Получить ответ на такой вопрос не представлялось возможным, и она решила отложить его на потом. Стук повторился, заглушенный голос прохрипел:
   — Миледи!
   Насколько ей было известно, лишь Знаток Хэвелок и Мастер Квилон знали о тайном ходе.
   Если стук будет громче, стражники снаружи услышат его.
   — Хорошо, хорошо, — пробормотала она, откидывая покрывала и выбираясь из постели. — Иду.
   К счастью, огонь в камине почти потух, отчего воздух в комнате был холодным — это напомнило ей, что она совсем нагая. Голова ее стала соображать яснее. Она бросилась к гардеробу, достала оттуда вещи и оделась. Стук повторился.
   — Да иду я, — ответила она по возможности громко — насколько посмела.
   Как только она убрала кресло, дверь раскрылась и из гардероба ударил свет лампы.
   Хотя глаза Теризы не успели приспособиться к свету, она без труда узнала визитера. Мастер Квилон пробрался сквозь висящие платья и вылез из шкафа.
   — Миледи, — прошептал он с некоторым раздражением, — вы слишком крепко спите.
   — Прошу прощения. — Она не пыталась стараться, чтобы в ее голосе были нотки раскаяния. — Я никак не могу привыкнуть к тому, что в мою комнату врываются посреди ночи.
   — Я тоже предпочел бы сейчас спать, — заметил он. — Но есть нечто более важное, чем сон. — От раздражения нос его задергался. В свете лампы Мастер больше обычного походил на кролика. Но страсти, обуревающие его, никак не шли к его лицу. Глаза его маниакально блестели, словно у домашнего зверька, впавшего в бешенство. — Виделись ли вы с Джерадином после аудиенции принца Крагена?
   Териза невольно отступила на шаг. Его поведение пугало; комнату внезапно наполнило предчувствие опасности.
   — Он пропал?
   — Пропал? Ничего подобного. А почему он должен был пропасть? Я только хотел бы знать, беседовали ли вы с ним сегодня после того, как я разделил вас.
   Териза сделала глубокий вдох, стараясь успокоиться:
   — А что произошло?
   Мастер Квилон зарычал:
   — Миледи, вы беседовали сним?
   — Нет, — ответила она испуганно. — Я не видела его. Я не говорила с ним. А что происходит?
   Мастер Квилон какое-то время молча смотрел на нее.
   — Хорошо, — сказал он, и его лицо несколько расслабилось. — Это хорошо. — Но он не сводил с нее взгляда. — Миледи, на заседании Гильдии вы слышали достаточно много. И я пойду дальше, предположив, что еще кое-что вы узнали от Мастера Эремиса. Вы не должны беседовать об этом с Джерадином. Он ничего не должен знать.
   — Но почему? — Страх пронизал ее; тревога обручем сдавила живот. Она надеялась, что увидит его снова, проведет с ним целый день и все расскажет ему. — По какой причине? Ведь он единственный, с кем я могу поговорить!
   — Потому что, — Мастер тщательно выговаривал слова, — это единственная возможность сохранить ему жизнь.
   — Что?
   — До тех пор, пока он ничего не знает, враги не решатся выдать себя убийством. Но если вы расскажете ему все, что знаете, он наверняка начнет действовать. И тогда станет слишком опасен и будет убит.
   — Убит? — Она внутренне содрогнулась. Пол и свет лампы закачались. — Почему кто-то хочет убить его?
   — Миледи, — ответил Квилон с трудом, — вам должно быть очевидно, что ваше присутствие здесь — не случайно. Вы были воплощены через зеркало, которое создавалось совсем для других целей. Как это было сделано? Никакая ошибка или недочет не могут объяснить этого. Вы утверждаете, что неповинны в этом. Тогда кто?
   Миледи, вы для нас очень важны. — Внезапно Мастер Квилон повернулся и начал забираться обратно в гардероб. Его голос глухо прозвучал из-за одежды: — Джерадин в опасности.
   Какое-то время Териза смотрела ему вслед, пока он забирался обратно в ход и закрывал за собой дверь, отрезая от нее свет. Затем она заставила себя двигаться. Мысль о том, что жизнь Джерадина зависит от ее молчания, была настолько болезненной, что она чуть не разрыдалась. Раздвинув платья, она пробралась к двери и открыла ее.
   Мастер Квилон был уже на лестнице, ведущей вниз. Он обернулся на шум и посмотрел на Теризу. Свет падал под таким углом, что на его лице лежали тени, похожие на темные пятна усталости.
