Страница:
В 1986 - 277.
В 1987 - 130.
В 1988 - 88.
В 1989 - 76.
В 1990 - 72.
В 1991 - 15.
В 1992 - 1 (помилованы - 55).
В 1993 - 4 (помилованы - 149).
В 1994 - 19 (помилованы - 134).
В 1995 - 86.
В 1996 - 53 (отклонено 30 просьб о помиловании).
Смертную казнь за уголовные преступления применяют более 100 стран. Эту практику после развала СССР сохраняют все бывшие республики. Не отменили смертную казнь и бывшие, и нынешние социалистические страны, сохранена она до сих пор в некоторых азиатских государствах - в Афганистане, Бангладеш, Бирме (Мьянма), Индии, Индонезии, Иране, Корее, Пакистане, во всех странах арабского мира - Египте, Ираке, Кувейте, ОАЭ, Сирии, в большинстве африканских стран - Анголе, Бурунди, Замбии, Зимбабве, Нигерии и некоторых других.
Исключительная мера наказания применяется в 38 штатах США.
Ряд государств применяет смертную казнь в исключительных ситуациях и в военное время. Это Аргентина, Бразилия, Великобритания, Израиль, Италия, Канада, Мексика, Новая Зеландия, Швейцария - всего восемнадцать стран.
Полностью отменена смертная казнь в тридцати пяти странах - в том числе в Австрии, Австралии, Германии, Дании, Исландии, Нидерландах, Норвегии, Португалии, Франции, Швеции.
В нынешние времена "государственная гильотина" в России практически застопорилась. Последним в середине 1996 года ушел на казнь из коридора смертников Сергей Головкин по кличке Фишер, он же - Удав, который изнасиловал и растерзал в подвале своего гаража одиннадцать мальчишек. С тех пор здесь обстановка "потеплела": наше общество стремится к гуманизации; Совет Европы, в который вступила Россия, обязывает ввести мораторий на смертную казнь. Президент Ельцин уже подписал соответствующий указ, несмотря на то, что эта мера сохранена в новом Уголовном кодексе 1997 года. Теперь злодеи имеют реальные шансы на жизнь.
Смертникам дали послабления: разрешена спортивная одежда, стены камеры увешаны фотографиями, картинками, изображениями икон, которыми их регулярно снабжают представители церкви. Почти в каждой камере есть транзисторный приемник, и легкая музыка звучит здесь странно и непривычно. Разрешены и передачи, "дачки" по-тюремному. В тот день, когда мы беседовали с одним из самых молодых арестантов - Вадимом Г. 1975 года рождения, женщина-контролер принесла ему посылку от матери. Кроме сигарет, носков, конвертов там были и две толстые тетради... На момент совершения преступления ему исполнился двадцать один год. Был осужден за убийство трех человек: шесть раз выстрелил из пистолета ТТ и для верности бросил гранату РГ-42 в машину коммерсанта Г. Бокия. Тот умер на месте, еще двое, сидевшие в машине - Коростошевский и Баранов скончались позже. Выжил только Гуреев, получивший сотрясение мозга и баротравму. Киллер попытался скрыться на автомобиле подельника, но нарвался на патрульную машину милиции...
Любимое занятие приговоренных к смерти - писать апелляции, жалобы на несправедливый приговор. Многие настойчиво пытаются убедить своих адресатов в том, что вообще не виновны, и до такой степени упорствуют в этом, что границы истины стираются и они уже сами искренне верят в то, что не совершали преступлений. Как и Вадим, утверждающий, что групповое убийство совершил его подельник... Кстати, он просил не называть его фамилии - мать не знает, что сын сидит в камере смертников и надеется еще увидеть его живым, шлет ему бумагу для жалоб. "Обыкновенный советский троечник", как сам себя называет Вадим, жил с матерью в сибирском поселке. Воровал велосипеды и мотоциклы, дрался на танцах. Отец, он с матерью в разводе, приезжал на суд из Риги вместе со своим братом. Отец был подавлен, услышав приговор, дядька же обложил приговоренного. Чем ехать в Вологодскую тюрьму для пожизненных, Вадим предпочитает девять граммов свинца в голову. Но жизнь не отменишь, и во сне организм изнуряется картинами свободы и эротическими видениями.
Солнце в камеры не пробивается, только блики на стенах, когда уже заходит. Вадим утверждает, что их камера самая худшая на коридоре, где проходит вертикальный стояк - общий сток с верхних этажей, течет постоянно. Камеры здесь называют благозвучно "палатками". Обитатели 6-го коридора, хоть и никогда не видят большинства воочию, знают всех по именам. Система старая - перестукивание. На памяти у старожилов дольше всех сидел здесь некий Сергей, в конце концов получил пятнадцать лет тюрьмы, стал "крытником" и еще долгое время ждал этапа. Попал в конце концов в тюрьму в 100 километрах от Екатеринбурга. Пожизненное заключение - это слишком тяжкая кара, считает Вадим. Даже двадцать пять лет тюрьмы - уже выходишь стариком. Но оптимизма не теряет. Скучать, по его словам, не приходится: чтение (целая полка религиозных и других книг), написание всяческих жалоб, стирка, уборка камеры. И - поделки, как уже говорилось, повальное увлечение на коридоре. Это целая технология. Берется черный хлеб, пережевывается, выплевывается в пакет, потом сутки бродит. Затем натягивается простыня, масса перетирается, клейстер выходит, а вся масса остается. Простыню разматывают, вешают и сушат. Как посушили, получается колобок, бражкой пахнет. Его потом раскатываешь, делаешь фигурки, ларцы, что угодно - и красками раскрашиваешь. Из соломинок от веника делаются узоры.
Здесь предпочитают не ссориться, живут, как принято говорить среди заключенных, семьей. О прошлых преступлениях вспоминать и интересоваться не принято. Если человек не уживается, то камера пишет заявление начальству с просьбой перевести того в другую камеру, что называется, "ставят на лыжи". Иногда, по оперативным моментам, заключенных тасуют по камерам и без согласия.
Много преступного люду сидело в этих коридорах, ожидая пути на плаху. Были и именитые преступники, на руках которых кровь многих людей, садисты, выродки рода человеческого. Но о некоторых офицеры вспоминают даже с симпатией, как правило, это расстрелянные за экономические преступления. О том же Соколове, директоре знаменитого московского гастронома N 1 вежливом, тактичном человеке, умном собеседнике. Сейчас все знают, что его просто подставили. И разве сравнишь его со злодеями-убийцами? Но закон, хранивший социалистические устои, был непреклонен: свыше 10 000 рублей, проходящих по уголовному делу как похищенные у государства, влекли смертную казнь. А Соколов, помимо того, еще слишком много знал о нравах партийной элиты во главе с Гришиным... После исполнения приговора тело в полиэтиленовом мешке, в спецмашине с сигналом привезли директору московского крематория тоже N 1. Было много крови. "Кто это?" - спросил он у сопровождающих. "Соколов".
