Страница:
— Поверьте, в этом случае я действовал по необходимости, — с обычным хладнокровием ответил Поль. — С вами я драться не могу, с любым другим — всегда готов скрестить шпаги. Я привык к битвам, которые несравненно страшнее поединка, поэтому дуэль я не считаю опасностью для себя. Не забудьте только, что я не искал этой дуэли, вы сами мне ее навязали, но, повторяю вам, я не могу драться с вами и потому должен был обратиться к барону Лектуру, как обратился бы к де Нозе или Лажарри только потому, что кто-нибудь из них попался бы мне под руку. Впрочем, если, как вы считаете, мне необходимо кого-нибудь убить, то лучше, разумеется, отправить на тот свет наглого и ни к чему не годного вертопраха, чем доброго и честного помещика, который покраснел бы от стыда даже во сне, увидев тот гнусный торг, который барон Лектур предлагает совершить вам.
— Прекрасно! — Эммануил засмеялся. — Можете сколько угодно играть роль заступника невинных, защитника притесненных принцесс и укрываться под щитом ваших непонятных ответов. Пока это глупое донкихотство не стоит на пути моих желаний, моих выгод, моих обязательств, — мне до него дела нет: пусть оно гуляет себе по морю и по суше, от полюса и до полюса. Я буду только смеяться, когда случится встретиться с ним. Но как только это дурачество коснется меня… одним словом, если я встречу в моем доме незнакомого человека, который вздумает командовать там, где только я один могу повелевать, я пойду прямо к нему, как теперь к вам, и если мне посчастливится встретить его одного, как теперь вас, я скажу ему: «Вы меня оскорбили, вмешавшись в мои дела, которые вас совершенно не касаются, и вы должны драться не с кем-нибудь другим, а со мной!» И вы будете драться.
— Вы ошибаетесь, Эммануил, — ответил Поль. — С вами я все равно не буду драться. Это невозможно.
— Э, оставьте! Загадки сейчас не в моде! — воскликнул Эммануил с досадой. — В жизни постоянно натыкаешься на прозу, поэтому оставим романтические бредни и таинственность сочинителям романов и трагедий. Ваше появление в нашем доме наделало мне слишком много неприятностей, и этого вполне довольно, чтобы нам с вами подраться. По вашей милости Лузиньян, осужденный на вечную ссылку, снова во Франции, сестра моя первый раз в жизни не покорилась воле родителей, отца вы убили одним своим появлением, — вот сюрпризы, которые вы привезли с собой, как язву с того края света, и я требую, чтобы вы мне за это заплатили. Скажите мне все, что имеете, прямо, как говорят люди друг другу при свете дня, а не как привидение, которое во мраке изъясняется непонятным никому языком! Не забудьте, что чудес боятся разве только кормилицы да дети. Говорите же! Вы видите, я спокоен. И если вы желаете открыть мне какую-то тайну, я готов ее выслушать.
— Тайна, которую вы хотите знать, принадлежит не мне, — ответил Поль спокойно. Его умение сдерживать себя составляло совершенный контраст с запальчивостью Эммануила. — Верьте тому, что я говорю, и не требуйте от меня ничего больше. Прощайте! — Капитан направился к двери.
— Э, нет, — закричал Эммануил, загораживая ему дорогу, — так вы отсюда не выйдете! Мы разговариваем с вами наедине, и не забудьте, что не я вас завлек сюда, а вы сами пришли. Выслушайте же, что я вам скажу. Оскорбили вы меня, поэтому и драться будете со…
— Вы с ума сошли! — нахмурился Поль. — Я уже говорил вам однажды, что с вами я драться не стану, потому что это невозможно. Пустите меня!
— Берегитесь, — воскликнул Эммануил, вынув из ящика оба пистолета, — берегитесь! Я сделал все, что мог, чтобы заставить вас драться как дворянина, и теперь имею полное право убить вас как разбойника! Вы проникли в чужой дом, забрались сюда не знаю как, не знаю зачем; если вы и не имели намерения похитить наши деньги и вещи, то, по крайней мере, похитили покорность моей сестры, а вместе с ней обещание, данное честным человеком своему другу. Я считаю вас грабителем, которого я застал в ту минуту, как он положил руку на самое драгоценное из фамильных сокровищ — честь!.. Возьмите этот пистолет и защищайтесь! — добавил он, бросив пистолет к ногам Поля.
— Вы можете убить меня, — ответил Поль, опять прислонившись к камину и словно продолжая обычную дружескую беседу, — повторяю, вы можете убить меня, хоть я не верю, что совершится такое ужасное преступление, но вы не заставите меня драться с вами.
— Поднимите этот пистолет, — воскликнул Эммануил, — поднимите его, говорю я вам! Вы полагаете, что мои слова — пустые угрозы? Ошибаетесь! Вы уже вывели меня из терпения, и три дня, как вы мучаете меня, наполняете мое сердце желчью и ненавистью, и в эти три дня я уже свыкся с мыслью избавиться от вас любым способом — дуэлью или просто убийством. Не надейтесь, что меня удержит страх наказания: этот замок глух и нем. Море недалеко, и вас не успеют похоронить, как я буду уже в Англии. В последний раз говорю вам: возьмите этот пистолет и защищайтесь!
Поль, не говоря ни слова, пожал плечами и оттолкнул оружие ногой.
— Ах, ты так! — воскликнул Эммануил, доведенный до высочайшей степени бешенства хладнокровием своего противника. — Если ты не хочешь защищаться как человек, так умри же как собака! — И он направил пистолет прямо в грудь капитана.
В эту минуту ужасный крик раздался в дверях. Это была Маргарита, искавшая Поля. Она все поняла с одного взгляда и тут же бросилась к Эммануилу. Раздался выстрел, но Маргарита успела схватить брата за руку, и пуля попала в зеркало, в двух или трех дюймах над головой капитана.
— Брат! — Маргарита кинулась к Полю и порывисто обняла его. — Брат, ты не ранен?
— Брат? — удивленно переспросил Эммануил, уронив еще дымящийся пистолет. — Твой брат?
— Теперь вы понимаете, Эммануил, почему я не хотел с вами драться? — сказал Поль.
В эту минуту дверь опять отворилась, и появилась маркиза. Бледная как смерть, она застыла на пороге, потом, с ужасом посмотрела вокруг себя и увидев, что никто не ранен, подняла глаза к небу, словно спрашивая, исполнилась ли наконец мера наказания. Мысленно помолившись, она опустила глаза: Эммануил и Маргарита стояли перед ней на коленях и целовали ее руки.
