Страница:
Да, он был не один: по другую сторону очага сидело, скрестив руки, сморщенное отвратительное существо, с глубоко запавшими, налитыми кровью глазами и непомерно узким, землистого цвета лицом, на которое падали растрепанные, всклоченные пряди жестких черных волос. На нем было надето нечто вроде туники серовато-синего цвета, которая, как заметил барон, посмотрев на нее внимательно, была застегнута или украшена спереди ручками от гробов. Ноги его были обложены металлическими гробовыми табличками, словно заключены в латы, а на левом плече висел короткий темный плащ, казалось сшитый из остатков нагробного покрова. На барона он не обращал ни малейшего внимания и пристально смотрел в огонь.
– Эй! – сказал барон, топнув ногой, чтобы привлечь внимание.
– Эй! – отозвался незнакомец, переводя глаза на барона, но не поворачиваясь к нему ни лицом, ни туловищем. – В чем дело?
– В чем дело! – повторил барон, ничуть не устрашенный его глухим голосом и тусклыми глазами. – Об этом я должен вас спросить. Как вы сюда вошли?
– В дверь, – ответило привидение.
– Кто вы такой? – спросил барон.
– Человек, – ответило привидение.
– Я этому не верю, – говорит барон.
– Ну и не верьте, – говорит привидение.
– И не верю, – заявил барон.
Сначала привидение смотрело некоторое время на храброго барона из Грогзвига, а затем фамильярно сказало:
– Вижу, что вас не проведешь. Я не человек!
– Так что же вы такое? – спросил барон.
– Дух, – ответствовало привидение.
– Не очень-то вы на него похожи, – презрительно возразил барон.
– Я Дух Отчаяния и Самоубийства, – сказало привидение. – Теперь вы меня знаете.
С этими словами привидение повернулось к барону, как бы приготовляясь завести разговор; и, что весьма примечательно, оно, откинув свой плащ и обнаружив кол, которым было проткнуто его туловище, выдернуло его резким рывком и преспокойно положило на стол, словно тросточку.
– Ну, как? – сказало привидение, бросив взгляд на охотничий нож.Готовы вы для меня?
– Не совсем, – возразил барон. – Сначала я должен докурить эту трубку.
– Ну так поторапливайтесь, – сказало привидение.
– Вы как будто спешите? – заметил барон.
– Признаться, да, – ответило привидение. – Как раз теперь в Англии и во Франции идет нешуточная работа по моей части, и времени у меня в обрез.
– Вы пьете? – осведомился барон, прикоснувшись к бутылке чашечкой своей трубки.
– Девять раз из десяти и всегда помногу, – сухо ответило привидение.
– А в меру – никогда? – спросил барон.
– Никогда! – с содроганием ответило привидение. – Когда пьешь в меру, становится весело.
Барон бросил еще один взгляд на своего нового приятеля, который казался ему весьма странным субъектом, и пожелал узнать, принимает ли он активное участие в такого рода маленькой операции, какую замышлял сам барон.
– Нет, но я всегда присутствую, – уклончиво отозвалось привидение.
– Полагаю, для того, чтобы игру вели по всем правилам? – сказал барон.
– Вот именно! – ответило привидение, играя колом и рассматривая его острие. – И не угодно ли вам поторопиться, потому что, как мне известно, меня поджидает сейчас один молодой джентльмен, обремененный избытком денежных средств и досуга.
– Хочет покончить с собой, потому что у него слишком много денег! – вскричал барон, развеселившись. – Ха-ха! Вот здорово! (Впервые за много дней барон захохотал.)
– Послушайте, – с весьма испуганным видом взмолилось привидение, – вы этого больше не делайте!
– Почему? – осведомился барон.
– Потому что мне от этого очень плохо, – ответило привидение. – Вздыхайте сколько угодно, от этого мне хорошо.
При этих словах барон машинально вздохнул. Привидение, снова просияв, протянуло ему с самой обольстительной учтивостью охотничий нож.
– Идея не так уж плоха, – заметил барон, проводя пальцем по острию ножа, – человек убивает себя, потому что у него слишком много денег.
– Вздор! – с раздражением сказало привидение. – Это не лучше, чем если человек убивает себя, потому что у него слишком мало денег или совсем их нет.
Неумышленно ли подвел самого себя дух, или почитал решение барона окончательным, а стало быть, никакого значения не придавал тому, что он говорит, – мне неизвестно. Знаю только, что рука барона внезапно замерла в воздухе и он широко раскрыл глаза, словно его внезапно озарила новая мысль.
– Да, разумеется, – сказал фон Кельдветаут, – нет ничего, что нельзя было бы исправить.
– Кроме положения дел с пустыми сундуками! – вскричал дух.
– Да, но, быть может, они когда-нибудь снова наполнятся! – сказал барон.
– А сварливые жены? – огрызнулся дух.
– О, их можно утихомирить! – сказал барон.
– Тринадцать человек детей! – гаркнул дух.
– Не могут же все они сбиться с прямого пути, – сказал барон.
Дух явно терял терпение с бароном, вздумавшим вдруг защишать такую точку зрения, но он постарался обернуть все в шутку и заявил, что будет признателен, если тот перестанет зубоскалить.
– Но я не зубоскалю! Никогда еще я не был так далек от этого, – возразил барон.
– Что ж, рад это слышать, – с очень мрачным видом заявил дух, – ибо, отнюдь не фигурально, зубоскальство для меня смерть. Ну-ка, покиньте немедленно этот мрачный мир!
– Не знаю, – сказал барон, играя ножом. – Разумеется, мир этот мрачен, но вряд ли ваш намного лучше, ибо нельзя сказать, чтобы у вас был довольный вид. И это наводит меня на мысль: какие у меня в конце концов гарантии, что мне будет лучше, если я уйду из этого мира? – воскликнул он, вскочив. – Я об этом и не подумал.
– Кончайте скорее! – скрежеща зубами, крикнул дух. – Отстаньте! – сказал барон. – Больше я не буду размышлять о невзгодах, но встречу их лицом к лицу и постараюсь снова обратиться к свежему воздуху и медведям. А если это не подействует, я серьезно поговорю в баронессой и расправлюсь с фон Свилленхаузенами.
С этими словами барон упал в кресло и разразился таким громким и неудержимым хохотом, что в комнате все зазвенело.
Привидение отступило шага на два, с беспредельным ужасом взирая на барона, а когда тот перестал хохотать, оно схватило кол, вонзило его себе в тело, испустило устращающий вой и исчезло.
