Дюма Александр. Капитан Поль

   Поль долго был погружен в эти мысли, потом медленно встал, подошел к окошку и облокотился на него. Ночь была тихая и прекрасная, луна сияла на небе и серебрила верхушки волн. На синеватом горизонте виднелись три острова, как облака, что носятся над океаном. Он вспомнил, как часто стоял ребенком на этом же самом месте, смотрел на то же самое море, следил глазами за какой-нибудь лодкой с белым парусом, которая безмолвно скользила по его глади, словно крыло ночной птицы. Вдруг сердце его дрогнуло, и он почувствовал тихие слезы, покатившиеся по щекам. В эту минуту кто-то взял его за руку, он обернулся — то был Ашар. Инстинктивно Поль попытался было скрыть свои чувства, но ему тут же стало стыдно, что он боится быть человеком, и повернувшись, он посмотрел в глаза старику.
   — Ты плачешь?! — сказал Ашар.
   — Да, я плачу! И что здесь скрывать? Я в жизни своей видел много страшного. Я бывал в переделках, когда ураган кружил мой корабль на вершинах волн и низвергал в глубины бездны, и чувствовал, что он для бури то же, что засохший листок для вечернего ветра! Я видел, как люди исчезали в пучине вокруг меня, и слышал стоны и предсмертные крики своих друзей. Я ходил под градом пуль и ядер и скользил по палубе, залитой человеческой кровью! Моей душе бывало больно, но я никогда не плакал… Эта комната, которую я, оказывается, бережно хранил в своей памяти, эта комната, где меня ласкал отец, которого я никогда не увижу, последний раз целовала мать, которая, может быть, не захочет меня видеть, эта комната для меня священна, как могила отца, священна, как колыбель! И я не могу спокойно вспоминать ее. Мне всегда хотелось оплакать свое детство, Ашар, ведь оно было таким коротким!
   Старик сжал его в своих объятиях. Поль положил голову к нему на плечо, и они несколько минут стояли молча. Наконец старый Ашар сказал:
   — Да, ты сказал правду. Эта комната вместе и колыбель и могила: вот здесь ты родился, — он протянул руку к кровати, — а тут отец простился с тобой навсегда, — прибавил он, указав на другой угол.
   — Так он умер? — спросил Поль.
   — Умер.
   — Ты мне расскажешь о его смерти?
   — Я все расскажу тебе!
   — Подожди немножко, — сказал Поль, отыскав рукою стул и присев на него. — Я еще не в состоянии тебя слушать, дай мне немного справиться с собой.
   Он облокотился на подоконник и стал смотреть на море.
   — Как прекрасна ночь в океане, когда луна, как теперь, ярко светит! Это величественно, как вечность… Мне кажется, что человек, который постоянно наблюдает это зрелище, не может бояться смерти. Отец мой умер мужественно?
   — О, конечно! — ответил Ашар с гордостью.
   — Я был уверен в этом. Я его помню, хотя мне было четыре года, когда я в последний раз его видел.
   — Он был таким же красавцем, как вы, — сказал Ашар, — такой же молодой.
   — Скажи, как его звали?
   — Граф Морне.
   — А, так я из древней и благородной фамилии. У меня тоже есть герб с короной…
   — Постойте, постойте, молодой человек, не предавайтесь гордости, — сказал Ашар. — Я еще не сказал вам имени вашей матери.
   — Да-да, кто она? Простая женщина? Я все-таки с уважением выслушаю ее имя.
   — Маркиза д'Оре, — произнес Ашар медленно и словно с сожалением.
   — Что ты говоришь! — вскричал Поль, вскочив со стула и схватив старика за руку.
   — Я говорю правду.
   — Так Эммануил мой брат, а Маргарита моя сестра!
   — Да разве вы их знаете? — удивился Ашар.
   — О, ты правду недавно сказал, старик, — сказал Поль, опустившись на стул. — Что провидению угодно, то и будет, а все, что оно сделает, заранее написано в книге нашей судьбы…
   Оба некоторое время молчали, наконец Поль приподнял голову и, взглянув с решительным видом на старика, сказал:
   — Теперь говори, я готов тебя слушать.

ГЛАВА IX

   Старик подумал с минуту и начал свой печальный рассказ:
   — Они были обручены. Вдруг, не знаю почему, между их семьями началась страшная вражда, и их разлучили. Сердце графа Морне было разбито, он не мог оставаться во Франции и уехал в Санто-Доминго, где у отца его было небольшое имение. Я поехал с ним, потому что маркиз Морне относился ко мне с полным доверием, ведь я сын его кормилицы и вместе с ним воспитывался. Он называл меня братом, но я никогда не забывал расстояния, положенного между нами происхождением. Маркиз был совершенно уверен во мне, зная, что я люблю графа, как родного сына.
