Страница:
— Юстин, — нетерпеливо перебил его Уорик, — сейчас мы обсуждаем настоящее. Что с лошадьми?
— Ах да, перебоев с навозом не наблюдается! Клинтон оказался прав относительно выращивания арабских скакунов, и у нас теперь самые быстрые жеребцы! Они прекрасно подойдут для скачек. — Он обернулся к Ондайн. — Вы бывали на скачках в Ныомаркете? Что за веселье!
— Смею заметить, — пробормотал Уорик, — если бы не скачки, ты, возможно, избежал бы дуэли.
Юстин поморщился:
— Если бы Карл ради меня организовал турнир, как он сделал для тебя и Хардгрейва… — Его голос вдруг оборвался, потому что Ондайн переменилась в лице, как будто услышала что-то невероятное.
Ее дыхание сделалось прерывистым, а глаза впились в мужа, сидевшего во главе стола. Так это был он! Он — один из рыцарей, сражавшихся на арене в тот день. День, когда ее жизнь превратилась из сказки в бесконечный кошмар. Господи Боже, лишь по прихоти судьбы они не встретились раньше, и он не знает о ней… беглянке, дочери изменника, изменнице.
Она опустила голову, не желая обнаружить пронзившую се боль. Но Уорик даже не взглянул на нее, целиком поглощенный разговором с братом. С его лица исчезли суровость и напряженность.
Юстин откашлялся.
— Дракон поживает прекрасно, как, впрочем, и всегда. Чуть не вырвался из стойла, когда ты уехал. Он будет счастлив, когда ты снова оседлаешь его.
— Он свое получит, — отозвался Уорик, глубоко погруженный в размышления. — Завтра я проедусь на нем по графству. Он еще пожалеет о спокойной жизни.
Юстин продолжал докладывать: несколько крестьян просят аудиенции — хотят подать прошение. Затем он извинился перед Ондайн, что нагоняет на нее скуку подобными разговорами. Она ответила, что, напротив, ей все внове и потому интересно.
Во время разговора девушка время от времени чувствовала на себе пронзительный взгляд мужа, но так и не сумела понять, доволен ли он ею. Лишь теперь она постигла глубину его обмана: тайну их брака знал только Джек. Уорик не хотел делиться даже с собственным братом.
За дверью послышался шум, и через некоторое время в зал вошел человек. Он казался ровесником Уорика. На нем были простые, но прекрасно сидящие коричневые панталоны и кожаный жакет грума. Волосы были черны как вороново крыло, а загорелое лицо загрубело от солнца и ветра.
Граф поднялся при его появлении и приветливо улыбнулся:
— Клинтон!
— Уорик! — Клинтон подошел к хозяину замка и пожал ему руку. Ондайн с удивлением смотрела на обмен любезностями. Клинтон, похоже, работал в поместье, но они с графом приветствовали друг друга без церемоний. Впрочем, поведение Уорика вообще отличалось от общепринятого: он был любезен с людьми более низкого общественного положения, что, однако, нисколько не умаляло его собственное.
— Познакомься, Ондайн, это Клинтон, хозяин конюшни, — представил Уорик. — Клинтон, это леди Ондайн.
Клинтон повернулся к ней. Она посмотрела в его темно-зеленые глаза. В его лице ей почудилось что-то очень знакомое. Ондайн испугалась, лихорадочно вспоминая, где могла с ним встречаться. Но его слова и почтительное поведение сгладили страх, она вновь обрела спокойствие и уверенность.
Клинтон отвесил поклон:
— Моя леди, ваш покорный слуга.
— Хочешь вина? — спросил его Юстин, и Ондайн еще раз удивилась непринужденному обращению с конюшим.
— Если не помешаю.
— Нет… Я хочу порасспросить тебя про лошадей, — сказал Уорик и улыбнулся. Игривый блеск в глазах придавал ему плутоватый вид. Ондайн не сомневалась, что любая женщина, очарованная этой дьявольской улыбкой и взглядом, с легкостью пошла бы на что угодно ради утоления страсти, даже зная, как это опасно.
Уорик вдруг поднялся с места и проговорил:
— Прошу прощения, сначала я провожу жену в спальню…
— Но… — хотела возразить Ондайн, но Уорик уже подошел сзади и отодвинул стул, помогая ей выйти из-за стола.
— У вас был длинный день, — напомнил он таким тоном, что она сочла за лучшее не спорить. Юстин и Клинтон встали, поклонились и пожелали спокойной ночи.
Граф вцепился ей в руку, не позволяя даже достойно им ответить, и потащил через портретную галерею. Теперь здесь было темно; наступила глубокая ночь, и только несколько свечей слабо поблескивали из зала. Ондайн старалась идти в ногу с Уориком и пыталась понять, почему он так неожиданно решил избавиться от ее присутствия.
— Милорд! — осмелела она, подходя к очередным дверям. Уорик вошел в комнату, очень похожую на предыдущую, только обставленную по-другому. Вдоль восточной стены тянулись полки с книгами; налево друг против друга стояли массивный стол и маленький, изящный секретер; справа на плетеном коврике — клавикорды и арфа. Пламя свечей создавало уют.
— Вот и наша половина, — спокойно сказал Уорик и, не дав ей даже осмотреться, не останавливаясь, прошел дальше через маленькую дверь в заднюю комнату. Ондайн увидела просторную мужскую спальню с туалетным столиком, умывальником и огромной кроватью под балдахином, к которой вели высокие ступени. Шпалеры, расшитые маленькими зелеными дракончиками, украшали стены, а богатые драпировки закрывали окна.
Но и здесь они не остановились. Уорик открыл дверь еще в одну комнату, такую же большую, как спальня. У задней стены стояла белая эмалированная ванна невероятных размеров. Рядом с ней — деревянная подставка с зеркалом для бритья, туалетный столик с раковиной. Решетчатые двери вели наверняка в гардеробную.
В этой комнате Ондайн тоже ничего не разглядела. Уорик толкнул третью дверь, и они наконец остановились.
— Ваша спальня, мадам… — Он приподнял бровь и отпустил руку девушки. — Здесь вы в полной безопасности, уверяю вас.
Ондайн не обратила внимания на его слова и прошлась по комнате. Роскошная спальня пленяла со вкусом продуманным убранством. Над широкой кроватью свешивался полог из расшитой цветами легкой ткани. Серебристо-голубой цвет постельного белья гармонировал с драпировками на окнах. В углу стоял туалетный столик из отполированного до блеска вишневого дерева, а на нем — кувшин и ваза из белой глазури, расписанной голубыми маргаритками. Рядом — еще один столик с зеркалом в оправе. В задней стене виднелся встроенный альков, тоже задрапированный серебристо-голубой материей.