— Благодарю вас, дети мои, — сказала она после недолгого молчания. — Теперь ступайте, мне надо поговорить наедине с этим молодым человеком.
Эммануил и Маргарита почтительно поклонились и вышли.
— Прекрасно! — Эммануил засмеялся. — Можете сколько угодно играть роль заступника невинных, защитника притесненных принцесс и укрываться под щитом ваших непонятных ответов. Пока это глупое донкихотство не стоит на пути моих желаний, моих выгод, моих обязательств, — мне до него дела нет: пусть оно гуляет себе по морю и по суше, от полюса и до полюса. Я буду только смеяться, когда случится встретиться с ним. Но как только это дурачество коснется меня… одним словом, если я встречу в моем доме незнакомого человека, который вздумает командовать там, где только я один могу повелевать, я пойду прямо к нему, как теперь к вам, и если мне посчастливится встретить его одного, как теперь вас, я скажу ему: «Вы меня оскорбили, вмешавшись в мои дела, которые вас совершенно не касаются, и вы должны драться не с кем-нибудь другим, а со мной!» И вы будете драться.
— Вы ошибаетесь, Эммануил, — ответил Поль. — С вами я все равно не буду драться. Это невозможно.
— Э, оставьте! Загадки сейчас не в моде! — воскликнул Эммануил с досадой. — В жизни постоянно натыкаешься на прозу, поэтому оставим романтические бредни и таинственность сочинителям романов и трагедий. Ваше появление в нашем доме наделало мне слишком много неприятностей, и этого вполне довольно, чтобы нам с вами подраться. По вашей милости Лузиньян, осужденный на вечную ссылку, снова во Франции, сестра моя первый раз в жизни не покорилась воле родителей, отца вы убили одним своим появлением, — вот сюрпризы, которые вы привезли с собой, как язву с того края света, и я требую, чтобы вы мне за это заплатили. Скажите мне все, что имеете, прямо, как говорят люди друг другу при свете дня, а не как привидение, которое во мраке изъясняется непонятным никому языком! Не забудьте, что чудес боятся разве только кормилицы да дети. Говорите же! Вы видите, я спокоен. И если вы желаете открыть мне какую-то тайну, я готов ее выслушать.
— Тайна, которую вы хотите знать, принадлежит не мне, — ответил Поль спокойно. Его умение сдерживать себя составляло совершенный контраст с запальчивостью Эммануила. — Верьте тому, что я говорю, и не требуйте от меня ничего больше. Прощайте! — Капитан направился к двери.
— Э, нет, — закричал Эммануил, загораживая ему дорогу, — так вы отсюда не выйдете! Мы разговариваем с вами наедине, и не забудьте, что не я вас завлек сюда, а вы сами пришли. Выслушайте же, что я вам скажу. Оскорбили вы меня, поэтому и драться будете со…
— Вы с ума сошли! — нахмурился Поль. — Я уже говорил вам однажды, что с вами я драться не стану, потому что это невозможно. Пустите меня!
— Берегитесь, — воскликнул Эммануил, вынув из ящика оба пистолета, — берегитесь! Я сделал все, что мог, чтобы заставить вас драться как дворянина, и теперь имею полное право убить вас как разбойника! Вы проникли в чужой дом, забрались сюда не знаю как, не знаю зачем; если вы и не имели намерения похитить наши деньги и вещи, то, по крайней мере, похитили покорность моей сестры, а вместе с ней обещание, данное честным человеком своему другу. Я считаю вас грабителем, которого я застал в ту минуту, как он положил руку на самое драгоценное из фамильных сокровищ — честь!.. Возьмите этот пистолет и защищайтесь! — добавил он, бросив пистолет к ногам Поля.
— Вы можете убить меня, — ответил Поль, опять прислонившись к камину и словно продолжая обычную дружескую беседу, — повторяю, вы можете убить меня, хоть я не верю, что совершится такое ужасное преступление, но вы не заставите меня драться с вами.
— Поднимите этот пистолет, — воскликнул Эммануил, — поднимите его, говорю я вам! Вы полагаете, что мои слова — пустые угрозы? Ошибаетесь! Вы уже вывели меня из терпения, и три дня, как вы мучаете меня, наполняете мое сердце желчью и ненавистью, и в эти три дня я уже свыкся с мыслью избавиться от вас любым способом — дуэлью или просто убийством. Не надейтесь, что меня удержит страх наказания: этот замок глух и нем. Море недалеко, и вас не успеют похоронить, как я буду уже в Англии. В последний раз говорю вам: возьмите этот пистолет и защищайтесь!
Поль, не говоря ни слова, пожал плечами и оттолкнул оружие ногой.
— Ах, ты так! — воскликнул Эммануил, доведенный до высочайшей степени бешенства хладнокровием своего противника. — Если ты не хочешь защищаться как человек, так умри же как собака! — И он направил пистолет прямо в грудь капитана.
В эту минуту ужасный крик раздался в дверях. Это была Маргарита, искавшая Поля. Она все поняла с одного взгляда и тут же бросилась к Эммануилу. Раздался выстрел, но Маргарита успела схватить брата за руку, и пуля попала в зеркало, в двух или трех дюймах над головой капитана.
— Брат! — Маргарита кинулась к Полю и порывисто обняла его. — Брат, ты не ранен?
— Брат? — удивленно переспросил Эммануил, уронив еще дымящийся пистолет. — Твой брат?
— Теперь вы понимаете, Эммануил, почему я не хотел с вами драться? — сказал Поль.
В эту минуту дверь опять отворилась, и появилась маркиза. Бледная как смерть, она застыла на пороге, потом, с ужасом посмотрела вокруг себя и увидев, что никто не ранен, подняла глаза к небу, словно спрашивая, исполнилась ли наконец мера наказания. Мысленно помолившись, она опустила глаза: Эммануил и Маргарита стояли перед ней на коленях и целовали ее руки.
— Благодарю вас, дети мои, — сказала она после недолгого молчания. — Теперь ступайте, мне надо поговорить наедине с этим молодым человеком.
Эммануил и Маргарита почтительно поклонились и вышли.
