Страница:
— Не знаю, во сне это происходит или наяву. Но не забыли ли вы, ваше величество, что я душой и телом предан славной Австрийской династии?
— Я помню, что вы мой друг, и надеюсь, что вы не откажетесь услужить мне.
— Не услужить, а погубить вас, ваше величество. Вы не добьетесь успеха: завещание останется в силе, а Австрия не простит вам неудачной попытки отменить его. Кстати, какова ваша цель? Что вы выиграете от этого?
— Повинуйтесь мне, сударь, и не беспокойтесь о последствиях, у меня есть основания поступать так.
Адмирал всеми силами уговаривал королеву отказаться от ее намерения, свернуть с ненадежного, чреватого опасностями пути, который, несомненно, несет ей гибель. Анна так упорно возражала ему, что адмирал усмотрел в ее решимости некий тайный умысел. Ему показалось, что разгадка тайны — в притворстве королевы, пожелавшей выяснить, что намерен предпринять Людовик XIV, а для этого надо было сделать вид, что она готова помогать ему.
Анна не стала разубеждать адмирала, понадеявшись на особое усердие с его стороны, и он остался при своем мнении, отправился к г-ну д'Аркуру и передал ему предложение королевы. Посол воспринял эту новость с нескрываемым восторгом: он понимал, что ему обеспечено блестящее будущее, если удастся преподнести Франции испанскую корону, вокруг которой кипят такие бурные страсти. Он рассыпался в благодарности королеве, говорил, что не осмеливается лично выразить ей признательность из опасения привлечь к себе внимание, а затем поспешил отправить в Марсель гонца и с огромным нетерпением стал ждать его возвращения.
К его величайшему сожалению, гонец вернулся с отказом. Людовик подумал то же, что адмирал; заподозрив ловушку в предложении королевы, он предпочел придерживаться договора о разделе Испании, одобренного всеми монархами Европы, кроме императора.
Королева убедилась, что предсказание призрака исполнилось: ее действительно не поняли и оттолкнули, что вызвало в ней глубокое разочарование.
— Передай своему хозяину, — сказала она Юсуфу, — что у меня ничего не получится, что я бессильна — все, к чему прикасаются мои руки, гибнет от них. Впредь я не хочу ничего слышать об этом.
Ответ был передан, но герцог в свою очередь велел передать королеве, что она ошибается, что ни ей, ни королю не будет покоя до тех пор, пока не завершится это дело, и Карл будет страдать так же как она сама.
Вопреки такому пророчеству, Карл II в течение нескольких дней чувствовал себя лучше, да и Анна мучилась не больше, чем обычно.
Завершая повествование, я хотела опереться на свидетельства очевидцев и потому изложу еще одно письмо герцогини де Линарес — к ней по моей просьбе обратился принц Дармштадтский, и этот ответ подтверждает правдивость моего рассказа по всем пунктам. Герцогиня не покидала королеву в самые тяжелые времена и до конца осталась ее лучшим другом; вряд ли кто-нибудь знает больше, чем она.
Примерно через неделю после неудачной попытки начать действовать королева довольно поздно вечером находилась в молельне, в том самом месте, куда преподобный Сульпиций являлся, чтобы мучить Луизу Орлеанскую. Анна пыталась молиться, но слова молитвы застывали на ее губах; она прочитала несколько страниц какой-то благочестивой книги на немецком языке, но та выпала у нее из рук: королева размышляла о своей печальной судьбе и оплакивала свою горькую участь. И как будто во сне перед ее мысленным взором предстал прекрасный Дунай, затем привиделись ее родители, друзья детства; королева ощутила вновь радость и покой той жизни, которую она вела до того времени, когда на ее голову надели терновый венец. Все несчастные королевы Испании умирали от тоски.
Вдруг ей послышался легкий шорох; Анна резко обернулась и увидела за своей спиной белую фигуру, обретавшую все более четкие очертания, по мере того как королева вглядывалась в нее. Не отличаясь слабостью духа, она все же почувствовала, как по лбу ее потекли капли холодного пота, но не могла отвести взгляда от призрака, в котором прекрасно узнала юную королеву.
Призрак ничего не сказал ей, только сердито показал на дверь, ведущую в покои короля; этот жест показался королеве безоговорочным приказом. Анна попыталась произнести какие-то слова, но ужас сковал ее льдом, и она кивнула в знак согласия. Палец призрака по-прежнему был устремлен вперед, будто приказывал дольше не медлить. Королева, подчиняясь не собственной воле, а чьей-то чужой, возымевшей над ней власть, поднялась и сделала несколько шагов по направлению к двери; что-то подталкивало ее туда, а глаза призрака безотрывно следили за ней.
Герцогиня де Линарес, графиня фон Берлепш и еще одна придворная дама находились в соседней комнате; они увидели, как Анна, очень бледная, еле держась на ногах, вошла и, показав на молельню, сказала им:
— Идите туда и скажите мне, нет ли там кого-нибудь.
Герцогиня вошла, осмотрелась и не заметила ничего необычного. Следом за ней в молельню заглянула другая дама, а Берлепш в это время хлопотала вокруг своей воспитанницы. Та, другая дама, служила у Луизы Орлеанской и занималась ее туалетами, как теперь — туалетами Анны (у этой женщины был отменный вкус).
— О! — невольно воскликнула она, входя в молельню. — Как этот запах напоминает мне духи покойной королевы!
Мария Луиза пользовалась духами, которые ей привозили из Франции, таких духов не было ни у кого в Испании. Ее одежда и кожа были пропитаны ими настолько, что казалось, будто за ней тянется ароматный шлейф. Эти духи изготавливали кармелитки с улицы Булуа в Париже, и их нельзя было спутать ни с какими другими духами, потому ничто не могло поразить королеву сильнее восклицания этой ничего не подозревающей дамы.
Немного придя в себя, королева приказала своим приближенным удалиться, объявив им, что идет к королю. (Она ничего не сказала им о видении и только на следующий день призналась во всем герцогине.) Королева была странно удивлена и потрясена, обнаружив Карла II сидящим в кровати: он протягивал руки, с блуждающим взглядом шептал непонятные слова и, казалось, беседовал с тенью, отвечая на адресованные ему вопросы:
— Нет!.. Нет!.. Я не хочу… Франция, да оградит нас от нее Господь!.. Ты желаешь этого?.. Умоляю тебя, останься!.. О, останься!..
