Дюморье Д.. Французов ручей

--Да, Гарри, вечером в Оукхэмптоне.
Он подошел к окну и хмуро уставился в сад.
--Нет, я просто отказываюсь тебя понимать, Дона.
--Тебе совсем необязательно меня понимать, -- ответила она.
--Обязательно, -- возразил он, -- в том-то и дело, что обязательно. Что
же это будет за жизнь, если муж и жена перестанут понимать друг друга?
Она посмотрела на него. Он стоял у окна, заложив руки за спину.
--Ты действительно так думаешь? -- спросила она.
--Я вообще уже ничего не думаю, -- пожал он плечами. -- Я совсем
запутался, черт возьми. Я знаю только одно: я готов отдать все на свете,
чтобы ты наконец стала счастливой, но убей меня Бог, если я понимаю, как это
сделать. Я ведь вижу, Дона, что крошечный Джеймсов ноготок для тебя в тысячу
раз дороже всех моих ласк. А что остается человеку, которого разлюбила жена?
Наливаться пивом и просиживать ночи за картами -- вот и все развлечения.
Она подошла к нему и положила руки на плечи.
--Через месяц мне исполнится тридцать, Гарри, -- сказала она. -- Я
стану старше и, может быть, чуточку мудрей.
--Мне вовсе не нужно, чтобы ты становилась мудрей, -- буркнул он, -- ты
меня и такая устраиваешь.
Она промолчала. Он снова заговорил, теребя рукав ее платья:
--Помнишь, перед отъездом в Нэврон ты рассказала мне какую-то странную
историю о птицах. Я тогда ни слова не понял, да и сейчас, честно говоря,
понимаю не больше. Может быть, ты объяснишь, что ты имела в виду?
--Не стоит, Гарри, -- ответила она, погладив его по щеке. -- Коноплянка
в конце концов вырвалась из клетки. Давай поговорим о чем- нибудь более
существенном. Ты согласен уехать сегодня?
--Ладно, так уж и быть, -- ответил он. -- Но имей в виду, все это мне
страшно не нравится. Приезжай побыстрей в Оукхэмптон, я буду тебя ждать.
Постарайся не задерживаться.
--Хорошо, Гарри, -- ответила она, -- я постараюсь.
Он пошел вниз -- распорядиться насчет отъезда, а она позвала Пру и
сообщила ей о внезапном изменении планов. В доме поднялась суматоха: слуги
увязывали тюки и коробки, складывали одежду, готовили еду на дорогу; дети,
довольные любой переменой, вносящей разнообразие в их монотонную жизнь,
бегали по комнатам, как шаловливые щенята. <Им нисколько не жаль
расставаться с Нэвроном, -- думала Дона. -- Они быстро забудут знакомые лица
и привыкнут к новым местам. Через месяц они так же весело будут резвиться на
лугах Хэмпшира, как резвились на лугах Корнуолла>.
На обед подали холодное мясо; детям в виде исключения было разрешено
обедать со взрослыми. Генриетта скакала вокруг стола, словно маленькая фея,
радуясь тому, что Гарри будет сопровождать их карету верхом. Джеймс сидел на
коленях у матери, время от времени делая попытки положить ноги на стол, а
когда она наконец позволила ему это, огляделся вокруг с таким победным
видом, что Дона не удержалась и расцеловала его в обе щеки. Их веселье
передалось и Гарри. Он начал рассказывать им о Хэмпшире и о том, как
прекрасно они будут там жить в оставшиеся летние месяцы.
--Я подарю тебе пони, Генриетта, -- говорил он. -- И тебе, Джеймс,
только попозже.
К дверям подкатила карета. Первыми усадили детей, затем погрузили тюки,
пледы, подушки, корзины для собак. Лошадь Гарри грызла удила и била копытом.
--Извинись за меня перед Джорджем Годолфином, -- наклоняясь к Доне и
похлопывая себя хлыстом по сапогу, проговорил Гарри. -- Объясни ему
как-нибудь мой внезапный отъезд.
--Не волнуйся, -- ответила она, -- я знаю, что ему сказать.