   Мы прожили здесь два года. Два года ваш батюшка — часто без цели, иногда занимаясь охотой, — блуждал по этому великолепному острову, надеясь подавить душевную боль усталостью. Но это ему не удавалось. Наконец после двух лет беспрерывной борьбы с собой и бесконечных страданий он, видно, почувствовал, что не может больше терпеть, не может жить, не увидев ее еще хоть раз, и мы отправились в Европу. Плавание наше прошло так благополучно, что суеверные люди могли бы принять это за самое счастливое предзнаменование. Через полтора месяца по выходе из Порт-о-Пренса мы были уже в Гавре. Мадемуазель де Сабле была уже замужем. Маркиз д'Оре, удерживаемый своей должностью при дворе, жил в Версале, а жена его была нездорова и оставалась в старом замке Оре, башни которого видны отсюда.
   — Да, да, я знаю этот замок, — проговорил Поль, — продолжай.
   — Во время нашего путешествия дядя мой, который служил дворецким в замке Оре, умер и оставил мне этот домик, а при нем кусок земли. Я приехал сюда, чтобы вступить во владение наследством. Граф отпустил меня в Виенне, сказав, что поедет в Париж, и я целый год не видел его. Однажды ночью… теперь ровно двадцать пять лет назад… кто-то стучится ко мне в дверь, я отворяю: ваш отец входит, держа на руках женщину, лицо которой закрыто вуалью, идет прямо сюда и кладет ее на постель… Потом он подошел ко мне — я стоял, окаменев от удивления, — положил руку на плечо и попросил, хотя мог приказать: «Ашар, ты можешь спасти больше, чем мою жизнь, — жизнь и честь той, которую я люблю. Садись на лошадь, скачи в город и через час будь здесь с доктором». Последние слова он произнес отрывисто и повелительно. Я понял, что нельзя терять ни минуты, и побежал исполнять его приказание.
   К рассвету я привез доктора. Граф провел его в ту комнату и закрыл за собой дверь. Уехал доктор уже часов в пять вечера. Ночью отец ваш вышел, снова неся на руках неизвестную женщину, и лицо ее было опять закрыто. Тогда я и увидел вас тут в первый раз, совсем крошку.
   — Как же ты узнал, что это была маркиза д'Оре? — спросил Поль так, словно ему не хотелось верить рассказу своего старого друга.
   — О, — ответил старик, — обнаружилось это совершенно неожиданно. Я предложил графу Морне оставить вас у меня. Он согласился, но иногда приходил навещать вас.
   — Один? — спросил Поль с беспокойством.
   — Всегда один. Мне позволено было гулять с вами по парку, и тут случалось иногда, что маркиза, как будто случайно, покажется где-нибудь в аллее, поманит вас к себе и обнимет, как чужого ребенка, которого ласкают, потому что он мил. Так прошло четыре года. И вот однажды ночью опять раздался стук в дверь, это был опять граф. Лицо у него было спокойное, но мрачное. «Ашар, — говорит он мне, — завтра на рассвете я дерусь с маркизом д'Оре, это бой на смерть, секундантом будешь ты один, так мы условились. Приюти меня этой ночью у себя и дай мне бумагу и перо…» Он сел к столу, вот на этот самый стул, на котором вы теперь сидите.
   Поль тут же встал, оперся на спинку стула и уже не садился на него.
   — Граф не спал всю ночь. На рассвете он вышел в ту комнату и увидел, что я на ногах, — я тоже не ложился. А вы, бедный ребенок, не понимая ни страстей, ни забот людских, вы спокойно спали в своей кроватке!
   — Говори, говори, старик.
   — Он нагнулся к вам, опираясь на стенку, и, печально посмотрев на вас, сказал: «Ашар, если я буду убит, с этим ребенком может случиться какое-нибудь несчастье. Отдай его вместе с этим письмом моему камердинеру Фильду, он отвезет его в Шотландию и оставит там на руках верных людей. Когда ему будет двадцать пять лет, он принесет тебе половину этой монеты, вторую половину я отдаю тебе. Тогда ты открой ему тайну его рождения, потому что его мать, возможно, будет жить в одиночестве. Эти бумаги отдай ему только тогда, когда маркиза уже не будет на свете. Теперь пойдем, пора». Граф оперся на вашу кроватку, нагнулся к вам, и хотя он был человеком твердого характера, уверяю вас, я видел, как слезы катились у него из глаз.