Он заламывал руки в исступлении, его крики доносились до самых дальних комнат королевских покоев:
— Мария Луиза! Останься!.. Останься!.. Я сделаю это… Не уходи! О, вернись!
Он произносил и другие фразы — их могла понять только королева после того, что она видела и слышала сама. Очевидно, призрак преследовал и его тоже. Всю ночь король ужасно кричал. Никогда прежде он не был в таком состоянии, и целых три дня Юсуфу, несмотря на его искусство, не удавалось вернуть королю покой, хотя бы на секунду погрузить больного в сон. Призрак появлялся все снова и снова, говорил с Карлом, угрожал ему или расточал нежные слова, в зависимости от того, насколько послушным был он. Юсуф уже не верил, что несчастный безумец перенесет кризис, однако через два-три дня Карл пришел в себя, опять обретя способность если не думать, то жить.
Но самое странное, что в тот же период видение преследовало и кардинала Порто-Карреро и отдавало ему те же приказания. Во всех его снах являлась королева Луиза и он слышал голоса, кричавшие ему:
— Спаси Испанию! Спаси короля!
Кардинал, разумеется, не отличался слабостью духа — такого нелегко было напугать. Он вызвал к себе исповедника, человека умного, и рассказал ему о сумеречном состоянии своего разума, как он это назвал, попросив ничего не сообщать инквизиции, иначе его сожгли бы как колдуна или, по меньшей мере, как одержимого духами.
Исповедник ответил, что не следует воспринимать случившееся слишком легко: если видение появится снова, значит, такова воля Господа и потому кардинал должен исполнить то, что ему приказано голосом призрака. Кардиналу трудно было согласиться с этим; он снова стал утверждать, что речь идет о помутнении рассудка, вызванном плохим пищеварением или переутомлением. Исповедник не возражал, но так умно повернул разговор, что убедил главу совета в своей правоте, особенно когда рассказал о случившемся с королевой (он узнал об этом от герцогини де Линарес).
Итак, все было направлено к одной цели. Кардиналу сообщили, что Карл совсем плох, и он стал ждать минуты просветления короля, чтобы начать действовать. Но стоило Порто-Карреро произнести несколько слов, как тот прервал его.
— Вы тоже, — сказал он, — вы тоже хотите, чтобы я разорил свой дом и обогатил моих врагов?
Кардинал изложил ему все свои доводы, меньше всего надеясь на справедливость и право, но выдвигая на первый план интересы государства. Карл II, рассуждавший в этот момент вполне здраво, ответил ему, что совесть не позволяет ему смириться с такой необходимостью, если только не обратиться за советом к папе; тому, что прикажет его святейшество, он подчинится немедленно, ибо не хочет ослушаться одновременно Бога и его наместника на земле.
Порто-Карреро с особым рвением принялся за дело, ведь он жаждал мести: Австрийский дом нанес ему слишком тяжкое оскорбление, чтобы он мог простить его, и ничто так не грело душу кардинала, как возможность отнять у императора Испанию. Письмо папе было написано немедленно и отправлено в тот же день.
Королева воспользовалась случаем, чтобы исполнить полученные ею приказы; она без конца напоминала королю о предложениях кардинала, о том, что сама она и король слышали распоряжения, переданные призраком Марии Луизы.
— Такова воля Небес, государь, подчинитесь!
— А если в образе любимой передо мной предстал дух тьмы, чтобы ввести меня в заблуждение? Анна, подождем ответа его святейшества; папа выведет нас из лабиринта, в котором мы оказались, и, как добрые христиане, мы подчинимся его приказаниям.
XXV
КОММЕНТАРИИ
— Я помню, что вы мой друг, и надеюсь, что вы не откажетесь услужить мне.
— Не услужить, а погубить вас, ваше величество. Вы не добьетесь успеха: завещание останется в силе, а Австрия не простит вам неудачной попытки отменить его. Кстати, какова ваша цель? Что вы выиграете от этого?
— Повинуйтесь мне, сударь, и не беспокойтесь о последствиях, у меня есть основания поступать так.
Адмирал всеми силами уговаривал королеву отказаться от ее намерения, свернуть с ненадежного, чреватого опасностями пути, который, несомненно, несет ей гибель. Анна так упорно возражала ему, что адмирал усмотрел в ее решимости некий тайный умысел. Ему показалось, что разгадка тайны — в притворстве королевы, пожелавшей выяснить, что намерен предпринять Людовик XIV, а для этого надо было сделать вид, что она готова помогать ему.
Анна не стала разубеждать адмирала, понадеявшись на особое усердие с его стороны, и он остался при своем мнении, отправился к г-ну д'Аркуру и передал ему предложение королевы. Посол воспринял эту новость с нескрываемым восторгом: он понимал, что ему обеспечено блестящее будущее, если удастся преподнести Франции испанскую корону, вокруг которой кипят такие бурные страсти. Он рассыпался в благодарности королеве, говорил, что не осмеливается лично выразить ей признательность из опасения привлечь к себе внимание, а затем поспешил отправить в Марсель гонца и с огромным нетерпением стал ждать его возвращения.
К его величайшему сожалению, гонец вернулся с отказом. Людовик подумал то же, что адмирал; заподозрив ловушку в предложении королевы, он предпочел придерживаться договора о разделе Испании, одобренного всеми монархами Европы, кроме императора.
Королева убедилась, что предсказание призрака исполнилось: ее действительно не поняли и оттолкнули, что вызвало в ней глубокое разочарование.
— Передай своему хозяину, — сказала она Юсуфу, — что у меня ничего не получится, что я бессильна — все, к чему прикасаются мои руки, гибнет от них. Впредь я не хочу ничего слышать об этом.
Ответ был передан, но герцог в свою очередь велел передать королеве, что она ошибается, что ни ей, ни королю не будет покоя до тех пор, пока не завершится это дело, и Карл будет страдать так же как она сама.
Вопреки такому пророчеству, Карл II в течение нескольких дней чувствовал себя лучше, да и Анна мучилась не больше, чем обычно.
