Страница:
Глава 16
Ариадну окружали вздохи и приглушенные вскрики. Она смутно сознавала, что стоит, привалившись к стене, в коридоре Дворца, что вокруг нее хлопочет Федра... Она даже попыталась что-то сказать, чтобы убедить сестру — та все твердила: «На тебе кровь!» — что невредима... но голоса не было. Все силы Ариадны уходили на то, чтобы не потерять сознания.
Потом, предупреждая об угрозе, раздались куда более громкие вопли и крики: Минотавр решил последовать за ней. Она хотела повернуться и попросить его вернуться в комнату, но тут могучие руки схватили ее. Это было уж слишком. Ужас наконец одолел ее и, закружив, унес во тьму бесчувствия...
...но памяти ужас ее не лишил. Еще не открыв глаз, Ариадна вспомнила кровь, разодранный труп — и с криком «Отпусти меня!» попыталась вырваться из держащих ее рук.
— Ты упадешь.
Ее глаза тотчас распахнулись — и встретили синеву Дионисова взора.
— Господин, — выдохнула она. — Я думала, это Минотавр. — И приникла к его груди, задыхаясь и захлебываясь слезами.
Какое-то время Дионис обнимал ее молча, гладил по голове и согревал теплом своего тела — так же, как бессчетное число раз согревала его она, когда он приходил, сотрясаясь от холода и ужаса Видений. Наконец ее всхлипы утихли и он осторожно подвел ее — нет, не к обычному их месту, а к двойной скамье, чтобы сидеть с ней рядом.
— Мне так жаль, любимая... — пробормотал он. — Посейдон никогда не думает, кого бьет. Он зол на твоего отца — вот и поразил бы его.
Ариадна вскинула голову.
— И получил бы в Кноссе царя далеко не столь преданного и щедрого в жертвах? Минос обманул Посейдона лишь раз — да и то отдал трех быков за того, что присвоил. — Голос ее оборвался, она опять начала всхлипывать. Дионис притянул ее к себе и крепко обнял.
— Что я могу поделать, любимая? Нет такой силы, что превратит Минотавра в человека. Ни у меня, ни у Гекаты — а ей доступна магия, во многом превышающая Дары олимпийцев. Но даже и она не может исправить сделанного Посейдоном. Я спрашивал. Спрашивал даже у Зевса. — Дионис помолчал, приподнял ее личико и поцеловал полные слез глаза. — Лучше бы ты послушалась меня восемь лет назад, — грустно проговорил он. — Это спасло бы от горя многих — и самого беднягу быкоглавого тоже.
Ариадна вздохнула.
— Возможно. Но он был так мал, беспомощен, так ужасно уродлив... Убить его? Нет, я бы не смогла.
— У тебя слишком мягкое сердце. Он уже давно не маленький и беспомощный. А сейчас вот убил ни в чем не повинного слугу. И как же теперь быть?
— Что есть, то есть — говорить ты горазд. — Ариадна оттолкнула его. — Ты говоришь так, будто никогда не убивал сам, будто сам ты — не жестокий бог, который не дает себе труда хотя бы попробовать помочь тем, кто почитает его. Я прощала тебе все ужасы. Я говорила себе, что причиной им — непонимание. Теперь я вижу, что обманулась. Тебе попросту все равно. Наверное, тебе весело было смотреть, как мать и служанки Пентея рвут его в клочья. Ты...
— Нет! — побледнев, вскрикнул Дионис. — Я не хотел этого! Я убивал и позволял убивать, чтобы напитать лозы, но только злодеев и тех, кто сам хотел стать жертвой — а Пентей притеснял женщин, ходивших в мои святилища. Я хотел только освободить их, хотя бы на время, от запретов, которыми он связал их. Я думал — они побьют его, напугают, и он поймет, что должен разрешить женщинам поклоняться мне. Я просто не знал, как сильна их ненависть... — Голос его оборвался, и он в упор взглянул на Ариадну. — Ты ненавидишь меня? — тихо спросил он.
Девушка взглянула ему в лицо, повернулась всем телом и обняла его. Дионис смотрел на нее не видя — глаза его были мутны не от Видения, не от слепоты, а от страха.
— Не за человечность, — проговорила Ариадна. — Не за божественность. Лишь за жестокость и безразличие.
Дионис безмолвно качал головой — слишком поздно осознал он, что попался в ловушку, о которой его столько раз предупреждали. Он любит смертную, любит так глубоко, что не представляет себе жизни без нее.
— Ты должна уйти со мной на Олимп, — вырвалось у него. — Мне мало просто приходить сюда. Я хочу, чтобы ты жила со мной, стала частью моей жизни. Ты упрекнула меня в жестокости и безразличии. Лучше бы упрекнула в невежестве. Откуда мне знать, о чем заботиться? Ты хочешь, чтобы я изменился? Так идем, живи со мной и учи меня.
Ледяная буря поднялась в груди Ариадны, заморозив серебристые лепестки так, что они отдернулись от Диониса.
— Я не могу жить среди богов, — прошептала она, прекрасно сознавая, что настоящая причина — не в этом.
— Они не боги, — рявкнул Дионис. — Мы говорили об этом, и ты читала «Историю олимпийцев». Мы такие же люди, как все, только живем дольше, не приносим жертвы Одаренным, но сами владеем Дарами.
Ариадна зябко поежилась.
— Как можете вы не быть богами, если Уран вызывал чудовищ из недр земли и погребал в ней своих врагов, а Крон отнимал силу у животных, растений, скал?..
— ...и полностью лишился ее, став простым смертным. Ты можешь представить себе Мать лишенной Силы?
— Нет. Я — не могу.
Ариадна нахмурилась: Дионис, сам того не зная, подсказал ей, почему замерзло ее сердце. Мать угрожала лишить ее Дара, если она возомнит себя равной олимпийцам. Нет, что-то тут не так, но Ариадна не могла понять — что, ведь Дионис говорил, что она взыскана Матерью, что во время благословения лоз Сила струилась от нее к нему, а не наоборот... и что ей не нужно бояться олимпийцев, если Мать любит ее.
Она снова поежилась.
— Мать любит меня, пока я в Кноссе. Она не обещала любить меня еще где-нибудь. — Ариадна взглянула на стену, за которой в нише стоял темный образ. — И как можешь ты забрать меня на Олимп сейчас, когда сам должен оставить его? Ты бросишь меня в своем доме, на милость Силена и Вакха?
Дионис вспомнил, почему в последние месяцы перестал уговаривать Ариадну жить у себя, — но страх потерять ее свел эти причины почти на нет.
— Силен не причинит тебе зла, — сказал он. — И Вакх тоже. — Он осекся и быстро договорил: — Погости хотя бы несколько дней, до моего ухода. Я познакомлю тебя с Афродитой, Эросом и Психеей — и с этим озорным сумасбродом, Гермесом. Когда Вакх узнает, что они с тобой в дружбе, — он станет слаще меда.