Фон Кельдветаут больше никогда его не видел. Решив незамедлительно приступить к делу, он вскоре образумил баронессу и фон Свилленхаузенов и умер много лет спустя человеком не богатым – это мне известно,но счастливым, оставив после себя многочисленное семейство, старательно обученное, под личным его надзором, охоте на медведей и кабанов.
И мой совет всем людям: если случится им впасть в уныние и меланхолию от сходных причин (что постигает очень многих), пусть изучат они обе стороны вопроса, рассматривая наилучшую в увеличительное стекло, и, если когда-нибудь встанет перед ними соблазн уйти в отпуск без разрешения, пусть выкурят они сначала большую трубку и выпьют полную бутылку, а затем воспользуются похвальным примером барона из Грогзвига».
– Пожалуйте, леди и джентльмены, карета подана, – сказал новый кучер, заглядывая в комнату.
Это сообщение заставило покончить второпях с пуншем и помешало рассуждениям касательно последнего рассказа. Было замечено, как мистер Сквирс отвел в сторону седого джентльмена и с явным любопытством задал ему какой-то вопрос; вопрос этот имел отношение к пяти сестрам из Йорка и заключался в том, не может ли седовласый джентльмен сказать ему, сколько в те времена брали в год со своих пансионеров йоркширские монастыри.
Затем снова отправились в путь. Под утро Николас заснул, а проснувшись, обнаружил с большим сожалением, что и барон из Грогзвига и седовласый джентльмен покинули карету. День прошел довольно скверно. Часов в шесть вечера он, мистер Сквирс, мальчики и весь багаж были выгружены все вместе у гостиницы «Джордж» в Грета-Бридж.
Глава VII,
– Эй! – сказал барон, топнув ногой, чтобы привлечь внимание.
– Эй! – отозвался незнакомец, переводя глаза на барона, но не поворачиваясь к нему ни лицом, ни туловищем. – В чем дело?
– В чем дело! – повторил барон, ничуть не устрашенный его глухим голосом и тусклыми глазами. – Об этом я должен вас спросить. Как вы сюда вошли?
– В дверь, – ответило привидение.
– Кто вы такой? – спросил барон.
– Человек, – ответило привидение.
– Я этому не верю, – говорит барон.
– Ну и не верьте, – говорит привидение.
– И не верю, – заявил барон.
Сначала привидение смотрело некоторое время на храброго барона из Грогзвига, а затем фамильярно сказало:
– Вижу, что вас не проведешь. Я не человек!
– Так что же вы такое? – спросил барон.
– Дух, – ответствовало привидение.
– Не очень-то вы на него похожи, – презрительно возразил барон.
– Я Дух Отчаяния и Самоубийства, – сказало привидение. – Теперь вы меня знаете.
С этими словами привидение повернулось к барону, как бы приготовляясь завести разговор; и, что весьма примечательно, оно, откинув свой плащ и обнаружив кол, которым было проткнуто его туловище, выдернуло его резким рывком и преспокойно положило на стол, словно тросточку.
– Ну, как? – сказало привидение, бросив взгляд на охотничий нож.Готовы вы для меня?
– Не совсем, – возразил барон. – Сначала я должен докурить эту трубку.
– Ну так поторапливайтесь, – сказало привидение.
– Вы как будто спешите? – заметил барон.
– Признаться, да, – ответило привидение. – Как раз теперь в Англии и во Франции идет нешуточная работа по моей части, и времени у меня в обрез.
– Вы пьете? – осведомился барон, прикоснувшись к бутылке чашечкой своей трубки.
– Девять раз из десяти и всегда помногу, – сухо ответило привидение.
– А в меру – никогда? – спросил барон.
– Никогда! – с содроганием ответило привидение. – Когда пьешь в меру, становится весело.
Барон бросил еще один взгляд на своего нового приятеля, который казался ему весьма странным субъектом, и пожелал узнать, принимает ли он активное участие в такого рода маленькой операции, какую замышлял сам барон.
– Нет, но я всегда присутствую, – уклончиво отозвалось привидение.
– Полагаю, для того, чтобы игру вели по всем правилам? – сказал барон.
– Вот именно! – ответило привидение, играя колом и рассматривая его острие. – И не угодно ли вам поторопиться, потому что, как мне известно, меня поджидает сейчас один молодой джентльмен, обремененный избытком денежных средств и досуга.
– Хочет покончить с собой, потому что у него слишком много денег! – вскричал барон, развеселившись. – Ха-ха! Вот здорово! (Впервые за много дней барон захохотал.)
– Послушайте, – с весьма испуганным видом взмолилось привидение, – вы этого больше не делайте!
– Почему? – осведомился барон.
– Потому что мне от этого очень плохо, – ответило привидение. – Вздыхайте сколько угодно, от этого мне хорошо.
При этих словах барон машинально вздохнул. Привидение, снова просияв, протянуло ему с самой обольстительной учтивостью охотничий нож.
– Идея не так уж плоха, – заметил барон, проводя пальцем по острию ножа, – человек убивает себя, потому что у него слишком много денег.
– Вздор! – с раздражением сказало привидение. – Это не лучше, чем если человек убивает себя, потому что у него слишком мало денег или совсем их нет.
Неумышленно ли подвел самого себя дух, или почитал решение барона окончательным, а стало быть, никакого значения не придавал тому, что он говорит, – мне неизвестно. Знаю только, что рука барона внезапно замерла в воздухе и он широко раскрыл глаза, словно его внезапно озарила новая мысль.
– Да, разумеется, – сказал фон Кельдветаут, – нет ничего, что нельзя было бы исправить.
– Кроме положения дел с пустыми сундуками! – вскричал дух.
– Да, но, быть может, они когда-нибудь снова наполнятся! – сказал барон.
– А сварливые жены? – огрызнулся дух.
– О, их можно утихомирить! – сказал барон.
– Тринадцать человек детей! – гаркнул дух.
– Не могут же все они сбиться с прямого пути, – сказал барон.
Дух явно терял терпение с бароном, вздумавшим вдруг защишать такую точку зрения, но он постарался обернуть все в шутку и заявил, что будет признателен, если тот перестанет зубоскалить.
– Но я не зубоскалю! Никогда еще я не был так далек от этого, – возразил барон.
– Что ж, рад это слышать, – с очень мрачным видом заявил дух, – ибо, отнюдь не фигурально, зубоскальство для меня смерть. Ну-ка, покиньте немедленно этот мрачный мир!