--Все-таки я не понимаю, зачем тебе это надо, -- продолжал он,
пристально всматриваясь в нее. -- Почему ты не можешь поехать с нами? Ну да
ладно, поступай как хочешь. Встретимся завтра вечером в Оукхэмптоне. Я
закажу для тебя экипаж, когда будем проезжать через Хелстон.
--Спасибо, Гарри.
Он снова похлопал себя по сапогу, прикрикнул на лошадь, которая
нетерпеливо рвалась вперед, и повернулся к Доне:
--А может быть, ты просто не оправилась от этой проклятой простуды?
Может быть, ты еще больна и не хочешь в этом признаваться?
--Нет, Гарри, -- ответила она, -- я совершенно здорова.
--У тебя очень странные глаза, -- произнес он. -- Я заметил это еще в
первый день, когда зашел тебя проведать. В них появилось какое-то непонятное
выражение, которого я никогда раньше не видел.
--Я уже говорила тебе, Гарри: через месяц мне исполняется тридцать лет.
Должно быть, это видно и по глазам.
--Нет, черт побери, дело не в возрасте, -- ответил он. -- Наверное, я
просто болван и так и умру, не поняв, что с тобой случилось.
--Теперь это уже не важно, Гарри, -- ответила она.
Он взмахнул хлыстом, повернул лошадь и поскакал по аллее. Следом за ним
не спеша покатила карета. Дети выглядывали из окон, улыбались и посылали ей
воздушные поцелуи. Затем дорога сделала поворот, и они исчезли из виду.
Дона прошла через опустевший обеденный зал и вступила в сад. Дом
казался унылым и заброшенным, он словно по-стариковски предчувствовал, что
пройдет немного времени -- и кресла затянут чехлами, окна закроют ставнями,
двери запрут на засовы и он снова останется один и будет тихо дремать в
темноте, с тоской вспоминая о солнце, о лете и о веселых голосах.
Дона медленно шла по саду. Вот под этим деревом она лежала несколько
недель назад, следя за полетом бабочек, когда перед ней впервые предстал
лорд Годолфин, так внезапно, что она не успела привести себя в порядок и
вынуждена была принимать его в мятом платье и с цветком в волосах. А вон
там, в лесу, она собирала колокольчики -- теперь они уже отцвели. И бурый
папоротник, доходящий ей почти до пояса, был тогда свежим и
изумрудно-зеленым. Ах, как быстро все подросло, как быстро созрело и как
незаметно исчезло! Что-то подсказывало ей, что она никогда больше не увидит
этой красоты, никогда не пройдет по этой лужайке, никогда не вернется в
Нэврон. Но что бы ни случилось, частица ее все же останется здесь: легкий
след, убегающий к ручью, не видимый глазом отпечаток руки на дереве, трава,
примятая в том месте, где она когда-то лежала... И может быть, через
много-много лет какой-нибудь странник забредет сюда и, вслушиваясь в тишину,
различит невнятный шепот, увидит смутный отблеск грез, привидевшихся ей
однажды жарким летним днем.
Она вышла из сада и, кликнув мальчика-конюшего, приказала ему поймать и
оседлать коренастую лошадку, пасущуюся на лугу, -- она хочет покататься
верхом.

22

Добравшись до Гвика, Дона без колебаний направилась к маленькому
домику, притаившемуся в лесной чаще ярдах в ста от дороги. Она почему- то
сразу решила, что это именно то, что ей нужно. Проезжая здесь однажды в
карете, она обратила внимание на молодую красивую девушку, стоявшую в
дверях, и заметила, как Уильям, правивший лошадьми, поднял руку и помахал ей
в знак приветствия кнутом.
Как там говорил Годолфин? <До нас дошли печальные слухи... многие
местные женщины попали в беду...> Она улыбнулась, вспоминая залившуюся
румянцем девушку и изысканный поклон Уильяма, не подозревавшего, что за ним
наблюдают.