ГЛАВА XVIII
Маркиза затворила за ними дверь, потом, не глядя на Поля, пошла к креслу, в котором накануне сидел маркиз, и облокотилась на его спинку. Она стояла, опустив глаза, и Поль хотел уже броситься к ее ногам, но лицо этой женщины было таким суровым, что он вынужден был сдержать свой порыв и остался на своем месте ждать, что будет дальше. Через минуту ледяного молчания маркиза заговорила:
— Вы желали меня видеть, — сказала она, — я здесь; вы хотели говорить со мной — я готова вас выслушать.
Она произнесла все это без всякого выражения в лице и в голосе, только губы ее шевелились, точно говорила статуя.
— Да, — сказал Поль взволнованно, — да, мне хотелось поговорить с вами. Это желание давно уже закралось в мое сердце и с тех пор не покидало его. Воспоминания детства тревожили взрослого. Я помнил, словно во сне, женщину, которая иногда украдкой склонялась к моей колыбели. Этот образ был всегда самым дорогим для меня. С того времени, столь далекого, но еще живого в моей памяти, я не раз просыпался от счастья, — все чудился на лице материнский поцелуй, и, не увидев рядом с собой никого, я кричал, звал ее, думая, что эта женщина ушла и, может быть, услышав меня, вернется. Вот уже двадцать лет, как я зову ее, маркиза, и сегодня впервые она мне ответила. Вы когда-нибудь думали обо мне, маркиза? Неужели боялись меня видеть? Неужели, как мне теперь кажется, вам нечего сказать?
— А если я действительно боялась вашего возвращения? — произнесла маркиза глухим голосом. — Разве мои опасения были напрасны? Я только вчера вас увидела, и вот уже моя тайна известна обоим моим детям!
— Разве моя вина, — ответил Поль, — что так сложились обстоятельства? Разве я привел Маргариту к умирающему отцу? Она пришла к нему искать защиты и невольно услышала его исповедь! Разве я привел ее к Ашару, и не вы ли сами пришли вслед за ней? А Эммануил!.. Выстрел, который вы слышали, и это разбитое зеркало доказывают вам, что я предпочел бы умереть, чем открыть ему вашу тайну. Слепой случай или провидение устроили все так, что ваши дети, которых вы постоянно удаляли от себя, упали к ногам вашим!
— Но кроме этих детей, — сказала маркиза голосом, в котором наконец начинало пробиваться чувство, — у меня есть еще сын, и я не знаю, чего мне ждать от него…
— Позвольте ему исполнить свой долг, и тогда он на коленях будет ждать ваших приказаний…
— Какой же это долг? — спросила маркиза.
— Возвратить брату звание, на которое он имеет право, сестре — счастье, матери — спокойствие, которое она так давно и напрасно ищет.
— А вы разве не знаете, — спросила маркиза с удивлением, — вы виноваты в том, что министр, граф Морепа, отказал барону Лектуру в просьбе назначить моего сына полковым командиром.
— Да, но король по моей просьбе уже отдал это место моему брату.
Поль вынул из кармана пакет и положил его на стол. Маркиза раскрыла его, взглянула на бумагу и увидела в ней имя Эммануила.
— Но как же вы, — продолжала маркиза, — думая осчастливить сестру, хотите выдать ее за человека без имени, без состояния… за ссыльного?
— Вы ошибаетесь, — ответил Поль. — Я хочу выдать Маргариту за человека, которого она любит, и не за ссыльного Лузиньяна, а за барона Анатоля Лузиньяна, губернатора Гваделупского. Вот приказ о назначении его на это место.
Маркиза взглянула на пергамент и убедилась в том, что Поль и тут сказал правду.
— Вы удивительный человек, благодарю вас! — воскликнула она. — Да, этого достаточно и для удовлетворения честолюбия Эммануила, и для счастья Маргариты.
— И для вашего спокойствия также, потому что Эммануил поедет в полк, Маргарита отправится с мужем в Гваделупу, а вы останетесь одна, как всегда желали.
Маркиза вздохнула.
— Неужели я ошибся? Разве вы не хотели этого? — спросил удивленно Поль.
— Как же мне теперь отделаться от барона Лектура? — не отвечая сыну, задумчиво произнесла маркиза.
— Маркиз скончался. Разве это не повод для того, чтобы отложить свадьбу?..
Вместо ответа, маркиза села в кресло, взяла бумагу и перо, написала несколько строк, сложила письмо, написала на кем имя барона Лектура и позвонила лакею. Через несколько секунд явился слуга.
— Отдай это барону Лектуру, — приказала маркиза.
Лакей взял письмо и вышел.
— Теперь, когда все счастливы, — продолжала она, не отрывая глаз от Поля, — неужели вы не захотите помиловать виновной? Документы о вашем рождении у вас, вы теперь старший в нашей семье, и по закону имя и состояние моего покойного мужа принадлежит вам. Чего вы хотите взамен этих бумаг?
Поль вынул их из кармана, поднес к камину.
— Позвольте мне раз в жизни назвать вас матерью, и прошу вас: назовите меня хоть раз сыном.
— И это все? — воскликнула маркиза, вставая.
— Странно, вас так заботят имя, богатство и совсем безразличен человек, — продолжал Поль, покачивая головой с выражением глубокой меланхолии. — Зачем мне эти бумаги? Я сам добился звания, которого немногие в мои годы достигают. Я прославил свое имя, и один народ его благословляет, а другой — трепещет, услышав. И если бы мне этого хотелось, я бы в короткое время скопил себе такое состояние, что не стыдно было бы отказать его в наследство королю. Что же мне в вашем имени, вашем титуле, вашем богатстве! Зачем мне все это, если вы не можете дать мне того, чего мне всегда и везде не доставало, чего я сам создать не в состоянии, а злой рок у меня отнял… Что вы одна можете возвратить мне… мать!
— Сын мой! — воскликнула маркиза, побежденная его благородством, добротой и искренностью. — Сын мой!.. Мой добрый, мой милый сын!..
— Матушка! О, матушка! — воскликнул Поль, бросив бумаги в огонь. — Наконец-то из вашего сердца вырвался крик, которого я ждал так давно, о котором молил провидение.
Маркиза упала в кресло, Поль бросился перед ней на колени и прижался лицом к груди матери. Наконец маркиза приподняла его голову.
— Посмотри на меня! — сказала она. — Вот за двадцать лет это первые мои слезы! Дай мне твою руку! — Маркиза положила руку Поля себе на грудь. — За двадцать лет сердце в первый раз бьется от радости!.. Как мне хотелось обнять тебя, мой сын. Видно, срок моего наказания кончился и ко мне возвращаются и слезы, и радость, и нежность! Благодарю тебя за это, мой милый сын!..