— Уборная, — сообщил Уорик.
— Спасибо, — смущенно ответила она.
— Вы найдете нижние рубашки в шкафу, а платья висят в гардеробной. Кувшин всегда полон, если вам ночью потребуется вода. Есть еще какие-нибудь пожелания?
— Нет, — пробормотала Ондайн.
— Пока у вас нет горничной, хотя Лотти…
— Мне никто не нужен.
— Нет, вам должен быть кто-то нужен, — сказал Уорик с нетерпением.
— Тогда Лотти подойдет.
Он кивнул:
— Ну, если у вас больше нет пожеланий…
— Есть! — неожиданно выпалила она, смотря прямо в его глаза с блестящими золотыми искорками.
— И что же это, мадам?
— Я требую объяснений!
— Каких? — Он стоял со скрещенными на груди руками. Его голос стал глухим. Наверное, от гнева.
— Что значит вся эта шарада!
— Мадам, вы предпочитаете, чтобы я вернул вас на виселицу? Ондайн опустила глаза. Он выругался вполголоса и вдруг взорвался:
— Что тебе еще нужно? Ты сыта и одета и не унижена жалостью. Поместье в твоем распоряжении: сады, всевозможные развлечения, приятное времяпрепровождение. И кроме того — видно, для тебя это вопрос величайшей важности, — твоя невинность в полной безопасности. Взамен от тебя требуется сыграть роль знатной дамы, и ты замечательно справляешься со своей задачей…
Уорик шагнул к ней и неожиданно схватил ее за плечи, так что она не успела увернуться, а лишь отклонила голову и встретилась с его огненным взглядом.
— Что тебе еще нужно?
Он приблизил к ее губам чувственный, перекошенный от презрения рот. Ондайн ощущала сладкий запах вина, жар его мускулистого тела. Больше всего на свете ей хотелось избавиться от него.
— Ничего! — выкрикнула Ондайн, пытаясь вырваться, но он еще крепче сжал ее и, казалось, рассвирепел не на шутку. Вдруг Уорик отпустил ее и быстро подошел к двери.
— И еще кое-что… графиня, — сказал он насмешливо. — Вот засов. Пользуйтесь им. Как только я переступлю порог, вы запретесь… в ту же секунду! И будете открывать дверь только с моего разрешения. Ясно?
— Да!
Он распахнул дверь, немного помедлил и, не оборачиваясь, сказал на прощание:
— Сегодня ваша игра была выше всяческих похвал. Остается только молиться, чтобы мой брат не слишком увлекался вами и не забывал, что вы принадлежите мне.
Дверь тихо затворилась. Ондайн стояла ошеломленная и сконфуженная. Снаружи прозвучал приказ:
— Засов!
Проклиная все на свете, девушка подбежала к двери.
— С удовольствием запру! — пробормотала она и задвинула тяжелый железный засов.
Послышался звук удаляющихся шагов.
Дрожащими пальцами Ондайн расстегнула крючки и сняла одежду, затем заглянула в гардероб и достала чистейшую ночную рубашку с красивой шнуровкой. Ее продолжала бить дрожь, когда она забралась в мягкую уютную постель. Господи, что же это за человек?!
Долгое время она лежала без сна, думая о муже. Она ворочалась, вспоминала черты его лица, его прикосновения и мучилась от жара, пожиравшего ее изнутри.
Прошло, должно быть, не менее часа, когда под окнами раздался конский топот. Любопытство выманило ее из постели. Она осторожно отодвинула драпировку и посмотрела вниз.
Это был Уорик. Она не видела лица, но узнала его по очертаниям фигуры. На нем были шляпа с красным пером, высокие сапоги для верховой езды и развевающаяся черная накидка с изображением чудовища, вышитым золотой ниткой. Граф выводил из-под арки большого холеного скакуна. Ондайн слышала, как он что-то тихо и ласково сказал лошади, гарцевавшей от избытка энергии, проворно вскочил на нее и умчался в восточном направлении, растворившись в ночи.
«Куда вы едете?» — хотела закричать Ондайн. Неожиданно ее охватила ярость, сердце забилось. «Наверняка он поехал к любовнице!» — раздраженно подумала она. Разве не для этого он женился на ней, «висельной» невесте? Ни одна благородная женщина не потерпела бы мужа, который каждую ночь покидает супружеское ложе ради утоления ненасытной похоти.
Ондайн вернулась в тёплую постель и изо всей силы ударила кулаком в подушку. И что она так страдает? Ведь он даровал ей жизнь, обеспечил средства к существованию. Но она все равно страдала. Она боролась со своей яростью, с глупой болью, которая, казалось, поселилась в ней навсегда.
— Тысячу раз будь проклят, лорд Уорик Четхэм! — неистово шептала она, с трудом удерживая слезы.
Вдруг раздался легкий стук в дверь. Она замерла и прислушалась.
— Девочка, с тобой все в порядке? Он вернулся! Это его голос!
— Да… да! — выдавила она. — Все… в порядке.
Он не сказал больше ни слова, но Ондайн облегченно вздохнула и уже через минуту спала.
Глава 6
— Ах да, перебоев с навозом не наблюдается! Клинтон оказался прав относительно выращивания арабских скакунов, и у нас теперь самые быстрые жеребцы! Они прекрасно подойдут для скачек. — Он обернулся к Ондайн. — Вы бывали на скачках в Ныомаркете? Что за веселье!
— Смею заметить, — пробормотал Уорик, — если бы не скачки, ты, возможно, избежал бы дуэли.
Юстин поморщился:
— Если бы Карл ради меня организовал турнир, как он сделал для тебя и Хардгрейва… — Его голос вдруг оборвался, потому что Ондайн переменилась в лице, как будто услышала что-то невероятное.
Ее дыхание сделалось прерывистым, а глаза впились в мужа, сидевшего во главе стола. Так это был он! Он — один из рыцарей, сражавшихся на арене в тот день. День, когда ее жизнь превратилась из сказки в бесконечный кошмар. Господи Боже, лишь по прихоти судьбы они не встретились раньше, и он не знает о ней… беглянке, дочери изменника, изменнице.
Она опустила голову, не желая обнаружить пронзившую се боль. Но Уорик даже не взглянул на нее, целиком поглощенный разговором с братом. С его лица исчезли суровость и напряженность.
Юстин откашлялся.
— Дракон поживает прекрасно, как, впрочем, и всегда. Чуть не вырвался из стойла, когда ты уехал. Он будет счастлив, когда ты снова оседлаешь его.
— Он свое получит, — отозвался Уорик, глубоко погруженный в размышления. — Завтра я проедусь на нем по графству. Он еще пожалеет о спокойной жизни.