Сейчас в коридоре томятся лишь убийцы. А жулики от торговли - ныне весьма уважаемые в обществе люди, их избирают в депутаты, они открыто пользуются благами жизни и любят подчеркивать неординарность своей натуры. Здесь сидит гориллоподобный маньяк Сергей Ряховский из Балашихи, загубивший восемнадцать душ. Его показывают всяческим государственным, депутатским и международным комиссиям. Когда он в настроении, может порассуждать на темы демократии в России.
Еще один балашихинский потрошитель - Олег Кузнецов. В Бутырке их камеры с Ряховским рядом. Здесь и узнали друг о друге... Кузнецов, в отличие от страдавшего комплексами Чикатило, не испытывал неуверенности, знакомясь с девушками на улицах. И они легко шли на контакт. Кузнецов считал себя суперсексуальным мужчиной. Он не проглатывал части тел жертв, как Чикатило, не пил кровь, как вампир Гаджиев. Он нанизывал несчастных девушек на палки, как куски шашлыка на шампур, мотивируя свои действия тем, что они требовали от него деньги. На его счету - двадцать жертв и десятки изнасилований, в том числе на Украине. В декабре 1993 года приговорили к смертной казни. Тоже считает себя невиновным. Отец от него отказался еще во время следствия. Вспоминал, как чуть не женился в Киеве, но отец девушки (на ее счастье) воспрепятствовал браку и увез подальше. На вопрос, какой любимый предмет был в школе, сообщил, что ходил в садик, через минуту сказал: "Ну-у... вообще... это самое, учился. Такого какогото предмета не было". А еще через минуту вспомнил про физкультуру.
- О чем вы с Головкиным общались?
- Головкин не любил разговаривать. Что-то писал. Я почти с ним не разговаривал. Про лошадей рассказывал что-то. Меня это не интересует.
По правую сторону коридора сидит маньяк по кличке Режиссер, обросший рыжей бородой, окончательно опустившийся. Обманом, представляясь творческим работником, завлекал молодых девушек, насиловал и убивал.
В одной камере с Кузнецовым сидит Борис Голубев, тридцатилетний убийца. Благообразный вид, очки в тонкой оправе, в движениях и повадках нечто утонченно-женственное. Убил мужчину и его дочь во время ограбления квартиры. Родился в тюрьме, затем Тунгусский дом малютки, специнтернат, кражи, колония для несовершеннолетних, снова зона. "Я всю жизнь в тюрьме, - говорит он. - И единственная моя мечта - отыскать мать. Пишу письма, делаю запросы..." Он говорит, что быть совершенно одиноким ему гораздо легче - отвечать надо только за себя. Голубев несколько раз сидел за воровство и кражи, хулиганство в тюрьме. Спрашиваю, какая у него гражданская специальность. "Обмотчик моторов". - "А на свободе?" Он хохочет: "Я никогда не работал на свободе!"
В этой же камере сидел вплоть до расстрела маньяк Сергей Головкин. Борис сдружился с ним. Если попросить, может показать полароидную фотографию, где они сидят в обнимку. Сказал, что его не интересовало, чем Головкин занимался раньше. Главное, как он вел себя здесь, так и он к нему относился. Сосед по два часа в день делал физические упражнения, заполнял брошюрку "Рост ученика", которую распространяло в тюрьмах американское религиозное общество "Духовная свобода". В ней надо было отвечать на вопросы. Аккуратным почерком - духовные поиски узника Головкина: "Я всегда думаю о мире и о жизни людей в мире, но только эмоционально. Мне бы очень хотелось принять участие в распространении Евангелия, работая в христианской миссии или помогая в ее работе, и молю Господа о помощи". К нему приходила мать, она от него не отказалась, почти каждый месяц - адвокат. Была поддержка... Об отклонении Президентом ходатайства о помиловании Головкина они узнали из газеты "Российские вести", которую принесли оперативники где-то в конце ноября. Когда увозили на расстрел, Борис вспоминал: "Он так интересно это воспринял. Получилось, что как раз в этот день у него был день рождения. Собрал вещи. Спокойно лег спать. Воспринял очень спокойно, хорошо кушал, встал в 10 часов дня, а полвосьмого вечера его уводили на этап. Может, вера в Бога помогла, по крайней мере, он пытался верить..."
Сидит здесь бывший армейский капитан, которого военный трибунал приговорил к смерти за убийство жены и ее любовника. Один из немногих, к которым охрана чувствует симпатию. В одном из телеинтервью он запальчиво сказал примерно следующее: "Что вы снимаете нас как диких зверей! Мы тоже люди. И нет ничего хуже, чем гнить так, беспросветно. Я согласен: пусть меня одного убьют, а остальным или дадут нормальные условия, или выпустят..."
Конечно, никого не выпустят. Альтернатива - пожизненное заключение. Но вот такие парадоксы судебной системы: за то же убийство можно получить и восемь лет - и лет через шесть выйти на свободу...
В этих стенах, кажется, сконцентрировано столько отрицательной энергии, что тюрьма должна разрушиться. Впрочем, это и происходит. Бутырка не знала капитального ремонта с времен ее основания. Если тюрьмам, которые на московском бюджете, как-то помогает Лужков, то федеральное финансирование СИЗО-2 больше напоминает слезы. Стены, источенные дыханием тысяч людей, парами, влагой, осыпаются на глазах.
В скудной жизни, кроме появления любопытных журналистов, общественных, политических деятелей разного ранга, случаются и другие события. В 1996 году на Пасху впервые в истории Бутырки состоялась архиерейская божественная литургия. Один из высших иерархов Русской Православной Церкви Архиерей Епископ Подольский Виктор провел ее не в тюремном храме, а в "коридоре номер шесть" - месте, где содержатся приговоренные к смертной казни и ожидающие исполнения приговора или помилования. Ввиду особенности подобной паствы богослужение проводилось при закрытых дверях камер, открытыми оставили только окошки. Пел профессиональный церковный хор. Голоса мужчин и женщин звучали в этой юдоли зла возвышенно и печально. Владыко Виктор совершил обряд святого причащения - смертникам дали по ложечке красного вина. Кто-то горделиво отказался: "Не пью!" Другие послушными губами прикладывались к серебряной ложечке. Затем в каждую из четырнадцати камер поднесли куличи и пасхальные яички.
