Дюморье Д.. Французов ручей

курчавые облака проносились одно за другим; а где-то вдали, за деревьями, в
низине, струилась река, к которой она так ни разу и не спустилась -- отчасти
из-за лени, отчасти из-за того, что времени впереди было еще достаточно.
Когда-нибудь ранним утром она обязательно отправится туда, забредет на
мелководье, будет шлепать босиком по воде, поднимая тучи брызг, вдыхать
сладкий, пронзительный запах речного ила.
Дни шли за днями, восхитительные и нескончаемые. Дети загорели, как
цыганята. Генриетта забыла городские привычки и с удовольствием носилась
босиком по саду, резвилась, прыгала, словно щенок, играла с Джеймсом в
чехарду и, подражая ему, кувыркалась в траве.
Однажды, когда они втроем возились на лужайке и дети, расшалившись,
повалили ее в траву и принялись осыпать охапками сорванных маргариток и
жимолости, а она, совершенно размякнув и опьянев от солнца, отбивалась от
них, не обращая внимания на растрепавшуюся прическу и измятое платье, --
Пру, к счастью, уже благополучно скрылась в доме, - - с подъездной аллеи
неожиданно донесся зловещий цокот копыт. Копыта простучали по двору и
стихли. Послышалось дребезжание колокольчика. А еще через несколько минут
она увидела Уильяма, идущего к ней по лужайке, а за ним -- О Боже! --
плотного, осанистого мужчину с красным лицом, выпученными глазами и париком,
завитым в мелкие букли. Он шел, похлопывая по башмакам тростью с золоченым
набалдашником.
--Лорд Годолфин, ваша светлость! -- провозгласил Уильям, словно и не
замечая вопиющей небрежности ее наряда.
Дона вскочила, торопливо одергивая платье и приглаживая волосы -- ах,
какая досада, угораздило же его пожаловать в такой неподходящий момент!
Гость ошарашенно разглядывал ее. Ничего, так ему и надо, будет знать, как
являться без предупреждения.
--Очень рада вас видеть, сударь, -- проговорила она, приседая в
реверансе.
Он важно поклонился и ничего не ответил. Провожая его в комнаты, Дона
мельком взглянула на себя в зеркало: волосы растрепаны, за ухом торчит
цветок жимолости. <Ну и пусть, -- подумала она, -- нарочно не буду ничего
поправлять>. Они прошли в гостиную и, усевшись на жесткие стулья, молча
уставились друг на друга. Лорд Годолфин в замешательстве поднес ко рту
золоченый набалдашник и принялся его покусывать.
--Как только я узнал о вашем приезде, сударыня, -- наконец выговорил
он, -- я тут же счел своим долгом -- приятным долгом, смею заметить, - -
нанести вам визит. Мы уже несколько лет не имели счастья видеть вас в
Нэвроне и, признаться, решили, что вы о нас совсем забыли. А ведь когда-то
мы с вашим супругом были закадычными друзьями.
--Вот как? -- проговорила Дона, разглядывая бородавку, красовавшуюся у
него на носу, -- она только сейчас ее заметила. Бедняга, как это, должно
быть, неприятно! Она торопливо отвела взгляд, не желая его смущать.
--Да, -- продолжал гость, -- в детстве мы с Гарри были большими
приятелями. Правда, после женитьбы он переселился в город и перестал сюда
приезжать.
<Камешек в мой огород, -- подумала Дона. -- Что ж, в каком-то смысле он
прав>.
--К сожалению, Гарри и на этот раз не смог приехать, -- сказала она. -
- Я живу здесь с детьми.
--Жаль, -- проронил он.
Она промолчала -- что тут скажешь?
--Моя супруга тоже была бы счастлива вас навестить, -- произнес он, --
но она сейчас не совсем здорова. Дело в том, что она... она ждет... э-
э-э...
Он запнулся, не зная, как продолжать.
--Понимаю, -- улыбнулась Дона, -- у меня самой двое детей.
Он поклонился, слегка сконфуженный.
--Мы надеемся, что родится мальчик, -- сказал он.