Юстин продолжал докладывать: несколько крестьян просят аудиенции — хотят подать прошение. Затем он извинился перед Ондайн, что нагоняет на нее скуку подобными разговорами. Она ответила, что, напротив, ей все внове и потому интересно.
Во время разговора девушка время от времени чувствовала на себе пронзительный взгляд мужа, но так и не сумела понять, доволен ли он ею. Лишь теперь она постигла глубину его обмана: тайну их брака знал только Джек. Уорик не хотел делиться даже с собственным братом.
За дверью послышался шум, и через некоторое время в зал вошел человек. Он казался ровесником Уорика. На нем были простые, но прекрасно сидящие коричневые панталоны и кожаный жакет грума. Волосы были черны как вороново крыло, а загорелое лицо загрубело от солнца и ветра.
Граф поднялся при его появлении и приветливо улыбнулся:
— Клинтон!
— Уорик! — Клинтон подошел к хозяину замка и пожал ему руку. Ондайн с удивлением смотрела на обмен любезностями. Клинтон, похоже, работал в поместье, но они с графом приветствовали друг друга без церемоний. Впрочем, поведение Уорика вообще отличалось от общепринятого: он был любезен с людьми более низкого общественного положения, что, однако, нисколько не умаляло его собственное.
— Познакомься, Ондайн, это Клинтон, хозяин конюшни, — представил Уорик. — Клинтон, это леди Ондайн.
Клинтон повернулся к ней. Она посмотрела в его темно-зеленые глаза. В его лице ей почудилось что-то очень знакомое. Ондайн испугалась, лихорадочно вспоминая, где могла с ним встречаться. Но его слова и почтительное поведение сгладили страх, она вновь обрела спокойствие и уверенность.
Клинтон отвесил поклон:
— Моя леди, ваш покорный слуга.
— Хочешь вина? — спросил его Юстин, и Ондайн еще раз удивилась непринужденному обращению с конюшим.
— Если не помешаю.
— Нет… Я хочу порасспросить тебя про лошадей, — сказал Уорик и улыбнулся. Игривый блеск в глазах придавал ему плутоватый вид. Ондайн не сомневалась, что любая женщина, очарованная этой дьявольской улыбкой и взглядом, с легкостью пошла бы на что угодно ради утоления страсти, даже зная, как это опасно.
Уорик вдруг поднялся с места и проговорил:
— Прошу прощения, сначала я провожу жену в спальню…
— Но… — хотела возразить Ондайн, но Уорик уже подошел сзади и отодвинул стул, помогая ей выйти из-за стола.
— У вас был длинный день, — напомнил он таким тоном, что она сочла за лучшее не спорить. Юстин и Клинтон встали, поклонились и пожелали спокойной ночи.
Граф вцепился ей в руку, не позволяя даже достойно им ответить, и потащил через портретную галерею. Теперь здесь было темно; наступила глубокая ночь, и только несколько свечей слабо поблескивали из зала. Ондайн старалась идти в ногу с Уориком и пыталась понять, почему он так неожиданно решил избавиться от ее присутствия.
— Милорд! — осмелела она, подходя к очередным дверям. Уорик вошел в комнату, очень похожую на предыдущую, только обставленную по-другому. Вдоль восточной стены тянулись полки с книгами; налево друг против друга стояли массивный стол и маленький, изящный секретер; справа на плетеном коврике — клавикорды и арфа. Пламя свечей создавало уют.
— Вот и наша половина, — спокойно сказал Уорик и, не дав ей даже осмотреться, не останавливаясь, прошел дальше через маленькую дверь в заднюю комнату. Ондайн увидела просторную мужскую спальню с туалетным столиком, умывальником и огромной кроватью под балдахином, к которой вели высокие ступени. Шпалеры, расшитые маленькими зелеными дракончиками, украшали стены, а богатые драпировки закрывали окна.
Но и здесь они не остановились. Уорик открыл дверь еще в одну комнату, такую же большую, как спальня. У задней стены стояла белая эмалированная ванна невероятных размеров. Рядом с ней — деревянная подставка с зеркалом для бритья, туалетный столик с раковиной. Решетчатые двери вели наверняка в гардеробную.
В этой комнате Ондайн тоже ничего не разглядела. Уорик толкнул третью дверь, и они наконец остановились.
— Ваша спальня, мадам… — Он приподнял бровь и отпустил руку девушки. — Здесь вы в полной безопасности, уверяю вас.
Ондайн не обратила внимания на его слова и прошлась по комнате. Роскошная спальня пленяла со вкусом продуманным убранством. Над широкой кроватью свешивался полог из расшитой цветами легкой ткани. Серебристо-голубой цвет постельного белья гармонировал с драпировками на окнах. В углу стоял туалетный столик из отполированного до блеска вишневого дерева, а на нем — кувшин и ваза из белой глазури, расписанной голубыми маргаритками. Рядом — еще один столик с зеркалом в оправе. В задней стене виднелся встроенный альков, тоже задрапированный серебристо-голубой материей.
— Уборная, — сообщил Уорик.
— Спасибо, — смущенно ответила она.
— Вы найдете нижние рубашки в шкафу, а платья висят в гардеробной. Кувшин всегда полон, если вам ночью потребуется вода. Есть еще какие-нибудь пожелания?
— Нет, — пробормотала Ондайн.
— Пока у вас нет горничной, хотя Лотти…
— Мне никто не нужен.
— Нет, вам должен быть кто-то нужен, — сказал Уорик с нетерпением.
— Тогда Лотти подойдет.
Он кивнул:
— Ну, если у вас больше нет пожеланий…
— Есть! — неожиданно выпалила она, смотря прямо в его глаза с блестящими золотыми искорками.
— И что же это, мадам?
— Я требую объяснений!
— Каких? — Он стоял со скрещенными на груди руками. Его голос стал глухим. Наверное, от гнева.
— Что значит вся эта шарада!
— Мадам, вы предпочитаете, чтобы я вернул вас на виселицу? Ондайн опустила глаза. Он выругался вполголоса и вдруг взорвался:
— Что тебе еще нужно? Ты сыта и одета и не унижена жалостью. Поместье в твоем распоряжении: сады, всевозможные развлечения, приятное времяпрепровождение. И кроме того — видно, для тебя это вопрос величайшей важности, — твоя невинность в полной безопасности. Взамен от тебя требуется сыграть роль знатной дамы, и ты замечательно справляешься со своей задачей…
Уорик шагнул к ней и неожиданно схватил ее за плечи, так что она не успела увернуться, а лишь отклонила голову и встретилась с его огненным взглядом.
— Что тебе еще нужно?
Он приблизил к ее губам чувственный, перекошенный от презрения рот. Ондайн ощущала сладкий запах вина, жар его мускулистого тела. Больше всего на свете ей хотелось избавиться от него.