История тюрьмы, построенной по указу Екатерины II в 1772 году, помнит немало именитых преступников, которые сидели здесь и находили утешение в христианском покаянии. Перед Пасхой благотворители приносили пожертвования: деньги, продукты, вещи. В тюремной церкви, что на внутреннем дворе, проводились богослужения. После революции храм закрыли. В 1992 году он был воссоздан. Отец Николай, настоятель храма Покрова Божьей матери, так он называется, еженедельно с монахинями Новодевичьего монастыря приходит сюда для совершения молебна, святого причастия, духовных бесед с осужденными и подследственными. Он также является настоятелем храма Богоматери Всех Скорбящих Радости, что на Большой Ордынке. У него много проблем с возрождением, проще говоря, с ремонтом тюремного храма. Сюда трудно подвезти стройматериалы, сложно возвести купол с крестом. Мы познакомились с отцом Николаем в его храме, когда он проводил богослужение для осужденных из хозобслуги. Разговорились о роли церкви в наставлении на путь истинный.
- Хоть они и из преступного мира, но нуждаются в помощи, духовной поддержке, надо им снять напряжение, - с оптимизмом убеждал меня отец Николай. - Люди, которые здесь сидят, тонко чувствуют, видят, где правда, а где нет. Если с другими намерениями - не будут разговаривать. А это наша священническая обязанность - прийти, крестик дать. Евангелие, Библию, молитвенник, поговорить. Мы отучились за эти годы и помогать, и говорить с людьми, которые в беде... Надо всегда помнить: от тюрьмы и от сумы не зарекайся.
- В камерах смертников сидят люди, совершившие тяжкие преступления. Им тоже может быть прощение от церкви? - не удержался я от вопроса.
- Да, такие люди тоже могут рассчитывать на прощение. Мы знаем, когда Иисус Христос был распят на кресте, с двух сторон от него были распяты убийцы, бандиты. И то римское право одного из таких миловало на Пасху. И один из бандитов на кресте покаялся. И Господь принимает всех, кто совершил грех, раскаялся. Другое дело, когда человек не кается, сам для себя определяет, то ли с Богом ему быть, то ли без Бога...
- У вас бывают долгие разговоры, в том числе и со смертниками. Что спрашивают вас?
- Интересуются, почему так много различных конфессий, кто настоящий Бог? Многие смертники хотят исповедоваться и причаститься к христианским таинствам. В царской России человек, осужденный на смерть, имел право позвать священника, раскаяться и причаститься. Потом это было запрещено, но сейчас, во время демократии, смертники обратились ко мне, я написал Святейшему Патриарху прошение, и Патриарх разрешил совершать службы и литургии в местах, где находятся смертники.
- Что вы хотели бы пожелать обитателям Бутырской тюрьмы?
- Хотел пожелать, чтобы они сюда больше не попадали, - засмеявшись, ответил отец Николай. - Не дай Бог, конечно, что человек должен такое пройти... Но и в царское время, и в советское время для многих узников и писателей, и диссидентов - оголтелых атеистов тюрьма стала призванием к Богу. Через тюремные испытания они стали глубоко верующими людьми.
- Люди, которые сидят в камерах смертников, ведь деяния их - это деяния сатанистов, хотя сейчас они якобы верующие...
- Я знаю киллеров, которые совершали убийства по заказу, и они стали глубоко верующими людьми, это точно и без всякого преувеличения, можете мне поверить. Они много знают, много читают религиозной, научной, художественной литературы, с ними интересно разговаривать, со смертниками. А вот те, которые выйдут скоро на свободу, которые снова вернутся в привычный круг, - вот за тех ручаться нельзя.
- Как вы думаете, следует ли отменить смертную казнь?
- Я не имею права судить об этом. Вопрос этот, как камень преткновения. Кто-то за смертную казнь, другие - за безусловную отмену. Многие говорят, что человек, который не испытал на себе то горе, что совершили преступники, - может выступать за отмену. А если же человек пострадал, у него убили близкого, издевались, то эти будут против отмены смертной казни. Некоторые наши юристы считают, что наше общество не готово к мораторию на исключительную меру наказания. Но Президент, как видно, склоняется к выполнению обязательств, данных при вступлении в Совет Европы, то есть к введению моратория.
Да, в тюремных камерах преступники неожиданно становятся набожными. Предчувствуют, что гореть им в аду за свои злодеяния? Головкин до последней минуты записывал откровения о благочестии и христианских ценностях. Рьяно отбивают во время богослужения поклоны Ряховский с сокамерниками. Надеются на Господне прощение или хотя бы снисхождение? У тех же, кто все же получит президентское помилование и замену приговора на пожизненное заключение, дорога одна - на остров Огненный, там, где смерть в рассрочку.
СТЕНКА
Сразу оговорюсь: всю правду сказать об этой стороне нашей жизни
невозможно. Впрочем, не-жизни, потому что тут у меня нелепица
получается - речь веду о смерти, точнее, о смертном приговоре,
или же, по-казенному, применении исключительной меры наказания.
Трудно рассказать не только потому, что она, эта правда - с чужих
слов и происходит ЭТО вдали от жадных на кровь посторонних глаз
так требует совсекретная инструкция за двумя нолями. Никогда не
узнаем, что чувствует приговоренный в последние десять минут
после объявления страшных, разрывающих сознание слов: "Ваше
прошение о помиловании отклонено Президентом. Приговор привести в
исполнение..." Не узнаем и о последней минуте, и о последнем
мгновении...
А какие чувства испытывает исполнитель приговора?
Согласие на эту встречу я получил через полгода. До сих пор не знаю, почему этот человек таки решился открыться. Может быть, грядущая отмена смертной казни, и как реакция на это, внутреннее несогласие, протест, необходимость, даже инкогнито, выговориться. Ведь это была вторая тайная профессия и выполнялась она по убеждению. Или я не прав?
Сначала я узнал его имя и отчество, обыкновенное, русское... Мой знакомый из системы исправительно-трудовых учреждений при мне позвонил ему по телефону, долго выслушивал собеседника, кивал, потом попрощался и замедленно положил трубку.
- Ничего не получится! - ответил он. - Зачем это ему на старости лет, посудите сами? Он же среди людей живет, а вдруг соседи узнают... А там и до уголовников дойдет. А они отомстят, как же, "кровушки нашей сколько пролил!" Что им стоит старика порешить? Все эти беседы журналистские для него просто смертельно опасны.
Я смирился и больше не предпринимал попыток. Да и тема вскоре перестала интересовать.
Через полгода вдруг позвонил тот же знакомый из исправительной системы.
- Приходите к двенадцати... Только без вопросов, - сразу предупредил он.