Завершая повествование, я хотела опереться на свидетельства очевидцев и потому изложу еще одно письмо герцогини де Линарес — к ней по моей просьбе обратился принц Дармштадтский, и этот ответ подтверждает правдивость моего рассказа по всем пунктам. Герцогиня не покидала королеву в самые тяжелые времена и до конца осталась ее лучшим другом; вряд ли кто-нибудь знает больше, чем она.
Примерно через неделю после неудачной попытки начать действовать королева довольно поздно вечером находилась в молельне, в том самом месте, куда преподобный Сульпиций являлся, чтобы мучить Луизу Орлеанскую. Анна пыталась молиться, но слова молитвы застывали на ее губах; она прочитала несколько страниц какой-то благочестивой книги на немецком языке, но та выпала у нее из рук: королева размышляла о своей печальной судьбе и оплакивала свою горькую участь. И как будто во сне перед ее мысленным взором предстал прекрасный Дунай, затем привиделись ее родители, друзья детства; королева ощутила вновь радость и покой той жизни, которую она вела до того времени, когда на ее голову надели терновый венец. Все несчастные королевы Испании умирали от тоски.
Вдруг ей послышался легкий шорох; Анна резко обернулась и увидела за своей спиной белую фигуру, обретавшую все более четкие очертания, по мере того как королева вглядывалась в нее. Не отличаясь слабостью духа, она все же почувствовала, как по лбу ее потекли капли холодного пота, но не могла отвести взгляда от призрака, в котором прекрасно узнала юную королеву.
Призрак ничего не сказал ей, только сердито показал на дверь, ведущую в покои короля; этот жест показался королеве безоговорочным приказом. Анна попыталась произнести какие-то слова, но ужас сковал ее льдом, и она кивнула в знак согласия. Палец призрака по-прежнему был устремлен вперед, будто приказывал дольше не медлить. Королева, подчиняясь не собственной воле, а чьей-то чужой, возымевшей над ней власть, поднялась и сделала несколько шагов по направлению к двери; что-то подталкивало ее туда, а глаза призрака безотрывно следили за ней.
Герцогиня де Линарес, графиня фон Берлепш и еще одна придворная дама находились в соседней комнате; они увидели, как Анна, очень бледная, еле держась на ногах, вошла и, показав на молельню, сказала им:
— Идите туда и скажите мне, нет ли там кого-нибудь.
Герцогиня вошла, осмотрелась и не заметила ничего необычного. Следом за ней в молельню заглянула другая дама, а Берлепш в это время хлопотала вокруг своей воспитанницы. Та, другая дама, служила у Луизы Орлеанской и занималась ее туалетами, как теперь — туалетами Анны (у этой женщины был отменный вкус).
— О! — невольно воскликнула она, входя в молельню. — Как этот запах напоминает мне духи покойной королевы!
Мария Луиза пользовалась духами, которые ей привозили из Франции, таких духов не было ни у кого в Испании. Ее одежда и кожа были пропитаны ими настолько, что казалось, будто за ней тянется ароматный шлейф. Эти духи изготавливали кармелитки с улицы Булуа в Париже, и их нельзя было спутать ни с какими другими духами, потому ничто не могло поразить королеву сильнее восклицания этой ничего не подозревающей дамы.
Немного придя в себя, королева приказала своим приближенным удалиться, объявив им, что идет к королю. (Она ничего не сказала им о видении и только на следующий день призналась во всем герцогине.) Королева была странно удивлена и потрясена, обнаружив Карла II сидящим в кровати: он протягивал руки, с блуждающим взглядом шептал непонятные слова и, казалось, беседовал с тенью, отвечая на адресованные ему вопросы:
— Нет!.. Нет!.. Я не хочу… Франция, да оградит нас от нее Господь!.. Ты желаешь этого?.. Умоляю тебя, останься!.. О, останься!..
Он заламывал руки в исступлении, его крики доносились до самых дальних комнат королевских покоев:
— Мария Луиза! Останься!.. Останься!.. Я сделаю это… Не уходи! О, вернись!
Он произносил и другие фразы — их могла понять только королева после того, что она видела и слышала сама. Очевидно, призрак преследовал и его тоже. Всю ночь король ужасно кричал. Никогда прежде он не был в таком состоянии, и целых три дня Юсуфу, несмотря на его искусство, не удавалось вернуть королю покой, хотя бы на секунду погрузить больного в сон. Призрак появлялся все снова и снова, говорил с Карлом, угрожал ему или расточал нежные слова, в зависимости от того, насколько послушным был он. Юсуф уже не верил, что несчастный безумец перенесет кризис, однако через два-три дня Карл пришел в себя, опять обретя способность если не думать, то жить.
Но самое странное, что в тот же период видение преследовало и кардинала Порто-Карреро и отдавало ему те же приказания. Во всех его снах являлась королева Луиза и он слышал голоса, кричавшие ему:
— Спаси Испанию! Спаси короля!
Кардинал, разумеется, не отличался слабостью духа — такого нелегко было напугать. Он вызвал к себе исповедника, человека умного, и рассказал ему о сумеречном состоянии своего разума, как он это назвал, попросив ничего не сообщать инквизиции, иначе его сожгли бы как колдуна или, по меньшей мере, как одержимого духами.
Исповедник ответил, что не следует воспринимать случившееся слишком легко: если видение появится снова, значит, такова воля Господа и потому кардинал должен исполнить то, что ему приказано голосом призрака. Кардиналу трудно было согласиться с этим; он снова стал утверждать, что речь идет о помутнении рассудка, вызванном плохим пищеварением или переутомлением. Исповедник не возражал, но так умно повернул разговор, что убедил главу совета в своей правоте, особенно когда рассказал о случившемся с королевой (он узнал об этом от герцогини де Линарес).
Итак, все было направлено к одной цели. Кардиналу сообщили, что Карл совсем плох, и он стал ждать минуты просветления короля, чтобы начать действовать. Но стоило Порто-Карреро произнести несколько слов, как тот прервал его.
— Вы тоже, — сказал он, — вы тоже хотите, чтобы я разорил свой дом и обогатил моих врагов?