– Не знаю, – сказал барон, играя ножом. – Разумеется, мир этот мрачен, но вряд ли ваш намного лучше, ибо нельзя сказать, чтобы у вас был довольный вид. И это наводит меня на мысль: какие у меня в конце концов гарантии, что мне будет лучше, если я уйду из этого мира? – воскликнул он, вскочив. – Я об этом и не подумал.
– Кончайте скорее! – скрежеща зубами, крикнул дух. – Отстаньте! – сказал барон. – Больше я не буду размышлять о невзгодах, но встречу их лицом к лицу и постараюсь снова обратиться к свежему воздуху и медведям. А если это не подействует, я серьезно поговорю в баронессой и расправлюсь с фон Свилленхаузенами.
С этими словами барон упал в кресло и разразился таким громким и неудержимым хохотом, что в комнате все зазвенело.
Привидение отступило шага на два, с беспредельным ужасом взирая на барона, а когда тот перестал хохотать, оно схватило кол, вонзило его себе в тело, испустило устращающий вой и исчезло.
Фон Кельдветаут больше никогда его не видел. Решив незамедлительно приступить к делу, он вскоре образумил баронессу и фон Свилленхаузенов и умер много лет спустя человеком не богатым – это мне известно,но счастливым, оставив после себя многочисленное семейство, старательно обученное, под личным его надзором, охоте на медведей и кабанов.
И мой совет всем людям: если случится им впасть в уныние и меланхолию от сходных причин (что постигает очень многих), пусть изучат они обе стороны вопроса, рассматривая наилучшую в увеличительное стекло, и, если когда-нибудь встанет перед ними соблазн уйти в отпуск без разрешения, пусть выкурят они сначала большую трубку и выпьют полную бутылку, а затем воспользуются похвальным примером барона из Грогзвига».
– Пожалуйте, леди и джентльмены, карета подана, – сказал новый кучер, заглядывая в комнату.
Это сообщение заставило покончить второпях с пуншем и помешало рассуждениям касательно последнего рассказа. Было замечено, как мистер Сквирс отвел в сторону седого джентльмена и с явным любопытством задал ему какой-то вопрос; вопрос этот имел отношение к пяти сестрам из Йорка и заключался в том, не может ли седовласый джентльмен сказать ему, сколько в те времена брали в год со своих пансионеров йоркширские монастыри.
Затем снова отправились в путь. Под утро Николас заснул, а проснувшись, обнаружил с большим сожалением, что и барон из Грогзвига и седовласый джентльмен покинули карету. День прошел довольно скверно. Часов в шесть вечера он, мистер Сквирс, мальчики и весь багаж были выгружены все вместе у гостиницы «Джордж» в Грета-Бридж.
Глава VII,
Мистер и миссис Сквирс у себя дома
Благополучно высадившись, мистер Сквирс оставил Николаса и мальчиков стоять у багажа посреди дороги и развлекаться созерцанием кареты, в которую впрягли свежих лошадей, а сам побежал в таверну и проделал процедуру разминания ног у буфетной стойки. Спустя несколько минут он вернулся с превосходно размятыми ногами, если мерилом могли служить цвет его носа и легкая икота; в то же время со двора выехала ветхая коляска, запряженная пони, и повозка с двумя работниками.
– Мальчиков и сундучки сложите в повозку, – сказал Сквирс, потирая руки, – а этот молодой человек поедет со мной в коляске. Влезайте, Никльби.
Николас повиновался. Мистер Сквирс не без труда добился повиновения также и от пони, после чего они тронулись, предоставив повозке, нагруженной детскими горестями, не спеша следовать за ними.
– Вам холодно, Никльби? – осведомился Сквирс, когда они молча проехали часть пути.
– Признаюсь, довольно холодно, сэр.
– Что ж, я не спорю, – сказал Сквирс. – Путешествие длинное для такой погоды.
– Далеко ли еще до Дотбойс-Холла, сэр? – спросил Николас.
– Отсюда около трех миль, – ответил Сквирс. – Но здесь вам незачем называть его холлом.
Николас кашлянул, словно не прочь был узнать причину.
– Дело в том, что это не холл, – сухо заметил Сквирс.
– Вот как! – сказал Николас, пораженный этим известием.
– Да, – отозвался Сквирс. – Там, в Лондоне, мы его называем холлом, потому что так лучше звучит, но в здешних краях его под этим названием не знают. Холл – помещичий дом. Человек может, если пожелает, назвать свой дом даже островом. Полагаю, это не запрещено никаким парламентским актом?
– Полагаю, что так, сэр! – ответил Николас.
По окончании этого короткого диалога Сквирс лукаво посмотрел на своего спутника и, видя, что тот призадумался и, очевидно, отнюдь не расположен делать какие-либо замечания, удовольствовался тем, что нахлестывал пони, пока они не достигли цели путешествия.
– Вылезайте, – сказал Сквирс. – Эй, вы, там! Выходите да присмотрите за лошадью. Пошевеливайтесь!
Пока школьный учитель испускал нетерпеливые возгласы, Николас успел разглядеть, что школьное здание было длинным одноэтажным, холодным на вид домом, с разбросанными позади надворными строениями и примыкающими к ним амбаром и конюшней. Минуты через две они услышали, что кто-то отпирает ворота, и тотчас появился высокий тощий мальчик с фонарем в руке.
– Это ты, Смайк? – крикнул Сквирс.
– Да, сэр, – ответил мальчик.
– Так почему же, черт подери, ты не вышел раньше?
– Простите, сэр, я заснул у огня, – смиренно ответил Смайк.
– У огня? У какого огня? Где развели огонь? – грубо спросил школьный учитель.
– Только в кухне, сэр, – сказал мальчик. – Хозяйка сказала, что я могу побыть в тепле, раз мне нельзя ложиться спать.
– Твоя хозяйка-дура! – заявил Сквирс. – Готов поручиться, что тебе, черт подери, меньше хотелось бы спать на холоду.
К этому времени мистер Сквирс вылез из экипажа. Приказав мальчику присмотреть за пони и позаботиться о том, чтобы сегодня вечером ему не задавали больше овса, он велел Николасу подождать минутку у входной двери, пока он обойдет кругом и впустит его.
Дурные предчувствия, осаждавшие Николаса в течение всего путешествия, овладели им с удвоенной силой, когда он остался один. Большое расстояние, отделявшее его от родного дома, и невозможность добраться туда иначе, чем пешком, буде когда-нибудь им овладеет нетерпеливое желание вернуться, явились источником весьма горестных размышлений; а когда он окинул взглядом мрачный дом, и темные окна, и пустынную местность вокруг, погребенную в снегу, он почувствовал такое уныние и упадок духа, каких никогда еще не знал.