На проходной я показал документы, ответил на привычные вопросы, имею ли при себе оружие, аккуратно защелкнул за собой последнюю дверь и вошел во двор учреждения - следственного изолятора. Кабинет находился в административной части. Увидев меня на пороге, знакомый приветливо кивнул и показал на свободный стул. Здесь же сидели еще два офицера званием помладше и грузный старик с багровым лицом и остатками седых волос на крупной лысине. Закончив разговор, хозяин кабинета отпустил офицеров и внимательно глянул на меня. В глазах его прыгали веселые бесенята.
- Как жизнь? - спросил он меня.
- Помаленьку.
- Хочу предложить тебе футурологическую тему на реалии нашей жизни: что будет, когда заключенным нечего будет кушать. Исходные данные я тебе дам: сколько миллионов рублей мы задолжали хлебозаводу, сколько за воду, электричество. И что будет, если нас перестанут финансировать, - а дело к этому идет, отключат воду, свет... Каково?
- Да об этом уже писано-переписано. Вот если бы представить, что отчаявшиеся от безденежья контролеры за плату стали оптом выпускать в город зэков, скажем, на заработки - вот это было бы уже поинтересней.
Старик, сидевший напротив меня, усмехнулся.
А я, чтобы прощупать его, аккуратно перевел разговор в плоскость всеобщего бардака, который начался с приходом демократов. Захотелось выяснить, что за человек.
Он же, непослушными пальцами вытащив из пачки "Примы" сигарету, заметил хрипловатым голосам:
- Это не бардак, молодой человек! Это величайшее преступление! Когда половину страны разворовали, а другую продали - это не просто беспорядок, это организованное уничтожение нашей Родины.
- Вот только судить их никто уже не сможет! - коряво поддержал я его строгую не мысль - формулу.
- Кого судить? Верхушка воры, а остальные внизу подворовывают. Их-то и сажают. Вон, Петрович говорит, кормить зэков скоро будет нечем. А они говорят, мы голодовки не объявляли! И я не объявлял! А мне пенсию такую платят, что впору на паперть идти. А у меня мать парализованная, в маразме, жена... И скажи, журналист, как мне их кормить? Вот такие дела!
Петрович, не вмешиваясь, слушал наш разговор, поглядывая то на меня, то на старика.
Старик потушил окурок, это удалось ему с третьей или четвертой попытки, бросил взгляд из-под свисающих кустистых бровей:
- Значит, интерес у вас есть к исполнению исключительной меры наказания? - неожиданно спросил он.
А я и думать забыл о своей старой идее. Значит, щупали меня.
- Есть, - ответил я, стараясь сдержать поспешные вопросы.
- А зачем? Жареная тема?
И действительно - зачем? В попытках узнать запретное я так и не задавался вопросом: для чего вообще нужно говорить о запредельном - о том, как "убивает государство".
Ответил примерно так:
- Чтоб знали, что все это с преступниками происходит на самом деле, что казнь не заменяют на урановые рудники, чтоб знали, что от наказания не уйти...
- Ну что, вас оставить? - спросил Петрович.
- Зачем? - старик поднялся и оказался еще выше ростом, чем я предполагал. - Мы пойдем на волю. Прогуляемся. Весна на дворе... Вы не против, молодой человек?
Я согласился. В тюрьме не надышишься...
- Я люблю гулять по городу, просто так, ничего не делая и никуда не спеша, - заметил мой новый собеседник, когда мы вышли за железные ворота. - Когда служил в СИЗО, всегда после работы хоть полчаса, но бродил на воздухе.
- И часто приходилось выполнять эту миссию? - не удержался я от вопроса.
- Ну, не каждый же день... Иной раз на несколько месяцев перерыв, а потом сразу двоих подряд. Раньше ведь много статей было под вышку...
- И за экономические преступления, - заметил я. - Сейчас "теневики" в миллиардерах ходят, уважаемые граждане, в депутаты их выдвигают. Скажите, вы не сожалеете, что были расстреляны люди, которые обвинялись только лишь в расхищении социалистической собственности?
Я задал вопрос и запоздало спохватился.
Но мой собеседник и не думал замыкаться или сердиться.
- Я тогда считал и сейчас так считаю, что очищал наше общество от подонков. Санитаром работал, ясно? И мне все равно было кто он - убийца, насильник или вор, который грабил народ. Рука не дрожала.
- Ну вы хоть знали, кого расстреливали?
- Конечно. По закону я имел право на предварительное ознакомление с делом.
- А потом лоб - зеленкой?..
- Да не лоб... Как было: приходила правительственная телеграмма, там, значит, выписка. Такому-то отказано в прошении о помиловании. Тогда, кажется. Президиум Верховного Совета этим занимался. И приходили в камеру и сообщали... Просто, без всяких церемоний. "Собирайся, гад, в расход тебя пускаем!" Шучу, конечно... Одевали наручники за спину, иногда брили.
- И они как - вырывались, кричали?
- Это общее заблуждение... Из сотни, насколько я знаю и от других слышал - один-два человека что-то там из себя строят. Блатной "король" какойнибудь мог повыпендриваться. А так - идут как бараны под нож. Кто-то блюет, кто в штаны обмочится или похуже... Бывает, под руки приходится тащить - ноги отказывают. Многие плачут...
- Пощады просят?
- Все молча... Это шок. Представь, утром встал, съел завтрак. Каждый ведь надеется, что его помилуют. И в постоянном напряжении. А тут приходят без предупреждения, обыскивают, заламывают руки, и вот жить тебе осталось всего несколько минут. Ноги ватные, двое по бокам, тащат по коридору, потом через башню, ступени вниз. Черным цветом были выкрашены, как помню. И кафель по стене - тоже черный с темно-красной полосой. Грамотно сделано, чтоб настраивало на траурный лад. Наш начальник тюрьмы, - мой собеседник назвал фамилию, - называл это траурной эстетикой. И на ступеньках, помню, тоже заставил две красные каемки нанести... А дальше дверь черная, железная. За ней три помещения. Третье без окон - глухое. Там короб стоял - пулеулавливатель. Все входим туда - я, начальник тюрьмы, как положено, прокурор по надзору, врач, ну и конвой... Ставим его на колени - он даже не сопротивляется. Выстрел производится в затылок - из штатного оружия - пистолета Макарова. Потом врач констатирует смерть, пишут акт. Труп пакуют в целлофановый мешок - и выносят. Тут же в соседнем помещении гараж на одну машину - микроавтобус, УАЗ, с синим спецсигналом. Без права досмотра в пути. Сделает пару ложных кругов по территории, чтоб никто из любопытствующих не прознал про "спецгруз" - ив городской крематорий. Тело выдавать запрещено.