--Да-да, конечно, -- согласилась Дона и снова украдкой взглянула на
бородавку. Чудовищно! И как только его жена это терпит?
Лорд Годолфин тем временем продолжал говорить. Его супруга просила
передать, что в самом скором времени ждет Дону к себе, у них так мало
знакомых, они почти ни с кем не видятся... <Боже мой, -- думала Дона, -- до
чего же он скучен! Существует ли вообще золотая середина между грубой
развязностью Рокингема и таким вот нелепым чванством? Кто знает, если бы
Гарри жил в Нэвроне, может быть, и он стал бы таким же надутым пузырем с
пустым взглядом и ртом, похожим на надрез в мясном пудинге?>
--Я уверен, -- бубнил Годолфин, -- что Гарри не оставит своих земляков
в трудную минуту. Вы, конечно, слышали о наших неприятностях?
--Нет, -- ответила она, -- я ничего не знаю.
--Очевидно, новость еще не успела до вас дойти. Нэврон действительно
расположен очень уединенно. Хотя в округе все только об этом и говорят.
Жители страшно обеспокоены. Представьте себе, у нас на побережье объявились
пираты! За последнее время они совершили уже несколько набегов, похитили
много ценных вещей -- в Пенрине и в других деревнях. А на прошлой неделе
напали на моего соседа.
--Да, в самом деле неприятно, -- согласилась Дона.
--Неприятно?! -- возмущенно воскликнул Годолфин. Лицо его покраснело,
глаза еще больше вытаращились. -- Да это просто неслыханно! И самое ужасное,
что никто не знает, как с ними бороться. Неделю назад я отправил в Лондон
жалобу, но до сих пор не получил ответа. Мы даже вызвали на подмогу солдат
из Бристоля, но от этих остолопов нет никакой пользы. Вся беда в том, что
местная знать действует поодиночке, вместо того чтобы объединиться и сообща
дать отпор врагу. Очень жаль, что Гарри не сумел приехать, очень жаль.
--Может быть, я смогу вам чем-нибудь помочь? -- спросила Дона, изо всех
сил стискивая руки, чтобы не рассмеяться: он так яростно нападал на нее, так
горячился, словно подозревал ее в тайном пособничестве пиратам.
--Только одним, сударыня, только одним: как можно быстрей вызвать сюда
вашего супруга. Пусть он поможет нам объединиться и одолеть наконец этого
проклятого француза.
--Француза?-- переспросила она.
--Да! -- раздраженно воскликнул он. -- Представьте себе, этот негодяй
вдобавок еще и иностранец -- грязный, подлый французишка. Он каким-то
образом сумел изучить наше побережье и теперь, когда мы пытаемся его
поймать, каждый раз ухитряется улизнуть на материк, в Бретань. Корабль его
быстр, как ртуть, ни одно наше судно не способно его догнать. Ночью он
тайком высаживается на берег, бесшумно как тать, прокрадывается в наши дома,
ворует наше добро, взламывает лавки и кладовые, а утром исчезает вместе с
отливом, прежде чем хозяева успевают продрать глаза.
--Да, похоже, он слишком хитер для вас, -- заметила Дона.
--Хм, ну что ж, можно сказать и так, -- обиженно проговорил Годолфин.
--Сомневаюсь, что Гарри сумеет его поймать, -- сказала Дона. -- Он
такой ленивый.
--Я и не рассчитывал, что Гарри будет собственноручно этим заниматься,
-- возразил Годолфин. -- Я просто хочу собрать как можно больше надежных
людей. Мы должны во что бы то ни стало поймать этого негодяя, и мы будем
ловить его, не жалея ни времени, ни сил. Мне кажется, вы не осознаете всей
серьезности нашего положения, сударыня. В любую минуту каждый из нас рискует
быть ограбленным. Наши жены и сестры не могут спокойно спать, опасаясь за
свою жизнь... И не только за жизнь.
--А что, были и такие случаи? -- понизив голос, спросила Дона.