Домик казался совсем заброшенным. Дону на секунду охватило сомнение: а
что, если она ошиблась? Тем не менее она соскочила с лошади, подошла поближе
и постучала в калитку. В садике за домом раздался какой-то шум, в дверях
мелькнула женская фигура. Затем дверь с грохотом захлопнулась и послышался
звук запираемых засовов. Дона постучала еще раз и, не получив ответа,
крикнула:
--Не бойтесь! Я Дона Сент-Колам, хозяйка Нэврона.
Прошло несколько минут. Наконец дверь приоткрылась, и на пороге
появился Уильям. Из-за его плеча выглядывало румяное женское лицо.
--Это вы, миледи, -- проговорил Уильям, не спуская с нее глаз.
Ротик его дрогнул, и Дона испугалась, что он сейчас разрыдается. Но он
уже взял себя в руки и широко распахнул перед ней дверь.
--Иди наверх, Грейс, -- сказал он девушке, -- нам с ее светлостью нужно
поговорить.
Девушка послушно двинулась к лестнице, а Дона, пройдя вслед за Уильямом
в тесную кухоньку, села у низкого очага и внимательно посмотрела на своего
слугу.
Рука его все еще висела на перевязи, голова была забинтована, но в
целом вид у него был совсем такой, как раньше, когда, стоя возле ее кресла,
он ожидал указаний по поводу ужина.
--Пру мне все рассказала, -- проговорила Дона и, видя, что он
растерялся и не может вымолвить ни слова, ободряюще улыбнулась.
Он потупил голову и неуверенно произнес:
--Я знаю, миледи, я поступил очень дурно. Вместо того, чтобы защищать
вас, я, как последний трус, всю ночь провалялся в детской.
--Ты не виноват, Уильям, -- сказала она. -- Ты ослаб и потерял много
крови, а твой противник оказался слишком хитер и ловок. Я ни в чем тебя не
упрекаю и пришла сюда вовсе не для этого.
Он вопросительно посмотрел на нее.
--Нет, нет, Уильям, -- покачала она головой, -- не надо никаких
вопросов. Я знаю, что тебя интересует. Как видишь, я жива и здорова, а об
остальном лучше не вспоминать. Договорились?
--Хорошо, миледи, если не хотите, я ни о чем не буду спрашивать.
--Сегодня после обеда сэр Гарри, Пру и дети уехали в Лондон. Самое
главное для нас теперь -- спасти твоего хозяина. Ты знаешь, что с ним
случилось?
--Да, миледи, я слышал, что кораблю и команде удалось скрыться, а
хозяина отвезли к лорду Годолфину и заточили в башню.
--Верно, Уильям, и времени у нас осталось очень мало. Лорд Годолфин и
его друзья могут расправиться с ним в любую минуту, не дожидаясь, пока
прибудет конвой из Бристоля. Нам надо торопиться, у нас в запасе всего одна
ночь.
Она показала ему на табурет, стоявший перед очагом, и, когда он сел,
достала спрятанные в складках платья пистолет и нож.
--Пистолет заряжен, -- сказала она. -- Сразу от тебя я поеду к лорду
Годолфину и постараюсь добиться, чтобы он пропустил меня в башню. Надеюсь,
это будет нетрудно -- его светлость, к счастью, не отличается особым умом.
--А дальше, миледи?
--Дальше мы будем действовать в соответствии с тем планом, который
придумает твой хозяин. Он, конечно, не хуже нас понимает серьезность своего
положения, и я почти уверена, что он попросит нас раздобыть лошадей и ждать
его в условленном месте.
--О лошадях не беспокойтесь, миледи. У меня есть на этот счет одно
соображение.
--Я всегда полагалась на твою находчивость, Уильям.
--Молодая особа, приютившая меня...
--Прехорошенькая молодая особа, Уильям!
--Вы очень любезны, миледи... Так вот, эта особа знает, где достать
лошадей. Думаю, что я смогу ее уговорить.
--Я в этом не сомневаюсь, Уильям. Наверное, ты и Пру уговорил так же
быстро, пока меня не было?
--Клянусь, миледи, я и пальцем не дотронулся до Пру!
--Хорошо-хорошо, оставим это. Итак, первый шаг как будто ясен. Сейчас я
еду к лорду Годолфину, затем возвращаюсь сюда и рассказываю тебе все, что
удалось сделать.
