Страница:
Вздумав посмеяться над сыном, виконтесса должна была бы предположить, что тот в долгу не останется:
— Что-то, матушка, я не пойму: ты считаешь себя экспертом в том, что называешь любовью, но, похоже, пребываешь в подавленном состоянии, потому что лорд Бакнелл давно не появляется в Остинпарке.
Ловкий выпад! Винтер задел ее за живое. Адорна старательно гнала от себя мысли о том, что лорд перестал у них бывать. Ей хотелось верить, что он занят какими-то неотложными делами. Но от правды никуда не деться: виконтесса понимала, что Бакнелл не примет ее условия игры, а его условия были неприемлемы для нее. Вот и все. Даже Винтер, поглощенный собственными переживаниями, это понимал.
— Чепуха! — стараясь говорить весело, фыркнула Адорна. — Я счастлива, что он нашел, чем себя занять, — и быстро заморгала, чтобы не позабавить сына непрошеными Слезами.
Но Винтера оказалось не так-то просто провести:
— А на свадьбу его пригласишь?
— Конечно, — с наигранной веселостью ответила виконтесса, — мы же друзья.
— Вы были больше, чем друзьями.
Как случилось, что она потеряла контроль над ходом беседы? И вообще, с каких пор Винтер стал разбираться в чем-то, кроме лошадей и бизнеса?
— У лорда Бакнелла нет joie de vivrenote 11, присущей твоему отцу.
— Не нужно их сравнивать. Это неуважительно по отношению к ним обоим.
— Почему же? Каждый из них по-своему привлекателен. Или был привлекателен, если говорить об отце. Бакнелл рассудительный, степенный. Словом, ужасно положительный, — поспешила добавить Адорна, пока Винтер не подпустил очередную шпильку в ее адрес. — И он так серьезно ухаживал за мной… А я… Что греха таить? Впервые после смерти отца я по-настоящему увлеклась, — ей показалось, что она нашла способ вернуть внимание сына к его собственным проблемам, что было бы только справедливо. — Всем нам чего-то не хватает в отношениях с нашими избранниками. Хочется безусловной близости, романтики, взаимопонимания. Но, наверное, так не бывает, правда? Взять меня и лорда Бакнелла, тебя и Шарлотту — мы такие разные люди!
— Мой названый отец говорил мне, что мужчины и женщины совершенно не похожи.
Вот, опять эти глупости, которых он набрался в пустыне! Шарлотте не позавидуешь: попробуй перевоспитать такого!
— Милый, все мы одинаково страдаем, одинаково радуемся, желаем чего-то всем сердцем. Только хотим не одного и того же. Как, например, ты хочешь Шарлотту, а Шарлотта хочет любви.
Пусть мальчик поразмыслит над этим, а она выиграет минутку. И, вернувшись к своей работе, Адорна добавила:
— Я вот подумала…
Винтер узнал старую уловку матери, еще в дни его юности она частенько к ней прибегала. Она решила сменить тему разговора, и, надо сказать, сейчас он был этому рад.
— Думать — неблагодарное занятие, мама. Так о чем ты подумала?
— О той утечке денег у нас на фирме. Ведь она незначительна.
Вот тебе раз! Да еще этот ласковый увещевательный тон…
— Незначительна?
— Да-да, та утечка, глупыш. Тот, кто тянул денежки, особо не жадничал, — виконтесса взяла перо и окунула его в чернила. — Ведь так?
Что она хочет этим сказать?
— Откуда я знаю? Всякий раз, как я проверяю отчеты, сумма меняется. Вор встревожен и постепенно возвращает деньги.
— Ну, конечно, он волнуется, — Адорна сделала пометку на лежавшей перед ней странице. — На кого ни посмотри в нашей фирме, каждый по-своему добрый и порядочный человек. И если кто-то позаимствовал деньги, значит, у него а то была серьезная причина. Он просто взял их взаймы, понимаешь? А теперь отдает. Винтер недоуменно уставился в белокурый затылок. — И если он пожелает занять их снова, мы просто должны предоставить ему такую возможность? Мама, что ты говоришь?
— Уверена — тот, кто это сделал, искренне об этом жалеет.
Винтер обожал мать, но ее душа всегда и для всех оставалась загадкой, кроме, пожалуй, отца. И тот иногда диву давался ее суждениям и поступкам, улыбаясь и покачивая головой. Но такой вздор он слышал впервые!
— Мам, это же не ребенок несмышленый, который не понимает, что поступает плохо, когда берет чужую игрушку. Это взрослый человек. Он украл деньги — твои деньги — и должен быть наказан.
— Ты слишком суров, — вздохнула Адорна.
— Подобные проступки нельзя прощать.
— Ах, Винтер, ты рассуждаешь так по-мужски, — смех виконтессы журчал, как лесной ручеек. — Простить можно всегда. Ты кого-нибудь подозреваешь?
— Одно время я всех подозревал.
— О! — Адорна снова вернулась к своим заметкам, и кончик ее пера заплясал взад-вперед в такт движению руки. — А теперь круг сузился? И кто остался?
— Во-первых, Ходжес. Он открыто восхищается тобой, при этом явно недоволен моим возвращением и тем, что я взял бразды правления в свои руки. Дальше Шилботт. Этот всячески превозносит отца. Вполне можно предположить, что таким способом он пытается скрыть свое истинное лицо. У других отсутствует либо доступ к деньгам, либо смекалка, чтобы обстряпать такое дельце.
Деловито покачивавшееся перо замерло:
— Странно, что ты сбросил со счетов Стюарта.
Не хотелось Винтеру об этом говорить, но от матери ничего не скроешь:
— Стюарт — главный подозреваемый. Я расставил на него сети, и клянусь золотом песков, я его поймаю.
Адорна развернулась к сыну, впившись рукой в спинку стула с такой силой, что побелели костяшки пальцев.
— Стюарт? Наш милый Стюарт? Как ты мог подумать такое? Он всегда был моей поддержкой и опорой.
— Вот именно, — кивнул Винтер, — и у него всегда был неограниченный доступ к средствам.
— Он твой кузен.
— Он вор.
— Вор… — виконтесса поморщилась. — Такое бездушное слово.
— Воровство — бездушное ремесло.
— Хорошо, — Адорна убрала упавшую на лоб прядь волос. — Обещай, что будешь информировать меня обо всех своих действиях в отношении кузена Стюарта.
Только этого ему не хватало!
— Чтобы ты, мама, могла его предупредить? Нет, это было бы глупо.
— Но Винтер… — простонала виконтесса.
— Ничего не знаю, — и, морщась от боли в ноге, молодой человек поковылял к двери. Он поставил перед собой цель поймать жулика, и он это сделает.
— Погоди! О чем ты хотел со мной поговорить? — спохватилась Адорна.