Увидев, как прекрасен Олимп, Ариадна, быть может, и сама захочет остаться. Что до Вакха — то ему можно отказать от дома. Нет, не выйдет. Вакх наверняка обойдет всех олимпийцев, тесно связанных со смертными, и обвинит Ариадну в изгнании его из дому. Это настроит против Ариадны Афину и Артемиду, а эти могущественные дамы способны так отравить умы остальных, что бедняжка Ариадна будет обречена на насмешки и неприязнь... Да — но если у нее уже будут друзья, тем более такая обольстительная троица, как Афродита, Эрос и Психея, и если они и Ариадна станут держаться заодно...
Дионис мысленно застонал. Они не будут заодно. По крайней мере — в ближайшем будущем. В это десятидневье он отправляется на Восток с Гекатой. За это время избавиться от Вакха он не успеет, так что от мысли оставить Ариадну на Олимпе одну придется отказаться. И с собой он ее взять не может: то, что замыслила Геката, — опасно, а Ариадна, несмотря на всю свою силу, еще не настолько искушена в магии, чтобы защищаться ею.
Думал он быстро — но после его слов возникла заметная пауза: Ариадна не начала возражать сразу. Дионис отпустил ее, продолжая держать лишь за руки, и заглянул в лицо.
— Ты пойдешь, правда? Дашь мне возможность доказать, что не все олимпийцы — чудовища?
Ариадне припомнился Минотавр — морда в крови, из пасти свисают лоскутья мяса...
— Да, — сказала она, сжимая ладонь Диониса. — Пойду. Только позволь...
Поздно. Дионис подхватил ее на руки и — прыгнул.
Мгновение страшного холода, головокружение (Ариадна зажмурилась), и почти сразу — мелодичный звук льющейся воды. Ариадна открыла глаза: она стояла на лесной лужайке.
— Как ты себя чувствуешь? — тревожно спросил Дионис. — Для того, кто никогда прежде не путешествовал так, прыжок кажется долгим.
— Да, — согласилась Ариадна, — но почему ты не дал мне переодеться? Мало того, что это лохмотья, они еще и в крови. — Она огляделась — и глаза ее стали круглыми. — Это не Олимп! Где мы?
— Разумеется, на Олимпе. Это мой дом. — Дионис поставил ее на ноги; в голосе его слышалось откровенное удовольствие.
— Дом?.. — переспросила Ариадна, обводя взглядом огромные стволы, что окружали лужайку с родником, вода которого, стекая по камню, скапливалась в маленьком прудике.
Но тут девушка заметила, что под ногами у нее — полированный камень, скорей всего малахит (она прижмурилась, прикинув цену), а над головой — вовсе не небо, а неведомое прозрачное вещество, пропускающее свет.
— Да, мой дом, — живо отозвался Дионис. — Гадес заставил камень выглядеть деревом, а крышу сделал из чего-то, что он называет стеклом. Он и Персефона очень добры ко мне. Персефону я забавляю. В ней — как и в тебе — очень силен дух Матери, так что мое безумие не в силах повредить ей. А с Гадесом мы охотимся в пещерах Нижнего Мира. Царю Мертвых незачем бояться меня. И потом — покой, величие и тишина пещер успокаивают меня, — он мимолетно усмехнулся, — а тамошние твари не дают думать ни о чем другом. А как красив каменный мир! В таком месте просто забываешь о себе. Там из стен и с потолков растут кристальные цветы. Гадес заставляет их вспыхивать, и они переливаются всеми цветами радуги, а кое-где в пещерах огоньков больше, чем звезд на небе...
— Я, кажется, еще не готова спуститься в Нижний Мир, — поспешно сказала Ариадна, испугавшись, что Дионис потащит ее к Плутону прямо сейчас.
— Нет. — Он улыбнулся. — Сначала Олимп! — Улыбка померкла. — Когда я впервые сошел в Нижний Мир, я был так одинок, что мне было совершенно все равно — выйду я оттуда или нет. Я говорил тебе, что отправился туда искать мать, и Персефона сжалилась надо мной и упросила Гадеса отпустить Семелу. — Снова быстрая усмешка. — Гадес помешан на своей жене; он ей ни в чем не отказывает. — Дионис снова помрачнел и отвернулся. — Но все оказалось напрасно. Семела не захотела остаться, так что я по-прежнему один.
Голос его дрогнул, и Ариадна коснулась его руки.
— Пока ты мой бог, а я жива, ты не один.
Дионис искоса глянул на нее.
— Когда-нибудь я напомню тебе эти слова. — Он слегка потянул ее за руку. — Стремление жить вместе с матерью принесло мне по крайней мере одну пользу: у меня есть для тебя прекрасные покои. Иди взгляни.
Ариадна надеялась разделить покои с Дионисом, так что его слова не слишком обрадовали ее. Покои, тем не менее, и впрямь были великолепны: в гостиную сквозь Гадесовы стекла вливался сияющий свет, спальня оказалась так велика, что Ариадна могла бы станцевать в ней приветственный танец, а потом Дионис показал ей очаровательную купальню и — как раз за ней — туалетную комнату. Но убранство покоев было гнетуще-темным и мрачным.
Все еще рассчитывая оказаться поближе к Дионису, Ариадна спросила:
— Я что, буду здесь совсем одна? А где живешь ты? Он повернулся и указал на короткий проход между главным коридором и лесной приемной.
— Дверь в мою спальню там. Я не хотел бы, чтобы ты, считая, что идешь в гостиную, оказалась там и испугалась.
«Я не испугаюсь», — готова была уже ответить Ариадна — и вдруг подумала: а ну как это предупреждение? Если у него в обычае не спать в одиночестве, а она зайдет во время любовной игры — вид женщины в его постели не испугает ее, конечно, но заденет и обозлит.
— Есть ли здесь во что переодеться? — спросила она. Интересно, подумалось ей, не припасена ли у него одежда для его любовниц? — А то это платье, боюсь, уже не отстирать.
— Что бы я делал с женской одежкой? — со смехом вернул ей вопрос Дионис. — Я сейчас пошлю Силена, он добудет все, что тебе надо. Он прекрасно разбирается во всех этих размерах, цветах, гребШх, щетках... — он ухмыльнулся, — и не-знаю-что-там-еще-нужно женщинам. В общем, объяснишь все Силену.
— А ты не думаешь, что он обрядит меня в лиловый шелк с красно-зелеными разводами или еще во что-нибудь, столь же неподходящее? С чего ему быть гостеприимным?
Дионис покачал головой:
— Вакх мог бы попробовать поглумиться над тобой — правда, я сомневаюсь, что он осмелился бы на это при мне, — но только не Силен. Он действительно очень добр, хотя ни храбрым, ни сильным, ни особенно умным его не назовешь.
За разговором они вышли из короткого коридора в просторный и вернулись назад — в лесную приемную. Оказавшись там, Дионис позвонил. Не прошло и пары мгновений, как на пороге возник перепуганный слуга. Еще через миг он поднялся с колен и кинулся к ним. Ариадна с интересом наблюдала. Слуга, очевидно, боялся подходить к Дионису, боялся попасть в волну его темных чувств — но увидев, что хозяин спокоен, перестал опасаться.