--Да, миледи.
Он распахнул перед ней дверь. Прежде чем выйти в крохотный заросший
садик, она остановилась на пороге и с улыбкой посмотрела на него.
--Не волнуйся, Уильям, все будет в порядке. Не пройдет и трех дней, как
ты снова увидишь скалы Бретани, вдохнешь упоительный воздух Франции.
Ему, очевидно, тоже хотелось о чем-то ее спросить, но она уже шагнула
на дорожку и быстро двинулась по направлению к лошади, привязанной под
деревом. Странное оцепенение, охватившее ее после ужасных событий в Нэвроне,
растаяло без следа, сомнения и колебания остались в прошлом. Она снова была
полна сил и энергии, снова видела перед собой ясную цель и была готова
бороться до конца. Коренастая лошадка бодро трусила по грязной ухабистой
дороге. Через несколько минут впереди показалась усадьба Годолфина: парк,
массивные ворота, а за ними -- серая громада дома и мощные стены приземистой
башни, пристроенной сбоку к одному из углов. Приблизительно в середине,
между основанием башни и зубцами, идущими поверху, зияло узкое оконце.
Сердце у Доны заколотилось -- она поняла, что это и есть окно его темницы.
Может быть, именно сейчас, заслышав стук копыт, он подошел к нему и смотрит
на нее сверху.
Она подъехала к дому. Навстречу ей выбежал слуга. Принимая лошадь, он с
недоумением взглянул на знатную госпожу, прискакавшую в полном одиночестве,
без мужа, без грума, по самой жаре, на неказистой деревенской кляче.
Она ступила в длинную прихожую и, ожидая, пока слуга доложит о ее
приезде, подошла к высокому окну, выходящему в парк, и выглянула наружу.
Перед ней, в самом центре лужайки, в отдалении от своих собратьев, стояло
высокое -- гораздо выше остальных -- дерево. На одной из толстых ветвей
сидел работник и, переговариваясь с какими-то людьми, стоявшими внизу,
орудовал пилой.
Дона отвернулась. В глазах у нее вдруг потемнело, по спине пробежал
холодок. В ту же минуту в прихожей раздались шаги, и перед ней вырос
взбудораженный и растерянный лорд Годолфин.
--Простите, что заставил вас ждать, сударыня, -- проговорил он. -- К
сожалению, ваш визит несколько несвоевремен: в доме полный переполох. Дело в
том, что у моей супруги начались роды... мы как раз ждали врача.
--Ради Бога, извините меня, дорогой лорд Годолфин, -- воскликнула Дона.
-- Я ни за что не осмелилась бы беспокоить вас в такую важную минуту, но
Гарри срочно вызвали в Лондон и он просил меня заехать к вам и все
объяснить. Он уехал сегодня вместе с детьми.
--Гарри уехал в Лондон? -- недоуменно спросил лорд Годолфин. -- Как же
так? Ведь мы специально устроили казнь пораньше, чтобы он тоже смог
присутствовать. Соберется почти вся округа. Мы даже дерево уже выбрали --
вон то, видите? Гарри так хотел посмотреть, как вздернут этого мерзавца!
--Вы должны простить его, сударь, -- проговорила Дона. -- Дело, по
которому его вызвали, не терпит отлагательств. Насколько я поняла, речь идет
о поручении его величества.
--О, в таком случае, конечно, конечно, сударыня, я ничего не имею
против. Но все-таки жаль, что Гарри не увидит казнь. Мы одержали большую
победу, и ее стоит отпраздновать как следует. К тому же, если все сложится
удачно, мы могли бы отметить заодно и второе приятное событие.
И он кашлянул, преисполненный чувства собственного величия. Во дворе
затарахтела карета. Годолфин отвернулся от Доны и выжидательно посмотрел на
дверь.
--Это, наверное, врач, -- нетерпеливо проговорил он. -- Вы не
возражаете, если я схожу посмотрю?