— Ничего! — выкрикнула Ондайн, пытаясь вырваться, но он еще крепче сжал ее и, казалось, рассвирепел не на шутку. Вдруг Уорик отпустил ее и быстро подошел к двери.
— И еще кое-что… графиня, — сказал он насмешливо. — Вот засов. Пользуйтесь им. Как только я переступлю порог, вы запретесь… в ту же секунду! И будете открывать дверь только с моего разрешения. Ясно?
— Да!
Он распахнул дверь, немного помедлил и, не оборачиваясь, сказал на прощание:
— Сегодня ваша игра была выше всяческих похвал. Остается только молиться, чтобы мой брат не слишком увлекался вами и не забывал, что вы принадлежите мне.
Дверь тихо затворилась. Ондайн стояла ошеломленная и сконфуженная. Снаружи прозвучал приказ:
— Засов!
Проклиная все на свете, девушка подбежала к двери.
— С удовольствием запру! — пробормотала она и задвинула тяжелый железный засов.
Послышался звук удаляющихся шагов.
Дрожащими пальцами Ондайн расстегнула крючки и сняла одежду, затем заглянула в гардероб и достала чистейшую ночную рубашку с красивой шнуровкой. Ее продолжала бить дрожь, когда она забралась в мягкую уютную постель. Господи, что же это за человек?!
Долгое время она лежала без сна, думая о муже. Она ворочалась, вспоминала черты его лица, его прикосновения и мучилась от жара, пожиравшего ее изнутри.
Прошло, должно быть, не менее часа, когда под окнами раздался конский топот. Любопытство выманило ее из постели. Она осторожно отодвинула драпировку и посмотрела вниз.
Это был Уорик. Она не видела лица, но узнала его по очертаниям фигуры. На нем были шляпа с красным пером, высокие сапоги для верховой езды и развевающаяся черная накидка с изображением чудовища, вышитым золотой ниткой. Граф выводил из-под арки большого холеного скакуна. Ондайн слышала, как он что-то тихо и ласково сказал лошади, гарцевавшей от избытка энергии, проворно вскочил на нее и умчался в восточном направлении, растворившись в ночи.
«Куда вы едете?» — хотела закричать Ондайн. Неожиданно ее охватила ярость, сердце забилось. «Наверняка он поехал к любовнице!» — раздраженно подумала она. Разве не для этого он женился на ней, «висельной» невесте? Ни одна благородная женщина не потерпела бы мужа, который каждую ночь покидает супружеское ложе ради утоления ненасытной похоти.
Ондайн вернулась в тёплую постель и изо всей силы ударила кулаком в подушку. И что она так страдает? Ведь он даровал ей жизнь, обеспечил средства к существованию. Но она все равно страдала. Она боролась со своей яростью, с глупой болью, которая, казалось, поселилась в ней навсегда.
— Тысячу раз будь проклят, лорд Уорик Четхэм! — неистово шептала она, с трудом удерживая слезы.
Вдруг раздался легкий стук в дверь. Она замерла и прислушалась.
— Девочка, с тобой все в порядке? Он вернулся! Это его голос!
— Да… да! — выдавила она. — Все… в порядке.
Он не сказал больше ни слова, но Ондайн облегченно вздохнула и уже через минуту спала.
Глава 6
Ондайн разбудил стук в дверь. Это была Лотти, которая приготовила для нее ароматную ванну и завтрак. Ондайн, обрадованная мыслью о ванне, блеснула улыбкой и заторопилась в туалетную комнату, на ходу сбрасывая пеньюар.
Обмотав волосы вокруг головы и попробовав ногой воду, она осторожно погрузилась в ванну и откинулась на спину, нежась в благовонном банном масле. Через минуту она открыла глаза и с удивлением увидела Лотти, которая в ожидании стояла перед ней и держала большое полотенце. Поймав взгляд хозяйки, девушка вспыхнула и поклонилась.
— Лотти, что ты здесь делаешь? — мягко спросила Ондайн.
— Не знаю… — Она запнулась и потупилась. — Видите ли, миледи, меня назначили горничной только сегодня.
Ондайн добродушно засмеялась, стараясь не обидеть девушку. Ей нравилась Лотти — ее широкое лицо, открытая доверчивая улыбка и ярко-вишневые щеки.
— Ну хорошо, Лотти. Открою тебе секрет, — сказала Ондайн с ободряющей улыбкой. — Я и сама немножечко нервничаю, так что давай учиться вместе. Если не возражаешь, я бы сначала выпила чашечку чая, а полотенце ты подашь мне потом.
Лотти понимающе кивнула. Ондайн снова закрыла глаза, а девушка стремглав побежала через хозяйскую спальню на кухню. Вскоре она вернулась с чашкой чая.
— Милая, не подвинешь ли поближе вон тот столик? Я поставлю на него чашку, — попросила Ондайн. Лотти ревностно исполнила и это приказание, более походившее на просьбу.
Когда Лотти двигала столик, Ондайн заметила, как сильно девушка дрожит. Стараясь скрыть озабоченность, Ондайн поставила чашку и спросила:
— Что с тобой, Лотти? Неужели ты меня боишься?
— Совсем нет, вас я не боюсь… Вы такая добрая! — поспешила ответить девушка, не переставая дрожать.
— Тогда в чем же дело, Лотти? — спросила Ондайн настойчивее и начиная раздражаться.
Лотти с опаской взглянула на дверь в спальню хозяина, как будто боялась, что кто-нибудь ее подслушает. Она опустилась на колени рядом с ванной и, глядя на свою госпожу широко открытыми от испуга глазами, сказала:
— Я боюсь за вас!
— За меня?! — повторила Ондайн в изумлении. — И почему же? Она почувствовала, как ее пронзил необъяснимый ужас. Так значит, этот красивый тиран, этот лжец, женившийся на ней, скрывал нечто большее, чем она подозревала?
Лотти снова бросила взгляд на дверь и с испугом спросила Ондайн:
— Вы их слышали?
— Кого их?
— Волков… Сохрани Иисус! Как они выли прошлой ночью! Ондайн засмеялась и расслабила напрягшееся тело.
— Лотти! Волки всегда рыскают по лесам и часто воют на луну. Лотти энергично затрясла головой и прошептала:
— Леди, я боюсь за вашу жизнь! Покойная графиня до смерти боялась… Бедное нежное создание!
— Лотти! Кого боялась? Мужа?
— Ах нет, леди! Хотя многие так думали! Горничная Женевьевы, девушка из Йоркшира, рассказывала на кухне, что ее хозяйка безумно боится…
Ондайн почувствовала, как холодеют ее конечности, но постаралась держать себя в руках. С одной стороны, она не могла показаться совершенно несведущей в делах мужа, с другой — должна была воспользоваться благоприятным случаем, чтобы побольше о нем выведать.