Этого следовало ожидать: мамуля окончательно заморочила ему голову.
— К свадьбе нужно починить перила на балконах. Дерево совсем прогнило.
Наступил день свадьбы. Утро было ясным и теплым, и Шарлотте пришло на ум, что даже погода подвластна желаниям Винтера. Последние три недели были полны переживаний, как новых, так и давно забытых, замутивших душу, словно ил, поднявшийся со дна реки.
Девушка сидела в теплой, ароматной ванне, любуясь солнечным лучом, медленно скользившим по стене вниз, к полу. Она мысленно сняла доспехи гордости и самолюбия, смиренно приняв свою долю. Она выйдет замуж за Винтера и будет признательна ему за его великодушие. Позволит ему…
Шарлотта порывисто потянулась за махровой салфеткой и подаренным Адорной дорогим мылом. Если задуматься, было бы правильно разрешить ему использовать ее равнодушную плоть по своему усмотрению. Но все дело в том, что контролировать свое тело и его реакции она оказалась не в силах. Она могла сколько угодно обещать себе, что останется безучастна к его ласкам, но сдержать эти обещания — невыполнимая задача.
— Шарлотта, детка, поторопись! — окликнула ее из-за ширмы Адорна. — Платье разложили, одеться ты успеешь, но причесывание займет какое-то время. Конечно, Винтер хотел, чтобы ты оставила волосы распущенными, но я его отговорила, сказав, что у него появится приятная возможность распустить их вечером. Если только ты не вздумаешь запереться здесь и… — виконтесса осеклась.
На помощь пришла тетушка Джейн, которая решила перевести разговор на платье:
— Швея трудилась до вчерашнего вечера. Зато каждый стежок на своем месте. А белый атлас прекрасно подчеркивает природную яркость Шарлотты. И как только ты подметила это, Адорна?
Девушка улыбнулась. Тетка Джейн приехала только вчера, но успела покорить Шарлотту своим живым умом и чувством юмора. Обе женщины были так добры к ней! И поскольку у девушки не осталось родственниц, на чью поддержку она могла бы рассчитывать, она была очень признательна им за заботу, в которой так нуждалась в этот особенный день.
— Ты недооцениваешь мой вкус, Джейн, — горделиво ответила виконтесса.
Шарлотта снова улыбнулась. Покрой платья был простым, она сама настояла на этом. А фасон, предложенный Адорной и состоявший из бесконечных оборок и кружев, затмил бы женщину ее скромного роста и сложения.
— А эти пуговки на спине — что за прелесть! — причитала Джейн. — Вот только сидеть будет крайне неудобно: больновато опираться на спинку стула.
— Не думаю, что Винтер долго высидит за столом, — весело отозвалась Адорна, — ты же знаешь, как ему не терпится…
Шарлотта уронила мыло, и оно с плеском упало в воду. За ширмой воцарилась тишина. Джейн снова поспешила восполнить паузу:
— Какие красивые длинные рукава! В них есть что-то от средневекового платья. И я узнаю эту фату.
— Да, до Шарлотты ее надевали две невесты, — отозвалась Адорна.
Обе женщины выходили в ней замуж, и Шарлотта была тронута оказанной ей честью, когда они предложили девушке украсить ею прическу.
— А драгоценности тебе понравились? Ты бы видела, как Винтер их преподнес! — Адорна засмеялась, но тут же ойкнула, видимо, получив шлепок от собеседницы.
Джейн с готовностью подхватила тему украшений:
— Цвет янтаря напоминает мне… — тетушка не договорила.
Шарлотта оставила попытки выудить мыло и прислушалась. Тетушка Джейн собиралась что-то сказать о янтаре. Неужели она обнаружила на платье пятно? Или же моль проела доселе незамеченную…
Из-за ширмы вышел Винтер. Шарлотта застыла. На нем, сообразно предстоящей церемонии, был черный торжественный костюм, ладно сидевший на плечах и обрисовывавший тонкую талию. Безупречность его внешнего вида нарушали босые ноги. И потом… он находился в ее спальне. А она в это время купалась. Но Винтер, как ни в чем не бывало, смотрел на нее с нескрываемым обожанием.
Первой опомнилась Адорна:
— Винтер! Ну-ка ступай немедленно вон! Дурная примета видеть невесту до свадьбы!
— Адорна, милая, — тетушка Джейн с трудом перевела дыхание, — ты упускаешь из виду кое-какие детали…
Шарлотта прилепила мокрую салфетку к груди и поглубже опустилась в воду.
— Выйдите немедленно! — возмущенно прошептала она своему дерзкому, бесцеремонному жениху.
Он же, напротив, подошел поближе и, царственно возвышаясь над ней, смотрел в воду, откровенно любуясь ее телом. Девушка попыталась растянуть салфетку, чтобы прикрыть одновременно все интимные части тела, но сразу поняла, насколько тщетны ее усилия.
— Выйдите немедленно, — повторила она и погрузилась в воду еще глубже, так что теперь вода касалась ее губ.
Винтер опустился на колени и попробовал воду рукой. Шарлотта видела, как из-за ширмы к ним решительно шагнула тетушка Джейн. Но тут показалась рука Адорны и, схватив ее за платье, втащила обратно. Послышалось возбужденное перешептывание. Но девушка почти не прислушивалась к их возне. Ее внимание было всецело сконцентрировано на Винтере — огромном, зловещем, безжалостном.
— Чего вы хотите? — сумела, наконец, выговорить она.
— О, Шарлотта, — он провел мокрым пальцем по ее щеке, — тебя. Я хочу тебя. И сегодня ты будешь моей, — наклонившись, он поцеловал ее в лоб. — Я пришел, чтобы напомнить тебе об этом.
Глава 25
— Что-то, матушка, я не пойму: ты считаешь себя экспертом в том, что называешь любовью, но, похоже, пребываешь в подавленном состоянии, потому что лорд Бакнелл давно не появляется в Остинпарке.
Ловкий выпад! Винтер задел ее за живое. Адорна старательно гнала от себя мысли о том, что лорд перестал у них бывать. Ей хотелось верить, что он занят какими-то неотложными делами. Но от правды никуда не деться: виконтесса понимала, что Бакнелл не примет ее условия игры, а его условия были неприемлемы для нее. Вот и все. Даже Винтер, поглощенный собственными переживаниями, это понимал.
— Чепуха! — стараясь говорить весело, фыркнула Адорна. — Я счастлива, что он нашел, чем себя занять, — и быстро заморгала, чтобы не позабавить сына непрошеными Слезами.
Но Винтера оказалось не так-то просто провести:
— А на свадьбу его пригласишь?
— Конечно, — с наигранной веселостью ответила виконтесса, — мы же друзья.
— Вы были больше, чем друзьями.