   — Миледи?
   — Кто его враги?
   Она не могла определить выражение его лица. Его голос был твердым.
   — Если бы мы знали это, мы смогли бы остановить их.
   Прежде чем она успела сказать еще что-то, он повернулся и продолжил спускаться по лестнице. Его тень дергалась словно марионетка.
   — А кто его друзья?
   Ответом ей было только эхо шагов Мастера Квилона.
   Когда затих шорох его сандалий на ступенях и исчезли последние отблески света, она вернулась обратно в комнату и, закрыв дверь, снова заблокировала ее креслом.
   А затем снова легла спать.

 
   На следующее утро она все-таки приняла решение.
   Она ничего не скажет Джерадину.
   К несчастью, это оказалось не так легко, как хотелось бы. Ее желание исповедаться ему было невероятно сильным. И она знала, что причинит ему боль своим молчанием.
   Для того чтобы оберегать его, ей придется некоторое время не встречаться с ним.
   Проснулась она рано. Несмотря на недостаток опыта, сумела развести огонь в камине. Стуча зубами от холода, тщательно вымылась, затем, проклиная неудобство платьев, в которые невозможно было облачиться без посторонней помощи, надела притворно скромное светло-серое платье, которое, как она надеялась, должно было помочь ей не выделяться среди окружающей обстановки.
   Она решила попросить Саддит провести ее по Орисону и показать ей весь замок по возможности полно. Если она будет занята чем-нибудь, чего Джерадин не ожидает и не сможет предугадать, и если она примет меры против случайного обнаружения, то, может быть, ей удастся хотя бы на один день избавиться от необходимости принимать какие-то решения.
   Самостоятельное одевание длилось довольно долго. Когда Териза все-таки справилась с этим, подоспел завтрак. Саддит постучалась в дверь и, после того как Териза отодвинула засов, вошла, неся поднос с едой. Сегодня она выглядела еще более очаровательной — или еще более распущенной, — чем обычно; в ее улыбке было больше нахальства, больше уверенности в ее походке. Повинуясь внезапному побуждению, Териза сказала:
   — Ты выглядишь счастливой. Ты провела очередную ночь с Мастером? Или нашла кого-нибудь получше?
   — Да что вы, миледи, — запротестовала Саддит, хлопая ресницами. — Что вы хотите этим сказать? Я невинна, как девственница. — Затем улыбнулась. — Это так говорится. Я столь же удовлетворена, как и большинство девственниц во сне.
   Посмеиваясь своей шутке, она поставила перед Теризой завтрак.
   Принявшись за еду, Териза предложила ей прогуляться. Служанка мгновенно согласилась.
   — Но прежде, — сказала она, критически изучая Теризу, — нам необходимо кое-что изменить в вашем гардеробе. Если вы собирались выглядеть так, словно провели в этом платье всю ночь, защищая свою добродетель, то вам это удалось. Честное слово, миледи, вам следовало бы подождать, пока я не помогу вам.
   — Я не думала, что это выглядит настолько ужасно. — Териза торопилась уйти; она не хотела, чтобы у Джерадина был шанс застать ее здесь. Но при первом же взгляде на свое платье она поняла, что Саддит была права. Опечаленная, она доверилась хлопотам служанки.
   Это было ошибкой. Саддит потребовалось всего несколько минут, чтобы расстегнуть и снять с нее платье; но едва она это сделала, раздался стук в дверь.
   Сердце Теризы сжалось. Она была не готова к этому. Неужели ей придется говорить ему неправду? Она не верила, что сможет убедительно солгать Джерадину.
   Саддит, конечно же, не подозревала, что творилось в голове Теризы. Она поспешила из спальни, чтобы открыть дверь. Териза услышала, как она кокетливо говорит:
   — Пригодник Джерадин, какой сюрприз! Вы пришли расплатиться со мной за вчерашнее? Но для этого нужна более интимная обстановка. Или вы собираетесь оставить меня на потом, отдав предпочтение леди Теризе?
   Смех Джерадина звучал несколько принуждено:
   — Дорогая Саддит, вы можете найти что-нибудь получше меня. Честное слово, вы и так всегда находите лучшее. Лучшее, что я могу сделать, — это попросить у леди Теризы позволения побеседовать с ней. Она свободна?
   — Джерадин, — ответила Саддит с насмешливой серьезностью, — свободных женщин не бывает.