— Матушка! — задохнулся от счастья Поль…
— А я боялась его видеть! Я трепетала, увидев его! О, не суди меня, разве могла я знать, какие чувства кроются в глубине моего сердца! Спасибо тебе, что ты пришел, мой сын!
В эту минуту послышался звон колокола в часовне замка. Маркиза вздрогнула. Эти звуки возвещали начало похорон. Наступило время предать земле тело маркиза д'Оре и тело бедного Ашара. Маркиза встала.
— Я должна молиться сейчас, — сказала она. — Прощай!
— Я завтра ухожу в море, матушка. Неужели мы с вами уже не увидимся?!
— О, нет, нет! — воскликнула маркиза. — Мы непременно увидимся!
— Тогда сегодня вечером я буду ждать вас у ворот парка, я должен еще раз сходить на могилу отца. Там мы и простимся с вами.
— Я приду, — сказала маркиза.
— Возьмите патент и приказ. — Поль подал ей бумаги. — Пусть ваши дети вам будут обязаны своим благополучием. А я, матушка, я получил от вас больше, чем они оба!..
Маркиза ушла в церковь. Поль вышел из замка и отправился в рыбачью хижину, возле которой он должен был драться на дуэли с Лектуром. Там его уже ждали Лузиньян и Вальтер.
В назначенный час верхом на лошади вдали показался Лектур. Он с трудом отыскивал дорогу в местах, не известных ни ему, ни слуге, который ехал за ним следом. Увидев его, молодые люди вышли из хижины. Барон пустил лошадь галопом. Подскакав к ним, он соскочил с нее и бросил поводья слуге.
— Извините, что я приехал один. — Лектур учтиво раскланялся с Полем. — Дело в том, что сейчас хоронят маркиза, и Эммануил не может отлучиться. Я надеялся, что имею дело с великодушным противником и он уступит мне одного из своих секундантов.
— Мы к вашим услугам, барон. — Поль тоже поклонился. — Вот мои секунданты, выбирайте любого: каждый из них почтет за честь оказать вам эту услугу.
— Мне все равно, — ответил Лектур, — назначьте сами кого вам угодно.
— Вальтер, перейдите к барону, — приказал Поль.
Лейтенант встал рядом с Лектуром. Противники еще раз поклонились друг другу.
— Теперь, — продолжал Поль, — позвольте мне при наших секундантах сказать вам несколько слов не в извинение, а попытаться объяснить свои поступки.
— Как вам угодно, — ответил Лектур.
— Когда я вызвал вас на дуэль, событий вчерашнего дня еще нельзя было предугадать, а они могли повлечь за собой несчастье всей семьи маркиза д'Оре. За вас были маркиза, Эммануил и покойный маркиз; за Маргариту один я, и, следовательно, сила была на вашей стороне. Вот почему между нами должна была состояться дуэль. Если бы вы меня убили, Маргарита по обстоятельствам, которых вы никогда не узнаете, не могла бы за вас выйти замуж; если бы я вас убил, тогда дело было бы еще проще и не требовало объяснений.
— Вступление в вашей речи прекрасно. — Лектур, улыбаясь, постукивал хлыстиком по сапогу. — Посмотрим, что будет дальше.
— Теперь обстоятельства изменились, — продолжал Поль. — Маркиз умер, Эммануил назначен командиром полка, маркиза отказывается от прежних своих планов, а Маргарита выходит замуж за барона Анатоля Лузиньяна, которого я именно поэтому и не назначил вам в секунданты.
— Ага, — хмыкнул Лектур, — так вот что значила записка, которую мне подали, когда я выезжал из замка! А я было принял это за отсрочку! Очень хорошо. Теперь послушаем, что вы скажете в заключение.
— Оно будет таким же простым и искренним, барон. Я вас не знаю и не искал знакомства с вами. Мы встретились случайно, и так как цели у нас были совершенно разные, то между нами произошло недоразумение. Еще вчера, как я уже говорил, многое было неясным в судьбе графа и графини д'Оре, мне хотелось немножко помочь Маргарите. Теперь все кончено — моя или ваша смерть была бы совершенно бесполезна и прибавила бы только немножко крови к развязке драмы. Стоит ли после этого проливать ее?
— Я бы, возможно, и согласился с вами, — сказал Лектур, — но ведь смешно, согласитесь, приезжать в такую глушь ни за чем! Если уж мне не удалось жениться на мадемуазель Маргарите, так я, по крайней мере, подерусь с вами: все-таки не даром приезжал сюда. Угодно вам? — спросил он, обнажая шпагу и кланяясь Полю.
— С удовольствием, — ответил Поль, также раскланиваясь.
Они подошли друг к другу, клинки скрестились, и через минуту шпага Лектура полетела в сторону.
— Когда мы еще не начинали драку, — сказал Поль весело, — я старался объяснить вам свое поведение. Теперь я могу уже извиниться перед вами.
— И я с удовольствием принимаю ваши извинения, — ответил Лектур так спокойно, как будто между ними ничего и не произошло: — Дик, подними мою шпагу, — приказал он слуге. — Не будет ли, господа, у вас поручений в Париж? Я сегодня еду туда.
— Потрудитесь сказать королю, барон, — Поль вложил шпагу в ножны, — что, к величайшему моему удовольствию, шпага, которую он пожаловал мне, чтобы сражаться с англичанами, не обагрилась кровью соотечественника.
Они раскланялись. Лектур сел на лошадь и свернул на Виеннскую дорогу, послав слугу в замок за своей каретой.
— Теперь, Вальтер, — сказал Поль, — пришлите шлюпку и скажите, чтобы она подошла как можно ближе к замку Оре. Приготовьте все на фрегате: сегодня ночью мы поднимем якорь.
Лейтенант отправился в Пор-Луи, а Поль и Лузиньян вошли в хижину.
В это время Эммануил и Маргарита присутствовали при печальной церемонии: тело их отца было предано земле. Маркиза положили в фамильном склепе, украшенном гербами, а бедного Ашара похоронили на скромном деревенском кладбище. Потом брат и сестра пошли к маркизе, и она вручила Эммануилу столь желанный патент, а Маргарите неожиданно дала позволение выйти замуж за Лузиньяна. При встрече каждый из троих старался затаить тягостные чувства на сердце, не показать их. Мать, сын и дочь простились в твердой уверенности, что никогда уже в этой жизни не увидятся.