– Ну, вот и все! – крикнул Сквирс, просовывая голову в парадную дверь. – Где вы, Никльби?
– Здесь, сэр, – ответил Николас.
– Входите! – сказал Сквирс. – Ветер дует в эту дверь так, что может с ног сшибить человека.
Николас вздохнул и поспешил войти. Заложив болт, чтобы дверь не распахнулась, мистер Сквирс ввел его в маленькую гостиную с жалкой обстановкой, состоявшей из нескольких стульев, желтой географической карты на стене и двух столов: на одном из них были заметны кое-какие приготовления к ужину, тогда как на другом красовались в живописном беспорядке «Справочник учителя», грамматика Мэррея, с полдюжины проспектов и замызганное письмо, адресованное Уэкфорду Сквирсу, эсквайру.
Они и двух минут здесь не пробыли, как в комнату ворвалась особа женского пола и, обхватив мистера Сквирса за шею, влепила ему два звонких поцелуя – один немедленно вслед за другим, словно почтальон дважды стукнул в дверь. Леди, рослая и костлявая, была примерно на полголовы выше мистера Сквирса и одета в бумажную ночную кофточку, а волосы ее накручены были на папильотки. На ней был грязный ночной чепец, украшенный желтым бумажным платком, завязанным под подбородком.
– Ну, как, Сквири? – осведомилась эта леди игриво и очень хриплым голосом.
– Прекрасно, моя милочка, – отозвался Сквирс. А как коровы?
– Все до единой здоровы, – ответила леди.
– А свиньи? – спросил Сквирс.
– Не хуже, чем когда ты уехал.
– Вот, это отрадно! – сказал Сквирс, снимая пальто. – И мальчишки, полагаю, тоже в порядке?
– Здоровехоньки! – резко ответила миссис Сквирс. У Питчера была лихорадка.
– Да что ты! – воскликнул Сквирс. – Черт побери этого мальчишку! Всегда с ним что-нибудь случается.
– Я убеждена, что второго такого мальчишки никогда не бывало на свете, – сказала миссис Сквирс. – И чем бы он ни болел, это всегда заразительно. По-моему, это упрямство, и никто меня не разубедит. Я это из него выколочу, я тебе говорила еще полгода назад.
– Говорила, милочка, – согласился Сквирс. – Попробуем что-нибудь сделать.
Пока длился этот нежный разговор, Николас довольно неуклюже стоял посреди комнаты, хорошенько не зная, следует ли ему выйти в коридор, или остаться здесь. Его сомнения разрешил мистер Сквирс.
– Это новый молодой человек, дорогая моя. – сказал сей джентльмен.
– О! – отозвалась миссис Сквирс, кивнув Николасу и холодно разглядывая его с головы до пят.
– Сегодня вечером он поужинает с нами, – сказал Сквирс, – а утром пойдет к мальчишкам. Ты можешь принести ему сюда соломенный тюфяк на ночь?
– Уж придется что-нибудь придумать, – отозвалась леди. – Полагаю, сэр, вам все равно, на чем вы будете спать?
– Да, конечно, – отозвался Николас. – Я не привередлив.
– Вот это счастье! – сказала миссис Сквирс. А так как юмор этой леди должен был проявляться главным образом в находчивых репликах, мистер Сквирс от души засмеялся и, казалось, ждал того же и от Николаса.
После дальнейших переговоров между хозяином и хозяйкой об успешном путешествии мистера Сквирса, и о тех, кто уплатил, и о тех, кто задержал уплату, молоденькая служанка принесла йоркширский пирог и кусок холодной говядины, каковые были поданы на стол, а мальчик Смайк появился с кувшином эля.
Мистер Сквирс освобождал карманы пальто от писем различным ученикам и от других бумаг, которые тоже привез в карманах. Мальчик взглянул с тревожным и робким выражением лица на эти бумаги, словно с тоскливой надеждой, что какая-нибудь из них может иметь отношение к нему. Взгляд его был страдальческий и сразу тронул сердце Николаса, ибо повествовал о чем-то очень печальном.
Это побудило его внимательнее присмотреться к мальчику, и он с изумлением отметил необычайное смешение предметов одежды, составлявших его костюм. Хотя ему не могло быть меньше восемнадцати – девятнадцати лет и для этих лет он был высокого роста, на нем был костюмчик, какой обычно носят маленькие мальчики; но и этот костюм с нелепо короткими рукавами и штанишками был достаточно широк для его изможденного тела. Дабы нижняя часть его ног находилась в полном соответствии с этим странным одеянием, он был обут в очень большие сапоги, некогда украшенные отворотами; быть может, прежде носил их какой-нибудь дюжий фермер, но теперь они были слишком рваны и слишком заплатаны даже для нищего. Бог весть сколько времени провел он здесь, но на нем было то самое белье, какое он сюда привез: на шее виднелся рваный детский сборчатый воротник, лишь наполовину скрытый грубым мужским шейным платком. Он хромал; делая вид, будто прибирает на столе, он смотрел на письма взглядом таким зорким и в то же время таким унылым и безнадежным, что Николасу тяжело было это видеть.
– Что ты тут вертишься, Смайк? – крикнула миссис Сквирс. – Оставь эти вещи в покое, слышишь?
– Что? – сказал Сквирс, поднимая голову. – А, это ты?
– Да, сэр! – ответил юноша, сжимая руки, словно для того, чтобы силою удержать дергающиеся от волнения пальцы. – Есть ли…
– Ну! – сказал Сквирс.
– Нет ли у вас… кто-нибудь… обо мне никто не спрашивал?
– Черта с два! – раздраженно ответил Сквирс.
Мальчик отвел глаза и, поднеся руку к лицу, пошел к двери.
– Никто! – продолжал Сквирс. – И никто не спросит. Нечего сказать, хорошенькое дело: оставили тебя здесь на столько лет и после первых шести – никаких денег не платят, вестей о себе не подают и неведомо, чей же ты. Хорошенькое дело! Я должен кормить такого здорового парня, и нет никакой надежды получить за это хоть пенни!
Мальчик прижал руку ко лбу, как будто делал усилие что-то вспомнить, а затем, тупо посмотрев на говорившего, медленно растянул лицо в улыбку и, прихрамывая, вышел.
– Вот что я тебе скажу, Сквирс, – заметила его супруга, когда дверь закрылась, – я думаю, этот мальчишка сталовится слабоумным.