   Хмыкнув, она вернулась в спальню, где Териза ждала, пока ее оденут.
   — Миледи, прибыл пригодник Джерадин. Для прогулки по Орисону он будет вам лучшей компанией, чем я. И он — мужчина, несмотря на то, что стеснителен, легко смущается и всего лишь пригодник. Передаю вас ему.
   Нет, хотела сказать Териза. Не надо. Но Саддит уже выходила из комнаты. Напоследок она прочла Джерадину еще одно нравоучение и закрыла за собой дверь.
   Долгое мгновение Териза двигалась с места, тупо жалея о том, что не умеет ругаться. Но она не могла стоять здесь столбом до скончания века. Ведь Джерадин рано или поздно сделает несколько шагов по комнате и все же увидит ее. Чувствуя себя такой же смущенной, какой всегда была перед барракудоподобными молодыми людьми, с которыми отец пытался ее познакомить, делая попытки выдать замуж, чтобы побыстрее сбыть ее с рук, она вышла из спальни.
   Улыбка Джерадина вмиг развеяла все ее благие намерения; он казался таким счастливым от того, что видит ее, что она чуть не сломалась и не выложила ему все, что знала. Но Териза позволила себе лишь посмотреть на него в ответ и заставила свои губы растянуться в улыбке.
   — Прошу прощения за то, что не пришел снова повидаться с вами вчера,
   — начал он поспешно, даже не пытаясь скрыть радость, так и брызжущую из него. — Не знаю, что уж взбрело в голову Мастеру Квилону. Обычно он не бывает таким. Он отвел меня в свою личную лабораторию и засадил за работу: просеивание песка и все такое прочее. Работу столь примитивную и бессмысленную, что самый юный пригодник мог бы с ней прекрасно справиться. Затем пришло сообщение, что прибыл принц Краген и король Джойс собирается дать ему аудиенцию. Я думал, что это спасет меня. Как бы Мастер Квилон ни относился ко всему происходящему, он не мог требовать от меня, чтобы в такой час я занимался просеиванием песка.
   Он скривился:
   — Как обычно, я оказался прав. Песок мне просеивать не пришлось. Вместо этого он дал мне наставления, как приготовить самый сложный краситель, о каком я только слышал, и приказал мне получить его тремя различными способами. «В экспериментальных целях». Некоторые Мастера не позволяют пригодникам выполнять столь сложную работу. И прошли уже годы с тех пор, как кто—то из Мастеров давал мне работу такой сложности. Я не знал, радоваться мне или вешаться.
   Я закончил работу не раньше полуночи. Но до сих пор не уверен, сделал ли хоть один краситель правильно.
   И похоже, что самое интересное я пропустил.
   Горло Теризы было словно забито ватой. Она сглотнула.
   — Вы, наверное, слышали, что произошло.
   Он медленно кивнул, внимательно разглядывая ее; холодность ее манер его несколько удивила.
   — Вы действительно играли в перескоки с принцем Крагеном?
   Не в силах посмотреть ему в лицо, Териза обратила свой взор к окну. Чистое небо вчерашнего вечера бесследно исчезло; низкие облака, тяжелые как камень, сводом накрыли замок и окружающие его холмы, окрашивая все вокруг в серые тона. В этом свете платье, которое она выбрала, казалось, несло в себе столько же печали, как и ее душа.
   — Да.
   Джерадин с уважением присвистнул:
   — Поразительно! А ведь он совершенно ничего не понимал в этой игре! Как вам удалось заставить его сделать пат? Это просто великолепно! Алендскому монарху следовало бы пожаловать вам титул за то, что вы так остроумно сохранили принцу честь. — Затем его тон стал более печальным: — Судя по слухам, это было действительно самое умное, что можно было предпринять ввиду надвигающейся катастрофы. Обладай король Джойса хотя бы половиной вашего здравого смысла, нам было бы на что надеяться.
   О, Джерадин! Ненавидя саму себя за то, что делает, Териза воспользовалась удобным случаем уклониться — или по меньшей мере отсрочить
   — неизбежные вопросы. Не поворачивая головы, она кисло сказала:
   — Но что в этом толку, не так ли? Это ведь все равно бессмысленно. Насколько я могла понять, он затеял аудиенцию лишь для того, чтобы поразвлечься за счет принца. Он хочет войны с Алендом.
   Затем она повернулась, заставляя себя смотреть на него, потому что ей было стыдно.