Кардинал изложил ему все свои доводы, меньше всего надеясь на справедливость и право, но выдвигая на первый план интересы государства. Карл II, рассуждавший в этот момент вполне здраво, ответил ему, что совесть не позволяет ему смириться с такой необходимостью, если только не обратиться за советом к папе; тому, что прикажет его святейшество, он подчинится немедленно, ибо не хочет ослушаться одновременно Бога и его наместника на земле.
Порто-Карреро с особым рвением принялся за дело, ведь он жаждал мести: Австрийский дом нанес ему слишком тяжкое оскорбление, чтобы он мог простить его, и ничто так не грело душу кардинала, как возможность отнять у императора Испанию. Письмо папе было написано немедленно и отправлено в тот же день.
Королева воспользовалась случаем, чтобы исполнить полученные ею приказы; она без конца напоминала королю о предложениях кардинала, о том, что сама она и король слышали распоряжения, переданные призраком Марии Луизы.
— Такова воля Небес, государь, подчинитесь!
— А если в образе любимой передо мной предстал дух тьмы, чтобы ввести меня в заблуждение? Анна, подождем ответа его святейшества; папа выведет нас из лабиринта, в котором мы оказались, и, как добрые христиане, мы подчинимся его приказаниям.
XXV
Однако видения не исчезали, и настроение короля становилось все мрачнее. Он часами просиживал в своей комнате, надеясь, как он говорил, увидеть свою Луизу, вновь обрести ее. Напрасно королева стучала в дверь, он прогонял ее, как и остальных, и требовал, чтобы его не беспокоили. Однажды Карл вышел в то время, когда его меньше всего ожидали, и закричал, что желает ехать в Эскориал, где ждет его она, там он еще лучше разглядит ее, и нужно поторопиться с поездкой.
Королева поехала с ним; король не противился этому, но и не звал ее с собой, а лишь повторял:
— Она не умерла! Не умерла! Я скоро это узнаю.
В Эскориал прибыли ночью, в непроглядной осенней тьме. Не заходя во дворец, король направился прямо в крохотные покои Филиппа II, одно из окон которых выходило на церковь. Карл довольно резко приказал королеве следовать за ним:
— Вы должны увидеть своими глазами, что происходит, чтобы не думать, будто вас обманули, и не требовать того, что вам не принадлежит.
Анна не поняла, о чем он говорит; она приписала эти слова его безумию и смиренно пошла следом за королем, радуясь, что он пожелал видеть ее рядом с собой, ведь уже давно он стал гнать ее от себя. Юсуф, главная камеристка и несколько придворных дам хотели войти в комнату вместе с их величествами.
— Нет! — резко остановил их король. — Войдет только королева, а в полночь пусть настоятель монастыря иеронимитов с тремя монахами постучат в мою дверь; сегодня вечером я не хочу видеть никого, кроме них, понятно?
Придворные повиновались: безумен король или мудр, ему всегда повинуются, он не человек, он воплощение королевской власти, самой высокой в мире силы после религии.
Карл II первым подошел к маленьким комнатам, напоминающим камеры; Анна следовала за ним. С большим трудом удалось добиться от короля согласия, чтобы Юсуф и двое-трое слуг остались в жалкой прихожей перед входом в покои. Король сразу направился в часовню и открыл окна балкона. В этот час церковь пустовала, великолепная золотая лампа освещала алтарь, и в темноте был еле различим вход в склеп. Карл преклонил колени.
— Молитесь, королева, молитесь! — сказал он Анне, к которой почти никогда не обращался на «ты», вопреки обычаю. — Этой ночью нам необходима божественная сила.
«О Боже! Что он замышляет и что здесь произойдет?» — подумала она.
Король молился вслух, отчаянно колотил себя в грудь, просил прощения за свои грехи и громкими криками призывал обожаемую Луизу, обещавшую прийти, но не явившуюся.
— Ничего! — добавил он со смирением. — Она появится, нужно подождать, еще не время.
В часовне совсем не было света; королева от страха не владела собой, зубы у нее стучали, в висках гудело, и этот гул отдавался в ушах. Наедине с безумцем в таком ужасном месте, где блуждают таинственные тени, была бы потрясена самая стойкая душа.
— О! — прошептала она. — Я умираю.
— Нет, вы не умрете, Анна! Луиза тоже не умерла: вы ее увидите и полюбите, и она вас полюбит, потому что вы добры. Потерпите еще немного, скоро пробьет час.
Королева не могла знать, что должно было случиться в этот страшный час, но она заранее дрожала: ее ожидало нечто ужасное.
Не осмеливаясь расспрашивать короля, она не решалась даже оглядеться; ее воображение рисовало чудовищные картины, и она закрывала глаза, чтобы их не видеть. Король продержал ее в таком положении более двух часов — ничего страшнее и представить себе невозможно. Большие часы, висевшие напротив нее в часовне, пробили время с грохотом, сотрясшим всю церковь; когда они отзвонили полночь, король подскочил как на пружине.
— Настало время! — воскликнул он и вышел в прихожую, чтобы позвать настоятеля и трех монахов, приглашенных им, — они ждали его.
Чтобы понять невообразимую сцену, разыгравшуюся далее, необходимо в нескольких словах объяснить, как устроены усыпальницы католических королей — без этого невозможно ничего объяснить.
Эскориал, как известно, дворец и монастырь одновременно, здесь живут монахи, призванные ухаживать за гробницами королевской семьи. Ничего общего с нашим Сен-Дени — здесь все по-другому.
Короли покоятся в склепах. В те времена склепов было еще немного, поскольку они появились лишь при Филиппе IV. В этот пантеон спускаются по довольно красивой лестнице, на середине которой находится дверь, а к ней ведут пять или шесть ступенек; за дверью — другая лестница, ведущая к усыпальницам. Здесь расположена длинная комната с большим окном напротив двери. Единственный предмет мебели там — большой вытянутый стол, поставленный посредине этой комнаты.