— Чего же она боялась? — осторожно спросила Ондайн.
— Привидений.
Лотти объяснялась так невразумительно, что Ондайн не оставалось ничего другого, как расхохотаться от чистого сердца.
— Лотти, не бойся за меня, потому что я не боюсь никаких духов. — Она ослепительно улыбнулась. — В любом замке живут привидения, Лотти. Когда-то мой отец, самый дорогой и обожаемый мною человек, сказал, что привидения — это самые безобидные существа; они единственные, кто наверняка не причинит тебе никакого вреда.
Но слова Ондайн, кажется, совсем не успокоили Лотти.
— Лотти, а отчего умерла графиня? В родах?
— Нет-нет, моя леди! Все считали ее немного странной… все, кроме графа…
— Странной?
— Ну да, сумасшедшей! Но это не так! Просто она была хрупкая и… запуганная. С детства ее готовили к монастырю, но ее отец на смертном одре со слезами просил графа взять ее в жены и… — Лотти осеклась. — Как же можно отказать в такой просьбе! Вот они и поженились…
— Лотти, а почему она умерла?
— Она слышала голоса. Голоса привидений.
Ондайн начала терять терпение, но продолжала расспрашивать, видя, как до смешного серьезна Лотти.
— Каких привидений?
— Ну конечно, бабушки его сиятельства. Той, что упала со старой деревянной лестницы в церкви и разбилась. Все из-за любовницы старого лорда, которая и сама вскоре умерла. И Женевьева погибла так же. Бедная леди, такая благородная! Она выпала из башни в королевском дворце. Говорят, ее позвали какие-то голоса!
— Лотти! — раздался с порога возмущенный и испуганный голос.
Обе девушки — Ондайн и Лотти — в замешательстве обернулись. В дверях стояла Матильда с мертвенно-бледным лицом, схватившись одной рукой за сердце, а другой опираясь на дверной косяк.
— Лотти, дрянная девчонка! Как ты смеешь расстраивать графиню глупыми сплетнями!
Лотти от испуга и неожиданности повалилась на пол. Ондайн, раздраженная, что ее побеспокоили в ванне, попыталась возразить:
— Я совсем не расстроена! Я сама ее расспрашивала. Она только… Не дослушав Ондайн, Матильда подошла к Лотти и сердито схватила ее за руку.
— Я хотела как лучше! — вскричала Лотти.
— Ужасный ребенок! Тебя нужно было оставить на кухне!
— Нет! Этому не бывать! — заявила Ондайн, желая поставить Матильду на место. — Я требую… — начала она, но ее слова покрыл мужской голос, властно прогрохотавший:
— Ради всего святого… Что здесь происходит?
На этот раз в дверях стоял Уорик в камзоле и панталонах для верховой езды; высокая шляпа и ботинки довершали его наряд. Глаза с золотыми искорками метали молнии. Он поглядел на Ондайн, уверенный, что именно она послужила причиной домашней неурядицы.
Ондайн почувствовала, как в ней закипает ярость. Она оказалась жертвой: униженная грубым вторжением, голая, вынужденная сидеть в ванне среди лопающихся пузырей. Ей захотелось закричать и выгнать их всех! Особенно невыносимым ей казалось присутствие Уорика, который бесстыдно осматривал ее на глазах у других женщин.
— В чем дело? — повторил свой вопрос Уорик.
Ондайн подтянула колени к груди и сделалась пунцовой от стыда и негодования, но постаралась ответить в самой сдержанной манере, на какую была способна:
— Ничего особенного, милорд. Матильда недовольна поведением Лотти. Мне же, напротив, все нравится. Единственное, о чем я прошу, — оставить меня…
— А вы что скажете? — обратился Уорик к экономке, бесцеремонно перебив Ондайн.
— Я… милорд… Мне не очень понравилось, что девочка передавала графине какие-то дурные сплетни.
— Ох! — Лотти лежала на полу, спрятав голову в кольце рук, и сдавленно рыдала. — Я хотела как лучше, правда! Я…
— Ничего дурного и не случилось! — огрызнулась Ондайн. Она мечтала поскорее покончить с этим, выпроводить Матильду и особенно Уорика и вылезти из ванны. — Могут ли меня наконец оставить в покое наедине с моей горничной…
Уорик как будто не слышал ее слов. Он широкими шагами вошел в комнату и наклонился над обезумевшей от рыданий Лотти.
— Иди, девочка! — Он помог ей подняться на ноги.
— Ее нужно наказать! — постановила Матильда.
— Ни за что! — крикнула Ондайн в гневе.
— Матильда, Лотти, я вас отпускаю, — сказал Уорик примирительно. — Матильда, никаких наказаний! Так просит графиня.
Матильда вместе с Лотти, которая шла на подкашивающихся от страха ногах, направились к выходу. Ондайн быстро сообразила, что вот-вот лишится горничной и изменить ситуацию нужно прямо сейчас, в присутствии мужа.
— Милорд, мне потребуется помощь Лотти. Лотти, ты останешься здесь…
Лотти остановилась.
— Уходите, — спокойно сказал Уорик. Лотти молча поклонилась и убежала, а Ондайн усвоила преподанный урок: приказы ее мужа всегда будут иметь большую силу, чем ее собственные, каким бы елейным голосом она их ни отдавала.
Женщины удалились. Уорик закрыл за ними дверь, прошелся по комнате, затем поставил ногу в сапоге на стул и оперся локтем о колено.
— Милорд, если не возражаете…
— Возражаю. Извольте объяснить, что все это значит?
Он сверлил ее взглядом. От его близости и собственной незащищенности Ондайн потеряла душевное равновесие и затряслась от негодования.
— Вы спрашиваете, что это значит? — прошипела она, откидывая назад голову и неосторожно показывая из воды шею и вздымавшуюся грудь. — Это значит, милорд, что хотя я по вашему желанию играю роль графини, вы не предложили никакого текста для этой роли! Вы даже не сочли необходимым предупредить меня, сэр, о своем вдовстве и о том, что слуги обвиняют в смерти вашей жены какие-то привидения!
Уорик помолчал, прошелся по комнате и остановился у резной створки гардероба. Ондайн не понимала выражения его лица. Этот человек казался одновременно далеким и близким, знающим о ней каждую мелочь и совершенно равнодушным.
— Графиня, — в разговорах с ней он всегда титуловал ее с иронией, — надеюсь, вы не верите во всю эту чепуху.
Конечно, она не верила, но страстно желала узнать, почему этот разговор состоялся только теперь и почему Уорик так встревожен.