   — Джерадин, почему вы так преданы ему? Может быть, когда-то он был великим королем — я не знаю. Но сейчас ничего этого в нем не осталось. — Она говорила так, словно во время аудиенции могла превозмочь притягательность улыбки короля, словно прямо сейчас смогла бы превозмочь ее притягательность. — Почему вы считаете, что он прав?
   В его взгляде была такая боль, что Теризе захотелось броситься в спальню и спрятать голову под подушки. Тем не менее она продолжала:
   — Именно поэтому Мастера и не верят вам. Потому что вы так преданы ему, и никто из них не может понять — почему.
   — Они так сказали? — ответил он мгновенно. — Они не верят мне, потому что я продолжаю служить своему королю? А я-то думал — потому, что я с девятилетнего возраста не делал ничего правильно.
   Чуть дрожа, Териза повернулась к окну и прижалась к холодному стеклу, чтобы охладить горящий лоб. Не говорить с ним? Не рассказать ему всей правды? Но как она может сделать это, даже ради спасения его жизни?
   — Простите, — произнес Джерадин, видя ее реакцию. — Я не хотел… Это для меня действительно очень больная тема, как вы, наверное, заметили. Однако у меня есть предчувствие…
   Она ждала, но он не продолжал. Наконец она спросила:
   — Так что же на этот раз?
   С глубокой, хотя и неосознанной убежденностью он ответил:
   — У меня есть предчувствие, что король знает, что делает.
   — О, Джерадин! — Териза не могла сдержаться; она снова повернулась к нему, явно выказывая свое раздражение. — Вы действительно считаете, что начинать войну с Алендом — это мудро? Вы думаете, это поможет справиться с проблемами Морданта?
   — Нет, — ответил он мрачно. — Я ведь говорил вам, что мои предчувствия меня всегда подводят. Но я просто не могу их игнорировать. — И после некоторого колебания добавил: — Я не рассказывал вам, как увидел его впервые?
   Думая, что примерно представляет, что услышит, Териза кивнула:
   — Не хотите ли присесть?
   — Нет, спасибо. — Взгляд Джерадина становился отстраненным, все более сосредоточенным на той истории, которую он собирался рассказать. — Я слишком долго просидел над весами. Спина у меня до сих пор ноет. — Он начал медленно расхаживать перед ней взад и вперед.
   — В то время мне было не больше одиннадцати или двенадцати лет, и я еще ни разу не покидал родного дома. Нет, конечно же, не было ни одного места в пределах нескольких миль от Домне, где я не проезжал бы верхом, не работал или не проходил вместе с братьями, выполняя поручения, или, — он улыбнулся, — пытаясь исправить то, что натворил. И что бы там ни говорили, Домне — самая красивая из провинций, в особенности весной, когда зацветают яблони, кизил и шиповник, и холмы, насколько хватает глаз, покрыты цветочным ковром. Я любил бродить по ним, играть в тихих местечках вроде Сжатого Кулака, лазить по горам.
   Казалось, Джерадину доставляло удовольствие вспоминать это.
   — Но центром моей вселенной был Хауселдон. Мой отец, Домне, — человек, который любит свой дом больше всего на свете. Общество своей семьи он предпочитает всему остальному, хотя люди считают его самым близким другом короля. Каждый год или два ему приходилось отправляться куда-нибудь по поручению короля Джойса, иногда за пределы Морданта, и при этом он всегда брал с собой по меньшей мере двух из моих братьев. Именно благодаря одной из таких поездок Артагель открыл в себе талант к фехтованию, чего никогда не произошло бы, оставайся он дома. Но я тогда был слишком юн, чтобы ездить с ним. И я был любимчиком матери. Когда она умерла, Тольден — это мой старший брат — и его жена присматривали за мной, словно считали, что я никогда не стану взрослым.
   По некоторым причинам, объяснить которые довольно трудно, я не пошел в отца. Тольден же стал почти его копией — и когда он станет Домне, даже любимые кусты отца в нашем саду не ощутят, наверное, никакой разницы. Также как Миник и Вестер — он в нашей семье самый красивый. А единственная причина, по которой я не вношу в этот же перечень Стида в том, что он бегает за каждой юбкой в Домне, а не занимается стрижкой овец. Я не говорил вам, что наша семья занимается разведением овец? Впрочем, мы, конечно же, занимаемся всеми фермерскими делами, как и любая другая провинция, но шерсть и пряжа — это то, чем мы славимся. — В голосе его слышалась непритворная гордость. — Как только мои братья обнаружили, насколько я неуклюж, — продолжал он, — они перестали подпускать меня и близко к кошарам. Однако как-то летом мне пришлось пасти овец так долго, что в радиусе пяти миль я знал каждую овцу по имени.