Остальная часть дня прошла в приготовлении к отъезду. Под вечер маркиза отправилась на свидание, назначенное ей Полем. Во дворе она увидела с одной стороны совсем готовую дорожную карету, с другой — юнгу Артура с двумя матросами. Сердце ее сжалось при виде этих приготовлений, но она уверенно продолжала свой путь: такую власть над собой дала ей постоянная необходимость сдерживать свои чувства. Однако, дойдя в парке до того места, откуда был виден домик Ашара, она остановилась и, чувствуя, что ноги у нее подкашиваются, прислонилась к дереву, положив руку на сердце, словно для того, чтобы удержать слишком быстрые толчки его.
Маркиза по складу натуры относилась к тем людям, которые не боятся опасности в настоящем, но с трепетом смотрят на прошедшую. Она вспомнила, какие мучения терпела все двадцать лет, когда приходила в этот домик, теперь уже навсегда запертый, однако быстро преодолела свою слабость и пошла к воротам парка. Там маркиза снова остановилась. Над всеми деревьями возвышалась верхушка огромного дуба, который был виден почти из любой точки парка. Хозяйка замка часто по целым часам стояла у окна, устремив взгляд на его кудрявую вершину, но никогда не осмеливалась отдохнуть в его тени. Сегодня там ждал ее Поль. Сделав последнее усилие, маркиза вошла в лес.
Еще издали она увидела стоящего на коленях под деревом молодого человека, это был ее старший сын. Она медленно подошла, опустилась рядом с ним на колени и тоже начала молиться. Когда молитва кончилась, оба поднялись, и маркиза, обняв молодого человека, положила голову ему на плечо. Несколько минут прошло в молчании, прерванном стуком кареты. Маркиза вздрогнула и сделала Полю знак, чтобы он слушал: это уезжал Эммануил. Капитан вытянул руку в противоположную сторону и указал маркизе на шлюпку, которая легко и бесшумно скользила по морю: Маргарита отправлялась на корабль.
Маркиза прислушивалась к стуку кареты, пока можно было его слышать, и следила глазами за шлюпкой, пока ее можно было видеть. Когда звук рассеялся в пространстве, а шлюпка исчезла во мраке ночи, она обернулась к Полю, взглянула на небо и, понимая, что наступает час, когда тот, кто стал для нее теперь дороже всех на свете, должен ее покинуть, сказала:
— Пусть судьба будет милостива к моему сыну, он дольше всех оставался с матерью!
Собрав все силы своей души, она в последний раз обняла Поля, который встал перед ней на колени. Вырвавшись из его объятий, маркиза медленно пошла в опустевший замок.
На другой день утром жители Пор-Луи напрасно искали глазами фрегат, который уже две недели стоял на внешнем рейде в Лорьяне. Как и в первый раз, фрегат исчез внезапно, и никто не знал, зачем он приходил, куда ушел.
— Вы желали меня видеть, — сказала она, — я здесь; вы хотели говорить со мной — я готова вас выслушать.
Она произнесла все это без всякого выражения в лице и в голосе, только губы ее шевелились, точно говорила статуя.
— Да, — сказал Поль взволнованно, — да, мне хотелось поговорить с вами. Это желание давно уже закралось в мое сердце и с тех пор не покидало его. Воспоминания детства тревожили взрослого. Я помнил, словно во сне, женщину, которая иногда украдкой склонялась к моей колыбели. Этот образ был всегда самым дорогим для меня. С того времени, столь далекого, но еще живого в моей памяти, я не раз просыпался от счастья, — все чудился на лице материнский поцелуй, и, не увидев рядом с собой никого, я кричал, звал ее, думая, что эта женщина ушла и, может быть, услышав меня, вернется. Вот уже двадцать лет, как я зову ее, маркиза, и сегодня впервые она мне ответила. Вы когда-нибудь думали обо мне, маркиза? Неужели боялись меня видеть? Неужели, как мне теперь кажется, вам нечего сказать?
— А если я действительно боялась вашего возвращения? — произнесла маркиза глухим голосом. — Разве мои опасения были напрасны? Я только вчера вас увидела, и вот уже моя тайна известна обоим моим детям!
— Разве моя вина, — ответил Поль, — что так сложились обстоятельства? Разве я привел Маргариту к умирающему отцу? Она пришла к нему искать защиты и невольно услышала его исповедь! Разве я привел ее к Ашару, и не вы ли сами пришли вслед за ней? А Эммануил!.. Выстрел, который вы слышали, и это разбитое зеркало доказывают вам, что я предпочел бы умереть, чем открыть ему вашу тайну. Слепой случай или провидение устроили все так, что ваши дети, которых вы постоянно удаляли от себя, упали к ногам вашим!
— Но кроме этих детей, — сказала маркиза голосом, в котором наконец начинало пробиваться чувство, — у меня есть еще сын, и я не знаю, чего мне ждать от него…
— Позвольте ему исполнить свой долг, и тогда он на коленях будет ждать ваших приказаний…
— Какой же это долг? — спросила маркиза.
— Возвратить брату звание, на которое он имеет право, сестре — счастье, матери — спокойствие, которое она так давно и напрасно ищет.
— А вы разве не знаете, — спросила маркиза с удивлением, — вы виноваты в том, что министр, граф Морепа, отказал барону Лектуру в просьбе назначить моего сына полковым командиром.
— Да, но король по моей просьбе уже отдал это место моему брату.
Поль вынул из кармана пакет и положил его на стол. Маркиза раскрыла его, взглянула на бумагу и увидела в ней имя Эммануила.
— Но как же вы, — продолжала маркиза, — думая осчастливить сестру, хотите выдать ее за человека без имени, без состояния… за ссыльного?
— Вы ошибаетесь, — ответил Поль. — Я хочу выдать Маргариту за человека, которого она любит, и не за ссыльного Лузиньяна, а за барона Анатоля Лузиньяна, губернатора Гваделупского. Вот приказ о назначении его на это место.
Маркиза взглянула на пергамент и убедилась в том, что Поль и тут сказал правду.
— Вы удивительный человек, благодарю вас! — воскликнула она. — Да, этого достаточно и для удовлетворения честолюбия Эммануила, и для счастья Маргариты.
— И для вашего спокойствия также, потому что Эммануил поедет в полк, Маргарита отправится с мужем в Гваделупу, а вы останетесь одна, как всегда желали.