— Позови Силена, — велел Дионис.
Слуга поклонился.
— Это — госпожа Ариадна, моя Избранница, — продолжал Дионис. — Любое ее повеление или требование должно исполняться немедленно и без обсуждений и не нуждается ни в чьем подтверждении.
— Дионис! — со смехом воскликнула Ариадна. — А что, если я вдруг сойду с ума и велю слуге поджечь дом? Скажи хотя бы: «любое разумное повеление или требование».
Дионис тоже засмеялся и знаком отпустил слугу. Тот мгновенно исчез — но Ариадна успела заметить, каким потрясенным было его лицо. Сперва это озадачило девушку, но потом — вспомнив, как Дионис говорил, что все обычно спешат дать ему требуемое без вопросов и возражений — она сообразила: слуга был ошеломлен тем, что она дерзнула поправить бога. Тут она услышала в смехе Диониса горечь и вновь повернулась к нему.
— Вряд ли в этом доме слуги способны отличить разумный приказ от безумного, — заметил он. — Они, бедняги, привыкли к безумию.
Ариадна почувствовала, как в душе его растут обида и гнев. Лепестки ее цветка шевельнулись и потянулись вовне, сперва скованно, а потом — охотно и живо, но сам цветок словно бы спал. Прежде в нем всегда билось тепло, отвечая ударам ее сердца и давая ей ощущение Силы и мощи. Теперь же он был холоден и тяжел. «Мне нельзя оставаться здесь долго, — подумала Ариадна. — Мать еще не отобрала у меня силу смирять Диониса, но Она предупреждает меня».
Пока же раздражение оставило Диониса. Ариадна улыбнулась ему.
— Они страшатся вспышек твоего гнева и боли, мой милый бог, — мягко сказала она. — Но они не боятся тебя. Разве ты не заметил, с какой радостью бросился к тебе этот человек, когда понял, что ты спокоен?
Договорить она не успела. Из-за угла, слегка ухмыляясь, вышел тот самый светловолосый юноша, что когда-то велел ей больше не Призывать Диониса. Во рту у Ариадны мгновенно пересохло. Она не знала, какое влияние имеет Вакх на своего господина.
— Господин. — Вакх поклонился. — Я встретил в коридоре Мирона, и он сказал, что ты требуешь к себе Силена. Но он спит. Вчерашняя ночь у него выдалась веселой, а он сейчас не так быстро приходит в себя, как прежде. Не заменю ли его я?
— Думаю, мне нужен Силен. — Дионис нахмурился, но Ариадна положила ладонь на его руку.
Ей в голову пришла мысль. Она могла проверить, как далеко осмелится зайти Вакх. Дионис перевел на нее взгляд, и она сказала:
— Не надо будить старика. Если Вакх так стремится услужить, я думаю, он вполне сумеет подобрать мне два-три подходящих платья в надлежащих цвете и стиле и все остальное, что может мне здесь понадобиться. Полагаю, он достаточно знаком с женщинами.
Вакх чуть вздрогнул, точно только сейчас заметил Ариадну или не ждал, что она заговорит.
— Это госпожа Ариадна, моя Избранница, — повторил Дионис. Уголки его губ чуть подрагивали, словно он знал, что представлять ее не так уж и нужно. Справившись с желанием засмеяться, он добавил: — Я уверен, ты сделаешь все, что в твоих силах, чтобы достойно принять госпожу Ариадну, чтобы ей жилось здесь уютно и радостно. Поскольку она пожелала возложить на тебя задачу достать ей одеяния и все прочее, мне остается лишь добавить к ее распоряжению еще одно. Я хочу, чтобы ты пригласил Эроса, Психею и Афродиту разделить с нами вечернюю трапезу.
Вакх снова поклонился, но, хоть он и склонил голову, выражение его лица не укрылось от Ариадны. «Что же мне теперь делать, — подумалось ей, — радоваться или тревожиться — он ведь даже не пытался скрыть гнева и отвращения...» Впрочем, что бы он ни задумал — если даже он и собирался как-то унизить ее, — Дионис разрушил его планы, пригласив Афродиту и ее домашних. Он обязан подобрать для нее пристойную одежду, правда, может выбрать непристойные цвета... Ну да это не важно. Ариадна понимала, что, как ни оденься, в сравнении с двумя прекраснейшими женщинами Олимпа она будет выглядеть серенькой павой.
Ей надо больше думать о том, как встретить Афродиту, Эроса и Психею, а не о Вакхе — но у Ариадны ничего не получалось. А вот Дионис вдруг встревожился.
— Наверно, мне не стоило приглашать их на ужин сюда.
— Почему нет? — Теперь заволновалась и Ариадна.
Но тревоги Диониса относились не к ней. Его беспокоило, смогут ли слуги приготовить достойную трапезу. Ариадне хотелось сказать, что это не важно, но она понимала: Дионис хочет доставить Афродите и своим друзьям удовольствие и удивить их. К сожалению, она совершенно не умела готовить — зато ей вспомнилось то, о чем она читала в «Истории олимпийцев».
— Гестия, — сказала Ариадна. Дионис непонимающе смотрел на нее.
— Я читала, что Гестия вела хозяйство у Крона, а после победы, став Верховным магом, Зевс предложил ей почет и высокое положение за то, что она защищала Геру, Деметру и Лето и помогла Гере и Лето бежать к нему, но Гестия предпочла остаться той, кем и была.
— Так оно и сейчас. Зевс любит уют, а Гера слишком часто бывает зла на него. Будь дом в руках Геры — восемь дней из десяти Зевс ел бы улиток и спал на непостланном ложе. И Зевс благодарен Гестии за заботу. Он сделал так, что у Гестии всюду храмы и все женщины почитают ее. Но что Гестия,..
— Господин, разве Гестия не могла бы помочь тебе купить еду или одолжить слуг, чтобы они приготовили все, что надо?
— Ну конечно же! — с явным облегчением вздохнул Дионис. — К тому же я не припоминаю, что обращался к ней раньше, так что она не испугается, когда я приду к ней за помощью. — Он на миг притянул Ариадну к себе. — Уста изрекают лишь истину.
— И ошибаются, если Гестия так же несведуща в кухне, как некоторые мои знакомые дамы, — засмеялась она. — Но будем надеяться на лучшее. И прошу тебя, господин, будь с ней помягче. Не похоже, что она очень смела.
Дионис кивнул и сразу ушел — не исчез, а вышел из дома, как все, через парадный вход, а потом зашагал по мощеной дорожке к проезжему тракту. Уж нет ли на Олимпе закона против «прыжков», подумала Ариадна, потом встряхнулась и возвратилась в покои, отведенные ей Дионисом. Решив привести себя в порядок, она нашла в купальне тазик для мытья рук и, набрав воды, смыла с себя потеки Исидоровой крови. Затем поискала, чем обтереться, и вдруг услышала, как ее зовет Вакх.