– Надеюсь, что нет, – сказал школьный учитель. – Он ловкий малый для работы во дворе и во всяком случае стоит того, что съест и выпьет. Да если бы и так, я полагаю, что для нас он и в таком виде годен. Но давайте-ка ужинать, я проголодался, устал и хочу спать.
Это напоминание повлекло за собой появление бифштекса исключительно для мистера Сквирса, который быстро принялся оказывать ему должное внимание. Николас придвинул свой стул, но аппетит у него пропал.
– Как бифштекс, Сквирс? – спросила миссис Сквирс.
– Нежный, как ягненочек, – ответил Сквирс. – Возьми немножко.
– Не могу проглотить ни куска, – возразила жена. – Дорогой мой, что будет есть молодой человек?
– Все, что пожелает из того, что подано на стол, – заявил Сквирс в порыве совершенно необычного великодушия.
– Что скажете, мистер Накльбой? – осведомилась миссис Сквирс.
– Если разрешите, я бы съел кусочек пирога,ответил Николас. – Совсем маленький, потому что я не голоден.
– Ну, раз вы не голодны, жалко разрезать этот пирог, верно? – сказала миссис Сквирс. – Не хотите ли кусок говядины?
– Все, что вам угодно, – рассеянно отозвался Николас, – мне все равно.
Получив такой ответ, миссис Сквирс приняла весьма благосклонный вид, кивнула Сквирсу, выражая радость по поводу того, что молодой человек понимает свое положение, и своими собственными прекрасными ручками отрезала Николасу кусок мяса.
– Элю, Сквири? – осведомилась леди, подмигивая и тем самым давая понять, что спрашивает о том, давать ли эль Николасу, а не о том, будет ли его пить он, Сквирс.
– Разумеется, – сказал Сквирс, телеграфируя тем же способом. – Полный стакан.
Итак, Николас получил полный стакан и, занятый своими мыслями, выпил его в счастливом неведении о предшествовавшей сцене.
– На редкость сочный бифштекс, – сказал Сквирс, положив нож и вилку, после того как некоторое время трудился над ним в молчании.
– Это первосортное мясо, – сообщила его супруга. – Я сама выбрала славный большой кусок для…
– Для чего? – быстро воскликнул Сквирс. – Неужели для…
– Нет, нет, не для них! – перебила миссис Сквирс. – Для тебя, к твоему возвращению. Бог мой! Уж не подумал ли ты, что я могу сделать такой промах?
– Честное слово, дорогая моя, я не знал, что ты хотела сказать,ответил побледневший Сквирс.
– Тебе нечего беспокоиться, – заметила его жена, от души рассмеявшись.Придет же в голову, что я могу быть такой дурочкой! Ну-ну!
Эта часть диалога была, пожалуй, неудобопопятна, но в округе ходила молва, что мистер Сквирс, будучи, по мягкосердечию, противником жестокого обращения с животными, нередко покупал для кормления своих питомцев туши рогатого скота, умершего естественной смертью; быть может, он испугался, что неумышленно проглотил какой-нибудь лакомый кусок, предназначавшийся для юных джентльменов.
Когда поужинали и маленькая служанка с голодными глазами убрала со стола, миссис Сквирс удалилась, чтобы запереть в шкафу остатки ужина, а также спрятать в надежное место одежду пяти питомцев, которые только что приехали и находились на середине тяжелого подъема по ступеням, ведущим к вратам смерти вследствие пребывания на холоду. Их угостили легким ужином – кашей – и уложили бок о бок на маленькой кровати, чтобы они согревали друг друга и грезили о сытной еде с чем-нибудь горячительным после нее, если фантазия их была направлена в эту сторону. Весьма вероятно, что так оно и было.
Мистер Сквирс угостился стаканом крепкого бренди с водой, смешанных половина на половину, чтобы растворился сахар, а его любезная спутница жизни приготовила Николасу крохотную рюмочку той же смеси. Когда с этим было покончено, мистер и миссис Сквирс пересели поближе к камину и, положив ноги на решетку, завели шепотом задушевный разговор, а Николас, взяв «Спутник учителя», читал интересные легенды на самые разнообразные темы и все цифры в придачу, нимало об этом не думая и не сознавая, что делает, словно пребывал в магнетическом сне.
Наконец мистер Сквирс устрашающе зевнул и высказал мнение, что давно пора спать; после такого намека миссис Сквирс и девушка притащили небольшой соломенный матрац и два одеяла и приготовили ложе для Николаса.
– Завтра мы вас поместим в настоящую спальню, Никльби, – сказал Сквирс. – Позвольте-ка! Кто спит в постели Брукса, дорогая моя?
– В постели Брукса? – призадумавшись, повторила миссис Сквирс. – Там Дженнигс, маленький Болдер. Греймарш и еще один… как его зовут…
– Совершенно верно, – подтвердил, Сквирс. – Да! У Брукса полно.
«Полно! – подумал Николас. – Пожалуй, что так».
– Где-то есть местечко, я знаю, – сказал Сквирс, – но в данную минуту я никак не могу припомнить, где именно. Как бы там ни было, завтра мы это уладим. Спокойной ночи, Никльби. Не забудьте – в семь часов утра.
– Я буду готов, сэр, – ответил Николас. – Спокойной ночи.
– Я сам приду и покажу вам, где колодец, – сказал Сквирс. – В кухне на окне вы всегда найдете кусочек мыла. Это для вас.
Николас раскрыл глаза, но не рот, а Сквирс двинулся к двери, но снова вернулся.
– Право, не знаю, – сказал он, – какое полотенце вам дать, но завтра утром вы как-нибудь обойдетесь без него, а в течение дня миссис Сквирс этим займется. Дорогая моя, не забудь!
– Постараюсь, – ответила миссис Сквирс, – а вы, молодой человек, позаботьтесь о том, чтобы умыться первым. Так полагается учителю, но они, когда только могут, обгоняют его.
Затем мистер Сквирс подтолкнул локтем миссис Сквирс, чтобы та унесла бутылку бренди, иначе Николас может угоститься ночью, и когда леди с величайшей поспешностью схватила ее, они вместе удалились.
Оставшись один, Николас, очень взволнованный и возбужденный, несколько раз прошелся взад и вперед по комнате и, постепенно успокоившись, присел на стул и мысленно решил: будь что будет, а он попытается некоторое время нести все тяготы, какие, быть может, его ждут, и, помня о беспомощности матери я сестры, не даст дяде ни малейшего повода покинуть их в нужде. Добрые решения почти неизменно оказывают доброе воздействие на дух, их породивший. Он почувствовал себя не таким угнетенным и – юность жизнерадостна и полна надежд – стал даже надеяться, что дела в Дотбойс-Холле, пожалуй, обернутся лучше, чем можно было предполагать.