Как случилось, что она потеряла контроль над ходом беседы? И вообще, с каких пор Винтер стал разбираться в чем-то, кроме лошадей и бизнеса?
— У лорда Бакнелла нет joie de vivrenote 11, присущей твоему отцу.
— Не нужно их сравнивать. Это неуважительно по отношению к ним обоим.
— Почему же? Каждый из них по-своему привлекателен. Или был привлекателен, если говорить об отце. Бакнелл рассудительный, степенный. Словом, ужасно положительный, — поспешила добавить Адорна, пока Винтер не подпустил очередную шпильку в ее адрес. — И он так серьезно ухаживал за мной… А я… Что греха таить? Впервые после смерти отца я по-настоящему увлеклась, — ей показалось, что она нашла способ вернуть внимание сына к его собственным проблемам, что было бы только справедливо. — Всем нам чего-то не хватает в отношениях с нашими избранниками. Хочется безусловной близости, романтики, взаимопонимания. Но, наверное, так не бывает, правда? Взять меня и лорда Бакнелла, тебя и Шарлотту — мы такие разные люди!
— Мой названый отец говорил мне, что мужчины и женщины совершенно не похожи.
Вот, опять эти глупости, которых он набрался в пустыне! Шарлотте не позавидуешь: попробуй перевоспитать такого!
— Милый, все мы одинаково страдаем, одинаково радуемся, желаем чего-то всем сердцем. Только хотим не одного и того же. Как, например, ты хочешь Шарлотту, а Шарлотта хочет любви.
Пусть мальчик поразмыслит над этим, а она выиграет минутку. И, вернувшись к своей работе, Адорна добавила:
— Я вот подумала…
Винтер узнал старую уловку матери, еще в дни его юности она частенько к ней прибегала. Она решила сменить тему разговора, и, надо сказать, сейчас он был этому рад.
— Думать — неблагодарное занятие, мама. Так о чем ты подумала?
— О той утечке денег у нас на фирме. Ведь она незначительна.
Вот тебе раз! Да еще этот ласковый увещевательный тон…
— Незначительна?
— Да-да, та утечка, глупыш. Тот, кто тянул денежки, особо не жадничал, — виконтесса взяла перо и окунула его в чернила. — Ведь так?
Что она хочет этим сказать?
— Откуда я знаю? Всякий раз, как я проверяю отчеты, сумма меняется. Вор встревожен и постепенно возвращает деньги.
— Ну, конечно, он волнуется, — Адорна сделала пометку на лежавшей перед ней странице. — На кого ни посмотри в нашей фирме, каждый по-своему добрый и порядочный человек. И если кто-то позаимствовал деньги, значит, у него а то была серьезная причина. Он просто взял их взаймы, понимаешь? А теперь отдает. Винтер недоуменно уставился в белокурый затылок. — И если он пожелает занять их снова, мы просто должны предоставить ему такую возможность? Мама, что ты говоришь?
— Уверена — тот, кто это сделал, искренне об этом жалеет.
Винтер обожал мать, но ее душа всегда и для всех оставалась загадкой, кроме, пожалуй, отца. И тот иногда диву давался ее суждениям и поступкам, улыбаясь и покачивая головой. Но такой вздор он слышал впервые!
— Мам, это же не ребенок несмышленый, который не понимает, что поступает плохо, когда берет чужую игрушку. Это взрослый человек. Он украл деньги — твои деньги — и должен быть наказан.
— Ты слишком суров, — вздохнула Адорна.
— Подобные проступки нельзя прощать.
— Ах, Винтер, ты рассуждаешь так по-мужски, — смех виконтессы журчал, как лесной ручеек. — Простить можно всегда. Ты кого-нибудь подозреваешь?
— Одно время я всех подозревал.
— О! — Адорна снова вернулась к своим заметкам, и кончик ее пера заплясал взад-вперед в такт движению руки. — А теперь круг сузился? И кто остался?
— Во-первых, Ходжес. Он открыто восхищается тобой, при этом явно недоволен моим возвращением и тем, что я взял бразды правления в свои руки. Дальше Шилботт. Этот всячески превозносит отца. Вполне можно предположить, что таким способом он пытается скрыть свое истинное лицо. У других отсутствует либо доступ к деньгам, либо смекалка, чтобы обстряпать такое дельце.
Деловито покачивавшееся перо замерло:
— Странно, что ты сбросил со счетов Стюарта.
Не хотелось Винтеру об этом говорить, но от матери ничего не скроешь:
— Стюарт — главный подозреваемый. Я расставил на него сети, и клянусь золотом песков, я его поймаю.
Адорна развернулась к сыну, впившись рукой в спинку стула с такой силой, что побелели костяшки пальцев.
— Стюарт? Наш милый Стюарт? Как ты мог подумать такое? Он всегда был моей поддержкой и опорой.
— Вот именно, — кивнул Винтер, — и у него всегда был неограниченный доступ к средствам.
— Он твой кузен.
— Он вор.
— Вор… — виконтесса поморщилась. — Такое бездушное слово.
— Воровство — бездушное ремесло.
— Хорошо, — Адорна убрала упавшую на лоб прядь волос. — Обещай, что будешь информировать меня обо всех своих действиях в отношении кузена Стюарта.
Только этого ему не хватало!
— Чтобы ты, мама, могла его предупредить? Нет, это было бы глупо.
— Но Винтер… — простонала виконтесса.
— Ничего не знаю, — и, морщась от боли в ноге, молодой человек поковылял к двери. Он поставил перед собой цель поймать жулика, и он это сделает.
— Погоди! О чем ты хотел со мной поговорить? — спохватилась Адорна.
Этого следовало ожидать: мамуля окончательно заморочила ему голову.
— К свадьбе нужно починить перила на балконах. Дерево совсем прогнило.
Наступил день свадьбы. Утро было ясным и теплым, и Шарлотте пришло на ум, что даже погода подвластна желаниям Винтера. Последние три недели были полны переживаний, как новых, так и давно забытых, замутивших душу, словно ил, поднявшийся со дна реки.
Девушка сидела в теплой, ароматной ванне, любуясь солнечным лучом, медленно скользившим по стене вниз, к полу. Она мысленно сняла доспехи гордости и самолюбия, смиренно приняв свою долю. Она выйдет замуж за Винтера и будет признательна ему за его великодушие. Позволит ему…
Шарлотта порывисто потянулась за махровой салфеткой и подаренным Адорной дорогим мылом. Если задуматься, было бы правильно разрешить ему использовать ее равнодушную плоть по своему усмотрению. Но все дело в том, что контролировать свое тело и его реакции она оказалась не в силах. Она могла сколько угодно обещать себе, что останется безучастна к его ласкам, но сдержать эти обещания — невыполнимая задача.