В 1987 - 130.
В 1988 - 88.
В 1989 - 76.
В 1990 - 72.
В 1991 - 15.
В 1992 - 1 (помилованы - 55).
В 1993 - 4 (помилованы - 149).
В 1994 - 19 (помилованы - 134).
В 1995 - 86.
В 1996 - 53 (отклонено 30 просьб о помиловании).
Смертную казнь за уголовные преступления применяют более 100 стран. Эту практику после развала СССР сохраняют все бывшие республики. Не отменили смертную казнь и бывшие, и нынешние социалистические страны, сохранена она до сих пор в некоторых азиатских государствах - в Афганистане, Бангладеш, Бирме (Мьянма), Индии, Индонезии, Иране, Корее, Пакистане, во всех странах арабского мира - Египте, Ираке, Кувейте, ОАЭ, Сирии, в большинстве африканских стран - Анголе, Бурунди, Замбии, Зимбабве, Нигерии и некоторых других.
Исключительная мера наказания применяется в 38 штатах США.
Ряд государств применяет смертную казнь в исключительных ситуациях и в военное время. Это Аргентина, Бразилия, Великобритания, Израиль, Италия, Канада, Мексика, Новая Зеландия, Швейцария - всего восемнадцать стран.
Полностью отменена смертная казнь в тридцати пяти странах - в том числе в Австрии, Австралии, Германии, Дании, Исландии, Нидерландах, Норвегии, Португалии, Франции, Швеции.
В нынешние времена "государственная гильотина" в России практически застопорилась. Последним в середине 1996 года ушел на казнь из коридора смертников Сергей Головкин по кличке Фишер, он же - Удав, который изнасиловал и растерзал в подвале своего гаража одиннадцать мальчишек. С тех пор здесь обстановка "потеплела": наше общество стремится к гуманизации; Совет Европы, в который вступила Россия, обязывает ввести мораторий на смертную казнь. Президент Ельцин уже подписал соответствующий указ, несмотря на то, что эта мера сохранена в новом Уголовном кодексе 1997 года. Теперь злодеи имеют реальные шансы на жизнь.
Смертникам дали послабления: разрешена спортивная одежда, стены камеры увешаны фотографиями, картинками, изображениями икон, которыми их регулярно снабжают представители церкви. Почти в каждой камере есть транзисторный приемник, и легкая музыка звучит здесь странно и непривычно. Разрешены и передачи, "дачки" по-тюремному. В тот день, когда мы беседовали с одним из самых молодых арестантов - Вадимом Г. 1975 года рождения, женщина-контролер принесла ему посылку от матери. Кроме сигарет, носков, конвертов там были и две толстые тетради... На момент совершения преступления ему исполнился двадцать один год. Был осужден за убийство трех человек: шесть раз выстрелил из пистолета ТТ и для верности бросил гранату РГ-42 в машину коммерсанта Г. Бокия. Тот умер на месте, еще двое, сидевшие в машине - Коростошевский и Баранов скончались позже. Выжил только Гуреев, получивший сотрясение мозга и баротравму. Киллер попытался скрыться на автомобиле подельника, но нарвался на патрульную машину милиции...
Любимое занятие приговоренных к смерти - писать апелляции, жалобы на несправедливый приговор. Многие настойчиво пытаются убедить своих адресатов в том, что вообще не виновны, и до такой степени упорствуют в этом, что границы истины стираются и они уже сами искренне верят в то, что не совершали преступлений. Как и Вадим, утверждающий, что групповое убийство совершил его подельник... Кстати, он просил не называть его фамилии - мать не знает, что сын сидит в камере смертников и надеется еще увидеть его живым, шлет ему бумагу для жалоб. "Обыкновенный советский троечник", как сам себя называет Вадим, жил с матерью в сибирском поселке. Воровал велосипеды и мотоциклы, дрался на танцах. Отец, он с матерью в разводе, приезжал на суд из Риги вместе со своим братом. Отец был подавлен, услышав приговор, дядька же обложил приговоренного. Чем ехать в Вологодскую тюрьму для пожизненных, Вадим предпочитает девять граммов свинца в голову. Но жизнь не отменишь, и во сне организм изнуряется картинами свободы и эротическими видениями.
Солнце в камеры не пробивается, только блики на стенах, когда уже заходит. Вадим утверждает, что их камера самая худшая на коридоре, где проходит вертикальный стояк - общий сток с верхних этажей, течет постоянно. Камеры здесь называют благозвучно "палатками". Обитатели 6-го коридора, хоть и никогда не видят большинства воочию, знают всех по именам. Система старая - перестукивание. На памяти у старожилов дольше всех сидел здесь некий Сергей, в конце концов получил пятнадцать лет тюрьмы, стал "крытником" и еще долгое время ждал этапа. Попал в конце концов в тюрьму в 100 километрах от Екатеринбурга. Пожизненное заключение - это слишком тяжкая кара, считает Вадим. Даже двадцать пять лет тюрьмы - уже выходишь стариком. Но оптимизма не теряет. Скучать, по его словам, не приходится: чтение (целая полка религиозных и других книг), написание всяческих жалоб, стирка, уборка камеры. И - поделки, как уже говорилось, повальное увлечение на коридоре. Это целая технология. Берется черный хлеб, пережевывается, выплевывается в пакет, потом сутки бродит. Затем натягивается простыня, масса перетирается, клейстер выходит, а вся масса остается. Простыню разматывают, вешают и сушат. Как посушили, получается колобок, бражкой пахнет. Его потом раскатываешь, делаешь фигурки, ларцы, что угодно - и красками раскрашиваешь. Из соломинок от веника делаются узоры.
Здесь предпочитают не ссориться, живут, как принято говорить среди заключенных, семьей. О прошлых преступлениях вспоминать и интересоваться не принято. Если человек не уживается, то камера пишет заявление начальству с просьбой перевести того в другую камеру, что называется, "ставят на лыжи". Иногда, по оперативным моментам, заключенных тасуют по камерам и без согласия.
Много преступного люду сидело в этих коридорах, ожидая пути на плаху. Были и именитые преступники, на руках которых кровь многих людей, садисты, выродки рода человеческого. Но о некоторых офицеры вспоминают даже с симпатией, как правило, это расстрелянные за экономические преступления. О том же Соколове, директоре знаменитого московского гастронома N 1 вежливом, тактичном человеке, умном собеседнике. Сейчас все знают, что его просто подставили. И разве сравнишь его со злодеями-убийцами? Но закон, хранивший социалистические устои, был непреклонен: свыше 10 000 рублей, проходящих по уголовному делу как похищенные у государства, влекли смертную казнь. А Соколов, помимо того, еще слишком много знал о нравах партийной элиты во главе с Гришиным... После исполнения приговора тело в полиэтиленовом мешке, в спецмашине с сигналом привезли директору московского крематория тоже N 1. Было много крови. "Кто это?" - спросил он у сопровождающих. "Соколов".