--Пока нет, -- холодно ответил Годолфин. -- Ни один мужчина пока не
убит, ни одна женщина не пострадала. Но не забывайте, что мы имеем дело с
французом. Рано или поздно он обязательно совершит какую-нибудь подлость,
это всего лишь вопрос времени.
--Да, вы правы, -- с трудом удерживаясь от смеха, произнесла Дона.
Боже мой, до чего же у него напыщенный вид! Нужно срочно что-то
предпринять, иначе она рассмеется ему в лицо. Она быстро встала и подошла к
окну. К счастью, он воспринял это как желание побыстрей закончить беседу и,
торжественно поклонившись, поцеловал ей руку.
--Смею надеяться, сударыня, что вы не забудете о моей просьбе и в
ближайшем же письме сообщите своему супругу о моих опасениях? -- проговорил
он.
--Разумеется, -- ответила Дона, не допуская и мысли, чтобы Гарри ради
каких-то пиратов мчался сломя голову из Лондона, нарушая ее блаженное
одиночество.
Пообещав в скором времени навестить его жену и выслушав в ответ новую
порцию любезностей, она позвала Уильяма и приказала ему проводить гостя.
Годолфин вышел. Вскоре по аллее зацокали, удаляясь, копыта его коня.
<Ну все, -- подумала Дона, -- хватит, больше никаких гостей>. В конце
концов, она не за этим сюда приехала. Лучше уж сидеть в <Лебеде>, умирая от
скуки, чем развлекать беседой всяких напыщенных болванов. Нужно предупредить
Уильяма, чтобы никого больше не впускал. Пусть придумает какую-нибудь
отговорку: хозяйка уехала, заболела, простудилась, слегла с приступом белой
горячки -- все что угодно, лишь бы не встречаться больше с этими
годолфинами.
Боже мой, до чего же они, видно, тупы и неповоротливы, эти местные
аристократы, если позволяют так нагло себя грабить. Какой-то бандит
осмеливается забираться к ним по ночам, шарит в их кладовых, уносит их
добро, а они даже не могут ему помешать! Солдат вызвали на помощь -- олухи,
тупицы! Нет бы расставить часовых вдоль побережья и назначить круглосуточное
дежурство -- француз обязательно попался бы при высадке. Корабль все-таки не
дух и не привидение, он зависит от ветра, от течений. Да и матросы его не
бесплотные тени. Наверняка кто-то видел, как они высаживались на берег,
слышал их голоса, топот ног на набережной...
Спустившись в шесть к ужину -- сегодня он для разнообразия был устроен
ею пораньше, -- она не откладывая объявила Уильяму, что впредь он не должен
пускать никаких посетителей.
--Я приехала в Нэврон, чтобы отдохнуть, -- пояснила она, -- пожить
некоторое время затворницей. И пока я здесь, я никого не желаю видеть.
--Понимаю, миледи, -- ответил он. -- Я допустил непростительную
оплошность. Больше этого не повторится. Обещаю, что отныне никто не посмеет
вторгнуться в ваше убежище.
--Убежище? Что ты имеешь в виду?
--А разве Нэврон для вас не убежище, миледи? -- ответил он. -- Ведь вы
уехали из Лондона, чтобы скрыться от себя самой, надеясь найти здесь покой и
утешение.
Она молчала, растерянная и даже слегка напуганная. Затем, спустя
некоторое время, проговорила:
--Я вижу, ты неплохо разбираешься в людях. Кто тебя этому научил?
--Мой бывший хозяин, миледи. Он часто беседовал со мной. От него я
научился многому: не только разбираться в людях, но и думать, рассуждать,
делать выводы. Я уверен, что он тоже назвал бы ваш отъезд из Лондона
бегством.
--Почему же ты ушел от своего хозяина?
--При том образе жизни, который он сейчас ведет, миледи, слуга ему, к
сожалению, не нужен. Поэтому он предложил мне подыскать другое место.
--И ты выбрал Нэврон?
--Да, миледи.
--Чтобы жить в одиночестве и ловить мотыльков?
--Совершенно верно, миледи.
--Значит, Нэврон и для тебя убежище?
--В каком-то смысле да, миледи.
--А чем занимается твой бывший хозяин?
--Он путешествует, миледи.
--Путешествует? Переезжает с места на место?
--Именно так, миледи.
--Может быть, он тоже хочет от чего-то убежать?
--Может быть, миледи. Он и сам частенько называет свои путешествия
бегством. Иногда мне кажется, что вся его жизнь -- это бегство.
--Ну что ж, ему можно позавидовать, -- сказала Дона, срезая кожуру с
яблока, -- это удается далеко не каждому. Большинство людей только
притворяются свободными, а на самом деле связаны по рукам и ногам.
--Вы правы, миледи.
--А твоего хозяина ничто не связывает?
--Нет, миледи.
--Ты меня заинтриговал, Уильям. Мне даже захотелось взглянуть на твоего
хозяина.
--У вас с ним много общего, миледи.
--Может быть, во время очередного путешествия он не откажется заглянуть
к нам?
--Вполне возможно, миледи.
--В таком случае, Уильям, я отменяю свое приказание. Если твой хозяин
надумает нас навестить, можешь не говорить ему, что я простудилась или лежу
при смерти -- я с удовольствием его приму.
--Слушаюсь, миледи.
Она поднялась и, оглянувшись, -- он в это время как раз отодвигал ее
стул -- увидела, что он улыбается. Встретившись с ней взглядом, он тут же
сделал серьезное лицо и снова крепко сжал свой ротик-пуговку. Она
направилась в сад. Воздух был тих, ласков и спокоен; небо на западе
разгоралось широкими полосами. Из дома доносились голоса детей -- наверное,
Пру укладывала их спать. В такую погоду хорошо было погулять одной,
побродить где-нибудь по окрестностям. Она вернулась в дом, захватила шаль,
накинула ее на плечи и, миновав сначала сад, потом парк, незаметно дошла до
перелаза. За перелазом расстилалось поле. Грязная тропинка привела ее к
проселочной дороге, за которой виднелась широкая пустошь, поросшая буйным
разнотравьем, а еще дальше, за пустошью, -- море и скалистый берег.
Ей вдруг ужасно захотелось добраться туда, о реке она уже забыла --
морской простор неудержимо манил ее к себе. Когда она, наконец, ступила на
берег, полого убегающий вниз, в воздухе уже похолодало. Чайки, в это время
года обычно сидящие на гнездах, при ее появлении всполошились и подняли
отчаянный крик. Дона устало опустилась на каменистый пригорок, поросший
пучками колючей травы, и огляделась. Слева виднелась река, широкой
искрящейся полосой убегающая к морю -- спокойному, гладкому, отливающему
медью и пурпуром в лучах заходящего солнца. Далеко внизу, под скалами, тихо
плескались волны.
Солнце, садившееся у нее за спиной, прочертило по воде дорожку до
самого горизонта. Дона лежала, погруженная в сладкую, дремотную тишину, и
смотрела на море. Неожиданно вдали замаячила какая-то точка. Она быстро
росла, приближалась, обретая очертания парусника. Ветер внезапно стих, и
парусник на мгновение замер, словно повис между морем и небом -- яркий,
легкий, как детская игрушка. Дона различала высокую корму, кубрик, странные
наклонные мачты и тучи чаек, с криком вьющихся вокруг корабля. <Наверное,
везут большой улов>, -- подумала она. Легкий ветерок промчался по склону
холма, на котором она лежала, взъерошил гребни волн под обрывом и полетел
дальше, к застывшему в ожидании кораблю. Паруса его вдруг наполнились
ветром, выгнулись и затрепетали -- белые, чистые и воздушные; чайки стаей
поднялись с поверхности моря и закружились вокруг мачт; заходящее солнце
позолотило корабль своим последним лучом, и он легко и плавно заскользил к
берегу, оставляя позади длинную темную волнистую полосу. Доне показалось,
будто чья-то рука внезапно сдавила ей сердце и чей-то тихий голос прошептал
на ухо: <Запомни это. Запомни навсегда>. Ее охватило какое-то странное
чувство -- восторг? страх? удивление? Она повернулась и, вполголоса напевая,
улыбаясь сама не зная чему, побрела обратно в Нэврон. Она шла, карабкаясь по
склонам, огибая лужи, по- мальчишески перепрыгивая через канавы, а небо над
ее головой становилось все темней и темней, вот уже показалась луна, и
легкий ветерок, шелестя, пробежал по верхушкам деревьев.

5

Вернувшись, она сразу же легла. Прогулка утомила ее, и она заснула
почти мгновенно, не замечая, что шторы раздернуты и в комнату светит луна.
Среди ночи она внезапно проснулась, разбуженная скрипом гравия под окном.
Было, наверное, чуть больше полуночи -- сквозь сон она разобрала, как
пробили часы на конюшне. Шаги под окном насторожили ее: слугам в это время
полагалось спать, а не разгуливать по двору. Она встала, подошла к окну и
выглянула в сад. От дома на землю ложилась густая тень; человек,
прогуливающийся внизу, должно быть, уже ушел -- она никого не увидела. Она
постояла, подождала. Неожиданно из-за деревьев, окаймлявших лужайку,
выступила человеческая фигура. Незнакомец остановился в квадрате лунного
света и посмотрел на дом. Затем поднес руку ко рту и тихо свистнул. Со
стороны дома навстречу ему тут же устремился второй человек, до этого,
очевидно, прятавшийся под окном гостиной. Он предостерегающе поднял руку и
быстро побежал через лужайку -- Дона узнала Уильяма. Она подалась вперед,
стараясь не выходить из-за шторы. Локоны упали ей на лицо, сердце
лихорадочно стучало -- все происходящее казалось ей подозрительным и
загадочным. Задыхаясь от волнения, она нетерпеливо барабанила пальцами по
подоконнику. Двое мужчин остановились в пятне лунного света. Уильям,
жестикулируя, что-то объяснял собеседнику. Внезапно он обернулся и показал
на дом -- Дона испуганно отступила в тень. Мужчины не заметили ее, беседа
возобновилась. Незнакомец кинул взгляд на дом и пожал плечами, словно
показывая, что ничего не может поделать. Затем оба шагнули под деревья и
скрылись в лесу. Дона подождала, прислушиваясь, но они не возвращались.
Свежий ветерок насквозь продувал ее легкую ночную сорочку. Она поежилась,
отошла от окна и снова улеглась в кровать, но заснуть не смогла: странное
поведение Уильяма обеспокоило ее.
Если бы она увидела, что он один направляется ночью в лес, она не стала
бы волноваться. Мало ли какие дела могут быть у слуги: например, проведать
подружку, живущую в соседней деревне, или еще того невинней -- половить
мотыльков на досуге. Но эта крадущаяся походка, эти условные сигналы,
загадочный незнакомец, вызывающий его из дома тихим свистом, торопливость, с
которой Уильям бросился ему навстречу, предостерегающе подняв руку, -- все
это выглядело крайне подозрительно.
Наверное, зря она так слепо доверяет ему. Любой другой на ее месте не
раздумывая уволил бы лакея, проявившего подобное самоуправство,
осмелившегося поселиться в доме без разрешения хозяев. Да и эти его
свободные манеры, эта фамильярность, которая так ее забавляет, вряд ли
пришлись бы по вкусу кому-то еще. Леди Годолфин, например. Или Гарри. Гарри,
разумеется, выгнал бы его в первый же день. Впрочем, с Гарри он и вел бы
себя по-другому. И потом, эта табакерка, томик стихов -- нет, все это очень
и очень странно. Ясно одно: нужно срочно во всем разобраться, нельзя
оставлять это дело без внимания. Озабоченная, растерянная, так и не придя ни
к какому решению, она наконец заснула, когда серый рассвет уже медленно
вползал в окна.
День выдался погожий и жаркий, такой же, как все предыдущие. Солнце
раскаленным шаром повисло в безоблачном небе. Дона вышла в сад и сразу же
направилась к группе деревьев, за которой ночью исчезли незнакомец и Уильям.