— Шарлотта, детка, поторопись! — окликнула ее из-за ширмы Адорна. — Платье разложили, одеться ты успеешь, но причесывание займет какое-то время. Конечно, Винтер хотел, чтобы ты оставила волосы распущенными, но я его отговорила, сказав, что у него появится приятная возможность распустить их вечером. Если только ты не вздумаешь запереться здесь и… — виконтесса осеклась.
На помощь пришла тетушка Джейн, которая решила перевести разговор на платье:
— Швея трудилась до вчерашнего вечера. Зато каждый стежок на своем месте. А белый атлас прекрасно подчеркивает природную яркость Шарлотты. И как только ты подметила это, Адорна?
Девушка улыбнулась. Тетка Джейн приехала только вчера, но успела покорить Шарлотту своим живым умом и чувством юмора. Обе женщины были так добры к ней! И поскольку у девушки не осталось родственниц, на чью поддержку она могла бы рассчитывать, она была очень признательна им за заботу, в которой так нуждалась в этот особенный день.
— Ты недооцениваешь мой вкус, Джейн, — горделиво ответила виконтесса.
Шарлотта снова улыбнулась. Покрой платья был простым, она сама настояла на этом. А фасон, предложенный Адорной и состоявший из бесконечных оборок и кружев, затмил бы женщину ее скромного роста и сложения.
— А эти пуговки на спине — что за прелесть! — причитала Джейн. — Вот только сидеть будет крайне неудобно: больновато опираться на спинку стула.
— Не думаю, что Винтер долго высидит за столом, — весело отозвалась Адорна, — ты же знаешь, как ему не терпится…
Шарлотта уронила мыло, и оно с плеском упало в воду. За ширмой воцарилась тишина. Джейн снова поспешила восполнить паузу:
— Какие красивые длинные рукава! В них есть что-то от средневекового платья. И я узнаю эту фату.
— Да, до Шарлотты ее надевали две невесты, — отозвалась Адорна.
Обе женщины выходили в ней замуж, и Шарлотта была тронута оказанной ей честью, когда они предложили девушке украсить ею прическу.
— А драгоценности тебе понравились? Ты бы видела, как Винтер их преподнес! — Адорна засмеялась, но тут же ойкнула, видимо, получив шлепок от собеседницы.
Джейн с готовностью подхватила тему украшений:
— Цвет янтаря напоминает мне… — тетушка не договорила.
Шарлотта оставила попытки выудить мыло и прислушалась. Тетушка Джейн собиралась что-то сказать о янтаре. Неужели она обнаружила на платье пятно? Или же моль проела доселе незамеченную…
Из-за ширмы вышел Винтер. Шарлотта застыла. На нем, сообразно предстоящей церемонии, был черный торжественный костюм, ладно сидевший на плечах и обрисовывавший тонкую талию. Безупречность его внешнего вида нарушали босые ноги. И потом… он находился в ее спальне. А она в это время купалась. Но Винтер, как ни в чем не бывало, смотрел на нее с нескрываемым обожанием.
Первой опомнилась Адорна:
— Винтер! Ну-ка ступай немедленно вон! Дурная примета видеть невесту до свадьбы!
— Адорна, милая, — тетушка Джейн с трудом перевела дыхание, — ты упускаешь из виду кое-какие детали…
Шарлотта прилепила мокрую салфетку к груди и поглубже опустилась в воду.
— Выйдите немедленно! — возмущенно прошептала она своему дерзкому, бесцеремонному жениху.
Он же, напротив, подошел поближе и, царственно возвышаясь над ней, смотрел в воду, откровенно любуясь ее телом. Девушка попыталась растянуть салфетку, чтобы прикрыть одновременно все интимные части тела, но сразу поняла, насколько тщетны ее усилия.
— Выйдите немедленно, — повторила она и погрузилась в воду еще глубже, так что теперь вода касалась ее губ.
Винтер опустился на колени и попробовал воду рукой. Шарлотта видела, как из-за ширмы к ним решительно шагнула тетушка Джейн. Но тут показалась рука Адорны и, схватив ее за платье, втащила обратно. Послышалось возбужденное перешептывание. Но девушка почти не прислушивалась к их возне. Ее внимание было всецело сконцентрировано на Винтере — огромном, зловещем, безжалостном.
— Чего вы хотите? — сумела, наконец, выговорить она.
— О, Шарлотта, — он провел мокрым пальцем по ее щеке, — тебя. Я хочу тебя. И сегодня ты будешь моей, — наклонившись, он поцеловал ее в лоб. — Я пришел, чтобы напомнить тебе об этом.
Глава 25
Шарлотта стояла в притворе церкви с букетом белых роз в руках и нетерпеливо слушала жалкий лепет лорда Говарда: — Вам нет нужды выходить за него. Я дам вам все, что пожелаете, только бы вы были со мной.
Готовая испепелить лорда взглядом, девушка спрашивала себя, чем она так прогневила Бога, что даже в день своей свадьбы вынуждена выслушивать подобные речи. Сначала Винтер ворвался к ней, как злобный сатир, и навис над ее обнаженным телом, исследуя взглядом ее наготу и твердя, что скоро она станет его женой. Как будто она могла забыть об этом! Потом пришлось посидеть немного с Лейлой и Робби. Ради них Шарлотта отбросила все свои страхи и переживания и крепко обнимала их, ничуть не заботясь о сохранности своего элегантного платья, пока дети не приободрились.
Теперь лорд Говард… Сдержанно, но с колючими нотками в голосе, которые она берегла для недостаточно компетентных учителей танцев, Шарлотта ответила:
— Вы хотите купить меня, предлагая роль любовницы? Я ведь отказалась продать себя даже ради того, чтобы стать вашей женой. Отправляйтесь домой, к леди Говард.
И лорд, повесив голову, уныло побрел прочь. Шарлотта повернулась к мистеру Бертону, по случаю нарядившемуся в свой лучший костюм.
— Никак не могла предположить, что скажу нечто подобное, но просто мечтаю, чтобы церемония закончилась как можно скорее.
Поправляя манжеты, мистер Бертон ответил с напускной суровостью:
— Судя по тому, что я слышал о поведении лорда Раскина, я готов согласиться. Этому молодому человеку не мешало бы задать хорошую трепку.
Надо же, мистер Бертон не только к алтарю поведет ее вместо отца, но и по-отцовски обеспокоен отношением к ней ее нареченного. Благослови его, Господи! Как Шарлотте отрадно, что хоть кто-то из близких открыто разделяет ее мнение, считая поведение Винтера возмутительным. Взяв мистера Бертона под руку, девушка сказала:
— Милорд, я от всей души благодарна, что вы согласились вести меня к алтарю. Я перед вами в неоплатном долгу.
Он смущенно кашлянул:
— Чего уж там… Для меня большая честь, что вы пригласили меня, леди Шарлотта. Я помню вашего отца и…
— Нет, я поведу ее к алтарю, — раздалось от входа.
