Дюма Александр. Асканио

   – Ну что, крошка, струсила? – спросил Жак.
   – Ничуть, – ответила Жервеза. – Просто робею немного перед судьей.
   – А чего перед ним робеть? Такой же человек, как и все.
   – Да, но ведь придется ему все рассказывать…
   – Ну и расскажешь, велика важность!
   – И клятву придется давать.
   – Ну и дашь!
   – Жак, а ты вполне уверен, что обманул меня?
   – Черт возьми, разумеется! Не ты ли сама только что уверяла меня в этом?
   – Так-то оно так, но, знаешь, как ни странно, а вся эта история кажется мне сейчас совсем другой, чем дома.
   – Идем, идем! Я так и знал, что струсишь.
   – Жак, миленький, – взмолилась Жервеза, – пойдем лучше домой!
   – Эх, Жервеза, Жервеза, но ты же обещала!
   – Жак, дружочек, я больше никогда не буду тебя упрекать! Не буду ни о чем просить. Я полюбила тебя просто потому, что ты мне понравился, вот и все.
   – Идем, идем! – тащил ее Жак. – Недаром я боялся, что ты струсишь. Но теперь все равно поздно.
   – Почему?
   – Ты шла, чтобы пожаловаться на меня, вот и жалуйся.
   – Ни за что! Ни за что, Жак! Я хочу домой!
   – Э, нет! – ответил Жак, раздраженный как ее упорством, так и причиной отказа. – Нет, и еще раз нет! И он решительно постучал в дверь.
   – Что ты делаешь? – закричала Жервеза.
   – Сама видишь: стучу.
   – Войдите! – послышался гнусавый голос.
   – Я не хочу входить, не хочу! – твердила Жервеза, пытаясь вырваться из рук Жака.
   – Входите! – повторил тот же голос, на этот раз более внятно.
   – Жак, пусти, не то я закричу! – сказала Жервеза.
   – Да входите же! – в третий раз произнес голос, но теперь уже у самой двери, и в тот же миг она распахнулась. – Ну-с, что вам угодно? – спросил высокий, тощий человек, одетый в черное, при одном взгляде на которого Жервеза задрожала, как лист.
   – Вот эта девица, – сказал Жак Обри, – пришла к вам с жалобой на меня.
   И он втолкнул Жервезу в темную, отвратительную, грязную переднюю. Дверь тут же захлопнулась, словно западня.
   Жервеза слабо вскрикнула не то от страха, не то от неожиданности и скорей упала, чем села, на табурет у стены.
   А Жак Обри, боясь, как бы девушка не позвала его, не вернула насильно, пустился наутек по коридорам, о существовании которых знали только клерки, писцы да сутяги. Выбежав во двор церкви Сент-Шапель, он уже более спокойным шагом добрался до моста Святого Михаила, по которому Жервеза должна была непременно пройти по дороге домой.
   Через полчаса она и в самом деле появилась.
   – Ну, как дела? – спросил, подбегая к ней, Обри.
   – Ах, Жак, ты вынудил меня солгать! – отвечала девушка. – Но, я надеюсь, бог меня простит – ведь я сделала это с благой целью.
   – Я беру твой грех на себя, – успокоил ее Жак. – Рассказывай.
   – Я и сама ничего не знаю, – ответила Жервеза. – Мне до того было стыдно, что я даже не помню, о чем шел разговор. Господин судья задавал мне разные вопросы, а я отвечала «да» или «нет» и даже не вполне уверена, правильно ли я говорила.
   – О несчастная! – вскричал Жак. – Вот увидите, она, чего доброго, заявила судье, что не я ее обманул, а она меня!
   – Нет, – возразила Жервеза, – не думаю, чтобы до этого дошло.
   – Записали они, по крайней мере, мой адрес, чтобы вызвать меня в суд? – спросил Жак, – Да, я дала им адрес, – пролепетала Жервеза.
   – Значит, все в порядке, – с облегчением вздохнул Жак. – Ну, а теперь что бог даст…
   Отведя Жервезу домой и утешив по мере сил в том, что ей пришлось дать ложные показания, Жак Обри отправился восвояси, полный веры в провидение.