--Ну что вы, конечно, -- с улыбкой ответила Дона и, повернувшись,
направилась в небольшую гостиную, расположенную по соседству. Она стояла,
прислушиваясь к голосам и перешептыванию, доносящимся из прихожей, и
лихорадочно обдумывала, что делать дальше. Годолфин совсем потерял голову от
волнения, сейчас он, наверное, даже не заметил бы, если бы у него снова
стащили парик. Она выглянула из окна: ни на аллее, ни возле башни часовых не
было, очевидно, все они находились внутри. Через минуту послышались тяжелые
шаги и в гостиную вошел Годолфин, еще более взволнованный, чем прежде.
--Доктор поднялся к ее светлости, -- объяснил он. -- Он считает, что до
вечера ничего не случится. Странно, а мне казалось, что уже вот- вот...
--Подождите, дорогой лорд Годолфин, -- сказала Дона. -- Когда вы в
десятый раз станете отцом, вы поймете, что младенцы -- ужасно ленивые
созданья и вовсе не торопятся появиться на свет. Оставьте ненужное
беспокойство, я уверена, что вашей супруге ничто не угрожает. Расскажите
лучше о своем пленнике. Где вы его держите? Как он себя ведет?
--Он содержится вон в той башне, сударыня, и, если верить охранникам,
коротает время, малюя птиц на обрывках бумаги. Сразу видно, что этот тип --
просто сумасшедший.
--Бесспорно, -- откликнулась Дона.
--Соседи превозносят меня до небес, -- продолжал Годолфин, --
поздравления сыплются со всех сторон. Скажу без ложной скромности, что
похвалы эти не лишены оснований. Ведь именно я, в конце концов, сумел
обезоружить негодяя.
--Наверное, это было очень трудно?
--Н-нет, не слишком. Собственно говоря, он сам отдал свою шпагу... Но
ведь отдал-то все-таки мне!
--Вы настоящий герой, сударь. Я непременно расскажу королю о вашей
смелости. Если бы не вы, пирата ни за что не поймали бы. Вы были истинным
вдохновителем всей операции!
--Вы мне льстите, сударыня.
--Нисколько. Я уверена, что Гарри целиком разделяет мое мнение. Было бы
очень кстати, если бы я могла продемонстрировать его величеству что-нибудь
из вещей этого страшного разбойника. Как вы думаете, не согласится ли он
отдать мне один из своих рисунков?
--Да хоть дюжину! Они у него разбросаны по всей камере.
--К счастью или к несчастью, -- вздохнув, проговорила Дона, -- но
подробности той ужасной ночи почти изгладились из моей памяти, так же как и
облик самого пирата. Помню только, что это был огромный черный детина,
невообразимо уродливый и свирепый.
--Ну что вы, сударыня, он вовсе не так безобразен, как вы думаете.
Фигура у него скорей сухощавая, чем плотная, он, к примеру, гораздо худее
меня. А лицо, как и у всех французов, даже не лишено приятности.
--Жаль, что я не могу посмотреть на него. Мне бы так хотелось
поподробней описать его внешность королю.
--Разве вы не будете присутствовать на казни?
--К сожалению, нет. Я должна ехать вслед за Гарри и детьми.
--Ну что ж, -- проговорил лорд Годолфин, -- думаю, не случится ничего
страшного, если я разрешу вам один разок на него взглянуть. Правда, Гарри
говорил, что после недавних печальных событий вы не можете без дрожи слышать
его имя, что этот негодяй так напугал вас...
--Но это совсем другое дело, дорогой лорд Годолфин. Теперь я нахожусь
под вашей защитой, а у француза нет ни шпаги, ни пистолетов. Зато
представьте, с каким удовольствием я буду описывать королю эту выразительную
сцену: знаменитый пират, наводящий ужас на всю округу, схвачен и обезоружен
доблестным корнуоллцем, преданным вассалом его величества.
--Именно так, сударыня, именно так. Я до сих пор не могу без содрогания
вспоминать, какой опасности вы подвергались, находясь рядом с ним. Да за
одно это его стоило бы вздернуть на первом суку! Не говоря уже о том, что
именно эти ужасы могли повлиять на состояние моей супруги и резко ускорить
течение событий.