На мгновение девушке показалось, что она слышит голос отца. Потом здравый смысл возобладал, и она обернулась. В дверях стоял дядя, облаченный в торжественный черный сюртук и пурпурный шелковый жилет. Шарлотта знала, что костюм этот сшит модным лондонским портным: она помнила, как дядя сетовал на дороговизну, когда покупал его. Он сказал тогда тетке Пайпер: «Не надейся, другого я уже не куплю, так что в этом костюме меня и похоронят». Что ж, если камердинер сумеет затянуть корсет достаточно туго, пожалуй, он таки сдержит свое обещание.
Зачем только дядя явился сюда? Не для того ли, чтобы снова начать отчитывать и унижать ее? Только не сегодня!
— Милорд, если вы хотите посмотреть церемонию, вам лучше присесть, — стараясь не выдать своего волнения, отвечала Шарлотта.
Мистер Бертон лишь переводил взгляд с племянницы на дядю и обратно.
Дядя повторил громким, резким и не допускающим возражений голосом:
— Я граф Поттербриджский, а это моя племянница. К алтарю ее поведу я.
— Леди Шарлотта, как прикажете мне поступить? — обратился к девушке мистер Бертон.
— Кто она такая, чтобы спрашивать у нее согласия, — одернул его дядя. — Она сделает, как ей велят.
Сделает, как велят. Фраза словно повисла в воздухе. Если бы Шарлотта поступила, как ей велели, граф повел бы ее к алтарю еще девять лет назад и благополучно отделался бы от нее. Но этого не случилось, и теперь ситуация была отягощена взаимными оскорблениями и досадными разоблачениями.
Брови дядюшки сошлись на переносице:
— Отдавая дань уважения брату, его дочь к алтарю поведу я.
Глаза Шарлотты округлились. Вот когда он вспомнил об уважении к брату и заботе о его дочери!
— Он бы этого хотел, — все тем же тоном произнес граф, — и я оправдаю его ожидания хотя бы в этом.
У Шарлотты закружилась голова от изумления и от понимания, что… Святые небеса, дядя желает ей добра и хочет исполнить свой долг. Девушка кивнула мистеру Бертону, тот поклонился и оставил их.
Между дядей и племянницей воцарилось неловкое молчание. Шарлотта, которая всегда знала, что следует говорить в той или иной ситуации, обнаружила, что не может подобрать безобидной темы для разговора. Лишь спустя несколько минут после того, как говорила это впервые, она во второй раз, теперь уже другому человеку, сказала:
— Милорд, я ценю ваш благородный жест и предложение вести меня к алтарю.
Граф отмахнулся.
— Я не мог поступить иначе. Выбора не было. Ты, черт возьми, меня здорово огорошила той тирадой, что, дескать, мужчины не любят своих жен.
Шарлотта не понимала, при чем здесь это. Сейчас у нее не было ни сил, ни желания даже пытаться понять.
— Простите, что я тогда наговорила глупостей, дядя. Это был… минутный порыв.
— Не извиняйся. Щенок Раскин этого заслужил, — дядя мрачно смотрел перед собой. — Пайпер говорит, что я тоже.
Его последние слова привлекли внимание девушки, что само по себе в эту минуту было удивительным.
— Что? Чего заслужили?
— Она говорит, что ты права. Что я не любил ее, а думал, что я — солнце, а она — грязь. Говорит, что любила меня, когда у меня не было никаких перспектив, и продолжала любить, когда я стал графом, а я все это время вел себя по отношению к ней, как последняя скотина.
Шарлотте пришло на ум, что надо бы вежливо не согласиться, но она не могла заставить себя солгать. По крайней мере, не в церкви.
— Она говорит, что я никогда не любил ее. Припомнив множество ситуаций, когда граф не считался с тетей Пайпер, придирался, издевался над ней, Шарлотта почувствовала, как ладони в перчатках стали влажными. — А вы ее любите?
— Ну, конечно, дурочка. Она же моя жена.
Граф помедлил, а потом, словно некое неоспоримое доказательство, выдал:
— Уже тридцать пять лет, как у меня кроме нее никого нет.
Шарлотта едва не рассмеялась. Неужели все мужчины рассуждают одинаково?
— Для женщин верность — еще не доказательство любви.
— Не доказательство любви? А что же тогда, черт возьми?
— Доказательство лени, — ответствовала племянница.
— Вот девчонка, годы прошли, а ты все такая же упрямица, чтоб тебя, — хриплый голос дяди возвысился. — Я же граф! Мне большого труда не составит найти себе дамочку. Женщины сами липнут ко мне.
Шарлотта кивнула, а у самой все внутри сжалось. Вот так, стоило ей поверить в искренность дяди, как он превратил жест примирения в демонстрацию исподнего, тем самым приоткрыв завесу над ее собственным будущим. Она выходила замуж за виконта, который откровенно признавал, что не любит ее, и полагал, что плотские утехи сделают ее счастливой. Как же ей пережить предстоящую церемонию?
Дядя, по всей видимости, не понял, что творится у нее в душе, а в молчании племянницы усмотрел презрение к собственной персоне, потому что во весь голос выпалил:
— Ясно. Все вы, женщины, одинаковы. Вам бы только попить у мужчины крови. Да твоя тетка — единственная женщина, которую я вообще когда-либо знал. А вокруг было много других, и, надо сказать, чертовски хорошеньких. Мисс Сассимаут, например. Так что нечего все на лень списывать. Просто Пайпер единственная, с кем мне хотелось…
Шарлотта поспешила его перебить, не желая слышать ни слова больше:
— Я вам верю, дядя.
Может, она заблуждалась? Может, верность и в самом деле является доказательством любви?
Между примирившимися родственниками снова воцарилось неловкое молчание.
Граф смущенно кашлянул:
— Пайпер еще кое-что говорила. Нет, Шарлотта этого не вынесет!
— Дядя, я ценю вашу откровенность, — сказала она, чувствуя, как начинают дрожать руки, — но не уверена, что смогу выслушать дальнейшие подробности ваших супружеских отношений.
— Да нет, не об этом. Она говорила о тебе.
— О! — девушка предполагала, что день свадьбы станет для нее пыткой, но это уж слишком!
— Она сказала, что мы, наверное, жестоко обошлись с тобой Ты, дескать, потеряла родителей. Я ответил, что я потерял брата, а ведь он много для меня значил. Лучшего друга во всем мире не найти. И он был достойным графом. Мне даже в голову не приходило, что я когда-нибудь унаследую титул.
Шарлотта мысленно вернулась к тем дням, когда родители были живы, и дядя с семьей наведывался к ним. Он всегда был таким же шумным и напористым, но раньше он был, как будто… немного мягче.