Сейчас в коридоре томятся лишь убийцы. А жулики от торговли - ныне весьма уважаемые в обществе люди, их избирают в депутаты, они открыто пользуются благами жизни и любят подчеркивать неординарность своей натуры. Здесь сидит гориллоподобный маньяк Сергей Ряховский из Балашихи, загубивший восемнадцать душ. Его показывают всяческим государственным, депутатским и международным комиссиям. Когда он в настроении, может порассуждать на темы демократии в России.
Еще один балашихинский потрошитель - Олег Кузнецов. В Бутырке их камеры с Ряховским рядом. Здесь и узнали друг о друге... Кузнецов, в отличие от страдавшего комплексами Чикатило, не испытывал неуверенности, знакомясь с девушками на улицах. И они легко шли на контакт. Кузнецов считал себя суперсексуальным мужчиной. Он не проглатывал части тел жертв, как Чикатило, не пил кровь, как вампир Гаджиев. Он нанизывал несчастных девушек на палки, как куски шашлыка на шампур, мотивируя свои действия тем, что они требовали от него деньги. На его счету - двадцать жертв и десятки изнасилований, в том числе на Украине. В декабре 1993 года приговорили к смертной казни. Тоже считает себя невиновным. Отец от него отказался еще во время следствия. Вспоминал, как чуть не женился в Киеве, но отец девушки (на ее счастье) воспрепятствовал браку и увез подальше. На вопрос, какой любимый предмет был в школе, сообщил, что ходил в садик, через минуту сказал: "Ну-у... вообще... это самое, учился. Такого какогото предмета не было". А еще через минуту вспомнил про физкультуру.
- О чем вы с Головкиным общались?
- Головкин не любил разговаривать. Что-то писал. Я почти с ним не разговаривал. Про лошадей рассказывал что-то. Меня это не интересует.
По правую сторону коридора сидит маньяк по кличке Режиссер, обросший рыжей бородой, окончательно опустившийся. Обманом, представляясь творческим работником, завлекал молодых девушек, насиловал и убивал.
В одной камере с Кузнецовым сидит Борис Голубев, тридцатилетний убийца. Благообразный вид, очки в тонкой оправе, в движениях и повадках нечто утонченно-женственное. Убил мужчину и его дочь во время ограбления квартиры. Родился в тюрьме, затем Тунгусский дом малютки, специнтернат, кражи, колония для несовершеннолетних, снова зона. "Я всю жизнь в тюрьме, - говорит он. - И единственная моя мечта - отыскать мать. Пишу письма, делаю запросы..." Он говорит, что быть совершенно одиноким ему гораздо легче - отвечать надо только за себя. Голубев несколько раз сидел за воровство и кражи, хулиганство в тюрьме. Спрашиваю, какая у него гражданская специальность. "Обмотчик моторов". - "А на свободе?" Он хохочет: "Я никогда не работал на свободе!"
В этой же камере сидел вплоть до расстрела маньяк Сергей Головкин. Борис сдружился с ним. Если попросить, может показать полароидную фотографию, где они сидят в обнимку. Сказал, что его не интересовало, чем Головкин занимался раньше. Главное, как он вел себя здесь, так и он к нему относился. Сосед по два часа в день делал физические упражнения, заполнял брошюрку "Рост ученика", которую распространяло в тюрьмах американское религиозное общество "Духовная свобода". В ней надо было отвечать на вопросы. Аккуратным почерком - духовные поиски узника Головкина: "Я всегда думаю о мире и о жизни людей в мире, но только эмоционально. Мне бы очень хотелось принять участие в распространении Евангелия, работая в христианской миссии или помогая в ее работе, и молю Господа о помощи". К нему приходила мать, она от него не отказалась, почти каждый месяц - адвокат. Была поддержка... Об отклонении Президентом ходатайства о помиловании Головкина они узнали из газеты "Российские вести", которую принесли оперативники где-то в конце ноября. Когда увозили на расстрел, Борис вспоминал: "Он так интересно это воспринял. Получилось, что как раз в этот день у него был день рождения. Собрал вещи. Спокойно лег спать. Воспринял очень спокойно, хорошо кушал, встал в 10 часов дня, а полвосьмого вечера его уводили на этап. Может, вера в Бога помогла, по крайней мере, он пытался верить..."
Сидит здесь бывший армейский капитан, которого военный трибунал приговорил к смерти за убийство жены и ее любовника. Один из немногих, к которым охрана чувствует симпатию. В одном из телеинтервью он запальчиво сказал примерно следующее: "Что вы снимаете нас как диких зверей! Мы тоже люди. И нет ничего хуже, чем гнить так, беспросветно. Я согласен: пусть меня одного убьют, а остальным или дадут нормальные условия, или выпустят..."
Конечно, никого не выпустят. Альтернатива - пожизненное заключение. Но вот такие парадоксы судебной системы: за то же убийство можно получить и восемь лет - и лет через шесть выйти на свободу...
В этих стенах, кажется, сконцентрировано столько отрицательной энергии, что тюрьма должна разрушиться. Впрочем, это и происходит. Бутырка не знала капитального ремонта с времен ее основания. Если тюрьмам, которые на московском бюджете, как-то помогает Лужков, то федеральное финансирование СИЗО-2 больше напоминает слезы. Стены, источенные дыханием тысяч людей, парами, влагой, осыпаются на глазах.
В скудной жизни, кроме появления любопытных журналистов, общественных, политических деятелей разного ранга, случаются и другие события. В 1996 году на Пасху впервые в истории Бутырки состоялась архиерейская божественная литургия. Один из высших иерархов Русской Православной Церкви Архиерей Епископ Подольский Виктор провел ее не в тюремном храме, а в "коридоре номер шесть" - месте, где содержатся приговоренные к смертной казни и ожидающие исполнения приговора или помилования. Ввиду особенности подобной паствы богослужение проводилось при закрытых дверях камер, открытыми оставили только окошки. Пел профессиональный церковный хор. Голоса мужчин и женщин звучали в этой юдоли зла возвышенно и печально. Владыко Виктор совершил обряд святого причащения - смертникам дали по ложечке красного вина. Кто-то горделиво отказался: "Не пью!" Другие послушными губами прикладывались к серебряной ложечке. Затем в каждую из четырнадцати камер поднесли куличи и пасхальные яички.