   И действительно, вмешалось ли в дело провидение, или это было чистой случайностью, но на следующее утро Жак Обри получил вызов в суд. И такова сила правосудия, что Жак невольно содрогнулся, читая эту бумагу, получить которую было его заветной мечтой. Поспешим, однако, добавить, к чести школяра, что надежда увидеть Асканио и желание вызволить друга из беды, которую он же сам и навлек на него, помогли Жаку Обри тут же справиться с невольной слабостью.
   Явиться в суд предлагалось к двенадцати часам, а было всего только девять. Поэтому Жак помчался к Жервезе, которую застал не менее взволнованной, чем накануне.
   – Ну, как дела? – спросила она.
   – А вот, взгляни! – победоносно ответил Жак Обри, показывая ей исписанную иероглифами бумажку.
   – Когда вам надо явиться?
   – В полдень. А больше я ничего не разобрал.
   – Вы даже не знаете, в чем вас обвиняют?
   – Да, наверное, в том, что я тебя обманул, милая крошка!
   – А вы не забудете, сударь, что сами заставили меня дать такие показания?
   – Разумеется, не забуду; я готов присягнуть, что так оно и было, даже если бы тебе вздумалось все отрицать.
   – Так вы не станете на меня сердиться за то, что я вас послушалась?
   – Да нет же! Я всегда от души буду тебе благодарен!
   – Что бы ни случилось?
   – Что бы ни случилось.
   – Да я и сказала-то все это лишь потому, что вы заставили меня.
   – Ну, разумеется.
   – А если у меня с перепугу ум за разум зашел и я сболтнула лишнее, вы простите?
   – Не только прощу, милая, славная моя Жервеза, но уже простил, прежде чем ты попросила об этом!
   Было уже без четверти двенадцать, когда Жак спохватился, что к двенадцати ему надо быть в суде. Он простился с Жервезой и опрометью выбежал на улицу – до здания суда было довольно далеко.
   Постучавшись в ту же дверь, что и накануне, он услышал, что часы бьют двенадцать.
   – Войдите! – прогнусавил тот же голос, что и вчера. Жак не заставил повторять приглашение и с широкой улыбкой, задрав нос и сдвинув шапку набекрень, вошел в приемную.
   – Ваше имя? – спросил уже знакомый нам человек в черном.
   – Жак Обри.
   – Ремесло?
   – Школяр.
   – Ах да! На вас вчера приходила жаловаться Жер… Жер…
   – Жервеза Попино.
   – Правильно. Садитесь и ждите своей очереди.
   Жак повиновался и стал ждать. В комнате уже сидели пять или шесть мужчин и женщин разного возраста и положения. Они, разумеется, были вызваны к судье первыми. Одни вышли оттуда без конвоя – это означало, что против них не оказалось достаточно улик; другие – в сопровождении полицейского офицера или двух стражников прево. На последних Жак поглядывал с завистью, потому что их вели в Шатле, куда ему так хотелось попасть.
   Наконец вызвали и Жака Обри'.
   Жак вскочил с места и с такой довольной миной вбежал в кабинет судьи, будто речь шла о приятнейшем развлечении.
   В кабинете сидели двое. Первый – еще выше, еще черней, еще костлявей и суше, чем мрачный человек в приемной (каких-нибудь пять минут назад это показалось бы Жаку невозможным), – был секретарем; второй – маленький, толстый, почти круглый человечек с веселыми глазами, приятной улыбкой и жизнерадостным выражением лица – был судьей.
   Улыбающиеся взгляды Жака и судьи встретились, и школяр внезапно почувствовал такую симпатию к этому почтенному человеку, что чуть было не пожал ему руку.
   – Хе, хе, хе… Так это вы и есть тот самый молодой человек? – спросил судья, пристально глядя на вошедшего.
   – Признаться, да, мессер, – ответил Жак Обри.
   – Вы и впрямь как будто малый не промах, – продолжал судья. – А ну-ка, господин пострел, берите стул и садитесь.