— Но Пайпер сказала, что потерять брата вовсе не то, что потерять родителей, и что любой дурак это понимает, — граф нахмурившись смотрел перед собой. — Что ж, я этого не понимал.
— Мужчинам свойственно иногда проявлять недостаточную чуткость, — отозвалась Шарлотта, намерений прибегнув к обобщению.
— Ну откуда нам знать всю эту чепуху про любовь и чувства? Никто нам не рассказывает о них, пока из-за этого не разгораются ссоры. Как бы там ни было, Пайпер говорит, что мы были недостаточно добры к тебе. Может, стоило сначала вывести тебя в свет хотя бы на один сезон, как ты хотела, а уже потом выдавать замуж. Она даже сказала, что ты была права насчет Говарда. Так вот, я хочу сказать… Прошли годы, но я никогда не желал… Твой отец и я, мы всегда были…
Дядя — жалкий, ограниченный деспот — пытался признать, что был неправ. Шарлотта знала: очень немногие люди, зрелые или молодые, богатые или бедные, способны на такое. Правду сказать, и сама она не преуспела в этом искусстве. Поэтому, оборвав сбивчивую речь графа, она сказала:
— Я понимаю, вы сделали все, что было в ваших силах. И, зная его вздорный характер и отношение к людям и к жизни, девушка подумала, что так оно, наверное, и было.
Адорна твердо решила, что не заплачет. Свадьба — это праздник, а не похороны, но многие склонны отождествлять эти события. Она сядет на фамильную скамью и станет ждать, когда Шарлотта пройдет мимо. А тем временем будет думать о чем-нибудь светлом и радостном. В конце концов, раньше она никогда не плакала на свадьбах…
— Бабушка! — обтянутая перчаткой крошечная ручка Лейлы дергала обшитую кружевами юбку Адорны. — А почему папа стоит такой злющий?
Виконтесса покосилась на пальчики, комкавшие ее наряд. Лейла тут же отдернула руку. Адорна посмотрела на девочку, сидевшую рядом с ней на скамье.
— Почему же он злющий? Он просто серьезный. Он счастлив.
Лейла покачала головой. Если не считать зажатой в ручке смятой розы из букета Шарлотты, девочка сегодня выглядела очень даже прилично в своем бархатном розовом платье.
— Что-то он не выглядит счастливым.
— Ну почему? Просто он немного волнуется. Робби перегнулся через сестру и громко зашептал:
— А чего он такой насупленный?
— Не насупленный, — не сдавалась Адорна, — просто мужчинам всегда не терпится, чтобы официальная часть поскорее закончилась.
— А, — с пониманием кивнул Робби, — чтобы можно было начать спаривание.
Дядя Рэнсом прикрыл ладонью рот, пряча улыбку. Адорна сделала страдальческое лицо и жестом предоставила Рэнсому взять мальчика на себя. Но ему не только была знакома эта гримаска виконтессы, он так же хорошо знал, что за ней кроется.
— Все будет хорошо, бабушка, — погладила ее по руке Лейла. — Не бойся. Тебе же не придется выступать перед всеми, и никто не будет смеяться над тем, как ты говоришь.
Сначала Адорну умилило то, что девочка пытается ее поддержать. Но вдруг она поймала себя на мысли…
— Погоди, над тобой кто-то смеялся?
Сзади зашикали. Наверное, Бакнелл, страдающий от очередного приступа воинственного благонравия. К черту Бакнелла!
— Тебя кто-то дразнил, милая?
— Да нет, — губки Лейлы дрогнули. — Совсем немного. Робби снова наклонился к ним:
— Альфред, сын викария, смеялся над ее акцентом. До слез довел, — мальчик откинулся на спинку, скрестив руки на груди.
Видимо, братская любовь взяла верх над недавно зародившейся дружбой, особенно когда Альфред вздумал поиздеваться над Лейлой, которая говорила с таким же, акцентом, как и ее брат.
— Я не плакала, — возразила девочка. Робби измученно вздохнул.
— Может, всего один раз, и то недолго, — согласилась девочка. — Этот глупый мальчишка не дождется от меня слез.
Глядя на худенькое личико Лейлы, ее гордо поднятый подбородок, тонкую рослую фигурку и густые темные волосы, Адорна в который раз поразилась ее сходству с теткой Джейн, бесстрашие, умение любить, честность и прямолинейность которой ее всегда восхищали. Всеми этими качествами была щедро наделена и ее внучка.
А Робби? В нем Адорна видела упрямо выдающуюся вперед нижнюю губу Винтера, задатки твердого характера, и… умение обращаться с клинком. Закрыв глаза, виконтесса вспоминала, как девятилетний Винтер изрезал перочинным ножом ее стол. Тогда она только посмеялась над его шалостью. В ушах прозвучал голос мужа, такой теплый, родной: «Адорна, без детской любви ты зачахнешь и быстро состаришься». Любовь к ребенку, смех над его проделками — вот что Генри считал верным средством борьбы с возрастом. И был прав. До самой смерти он сохранил в себе молодость духа, за что она его и любила.
Конечно для Адорны, которая привыкла к жизни женщины, не обремененной заботами о многочисленном потомстве, Робби и Лейла оказались настоящим испытанием, но она всегда безумно любила детей. Она посмотрела на Винтера, красивого и подтянутого. Его же взгляд был прикован к входной двери. За его спиной играл, переливался сотней красок, древний витраж. В глазах защипало, и виконтесса сморгнула.
Нет, она не будет плакать. Не станет вспоминать, как рисовала этот день в своем воображении много лет назад, склонившись над колыбелькой сына, как боялась все эти годы, что ее мечтам никогда не сбыться. Но скоро… ах, быть может, совсем скоро у нее появятся еще внучата. Как же она их будет баловать!
Готовая испепелить лорда взглядом, девушка спрашивала себя, чем она так прогневила Бога, что даже в день своей свадьбы вынуждена выслушивать подобные речи. Сначала Винтер ворвался к ней, как злобный сатир, и навис над ее обнаженным телом, исследуя взглядом ее наготу и твердя, что скоро она станет его женой. Как будто она могла забыть об этом! Потом пришлось посидеть немного с Лейлой и Робби. Ради них Шарлотта отбросила все свои страхи и переживания и крепко обнимала их, ничуть не заботясь о сохранности своего элегантного платья, пока дети не приободрились.
Теперь лорд Говард… Сдержанно, но с колючими нотками в голосе, которые она берегла для недостаточно компетентных учителей танцев, Шарлотта ответила:
— Вы хотите купить меня, предлагая роль любовницы? Я ведь отказалась продать себя даже ради того, чтобы стать вашей женой. Отправляйтесь домой, к леди Говард.