Приободрившись, он собирался лечь спать, как вдруг у него из кармана выпало запечатанное письмо. Уезжая из Лондона, в спешке, он не обратил ва него виимания и с тех пор не вспоминал о нем, но теперь оно сразу воскресило в его памяти таинственное поведение Ньюмена Ногса.
– Боже мой! – сказал Николас. – Какой удивительный почерк!
Оно было адресовано ему, написано на очень грязной бумаге и таким неровным и уродливым почерком, что его едва можно было разобрать. С великим трудом и недоумением ему удалось прочесть следующее:
Благополучно высадившись, мистер Сквирс оставил Николаса и мальчиков стоять у багажа посреди дороги и развлекаться созерцанием кареты, в которую впрягли свежих лошадей, а сам побежал в таверну и проделал процедуру разминания ног у буфетной стойки. Спустя несколько минут он вернулся с превосходно размятыми ногами, если мерилом могли служить цвет его носа и легкая икота; в то же время со двора выехала ветхая коляска, запряженная пони, и повозка с двумя работниками.
– Мальчиков и сундучки сложите в повозку, – сказал Сквирс, потирая руки, – а этот молодой человек поедет со мной в коляске. Влезайте, Никльби.
Николас повиновался. Мистер Сквирс не без труда добился повиновения также и от пони, после чего они тронулись, предоставив повозке, нагруженной детскими горестями, не спеша следовать за ними.
– Вам холодно, Никльби? – осведомился Сквирс, когда они молча проехали часть пути.
– Признаюсь, довольно холодно, сэр.
– Что ж, я не спорю, – сказал Сквирс. – Путешествие длинное для такой погоды.
– Далеко ли еще до Дотбойс-Холла, сэр? – спросил Николас.
– Отсюда около трех миль, – ответил Сквирс. – Но здесь вам незачем называть его холлом.
Николас кашлянул, словно не прочь был узнать причину.
– Дело в том, что это не холл, – сухо заметил Сквирс.
– Вот как! – сказал Николас, пораженный этим известием.
– Да, – отозвался Сквирс. – Там, в Лондоне, мы его называем холлом, потому что так лучше звучит, но в здешних краях его под этим названием не знают. Холл – помещичий дом. Человек может, если пожелает, назвать свой дом даже островом. Полагаю, это не запрещено никаким парламентским актом?
– Полагаю, что так, сэр! – ответил Николас.
По окончании этого короткого диалога Сквирс лукаво посмотрел на своего спутника и, видя, что тот призадумался и, очевидно, отнюдь не расположен делать какие-либо замечания, удовольствовался тем, что нахлестывал пони, пока они не достигли цели путешествия.
– Вылезайте, – сказал Сквирс. – Эй, вы, там! Выходите да присмотрите за лошадью. Пошевеливайтесь!
Пока школьный учитель испускал нетерпеливые возгласы, Николас успел разглядеть, что школьное здание было длинным одноэтажным, холодным на вид домом, с разбросанными позади надворными строениями и примыкающими к ним амбаром и конюшней. Минуты через две они услышали, что кто-то отпирает ворота, и тотчас появился высокий тощий мальчик с фонарем в руке.
– Это ты, Смайк? – крикнул Сквирс.
– Да, сэр, – ответил мальчик.
– Так почему же, черт подери, ты не вышел раньше?
– Простите, сэр, я заснул у огня, – смиренно ответил Смайк.
– У огня? У какого огня? Где развели огонь? – грубо спросил школьный учитель.
– Только в кухне, сэр, – сказал мальчик. – Хозяйка сказала, что я могу побыть в тепле, раз мне нельзя ложиться спать.
– Твоя хозяйка-дура! – заявил Сквирс. – Готов поручиться, что тебе, черт подери, меньше хотелось бы спать на холоду.
К этому времени мистер Сквирс вылез из экипажа. Приказав мальчику присмотреть за пони и позаботиться о том, чтобы сегодня вечером ему не задавали больше овса, он велел Николасу подождать минутку у входной двери, пока он обойдет кругом и впустит его.
Дурные предчувствия, осаждавшие Николаса в течение всего путешествия, овладели им с удвоенной силой, когда он остался один. Большое расстояние, отделявшее его от родного дома, и невозможность добраться туда иначе, чем пешком, буде когда-нибудь им овладеет нетерпеливое желание вернуться, явились источником весьма горестных размышлений; а когда он окинул взглядом мрачный дом, и темные окна, и пустынную местность вокруг, погребенную в снегу, он почувствовал такое уныние и упадок духа, каких никогда еще не знал.
– Ну, вот и все! – крикнул Сквирс, просовывая голову в парадную дверь. – Где вы, Никльби?
– Здесь, сэр, – ответил Николас.
– Входите! – сказал Сквирс. – Ветер дует в эту дверь так, что может с ног сшибить человека.
Николас вздохнул и поспешил войти. Заложив болт, чтобы дверь не распахнулась, мистер Сквирс ввел его в маленькую гостиную с жалкой обстановкой, состоявшей из нескольких стульев, желтой географической карты на стене и двух столов: на одном из них были заметны кое-какие приготовления к ужину, тогда как на другом красовались в живописном беспорядке «Справочник учителя», грамматика Мэррея, с полдюжины проспектов и замызганное письмо, адресованное Уэкфорду Сквирсу, эсквайру.
Они и двух минут здесь не пробыли, как в комнату ворвалась особа женского пола и, обхватив мистера Сквирса за шею, влепила ему два звонких поцелуя – один немедленно вслед за другим, словно почтальон дважды стукнул в дверь. Леди, рослая и костлявая, была примерно на полголовы выше мистера Сквирса и одета в бумажную ночную кофточку, а волосы ее накручены были на папильотки. На ней был грязный ночной чепец, украшенный желтым бумажным платком, завязанным под подбородком.
– Ну, как, Сквири? – осведомилась эта леди игриво и очень хриплым голосом.
– Прекрасно, моя милочка, – отозвался Сквирс. А как коровы?
– Все до единой здоровы, – ответила леди.
– А свиньи? – спросил Сквирс.
– Не хуже, чем когда ты уехал.
– Вот, это отрадно! – сказал Сквирс, снимая пальто. – И мальчишки, полагаю, тоже в порядке?
– Здоровехоньки! – резко ответила миссис Сквирс. У Питчера была лихорадка.