На мгновение Ариадна забыла дышать, но потом вспомнила о словах Диониса: он уверен, что Вакх сделает все возможное, чтобы Ариадна была довольна. Если только он не вознамерился убить ее, чтобы заставить молчать, Вакх не осмелится сотворить что-либо, что всерьез заденет ее. Она глубоко вздохнула и вышла в гостиную ему навстречу.
— К тебе гости, госпожа Ариадна, — злобно блестя глазами, доложил Вакх. — Выйдешь ли ты встречать их?
Гости! Итак, она ошиблась, считая, что он не может навредить ей. Он привел кого-то из великих магов, скорее всего тех, у кого нет любимчиков среди смертных, чтобы они разочаровались в Ариадне. Но откуда знать Вакху, что Дионис не вышвырнет их?.. Ответ пришел сразу. Вакх — гадатель, ему не нужны обряды, чтобы вызвать образ, во всяком случае, так она слышала. Любая гладкая чистая поверхность позволит Вакху увидеть ее и Диониса, даже если это злобное создание будет находиться вне дома.
Первым желанием Ариадны было удрать в купальню, запереть дверь и где-нибудь спрятаться — но именно этого и ждал от нее Вакх. А от великого мага, если он захочет войти, не спасут никакие засовы. Она напомнила себе, как встречалась с купцами, решившими, что сумеют ее надуть, как противостояла Пасифае, которой всегда боялась до судорог. И неторопливо смерила Вакха взглядом.
— Я выйду и встречу гостей Диониса, — проговорила она. — Это дом моего господина, не мой, — и я не забываю об этом.
Эти слова напомнили Вакху, что это также и не его дом, а заодно дали ему ясно понять, что Ариадна — как и он сам — знает, что он ведет себя недопустимо вольно.
— А теперь, — продолжала девушка, — может быть, ты наконец исполнишь повеление своего господина и принесешь мне надлежащее платье? Мне очень неудобно, что придется встречать гостей Диониса в лохмотьях, но я объясню, что не желала их оскорбить, просто слуга ошибся и позвал их слишком рано...
Вакх вытаращился на нее. Рот его приоткрылся от удивления.
— Кто ты такая, по-твоему? — процедил он, придя в себя. — Одна из великих?
— Вот уж нет, — ответила Ариадна, принуждая себя не трястись и дышать ровно. — Я точно знаю, что я — смертная служительница божественного Диониса. Он назвал меня своей верховной жрицей, Устами и Избранницей — но я всего лишь его преданная раба. А вот кто ты?
Лицо Вакха вспыхнуло.
— Ты не будешь здесь править! Не будешь! — прорычал он и выскочил из покоя.
И тогда Ариадну затрясло — да так, что какое-то время она не могла сойти с места. Но девушка заставила себя выйти из комнаты и пройти широким коридором в приемную залу. Там страхи, которые она в ожидании встречи с разгневанными богами постаралась загнать поглубже, едва вновь не вырвались на свободу. На великолепных мягких стульях, что выглядели, как грубые пни и скамьи, сидели две самые прекрасные женщины мира — и мужчина, что был много прекраснее их.
Ариадна ухватилась за каменный ствол и облегченно усмехнулась. Вакх не рискнул позвать тех, кого не назвал Дионис, надеясь, без сомнения, отговориться тем, что Эрос, Психея и Афродита неправильно его поняли — или что им так хотелось взглянуть на диковинную тварь, которую Дионис приволок из земель смертных, что они пришли раньше.
Все трое тут же посмотрели туда, откуда донесся смешок — и Афродита, вскочив, легко побежала к Ариадне, протягивая к ней руку. И, очевидно, разглядев хорошенько девушку, резко остановилась в нескольких шагах от нее.
— Дитя! — вскрикнула она. — Да ты вся в крови! Что этот сумасшедший Дионис сделал с тобой?
— Ничего. Ничего, — выдохнула Ариадна. — Это не моя кровь, божественная Афродита. И Дионис тут ни при чем. Это... это мой сводный брат, Минотавр... случайно.
Афродита, которую Минотавр совершенно не интересовал, снова заулыбалась.
— Ни при чем до тех пор, пока ты невредима. Я уж боялась — Дионис снова отправился рвать кого-то в клочки, из-за того что тебя ранили. Он такой... порывистый.
— Он еще очень юн, госпожа Афродита, — вступилась за Диониса Ариадна, не подумав, как странно это прозвучит в ее устах — ведь он в десять, а то и в двадцать раз старше нее. — И просто не понимает, что должен думать, прежде чем позволять своему Дару вырваться. Когда ему плохо, не важно, причинили ему боль сознательно или по неразумию, он злится. А потом, видя, как окружающие боятся и избегают его, злится еще больше. И сам начинает страшиться того, что творит.
К ним вместе с Эросом подошла вторая женщина, такая же высокая, как он. Она кивнула, соглашаясь с Ариадной, и взяла ее за руку.
— Уста и Избранница, — проговорила она. — Ты — причина тому, что в последние годы Дионис так спокоен. Мы не знали, верить ли тому, что он говорил о тебе, — но он прав. — Она взглянула на ладонь Ариадны в своей руке и, повернувшись, сказала Афродите: — В ней тоже дух Матери.
— Ты сделаешь Диониса тем, чем он должен быть, — сказал Эрос.
— Мужчины слишком упрямы, чтобы позволять женщинам что-то из них делать, иначе они давно уже были бы идеальны, — заметила Психея, но глаза ее лучились лукавством. — А где Дионис? Как он мог бросить тебя одну — нам на съедение?
— Это все Вакх, — сказала Ариадна. — Он пригласил вас прийти сразу же, а Дионис собирался устроить ужин. Бедный Вакх. Мое прибытие пришлось ему весьма не по душе, и он, думаю, надеялся, что я произведу на вас дурное впечатление или вообще откажусь с вами встретиться. Дионис ушел, чтобы организовать угощение. Подозреваю, гостей у него бывает немного — и он опасался, что слуги не смогут приготовить изысканной трапезы. Он рассказывал, госпожа Афродита привыкла к изобилию деликатесов...
— Нет, — сказал Эрос, — это я привык. У меня был очень плохой аппетит, вот Афродита и пыталась возбудить его разнообразием. — Он искоса взглянул на Психею. — Теперь аппетит у меня хороший. Я мог бы съесть жареную лошадь — причем без гарнира.
Ариадна поняла, что это шутка, и улыбнулась, но она видела, что взгляд Афродиты прикован к ее платью.
— Простите мне неподобающее платье, — поспешно проговорила она. — Я не хотела оскорбить вас. Вакху сказано было достать мне одежды получше, но...
— Это прекрасный наряд, — округлив глаза, перебила Афродита. Ее завороженный взгляд остановился сперва на корсете, оставляющем груди обнаженными, потом — на юбке колоколом, что делало талию узкой, а бедра — широкими, и, наконец, — на широком бахромчатом переднике, который углом сходился к точке, где был укреплен большой аметист, что невольно притягивало взгляд к месту ложбинки между ногами. Богиня склонила головку к плечу и добавила: — Ну или он был бы прекрасным, не будь весь в крови. Он подчеркивает в женщине все, что нужно. — Она повернулась к Эросу. — . Как вышло, что я до сих не видела ничего подобного?