И лорд, повесив голову, уныло побрел прочь. Шарлотта повернулась к мистеру Бертону, по случаю нарядившемуся в свой лучший костюм.
— Никак не могла предположить, что скажу нечто подобное, но просто мечтаю, чтобы церемония закончилась как можно скорее.
Поправляя манжеты, мистер Бертон ответил с напускной суровостью:
— Судя по тому, что я слышал о поведении лорда Раскина, я готов согласиться. Этому молодому человеку не мешало бы задать хорошую трепку.
Надо же, мистер Бертон не только к алтарю поведет ее вместо отца, но и по-отцовски обеспокоен отношением к ней ее нареченного. Благослови его, Господи! Как Шарлотте отрадно, что хоть кто-то из близких открыто разделяет ее мнение, считая поведение Винтера возмутительным. Взяв мистера Бертона под руку, девушка сказала:
— Милорд, я от всей души благодарна, что вы согласились вести меня к алтарю. Я перед вами в неоплатном долгу.
Он смущенно кашлянул:
— Чего уж там… Для меня большая честь, что вы пригласили меня, леди Шарлотта. Я помню вашего отца и…
— Нет, я поведу ее к алтарю, — раздалось от входа.
На мгновение девушке показалось, что она слышит голос отца. Потом здравый смысл возобладал, и она обернулась. В дверях стоял дядя, облаченный в торжественный черный сюртук и пурпурный шелковый жилет. Шарлотта знала, что костюм этот сшит модным лондонским портным: она помнила, как дядя сетовал на дороговизну, когда покупал его. Он сказал тогда тетке Пайпер: «Не надейся, другого я уже не куплю, так что в этом костюме меня и похоронят». Что ж, если камердинер сумеет затянуть корсет достаточно туго, пожалуй, он таки сдержит свое обещание.
Зачем только дядя явился сюда? Не для того ли, чтобы снова начать отчитывать и унижать ее? Только не сегодня!
— Милорд, если вы хотите посмотреть церемонию, вам лучше присесть, — стараясь не выдать своего волнения, отвечала Шарлотта.
Мистер Бертон лишь переводил взгляд с племянницы на дядю и обратно.
Дядя повторил громким, резким и не допускающим возражений голосом:
— Я граф Поттербриджский, а это моя племянница. К алтарю ее поведу я.
— Леди Шарлотта, как прикажете мне поступить? — обратился к девушке мистер Бертон.
— Кто она такая, чтобы спрашивать у нее согласия, — одернул его дядя. — Она сделает, как ей велят.
Сделает, как велят. Фраза словно повисла в воздухе. Если бы Шарлотта поступила, как ей велели, граф повел бы ее к алтарю еще девять лет назад и благополучно отделался бы от нее. Но этого не случилось, и теперь ситуация была отягощена взаимными оскорблениями и досадными разоблачениями.
Брови дядюшки сошлись на переносице:
— Отдавая дань уважения брату, его дочь к алтарю поведу я.
Глаза Шарлотты округлились. Вот когда он вспомнил об уважении к брату и заботе о его дочери!
— Он бы этого хотел, — все тем же тоном произнес граф, — и я оправдаю его ожидания хотя бы в этом.
У Шарлотты закружилась голова от изумления и от понимания, что… Святые небеса, дядя желает ей добра и хочет исполнить свой долг. Девушка кивнула мистеру Бертону, тот поклонился и оставил их.
Между дядей и племянницей воцарилось неловкое молчание. Шарлотта, которая всегда знала, что следует говорить в той или иной ситуации, обнаружила, что не может подобрать безобидной темы для разговора. Лишь спустя несколько минут после того, как говорила это впервые, она во второй раз, теперь уже другому человеку, сказала:
— Милорд, я ценю ваш благородный жест и предложение вести меня к алтарю.
Граф отмахнулся.
— Я не мог поступить иначе. Выбора не было. Ты, черт возьми, меня здорово огорошила той тирадой, что, дескать, мужчины не любят своих жен.
Шарлотта не понимала, при чем здесь это. Сейчас у нее не было ни сил, ни желания даже пытаться понять.
— Простите, что я тогда наговорила глупостей, дядя. Это был… минутный порыв.
— Не извиняйся. Щенок Раскин этого заслужил, — дядя мрачно смотрел перед собой. — Пайпер говорит, что я тоже.
Его последние слова привлекли внимание девушки, что само по себе в эту минуту было удивительным.
— Что? Чего заслужили?
— Она говорит, что ты права. Что я не любил ее, а думал, что я — солнце, а она — грязь. Говорит, что любила меня, когда у меня не было никаких перспектив, и продолжала любить, когда я стал графом, а я все это время вел себя по отношению к ней, как последняя скотина.
Шарлотте пришло на ум, что надо бы вежливо не согласиться, но она не могла заставить себя солгать. По крайней мере, не в церкви.
— Она говорит, что я никогда не любил ее. Припомнив множество ситуаций, когда граф не считался с тетей Пайпер, придирался, издевался над ней, Шарлотта почувствовала, как ладони в перчатках стали влажными. — А вы ее любите?
— Ну, конечно, дурочка. Она же моя жена.
Граф помедлил, а потом, словно некое неоспоримое доказательство, выдал:
— Уже тридцать пять лет, как у меня кроме нее никого нет.
Шарлотта едва не рассмеялась. Неужели все мужчины рассуждают одинаково?
— Для женщин верность — еще не доказательство любви.
— Не доказательство любви? А что же тогда, черт возьми?
— Доказательство лени, — ответствовала племянница.
— Вот девчонка, годы прошли, а ты все такая же упрямица, чтоб тебя, — хриплый голос дяди возвысился. — Я же граф! Мне большого труда не составит найти себе дамочку. Женщины сами липнут ко мне.
Шарлотта кивнула, а у самой все внутри сжалось. Вот так, стоило ей поверить в искренность дяди, как он превратил жест примирения в демонстрацию исподнего, тем самым приоткрыв завесу над ее собственным будущим. Она выходила замуж за виконта, который откровенно признавал, что не любит ее, и полагал, что плотские утехи сделают ее счастливой. Как же ей пережить предстоящую церемонию?
Дядя, по всей видимости, не понял, что творится у нее в душе, а в молчании племянницы усмотрел презрение к собственной персоне, потому что во весь голос выпалил:
— Ясно. Все вы, женщины, одинаковы. Вам бы только попить у мужчины крови. Да твоя тетка — единственная женщина, которую я вообще когда-либо знал. А вокруг было много других, и, надо сказать, чертовски хорошеньких. Мисс Сассимаут, например. Так что нечего все на лень списывать. Просто Пайпер единственная, с кем мне хотелось…
Шарлотта поспешила его перебить, не желая слышать ни слова больше:
— Я вам верю, дядя.
Может, она заблуждалась? Может, верность и в самом деле является доказательством любви?