   Жак уселся, положив ногу на ногу, и с довольным видом выпятил грудь.
   – Так! – потирая руки, произнес судья. – А ну-ка, господин секретарь, прочтите нам показания истицы.
   Секретарь встал и, изогнувшись над столом, без труда дотянулся благодаря своему непомерному росту до его противоположного конца, где и достал из груды папок дело Жака Обри.
   – Вот это дело, – произнес он.
   – Как имя истицы?
   – Жервеза-Пьеретта Попино, – прочел секретарь.
   – Она самая, – сказал Обри, утвердительно кивнув.
   – Несовершеннолетняя, – продолжал секретарь, – девятнадцати лет от роду.
   – Ну и ну! Несовершеннолетняя! – воскликнул Жак Обри.
   – Так записано с ее слов.
   – Бедняжка Жервеза! – пробормотал школяр. – Верно она сказала, что от смущения плела всякую чушь. Ведь сама же призналась мне, что ей двадцать два. И вот нате вам, девятнадцать!
   – Значит, ветрогон вы этакий, – сказал судья, – вас обвиняют в том, что вы обманули девушку… Вы признаете обвинение? – спросил судья.
   – Признаю, сударь, – решительно ответил Жак. – И это и любое другое. Я преступник, господин судья, и, пожалуйста, не церемоньтесь со мной.
   – Вот плут, вот бездельник! – проворчал судья добродушным тоном комедийного дядюшки.
   И, опустив на грудь свою большую круглую голову, он погрузился в глубокое раздумье.
   – Пишите, – проговорил он, встрепенувшись и подняв указательный палец. – Пишите, господин секретарь. «Принимая во внимание, что обвиняемый Жак Обри сознался в том, что лживыми обещаниями и заверениями в любви обманул девицу Жервезу-Пьеретту Попино, приговорить упомянутого Жака Обри к штрафу в двадцать парижских су и к уплате судебных издержек».
   – А тюрьма? – спросил Жак.
   – Какая тюрьма? – ответил вопросом на вопрос судья.
   – Обыкновенная! Разве меня не посадят в тюрьму?
   – Нет.
   – И я не попаду, как Асканио, в Шатле?
   – А кто такой Асканио?
   – Ученик мастера Бенвенуто Челлини.
   – И что натворил этот ученик?
   – Обманул девушку.
   – Кого же именно?
   – Дочь парижского прево, мадемуазель Коломбу д'Эстурвиль.
   – Ну так что же?
   – Как – что? Я считаю приговор несправедливым. Мы оба совершили одно и то же преступление, так почему же его засадили в Шатле, а меня приговорили только к штрафу в двадцать парижских су? Да существует ли справедливость на этом свете?
   – Конечно, молодой человек, справедливость существует. Вот почему мы и вынесли этот приговор.
   – Ничего не понимаю…
   – Дело в том, бездельник, что честное имя благородной девицы стоит тюремного заключения, а честное имя простой девушки – не больше двадцати парижских су.
   – Но это чудовищно! Отвратительно! – воскликнул Жак Обри.
   – А ну-ка, дружок, платите штраф и убирайтесь подобру-поздорову! – сказал судья.
   – Никакого штрафа я платить не буду и никуда отсюда не уйду!
   – Тогда придется позвать стражников и отправить вас в тюрьму, где вы будете сидеть, пока не уплатите штраф.
   – Только этого мне и надо! Судья вызвал стражников:
   – Отведите этого бездельника в тюрьму Отцов-кармелитов.
   – "Отцов-кармелитов"?! – воскликнул Жак. – А почему не в Шатле?
   – Потому что Шатле не долговая тюрьма, а королевская крепость. Поняли, дружок? И, чтобы туда попасть, надо совершить что-нибудь поважнее. Вам угодно в Шатле? Как бы не так!
   – Постойте, постойте… – запротестовал Жак. – Да постойте же, говорят вам!
   – В чем дело?
   – Если меня отправят не в Шатле, я согласен уплатить штраф.