За ней находится другая, она напоминает библиотеку из-за полок, расставленных повсюду, но вместо книг на этих полках стоят гробы на подпорках, обитые бархатом и узорчатым шелком и заколоченные золотыми гвоздями. Это гробы королев, не имевших потомства, и усопших королевских детей. Королевы, подарившие короне наследников, покоятся в нижнем помещении пантеона, где видны роскошные усыпальницы. Но и те и другие сначала стоят в первой комнате, которую я описала, — она называется «гноильня». Гробы на некоторое время размещают там в нишах, вырубленных в стене, и замуровывают так, что их нельзя увидеть. Покойники лежат там до тех пор, пока от тела остаются лишь кости; после этого их переносят в маленькие гробы на полках, где лежат только скелеты. Один монах и врачи, приставленные к данному заведению, определяют по внешнему виду тела, в каком оно состоянии и сколько месяцев, сколько лет должно оставаться в этом своеобразном чистилище, а когда приходит время, они переносят останки в другое место, не совершая при этом никаких обрядов.
В эту мрачную обитель мы и должны спуститься, именно здесь разыграется та великая трагедия, что повлияет на судьбу стольких народов.
Карл II, увидев настоятеля монастыря и монахов, знаком пригласил их следовать за ним и привел в часовню, на то место, где находилась королева. Монахи были так же удивлены и заинтригованы, как она.
— Закройте двери! — приказал им король. — Притворите их хорошенько, чтобы никто не слышал нас.
Монахи повиновались, недоумевая, зачем они сюда пришли и что им предстоит делать. Подойдя к балкону, Карл показал на открытое окно, выходящее в церковь:
— Мы начнем спускаться, отец мой.
— Куда, государь?
— Вы это скоро узнаете, а пока идите за мной. И ты, Анна, тоже; наступило то время, о котором я говорил.
Он казался спокойным, чуть ли не улыбался, и ступал твердым шагом. Кровь застыла в жилах королевы; Карл взял ее за руку и потянул к маленькой лестнице, ведущей с балкона к клиросу. Они спустились, и настоятель спросил, что теперь делать.
— Идите в склеп, отец мой.
— Но зачем, ваше величество? В такой час…
— Затем, что я так хочу, у меня там дело есть. Показывайте дорогу.
Когда король приезжал помолиться у могилы покойной королевы, как он называл усыпальницу, то останавливался, у входа в склеп и падал на колени, целовал землю, раскинув руки, будто пытаясь обнять ее, — в общем вел себя странно, как уже было описано выше; но на этот раз, в соответствии с его замыслом, ему требовалось больше.
— Где покоится королева? — спросил он.
«Что он собирается делать? — подумала королева. — О Боже! Смилуйся над нами!»
— Ваше величество, королева покоится там, где должна находиться по нашему обычаю и по законам Церкви, не сомневайтесь.
— Где она? Скажите мне сейчас же, немедленно. Я хочу это знать.
— Но, государь…
— Говорите, я так хочу!
— Ваше величество, она в гноильне.
— Где эта гноильня? Отведите меня туда.
Обычно короли при своей жизни не появляются в этих местах погребения. Тот, кто обожал могилы, кто охотно провел бы около них всю жизнь, еще не знал всех их тайн и даже не догадывался о них. Настоятель не решался выполнить приказ короля — ему казалось, что в эти минуты разум повелителя помутился и присутствие королевы его не успокаивало.
— Преподобный отец, — повторил король, топнув ногой, — я так хочу!
Настоятель монастыря поклонился в знак смирения и направился к лестнице, следом пошел король, увлекая за собой Анну. Они спустились по одним ступенькам, поднялись по другим и наконец вошли в гноильню, освещенную луной ярко, как днем; другого освещения здесь не было — лампы горели только в церкви и на лестнице, и этого было достаточно. При виде голых поблескивающих стен Карл II воскликнул:
— Вы меня обманываете, ее здесь нет!
— Простите, ваше величество, но она здесь.
И он дотронулся до одного места стены, расположенного почти рядом с окном.
— Я хочу увидеть ее, — спокойно продолжал король.
— Увидеть ее, государь? Ваше величество говорит, конечно, не подумав.
— Я подумал и хочу видеть ее немедленно. Разберите стену, вы должны знать, как это делается, откройте гроб и покажите мне ее.
— Какой ужас, ведь это осквернение могилы! — воскликнула королева, отворачиваясь.
— Но, ваше величество… это невозможно, вы не сделаете этого! Осквернить могилу — это святотатство.
— Она приказала мне сделать это, и я сделаю. Повинуйтесь и, если откажете мне, сутана не спасет вашей шеи, клянусь честью короля.
После долгого сопротивления настоятель был вынужден подчиниться; он послал монахов за нужными инструментами туда, где они лежали, и акт осквернения начался. Король сам следил за монахами и при необходимости помогал им. Королева и настоятель, стоя на коленях, истово молились. Я уже говорила, что только луна освещала эту сцену.
Гроб был скоро обнаружен; король хотел сам вытащить его из ниши, но у него не хватило сил, и он вынужден был предоставить это дело монахам. Гроб поставили на стол, после чего монахи застыли на месте.
— Выдерните гвозди! — вновь потребовал Карл.
Настоятель снова вмешался, надеясь помешать разорению гроба; королева, еле живая, не могла и слова произнести. Король повторил приказ, братья повиновались. Ужасный запах распространился по склепу, и почти совсем разложившийся труп предстал перед глазами ужаснувшихся зрителей. Монахи упали на колени и уткнулись головой в землю. Король вскрикнул от радости.
— О, вот она! Конечно она! Я ее узнаю, как она прекрасна. Луиза, моя дорогая Луиза!
И, упав на зловонные лохмотья, Карл стал искать сгнившие губы, чтобы покрыть их поцелуями. Он звал свою супругу, свою возлюбленную, обращаясь к ней с ласковыми именами и пытаясь приподнять эти человеческие останки, чтобы сжать их в объятиях. Останки выпали из его рук и с непередаваемым звуком ударились о дно гроба, не желавшего их выпускать.
То, что произошло потом, невозможно описать: безумца охватило ужасное неистовство, началась борьба, напоминающая битву жизни со смертью, борьба между полусгнившим трупом и трупом живым, который мог ходить, говорить, но все же не жил, как другие люди, потому что его разум уже умер, а тело должно было вскоре упокоиться. Во время этого бреда, криков, лихорадочных поцелуев, король, поверивший в своем безумии, что снова видит свою любимую Луизу такой же красивой и молодой, как во времена их свадьбы, король, говоривший с ней, полагающий, что слышит ее, торжественно поклялся, что исполнит ее волю и отдаст свою корону тому, на кого она указала.