Как она и ожидала, среди колокольчиков тянулся узкий, но довольно отчетливый
след их ног; он пересекал широкую лесную дорогу и уходил вглубь, в самую
чащу. Дона решила проверить, куда он ведет. След извивался, то и дело
теряясь в траве, но все же неуклонно убегал вниз. Она вдруг поняла, что,
двигаясь в этом направлении, в конце концов непременно выйдет к реке. Да,
так и есть -- впереди, за деревьями, блеснула вода. Но она тут же поняла,
что это не река, река должна была остаться левей, да и не могла она так
быстро дойти до реки. Нет, это, скорей, один из притоков. Вот это открытие!
Она остановилась, размышляя, стоит ли идти дальше. Потом вспомнила, что дети
скоро начнут ее искать, да и Уильяму она не успела дать никаких указаний, и
повернула обратно. Поднялась по лесистому склону, миновала лужайку и снова
оказалась перед домом. <Ничего, -- решила она, -- спешить некуда, после
обеда попробую еще раз>.
Поиграв немного с детьми, она отправилась наверх писать письмо Гарри -
- грум должен был на днях вернуться в Лондон -- чтобы сообщить ему, как они
добрались и устроились. Она села в гостиной у открытого окна и, покусывая
кончик пера, стала думать, что бы такое ему написать. Нельзя же, в самом
деле, ограничиться сообщением о том, как она счастлива, наконец-то оставшись
одна. Он только попусту расстроится, а понять ее все равно не сможет.
<Недавно ко мне заезжал некто Годолфин, -- писала она, -- один из твоих
прежних друзей -- чрезвычайно неприятный и надменный тип. Ни за что бы не
подумала, что в детстве вы с ним носились по окрестным полям. Впрочем, может
быть, ты вовсе и не носился по полям, а чинно сидел на золоченом стульчике и
разглядывал книжки с картинками. У твоего приятеля здоровенная бородавка на
носу, а его жена ждет ребенка, в чем я ей искренне сочувствую. Он прожужжал
мне все уши о каких-то пиратах, точнее, об одном из них -- некоем французе,
который имеет наглость забираться по ночам в дома местной знати и грабить их
без зазрения совести, а они, даже с помощью полка солдат, не могут с ним
справиться. Удивительная нерасторопность! Придется, наверное, мне самой
заняться этим делом и, взяв кинжал в зубы, отправиться на поиски этого
негодяя. Малый он, как видно, отчаянный и, если верить Годолфину, подлец из
подлецов: только и знает, что убивать и насиловать. Ну ничего, как только я
его поймаю, то обязательно свяжу покрепче и пришлю тебе в подарок>.
Она зевнула и поводила пером по губам. Ну что ж, для начала неплохо,
можно и дальше продолжать в том же духе. Главное, поменьше нежностей, а то
Гарри, чего доброго, примчится в Нэврон. Но и излишняя холодность тоже ни к
чему -- он обидится, насторожится и опять-таки захочет приехать. Лучше
всего, наверное, так:

<Веселись, пей и развлекайся, но не забывай о своей фигуре, особенно
когда перейдешь к пятому стакану. Что касается лондонских красоток, разрешаю
тебе любезничать со всеми, на ком ты остановишь свой сонный взгляд. Обещаю,
что не буду пилить тебя за это при встрече.
Дети здоровы, шлют тебе привет, просят передать, что соскучились. Я
тоже. Однако не настолько, чтобы лишать тебя удовольствия пожить в Лондоне
одному.
Любящая тебя \textit{Дона}>.

Она сложила и запечатала письмо. Слава Богу, с этим покончено. Теперь
нужно подумать, куда спровадить Уильяма -- ей не хотелось, чтобы он знал о
ее вылазке. Через несколько минут, когда она спустилась к обеду, решение уже
было найдено.
--Уильям, -- начала она.
--Да, миледи?
Она подняла голову и внимательно посмотрела на него. Никаких следов
усталости, вид такой же, как обычно: предупредительный и невозмутимый.