--Вполне возможно, -- серьезно ответила Дона и, видя, что он снова
собирается пуститься в рассуждения о <положении своей супруги>, о котором
ей, слава Богу, было известно гораздо больше, чем ему, торопливо прибавила:
-- Тогда давайте не будем терять времени и отправимся в башню, пока доктор
осматривает вашу жену.
И, прежде чем он успел возразить, она уже прошла через гостиную и
прихожую и шагнула на крыльцо. Годолфин поневоле должен был последовать за
ней. Остановившись на ступеньках, он поднял голову и бросил взгляд на окна
второго этажа.
--Бедная Люси! -- воскликнул он. -- Как бы я хотел избавить ее от этих
мучений!
--Раньше надо было думать, милорд, -- заметила Дона, -- девять месяцев
назад.
Он ошарашенно уставился на нее и забормотал что-то о наследнике,
которого всегда мечтал иметь.
--Не сомневаюсь, что рано или поздно вы его получите, сударь, --
улыбнулась Дона, -- хотя, возможно, и не сразу, а после десятерых дочек.
Они подошли к башне и, открыв дверь, ступили в тесную комнатку с
каменными стенами. Двое часовых с мушкетами стояли перед входом, третий
сидел на скамейке у стола.
--Леди Сент-Колам изъявила желание взглянуть на заключенного, --
проговорил Годолфин, обращаясь к стражникам.
Человек за столом поднял голову и усмехнулся.
--Самое время, милорд, -- заметил он. -- После завтрашней церемонии ни
одна леди уже не захочет на него смотреть.
Годолфин расхохотался.
--Ты прав, приятель, поэтому я и разрешил ее светлости навестить его
сегодня.
Охранник двинулся вверх по узкой каменной лестнице, на ходу снимая
висящий на цепи ключ. Дона шла следом, отмечая про себя, что в темницу ведет
одна-единственная дверь, а внизу, под лестницей, постоянно дежурят часовые.
Охранник повернул ключ в замке, и она снова почувствовала то нелепое,
боязливое волнение, которое всегда охватывало ее перед встречей с ним. Дверь
распахнулась, и она вошла в камеру. Следом за ней протиснулся Годолфин.
Охранник вышел, заперев за собой дверь. Француз сидел у стола, точь-в-точь
как в тот раз, когда она впервые его увидела. Вид у него, как и тогда, был
сосредоточенный и отрешенный, он с головой ушел в свое занятие. Оскорбленный
такой непочтительностью со стороны своего узника, Годолфин стукнул кулаком
по столу и сердито воскликнул:
--Извольте встать, когда к вам заходят посетители!
Дона знала, что в рассеянности француза нет ничего напускного, он
просто увлекся рисованием и не сумел отличить шаги Годолфина от шагов
охранника. Отложив в сторону рисунок -- она заметила, что это набросок
кроншнепа, летящего над устьем реки по направлению к морю, -- он поднял
голову и увидел ее. В лице его не дрогнул ни один мускул; он молча встал и
поклонился.
--Леди Сент-Колам не сможет присутствовать завтра на вашей казни, --
сурово проговорил Годолфин. -- Поэтому она пожелала взглянуть на вас
сегодня, а заодно взять один из ваших рисунков. Она хочет показать его
королю как напоминание о дерзком разбойнике, так долго терроризировавшем его
преданных слуг.
--Я буду рад оказать леди Сент-Колам эту услугу, -- произнес узник. --
Последнее время у меня не было других занятий, кроме рисования, поэтому
выбор у ее светлости будет богатый. Какая птица вам нравится больше всего,
сударыня?
--Я плохо разбираюсь в птицах, -- ответила Дона. -- Может быть,
козодой...
--Вот козодоя-то у меня и нет, -- промолвил француз. -- Несколько дней
назад я имел возможность увидеть козодоя вблизи, но так уж получилось, что в
это время я был занят более интересным делом и не хотел отвлекаться.
--Другими словами, -- мрачно уточнил Годолфин, -- вы в очередной раз
грабили кого-то из моих друзей и были настолько увлечены, лишая честного
человека его законной собственности, что не помышляли ни о чем другом?
--Поверьте, милорд, -- ответил капитан <Ла Муэтт>, отвешивая его
светлости глубокий поклон, -- я никогда еще не слышал более деликатного
определения тому занятию, о котором я упомянул.