Маркиза вздохнула.
— Неужели я ошибся? Разве вы не хотели этого? — спросил удивленно Поль.
— Как же мне теперь отделаться от барона Лектура? — не отвечая сыну, задумчиво произнесла маркиза.
— Маркиз скончался. Разве это не повод для того, чтобы отложить свадьбу?..
Вместо ответа, маркиза села в кресло, взяла бумагу и перо, написала несколько строк, сложила письмо, написала на кем имя барона Лектура и позвонила лакею. Через несколько секунд явился слуга.
— Отдай это барону Лектуру, — приказала маркиза.
Лакей взял письмо и вышел.
— Теперь, когда все счастливы, — продолжала она, не отрывая глаз от Поля, — неужели вы не захотите помиловать виновной? Документы о вашем рождении у вас, вы теперь старший в нашей семье, и по закону имя и состояние моего покойного мужа принадлежит вам. Чего вы хотите взамен этих бумаг?
Поль вынул их из кармана, поднес к камину.
— Позвольте мне раз в жизни назвать вас матерью, и прошу вас: назовите меня хоть раз сыном.
— И это все? — воскликнула маркиза, вставая.
— Странно, вас так заботят имя, богатство и совсем безразличен человек, — продолжал Поль, покачивая головой с выражением глубокой меланхолии. — Зачем мне эти бумаги? Я сам добился звания, которого немногие в мои годы достигают. Я прославил свое имя, и один народ его благословляет, а другой — трепещет, услышав. И если бы мне этого хотелось, я бы в короткое время скопил себе такое состояние, что не стыдно было бы отказать его в наследство королю. Что же мне в вашем имени, вашем титуле, вашем богатстве! Зачем мне все это, если вы не можете дать мне того, чего мне всегда и везде не доставало, чего я сам создать не в состоянии, а злой рок у меня отнял… Что вы одна можете возвратить мне… мать!
— Сын мой! — воскликнула маркиза, побежденная его благородством, добротой и искренностью. — Сын мой!.. Мой добрый, мой милый сын!..
— Матушка! О, матушка! — воскликнул Поль, бросив бумаги в огонь. — Наконец-то из вашего сердца вырвался крик, которого я ждал так давно, о котором молил провидение.
Маркиза упала в кресло, Поль бросился перед ней на колени и прижался лицом к груди матери. Наконец маркиза приподняла его голову.
— Посмотри на меня! — сказала она. — Вот за двадцать лет это первые мои слезы! Дай мне твою руку! — Маркиза положила руку Поля себе на грудь. — За двадцать лет сердце в первый раз бьется от радости!.. Как мне хотелось обнять тебя, мой сын. Видно, срок моего наказания кончился и ко мне возвращаются и слезы, и радость, и нежность! Благодарю тебя за это, мой милый сын!..
— Матушка! — задохнулся от счастья Поль…
— А я боялась его видеть! Я трепетала, увидев его! О, не суди меня, разве могла я знать, какие чувства кроются в глубине моего сердца! Спасибо тебе, что ты пришел, мой сын!
В эту минуту послышался звон колокола в часовне замка. Маркиза вздрогнула. Эти звуки возвещали начало похорон. Наступило время предать земле тело маркиза д'Оре и тело бедного Ашара. Маркиза встала.
— Я должна молиться сейчас, — сказала она. — Прощай!
— Я завтра ухожу в море, матушка. Неужели мы с вами уже не увидимся?!
— О, нет, нет! — воскликнула маркиза. — Мы непременно увидимся!
— Тогда сегодня вечером я буду ждать вас у ворот парка, я должен еще раз сходить на могилу отца. Там мы и простимся с вами.
— Я приду, — сказала маркиза.
— Возьмите патент и приказ. — Поль подал ей бумаги. — Пусть ваши дети вам будут обязаны своим благополучием. А я, матушка, я получил от вас больше, чем они оба!..
Маркиза ушла в церковь. Поль вышел из замка и отправился в рыбачью хижину, возле которой он должен был драться на дуэли с Лектуром. Там его уже ждали Лузиньян и Вальтер.
В назначенный час верхом на лошади вдали показался Лектур. Он с трудом отыскивал дорогу в местах, не известных ни ему, ни слуге, который ехал за ним следом. Увидев его, молодые люди вышли из хижины. Барон пустил лошадь галопом. Подскакав к ним, он соскочил с нее и бросил поводья слуге.
— Извините, что я приехал один. — Лектур учтиво раскланялся с Полем. — Дело в том, что сейчас хоронят маркиза, и Эммануил не может отлучиться. Я надеялся, что имею дело с великодушным противником и он уступит мне одного из своих секундантов.
— Мы к вашим услугам, барон. — Поль тоже поклонился. — Вот мои секунданты, выбирайте любого: каждый из них почтет за честь оказать вам эту услугу.
— Мне все равно, — ответил Лектур, — назначьте сами кого вам угодно.
— Вальтер, перейдите к барону, — приказал Поль.
Лейтенант встал рядом с Лектуром. Противники еще раз поклонились друг другу.
— Теперь, — продолжал Поль, — позвольте мне при наших секундантах сказать вам несколько слов не в извинение, а попытаться объяснить свои поступки.
— Как вам угодно, — ответил Лектур.
— Когда я вызвал вас на дуэль, событий вчерашнего дня еще нельзя было предугадать, а они могли повлечь за собой несчастье всей семьи маркиза д'Оре. За вас были маркиза, Эммануил и покойный маркиз; за Маргариту один я, и, следовательно, сила была на вашей стороне. Вот почему между нами должна была состояться дуэль. Если бы вы меня убили, Маргарита по обстоятельствам, которых вы никогда не узнаете, не могла бы за вас выйти замуж; если бы я вас убил, тогда дело было бы еще проще и не требовало объяснений.
— Вступление в вашей речи прекрасно. — Лектур, улыбаясь, постукивал хлыстиком по сапогу. — Посмотрим, что будет дальше.
— Теперь обстоятельства изменились, — продолжал Поль. — Маркиз умер, Эммануил назначен командиром полка, маркиза отказывается от прежних своих планов, а Маргарита выходит замуж за барона Анатоля Лузиньяна, которого я именно поэтому и не назначил вам в секунданты.