— Разумеется, — ответила Ондайн, — но уже появилось достаточно поводов, лорд Четхэм, чтобы вы что-нибудь мне объяснили!
Он пожал плечами, и недобрая улыбка тронула уголки его губ.
— Я думал, что вы до смерти испугаетесь рассказов о привидениях и сбежите из замка, где залы эхом откликаются на вой волков.
— Мой господин! — В голосе Ондайн прозвучала насмешка. — Если вы уверены, что я нахожусь полностью в вашем распоряжении, к чему такая трогательная забота о моих чувствах?
Он едва заметно улыбнулся:
— Ошибаетесь, графиня. Мне необходимо заботиться и о ваших чувствах… и о вашем настроении. Но если, моя дорогая, вы не боитесь привидений, — он понизил голос, — почему же вы дрожите, как былинка на ветру?
— Меня устрашает полное отсутствие у вас хороших манер, сэр! — яростно выкрикнула Ондайн. — Вы объявили меня хозяйкой дома, но я принуждена покорно сносить не только перебранку слуг в моем присутствии именно в тот момент, когда я принимаю ванну, но и ваше бесцеремонное вторжение!
Его глаза заблестели. Он покачал головой и безудержно расхохотался:
— Но, моя леди, я ваш муж! Если не я, то кто же, скажите на милость, может беспокоить вас во время купания?
— Я хочу выйти, — произнесла Ондайн ледяным тоном.
— Пожалуйста, выходите, графиня, — сказал он, галантно отвешивая ей низкий и вежливый поклон.
Она не двигалась и не находила достойного ответа, сконфуженная его насмешкой. Ее лицо и грудь порозовели от стыда и негодования. Она с трудом справлялась с собой, и граф не преминул это отметить:
— Сегодня, вы говорите, натерпелись ужасов, леди? А мне припоминается, что вы никого и ничего не боитесь. Разве не так?
— Убирайтесь! — крикнула Ондайн.
Но вместо того чтобы удалиться, Уорик направился прямо к ней. Он снова поставил ногу на стул, рукой уперся в колено и, низко наклонившись над ванной, четко выговаривая каждое слово, произнес:
— Мадам, раз и навсегда отучитесь мне приказывать. Тем более выгонять меня из комнаты, которая в любом случае принадлежит мне. Я нахожусь там, где считаю нужным, и мне не требуется для этого вашего разрешения.
Он говорил приятным голосом, но с таким подчеркнутым высокомерием, что ее ярость вспыхнула с новой силой. Она вполголоса осыпала его проклятиями и настолько забылась, что высунула руку и со всей силы шлепнула по воде.
Уорик, все время наблюдавший за ней, мгновенно поймал ее запястье. С улыбкой на губах и упрямо стиснув челюсти, он схватил другую руку и вытащил Ондайн из ванны. Она остолбенела. Не обращая внимания на воду, ручьями стекавшую на пол, Уорик одной рукой взял ее за щиколотки, вторую замкнул на запястьях и запрокинул девушку за спину, словно убитую на охоте лань.
Ее груди плотно прижимались к его спине, и он наверняка чувствовал их через намокшую рубашку.
— Леди! К сожалению, я вынужден постоянно напоминать вам, как ничтожны ваши обязанности! Но вы с завидным упорством по пустякам испытываете мое терпение, хотя в вашей власти избежать этого!
Ей вдруг показалось, что пальцы Уорика нежно зарываются в ее мокрые волосы, гладят затылок, ласкают шею. Ондайн не любила просить прощения даже тогда, когда этого требовало чувство долга, а у Уорика — тем более. Но почему-то сейчас ей очень этого захотелось.
Еле живая от страха и возбуждения — это последнее она проклинала больше всего, — Ондайн как будто превратилась в расплавленное серебро.
— Прошу простить меня, — жалобно простонала она, но прощение запоздало.
Уорик склонил голову и губами запечатал ей рот. Ондайн замерла от неожиданного прикосновения, но ответила на поцелуй. Он был ласкающим и одновременно требовательным, похожим на сладкое вино, которое вливалось в нее горячей струей, ослабляя и лишая сил для сопротивления. Ее обжигали прикосновения блуждающего языка. Каждое его движение наносило сокрушительный удар ее воле. Но вдруг все происходящее показалось ей нелепым. Ондайн отвернулась, резко дернув головой и пожертвовав прядью волос, а затем отнюдь не в лестных выражениях описала поведение графа.
Уорик засмеялся, опустил ее на пол и, обнимая еще крепче, проговорил:
— Моя дорогая, я только напомнил вам, что хочу очень немногого: внимания к моим словам, хотя вообще-то у мужа есть и другие права на жену.
В его сладком голосе слышались нотки предупреждения. Насмешливо улыбаясь, он игриво провел пальцами по ее позвоночнику и пошлепал по ягодицам.
— Будь проклят, грубый мужлан, мошенник, мерзавец… — начала Ондайн.
— В своем перечислении вы пропускаете «муж» и «милорд», — напомнил он, проводя костяшками пальцев по ее бедрам и талии и ласково накрывая ладонью грудь. По ее телу с новой силой пробежал огонь. Она не отрывала от него глаз и наконец выкрикнула:
Обмотав волосы вокруг головы и попробовав ногой воду, она осторожно погрузилась в ванну и откинулась на спину, нежась в благовонном банном масле. Через минуту она открыла глаза и с удивлением увидела Лотти, которая в ожидании стояла перед ней и держала большое полотенце. Поймав взгляд хозяйки, девушка вспыхнула и поклонилась.
— Лотти, что ты здесь делаешь? — мягко спросила Ондайн.
— Не знаю… — Она запнулась и потупилась. — Видите ли, миледи, меня назначили горничной только сегодня.
Ондайн добродушно засмеялась, стараясь не обидеть девушку. Ей нравилась Лотти — ее широкое лицо, открытая доверчивая улыбка и ярко-вишневые щеки.
— Ну хорошо, Лотти. Открою тебе секрет, — сказала Ондайн с ободряющей улыбкой. — Я и сама немножечко нервничаю, так что давай учиться вместе. Если не возражаешь, я бы сначала выпила чашечку чая, а полотенце ты подашь мне потом.
Лотти понимающе кивнула. Ондайн снова закрыла глаза, а девушка стремглав побежала через хозяйскую спальню на кухню. Вскоре она вернулась с чашкой чая.
— Милая, не подвинешь ли поближе вон тот столик? Я поставлю на него чашку, — попросила Ондайн. Лотти ревностно исполнила и это приказание, более походившее на просьбу.
Когда Лотти двигала столик, Ондайн заметила, как сильно девушка дрожит. Стараясь скрыть озабоченность, Ондайн поставила чашку и спросила:
— Что с тобой, Лотти? Неужели ты меня боишься?