Потом, предупреждая об угрозе, раздались куда более громкие вопли и крики: Минотавр решил последовать за ней. Она хотела повернуться и попросить его вернуться в комнату, но тут могучие руки схватили ее. Это было уж слишком. Ужас наконец одолел ее и, закружив, унес во тьму бесчувствия...
...но памяти ужас ее не лишил. Еще не открыв глаз, Ариадна вспомнила кровь, разодранный труп — и с криком «Отпусти меня!» попыталась вырваться из держащих ее рук.
— Ты упадешь.
Ее глаза тотчас распахнулись — и встретили синеву Дионисова взора.
— Господин, — выдохнула она. — Я думала, это Минотавр. — И приникла к его груди, задыхаясь и захлебываясь слезами.
Какое-то время Дионис обнимал ее молча, гладил по голове и согревал теплом своего тела — так же, как бессчетное число раз согревала его она, когда он приходил, сотрясаясь от холода и ужаса Видений. Наконец ее всхлипы утихли и он осторожно подвел ее — нет, не к обычному их месту, а к двойной скамье, чтобы сидеть с ней рядом.
— Мне так жаль, любимая... — пробормотал он. — Посейдон никогда не думает, кого бьет. Он зол на твоего отца — вот и поразил бы его.
Ариадна вскинула голову.
— И получил бы в Кноссе царя далеко не столь преданного и щедрого в жертвах? Минос обманул Посейдона лишь раз — да и то отдал трех быков за того, что присвоил. — Голос ее оборвался, она опять начала всхлипывать. Дионис притянул ее к себе и крепко обнял.
— Что я могу поделать, любимая? Нет такой силы, что превратит Минотавра в человека. Ни у меня, ни у Гекаты — а ей доступна магия, во многом превышающая Дары олимпийцев. Но даже и она не может исправить сделанного Посейдоном. Я спрашивал. Спрашивал даже у Зевса. — Дионис помолчал, приподнял ее личико и поцеловал полные слез глаза. — Лучше бы ты послушалась меня восемь лет назад, — грустно проговорил он. — Это спасло бы от горя многих — и самого беднягу быкоглавого тоже.
Ариадна вздохнула.
— Возможно. Но он был так мал, беспомощен, так ужасно уродлив... Убить его? Нет, я бы не смогла.
— У тебя слишком мягкое сердце. Он уже давно не маленький и беспомощный. А сейчас вот убил ни в чем не повинного слугу. И как же теперь быть?
— Что есть, то есть — говорить ты горазд. — Ариадна оттолкнула его. — Ты говоришь так, будто никогда не убивал сам, будто сам ты — не жестокий бог, который не дает себе труда хотя бы попробовать помочь тем, кто почитает его. Я прощала тебе все ужасы. Я говорила себе, что причиной им — непонимание. Теперь я вижу, что обманулась. Тебе попросту все равно. Наверное, тебе весело было смотреть, как мать и служанки Пентея рвут его в клочья. Ты...
— Нет! — побледнев, вскрикнул Дионис. — Я не хотел этого! Я убивал и позволял убивать, чтобы напитать лозы, но только злодеев и тех, кто сам хотел стать жертвой — а Пентей притеснял женщин, ходивших в мои святилища. Я хотел только освободить их, хотя бы на время, от запретов, которыми он связал их. Я думал — они побьют его, напугают, и он поймет, что должен разрешить женщинам поклоняться мне. Я просто не знал, как сильна их ненависть... — Голос его оборвался, и он в упор взглянул на Ариадну. — Ты ненавидишь меня? — тихо спросил он.
Девушка взглянула ему в лицо, повернулась всем телом и обняла его. Дионис смотрел на нее не видя — глаза его были мутны не от Видения, не от слепоты, а от страха.
— Не за человечность, — проговорила Ариадна. — Не за божественность. Лишь за жестокость и безразличие.
Дионис безмолвно качал головой — слишком поздно осознал он, что попался в ловушку, о которой его столько раз предупреждали. Он любит смертную, любит так глубоко, что не представляет себе жизни без нее.
— Ты должна уйти со мной на Олимп, — вырвалось у него. — Мне мало просто приходить сюда. Я хочу, чтобы ты жила со мной, стала частью моей жизни. Ты упрекнула меня в жестокости и безразличии. Лучше бы упрекнула в невежестве. Откуда мне знать, о чем заботиться? Ты хочешь, чтобы я изменился? Так идем, живи со мной и учи меня.
Ледяная буря поднялась в груди Ариадны, заморозив серебристые лепестки так, что они отдернулись от Диониса.
— Я не могу жить среди богов, — прошептала она, прекрасно сознавая, что настоящая причина — не в этом.
— Они не боги, — рявкнул Дионис. — Мы говорили об этом, и ты читала «Историю олимпийцев». Мы такие же люди, как все, только живем дольше, не приносим жертвы Одаренным, но сами владеем Дарами.
Ариадна зябко поежилась.
— Как можете вы не быть богами, если Уран вызывал чудовищ из недр земли и погребал в ней своих врагов, а Крон отнимал силу у животных, растений, скал?..
— ...и полностью лишился ее, став простым смертным. Ты можешь представить себе Мать лишенной Силы?
— Нет. Я — не могу.
Ариадна нахмурилась: Дионис, сам того не зная, подсказал ей, почему замерзло ее сердце. Мать угрожала лишить ее Дара, если она возомнит себя равной олимпийцам. Нет, что-то тут не так, но Ариадна не могла понять — что, ведь Дионис говорил, что она взыскана Матерью, что во время благословения лоз Сила струилась от нее к нему, а не наоборот... и что ей не нужно бояться олимпийцев, если Мать любит ее.
Она снова поежилась.
— Мать любит меня, пока я в Кноссе. Она не обещала любить меня еще где-нибудь. — Ариадна взглянула на стену, за которой в нише стоял темный образ. — И как можешь ты забрать меня на Олимп сейчас, когда сам должен оставить его? Ты бросишь меня в своем доме, на милость Силена и Вакха?
Дионис вспомнил, почему в последние месяцы перестал уговаривать Ариадну жить у себя, — но страх потерять ее свел эти причины почти на нет.
— Силен не причинит тебе зла, — сказал он. — И Вакх тоже. — Он осекся и быстро договорил: — Погости хотя бы несколько дней, до моего ухода. Я познакомлю тебя с Афродитой, Эросом и Психеей — и с этим озорным сумасбродом, Гермесом. Когда Вакх узнает, что они с тобой в дружбе, — он станет слаще меда.