Дона наклонилась над столом и начала перебирать рисунки.
--Мне нравится вот эта чайка, -- сказала она, -- хотя оперение, по-
моему, прорисовано недостаточно тщательно.
--Рисунок не закончен, сударыня, -- ответил француз. -- Кроме того, у
этой чайки действительно не хватает одного пера. Она потеряла его,
поднимаясь в воздух. Впрочем, чайки, как известно, никогда не залетают
далеко в море. Вот и эта, скорей всего, кружит сейчас где-нибудь в десяти
милях от берега.
--Да, конечно, -- подхватила Дона, -- и, может быть, уже сегодня
вечером она вернется, чтобы подобрать потерянное перо.
--Позвольте заметить, сударыня, -- вмешался Годолфин, -- вы плохо
разбираетесь в орнитологии. Ни чайки, ни другие птицы не подбирают
потерянных перьев.
--В детстве у меня был матрас, набитый перьями, -- быстро заговорила
Дона, с улыбкой глядя на Годолфина. -- Однажды он распоролся и перья
разлетелись по комнате. А одно, выпорхнув из окна, опустилось прямо в сад.
Конечно, окно в моей спальне было гораздо больше, чем эта узкая бойница.
--Вот как? -- слегка озадаченно переспросил Годолфин и с сомнением
посмотрел на нее: похоже, ее светлость еще не до конца оправилась от болезни
и сама не понимает, что говорит.
--Скажите, а не вылетела ли часть перьев под дверь? -- спросил француз.
--Вряд ли, -- ответила Дона. -- Щель была настолько узкой, что ни одно,
даже самое крохотное, перышко не смогло бы проскользнуть сквозь нее. Хотя,
кто знает, если бы вдруг потянуло сквозняком... или образовался сильный
поток воздуха, какой бывает при выстреле из пистолета... Но я так и не
выбрала рисунок! Вот этот, пожалуй, подойдет. Это ведь песчанка, не правда
ли? Думаю, что она понравится его величеству. Что такое, кажется, во дворе
простучали колеса? Вы слышите, милорд? Наверное, врач уезжает.
Лорд Годолфин досадливо прищелкнул языком и покосился на дверь.
--Не может быть, он обещал поговорить со мной перед отъездом. Вы
действительно слышали стук колес, миледи? Я, знаете ли, немного туг на ухо.
--Конечно, -- ответила Дона, -- так же ясно, как слышу сейчас вас.
Годолфин кинулся к двери и забарабанил по ней кулаками.
--Эй! -- заорал он. -- Живо отоприте дверь! Мне срочно нужно выйти!
Снизу послышался ответный крик охранника. Затем по лестнице зашуршали
шаги. Дона, не мешкая, выхватила из складок амазонки пистолет и нож и
протянула французу, который схватил их и быстро спрятал под кипой рисунков.
Стражник наконец добрался до темницы и распахнул дверь. Годолфин повернулся
к Доне.
--Ну сударыня, -- спросил он, -- вы выбрали рисунок?
Дона нахмурилась и нерешительно поворошила рисунки.
--Я в полной растерянности, -- проговорила она, -- никак не могу
решить, что лучше: то ли эта чайка, то ли песчанка... Не ждите меня, милорд,
вы ведь знаете: мы, женщины, бываем иногда ужасно медлительны. Я выберу
рисунок и тут же спущусь.
--Надеюсь, вы простите меня, сударыня, -- сказал Годолфин. -- Мне в
самом деле необходимо срочно увидеться с врачом. Останься с ее светлостью,
-- приказал он, обращаясь к стражнику, и ринулся вниз по лестнице.
Стражник снова запер дверь и встал у порога, скрестив руки на груди и с
понимающей улыбкой глядя на Дону.
--Знатный завтра будет денек, сударыня, -- проговорил он, -- целых два
события придется отмечать.
--Да, -- откликнулась Дона. -- Если родится мальчик, сэр Годолфин, надо
полагать, не поскупится на пиво.
--Как? -- удивился узник. -- Значит, я не единственный виновник