– Да что ты! – воскликнул Сквирс. – Черт побери этого мальчишку! Всегда с ним что-нибудь случается.
– Я убеждена, что второго такого мальчишки никогда не бывало на свете, – сказала миссис Сквирс. – И чем бы он ни болел, это всегда заразительно. По-моему, это упрямство, и никто меня не разубедит. Я это из него выколочу, я тебе говорила еще полгода назад.
– Говорила, милочка, – согласился Сквирс. – Попробуем что-нибудь сделать.
Пока длился этот нежный разговор, Николас довольно неуклюже стоял посреди комнаты, хорошенько не зная, следует ли ему выйти в коридор, или остаться здесь. Его сомнения разрешил мистер Сквирс.
– Это новый молодой человек, дорогая моя. – сказал сей джентльмен.
– О! – отозвалась миссис Сквирс, кивнув Николасу и холодно разглядывая его с головы до пят.
– Сегодня вечером он поужинает с нами, – сказал Сквирс, – а утром пойдет к мальчишкам. Ты можешь принести ему сюда соломенный тюфяк на ночь?
– Уж придется что-нибудь придумать, – отозвалась леди. – Полагаю, сэр, вам все равно, на чем вы будете спать?
– Да, конечно, – отозвался Николас. – Я не привередлив.
– Вот это счастье! – сказала миссис Сквирс. А так как юмор этой леди должен был проявляться главным образом в находчивых репликах, мистер Сквирс от души засмеялся и, казалось, ждал того же и от Николаса.
После дальнейших переговоров между хозяином и хозяйкой об успешном путешествии мистера Сквирса, и о тех, кто уплатил, и о тех, кто задержал уплату, молоденькая служанка принесла йоркширский пирог и кусок холодной говядины, каковые были поданы на стол, а мальчик Смайк появился с кувшином эля.
Мистер Сквирс освобождал карманы пальто от писем различным ученикам и от других бумаг, которые тоже привез в карманах. Мальчик взглянул с тревожным и робким выражением лица на эти бумаги, словно с тоскливой надеждой, что какая-нибудь из них может иметь отношение к нему. Взгляд его был страдальческий и сразу тронул сердце Николаса, ибо повествовал о чем-то очень печальном.
Это побудило его внимательнее присмотреться к мальчику, и он с изумлением отметил необычайное смешение предметов одежды, составлявших его костюм. Хотя ему не могло быть меньше восемнадцати – девятнадцати лет и для этих лет он был высокого роста, на нем был костюмчик, какой обычно носят маленькие мальчики; но и этот костюм с нелепо короткими рукавами и штанишками был достаточно широк для его изможденного тела. Дабы нижняя часть его ног находилась в полном соответствии с этим странным одеянием, он был обут в очень большие сапоги, некогда украшенные отворотами; быть может, прежде носил их какой-нибудь дюжий фермер, но теперь они были слишком рваны и слишком заплатаны даже для нищего. Бог весть сколько времени провел он здесь, но на нем было то самое белье, какое он сюда привез: на шее виднелся рваный детский сборчатый воротник, лишь наполовину скрытый грубым мужским шейным платком. Он хромал; делая вид, будто прибирает на столе, он смотрел на письма взглядом таким зорким и в то же время таким унылым и безнадежным, что Николасу тяжело было это видеть.
– Что ты тут вертишься, Смайк? – крикнула миссис Сквирс. – Оставь эти вещи в покое, слышишь?
– Что? – сказал Сквирс, поднимая голову. – А, это ты?
– Да, сэр! – ответил юноша, сжимая руки, словно для того, чтобы силою удержать дергающиеся от волнения пальцы. – Есть ли…
– Ну! – сказал Сквирс.
– Нет ли у вас… кто-нибудь… обо мне никто не спрашивал?
– Черта с два! – раздраженно ответил Сквирс.
Мальчик отвел глаза и, поднеся руку к лицу, пошел к двери.
– Никто! – продолжал Сквирс. – И никто не спросит. Нечего сказать, хорошенькое дело: оставили тебя здесь на столько лет и после первых шести – никаких денег не платят, вестей о себе не подают и неведомо, чей же ты. Хорошенькое дело! Я должен кормить такого здорового парня, и нет никакой надежды получить за это хоть пенни!
Мальчик прижал руку ко лбу, как будто делал усилие что-то вспомнить, а затем, тупо посмотрев на говорившего, медленно растянул лицо в улыбку и, прихрамывая, вышел.
– Вот что я тебе скажу, Сквирс, – заметила его супруга, когда дверь закрылась, – я думаю, этот мальчишка сталовится слабоумным.
– Надеюсь, что нет, – сказал школьный учитель. – Он ловкий малый для работы во дворе и во всяком случае стоит того, что съест и выпьет. Да если бы и так, я полагаю, что для нас он и в таком виде годен. Но давайте-ка ужинать, я проголодался, устал и хочу спать.
Это напоминание повлекло за собой появление бифштекса исключительно для мистера Сквирса, который быстро принялся оказывать ему должное внимание. Николас придвинул свой стул, но аппетит у него пропал.
– Как бифштекс, Сквирс? – спросила миссис Сквирс.
– Нежный, как ягненочек, – ответил Сквирс. – Возьми немножко.
– Не могу проглотить ни куска, – возразила жена. – Дорогой мой, что будет есть молодой человек?
– Все, что пожелает из того, что подано на стол, – заявил Сквирс в порыве совершенно необычного великодушия.
– Что скажете, мистер Накльбой? – осведомилась миссис Сквирс.
– Если разрешите, я бы съел кусочек пирога,ответил Николас. – Совсем маленький, потому что я не голоден.
– Ну, раз вы не голодны, жалко разрезать этот пирог, верно? – сказала миссис Сквирс. – Не хотите ли кусок говядины?
– Все, что вам угодно, – рассеянно отозвался Николас, – мне все равно.
Получив такой ответ, миссис Сквирс приняла весьма благосклонный вид, кивнула Сквирсу, выражая радость по поводу того, что молодой человек понимает свое положение, и своими собственными прекрасными ручками отрезала Николасу кусок мяса.
– Элю, Сквири? – осведомилась леди, подмигивая и тем самым давая понять, что спрашивает о том, давать ли эль Николасу, а не о том, будет ли его пить он, Сквирс.
– Разумеется, – сказал Сквирс, телеграфируя тем же способом. – Полный стакан.
Итак, Николас получил полный стакан и, занятый своими мыслями, выпил его в счастливом неведении о предшествовавшей сцене.