   – Ну вот и хорошо; значит, не о чем больше толковать, – сказал судья и, обращаясь к стражникам, добавил:
   – Можете идти, молодой человек согласен уплатить.
   Стражники ушли, а Жак вынул из кошелька и положил перед судьей двадцать парижских су.
   – Сосчитайте, – велел судья секретарю. Секретарь опять изогнулся дугой, как мрачная, черная радуга, над заваленным бумагами столом и, не сходя с места, достал лежащие на нем деньги; казалось, он обладает способностью безгранично вытягиваться в длину.
   – Сумма верна, – сказал он, пересчитав.
   – В таком случае, отправляйтесь домой, бездельник, и освободите место для других: правосудие не может заниматься только вами. Идите, идите!
   Жак Обри и сам видел, что ему нечего больше здесь делать, и удалился в полном отчаянии.

Глава 13. В которой Жак Обри поднимается до вершин поистине эпических

   «А любопытно знать… – размышлял школяр, выйдя из дворца Правосудия и машинально направляясь по Мельничному мосту в Шатле, – любопытно знать, как отнесется Жервеза к тому, что ее честь оценена в двадцать парижских су? Она скажет, что я разоткровенничался, сболтнул лишнее, и выцарапает мне глаза».
   – Ба! Кого я вижу!
   Последний возглас относился к пажу того самого учтивого вельможи, которому Жак Обри поверял, как лучшему другу, свои сокровенные тайны. Мальчик стоял, прислонясь к парапету набережной, и забавлялся, подбрасывая в воздух камешки.
   – Вот так удача, черт возьми! – воскликнул школяр. – Мой безымянный друг пользуется, насколько я понимаю, достаточным влиянием при дворе, чтобы отправить меня в тюрьму. Само провидение посылает мне его пажа; мальчик скажет, где я могу отыскать своего друга. Ведь ни имени его, ни адреса я не знаю!
   И, желая поскорей воспользоваться тем, что он рассматривал как особую милость провидения, Жак Обри направился к пажу.
   Мальчик тоже узнал его; он сразу поймал все три камешка, заложил ногу за ногу и стал ждать Жака Обри с насмешливым видом, присущим всем членам корпорации, к которой он имел честь принадлежать.
   – Здравствуйте, господин паж! – еще издали крикнул Жак Обри.
   – Здравствуйте, господин школяр, – ответил мальчик. – Что поделываете в этих местах?
   – Как вам сказать… Я кое-что искал и, кажется, нашел, ибо встретил вас. Видите ли, мне нужен адрес моего превосходного друга, графа… нет, барона… то бишь виконта… одним словом, адрес вашего господина.
   – Вы желали бы с ним повидаться? – спросил паж.
   – Да, и как можно скорей.
   – Ну, вам повезло: он сейчас у прево.
   – В Шатле?
   – Да, и с минуты на минуту должен оттуда выйти.
   – Счастливчик, он может входить в Шатле, когда ему вздумается! Наверное, мессер Робер д'Эстурвиль связан с моим достойным другом, виконтом… графом… нет, кажется, бароном…
   – Виконтом, – поправил паж.
   – С моим другом виконтом… Да подскажите же мне! – продолжал Обри, желая воспользоваться представившимся случаем, чтобы узнать наконец имя своего друга. – Виконтом де…
   – Виконтом де Map… – начал было паж.
   Но Жак не дал ему докончить.
   – А-а, дорогой виконт! Вот я и нашел вас! – воскликнул он, увидев показавшегося в дверях Марманя. – Вы мне так нужны! Я повсюду искал вас.
   – Здравствуйте, здравствуйте, милейший, – отвечал Мармань, явно раздосадованный этой встречей. – Я с удовольствием поболтал бы с вами, но, к сожалению, очень спешу. А посему прощайте!
   – Постойте, постойте! – закричал Жак Обри, хватая собеседника за руку. – Не собираетесь же вы уйти, черт возьми! Я хочу попросить вас об одной огромной услуге.
   – вы?
   – Да. Вы же знаете: святая обязанность друзей – во всем помогать друг другу.