Он совсем забыл о бедной женщине, без сознания распростертой у его ног: она не выдержала этого зрелища. Неизвестно, сколько времени длилось это безумие; луна закрылась тучами, словно не хотела быть свидетельницей святотатства. Только один луч упал на открытый гроб и осветил чудовищный хаос. В это мгновение либо проблеск разума мелькнул в голове несчастного короля, либо силы его истощились в отвратительном спектакле, который он только что разыграл, но он громко закричал и упал как мертвый рядом с королевой, потянув за собой гроб, из которого выпали останки и рассыпались вокруг супругов.
Не думайте, что я преувеличиваю: все рассказанное мною — историческая правда, известная немалому числу людей, и свидетели тех событий еще живы; но мне кажется, что ничего ужаснее не случалось и и прежние века.
У королевы после этого началась горячка, она бредила более двух недель.
Король умер не сразу после такого удара, он прожил еще несколько недель, и перед смертью составил завещание в пользу герцога Анжуйского, которого его святейшество признал законным наследником; мы были свидетелями того, как он царствовал под именем Филиппа V.
После этого разум Карла II не прояснялся, король не узнавал королеву, а если и узнавал, то на несколько секунд, так что она не успевала этого заметить. Завещание было написано, когда она сама была не способна ни видеть, ни слышать.
После смерти короля горе Анны было так же велико, как прежде велика была ее любовь; такие чувства приходится прятать, о них не говорят.
Королева удалилась в Байонну, где прожила еще долго в окружении нескольких слуг и немногочисленных придворных; она полностью погрузилась в свое одиночество и безутешную печаль. Ей давали лишь самое необходимое, чтобы можно было жить. Сен-Симон, случайно увидевший ее во время своей посольской миссии в Мадрид, рассказывал мне, что королева была еще красива, но испытывала нужду во всем. В ее доме было всего два окна по фасаду!
Никто так и не поверил в ее искреннее расположение к Франции, и она была наказана за это. О, человеческая справедливость!
Эта женщина любила только одного мужчину — своего супруга! Он был безумен и позволил ей умереть такой же чистой и непорочной, как в тот день, когда мать принесла ее крестить. Какая судьба!
Бедный герцог де Асторга умер не так давно, на руках Юсуфа; он так и не захотел покинуть часовню.
Бедный Дармштадт был убит при Монтжуике, во время войны за Испанское наследство: он хотел бороться с Филиппом V, который обошелся с его обожаемой королевой не так, как она того заслуживала. Две жертвы неосуществимой любви!
Королева поехала с ним; король не противился этому, но и не звал ее с собой, а лишь повторял:
— Она не умерла! Не умерла! Я скоро это узнаю.
В Эскориал прибыли ночью, в непроглядной осенней тьме. Не заходя во дворец, король направился прямо в крохотные покои Филиппа II, одно из окон которых выходило на церковь. Карл довольно резко приказал королеве следовать за ним:
— Вы должны увидеть своими глазами, что происходит, чтобы не думать, будто вас обманули, и не требовать того, что вам не принадлежит.
Анна не поняла, о чем он говорит; она приписала эти слова его безумию и смиренно пошла следом за королем, радуясь, что он пожелал видеть ее рядом с собой, ведь уже давно он стал гнать ее от себя. Юсуф, главная камеристка и несколько придворных дам хотели войти в комнату вместе с их величествами.
— Нет! — резко остановил их король. — Войдет только королева, а в полночь пусть настоятель монастыря иеронимитов с тремя монахами постучат в мою дверь; сегодня вечером я не хочу видеть никого, кроме них, понятно?
Придворные повиновались: безумен король или мудр, ему всегда повинуются, он не человек, он воплощение королевской власти, самой высокой в мире силы после религии.
Карл II первым подошел к маленьким комнатам, напоминающим камеры; Анна следовала за ним. С большим трудом удалось добиться от короля согласия, чтобы Юсуф и двое-трое слуг остались в жалкой прихожей перед входом в покои. Король сразу направился в часовню и открыл окна балкона. В этот час церковь пустовала, великолепная золотая лампа освещала алтарь, и в темноте был еле различим вход в склеп. Карл преклонил колени.
— Молитесь, королева, молитесь! — сказал он Анне, к которой почти никогда не обращался на «ты», вопреки обычаю. — Этой ночью нам необходима божественная сила.
«О Боже! Что он замышляет и что здесь произойдет?» — подумала она.
Король молился вслух, отчаянно колотил себя в грудь, просил прощения за свои грехи и громкими криками призывал обожаемую Луизу, обещавшую прийти, но не явившуюся.
— Ничего! — добавил он со смирением. — Она появится, нужно подождать, еще не время.
В часовне совсем не было света; королева от страха не владела собой, зубы у нее стучали, в висках гудело, и этот гул отдавался в ушах. Наедине с безумцем в таком ужасном месте, где блуждают таинственные тени, была бы потрясена самая стойкая душа.
— О! — прошептала она. — Я умираю.
— Нет, вы не умрете, Анна! Луиза тоже не умерла: вы ее увидите и полюбите, и она вас полюбит, потому что вы добры. Потерпите еще немного, скоро пробьет час.
Королева не могла знать, что должно было случиться в этот страшный час, но она заранее дрожала: ее ожидало нечто ужасное.
Не осмеливаясь расспрашивать короля, она не решалась даже оглядеться; ее воображение рисовало чудовищные картины, и она закрывала глаза, чтобы их не видеть. Король продержал ее в таком положении более двух часов — ничего страшнее и представить себе невозможно. Большие часы, висевшие напротив нее в часовне, пробили время с грохотом, сотрясшим всю церковь; когда они отзвонили полночь, король подскочил как на пружине.
— Настало время! — воскликнул он и вышел в прихожую, чтобы позвать настоятеля и трех монахов, приглашенных им, — они ждали его.
Чтобы понять невообразимую сцену, разыгравшуюся далее, необходимо в нескольких словах объяснить, как устроены усыпальницы католических королей — без этого невозможно ничего объяснить.