История тюрьмы, построенной по указу Екатерины II в 1772 году, помнит немало именитых преступников, которые сидели здесь и находили утешение в христианском покаянии. Перед Пасхой благотворители приносили пожертвования: деньги, продукты, вещи. В тюремной церкви, что на внутреннем дворе, проводились богослужения. После революции храм закрыли. В 1992 году он был воссоздан. Отец Николай, настоятель храма Покрова Божьей матери, так он называется, еженедельно с монахинями Новодевичьего монастыря приходит сюда для совершения молебна, святого причастия, духовных бесед с осужденными и подследственными. Он также является настоятелем храма Богоматери Всех Скорбящих Радости, что на Большой Ордынке. У него много проблем с возрождением, проще говоря, с ремонтом тюремного храма. Сюда трудно подвезти стройматериалы, сложно возвести купол с крестом. Мы познакомились с отцом Николаем в его храме, когда он проводил богослужение для осужденных из хозобслуги. Разговорились о роли церкви в наставлении на путь истинный.
- Хоть они и из преступного мира, но нуждаются в помощи, духовной поддержке, надо им снять напряжение, - с оптимизмом убеждал меня отец Николай. - Люди, которые здесь сидят, тонко чувствуют, видят, где правда, а где нет. Если с другими намерениями - не будут разговаривать. А это наша священническая обязанность - прийти, крестик дать. Евангелие, Библию, молитвенник, поговорить. Мы отучились за эти годы и помогать, и говорить с людьми, которые в беде... Надо всегда помнить: от тюрьмы и от сумы не зарекайся.
- В камерах смертников сидят люди, совершившие тяжкие преступления. Им тоже может быть прощение от церкви? - не удержался я от вопроса.
- Да, такие люди тоже могут рассчитывать на прощение. Мы знаем, когда Иисус Христос был распят на кресте, с двух сторон от него были распяты убийцы, бандиты. И то римское право одного из таких миловало на Пасху. И один из бандитов на кресте покаялся. И Господь принимает всех, кто совершил грех, раскаялся. Другое дело, когда человек не кается, сам для себя определяет, то ли с Богом ему быть, то ли без Бога...
- У вас бывают долгие разговоры, в том числе и со смертниками. Что спрашивают вас?
- Интересуются, почему так много различных конфессий, кто настоящий Бог? Многие смертники хотят исповедоваться и причаститься к христианским таинствам. В царской России человек, осужденный на смерть, имел право позвать священника, раскаяться и причаститься. Потом это было запрещено, но сейчас, во время демократии, смертники обратились ко мне, я написал Святейшему Патриарху прошение, и Патриарх разрешил совершать службы и литургии в местах, где находятся смертники.
- Что вы хотели бы пожелать обитателям Бутырской тюрьмы?
- Хотел пожелать, чтобы они сюда больше не попадали, - засмеявшись, ответил отец Николай. - Не дай Бог, конечно, что человек должен такое пройти... Но и в царское время, и в советское время для многих узников и писателей, и диссидентов - оголтелых атеистов тюрьма стала призванием к Богу. Через тюремные испытания они стали глубоко верующими людьми.
- Люди, которые сидят в камерах смертников, ведь деяния их - это деяния сатанистов, хотя сейчас они якобы верующие...
- Я знаю киллеров, которые совершали убийства по заказу, и они стали глубоко верующими людьми, это точно и без всякого преувеличения, можете мне поверить. Они много знают, много читают религиозной, научной, художественной литературы, с ними интересно разговаривать, со смертниками. А вот те, которые выйдут скоро на свободу, которые снова вернутся в привычный круг, - вот за тех ручаться нельзя.
- Как вы думаете, следует ли отменить смертную казнь?
- Я не имею права судить об этом. Вопрос этот, как камень преткновения. Кто-то за смертную казнь, другие - за безусловную отмену. Многие говорят, что человек, который не испытал на себе то горе, что совершили преступники, - может выступать за отмену. А если же человек пострадал, у него убили близкого, издевались, то эти будут против отмены смертной казни. Некоторые наши юристы считают, что наше общество не готово к мораторию на исключительную меру наказания. Но Президент, как видно, склоняется к выполнению обязательств, данных при вступлении в Совет Европы, то есть к введению моратория.
Да, в тюремных камерах преступники неожиданно становятся набожными. Предчувствуют, что гореть им в аду за свои злодеяния? Головкин до последней минуты записывал откровения о благочестии и христианских ценностях. Рьяно отбивают во время богослужения поклоны Ряховский с сокамерниками. Надеются на Господне прощение или хотя бы снисхождение? У тех же, кто все же получит президентское помилование и замену приговора на пожизненное заключение, дорога одна - на остров Огненный, там, где смерть в рассрочку.
СТЕНКА
Сразу оговорюсь: всю правду сказать об этой стороне нашей жизни
невозможно. Впрочем, не-жизни, потому что тут у меня нелепица
получается - речь веду о смерти, точнее, о смертном приговоре,
или же, по-казенному, применении исключительной меры наказания.
Трудно рассказать не только потому, что она, эта правда - с чужих
слов и происходит ЭТО вдали от жадных на кровь посторонних глаз
так требует совсекретная инструкция за двумя нолями. Никогда не
узнаем, что чувствует приговоренный в последние десять минут
после объявления страшных, разрывающих сознание слов: "Ваше
прошение о помиловании отклонено Президентом. Приговор привести в
исполнение..." Не узнаем и о последней минуте, и о последнем
мгновении...
А какие чувства испытывает исполнитель приговора?
Согласие на эту встречу я получил через полгода. До сих пор не знаю, почему этот человек таки решился открыться. Может быть, грядущая отмена смертной казни, и как реакция на это, внутреннее несогласие, протест, необходимость, даже инкогнито, выговориться. Ведь это была вторая тайная профессия и выполнялась она по убеждению. Или я не прав?
Сначала я узнал его имя и отчество, обыкновенное, русское... Мой знакомый из системы исправительно-трудовых учреждений при мне позвонил ему по телефону, долго выслушивал собеседника, кивал, потом попрощался и замедленно положил трубку.
- Ничего не получится! - ответил он. - Зачем это ему на старости лет, посудите сами? Он же среди людей живет, а вдруг соседи узнают... А там и до уголовников дойдет. А они отомстят, как же, "кровушки нашей сколько пролил!" Что им стоит старика порешить? Все эти беседы журналистские для него просто смертельно опасны.
Я смирился и больше не предпринимал попыток. Да и тема вскоре перестала интересовать.
Через полгода вдруг позвонил тот же знакомый из исправительной системы.
- Приходите к двенадцати... Только без вопросов, - сразу предупредил он.