   – Друзей?
   – Разумеется. Разве мы с вами не друзья! В конце концов, что такое дружба? Это полное доверие друг другу. А я всегда доверял вам и потому рассказывал не только свои, но даже чужие тайны.
   – И никогда не раскаивались в этом?
   – Никогда! По крайней мере, в отношении вас; к сожалению, не могу сказать того же обо всех своих друзьях: есть в Париже один человек, которого я напрасно разыскиваю, но когда-нибудь, с божьей помощью, мы с ним встретимся на узенькой дорожке…
   – Слушайте, милейший, повторяю вам: я очень спешу, – прервал его Мармань, прекрасно понимавший, кого именно ищет Жак Обри.
   – Но подождите хоть немного – я же сказал: вы можете оказать мне услугу…
   – Ну хорошо, говорите, только поскорей.
   – Скажите, вас ценят при дворе?
   – Так, по крайней мере, говорят мои друзья.
   – И вы пользуетесь доверием короля?
   – Да, и в этом вполне могли убедиться мои враги.
   – Прекрасно! Милый граф… то бишь барон… мой дорогой…
   – Виконт, – подсказал Мармань.
   – Дорогой виконт, отправьте меня в Шатле!
   – Но в качестве кого же?
   – Разумеется, в качестве заключенного.
   – Заключенного? Что за странное желание!
   – Желания бывают разные.
   – Но зачем вам непременно в Шатле? – спросил Мармань. Он подозревал, что в этом желании кроется какая-то новая тайна, и хотел ее выпытать.
   – Кому-нибудь другому я ни за что не доверился бы, любезный Друг, ведь я на собственном горьком опыте, вернее – на опыте Асканио, убедился, к чему ведет болтовня, – отвечал Жак. – Но вы – другое дело. Вы же знаете, от вас у меня нет секретов.
   – Ну, коли так, говорите скорей.
   – А вы отправите меня в Шатле, если я скажу?
   – Сию же минуту.
   – Отлично! Представьте себе, я был так неосторожен, что рассказал еще кое-кому, кроме вас, об увиденной мной в голове Марса прелестной девушке.
   – Ну и что же?
   – Эти вертопрахи, эти лоботрясы разболтали о моем открытии, и история дошла до самого прево; а так как у прево несколько дней назад пропала дочь, он подумал, что не она ли избрала себе это убежище. Д'Эстурвиль поспешил предупредить графа д'Орбека и герцогиню д'Этамп, и вот, пока Челлини был в Фонтенбло, они устроили в Большом Нельском замке обыск. Коломбу увезли, а Асканио посадили в Шатле.
   – Неужели?!
   – Истинная правда, дорогой друг! И, как вы думаете, кто это подстроил? Некий виконт де Мармань.
   – Но вы мне так и не сказали, что вам понадобилось в Шатле, – поспешно проговорил Мармань, с беспокойством замечая, что Жак то и дело повторяет его имя.
   – А вы не догадываетесь?
   – Нет.
   – Асканио-то арестовали?
   – Да.
   – И посадили в Шатле?
   – Верно.
   – Так теперь я открою вам то, чего никто не знает, кроме герцогини д'Этамп, Бенвенуто и меня: у Асканио есть какое-то письмо, тайна какая-то, которая может погубить герцогиню. Ну, поняли теперь?
   – Да-да, начинаю понимать. Но помогите мне, дорогой друг!
   – Видите ли, виконт, – впадая в аристократический тон, продолжал Жак Обри, – я хочу попасть в Шатле, увидеть там Асканио, взять у него письмо или узнать тайну. По выходе из тюрьмы я все расскажу Бенвенуто, и мы с ним найдем средство увенчать любовь Асканио и Коломбы назло всем этим де Марманям, д'Орбекам, прево и герцогиням!
   – Неплохо придумано, – сказал Мармань. – Благодарю вас за доверие. Вы не раскаетесь в нем.
   – И вы обещаете мне помочь?
   – В чем?
   – Да попасть в Шатле – я же вам говорил!
   – Будьте покойны.