   — Продолжай, — сказал Поль глухим голосом.
   — Драться назначено было здесь, в парке, шагах в ста отсюда. Маркиз был на месте, когда мы пришли, он ждал нас уже несколько минут. Подле него на скамье лежали заряженные пистолеты. Противники молча раскланялись, маркиз указал на оружие, оба взяли по пистолету и стали в тридцати шагах друг от друга. Они уже заранее обо всем условились. Начали сходиться. Ох, и страшная это была минута! — вскричал старик, дрожа всем телом так, словно вспоминал событие, происходившее вчера. — Я видел, как расстояние между ними быстро уменьшается, — продолжал он. — Осталось всего десять шагов, маркиз остановился и выстрелил… Я взглянул на вашего отца: ни одна жилка не дрогнула в его лице, и я подумал, что он не ранен. Он продолжал идти к маркизу, приложил дуло пистолета ему к сердцу.
   — Почему же он не убил его? — вскрикнул Поль, судорожно схватив старика за руку.
   — Знаете, что он сказал маркизу: «Жизнь ваша в моих руках, но я оставляю вас в живых, чтобы вы простили меня, как я вас прощаю». При этих словах граф упал и больше не шевельнулся: пуля попала ему в грудь навылет.
   — Отец! И некому было отомстить! — Молодой моряк гневно сжал кулаки. — И он жив!.. Тот, кто убил отца моего… Ведь он жив, еще не стар. Он ведь может поднять шпагу или держать в руках пистолет? Пойдем к нему… сегодня… теперь же… Ты скажешь: это его сын, вы должны с ним драться… Я отомщу, о, я жестоко отомщу!
   — Его уже постигло несчастье, — тихо сказал Ашар, — он помешан.
   — Да, правда, я и забыл! — проговорил Поль.
   — И в своем безумии, — продолжал старик, — он, видно, не может уйти от этой сцены и часто повторяет слова, которые сказал ему ваш отец.
   — А, так вот почему маркиза старается не оставлять его одного!
   — И вот почему она стремится держать подальше от него Эммануила и Маргариту, уверяя, будто отец не хочет их видеть.
   — Бедная сестренка! — сказал Поль с выражением удивительной нежности на лице. — Как она может принуждать ее выйти за этого низкого человека, Лектура!
   — Да, но этот низкий человек увезет Маргариту в Париж, Эммануилу поможет стать командиром драгунского полка, и тогда маркизе нечего уже будет бояться своих детей. Тайна ее останется между двумя стариками, которые завтра… даже нынче ночью… могут умереть, а могила безмолвна.
   — Но я, я!
   — Вы? Никто даже не знал, живы ли вы: пятнадцать лет, с тех пор как вы убежали из Селькирка, о вас ничего не было известно. И разве не могло случиться, что какое-нибудь обстоятельство помешало бы вам приехать сюда? О, она вас не забыла… но она надеется…
   — Ашар, неужели ты думаешь, что моя мать?..
   — Виноват, ваша правда, — сказал Ашар. — Нет, я ничего не думаю, это я так, забудьте…
   — Да-да, поговорим лучше о тебе, об отце.
   — Вы догадались, конечно, что последняя воля его была в точности исполнена. Фильд через три дня после дуэли приехал за вами. С тех пор прошел двадцать один год, и я каждый день молил Бога, чтобы вы в назначенный день пришли ко мне, в мой дом. И вот вы здесь, и он ожил в вас… Я снова его вижу, говорю с ним…
   — А тогда — он точно был мертв? Не вздохнул?.. Без малейшей надежды?..
   — Нет, надежды не было никакой… Я принес его сюда… положил вот на эту постель, где вы родились, запер дверь, чтобы никто не вошел в дом, и сам пошел рыть могилу. Возвращался я с трепещущим сердцем: мне казалось, что во время моего отсутствия… хотя это было бы чудом… жизнь возвратилась, что он приподнимется на постели и заговорит со мной. Я вошел сюда… чуда не произошло! Он был мертв!
   Старик, взволнованный воспоминаниями, на несколько минут замолчал, только слезы текли по его темному, покрытому морщинами лицу.