Эскориал, как известно, дворец и монастырь одновременно, здесь живут монахи, призванные ухаживать за гробницами королевской семьи. Ничего общего с нашим Сен-Дени — здесь все по-другому.
Короли покоятся в склепах. В те времена склепов было еще немного, поскольку они появились лишь при Филиппе IV. В этот пантеон спускаются по довольно красивой лестнице, на середине которой находится дверь, а к ней ведут пять или шесть ступенек; за дверью — другая лестница, ведущая к усыпальницам. Здесь расположена длинная комната с большим окном напротив двери. Единственный предмет мебели там — большой вытянутый стол, поставленный посредине этой комнаты.
За ней находится другая, она напоминает библиотеку из-за полок, расставленных повсюду, но вместо книг на этих полках стоят гробы на подпорках, обитые бархатом и узорчатым шелком и заколоченные золотыми гвоздями. Это гробы королев, не имевших потомства, и усопших королевских детей. Королевы, подарившие короне наследников, покоятся в нижнем помещении пантеона, где видны роскошные усыпальницы. Но и те и другие сначала стоят в первой комнате, которую я описала, — она называется «гноильня». Гробы на некоторое время размещают там в нишах, вырубленных в стене, и замуровывают так, что их нельзя увидеть. Покойники лежат там до тех пор, пока от тела остаются лишь кости; после этого их переносят в маленькие гробы на полках, где лежат только скелеты. Один монах и врачи, приставленные к данному заведению, определяют по внешнему виду тела, в каком оно состоянии и сколько месяцев, сколько лет должно оставаться в этом своеобразном чистилище, а когда приходит время, они переносят останки в другое место, не совершая при этом никаких обрядов.
В эту мрачную обитель мы и должны спуститься, именно здесь разыграется та великая трагедия, что повлияет на судьбу стольких народов.
Карл II, увидев настоятеля монастыря и монахов, знаком пригласил их следовать за ним и привел в часовню, на то место, где находилась королева. Монахи были так же удивлены и заинтригованы, как она.
— Закройте двери! — приказал им король. — Притворите их хорошенько, чтобы никто не слышал нас.
Монахи повиновались, недоумевая, зачем они сюда пришли и что им предстоит делать. Подойдя к балкону, Карл показал на открытое окно, выходящее в церковь:
— Мы начнем спускаться, отец мой.
— Куда, государь?
— Вы это скоро узнаете, а пока идите за мной. И ты, Анна, тоже; наступило то время, о котором я говорил.
Он казался спокойным, чуть ли не улыбался, и ступал твердым шагом. Кровь застыла в жилах королевы; Карл взял ее за руку и потянул к маленькой лестнице, ведущей с балкона к клиросу. Они спустились, и настоятель спросил, что теперь делать.
— Идите в склеп, отец мой.
— Но зачем, ваше величество? В такой час…
— Затем, что я так хочу, у меня там дело есть. Показывайте дорогу.
Когда король приезжал помолиться у могилы покойной королевы, как он называл усыпальницу, то останавливался, у входа в склеп и падал на колени, целовал землю, раскинув руки, будто пытаясь обнять ее, — в общем вел себя странно, как уже было описано выше; но на этот раз, в соответствии с его замыслом, ему требовалось больше.
— Где покоится королева? — спросил он.
«Что он собирается делать? — подумала королева. — О Боже! Смилуйся над нами!»
— Ваше величество, королева покоится там, где должна находиться по нашему обычаю и по законам Церкви, не сомневайтесь.
— Где она? Скажите мне сейчас же, немедленно. Я хочу это знать.
— Но, государь…
— Говорите, я так хочу!
— Ваше величество, она в гноильне.
— Где эта гноильня? Отведите меня туда.
Обычно короли при своей жизни не появляются в этих местах погребения. Тот, кто обожал могилы, кто охотно провел бы около них всю жизнь, еще не знал всех их тайн и даже не догадывался о них. Настоятель не решался выполнить приказ короля — ему казалось, что в эти минуты разум повелителя помутился и присутствие королевы его не успокаивало.
— Преподобный отец, — повторил король, топнув ногой, — я так хочу!
Настоятель монастыря поклонился в знак смирения и направился к лестнице, следом пошел король, увлекая за собой Анну. Они спустились по одним ступенькам, поднялись по другим и наконец вошли в гноильню, освещенную луной ярко, как днем; другого освещения здесь не было — лампы горели только в церкви и на лестнице, и этого было достаточно. При виде голых поблескивающих стен Карл II воскликнул:
— Вы меня обманываете, ее здесь нет!
— Простите, ваше величество, но она здесь.
И он дотронулся до одного места стены, расположенного почти рядом с окном.
— Я хочу увидеть ее, — спокойно продолжал король.
— Увидеть ее, государь? Ваше величество говорит, конечно, не подумав.
— Я подумал и хочу видеть ее немедленно. Разберите стену, вы должны знать, как это делается, откройте гроб и покажите мне ее.
— Какой ужас, ведь это осквернение могилы! — воскликнула королева, отворачиваясь.
— Но, ваше величество… это невозможно, вы не сделаете этого! Осквернить могилу — это святотатство.
— Она приказала мне сделать это, и я сделаю. Повинуйтесь и, если откажете мне, сутана не спасет вашей шеи, клянусь честью короля.
После долгого сопротивления настоятель был вынужден подчиниться; он послал монахов за нужными инструментами туда, где они лежали, и акт осквернения начался. Король сам следил за монахами и при необходимости помогал им. Королева и настоятель, стоя на коленях, истово молились. Я уже говорила, что только луна освещала эту сцену.
Гроб был скоро обнаружен; король хотел сам вытащить его из ниши, но у него не хватило сил, и он вынужден был предоставить это дело монахам. Гроб поставили на стол, после чего монахи застыли на месте.
— Выдерните гвозди! — вновь потребовал Карл.
Настоятель снова вмешался, надеясь помешать разорению гроба; королева, еле живая, не могла и слова произнести. Король повторил приказ, братья повиновались. Ужасный запах распространился по склепу, и почти совсем разложившийся труп предстал перед глазами ужаснувшихся зрителей. Монахи упали на колени и уткнулись головой в землю. Король вскрикнул от радости.
— О, вот она! Конечно она! Я ее узнаю, как она прекрасна. Луиза, моя дорогая Луиза!