Увидев, как прекрасен Олимп, Ариадна, быть может, и сама захочет остаться. Что до Вакха — то ему можно отказать от дома. Нет, не выйдет. Вакх наверняка обойдет всех олимпийцев, тесно связанных со смертными, и обвинит Ариадну в изгнании его из дому. Это настроит против Ариадны Афину и Артемиду, а эти могущественные дамы способны так отравить умы остальных, что бедняжка Ариадна будет обречена на насмешки и неприязнь... Да — но если у нее уже будут друзья, тем более такая обольстительная троица, как Афродита, Эрос и Психея, и если они и Ариадна станут держаться заодно...
Дионис мысленно застонал. Они не будут заодно. По крайней мере — в ближайшем будущем. В это десятидневье он отправляется на Восток с Гекатой. За это время избавиться от Вакха он не успеет, так что от мысли оставить Ариадну на Олимпе одну придется отказаться. И с собой он ее взять не может: то, что замыслила Геката, — опасно, а Ариадна, несмотря на всю свою силу, еще не настолько искушена в магии, чтобы защищаться ею.
Думал он быстро — но после его слов возникла заметная пауза: Ариадна не начала возражать сразу. Дионис отпустил ее, продолжая держать лишь за руки, и заглянул в лицо.
— Ты пойдешь, правда? Дашь мне возможность доказать, что не все олимпийцы — чудовища?
Ариадне припомнился Минотавр — морда в крови, из пасти свисают лоскутья мяса...
— Да, — сказала она, сжимая ладонь Диониса. — Пойду. Только позволь...
Поздно. Дионис подхватил ее на руки и — прыгнул.
Мгновение страшного холода, головокружение (Ариадна зажмурилась), и почти сразу — мелодичный звук льющейся воды. Ариадна открыла глаза: она стояла на лесной лужайке.
— Как ты себя чувствуешь? — тревожно спросил Дионис. — Для того, кто никогда прежде не путешествовал так, прыжок кажется долгим.
— Да, — согласилась Ариадна, — но почему ты не дал мне переодеться? Мало того, что это лохмотья, они еще и в крови. — Она огляделась — и глаза ее стали круглыми. — Это не Олимп! Где мы?
— Разумеется, на Олимпе. Это мой дом. — Дионис поставил ее на ноги; в голосе его слышалось откровенное удовольствие.
— Дом?.. — переспросила Ариадна, обводя взглядом огромные стволы, что окружали лужайку с родником, вода которого, стекая по камню, скапливалась в маленьком прудике.
Но тут девушка заметила, что под ногами у нее — полированный камень, скорей всего малахит (она прижмурилась, прикинув цену), а над головой — вовсе не небо, а неведомое прозрачное вещество, пропускающее свет.
— Да, мой дом, — живо отозвался Дионис. — Гадес заставил камень выглядеть деревом, а крышу сделал из чего-то, что он называет стеклом. Он и Персефона очень добры ко мне. Персефону я забавляю. В ней — как и в тебе — очень силен дух Матери, так что мое безумие не в силах повредить ей. А с Гадесом мы охотимся в пещерах Нижнего Мира. Царю Мертвых незачем бояться меня. И потом — покой, величие и тишина пещер успокаивают меня, — он мимолетно усмехнулся, — а тамошние твари не дают думать ни о чем другом. А как красив каменный мир! В таком месте просто забываешь о себе. Там из стен и с потолков растут кристальные цветы. Гадес заставляет их вспыхивать, и они переливаются всеми цветами радуги, а кое-где в пещерах огоньков больше, чем звезд на небе...
— Я, кажется, еще не готова спуститься в Нижний Мир, — поспешно сказала Ариадна, испугавшись, что Дионис потащит ее к Плутону прямо сейчас.
— Нет. — Он улыбнулся. — Сначала Олимп! — Улыбка померкла. — Когда я впервые сошел в Нижний Мир, я был так одинок, что мне было совершенно все равно — выйду я оттуда или нет. Я говорил тебе, что отправился туда искать мать, и Персефона сжалилась надо мной и упросила Гадеса отпустить Семелу. — Снова быстрая усмешка. — Гадес помешан на своей жене; он ей ни в чем не отказывает. — Дионис снова помрачнел и отвернулся. — Но все оказалось напрасно. Семела не захотела остаться, так что я по-прежнему один.
Голос его дрогнул, и Ариадна коснулась его руки.
— Пока ты мой бог, а я жива, ты не один.
Дионис искоса глянул на нее.
— Когда-нибудь я напомню тебе эти слова. — Он слегка потянул ее за руку. — Стремление жить вместе с матерью принесло мне по крайней мере одну пользу: у меня есть для тебя прекрасные покои. Иди взгляни.
Ариадна надеялась разделить покои с Дионисом, так что его слова не слишком обрадовали ее. Покои, тем не менее, и впрямь были великолепны: в гостиную сквозь Гадесовы стекла вливался сияющий свет, спальня оказалась так велика, что Ариадна могла бы станцевать в ней приветственный танец, а потом Дионис показал ей очаровательную купальню и — как раз за ней — туалетную комнату. Но убранство покоев было гнетуще-темным и мрачным.
Все еще рассчитывая оказаться поближе к Дионису, Ариадна спросила:
— Я что, буду здесь совсем одна? А где живешь ты? Он повернулся и указал на короткий проход между главным коридором и лесной приемной.
— Дверь в мою спальню там. Я не хотел бы, чтобы ты, считая, что идешь в гостиную, оказалась там и испугалась.
«Я не испугаюсь», — готова была уже ответить Ариадна — и вдруг подумала: а ну как это предупреждение? Если у него в обычае не спать в одиночестве, а она зайдет во время любовной игры — вид женщины в его постели не испугает ее, конечно, но заденет и обозлит.
— Есть ли здесь во что переодеться? — спросила она. Интересно, подумалось ей, не припасена ли у него одежда для его любовниц? — А то это платье, боюсь, уже не отстирать.
— Что бы я делал с женской одежкой? — со смехом вернул ей вопрос Дионис. — Я сейчас пошлю Силена, он добудет все, что тебе надо. Он прекрасно разбирается во всех этих размерах, цветах, гребШх, щетках... — он ухмыльнулся, — и не-знаю-что-там-еще-нужно женщинам. В общем, объяснишь все Силену.
— А ты не думаешь, что он обрядит меня в лиловый шелк с красно-зелеными разводами или еще во что-нибудь, столь же неподходящее? С чего ему быть гостеприимным?
Дионис покачал головой:
— Вакх мог бы попробовать поглумиться над тобой — правда, я сомневаюсь, что он осмелился бы на это при мне, — но только не Силен. Он действительно очень добр, хотя ни храбрым, ни сильным, ни особенно умным его не назовешь.
За разговором они вышли из короткого коридора в просторный и вернулись назад — в лесную приемную. Оказавшись там, Дионис позвонил. Не прошло и пары мгновений, как на пороге возник перепуганный слуга. Еще через миг он поднялся с колен и кинулся к ним. Ариадна с интересом наблюдала. Слуга, очевидно, боялся подходить к Дионису, боялся попасть в волну его темных чувств — но увидев, что хозяин спокоен, перестал опасаться.
— Позови Силена, — велел Дионис.
Слуга поклонился.