   — Ты отдал ему последний долг? — спросил Поль, рыдая. — Благородный человек, дай мне поцеловать руки, которые предали земле тело моего отца. И ты был верен его могиле, как верен был ему при жизни? И ты двадцать лет стерег его прах, ты не отходил от него, чтобы хоть слезы верного слуги падали на его безвестную могилу? О, как ты великодушен! Благослови меня, — попросил Поль, падая на колени, — ведь отец уже не сможет благословить меня…
   — Ты слишком меня хвалишь, — растроганно сказал старик. — Я не сделал ничего особенного… Смерть твоего отца была для меня страшным ударом. Тут только я увидел, как мало места человек занимает на земле, как быстро исчезает он. Отец твой был молод, мужествен, последний потомок древнего рода. Какая жизнь перед ним открывалась!.. У него были родственники… приятели… И вдруг он исчез, как будто земля его поглотила. Не знаю, искали ли его следы чьи-нибудь заплаканные глаза, знаю только, что уже двадцать один год с тех пор, как он умер, и никто не приходил на его могилу, никто не знает, что он лежит там, где трава гуще и зеленее. А человек, надменный безумец, думает, что он что-нибудь значит!
   — Неужели мать никогда не приходила на его могилу?
   Старик промолчал.
   — По крайней мере, теперь мы двое будем знать это место, — продолжал Поль. — Пойдем, покажи мне его. Клянусь, я буду приходить сюда всякий раз, как мой корабль бросит якорь у берегов Франции.
   При этих словах он повлек Ашара в другую комнату, но тут они услышали скрип входной двери, и Поль обернулся. То была Маргарита со своим слугой.
   — Моя сестра! Я еще не верю, что это моя сестра, Ашар. Оставь нас на минуту одних, мне надо поговорить с ней… Я сообщу ей такие вести, что она, по крайней мере сегодня, проведет счастливую ночь. Надо уметь сострадать тем, кто не спит и плачет!
   — Не забудьте, — сказал Ашар, — что тайна, которую я вам открыл, не только ваша, она принадлежит и вашей матери.
   — Не беспокойся, старик, — сказал Поль. — Я буду говорить с ней только о ее деле.

ГЛАВА X

   В эту минуту вошла Маргарита. Она по обыкновению принесла старику всякой вкусной снеди и с удивлением увидела в комнате, где она уже много лет встречала только Ашара, молодого человека, который с улыбкой смотрел на нее. Она сделала слуге знак, тот поставил корзину в углу комнаты и вышел за дверь ждать свою госпожу. Маргарита подошла к Полю и сказала своим нежным мелодичным голосом:
   — Извините, я надеялась найти здесь старика Ашара… Я принесла ему от матушки…
   Поль молча указал рукой на другую комнату. Он не мог говорить, чувствуя, что губы не повинуются ему. Девушка слегка поклонилась и вошла во вторую комнату.
   Поль следил за ней счастливыми глазами. Его по-детски чистая душа, в которую никакая любовь еще не проникала, впервые испытала это сладостное чувство к родному по крови существу. Ведя жизнь одинокую и не имея иных друзей, кроме своих моряков, он мог испытывать нежность лишь к океану и поэзии. Поэтому немудрено, что впервые испытанное им братское чувство оказалось таким же пылким, как чувство первой любви.
   — О, какой же я несчастный человек! — проговорил он, когда девушка скрылась. — Как бы мне хотелось обнять ее, сказать ей: «Маргарита! Моя сестра! Ни одна женщина никогда не любила меня; я так хочу, чтобы ты относилась ко мне ласково, как сестра». Да, матушка, ты лишила меня и своих ласк, и любви этого ангела.
   — Прощай, — сказала Маргарита, входя опять в комнату, — прощай, мой старый добрый Ашар! Мне непременно хотелось прийти к тебе сегодня… Теперь уж не знаю, когда удастся с тобой еще повидаться.
   И, задумчивая, с поникшей головой, она пошла к двери, не видя Поля, не вспомнив даже, что в доме был еще один человек, когда она вошла. Молодой моряк, не отводя взгляда, следил за ней своими яркими карими глазами и вдруг протянул руки, словно желая остановить девушку, но не смог вымолвить ни слова. Наконец, когда она уже отворила дверь, крикнул:
   — Маргарита!
   Девушка обернулась, но не понимая, что значит такая странная фамильярность со стороны молодого человека, которого она в первый раз видит, переступила порог.
   — Маргарита! — повторил Поль, шагнув к ней. — Маргарита! Разве вы не слышите, что я вас зову?..