На проходной я показал документы, ответил на привычные вопросы, имею ли при себе оружие, аккуратно защелкнул за собой последнюю дверь и вошел во двор учреждения - следственного изолятора. Кабинет находился в административной части. Увидев меня на пороге, знакомый приветливо кивнул и показал на свободный стул. Здесь же сидели еще два офицера званием помладше и грузный старик с багровым лицом и остатками седых волос на крупной лысине. Закончив разговор, хозяин кабинета отпустил офицеров и внимательно глянул на меня. В глазах его прыгали веселые бесенята.
- Как жизнь? - спросил он меня.
- Помаленьку.
- Хочу предложить тебе футурологическую тему на реалии нашей жизни: что будет, когда заключенным нечего будет кушать. Исходные данные я тебе дам: сколько миллионов рублей мы задолжали хлебозаводу, сколько за воду, электричество. И что будет, если нас перестанут финансировать, - а дело к этому идет, отключат воду, свет... Каково?
- Да об этом уже писано-переписано. Вот если бы представить, что отчаявшиеся от безденежья контролеры за плату стали оптом выпускать в город зэков, скажем, на заработки - вот это было бы уже поинтересней.
Старик, сидевший напротив меня, усмехнулся.
А я, чтобы прощупать его, аккуратно перевел разговор в плоскость всеобщего бардака, который начался с приходом демократов. Захотелось выяснить, что за человек.
Он же, непослушными пальцами вытащив из пачки "Примы" сигарету, заметил хрипловатым голосам:
- Это не бардак, молодой человек! Это величайшее преступление! Когда половину страны разворовали, а другую продали - это не просто беспорядок, это организованное уничтожение нашей Родины.
- Вот только судить их никто уже не сможет! - коряво поддержал я его строгую не мысль - формулу.
- Кого судить? Верхушка воры, а остальные внизу подворовывают. Их-то и сажают. Вон, Петрович говорит, кормить зэков скоро будет нечем. А они говорят, мы голодовки не объявляли! И я не объявлял! А мне пенсию такую платят, что впору на паперть идти. А у меня мать парализованная, в маразме, жена... И скажи, журналист, как мне их кормить? Вот такие дела!
Петрович, не вмешиваясь, слушал наш разговор, поглядывая то на меня, то на старика.
Старик потушил окурок, это удалось ему с третьей или четвертой попытки, бросил взгляд из-под свисающих кустистых бровей:
- Значит, интерес у вас есть к исполнению исключительной меры наказания? - неожиданно спросил он.
А я и думать забыл о своей старой идее. Значит, щупали меня.
- Есть, - ответил я, стараясь сдержать поспешные вопросы.
- А зачем? Жареная тема?
И действительно - зачем? В попытках узнать запретное я так и не задавался вопросом: для чего вообще нужно говорить о запредельном - о том, как "убивает государство".
Ответил примерно так:
- Чтоб знали, что все это с преступниками происходит на самом деле, что казнь не заменяют на урановые рудники, чтоб знали, что от наказания не уйти...
- Ну что, вас оставить? - спросил Петрович.
- Зачем? - старик поднялся и оказался еще выше ростом, чем я предполагал. - Мы пойдем на волю. Прогуляемся. Весна на дворе... Вы не против, молодой человек?
Я согласился. В тюрьме не надышишься...
- Я люблю гулять по городу, просто так, ничего не делая и никуда не спеша, - заметил мой новый собеседник, когда мы вышли за железные ворота. - Когда служил в СИЗО, всегда после работы хоть полчаса, но бродил на воздухе.
- И часто приходилось выполнять эту миссию? - не удержался я от вопроса.
- Ну, не каждый же день... Иной раз на несколько месяцев перерыв, а потом сразу двоих подряд. Раньше ведь много статей было под вышку...
- И за экономические преступления, - заметил я. - Сейчас "теневики" в миллиардерах ходят, уважаемые граждане, в депутаты их выдвигают. Скажите, вы не сожалеете, что были расстреляны люди, которые обвинялись только лишь в расхищении социалистической собственности?
Я задал вопрос и запоздало спохватился.
Но мой собеседник и не думал замыкаться или сердиться.
- Я тогда считал и сейчас так считаю, что очищал наше общество от подонков. Санитаром работал, ясно? И мне все равно было кто он - убийца, насильник или вор, который грабил народ. Рука не дрожала.
- Ну вы хоть знали, кого расстреливали?
- Конечно. По закону я имел право на предварительное ознакомление с делом.
- А потом лоб - зеленкой?..
- Да не лоб... Как было: приходила правительственная телеграмма, там, значит, выписка. Такому-то отказано в прошении о помиловании. Тогда, кажется. Президиум Верховного Совета этим занимался. И приходили в камеру и сообщали... Просто, без всяких церемоний. "Собирайся, гад, в расход тебя пускаем!" Шучу, конечно... Одевали наручники за спину, иногда брили.
- И они как - вырывались, кричали?
- Это общее заблуждение... Из сотни, насколько я знаю и от других слышал - один-два человека что-то там из себя строят. Блатной "король" какойнибудь мог повыпендриваться. А так - идут как бараны под нож. Кто-то блюет, кто в штаны обмочится или похуже... Бывает, под руки приходится тащить - ноги отказывают. Многие плачут...
- Пощады просят?
- Все молча... Это шок. Представь, утром встал, съел завтрак. Каждый ведь надеется, что его помилуют. И в постоянном напряжении. А тут приходят без предупреждения, обыскивают, заламывают руки, и вот жить тебе осталось всего несколько минут. Ноги ватные, двое по бокам, тащат по коридору, потом через башню, ступени вниз. Черным цветом были выкрашены, как помню. И кафель по стене - тоже черный с темно-красной полосой. Грамотно сделано, чтоб настраивало на траурный лад. Наш начальник тюрьмы, - мой собеседник назвал фамилию, - называл это траурной эстетикой. И на ступеньках, помню, тоже заставил две красные каемки нанести... А дальше дверь черная, железная. За ней три помещения. Третье без окон - глухое. Там короб стоял - пулеулавливатель. Все входим туда - я, начальник тюрьмы, как положено, прокурор по надзору, врач, ну и конвой... Ставим его на колени - он даже не сопротивляется. Выстрел производится в затылок - из штатного оружия - пистолета Макарова. Потом врач констатирует смерть, пишут акт. Труп пакуют в целлофановый мешок - и выносят. Тут же в соседнем помещении гараж на одну машину - микроавтобус, УАЗ, с синим спецсигналом. Без права досмотра в пути. Сделает пару ложных кругов по территории, чтоб никто из любопытствующих не прознал про "спецгруз" - ив городской крематорий. Тело выдавать запрещено.