— Это — госпожа Ариадна, моя Избранница, — продолжал Дионис. — Любое ее повеление или требование должно исполняться немедленно и без обсуждений и не нуждается ни в чьем подтверждении.
— Дионис! — со смехом воскликнула Ариадна. — А что, если я вдруг сойду с ума и велю слуге поджечь дом? Скажи хотя бы: «любое разумное повеление или требование».
Дионис тоже засмеялся и знаком отпустил слугу. Тот мгновенно исчез — но Ариадна успела заметить, каким потрясенным было его лицо. Сперва это озадачило девушку, но потом — вспомнив, как Дионис говорил, что все обычно спешат дать ему требуемое без вопросов и возражений — она сообразила: слуга был ошеломлен тем, что она дерзнула поправить бога. Тут она услышала в смехе Диониса горечь и вновь повернулась к нему.
— Вряд ли в этом доме слуги способны отличить разумный приказ от безумного, — заметил он. — Они, бедняги, привыкли к безумию.
Ариадна почувствовала, как в душе его растут обида и гнев. Лепестки ее цветка шевельнулись и потянулись вовне, сперва скованно, а потом — охотно и живо, но сам цветок словно бы спал. Прежде в нем всегда билось тепло, отвечая ударам ее сердца и давая ей ощущение Силы и мощи. Теперь же он был холоден и тяжел. «Мне нельзя оставаться здесь долго, — подумала Ариадна. — Мать еще не отобрала у меня силу смирять Диониса, но Она предупреждает меня».
Пока же раздражение оставило Диониса. Ариадна улыбнулась ему.
— Они страшатся вспышек твоего гнева и боли, мой милый бог, — мягко сказала она. — Но они не боятся тебя. Разве ты не заметил, с какой радостью бросился к тебе этот человек, когда понял, что ты спокоен?
Договорить она не успела. Из-за угла, слегка ухмыляясь, вышел тот самый светловолосый юноша, что когда-то велел ей больше не Призывать Диониса. Во рту у Ариадны мгновенно пересохло. Она не знала, какое влияние имеет Вакх на своего господина.
— Господин. — Вакх поклонился. — Я встретил в коридоре Мирона, и он сказал, что ты требуешь к себе Силена. Но он спит. Вчерашняя ночь у него выдалась веселой, а он сейчас не так быстро приходит в себя, как прежде. Не заменю ли его я?
— Думаю, мне нужен Силен. — Дионис нахмурился, но Ариадна положила ладонь на его руку.
Ей в голову пришла мысль. Она могла проверить, как далеко осмелится зайти Вакх. Дионис перевел на нее взгляд, и она сказала:
— Не надо будить старика. Если Вакх так стремится услужить, я думаю, он вполне сумеет подобрать мне два-три подходящих платья в надлежащих цвете и стиле и все остальное, что может мне здесь понадобиться. Полагаю, он достаточно знаком с женщинами.
Вакх чуть вздрогнул, точно только сейчас заметил Ариадну или не ждал, что она заговорит.
— Это госпожа Ариадна, моя Избранница, — повторил Дионис. Уголки его губ чуть подрагивали, словно он знал, что представлять ее не так уж и нужно. Справившись с желанием засмеяться, он добавил: — Я уверен, ты сделаешь все, что в твоих силах, чтобы достойно принять госпожу Ариадну, чтобы ей жилось здесь уютно и радостно. Поскольку она пожелала возложить на тебя задачу достать ей одеяния и все прочее, мне остается лишь добавить к ее распоряжению еще одно. Я хочу, чтобы ты пригласил Эроса, Психею и Афродиту разделить с нами вечернюю трапезу.
Вакх снова поклонился, но, хоть он и склонил голову, выражение его лица не укрылось от Ариадны. «Что же мне теперь делать, — подумалось ей, — радоваться или тревожиться — он ведь даже не пытался скрыть гнева и отвращения...» Впрочем, что бы он ни задумал — если даже он и собирался как-то унизить ее, — Дионис разрушил его планы, пригласив Афродиту и ее домашних. Он обязан подобрать для нее пристойную одежду, правда, может выбрать непристойные цвета... Ну да это не важно. Ариадна понимала, что, как ни оденься, в сравнении с двумя прекраснейшими женщинами Олимпа она будет выглядеть серенькой павой.
Ей надо больше думать о том, как встретить Афродиту, Эроса и Психею, а не о Вакхе — но у Ариадны ничего не получалось. А вот Дионис вдруг встревожился.
— Наверно, мне не стоило приглашать их на ужин сюда.
— Почему нет? — Теперь заволновалась и Ариадна.
Но тревоги Диониса относились не к ней. Его беспокоило, смогут ли слуги приготовить достойную трапезу. Ариадне хотелось сказать, что это не важно, но она понимала: Дионис хочет доставить Афродите и своим друзьям удовольствие и удивить их. К сожалению, она совершенно не умела готовить — зато ей вспомнилось то, о чем она читала в «Истории олимпийцев».
— Гестия, — сказала Ариадна. Дионис непонимающе смотрел на нее.
— Я читала, что Гестия вела хозяйство у Крона, а после победы, став Верховным магом, Зевс предложил ей почет и высокое положение за то, что она защищала Геру, Деметру и Лето и помогла Гере и Лето бежать к нему, но Гестия предпочла остаться той, кем и была.
— Так оно и сейчас. Зевс любит уют, а Гера слишком часто бывает зла на него. Будь дом в руках Геры — восемь дней из десяти Зевс ел бы улиток и спал на непостланном ложе. И Зевс благодарен Гестии за заботу. Он сделал так, что у Гестии всюду храмы и все женщины почитают ее. Но что Гестия,..
— Господин, разве Гестия не могла бы помочь тебе купить еду или одолжить слуг, чтобы они приготовили все, что надо?
— Ну конечно же! — с явным облегчением вздохнул Дионис. — К тому же я не припоминаю, что обращался к ней раньше, так что она не испугается, когда я приду к ней за помощью. — Он на миг притянул Ариадну к себе. — Уста изрекают лишь истину.
— И ошибаются, если Гестия так же несведуща в кухне, как некоторые мои знакомые дамы, — засмеялась она. — Но будем надеяться на лучшее. И прошу тебя, господин, будь с ней помягче. Не похоже, что она очень смела.
Дионис кивнул и сразу ушел — не исчез, а вышел из дома, как все, через парадный вход, а потом зашагал по мощеной дорожке к проезжему тракту. Уж нет ли на Олимпе закона против «прыжков», подумала Ариадна, потом встряхнулась и возвратилась в покои, отведенные ей Дионисом. Решив привести себя в порядок, она нашла в купальне тазик для мытья рук и, набрав воды, смыла с себя потеки Исидоровой крови. Затем поискала, чем обтереться, и вдруг услышала, как ее зовет Вакх.
На мгновение Ариадна забыла дышать, но потом вспомнила о словах Диониса: он уверен, что Вакх сделает все возможное, чтобы Ариадна была довольна. Если только он не вознамерился убить ее, чтобы заставить молчать, Вакх не осмелится сотворить что-либо, что всерьез заденет ее. Она глубоко вздохнула и вышла в гостиную ему навстречу.