Между примирившимися родственниками снова воцарилось неловкое молчание.
Граф смущенно кашлянул:
— Пайпер еще кое-что говорила. Нет, Шарлотта этого не вынесет!
— Дядя, я ценю вашу откровенность, — сказала она, чувствуя, как начинают дрожать руки, — но не уверена, что смогу выслушать дальнейшие подробности ваших супружеских отношений.
— Да нет, не об этом. Она говорила о тебе.
— О! — девушка предполагала, что день свадьбы станет для нее пыткой, но это уж слишком!
— Она сказала, что мы, наверное, жестоко обошлись с тобой Ты, дескать, потеряла родителей. Я ответил, что я потерял брата, а ведь он много для меня значил. Лучшего друга во всем мире не найти. И он был достойным графом. Мне даже в голову не приходило, что я когда-нибудь унаследую титул.
Шарлотта мысленно вернулась к тем дням, когда родители были живы, и дядя с семьей наведывался к ним. Он всегда был таким же шумным и напористым, но раньше он был, как будто… немного мягче.
— Но Пайпер сказала, что потерять брата вовсе не то, что потерять родителей, и что любой дурак это понимает, — граф нахмурившись смотрел перед собой. — Что ж, я этого не понимал.
— Мужчинам свойственно иногда проявлять недостаточную чуткость, — отозвалась Шарлотта, намерений прибегнув к обобщению.
— Ну откуда нам знать всю эту чепуху про любовь и чувства? Никто нам не рассказывает о них, пока из-за этого не разгораются ссоры. Как бы там ни было, Пайпер говорит, что мы были недостаточно добры к тебе. Может, стоило сначала вывести тебя в свет хотя бы на один сезон, как ты хотела, а уже потом выдавать замуж. Она даже сказала, что ты была права насчет Говарда. Так вот, я хочу сказать… Прошли годы, но я никогда не желал… Твой отец и я, мы всегда были…
Дядя — жалкий, ограниченный деспот — пытался признать, что был неправ. Шарлотта знала: очень немногие люди, зрелые или молодые, богатые или бедные, способны на такое. Правду сказать, и сама она не преуспела в этом искусстве. Поэтому, оборвав сбивчивую речь графа, она сказала:
— Я понимаю, вы сделали все, что было в ваших силах. И, зная его вздорный характер и отношение к людям и к жизни, девушка подумала, что так оно, наверное, и было.
Адорна твердо решила, что не заплачет. Свадьба — это праздник, а не похороны, но многие склонны отождествлять эти события. Она сядет на фамильную скамью и станет ждать, когда Шарлотта пройдет мимо. А тем временем будет думать о чем-нибудь светлом и радостном. В конце концов, раньше она никогда не плакала на свадьбах…
— Бабушка! — обтянутая перчаткой крошечная ручка Лейлы дергала обшитую кружевами юбку Адорны. — А почему папа стоит такой злющий?
Виконтесса покосилась на пальчики, комкавшие ее наряд. Лейла тут же отдернула руку. Адорна посмотрела на девочку, сидевшую рядом с ней на скамье.
— Почему же он злющий? Он просто серьезный. Он счастлив.
Лейла покачала головой. Если не считать зажатой в ручке смятой розы из букета Шарлотты, девочка сегодня выглядела очень даже прилично в своем бархатном розовом платье.
— Что-то он не выглядит счастливым.
— Ну почему? Просто он немного волнуется. Робби перегнулся через сестру и громко зашептал:
— А чего он такой насупленный?
— Не насупленный, — не сдавалась Адорна, — просто мужчинам всегда не терпится, чтобы официальная часть поскорее закончилась.
— А, — с пониманием кивнул Робби, — чтобы можно было начать спаривание.
Дядя Рэнсом прикрыл ладонью рот, пряча улыбку. Адорна сделала страдальческое лицо и жестом предоставила Рэнсому взять мальчика на себя. Но ему не только была знакома эта гримаска виконтессы, он так же хорошо знал, что за ней кроется.
— Все будет хорошо, бабушка, — погладила ее по руке Лейла. — Не бойся. Тебе же не придется выступать перед всеми, и никто не будет смеяться над тем, как ты говоришь.
Сначала Адорну умилило то, что девочка пытается ее поддержать. Но вдруг она поймала себя на мысли…
— Погоди, над тобой кто-то смеялся?
Сзади зашикали. Наверное, Бакнелл, страдающий от очередного приступа воинственного благонравия. К черту Бакнелла!
— Тебя кто-то дразнил, милая?
— Да нет, — губки Лейлы дрогнули. — Совсем немного. Робби снова наклонился к ним:
— Альфред, сын викария, смеялся над ее акцентом. До слез довел, — мальчик откинулся на спинку, скрестив руки на груди.
Видимо, братская любовь взяла верх над недавно зародившейся дружбой, особенно когда Альфред вздумал поиздеваться над Лейлой, которая говорила с таким же, акцентом, как и ее брат.
— Я не плакала, — возразила девочка. Робби измученно вздохнул.
— Может, всего один раз, и то недолго, — согласилась девочка. — Этот глупый мальчишка не дождется от меня слез.
Глядя на худенькое личико Лейлы, ее гордо поднятый подбородок, тонкую рослую фигурку и густые темные волосы, Адорна в который раз поразилась ее сходству с теткой Джейн, бесстрашие, умение любить, честность и прямолинейность которой ее всегда восхищали. Всеми этими качествами была щедро наделена и ее внучка.
А Робби? В нем Адорна видела упрямо выдающуюся вперед нижнюю губу Винтера, задатки твердого характера, и… умение обращаться с клинком. Закрыв глаза, виконтесса вспоминала, как девятилетний Винтер изрезал перочинным ножом ее стол. Тогда она только посмеялась над его шалостью. В ушах прозвучал голос мужа, такой теплый, родной: «Адорна, без детской любви ты зачахнешь и быстро состаришься». Любовь к ребенку, смех над его проделками — вот что Генри считал верным средством борьбы с возрастом. И был прав. До самой смерти он сохранил в себе молодость духа, за что она его и любила.
Конечно для Адорны, которая привыкла к жизни женщины, не обремененной заботами о многочисленном потомстве, Робби и Лейла оказались настоящим испытанием, но она всегда безумно любила детей. Она посмотрела на Винтера, красивого и подтянутого. Его же взгляд был прикован к входной двери. За его спиной играл, переливался сотней красок, древний витраж. В глазах защипало, и виконтесса сморгнула.
Нет, она не будет плакать. Не станет вспоминать, как рисовала этот день в своем воображении много лет назад, склонившись над колыбелькой сына, как боялась все эти годы, что ее мечтам никогда не сбыться. Но скоро… ах, быть может, совсем скоро у нее появятся еще внучата. Как же она их будет баловать!