— Совсем нет, вас я не боюсь… Вы такая добрая! — поспешила ответить девушка, не переставая дрожать.
— Тогда в чем же дело, Лотти? — спросила Ондайн настойчивее и начиная раздражаться.
Лотти с опаской взглянула на дверь в спальню хозяина, как будто боялась, что кто-нибудь ее подслушает. Она опустилась на колени рядом с ванной и, глядя на свою госпожу широко открытыми от испуга глазами, сказала:
— Я боюсь за вас!
— За меня?! — повторила Ондайн в изумлении. — И почему же? Она почувствовала, как ее пронзил необъяснимый ужас. Так значит, этот красивый тиран, этот лжец, женившийся на ней, скрывал нечто большее, чем она подозревала?
Лотти снова бросила взгляд на дверь и с испугом спросила Ондайн:
— Вы их слышали?
— Кого их?
— Волков… Сохрани Иисус! Как они выли прошлой ночью! Ондайн засмеялась и расслабила напрягшееся тело.
— Лотти! Волки всегда рыскают по лесам и часто воют на луну. Лотти энергично затрясла головой и прошептала:
— Леди, я боюсь за вашу жизнь! Покойная графиня до смерти боялась… Бедное нежное создание!
— Лотти! Кого боялась? Мужа?
— Ах нет, леди! Хотя многие так думали! Горничная Женевьевы, девушка из Йоркшира, рассказывала на кухне, что ее хозяйка безумно боится…
Ондайн почувствовала, как холодеют ее конечности, но постаралась держать себя в руках. С одной стороны, она не могла показаться совершенно несведущей в делах мужа, с другой — должна была воспользоваться благоприятным случаем, чтобы побольше о нем выведать.
— Чего же она боялась? — осторожно спросила Ондайн.
— Привидений.
Лотти объяснялась так невразумительно, что Ондайн не оставалось ничего другого, как расхохотаться от чистого сердца.
— Лотти, не бойся за меня, потому что я не боюсь никаких духов. — Она ослепительно улыбнулась. — В любом замке живут привидения, Лотти. Когда-то мой отец, самый дорогой и обожаемый мною человек, сказал, что привидения — это самые безобидные существа; они единственные, кто наверняка не причинит тебе никакого вреда.
Но слова Ондайн, кажется, совсем не успокоили Лотти.
— Лотти, а отчего умерла графиня? В родах?
— Нет-нет, моя леди! Все считали ее немного странной… все, кроме графа…
— Странной?
— Ну да, сумасшедшей! Но это не так! Просто она была хрупкая и… запуганная. С детства ее готовили к монастырю, но ее отец на смертном одре со слезами просил графа взять ее в жены и… — Лотти осеклась. — Как же можно отказать в такой просьбе! Вот они и поженились…
— Лотти, а почему она умерла?
— Она слышала голоса. Голоса привидений.
Ондайн начала терять терпение, но продолжала расспрашивать, видя, как до смешного серьезна Лотти.
— Каких привидений?
— Ну конечно, бабушки его сиятельства. Той, что упала со старой деревянной лестницы в церкви и разбилась. Все из-за любовницы старого лорда, которая и сама вскоре умерла. И Женевьева погибла так же. Бедная леди, такая благородная! Она выпала из башни в королевском дворце. Говорят, ее позвали какие-то голоса!
— Лотти! — раздался с порога возмущенный и испуганный голос.
Обе девушки — Ондайн и Лотти — в замешательстве обернулись. В дверях стояла Матильда с мертвенно-бледным лицом, схватившись одной рукой за сердце, а другой опираясь на дверной косяк.
— Лотти, дрянная девчонка! Как ты смеешь расстраивать графиню глупыми сплетнями!
Лотти от испуга и неожиданности повалилась на пол. Ондайн, раздраженная, что ее побеспокоили в ванне, попыталась возразить:
— Я совсем не расстроена! Я сама ее расспрашивала. Она только… Не дослушав Ондайн, Матильда подошла к Лотти и сердито схватила ее за руку.
— Я хотела как лучше! — вскричала Лотти.
— Ужасный ребенок! Тебя нужно было оставить на кухне!
— Нет! Этому не бывать! — заявила Ондайн, желая поставить Матильду на место. — Я требую… — начала она, но ее слова покрыл мужской голос, властно прогрохотавший:
— Ради всего святого… Что здесь происходит?
На этот раз в дверях стоял Уорик в камзоле и панталонах для верховой езды; высокая шляпа и ботинки довершали его наряд. Глаза с золотыми искорками метали молнии. Он поглядел на Ондайн, уверенный, что именно она послужила причиной домашней неурядицы.
Ондайн почувствовала, как в ней закипает ярость. Она оказалась жертвой: униженная грубым вторжением, голая, вынужденная сидеть в ванне среди лопающихся пузырей. Ей захотелось закричать и выгнать их всех! Особенно невыносимым ей казалось присутствие Уорика, который бесстыдно осматривал ее на глазах у других женщин.
— В чем дело? — повторил свой вопрос Уорик.
Ондайн подтянула колени к груди и сделалась пунцовой от стыда и негодования, но постаралась ответить в самой сдержанной манере, на какую была способна:
— Ничего особенного, милорд. Матильда недовольна поведением Лотти. Мне же, напротив, все нравится. Единственное, о чем я прошу, — оставить меня…
— А вы что скажете? — обратился Уорик к экономке, бесцеремонно перебив Ондайн.
— Я… милорд… Мне не очень понравилось, что девочка передавала графине какие-то дурные сплетни.
— Ох! — Лотти лежала на полу, спрятав голову в кольце рук, и сдавленно рыдала. — Я хотела как лучше, правда! Я…
— Ничего дурного и не случилось! — огрызнулась Ондайн. Она мечтала поскорее покончить с этим, выпроводить Матильду и особенно Уорика и вылезти из ванны. — Могут ли меня наконец оставить в покое наедине с моей горничной…
Уорик как будто не слышал ее слов. Он широкими шагами вошел в комнату и наклонился над обезумевшей от рыданий Лотти.
— Иди, девочка! — Он помог ей подняться на ноги.
— Ее нужно наказать! — постановила Матильда.
— Ни за что! — крикнула Ондайн в гневе.
— Матильда, Лотти, я вас отпускаю, — сказал Уорик примирительно. — Матильда, никаких наказаний! Так просит графиня.
Матильда вместе с Лотти, которая шла на подкашивающихся от страха ногах, направились к выходу. Ондайн быстро сообразила, что вот-вот лишится горничной и изменить ситуацию нужно прямо сейчас, в присутствии мужа.
— Милорд, мне потребуется помощь Лотти. Лотти, ты останешься здесь…
Лотти остановилась.