   Оценивая все это сейчас, могу сказать, что любовь ко мне моего отца должна быть просто невероятной. Он до сих пор не может расстаться даже с клочком шерсти, не пустив его в дело. Глаза у него горят, когда он видит молодняк или новое стадо. И он радуется обществу своих сыновей так, словно это лучшие люди в мире. Он смог разглядеть даже во мне нечто хорошее — представляете? Когда я теперь приезжаю домой, первые пять дней я провожу, очарованный своей удачей, и удивляюсь, почему я вообще уехал оттуда.
   Затем он пожал плечами и улыбнулся:
   — А следующие пять дней я провожу, пытаясь придумать, как сказать Домне, что мне скоро снова уезжать. Может быть, потому, что я никогда не был с ним ни в одном из путешествий и каждый раз ждал, когда он и братья вернутся и весь следующий сезон будут рассказывать истории об удивительных вещах и событиях, свидетелями и участниками которых они были. Я потому и люблю Найла. Если не считать меня, он — младший. Он тоже частенько оставался дома. Когда Артагель вернулся, набравшись опыта в армии Морданта, мы с Найлом обращались с ним как с особой королевской крови. Мы хотели, чтобы он рассказал нам абсолютновсе.
   Или, может быть, потому, что король Джойс отослал королеву Мадин и дочерей, и те гостили у нас больше года, когда мне было пять или шесть лет. Как мне кажется, это случилось тогда, когда алендский монарх и верховный король Фесттен впали в отчаяние, пытаясь сохранить своих воплотителей, и король Джойс боялся, что они попытаются остановить его, напав на его семью. Во всяком случае, мы с леди Элегой были одного возраста и большую часть времени играли вместе. Даже тогда, — нежность Джерадина по отношению к ней была очевидной, — она была истинно королевской дочерью, и я иногда не знал, как мне с нею держаться. Я любил ее рассказы о войнах и власти, несмотря на то, что, судя по ее словам, она спасала королевство гораздо чаще, чем могла это делать пятилетняя девочка. Именно Элега пробудила в том юнце, каким я был тогда, желание исследовать весь мир, как я исследовал Домне.
   А может быть, потому, что самое невероятное из всего, что я знал о своем отце, было то, что он дружил с королем.
   Но какова бы ни была причина, я, сколько себя помню, никогда не мог смириться с мыслью стать фермером или пастухом.
   Он внезапно замолчал и посмотрел на Теризу.
   — Простите. Я не собирался всего этого говорить. Я просто хотел, чтобы вы поняли, каким мальчишкой я был, когда впервые встретился с королем.
   — Не нужно извиняться, — ответила она мягко. Ее радовало все, что уводило его от расспросов. И ей было интересно слушать о его семье. Его откровенность производила на нее такое же впечатление новизны, как Мордант и воплотимое, и рассказ его звучал очаровывающе, был странным и удивительным, как волшебная сказка. — Если бы вы сами об этом не сказали, я бы и не заметила, что вы отклонились в сторону.
   Джерадин шутливо поклонился:
   — Вы очень великодушны, миледи. — И продолжил рассказ: — Как я говорил, это было примерно тринадцать лет назад. Мордант находился тогда в относительном мире, потому что Знаток Хэвелок был еще не готов победить Архивоплотителя Вагеля и его клику, и король Джойс объезжал королевство, готовясь к тому, что его войны скоро наконец закончатся. После Термигана он посетил Домне.
   В тот день, когда он приехал, я пропалывал кукурузу на одном из полей в окрестностях Хауселдона. Точнее, я успел только дойти до этого поля — оно располагалось довольно далеко, но на холме, и дорогу от него было хорошо видно. Я был настолько возбужден, что совсем не смотрел себе под ноги. И в тот момент, когда король со свитой проезжали по дороге мимо меня, — Джерадин хмыкнул, — я рухнул в яму с силосом прямо посреди поля.
   Но меня это не смутило. Я бросил мотыгу и побежал к дому.
   Вокруг Хауселдона есть загородка, не позволяющая животным разбредаться, и, к несчастью, яма с кормом для свиней находилась как раз между мной и ближайшим проходом. Однако один из моих братьев положил через яму бревно, дабы не обходить ее всякий раз, и, чтобы сократить путь, я побежал по нему.