   – Прямо сейчас?
   – Подождите меня здесь.
   – На этом самом месте?
   – Да-да.
   – А вы?
   – Я схожу за ордером на арест.
   – О бесценный друг, дорогой барон, граф! Скажите же мне наконец свое имя, свой адрес на случай, если бы вы почему-нибудь задержались!
   – Нет-нет, я сейчас вернусь.
   – Возвращайтесь скорей! А если вам встретится этот проклятый Мармань, скажите ему…
   – Что именно?
   – Скажите ему, что я поклялся…
   – В чем?
   – В том, что он погибнет от моей руки.
   – Прощайте! – крикнул виконт, уходя. – Ждите меня здесь!
   – До свиданья, – ответил Жак. – Приходите скорей. Вы настоящий друг; такому человеку, как вы, можно верить, и мне очень хотелось бы узнать…
   – Прощайте, господин школяр, – сказал паж, все время стоявший поодаль и теперь пустившийся вслед за своим господином.
   – Прощайте, любезный паж, – ответил Жак Обри. – Но, прежде чем уйти, окажите мне одну услугу.
   – Какую?
   – Скажите, пожалуйста, как звать благородного вельможу, в услужении у которого вы находитесь?
   – Того самого, с которым вы проболтали целых четверть часа?
   – Да.
   – И которого называли своим другом?
   – Да.
   – И вы не знаете, как его звать?
   – Нет.
   – Так ведь это же….
   – Наверное, очень знатный человек?
   – Еще бы!
   – И влиятельный?
   – Первый человек после короля и герцогини д'Этамп.
   – Что?! Но как же его зовут?..
   – Виконт де… Но я бегу. Простите, он обернулся, я ему нужен.
   – Вы говорите – виконт…
   – Виконт де Мармань!
   – Мармань?! – заорал Жак Обри. – Виконт де Мармань? Этот кавалер и есть виконт де Мармань?
   – Он самый.
   – Друг прево, графа д'Орбека и герцогини д'Этамп?
   – Собственной персоной.
   – Злейший враг Бенвенуто Челлини?
   – Совершенно верно!
   – О! – воскликнул Жак, перед которым, словно при вспышке молнии, сразу предстали все предшествовавшие этой встрече события. – Теперь понимаю! Так это Мармань, Мармань!
   И, мгновенно выхватив у пажа шпагу – сам он был безоружен, – Жак бросился вслед за Марманем, крича:
   – Стойте!
   Мармань с беспокойством обернулся и, увидев бегущего школяра с оружием в руках, понял, что разоблачен. Ему осталось лишь принять вызов, либо спасаться бегством. Однако Мармань был не настолько храбр, чтобы драться, но и не так труслив, чтобы пускаться наутек. Поэтому он избрал нечто среднее, а именно: бросился в открытые ворота ближайшего дома, рассчитывая захлопнуть их за собой. На его беду, оказалось, что ворота не закрываются: их удерживает вделанная в стену цепь, которую Мармань никак не мог отвязать. Таким образом Жак Обри вбежал во двор прежде, чем виконт успел скрыться в доме.
   – А-а, наконец-то я нашел тебя, проклятый шпион! Наконец-то, подлый Мармань, ты у меня в руках! Разбойник! Похититель чужих тайн! Защищайся, злодей!
   – Неужели вы полагаете, сударь, – высокомерно отвечал Мармань, пытаясь говорить пренебрежительным тоном аристократа, – что виконт де Мармань снизойдет до какого-то школяра Жака Обри и согласится скрестить с ним свою шпагу?
   – Но если виконт де Мармань не снизойдет до Жака Обри, то Жак Обри снизойдет до виконта де Марманя и проткнет его шпагой!
   В подтверждение своих слов Жак приставил к груди виконта шпагу и, проткнув камзол, слегка пощекотал противника ее острием.
   – Спасите! Убивают! – заорал Мармань.
   – Ори, ори себе, сколько душе угодно! – подзадоривал Жак. – Прежде чем кто-нибудь тебя услышит, ты умолкнешь навеки! Единственный для тебя выход – драться.