— Уходите, — спокойно сказал Уорик. Лотти молча поклонилась и убежала, а Ондайн усвоила преподанный урок: приказы ее мужа всегда будут иметь большую силу, чем ее собственные, каким бы елейным голосом она их ни отдавала.
Женщины удалились. Уорик закрыл за ними дверь, прошелся по комнате, затем поставил ногу в сапоге на стул и оперся локтем о колено.
— Милорд, если не возражаете…
— Возражаю. Извольте объяснить, что все это значит?
Он сверлил ее взглядом. От его близости и собственной незащищенности Ондайн потеряла душевное равновесие и затряслась от негодования.
— Вы спрашиваете, что это значит? — прошипела она, откидывая назад голову и неосторожно показывая из воды шею и вздымавшуюся грудь. — Это значит, милорд, что хотя я по вашему желанию играю роль графини, вы не предложили никакого текста для этой роли! Вы даже не сочли необходимым предупредить меня, сэр, о своем вдовстве и о том, что слуги обвиняют в смерти вашей жены какие-то привидения!
Уорик помолчал, прошелся по комнате и остановился у резной створки гардероба. Ондайн не понимала выражения его лица. Этот человек казался одновременно далеким и близким, знающим о ней каждую мелочь и совершенно равнодушным.
— Графиня, — в разговорах с ней он всегда титуловал ее с иронией, — надеюсь, вы не верите во всю эту чепуху.
Конечно, она не верила, но страстно желала узнать, почему этот разговор состоялся только теперь и почему Уорик так встревожен.
— Разумеется, — ответила Ондайн, — но уже появилось достаточно поводов, лорд Четхэм, чтобы вы что-нибудь мне объяснили!
Он пожал плечами, и недобрая улыбка тронула уголки его губ.
— Я думал, что вы до смерти испугаетесь рассказов о привидениях и сбежите из замка, где залы эхом откликаются на вой волков.
— Мой господин! — В голосе Ондайн прозвучала насмешка. — Если вы уверены, что я нахожусь полностью в вашем распоряжении, к чему такая трогательная забота о моих чувствах?
Он едва заметно улыбнулся:
— Ошибаетесь, графиня. Мне необходимо заботиться и о ваших чувствах… и о вашем настроении. Но если, моя дорогая, вы не боитесь привидений, — он понизил голос, — почему же вы дрожите, как былинка на ветру?
— Меня устрашает полное отсутствие у вас хороших манер, сэр! — яростно выкрикнула Ондайн. — Вы объявили меня хозяйкой дома, но я принуждена покорно сносить не только перебранку слуг в моем присутствии именно в тот момент, когда я принимаю ванну, но и ваше бесцеремонное вторжение!
Его глаза заблестели. Он покачал головой и безудержно расхохотался:
— Но, моя леди, я ваш муж! Если не я, то кто же, скажите на милость, может беспокоить вас во время купания?
— Я хочу выйти, — произнесла Ондайн ледяным тоном.
— Пожалуйста, выходите, графиня, — сказал он, галантно отвешивая ей низкий и вежливый поклон.
Она не двигалась и не находила достойного ответа, сконфуженная его насмешкой. Ее лицо и грудь порозовели от стыда и негодования. Она с трудом справлялась с собой, и граф не преминул это отметить:
— Сегодня, вы говорите, натерпелись ужасов, леди? А мне припоминается, что вы никого и ничего не боитесь. Разве не так?
— Убирайтесь! — крикнула Ондайн.
Но вместо того чтобы удалиться, Уорик направился прямо к ней. Он снова поставил ногу на стул, рукой уперся в колено и, низко наклонившись над ванной, четко выговаривая каждое слово, произнес:
— Мадам, раз и навсегда отучитесь мне приказывать. Тем более выгонять меня из комнаты, которая в любом случае принадлежит мне. Я нахожусь там, где считаю нужным, и мне не требуется для этого вашего разрешения.
Он говорил приятным голосом, но с таким подчеркнутым высокомерием, что ее ярость вспыхнула с новой силой. Она вполголоса осыпала его проклятиями и настолько забылась, что высунула руку и со всей силы шлепнула по воде.
Уорик, все время наблюдавший за ней, мгновенно поймал ее запястье. С улыбкой на губах и упрямо стиснув челюсти, он схватил другую руку и вытащил Ондайн из ванны. Она остолбенела. Не обращая внимания на воду, ручьями стекавшую на пол, Уорик одной рукой взял ее за щиколотки, вторую замкнул на запястьях и запрокинул девушку за спину, словно убитую на охоте лань.
Ее груди плотно прижимались к его спине, и он наверняка чувствовал их через намокшую рубашку.
— Леди! К сожалению, я вынужден постоянно напоминать вам, как ничтожны ваши обязанности! Но вы с завидным упорством по пустякам испытываете мое терпение, хотя в вашей власти избежать этого!
Ей вдруг показалось, что пальцы Уорика нежно зарываются в ее мокрые волосы, гладят затылок, ласкают шею. Ондайн не любила просить прощения даже тогда, когда этого требовало чувство долга, а у Уорика — тем более. Но почему-то сейчас ей очень этого захотелось.
Еле живая от страха и возбуждения — это последнее она проклинала больше всего, — Ондайн как будто превратилась в расплавленное серебро.
— Прошу простить меня, — жалобно простонала она, но прощение запоздало.
Уорик склонил голову и губами запечатал ей рот. Ондайн замерла от неожиданного прикосновения, но ответила на поцелуй. Он был ласкающим и одновременно требовательным, похожим на сладкое вино, которое вливалось в нее горячей струей, ослабляя и лишая сил для сопротивления. Ее обжигали прикосновения блуждающего языка. Каждое его движение наносило сокрушительный удар ее воле. Но вдруг все происходящее показалось ей нелепым. Ондайн отвернулась, резко дернув головой и пожертвовав прядью волос, а затем отнюдь не в лестных выражениях описала поведение графа.
Уорик засмеялся, опустил ее на пол и, обнимая еще крепче, проговорил:
— Моя дорогая, я только напомнил вам, что хочу очень немногого: внимания к моим словам, хотя вообще-то у мужа есть и другие права на жену.
В его сладком голосе слышались нотки предупреждения. Насмешливо улыбаясь, он игриво провел пальцами по ее позвоночнику и пошлепал по ягодицам.
— Будь проклят, грубый мужлан, мошенник, мерзавец… — начала Ондайн.
— В своем перечислении вы пропускаете «муж» и «милорд», — напомнил он, проводя костяшками пальцев по ее бедрам и талии и ласково накрывая ладонью грудь. По ее телу с новой силой пробежал огонь. Она не отрывала от него глаз и наконец выкрикнула: