он опустил руки в карманы и осторожно двинулся за ней.
Игра началась.
2
Часы показывали без четверти семь, когда Линда закрыла дверь, заперла ее на ключ и, перекинув через плечо сумочку, отправилась на свидание. Как всегда бывает с неуверенными в себе людьми, перед ней тут же встала трудноразрешимая дилемма: прийти раньше или позволить себе опоздать. При первом варианте ей, не исключено, пришлось бы либо слоняться в ожидании Роберта у входа в ресторан, притягивая к себе внимание всего города, либо сидеть в одиночестве за столиком, привлекая интерес только клиентов почтенного заведения.
Второй вариант таил в себе опасность другого рода. Прежде всего, Роберт мог просто не дождаться ее и уйти. К тому же, будучи натурой чуткой и восприимчивой, Линда всегда ставила себя на место другого человека. Воображая себя Робертом, она представляла, как бы нервничала, волновалась и даже злилась, оказавшись в его шкуре. Может быть, войти в ресторан ровно в семь, секунда в секунду? Бьют часы, двери распахиваются — и входит она.
Линда фыркнула — такие эффекты годятся разве что для романов. Филеас Фогг, например, мог позволить себе прибыть в клуб в последнее мгновение, но только лишь потому, что прежде объехал землю за восемьдесят дней.
Решено, она позволит себе маленькое опоздание, в одну-две минуты. Интересно, что бы сказала по поводу ее колебаний Дорис? Наверное, ничего, разве что покрутила бы пальцем у виска и покачала головой.
Второй вариант таил в себе опасность другого рода. Прежде всего, Роберт мог просто не дождаться ее и уйти. К тому же, будучи натурой чуткой и восприимчивой, Линда всегда ставила себя на место другого человека. Воображая себя Робертом, она представляла, как бы нервничала, волновалась и даже злилась, оказавшись в его шкуре. Может быть, войти в ресторан ровно в семь, секунда в секунду? Бьют часы, двери распахиваются — и входит она.
Линда фыркнула — такие эффекты годятся разве что для романов. Филеас Фогг, например, мог позволить себе прибыть в клуб в последнее мгновение, но только лишь потому, что прежде объехал землю за восемьдесят дней.
Решено, она позволит себе маленькое опоздание, в одну-две минуты. Интересно, что бы сказала по поводу ее колебаний Дорис? Наверное, ничего, разве что покрутила бы пальцем у виска и покачала головой.