И, упав на зловонные лохмотья, Карл стал искать сгнившие губы, чтобы покрыть их поцелуями. Он звал свою супругу, свою возлюбленную, обращаясь к ней с ласковыми именами и пытаясь приподнять эти человеческие останки, чтобы сжать их в объятиях. Останки выпали из его рук и с непередаваемым звуком ударились о дно гроба, не желавшего их выпускать.
То, что произошло потом, невозможно описать: безумца охватило ужасное неистовство, началась борьба, напоминающая битву жизни со смертью, борьба между полусгнившим трупом и трупом живым, который мог ходить, говорить, но все же не жил, как другие люди, потому что его разум уже умер, а тело должно было вскоре упокоиться. Во время этого бреда, криков, лихорадочных поцелуев, король, поверивший в своем безумии, что снова видит свою любимую Луизу такой же красивой и молодой, как во времена их свадьбы, король, говоривший с ней, полагающий, что слышит ее, торжественно поклялся, что исполнит ее волю и отдаст свою корону тому, на кого она указала.
Он совсем забыл о бедной женщине, без сознания распростертой у его ног: она не выдержала этого зрелища. Неизвестно, сколько времени длилось это безумие; луна закрылась тучами, словно не хотела быть свидетельницей святотатства. Только один луч упал на открытый гроб и осветил чудовищный хаос. В это мгновение либо проблеск разума мелькнул в голове несчастного короля, либо силы его истощились в отвратительном спектакле, который он только что разыграл, но он громко закричал и упал как мертвый рядом с королевой, потянув за собой гроб, из которого выпали останки и рассыпались вокруг супругов.
Не думайте, что я преувеличиваю: все рассказанное мною — историческая правда, известная немалому числу людей, и свидетели тех событий еще живы; но мне кажется, что ничего ужаснее не случалось и и прежние века.
У королевы после этого началась горячка, она бредила более двух недель.
Король умер не сразу после такого удара, он прожил еще несколько недель, и перед смертью составил завещание в пользу герцога Анжуйского, которого его святейшество признал законным наследником; мы были свидетелями того, как он царствовал под именем Филиппа V.
После этого разум Карла II не прояснялся, король не узнавал королеву, а если и узнавал, то на несколько секунд, так что она не успевала этого заметить. Завещание было написано, когда она сама была не способна ни видеть, ни слышать.
После смерти короля горе Анны было так же велико, как прежде велика была ее любовь; такие чувства приходится прятать, о них не говорят.
Королева удалилась в Байонну, где прожила еще долго в окружении нескольких слуг и немногочисленных придворных; она полностью погрузилась в свое одиночество и безутешную печаль. Ей давали лишь самое необходимое, чтобы можно было жить. Сен-Симон, случайно увидевший ее во время своей посольской миссии в Мадрид, рассказывал мне, что королева была еще красива, но испытывала нужду во всем. В ее доме было всего два окна по фасаду!
Никто так и не поверил в ее искреннее расположение к Франции, и она была наказана за это. О, человеческая справедливость!
Эта женщина любила только одного мужчину — своего супруга! Он был безумен и позволил ей умереть такой же чистой и непорочной, как в тот день, когда мать принесла ее крестить. Какая судьба!
Бедный герцог де Асторга умер не так давно, на руках Юсуфа; он так и не захотел покинуть часовню.
Бедный Дармштадт был убит при Монтжуике, во время войны за Испанское наследство: он хотел бороться с Филиппом V, который обошелся с его обожаемой королевой не так, как она того заслуживала. Две жертвы неосуществимой любви!
* * *
Вот и все, что я обещала рассказать, теперь я подошла к концу и прекращаю писать. Мне хотелось развлечь тех, кто прочтет мои записки. Но пусть, тем не менее, читатели знают, что я описывала историю, причем историю подлинную, и старалась быть беспристрастной. Мне больше по душе снисходительность, нежели строгость, и я надеюсь, что мне не откажут в том, чего я не жалею другим.
КОММЕНТАРИИ
Первые главы романа «Две королевы» («Les Deux Reines») завершают историю жизни короля Виктора Амедея II; в них рассказано о его отречении в пользу сына и о драматических обстоятельствах его попытки вернуть себе трон. Однако большая часть романа, вполне независимая, посвящена трагическим судьбам королев Марии Луизы Орлеанской и Марии Анны Нёйбургской — первой и второй жен полубезумного испанского короля Карла II, оставившего Испанию без прямого наследника престола, что в итоге привело к кровопролитной войне за Испанское наследство, о событиях которой достаточно подробно говорится в «Царице Сладострастия».
Первое его издание: Paris, Michel Levy freres, 12mo, 2 v., 1864. По нему В.Жуковой специально для настоящего Собрания сочинений был выполнен перевод романа на русский язык и по нему же была проведена сверка.
Это первая публикация романа на русском языке.
295 … немало тайн испанского двора, куда явилась царствовать сначала одна из дочерей Месье, а затем — дочь Виктора Амедея. — Имеются в виду Мария Луиза Орлеанская (см. примеч. к с. 110), супруга Карла II, и Мария Луиза Габриелла (см. примеч. к с. 131), супруга Филиппа V.
297 … Осада одного только Верчелли вынудила французов в течение месяца вести крытые подступы к этой крепости … — Крепость Верчелли (см. примеч. к с. 242) была взята французскими войсками 19 июля 1704 г.
Первое его издание: Paris, Michel Levy freres, 12mo, 2 v., 1864. По нему В.Жуковой специально для настоящего Собрания сочинений был выполнен перевод романа на русский язык и по нему же была проведена сверка.
Это первая публикация романа на русском языке.
295 … немало тайн испанского двора, куда явилась царствовать сначала одна из дочерей Месье, а затем — дочь Виктора Амедея. — Имеются в виду Мария Луиза Орлеанская (см. примеч. к с. 110), супруга Карла II, и Мария Луиза Габриелла (см. примеч. к с. 131), супруга Филиппа V.
297 … Осада одного только Верчелли вынудила французов в течение месяца вести крытые подступы к этой крепости … — Крепость Верчелли (см. примеч. к с. 242) была взята французскими войсками 19 июля 1704 г.