   Итак, предупреждаю: защищайся, виконт!
   – Ну, погоди! Коли ты сам этого захотел, узнаешь, как драться с виконтом де Марманем!
   Мармань, как мы уже имели возможность убедиться, не был храбрецом, но, подобно всем дворянам того рыцарского времени, получил военное воспитание. Более того, он слыл неплохим фехтовальщиком. Говорили, правда, что эта репутация скорее спасала его от дуэлей, чем помогала побеждать дуэлянтов. Как бы то ни было, но, видя, что противник яростно нападает на него, виконт обнажил шпагу и встал в позицию по всем правилам фехтовального искусства.
   Однако, если Мармань считался хорошим фехтовальщиком в придворных кругах, Жак Обри славился непревзойденной ловкостью среди школяров и членов корпорации судейских писцов. Итак, каждый из них с самого начала понял, что имеет дело с достойным противником. Но у Марманя было огромное преимущество: его шпага была на шесть дюймов длиннее шпаги Жака, который выхватил ее у пажа. Это обстоятельство не слишком мешало Жаку Обри при защите, но затрудняло нападение.
   В самом деле, Марманю, который был на целых шесть дюймов выше Жака и к тому же вооружен более длинной шпагой, ничего не стоило удерживать противника на почтительном расстоянии, поднося к его лицу острие шпаги. И сколько Жак ни атаковал, ни делал выпадов и ни прибегал к обману, виконту достаточно было сделать шаг, чтобы оказаться вне его досягаемости. Между тем, несмотря на ловкую защиту Жака, шпага Марманя уже дважды или трижды коснулась его груди, а школяр при всем своем проворстве неизменно попадал мимо.
   Обри понял, что еще немного – и он погиб. И тут же решил пойти на хитрость. Чтобы одурачить противника, он притворился, будто продолжает защищаться, прибегая к выпадам и обманам, а сам незаметно, дюйм за дюймом, стал сближаться с виконтом. Очутившись на достаточно близком от него расстоянии, школяр словно нечаянно открылся. Мармань, увидя это, сделал выпад. Жак, конечно, не был застигнут врасплох: он отбил удар, а потом, воспользовавшись тем, что шпага противника оказалась над его головой, бросился вперед и быстрым, ловким выпадом ранил виконта, причем коротенький клинок ушел в его грудь по самую рукоятку. Мармань издал душераздирающий вопль смертельно раненного человека, страшно побледнел, выпустил шпагу и упал навзничь.
   В это время невдалеке проходил сторожевой патруль. Услышав крик, увидев пажа, делавшего отчаянные знаки, и собравшуюся у ворот толпу, стражники прибежали на место происшествия. Жак все еще держал в руке окровавленную шпагу, и, разумеется, его тут же арестовали. Школяр хотел было оказать сопротивление, но в эту минуту начальник патруля гаркнул:
   – Обезоружить негодяя и отвести в Шатле!
   Обрадованный приказом, Жак покорно отдал шпагу и последовал за стражниками в Шатле, восхищаясь мудростью провидения, по воле которого он сразу убил двух зайцев: попал в тюрьму к Асканио и отомстил виконту де Марманю.
   На сей раз Жака Обри беспрепятственно водворили в королевскую крепость. Надзиратель и привратник долго совещались, не зная, куда его поместить, так как тюрьма была переполнена. В конце концов эти почтенные господа пришли к соглашению. Привратник, жестом приказав Жаку следовать за собой, заставил его сойти вниз по тридцати двум ступенькам, открыл дверь, втолкнул заключенного в совершенно темную камеру и запер за ним дверь.

Глава 14. О том, как трудно честному человеку выйти из тюрьмы

   Ослепленный резким переходом от яркого света к полной тьме, Жак Обри несколько мгновений не мог прийти в себя: где он? Неизвестно. Близко от Асканио или нет – трудно сказать. В коридоре, по которому его только что вели, он видел, кроме двери своей камеры, еще две запертые двери. Но как бы то ни было, цель его достигнута – он под одной крышей с Асканио.