--Уильям, -- повторила она, -- я хочу, чтобы ты съездил к лорду
Годолфину после обеда и отвез букет цветов для его супруги. Я слышала, что
она не совсем здорова.
Показалось ей или в самом деле в глазах его мелькнули недовольство и
растерянность?
--Это нужно сделать непременно сегодня, миледи?
--Да, Уильям, если тебе не трудно.
--Я думаю, что грум выполнит ваше поручение быстрей, миледи.
--Груму я велела отвезти детей и няню на пикник.
--Хорошо, миледи.
--Скажи садовнику, чтобы нарезал цветов.
--Слушаюсь, миледи.
Он замолчал, она тоже ничего больше не прибавила, с улыбкой
представляя, как ему, должно быть, не хочется ехать. Наверное, сегодня у них
назначена очередная встреча в лесу. Ну что ж, встреча состоится, только
вместо Уильяма в лес пойдет она.
--Передай горничной, что я хочу отдохнуть после обеда, -- проговорила
она, выходя из комнаты. -- Пусть приготовит постель и задернет шторы.
Он молча поклонился. Эта предосторожность должна была усыпить все его
подозрения, если они у него еще оставались. Чтобы выдержать роль до конца,
она поднялась в спальню и улеглась в кровать. Вскоре во дворе затарахтела
карета, послышались детские голоса, весело обсуждающие неожиданную поездку.
Затем колеса простучали по аллее -- карета уехала. Прошло еще несколько
минут. Снова зацокали копыта. Дона украдкой пробралась на галерею, выходящую
во двор, и осторожно выглянула из окна: Уильям сел на коня и, примостив на
седле перед собой огромный букет, ускакал прочь.
<Так, маневр удался>, -- подумала она, посмеиваясь про себя, как
мальчишка-проказник, затеявший очередную шалость. Она вернулась в спальню,
надела платье, которое не жаль было испортить, повязала голову шелковой
косынкой и крадучись, словно воришка, выскользнула из дома.
Ступив на тропинку, обнаруженную утром, она сразу же углубилась в лес.
Птицы, молчавшие уже несколько часов, снова оживленно сновали между ветвей;
в теплом воздухе бесшумно порхали бабочки, с жужжанием взлетали к верхушкам
деревьев сонные шмели. Вскоре впереди, как и в первый раз, блеснула вода.
Затем деревья внезапно расступились, и Дона очутилась на берегу спокойного,
тихого ручья, притаившегося в чаще леса. Она с удивлением огляделась вокруг:
кто бы мог подумать, что здесь, в самой глуши, на территории ее владений
прячется никому не ведомый приток главной реки! Начался отлив; вода медленно
отступала, обнажая илистую пойму; ручей мелел на глазах, превращаясь в
тоненькую струйку, бегущую прямо у нее из-под ног. Дона поняла, что стоит у
истока ручья, который, петляя и извиваясь, убегал дальше за деревья.
Обрадованная своим нечаянным открытием, удивленная и слегка растерянная, она
двинулась вдоль берега, совершенно забыв о первоначальной цели своей
экспедиции. Место было и впрямь удивительное: тихое, таинственное,
уединенное, пожалуй, даже более уединенное, чем сам Нэврон, -- настоящий
райский уголок. Неподалеку на отмели стояла мрачно нахохлившаяся цапля,
рядом семенил по илу маленький сорочай. Кроншнеп поднялся с берега и, издав
загадочный крик, скрылся в низовьях. Вслед за ним, лениво взмахивая тяжелыми
крыльями, полетела и цапля. Птиц, по-видимому, что-то встревожило. Дона
прислушалась -- ей показалось, что они испугались не ее, -- и разобрала
доносящийся откуда-то издалека негромкий стук, как будто стучали молотком по
дереву.
Она двинулась вперед, но, не успев дойти до поворота, вздрогнула и
непроизвольно отпрянула в лес. Прямо перед ней, в том месте, где река,
расширяясь, образовывала заводь, стоял корабль -- так близко, что при
желании она могла бы забросить на палубу камешек. Она сразу узнала его. Это