— Ага, — хмыкнул Лектур, — так вот что значила записка, которую мне подали, когда я выезжал из замка! А я было принял это за отсрочку! Очень хорошо. Теперь послушаем, что вы скажете в заключение.
— Оно будет таким же простым и искренним, барон. Я вас не знаю и не искал знакомства с вами. Мы встретились случайно, и так как цели у нас были совершенно разные, то между нами произошло недоразумение. Еще вчера, как я уже говорил, многое было неясным в судьбе графа и графини д'Оре, мне хотелось немножко помочь Маргарите. Теперь все кончено — моя или ваша смерть была бы совершенно бесполезна и прибавила бы только немножко крови к развязке драмы. Стоит ли после этого проливать ее?
— Я бы, возможно, и согласился с вами, — сказал Лектур, — но ведь смешно, согласитесь, приезжать в такую глушь ни за чем! Если уж мне не удалось жениться на мадемуазель Маргарите, так я, по крайней мере, подерусь с вами: все-таки не даром приезжал сюда. Угодно вам? — спросил он, обнажая шпагу и кланяясь Полю.
— С удовольствием, — ответил Поль, также раскланиваясь.
Они подошли друг к другу, клинки скрестились, и через минуту шпага Лектура полетела в сторону.
— Когда мы еще не начинали драку, — сказал Поль весело, — я старался объяснить вам свое поведение. Теперь я могу уже извиниться перед вами.
— И я с удовольствием принимаю ваши извинения, — ответил Лектур так спокойно, как будто между ними ничего и не произошло: — Дик, подними мою шпагу, — приказал он слуге. — Не будет ли, господа, у вас поручений в Париж? Я сегодня еду туда.
— Потрудитесь сказать королю, барон, — Поль вложил шпагу в ножны, — что, к величайшему моему удовольствию, шпага, которую он пожаловал мне, чтобы сражаться с англичанами, не обагрилась кровью соотечественника.
Они раскланялись. Лектур сел на лошадь и свернул на Виеннскую дорогу, послав слугу в замок за своей каретой.
— Теперь, Вальтер, — сказал Поль, — пришлите шлюпку и скажите, чтобы она подошла как можно ближе к замку Оре. Приготовьте все на фрегате: сегодня ночью мы поднимем якорь.
Лейтенант отправился в Пор-Луи, а Поль и Лузиньян вошли в хижину.
В это время Эммануил и Маргарита присутствовали при печальной церемонии: тело их отца было предано земле. Маркиза положили в фамильном склепе, украшенном гербами, а бедного Ашара похоронили на скромном деревенском кладбище. Потом брат и сестра пошли к маркизе, и она вручила Эммануилу столь желанный патент, а Маргарите неожиданно дала позволение выйти замуж за Лузиньяна. При встрече каждый из троих старался затаить тягостные чувства на сердце, не показать их. Мать, сын и дочь простились в твердой уверенности, что никогда уже в этой жизни не увидятся.
Остальная часть дня прошла в приготовлении к отъезду. Под вечер маркиза отправилась на свидание, назначенное ей Полем. Во дворе она увидела с одной стороны совсем готовую дорожную карету, с другой — юнгу Артура с двумя матросами. Сердце ее сжалось при виде этих приготовлений, но она уверенно продолжала свой путь: такую власть над собой дала ей постоянная необходимость сдерживать свои чувства. Однако, дойдя в парке до того места, откуда был виден домик Ашара, она остановилась и, чувствуя, что ноги у нее подкашиваются, прислонилась к дереву, положив руку на сердце, словно для того, чтобы удержать слишком быстрые толчки его.
Маркиза по складу натуры относилась к тем людям, которые не боятся опасности в настоящем, но с трепетом смотрят на прошедшую. Она вспомнила, какие мучения терпела все двадцать лет, когда приходила в этот домик, теперь уже навсегда запертый, однако быстро преодолела свою слабость и пошла к воротам парка. Там маркиза снова остановилась. Над всеми деревьями возвышалась верхушка огромного дуба, который был виден почти из любой точки парка. Хозяйка замка часто по целым часам стояла у окна, устремив взгляд на его кудрявую вершину, но никогда не осмеливалась отдохнуть в его тени. Сегодня там ждал ее Поль. Сделав последнее усилие, маркиза вошла в лес.
Еще издали она увидела стоящего на коленях под деревом молодого человека, это был ее старший сын. Она медленно подошла, опустилась рядом с ним на колени и тоже начала молиться. Когда молитва кончилась, оба поднялись, и маркиза, обняв молодого человека, положила голову ему на плечо. Несколько минут прошло в молчании, прерванном стуком кареты. Маркиза вздрогнула и сделала Полю знак, чтобы он слушал: это уезжал Эммануил. Капитан вытянул руку в противоположную сторону и указал маркизе на шлюпку, которая легко и бесшумно скользила по морю: Маргарита отправлялась на корабль.
Маркиза прислушивалась к стуку кареты, пока можно было его слышать, и следила глазами за шлюпкой, пока ее можно было видеть. Когда звук рассеялся в пространстве, а шлюпка исчезла во мраке ночи, она обернулась к Полю, взглянула на небо и, понимая, что наступает час, когда тот, кто стал для нее теперь дороже всех на свете, должен ее покинуть, сказала:
— Пусть судьба будет милостива к моему сыну, он дольше всех оставался с матерью!
Собрав все силы своей души, она в последний раз обняла Поля, который встал перед ней на колени. Вырвавшись из его объятий, маркиза медленно пошла в опустевший замок.
На другой день утром жители Пор-Луи напрасно искали глазами фрегат, который уже две недели стоял на внешнем рейде в Лорьяне. Как и в первый раз, фрегат исчез внезапно, и никто не знал, зачем он приходил, куда ушел.
ЭПИЛОГ
Прошло пять лет с тех пор, как завершились описанные нами события. Независимость Соединенных Северо-Американских Штатов была признана, и Нью-Йорк, последний укрепленный город, который занимали англичане, был освобожден. Гром пушек, раздававшийся и в Индийском океане, и в Мексиканском заливе, затих. На торжественном собрании конгресса 23 декабря 1782 года Вашингтон сложил с себя звание главнокомандующего и уехал в свое поместье Монвернон, получив от соотечественников в награду позволение бесплатно отправлять по почте свои письма.