– На редкость сочный бифштекс, – сказал Сквирс, положив нож и вилку, после того как некоторое время трудился над ним в молчании.
– Это первосортное мясо, – сообщила его супруга. – Я сама выбрала славный большой кусок для…
– Для чего? – быстро воскликнул Сквирс. – Неужели для…
– Нет, нет, не для них! – перебила миссис Сквирс. – Для тебя, к твоему возвращению. Бог мой! Уж не подумал ли ты, что я могу сделать такой промах?
– Честное слово, дорогая моя, я не знал, что ты хотела сказать,ответил побледневший Сквирс.
– Тебе нечего беспокоиться, – заметила его жена, от души рассмеявшись.Придет же в голову, что я могу быть такой дурочкой! Ну-ну!
Эта часть диалога была, пожалуй, неудобопопятна, но в округе ходила молва, что мистер Сквирс, будучи, по мягкосердечию, противником жестокого обращения с животными, нередко покупал для кормления своих питомцев туши рогатого скота, умершего естественной смертью; быть может, он испугался, что неумышленно проглотил какой-нибудь лакомый кусок, предназначавшийся для юных джентльменов.
Когда поужинали и маленькая служанка с голодными глазами убрала со стола, миссис Сквирс удалилась, чтобы запереть в шкафу остатки ужина, а также спрятать в надежное место одежду пяти питомцев, которые только что приехали и находились на середине тяжелого подъема по ступеням, ведущим к вратам смерти вследствие пребывания на холоду. Их угостили легким ужином – кашей – и уложили бок о бок на маленькой кровати, чтобы они согревали друг друга и грезили о сытной еде с чем-нибудь горячительным после нее, если фантазия их была направлена в эту сторону. Весьма вероятно, что так оно и было.
Мистер Сквирс угостился стаканом крепкого бренди с водой, смешанных половина на половину, чтобы растворился сахар, а его любезная спутница жизни приготовила Николасу крохотную рюмочку той же смеси. Когда с этим было покончено, мистер и миссис Сквирс пересели поближе к камину и, положив ноги на решетку, завели шепотом задушевный разговор, а Николас, взяв «Спутник учителя», читал интересные легенды на самые разнообразные темы и все цифры в придачу, нимало об этом не думая и не сознавая, что делает, словно пребывал в магнетическом сне.
Наконец мистер Сквирс устрашающе зевнул и высказал мнение, что давно пора спать; после такого намека миссис Сквирс и девушка притащили небольшой соломенный матрац и два одеяла и приготовили ложе для Николаса.
– Завтра мы вас поместим в настоящую спальню, Никльби, – сказал Сквирс. – Позвольте-ка! Кто спит в постели Брукса, дорогая моя?
– В постели Брукса? – призадумавшись, повторила миссис Сквирс. – Там Дженнигс, маленький Болдер. Греймарш и еще один… как его зовут…
– Совершенно верно, – подтвердил, Сквирс. – Да! У Брукса полно.
«Полно! – подумал Николас. – Пожалуй, что так».
– Где-то есть местечко, я знаю, – сказал Сквирс, – но в данную минуту я никак не могу припомнить, где именно. Как бы там ни было, завтра мы это уладим. Спокойной ночи, Никльби. Не забудьте – в семь часов утра.
– Я буду готов, сэр, – ответил Николас. – Спокойной ночи.
– Я сам приду и покажу вам, где колодец, – сказал Сквирс. – В кухне на окне вы всегда найдете кусочек мыла. Это для вас.
Николас раскрыл глаза, но не рот, а Сквирс двинулся к двери, но снова вернулся.
– Право, не знаю, – сказал он, – какое полотенце вам дать, но завтра утром вы как-нибудь обойдетесь без него, а в течение дня миссис Сквирс этим займется. Дорогая моя, не забудь!
– Постараюсь, – ответила миссис Сквирс, – а вы, молодой человек, позаботьтесь о том, чтобы умыться первым. Так полагается учителю, но они, когда только могут, обгоняют его.
Затем мистер Сквирс подтолкнул локтем миссис Сквирс, чтобы та унесла бутылку бренди, иначе Николас может угоститься ночью, и когда леди с величайшей поспешностью схватила ее, они вместе удалились.
Оставшись один, Николас, очень взволнованный и возбужденный, несколько раз прошелся взад и вперед по комнате и, постепенно успокоившись, присел на стул и мысленно решил: будь что будет, а он попытается некоторое время нести все тяготы, какие, быть может, его ждут, и, помня о беспомощности матери я сестры, не даст дяде ни малейшего повода покинуть их в нужде. Добрые решения почти неизменно оказывают доброе воздействие на дух, их породивший. Он почувствовал себя не таким угнетенным и – юность жизнерадостна и полна надежд – стал даже надеяться, что дела в Дотбойс-Холле, пожалуй, обернутся лучше, чем можно было предполагать.
Приободрившись, он собирался лечь спать, как вдруг у него из кармана выпало запечатанное письмо. Уезжая из Лондона, в спешке, он не обратил ва него виимания и с тех пор не вспоминал о нем, но теперь оно сразу воскресило в его памяти таинственное поведение Ньюмена Ногса.
– Боже мой! – сказал Николас. – Какой удивительный почерк!
Оно было адресовано ему, написано на очень грязной бумаге и таким неровным и уродливым почерком, что его едва можно было разобрать. С великим трудом и недоумением ему удалось прочесть следующее:
«Мой милый юноша!
Я знаю свет. Ваш отец не знал, иначе он не оказал бы мне доброй услуги, не надеясь. получить что-нибудь взамен. И вы не знаете, иначе вы не отправились бы в такое путешествие.
Если вам когда-нибудь понадобится пристанище в Лондоне (не сердитесь, было время – я сам думал, что оно мне никогда не понадобится), – в трактире под вывеской «Корона» на Силвер-стрит, Гольдн-сквер, знают, где я живу. Он находится на углу Силвер-стрит и Джеймс-стрит, двери выходят на обе улицы. Можете прийти ночью. Было время, никто не стыдился… но это неважно. С этим покончено.
Простите за ошибки. Я мог бы забыть, как носят новый костюм. Я забыл все старые мои привычки. Может быть, позабыл и правила орфографии.
Ньюмен Ногс.
P.S. Если будете неподалеку от Барнард-Касл, в трактире «Голова Короля» есть славный эль. Скажите, что знакомы со мной, и, я уверен, с вас за него ничего не возьмут. Там вы можете сказать мистер Ногс, потому что тогда я был джентльменом. Да, был».