   Вы, наверное, уже можете себе представить, что же произошло. — Он скривился в насмешливом отвращении. — Но это меня не остановило. Я просто должен был увидеть короля Джойса, и как можно быстрее. Это было самым важным в моей жизни. Поэтому мне удалось добежать до дома как раз тогда, когда король и его люди — королева Мадин с Элегой, Торрент и Мисте, Знаток Хэвелок в своей развевающейся мантии, Смотритель Леббик со множеством гвардейцев, два или три советника короля и несколько слуг — вот видите, я все прекрасно помню — начали слезать с лошадей. — Он хмыкнул. — В волосах у меня застряли вишневые косточки, апельсиновые корки висели на одежде, дынная кожура прилипла к ногам, и весь я с ног до головы был в грязи.
   Большая часть присутствующих рассмеялась — за исключением Элеги, которая казалась разгневанной, — но не мой отец и не король. Домне сказал: «Мой владыка король, это мой младший сын, Джерадин» — так, словно он никогда не любил меня так сильно, как в тот самый момент. Затем король кивком подозвал меня к себе. Не обращая внимания на то, что я был весь в грязи, он положил мне руки на плечи и крепко сжал их: «Ты мне нравишься, мой мальчик, — сказал он. — Приезжай в Орисон через несколько лет». Что-то вроде этого. «У вас в семье уже есть воин, которым можно гордиться, — Артагель, и воин он отменный. А ты будешь воплотителем».
   Джерадин снова остановился и посмотрел Теризе в лицо:
   — Он сделал меня самым счастливым человеком на свете. И я этого никогда не забуду. Я не так предан ему, как должен бы, — ведь он запретил мне разговаривать с вами, помните? — но он мой король, и я буду стараться служить ему до тех пор, пока это будет в моих силах. — Затем он стеснительно улыбнулся. — Во всяком случае, это лучшее объяснение, какое я могу вам дать. Однако, если вы зададите мне еще хотя бы пару вопросов, я заговорю вас до смерти и тем самым не дам возможности рассказать, что же произошло с вами вчера.
   Теризу охватил ужас. Не в силах встретиться с ним взглядом, она сказала:
   — Мне понравился рассказ о вашей семье. Вы слышали, что Саддит упоминала о прогулке? Она собиралась показать мне Орисон. Я хотела бы познакомиться с тем, что меня окружает, поближе. — И, к собственному изумлению, добавила: — Эта комната начинает действовать на меня угнетающе.
   Забыв о своей стеснительности, Джерадин мгновенно стал собранным и задумчивым:
   — Я с удовольствием буду сопровождать вас. После вчерашнего я, без сомнения, могу себе позволить устроить день отдыха. Но заседание Гильдии — вещь слишком важная, чтобы беседовать о ней на публике. С моей удачливостью кто-нибудь нас обязательно подслушает. Почему бы вам не рассказать мне, что случилось после того, как я ушел? А затем мы пойдем.
   Если он втайне хотел знать, чем же она занималась с Мастером Эремисом, то хорошо скрывал свои чувства. Однако Теризе нужно было каким-то образом отвлечь его, и ей не пришло в голову ничего лучше, чем сказать:
   — А вы уверены, что хотите услышать именно об этом, а не о том, что было у Мастера Эремиса? Вы ведь довольно настойчиво пытались прервать наши занятия.
   Она попыталась, чтобы слова ее звучали поддразнивающе, — и это ей не удалось. Они прозвучали так, будто их произнесла ее мать, пытаясь шутливостью прикрыть желание причинить боль.
   Джерадин поспешно нахмурился, чтобы не вздрогнуть, его лицо помрачнело.
   — Я был неправ, миледи? — спросил он растерянно. — Неужели Мастер Эремис желал вам добра?
   Она не могла ответить на это; ей было слишком стыдно за свое поведение. Мягко, словно извиняясь, она сказала:
   — Вы знаете, что он для меня сделал? Он доказал, что я не существую. Или не существовала, пока вы не нашли меня в зеркале. Вы каким-то образом создали меня.
   Внезапно пригодник разгневался. Его глаза запылали:
   — Он убедил вас в этом? Вас? Это, должно быть, потребовало всей его логики. И что же он сказал? Какие аргументы он приводил на сей раз?
   Удивленная и слегка напуганная реакцией Джерадина, она ответила:
   — Язык. Зеркала ведь не воплощают звук. — Сконфуженная, она повторила то, что сказал ей Мастер Эремис.