— К тебе гости, госпожа Ариадна, — злобно блестя глазами, доложил Вакх. — Выйдешь ли ты встречать их?
Гости! Итак, она ошиблась, считая, что он не может навредить ей. Он привел кого-то из великих магов, скорее всего тех, у кого нет любимчиков среди смертных, чтобы они разочаровались в Ариадне. Но откуда знать Вакху, что Дионис не вышвырнет их?.. Ответ пришел сразу. Вакх — гадатель, ему не нужны обряды, чтобы вызвать образ, во всяком случае, так она слышала. Любая гладкая чистая поверхность позволит Вакху увидеть ее и Диониса, даже если это злобное создание будет находиться вне дома.
Первым желанием Ариадны было удрать в купальню, запереть дверь и где-нибудь спрятаться — но именно этого и ждал от нее Вакх. А от великого мага, если он захочет войти, не спасут никакие засовы. Она напомнила себе, как встречалась с купцами, решившими, что сумеют ее надуть, как противостояла Пасифае, которой всегда боялась до судорог. И неторопливо смерила Вакха взглядом.
— Я выйду и встречу гостей Диониса, — проговорила она. — Это дом моего господина, не мой, — и я не забываю об этом.
Эти слова напомнили Вакху, что это также и не его дом, а заодно дали ему ясно понять, что Ариадна — как и он сам — знает, что он ведет себя недопустимо вольно.
— А теперь, — продолжала девушка, — может быть, ты наконец исполнишь повеление своего господина и принесешь мне надлежащее платье? Мне очень неудобно, что придется встречать гостей Диониса в лохмотьях, но я объясню, что не желала их оскорбить, просто слуга ошибся и позвал их слишком рано...
Вакх вытаращился на нее. Рот его приоткрылся от удивления.
— Кто ты такая, по-твоему? — процедил он, придя в себя. — Одна из великих?
— Вот уж нет, — ответила Ариадна, принуждая себя не трястись и дышать ровно. — Я точно знаю, что я — смертная служительница божественного Диониса. Он назвал меня своей верховной жрицей, Устами и Избранницей — но я всего лишь его преданная раба. А вот кто ты?
Лицо Вакха вспыхнуло.
— Ты не будешь здесь править! Не будешь! — прорычал он и выскочил из покоя.
И тогда Ариадну затрясло — да так, что какое-то время она не могла сойти с места. Но девушка заставила себя выйти из комнаты и пройти широким коридором в приемную залу. Там страхи, которые она в ожидании встречи с разгневанными богами постаралась загнать поглубже, едва вновь не вырвались на свободу. На великолепных мягких стульях, что выглядели, как грубые пни и скамьи, сидели две самые прекрасные женщины мира — и мужчина, что был много прекраснее их.
Ариадна ухватилась за каменный ствол и облегченно усмехнулась. Вакх не рискнул позвать тех, кого не назвал Дионис, надеясь, без сомнения, отговориться тем, что Эрос, Психея и Афродита неправильно его поняли — или что им так хотелось взглянуть на диковинную тварь, которую Дионис приволок из земель смертных, что они пришли раньше.
Все трое тут же посмотрели туда, откуда донесся смешок — и Афродита, вскочив, легко побежала к Ариадне, протягивая к ней руку. И, очевидно, разглядев хорошенько девушку, резко остановилась в нескольких шагах от нее.
— Дитя! — вскрикнула она. — Да ты вся в крови! Что этот сумасшедший Дионис сделал с тобой?
— Ничего. Ничего, — выдохнула Ариадна. — Это не моя кровь, божественная Афродита. И Дионис тут ни при чем. Это... это мой сводный брат, Минотавр... случайно.
Афродита, которую Минотавр совершенно не интересовал, снова заулыбалась.
— Ни при чем до тех пор, пока ты невредима. Я уж боялась — Дионис снова отправился рвать кого-то в клочки, из-за того что тебя ранили. Он такой... порывистый.
— Он еще очень юн, госпожа Афродита, — вступилась за Диониса Ариадна, не подумав, как странно это прозвучит в ее устах — ведь он в десять, а то и в двадцать раз старше нее. — И просто не понимает, что должен думать, прежде чем позволять своему Дару вырваться. Когда ему плохо, не важно, причинили ему боль сознательно или по неразумию, он злится. А потом, видя, как окружающие боятся и избегают его, злится еще больше. И сам начинает страшиться того, что творит.
К ним вместе с Эросом подошла вторая женщина, такая же высокая, как он. Она кивнула, соглашаясь с Ариадной, и взяла ее за руку.
— Уста и Избранница, — проговорила она. — Ты — причина тому, что в последние годы Дионис так спокоен. Мы не знали, верить ли тому, что он говорил о тебе, — но он прав. — Она взглянула на ладонь Ариадны в своей руке и, повернувшись, сказала Афродите: — В ней тоже дух Матери.
— Ты сделаешь Диониса тем, чем он должен быть, — сказал Эрос.
— Мужчины слишком упрямы, чтобы позволять женщинам что-то из них делать, иначе они давно уже были бы идеальны, — заметила Психея, но глаза ее лучились лукавством. — А где Дионис? Как он мог бросить тебя одну — нам на съедение?
— Это все Вакх, — сказала Ариадна. — Он пригласил вас прийти сразу же, а Дионис собирался устроить ужин. Бедный Вакх. Мое прибытие пришлось ему весьма не по душе, и он, думаю, надеялся, что я произведу на вас дурное впечатление или вообще откажусь с вами встретиться. Дионис ушел, чтобы организовать угощение. Подозреваю, гостей у него бывает немного — и он опасался, что слуги не смогут приготовить изысканной трапезы. Он рассказывал, госпожа Афродита привыкла к изобилию деликатесов...
— Нет, — сказал Эрос, — это я привык. У меня был очень плохой аппетит, вот Афродита и пыталась возбудить его разнообразием. — Он искоса взглянул на Психею. — Теперь аппетит у меня хороший. Я мог бы съесть жареную лошадь — причем без гарнира.
Ариадна поняла, что это шутка, и улыбнулась, но она видела, что взгляд Афродиты прикован к ее платью.
— Простите мне неподобающее платье, — поспешно проговорила она. — Я не хотела оскорбить вас. Вакху сказано было достать мне одежды получше, но...
— Это прекрасный наряд, — округлив глаза, перебила Афродита. Ее завороженный взгляд остановился сперва на корсете, оставляющем груди обнаженными, потом — на юбке колоколом, что делало талию узкой, а бедра — широкими, и, наконец, — на широком бахромчатом переднике, который углом сходился к точке, где был укреплен большой аметист, что невольно притягивало взгляд к месту ложбинки между ногами. Богиня склонила головку к плечу и добавила: — Ну или он был бы прекрасным, не будь весь в крови. Он подчеркивает в женщине все, что нужно. — Она повернулась к Эросу. — . Как вышло, что я до сих не видела ничего подобного?