Спокойствие, которым начинала наслаждаться Америка, распространилось и на принадлежащие французам Антильские острова, также принимавшие участие в войне и потому не раз вынужденные защищаться от нападения англичан. Из числа этих островов чаще всего опасность угрожала Гваделупе, потому что он и в военном, и в коммерческом отношении был важнее других, но благодаря бдительности нового губернатора англичанам ни разу не удалось высадиться на него. В начале 1784 года остров еще сохранял — больше по привычке, чем по необходимости, — воинственный вид, однако на нем повсеместно возобновилось уже возделывание различных земледельческих культур, составляющих его богатство.
А теперь приглашаем перенестись за Атлантический океан в портовый город Бас-Тер, пройти по его центральной улице среди бьющих с обеих сторон фонтанов, потом, выйдя к улице Арбо, прогуляться под тенью тамариндов, повернуть налево по дорожке к саду, расположенному на небольшой возвышенности.
Здесь мы увидим знакомую нам семью молодого губернатора, в которой за последние пять лет прибавилась еще дочь. Отец, мать и двое детей сидят в беседке, обвитой виноградной лозой. Читатели, конечно, сразу узнают в них Лузиньяна и Маргариту, а детей их мы рекомендуем: это Гектор и маленькая Бланш. С первого взгляда видно, что семейство живет счастливо и в совершенном согласии.
Для Лузиньяна и Маргариты после всех страданий, которые выпали на долю их любви, наступила жизнь тихая и ясная, в которой каждый день проходил спокойно, и облаками были только тревожные воспоминания об отсутствующих, сжимающие иногда сердце дурными предчувствиями. По временам они находили в журналах или получали с приходящих судов известия о своем спасителе. Они знали о его подвигах, слышали, что он стал командиром небольшой эскадры и разорил английские поселения на Акадийском берегу, за что был пожалован в командоры. Моряки рассказали о том, как он встретился с фрегатами «Серапис» и «Графиня Скарборе» и, сразившись с ними рея с реей — бой длился целых четыре часа, — наконец принудил оба фрегата сдаться.
В 1781 году конгресс публично благодарил его за услуги, оказанные американскому народу в борьбе за свою независимость, и приказал выбить в честь его золотую медаль, назначил, как храбрейшего из американских моряков, командиром фрегата «Америка», названного так потому, что это был прекраснейший из всех американских кораблей. Однако вскоре этот превосходный фрегат был передан французскому королю взамен корабля «Великолепный», погибшего в Бостоне. Поль Джонс отвел его в Гавр и перешел во флот графа Водреля, который готовился отплыть на Ямайку. Последняя весть чрезвычайно обрадовала Лузиньяна и Маргариту, потому что благодаря такому стечению обстоятельств Поль мог оказаться так близко от них, что его можно было бы увидеть. Однако мир, как мы говорили, был заключен, и они уже ничего больше не слыхали об отважном капитане.
Вечером того дня, когда мы перенесли наших читателей с берегов Бретани на цветущие берега Гваделупы, молодая семья, как мы уже видели, сидела в саду и любовалась великолепной картиной: город в ней составлял первый план, а океан, усеянный островами, дивную даль. В это время, как будто нарочно, чтобы украсить ее, какой-то корабль обогнул мыс Трех Верхушек и плавно заскользил по синей глади воды, словно лебедь по озеру.
Спокойствие, которым начинала наслаждаться Америка, распространилось и на принадлежащие французам Антильские острова, также принимавшие участие в войне и потому не раз вынужденные защищаться от нападения англичан. Из числа этих островов чаще всего опасность угрожала Гваделупе, потому что он и в военном, и в коммерческом отношении был важнее других, но благодаря бдительности нового губернатора англичанам ни разу не удалось высадиться на него. В начале 1784 года остров еще сохранял — больше по привычке, чем по необходимости, — воинственный вид, однако на нем повсеместно возобновилось уже возделывание различных земледельческих культур, составляющих его богатство.
А теперь приглашаем перенестись за Атлантический океан в портовый город Бас-Тер, пройти по его центральной улице среди бьющих с обеих сторон фонтанов, потом, выйдя к улице Арбо, прогуляться под тенью тамариндов, повернуть налево по дорожке к саду, расположенному на небольшой возвышенности.
Здесь мы увидим знакомую нам семью молодого губернатора, в которой за последние пять лет прибавилась еще дочь. Отец, мать и двое детей сидят в беседке, обвитой виноградной лозой. Читатели, конечно, сразу узнают в них Лузиньяна и Маргариту, а детей их мы рекомендуем: это Гектор и маленькая Бланш. С первого взгляда видно, что семейство живет счастливо и в совершенном согласии.
Для Лузиньяна и Маргариты после всех страданий, которые выпали на долю их любви, наступила жизнь тихая и ясная, в которой каждый день проходил спокойно, и облаками были только тревожные воспоминания об отсутствующих, сжимающие иногда сердце дурными предчувствиями. По временам они находили в журналах или получали с приходящих судов известия о своем спасителе. Они знали о его подвигах, слышали, что он стал командиром небольшой эскадры и разорил английские поселения на Акадийском берегу, за что был пожалован в командоры. Моряки рассказали о том, как он встретился с фрегатами «Серапис» и «Графиня Скарборе» и, сразившись с ними рея с реей — бой длился целых четыре часа, — наконец принудил оба фрегата сдаться.
В 1781 году конгресс публично благодарил его за услуги, оказанные американскому народу в борьбе за свою независимость, и приказал выбить в честь его золотую медаль, назначил, как храбрейшего из американских моряков, командиром фрегата «Америка», названного так потому, что это был прекраснейший из всех американских кораблей. Однако вскоре этот превосходный фрегат был передан французскому королю взамен корабля «Великолепный», погибшего в Бостоне. Поль Джонс отвел его в Гавр и перешел во флот графа Водреля, который готовился отплыть на Ямайку. Последняя весть чрезвычайно обрадовала Лузиньяна и Маргариту, потому что благодаря такому стечению обстоятельств Поль мог оказаться так близко от них, что его можно было бы увидеть. Однако мир, как мы говорили, был заключен, и они уже ничего больше не слыхали об отважном капитане.
Вечером того дня, когда мы перенесли наших читателей с берегов Бретани на цветущие берега Гваделупы, молодая семья, как мы уже видели, сидела в саду и любовалась великолепной картиной: город в ней составлял первый план, а океан, усеянный островами, дивную даль. В это время, как будто нарочно, чтобы украсить ее, какой-то корабль обогнул мыс Трех Верхушек и плавно заскользил по синей глади воды, словно лебедь по озеру.