   — Меня точно зовут Маргаритой, — сказала она с достоинством, — но не могла вообразить себе, что этим именем меня может называть человек, которого я совсем не имею чести знать.
   — Но я вас знаю! — тихо сказал Поль, подходя к ней и затворяя дверь. — Я знаю, что вы несчастны, что на свете нет души, в которой вы могли бы найти сочувствие, нет руки, которая могла бы защитить вас!..
   — Вы забываете нашего общего защитника на небесах, — кротко сказала Маргарита, подняв глаза к небу.
   — Нет-нет, я не забываю, Маргарита, но я могу предложить вам надежную руку, в которой вы нуждаетесь, и сказать: «Я ваш друг, верный, преданный до гроба!»
   — О, благодарю вас. — Девушка вздохнула. — Но чем вы можете доказать это?
   — Я представлю вам доказательства!..
   — Невозможно!
   — Доказательства неоспоримые!..
   — О, тогда!.. — сказала Маргарита с неизъяснимым выражением, в котором сомнение начинало уступать надежде.
   — Что же тогда?
   — Тогда!.. Но нет, это невозможно.
   — Узнаете ли этот перстень? — спросил Поль, показывая ей перстень с ключом от ее браслета.
   — Боже милосердный! — вскричала Маргарита. — Так он умер!
   — Он жив!
   — Так он меня уже не любит?
   — Любит!
   — Если он жив, если он меня любит… О, это может свести с ума. Что я вам говорила… Да, если он жив, если он меня любит, то как же этот перстень попал в чужие руки?
   — Он дал его мне, чтобы я показал вам.
   — Какая неосторожность! Разве я могла бы кому-нибудь доверить этот браслет? — Маргарита приподняла рукав. — Посмотрите, вот он!
   — Да, но вы, мадемуазель, свободны, не приговорены к позорному наказанию, не живете среди воров и разбойников.
   — Ну так что же? Ведь он невиновен, и я люблю его!
   — Притом он думал, — продолжал Поль, пытаясь понять, как велика любовь и преданность сестры Лузиньяну, — притом он думал, что так как теперь навсегда отделен от света, то по долгу благородного человека обязан предложить вам распорядиться вашей жизнью, как вам будет угодно. Иными словами — вы свободны.
   — Если женщина сделала для мужчины то, что я для него, то извинить ее может только вечная любовь к нему. Так будет и со мной.
   — О, вы настоящая женщина! — склонил голову Поль.
   — Скажите мне! — Маргарита, приблизившись, тронула молодого человека за руку.
   — Что вы хотите?
   — Вы его видели?
   — Я его друг, брат…
   — Прошу вас, расскажите все о нем, все, что знаете! — горячо сказала она, совершенно забыв о том, что первый раз в жизни видит этого человека. — Что он делает? На что он надеется, несчастный?
   — Он вас любит и надеется снова вас увидеть.
   — Так разве он, — спросила Маргарита, отходя от Поля и не глядя на него, — разве он все вам сказал?..
   — Все!
   — Ах! — вскрикнула она, опустив голову, и ее всегда бледное личико на мгновение вспыхнуло.
   Поль подошел к ней и ласково обнял за плечи.
   — Вы добрая, и это прекрасно, — сказал он.
   — Так вы не презираете меня? — Маргарита быстро взглянула на Поля.
   — Маргарита, — сказал он, — если б у меня была сестра, я бы любил ее не меньше, чем вас люблю.
   — У вас была бы очень несчастная сестра! — сказала она, и слезы хлынули потоком из ее больших глаз.
   — Может быть, — ответил Поль, невольно улыбнувшись, и погладил ее по щеке.
   — Так вы разве не знаете?
   — Чего?
   — Что барон Лектур приедет завтра утром!
   — Знаю.
   — На что же мне надеяться в таком отчаянном положении? К кому обращаться, кого умолять? Брата? Бог видит, я его прощаю, но он меня не понимает. Мать? Вы не знаете моей матушки! Она человек очень строгих правил и неумолима, как статуя. Она никогда, видно, не испытывала никаких чувств и не понимает их. Если она что-либо приказывает и говорит: «Я так хочу!», — то остается только плакать и повиноваться. Отец? Скоро он должен выйти из комнаты, где уже двадцать лет сидит взаперти, ведь надо будет подписать свадебный договор. Для другой, не такой несчастной, как я, отец был бы надежным защитником, но вы не знаете: он помешан и вместе с рассудком лишился всяких родительских чувства. Притом вот уже десять лет, как я его не видела, десять лет, как не пожимала его дрожащих рук, не целовала седых волос! Он даже не знает, наверно, есть ли у него дочь, не знает, есть ли у него сердце; я думаю, он бы не узнал меня, хотя, если б и узнал, если б сжалился надо мной, матушка вложит ему в руку перо и скажет: «Подпиши! Я этого хочу!» — и слабый, несчастный старик подпишет! И судьба его дочери будет загублена!
   — Да-да, я знаю все это не хуже вас, Маргарита, но успокойтесь: договор не будет подписан.
   — Кто же этому помешает?
   — Я!
   — Вы?
   — Будьте спокойны, я завтра буду при этом.
   — Но кто же вас введет к нам в дом? Брат мой очень вспыльчив, иногда до бешенства… Боже мой, боже мой!.. Прошу вас, будьте осторожны! Стараясь спасти, вы можете совершенно погубить меня!
   — Я не причиню вашему брату ни малейшего зла, точно так же как и вам. Не бойтесь ничего и положитесь на меня!
   — О, я вам верю и совершенно полагаюсь на вас! — сказала Маргарита. — Какая же вам польза меня обманывать!
   — Конечно, никакой. Но давайте поговорим о другом. Как вы хотите поступить с бароном Лектуром?
   — Во всем ему признаться.
   — Знаете, мадемуазель, я очень уважаю вас и очень люблю, — сказал Поль.
   — Ах! — Маргарита отступила от него.
   — Не бойтесь, только как сестру!
   — Да-да, я вижу, вы добры, — сказала, улыбнувшись, Маргарита, — и теперь верю, что провидение послало вас помочь мне. Так завтра вечером мы увидимся?
   — Непременно. Что бы ни случилось, не удивляйтесь ничему и не пугайтесь. Только постарайтесь сообщить мне письмом или хоть коротенькой запиской, чем закончится ваш разговор с Лектуром.
   — Постараюсь.
   — Ну, теперь пора; слуга ваш, наверное, удивляется, что мы так долго разговариваем. Идите домой и не говорите обо мне никому. Прощайте.
   — Прощайте, — сказала Маргарита. — Скажите только, как мне называть вас?
   — Назовите меня братом, прошу вас!
   — Прощайте, брат!
   — Сестра! Милая моя сестричка! — Поль судорожно обнял девушку. — Ты первая на свете увидела во мне родного человека!
   Маргарита в удивлении отступила от него, но потом опять подошла и подала ему руку. Поль с восторгом пожал ее в последний раз, и девушка ушла. Моряк подошел к двери второй комнаты и, отворив ее, громко сказал:
   — Теперь, Ашар, веди меня к могиле моего отца!

ГЛАВА XI

   На другой день обитатели замка Оре проснулись рано, обеспокоенные более чем когда-либо своими надеждами и опасениями, потому что в этот день должна была решиться судьба каждого из них. Маркиза — женщина не злая, но надменная и суровая, — с нетерпением ждала конца своим ежеминутным опасениям: ей больше всего на свете в глазах детей хотелось сохранить свое доброе имя, такой дорогой ценой приобретенное. Для нее Лектур был не только зятем — очень хорошим, достойным благодаря своей знатности родства с их фамилией, но еще и добрым гением, который увезет от нее дочь и сына. А когда их не будет в замке, тогда, пожалуй, пусть старший сын приезжает, кого тогда может удивить тайна его рождения, да и неужели не найдется способа заставить его молчать? Маркиза была очень богата, а деньги, полагала она, в таких делах самое надежнее средство. По этой причине маркиза всеми силами своей души желала союза Маргариты с Лектуром и не только помогала ему как можно скорее кончить дело, но и подстрекала Эммануила.
   Молодому графу давно уже наскучило жить в безвестности в Париже или в уединении древнего замка своих предков с развешанными по стенам фамильными портретами, и он с живейшим нетерпением ждал исполнения обещания, данного ему будущим зятем. Правда, слезы сестры немного огорчили его, потому что честолюбие Эммануила шло не от гордости и сухости сердца, а оттого, что ему скучно было жить и хотелось скорее блистать на парадах, командуя полком, прельщать женщин красивым мундиром. Он был совершенно не способен к глубоким чувствам и, несмотря на то что страсть Маргариты имела такие серьезные последствия, искренне считал, что это пустая ребяческая привязанность, о которой через год замужества сестра его забудет в вихре света и сама станет благодарить за то, что он принудил ее выйти за Лектура.